Добавить

Два брата


К сожалению, у собак нет родственников. Родословная бывает, а родственников нет. Потому что как только собаки начинают ходить, они почти сразу становятся почти взрослыми, а потом и совсем самостоятельными. А став самостоятельными, они сразу забывают и мамочку, и братишек, и сестренок.
У людей, надо сказать, тоже так бывает и довольно часто. И даже хуже. Став взрослыми, некоторые дети перестают ходить к своим папам и мамам в гости, даже перестают им звонить. И тогда папа с мамой начинают стареть от тоски.
Но у собак папы с мамами не стареют от тоски потому, что они сами забывают о своих детях. Что ж, в мире животных принято забывать о родственниках, потому они и животные. Но случаются и странные истории потому, что если есть обычные истории, то есть и странные. А как же иначе?
Так вот, наша странная история случилась с самым обычным дворовым псом по имени Шарик, жившим под Москвой в поселке Болшево. Да, имя у нашего пса было самое обычное — хозяева дома, решив взять его сторожить двор вместо состарившегося Дика, не захотели напрягать свое воображение, чтобы подобрать ему звучное имя, например, Трезор. Тре-зор! Просто замечательное имя. Но Шарик на них не обиделся, хотя очень хотел, чтобы его звали Трезором, или хотя бы Рексом.
Вот такой был вдумчивый пес Шарик. А вдумчивые псы, как, впрочем, и вдумчивые люди, редко живут спокойно. И вечно что-нибудь придумывают. И Шарик придумал. Придумал после того, как в гости к хозяину приехал его брат. Когда тот вошел во двор, хозяин выскочил из дому и начал его радостно обнимать и целовать. Потом они до темна сидели за столом под цветущими яблонями и долго-долго рассказывали друг другу о том, как им весело жилось в детстве, как они хулиганили, защищали друг друга от обидчиков, ловили рыбу в пруду и в речке, дергали за косички соседских девочек и пекли картошку в костре И как картошка всегда сгорала, и потому, кушая ее, они всегда вымазывались, как негритята...
Сытый Шарик (хозяин в честь брата сделал шашлык) лежал у них в ногах и слушал, слушал, и совсем не собачьи думы рождались в его голове.
"А вот если бы у меня был брат, как славно бы мы проводили время… — думал Шарик, сомлевший от полноты желудка. — Я бы рассказывал ему о том, как непросто днем и ночью охранять двор и дом, особенно в лютые холода, а он лежал бы рядом и когтями вычесывал бы из меня линялую шерсть… И еще бы я рассказал ему, как по-разному пахнут сумки людей, идущих с рынка мимо нашего забора. И познакомил бы с прохожими женщинами, которые угощают меня конфетками и булочками. И, может быть, даже с той, которая угощает сосисками..."
Короче, на следующий день Шарик принялся искать своих родственников. Сначала он пошел к старому коту Мотьке.
… Мотька появился в доме лет за десять до Шарика и потому вел себя по отношению к нему весьма презрительно. И частенько наш огромный черный пес, встретив его где-нибудь на тропинке, неожиданно для себя начинал изображать маленького, слепого еще щенка: припадал к земле и, смешно попискивая, полз к Мотьке… А тот брезгливо обходил собачатину и шел по своим делам. Однако довольно часто Шарик забывал об уважении к старшим, и загонял Мотьку на самую высокую яблоню.
Увидев Шарика, кот понял, что тому нужно (животные хорошо читают мысли друг друга по глазам, и потому не говорят). И ленивой походкой направился к миске Шарика, которую хозяйка только что наполнила мясными обрезками. Шарик хотел напомнить наглецу, что личная миска — это святое, и всяким котам есть из нее строго-настрого запрещено. Но сдержался — сведения о своей родословной сейчас ему были дороже жилистых мясных обрезков со жгучими синими печатями. А Мотьке синие санитарные печати тоже были не к чему — он уже сходил в гости к соседке-вдовушке и вдоволь наелся лежалой сметаной и сырными обрезками. Он просто решил покуражиться над простодушным псом. И заодно проверить на крепость его намерения. Не обращая внимания на напрягшегося от негодования пса, Мотька брезгливо покопался в миске, выискивая в ней кусочки мяса, достойные благородного кота. Не найдя таковых, напоказ огорченно помотал головой и пошел к столу под яблонями полежать на садовой скамейке. Шарик уселся рядом и стал ждать. Мотька, помолчав приличия ради, сообщил неторопливо:
— Мама твоя живет через двор от нас… В доме с блестящей крышей… Она очень даже простая дворняжка. Ты лай ее хорошо знаешь… А папуля был настоящей ирландской овчаркой с правительственных дач… Отдыхал там летом, потом в Москву уехал. Родных братьев у тебя было пятеро… Мы тебя взяли, потому что ты был самый большой и черный. И довольно умный для собаки. А куда подевались остальные, я не знаю...
Поняв, что из Мотьки больше ничего не вытянешь, Шарик ушел в конуру. Его порывало бежать к маме, но хозяев в доме не было, и он решил подождать их возвращения. Ждать ему было нетрудно. Он знал, что вечером хозяева будут доедать наваристый борщ с замечательной сахарной косточкой, которую можно будет отнести маме в подарок.
Когда миска, принимая в себя кость, загремела, Шарик проснулся. Побегав по двору и полаяв на прохожих ради спокойствия хозяев, он схватил кость в зубы и пошел к маме в гости. На соседнем дворе, отделявшем дом Шарика от дома его матери, сторожевых собак, к счастью, не было. Вернее, время от времени собаки появлялись (запах их до сих пор чувствовался), но все они, пожив с месячишко, легкомысленно убегали на рынок, изобиловавший дармовой едой.
… Нельзя сказать, что мама Шарика обрадовалась визиту сына. Как мы уже говорили, у собак есть родословные, но нет родственников. Но сахарная кость выглядела такой аппетитной, на ней было так мною хрящиков и даже мяса, что мама Шарика великодушно разрешила ему побыть немного у себя во дворе.
Шарик смотрел, как самозабвенно мама грызет кость, и думал, что он, наверное, был плохим сыном: не давал маме спать, беспокоил ее возней с братьями, может, даже выпивал слишком много молока или делал ее соскам больно. И поэтому мама разлюбила его...
Вновь почувствовав себя одиноким, он чуть не заплакал А мама, расправившись с мясом и хрящиками, подняла глаза на сына и поняла, почему он принес ей сахарную косточку.
"Понимаешь, — подумала она своему тридцать пятому сыну (она хорошо его помнила — он, большой, головастый в позапрошлом году родился первым), — понимаешь, сынок, человек нас придумал, вывел из волка для того, чтобы мы ему, и только ему служили, И любили только его. И он за тысячу тысяч лет изрядно преуспел в этом. И поэтому мы такие — как только становимся на ноги, забываем о своих родственниках и начинаем думать только о человеке, только о его пользе. И я такая, и все собаки такие, и, значит, и ты должен быть таким. А то хозяин выгонит тебя, и ты останешься наедине со злой улицей… А теперь иди, ты разве не чувствуешь, что твой хозяин вылил в твою миску скисшее молоко и удивляется, почему тебя нет?"
И, схватив кость, понесла ее закапывать под развесистым кустом черноплодной рябины. Но, пройдя несколько шагов, обернулась и сказала тридцать пятому своему сыну: "Твой брат живет на Береговой улице, в самом ее конце, над Клязьмой… Сходи к нему… Может быть, он такой же… такой же, как ты".
Береговая была далеко. Так далеко, что самовольно убежать туда Шарик не решился. Но иногда к Хозяину приходили гости, они ели шашлык, а потом шли на Клязьму купаться и брали с собой Шарика.
И Шарик стал ждать появления гостей. Они долго не появлялись, и Шарику пришлось придумывать много мыслей. Больше всего он думал о словах матери.
"Да, мы, собаки, призваны служить человеку, — размышлял он, лежа под верандой и рассматривая опадавший яблочный цвет. — Это наш долг и обязанность. Одни из нас охотятся с человеком, другие стерегут его добро, третьи дерутся для его удовольствия… Мы даже детей заводим не для себя, а для него. Но разве не может быть у собаки немного души? Разве не может ей нравится то, что не нужно человеку? Разве не может она быть чуточку свободной?
И вот однажды, когда Шарик уже решил, что он может быть чуточку душевно свободным, к хозяину пришли гости. После шашлыков они гурьбой пошли на Клязьму купаться. И взяли с собой Шарика.
Но лучше бы они этого не делали! Сделав крюк, Шарик прибежал к последнему дому на Береговой улице и сразу же почувствовал своего брата. Он сидел на короткой цепи за глухим высоким забором и злобно рычал на прохожих. Досталось и Шарику — не успел он сунуть морду под забор, чтобы поздороваться с братом, как тот вцепился зубами в его неосторожный нос.
Шарик не обиделся. "Если бы я сидел на такой цепи, — подумал он, — я бы и не так дрался..." И, вылизавшись, попытался завести беседу; у него получилось и скоро Шарик знал, что его брата зовут Лодырь.
Порадовавшись встрече с родной собакой, Лодырь сказал (по-своему, по-собачьи, конечно) что его хозяин очень несчастный человек, у него давно нет жены, детей, хорошей работы и поэтому он частенько бьет его, чем попало. Очень больно бьет, особенно если Лодырь не лает на прохожих или лает не очень злобно.
Услышав это, Шарик пригорюнился. Он не знал, как помочь несчастному брату.
— Ты не беспокойся за меня! — сказал Лодырь, почувствовав, что огорчил своим рассказом родную собаку. — Хозяин меня неплохо кормит — на неделю дает целую буханку хлеба. И мальчишка один меня иногда балует — то кашки манной в кармане принесет, то яичко, то бутерброд с маслом. Так что я неплохо живу. Вот только бы не лаять… Да и ребра он мне, кажется, вчера переломал, болят что-то...
В это время собаки услышали призывные крики Хозяина Шарика и его гостей.
— Иди, тебя ищут… — вздохнул Лодырь завистливо.
Шарик постоял еще несколько секунд, вздохнул тяжело и нехотя потрусил к Хозяину. Не успел он пробежать и двадцати метров, как сзади раздался глухой злобный лай Лодыря, зарабатывавшего свою буханку на семь дней.
Вечером после Клязьмы Шарик, вспомнив рацион брата, отказался, было, от целой миски ячневой каши, наваренной с куриными костями и обрезками сала. Но потом подумал, что Лодырь вряд ли бы одобрил его неумный отказ от вкусной и питательной пищи, и скоро миска была вылизана до блеска.

… Целую неделю Шарик ходил хмурый и лаял только на пьяных прохожих. Он ходил и думал о судьбе, которая одних собак кормит с золотых блюд, а других морит голодом или буханкой на семь дней. Думал, думал и пришел к мысли, что изменить это нельзя, не в собачьей это власти, и все, что могут собаки — так это быть добрее друг к другу. И к людям, особенно несчастным.

… Однажды в пятницу Шарик почувствовал, что с его братом случилось нехорошее. Дождавшись, пока Хозяин придет с работы, он повилял перед ним хвостом и убежал на Береговую улицу.
В доме Лодыря было тихо, но Шарик унюхал, что брат там. С третьей или четвертой попытки он перелез через калитку. Через минуту он знал, что брат заперт в доме и ему очень плохо. Окна дома были закрыты крепкими железными решетками, и проникнуть в него собаке было никак невозможно. И Шарик побежал домой, к Хозяину — кроме него у Шарика больше никого не было.
Хозяин сразу же уразумел, что с его собакой происходит неладное. Он обхватил ладонями голову жалобно скулящего пса, всмотрелся в его глаза и понял, что Шарик просит помощи и просит не для себя. И хотя на столе стыл красивый борщ со сметаной и стояла бутылочка домашнего вина, Хозяин скинул домашние тапочки и, надев башмаки на босые ноги, поспешил за собакой.
Обследовав дверь. Хозяин определил, что она захлопнута изнутри. Шарик остался слушать жалобно скулящего Лодыря, а Хозяин пошел в соседний дом за топором. Когда дверь была взломана, люди увидели владельца дома, лежащего на полу без сознания. Рядом с ним скулил Лодырь с обрывком цепи на груди.
Пока люди вызывали скорую помощь, Лодырь рассказал Шарику, что позапрошлым вечером хозяин пришел домой очень несчастным и стал его колотить. Однако ему стало плохо от резкости движений, он упал, и Лодырь, разорвав цепь, рванулся хозяину на помощь, втащил в дом от дождя и тут же бросился к соседям на помощь. Но выскочить из дома не успел — подул ветер, и дверь захлопнулась. И тогда он стал звать на помощь Шарика… Ведь только родное сердце может услышать издалека и через толстые стены.
Когда скорая помощь уехала, Хозяин сказал Лодырю, что пару месяцев ему придется пожить вместе с ним и Шариком. Это были чудесные месяцы. Вечерами Хозяин отпускал собак погулять и люди, увидев их, идущих рядом, вспоминали ставшую всем известной историю с захлопнувшейся дверью и говорили друг другу: "Смотрите, братья идут..."
Через три месяца хозяин Лодыря вышел из больницы здоровым и счастливым — одна из ухаживавших за ним медсестер согласилась стать его женой. Лодырь вернулся домой. Но братья продолжали встречаться на Клязьме или друг у друга в гостях.

Комментарии