Помойные карлики

— Говорю вам, во всем виноваты помойные карлики. 

Доктор Ниязов смерил пациента скучающим взглядом. У того самого налицо были явные признаки дварфизма, и целого букета психических заболеваний. Голова вертелась, как на шарнире, а прокуренные, желтые от никотина пальцы то сплетались, то расплетались. 
  
— Помойные карлики? — переспросил доктор с сильным узбекским акцентом. 

Пациент враждебно оглянулся на массивную, бесполую санитарку, сидевшую неподалеку, оглядел тесный, неприглядный кабинет, задержался взглядом на утлой, протекающей раковине в углу и вперил неприязненный взгляд во врача. 

— Вы в первый раз не расслышали? Да, помойные карлики. Это они сделали меня… таким. Я был нормального роста. 

Ниязов бросил взгляд на открытое личное дело, лежавшее на столе. Фотография на копии паспорта была безнадежно перечернена, но и так на ней можно было разглядеть, что за последние десять лет внешность его подопечного особо не изменялась. 

— Господин… Э… Гуляшов, — мягко, доходчиво начал он, — Попробуйте рассказать все с начала. Я не смогу помочь, если мы не выделим корень проблемы, понимаете? 

Гуляшов нервно хихикнул и снова принялся болтать головой. 
— Послушай, — беспричинно перескочил он на «ты», — я же знаю, что вам, мозгоправам, на все насрать. Нам обоим нужно друг от друга избавиться. Поэтому буду краток. 

Он в очередной раз боязливо глянул на суровую санитарку. 
— Началось все не так давно, недавно, можно сказать. С работы я возвращался поздно, глубокой ночью… 

— Кем вы работали? — счел за должное осведомиться Ниязов. 
Пациент глянул на него, будто увидел впервые. 

— Мерчендайзером. Это неважно. А важно вот, что. Каждый день, идя с работы домой, я слышал шуршания там и сям. Сами понимаете, крысы. Ненавижу этих тварей. 

Карлик судорожно повел плечами. 
— В моем дворе, как и почти в любом, есть помойка. Там их больше всего. Эти гребаные свиньи оставляют пакеты у мусорки, и крысам есть, чем поживиться. Живу я, чтоб вы понимали, в самой жопе южного района. Бетонный забор обвалился… И под ним колония целая, целый крысиный город… По крайней мере, я так подумал. 

Гуляшов с вожделением покосился на капельки мерно капающей с крана воды. Врач проигнорировал этот взгляд. 
— В этой вашей психушке честному человеку даже стакан воды не полагается, — сварливо заметил больной и поерзал на стуле. 
  
— Не отвлекайтесь, — осадил его Ниязов. — Что было дальше? 

— А что дальше? Дернул меня черт как-то заглянуть под забор. Не знаю, что это было, вам с вашими Танатосами виднее. Тянуло меня к этому месту что-то… — он запнулся. — Так или иначе, не утерпел я и поднял забор, как раз когда там шуршали. Но крыс я там не увидел. 

Коротышка выдержал эффектную паузу, исподтишка наблюдая за реакцией собеседника. Тот молча выдержал взгляд. 
— Ну и это… — казалось, Гуляшов немного сконфузился. — Не было там никаких крыс. Там сидел отвратительный карлик в лохмотьях, жрал какую-то падаль… Я струхнул, сам понимаешь, ну и уронил забор. Только пока я его поднимал, перекосилось там что-то… В общем, карлик — в лепешку. 
Ниязов лениво предположил, что дает ему чистосердечное признание больного в убийстве и не без удовлетворения признал, что ему все равно. 

— С тех пор-то все и началось, — выпученные глаза Гуляшова заблестели, над верхней губой заблестел пот; видно было, что тот подбирался к кульминации своего рассказа. — Куда ни пойду — чувствую, смотрят за мной. Ночью проезжает машина — блестят глаза по кустам. Шуршание все сильнее, каждую ночь, отовсюду… Ночью смотрю в окно — бежит через двор что-то крупное, не собака, не кошка, ясно ж, что карлик. 
Как будто почувствовав нелогичность своего умозаключения, Гуляшов ненадолго замолчал, пробежался взглядом по покрытому желтыми пятнами потолку и откашлялся. 

— Карлики, значит. В окна шкрябались. Я тогда был парнем здоровым, не боялся особо. Дурак был, в общем. Пока я спал, они-то меня и унесли. 

— Это куда же? — иронически поинтересовался Ниязов, одним вопросом нарушив все правила врачебного этикета. 

— На стройку, — уверенно заявил пациент. — Возле дома есть стройка, туда-то и унесли. Проснулся от прикосновения, а я уже там… Связан по рукам и ногам, на груди огромная дохлая крыса, вся в бисере каком-то тряпье… И черти эти скачут вокруг, воют что-то — не то поют, не то плачут… Я заорал, стал вырываться, и будто проснулся… Уже таким. Таким же. С тех пор каждый раз, когда я остаюсь где-то один, они появляются там, смотрят, выжидают… Ждут, что стану таким, как они. Нет уж, дудки! 

Гуляшов замолчал и обвел слушателей горделивым взглядом. Ни терапевт, ни санитарка не выглядели пораженными его откровениями. 
— Значит так, господин Гуляшов, — Ниязов даже не старался придать своему голосу учтивость, — у вас явные признаки паранойи. Ваши документы говорят нам о том, что в таком… Э… Состоянии ваш организм уже давно, да и невозможно заразиться дварфизмом… 

— Они ведь повсюду, док, — в голосе пациента сквозили, перемешиваясь, подхалимская почтительность и фамильярность. — Они вхожи всюду, они ведь маленькие. Меняют документы, подделывают паспорта, плюют в нашу еду… 

— Довольно, — прервал его излияния терапевт. — Мы поместим вас в наблюдательную палату и… 

— Э-э-э, попридержи коней! В наблюдаловке же ночью нет никого, кто за мной следить будет? 

— Это нужно для диагностики… 

— Какой нахрен диагностики?! — Заверещал карлик, бешено вращая глазами. — Они заберут меня, понимаешь? Я не могу оставаться один, я даже дома ночевать перестал, сидел по закусочным, я… 

— Сестра, — коротко бросил Ниязов. 

Бесформенная статуя на стуле зашевелилась и поднялась. Легко, как котенка, санитарка сдернула Гуляшова со стула за шкирку. 
— Умоляю, пожалуйста, только не в наблюдаловку, дайте мне жить в палате, пожалуйста… — канючил тот, извиваясь в цепкой хватке своей мучительницы. 

— Не волнуйся, голубчик, — прогудела санитарка, гнусно осклабившись. — Будешь так истерить — попадешь в изолятор. А то и укольчик сделаем… 

— Передаю его в ваши руки, — учтиво сообщил Ниязов и быстренько собрал в картонную папку бумаги больного. От его невнимательных глаз ускользнула десятилетней давности справка из военкомата, в которой был указан невозможный для карлика рост… 

Врач накинул потрепанное пальто и вышел из обшарпанного здания психбольницы. Уже вечерело, с Амура дул промозглый ветер, играючи справлявшийся с его тонкой одеждой. Он пробирался до самого сердца, заставляя его биться тревожно и гулко. Ниязов поспешно дошел до парковки, когда его внимание привлекло громкое шуршание со стороны больничной помойки, заставленной желтыми медицинскими пакетами. Он бросил туда быстрый взгляд, и успел углядеть мелькнувшую тень. Слишком крупную для крысы — не собака, не кошка… 

«Что за бред…» — устало подумал он и сел за руль своей старой «Тойоты». Он ехал домой в полной уверенности, что наутро найдет Гуляшова спящим нервным галоперидоловым сном в изоляционной палате, а вскоре и вовсе выкинул того из головы.