ВОЛЬНЫЙ ПОЭТ И СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК.

                   ВОЛЬНЫЙ ПОЭТ И СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК.
               (Отрывок из повести «Это случилось в Притутыкино»).
 
         …И только лишь Спиридон Затудыкин-Ус, этот свободный художник и вольный поэт, внёс небольшой штришок в сонное благополучие этих трёх дней.
 
         А дело было так.
         На второй день после отъезда бригады электриков-ремонтников, Иван Иванович встретил на улице спешащую домой бабу Светку.
  — А, ну погодь, Светлана Кирилловна, разговор к тебе есть!.. – обратился председатель к ней, когда она с загруженными всякой всячиной сумками, хотела быстренько прошмыгнуть мимо него.
         Баба Света, со стороны даже показалась как-то обречённо, затормозила возле председателя, со вздохом поставила сумки на землю, и с величайшим вниманием уставилась ему в лицо.
  — Что сейчас делает твой балбес в перерывах между пьянками и праздным шатанием по селу? — спросил Иван Иванович, имея в виду внука бабы Светы, Колюнчика.
  — Да, что вы Иван Иванович?.. – театрально воздав руки, дрожащим голосом проговорила баба Света. — …Он творческая личность, всё в поисках. И в перерывах между возвышенным, выполняет  приземлённую работу, принимает заказы людей…
         Видимо, совместное проживание с внуком, для бабы Светы, давало результаты:
  — Вот сейчас закончил художественное оформление ограды Кольки-козлятника!.. – С нотками гордости добавила она.
  — Да ладно тебе, Кирилловна!.. Знаю я твою «творческую личность». Художника этого твоего вольного!..  и оформления те его «художественные» знаю. Небось, опять забор в полосатую зебру размалевал?.. Но я к тебе вот по какому вопросу: Он же у тебя на маляра-штукатура учился?.. – Баба Света согласно кивнула головой. — …Значит, что-то умеет, и работал даже, я слышал, где-то по специальности немного, так?..           
  — Ага-ага!.. Выучился, специалист, с золотой медалью!.. – с гордостью подтвердила баба Светка.
  — Вот и пусть этот твой золотой специалист, завтра ко мне в контору к часикам 10 подойдёт!..
  — Зачем, ведь он же ничего не сделал!..
  — Вот-вот! Потому пусть и подойдёт, работа ему будет, пусть хоть что-то сделает! Хватит ему с тебя тянуть, пусть на водку сам себе зарабатывает. Хватит ему людям заборы вымазывать!..
  — Да я же… мне не в тягость!.. – бормотала баба Света.
         Когда она рассказала дома Колюнчику, что его назавтра ждёт в конторе председатель, и хочет ему предложить какую-то работу, Колюнчик возмутился:
  — Как?.. Я… свободный художник… вольный поэт!.. А меня в кандалы… ярмо на шею демократии… — никогда!..
         Он патетически подымал руки, и с надрывом в голосе вещал:
  — Никогда ещё Спиридон Затудыкин-Ус не перед кем не склонял колени!.. Никому не продавался в наймы!.. Я, — ваятель, я, — творец, я, — …никогда!..
         Даже баба Светка, глядя на это, не выдержала:
  — Да хватит тебе Колька, выпендриваться! Ты смотри, какой «затудыкинский» выискался? Дают люди работу, «спасибо» скажи. И не прыгай передо мной, как цыган перед лошадью!
         И вот, на следующий день, в 10.00 часов, Колюнчик постучал в кабинет Задрыгайло.
  — Здравствуйте пан председатель! Спиридон Затудыкин-Ус Донецкий, к вашему удовольствию!..
         При этом Колюнчик зачем-то подпрыгнул, а затем, согнувшись в три погибели, театрально раскланялся. Иван Иванович усмехнулся, глядя на это, так всё выглядело забавно. Он с улыбкой рассматривал этого внешне напыщенного парня, с длинными волосами, стянутыми ленточкой. Отпустил усы-сосульки, как в селе называли их «сопливками», свисавшие по обе стороны рта. Это всё, в сочетании с его вышитой сорочкой, заправленной в зелёные шаровары, подпоясанные красным ремешком с кисточками, придавали ему глуповато-шутовской вид.
         «А может быть, он такой и есть, — простодушный, малообразованный оболтус, одевший на себя такую защитную личину циничного «творческого» полудурка, потому, что так, видите ли, сегодня так «модно»?.. — подумал председатель, а вслух сказал:
  — У меня для тебя Николай, работа есть! Ведь ты у нас маляр-штукатур, верно?..
         Колюнчик нехотя кивнул головой. Но вдруг надулся весь и проговорил:
  — В художественном, первозданном исполнении!..
  — …Так вот!.. — Иван Иванович пропустил мимо ушей эти пустые слова.
         А напрасно! Но не будем забегать вперёд.
         Председатель встал из-за стола, обнял Колюнчика за плечи, и стал водить его по конторе из кабинета в кабинет, показывая, а также рассказывая ему о том, что необходимо сделать:
  — …Здесь подмазать, подштукатурить!.. Здесь побелить, а здесь покрасить!.. Да что мне тебя, специалиста, учить?.. Я думаю, что ты и сам видишь, как всё сделать правильно…
         Контора была небольшой. На всё, про всё ушло не более десяти минут:
  — …Расценки рыночные! Сам посчитаешь, и мне назовёшь сумму. Только… — Задрыгайло выразительно посмотрел на Колюнчика, — …в пределах разумного. А то я знаю «рыночные» расценки вашего «брата». Когда приступишь?..
         Колюнчик раздумывал. Ох, как ему не хотелось делать эту работу. Одно дело малевать заборы селянам, писать трафаретки разные, или рисовать портреты селян с натюрмортами, глядя на которые даже собаки икали от смеха. Правда, его уже не приглашали для выполнения подобных работ, — не поняли притутыкинцы великого авангардиста в новом стиле живописи, — «сельпрессионизме», как его называл Колюнчик. «Ничего вы не понимаете, — говорил он селянам, когда те «умирали» от смеха рассматривая портрет деда Панаса, который имел неосторожность заказать намалевать себя, — …это новое в живописи, сам придумал, — сельский импрессионизм, сокращённо «сельпрессионизм». Минимум красок, максимум воображения! Экономия на красках, — полёт мысли!..»
         На той знаменитой картине, с которой началось непонимание селян искусства Колюнчика, и которая была как первым, так и последним портретом его кисти, было изображено бесформенное зелёное пятно. По верхним углам были нарисованы жёлтой краской два круглых глаза, больше похожих на совиные, чем на человеческие. А в нижних углах располагались синие костлявые ноги, но почему-то на них было по восемь пальцев.
  — Колюнчик, а Колюнчик?.. – расспрашивал художника дед Панас под гомерический хохот селян, специально пришедших посмотреть на портрет деда, — … А почему глаза вот эти не на голове, а по углам?..
  — А это они у тебя повылазили в угол, с перепугу, дед!.. – давясь от смеха только и смог сказать Колька-«хвермер».
  — Да что вы такое говорите, Николай Григорьевич?.. Тёмный вы и необразованный, в живописи совсем не понимаете… — возражал Колюнчик, — …глаза вне человеческого тела, это по сельпрессионистски выражено внутреннее созерцание внешнего мира…
 -Ну, пусть он и не понимает ничего в твоей сельпр-р… тьфу ты, живописи, как ты говоришь, но что это у тебя за чудища здесь внизу? Ноги, — не ноги, но если ноги, то почему по восемь пальцев?.. – вмешался в разговор дед Прохор.  
  — Уважаемый дед Прохор… — назидательным тоном проговорил Колюнчик, — …уж вы то должны понимать толк в искусстве, в автодорожном техникуме ведь учились. Восемь пальцев, — это аллегорически выражено то, как твёрдо дед Панас на земле стоит. Могуч и велик!..
  — Но если это дед Панас… тот могучий и великий!.. — смеялся байкер Степан, рассматривая лист ватмана с зелёным пятном посредине, — …то хорошо же он замаскировался, ни в жисть его здесь за зелёным пятном не найдёшь!..
         Долго ещё после этого сельская детвора называла за глаза деда Панаса: « зелёный дед с вылезшими глазами». И вот после этого портретов Колюнчику больше не заказывали, довольствовался заборами.    
         Но вот… Мысль его прыгнула: «Можно сделать хорошую рекламу себе на всё село! О нём все заговорят, о нём начнут писать газеты!..» А так как в нём от флегматичности до холеричности был всего один шаг, то через секунду он уже «горел» идеями, как сделать, чтобы результат его работы был известен всему белому свету. Он уже видел себя известнейшим ремонтником таких контор, как… кроме Венского Собора почему-то в голову ничего не лезло. Да и то он его никогда в глаза не видел, только вот отчего-то слова красивые эти в голову влезли. И чтобы показать свою значимость, он напыщенно сказал:
  — Только у меня одно условие.
         Иван Иванович удивлённо посмотрел на Колюнчика:
  — Какое?..
         Колюнчик выпятил грудь, пригладил волосы на голове и промолвил:
  — Работать я буду в ночное время суток. В тишине и безмолвии. Это располагает к творчеству. В сонной тиши, когда всё живое спит, а в ночной вышине блещут звёзды, лишь тогда вдохновлённая этим вселенским простором мысль творит!..
         Иван Иванович озадаченно почесал затылок:
  — Неужели, чтобы заниматься ремонтом помещения, обязательно ночь нужна?..
         И видя, как надулась грудь Колюнчика, вобрав в себя очередную дозу воздуха, быстро добавил:
  — Ладно-ладно! Ночью, так ночью!..
  — И ещё!.. – Колюнчик не мог успокоиться, — …В эти часы меня посещает Пегасик!..
         Иван Иванович ещё больше удивился:
  — Это ещё, что за такое?..
  — Это моё вдохновение, это мой талант на поприще Мельпомены! Он творит моей рукой!.. – Нужно было видеть в эту минуту Колюнчика. Ярко горящие глаза, мелко трясущийся подбородок, от чрезмерного кивания головой.
         «Неужели, чтобы подштукатурить чего, покрасить малярной кистью, столько всяких забобонов в голове иметь нужно? Ладно бы, талант к этому, какой был, а то так, возомнил из себя…», но вслух сказал:
  — А это ничего?.. Работе не помешает?..                      
  — Наоборот, всё будет высочайшего качества!
         Иван Иванович помотал головой:
  — Ну-ну!.. Смотрите только не «натворите» на пару с Пегасиком!..
         И немного подумав, спросил:
  — На всё про всё, сколько времени уйдёт?
  — Если Пегасик ко мне прилетит в первый вечер, то… — Колюнчик на какую-то минуту задумался, — …к утру всё будет готово. Если конечно материалы в наличии имеются!
  — Имеются, имеются!.. – Задрыгайло с недоверием смотрел на Колюнчика, — возьмёшь у Лизы уборщицы ключи и всё прочее… Не «напегасьтесь» только!
 
         На следующее утро Лиза, молодая девушка, дочь рукодельницы Насти, пришла пораньше. Это сейчас Лиза работала уборщицей, а по большому счёту она хотела быть агрономом, и поэтому училась заочно в Луганском сельскохозяйственном институте. Зная, что ночью в конторе производился ремонт, она раньше хотела увидеть законченную работу. И если вдруг будут, где какие недоделки, либо не до конца убрано в помещении, то успеть к началу рабочего дня, убраться.
         На крылечке сидел улыбающийся Колюнчик. Весь в белилах, краске. Глядя на него можно было подумать, что все малярные работы он производил не щётками и кистями, а головой и руками. Увидев подошедшую Лизу, он встал, расшаркался как в старинных книжках, и, достав из кармана «барбариску», протягивая ей, продекламировал:
    Лиза, Лиза, Лизаветта,
    Вот тебе моя конфетта!..
         Лизе, Колюнчик совершенно не нравился. Она наслышана была об этом Затудыкинусе много всякого разного. Но, ласковое летнее утро, пьянкая свежесть, и от этого бодрое, хорошее настроение, — располагали к благодушию и умиротворению. Она тоже в ответ улыбнулась, и взяла конфету.
  — Ну, и что здесь у нас?.. – продолжая улыбаться, спросила она.
         Колюнчик грациозно отворил дверь и с пафосом проговорил:
  — Зри, и наслаждайся!..
         То, что узрела Лиза, повергло её в шок. Стены и потолок, были побелены цветной побелкой в разные цвета. Если потолок был оранжевого цвета, то стены были красные и синие. Мало того: в потолках каждой комнаты были выбиты треугольные дыры, сквозь которые виднелось голубое небо. А стены были расписаны краской какими-то каббалистическими знаками. Жёлтый, зеленый, чёрный… — Боже мой, от обилия всевозможных оттенков, рябило в глазах! В кабинете председателя, мало того, что стены и потолок были побелены во все цвета радуги, они были вдобавок разрисованы гротескными, уродливыми человеческими лицами с выпученными глазами и высунутыми языками различных размеров.
         У Лизы даже голова даже голова закружилась от отчаяния.
  — Что же ты натворил, паразит ты непутёвый?.. – приговаривала она со слезами на глазах, — …Убить тебя гадину, мало… без сожаления!..
         Вот сейчас только до Колюнчика и стало доходить то, что они с Пегасиком видно немного пошалили, за что очевидно достанется, и немало. Вот только Пегасик улетел, а он, Колюнчик, остался! И всё же, не желая признавать своей вины, Колюнчик обиженно скривил губы и проговорил:
  — Я, творческая личность, Спиридон Затудыкин-Ус Донецкий! Сегодня нас посетила Муза. Это она вдохновляла нас творить, это она управляла нашими кистями…
  — Так с вами здесь ещё и баба была?.. – возмущению Лизы не было предела. — …Так вы здесь устроили оргию, а потом ещё и напаскудили?..
         Лиза как тигрица подступала к Колюнчику.
  — Я теперь понимаю… и дырки в потолке, и языки до пола! Я вот тебе сейчас твои шаловливые руки повыдёргиваю, а языком заставлю всю ту грязь со стенок слизывать!..
         Колюнчик понял, — его сейчас будут бить. И бить больно, вот той шваброй, которую Лиза держала в руках. Он стал медленно отступать, и с каждым шагом всё быстрее и быстрее. А потом повернулся и побежал. За спину себе он кричал:
 Уж, коли мой талант, пошло не признают, я гордо удаляюсь!..
  — Действительно натворил!.. – всё приговаривала со слезами на глазах Лиза, а вдогонку убегающему Колюнчику, крикнула:
  — Паразит ты непутёвый!.. Поймаю, ноги повыдёргиваю!..
         Лиза была в кабинете председателя, когда пришёл Иван Иванович. Она растерянная и подавленная сидела в уголочке на стульчике. Задрыгайло прошёл за стол, сел. Подпёр голову руками и невидяще уставился на размалёванную стену. И как это он так легкомысленно доверился какому-то шалопаю? Ведь ходят же по селу разговоры… А глядя на те цветные заборы, с которых даже гуси смеются,  можно же было сделать вывод. Ан, нет!..
  — И откуда они только берутся, Колюнчики такие?.. – дрожащим голосом проговорила Лиза. — …Ходит по селу заросший, нечесаный, небритый. Наверное, и не моется совсем!.. – продолжала Лиза, изредка всхлипывая.        
         Уж очень стыдно ей было перед Иваном Ивановичем. Она почему-то считала себя виноватой в случившемся. Недоглядела!..
  — …А ещё себя творческой личностью называет. Они что, все такие, творческие личности?.. – Лиза доверчиво смотрела на Ивана Ивановича.
         Задрыгайло глядя в эти по детски наивные, полные слёз девичьи глаза, тепло усмехнулся:
  — Да ладно тебе, Лиза! Не укоряй себя. Мы все здесь недоглядели. Вот живут среди нас, вот такие…Колюнчики. Был такой поэт Надсон, так у него есть такие строки:
    «Дураки, дураки, дураки без числа,
    Всех родов, величин и сортов.
    Точно всех их судьба на заказ создала,
    Взяв казённый подряд дураков…»
         Иван Иванович замолчал, и видя, что Лиза его внимательно слушает, продолжил:
  — Знаешь, сколько их вот таких бездарей по белу свету шляется? Это всё от бескультурья нашего, от необразованности. Ведь глупость, Лиза, — это не биологическое понятие, не в генах заложенное зло, а социально-психологическое. Понятие это, как и многие другие воспитательные черты поведения человека в обществе, а в данном случае, невоспитанность, характеризует форму взаимодействия и приспособления этой личности к среде обитания себе подобных. Я понятно излагаю?..
         Лиза утвердительно кивнула головой, а Задрыгайло продолжил:
  — Ты посмотри вокруг. Поголовно никто не читает книг. А если кто и читает что, то в основном это низкий ширпотреб, — боевички, детективчики, дамские романы всякие… Уровень образования за последние 10-15 лет, упал до минимума, а в последние несколько лет его совсем не стало. А ведь высокая культура чувств не закрепляется генетически, и потому не наследуется. Её нужно воспитать у каждого человека, и воспитание это начинать с самого рождения. Если пренебречь таким воспитанием, то всего лишь за одно поколение, человек может скатиться к первобытной дикости чувств и нравов.
         Иван Иванович устало встал из-за стола, подошёл к стене и стал рассматривать немалёванные рукой Затудыкинуса уродливые человеческие лица с высунутыми языками, от маленького до неприличия великого. Какую-то минуту постояв молча, он продолжил:
  — Литература, живопись, искусство, творчество… Наш Колюнчик, просто разгильдяй и тунеядец. Который при сегодняшней бесхозяйственности и в безработице, увидел возможность ничего не делать, и в то же время заявлять о себе. Имея некие своеобразные внутренние амбиции, он таким образом выделяется из одноликой толпы, той серой массы, в которую, как ни прискорбно превратился недавно ещё думающий, образованный народ. Чтобы обращать на себя внимание, он объявил себя творческой личностью, даже не понимая состояния внутреннего мира творческого человека. Отрастил непотребно волосы, стал своеобразно одеваться, — благо, это сегодня модно. Не имея таланта, будучи необразованным человеком, в том образе, который он надел на себя, он выглядит смешным, если не сказать глупым. Всё бы это ладно, коли вреда нет, но ведь есть вред!.. Наш Колюнчик, не просто великовозрастный шалопай, а продукт, выросший на волне бескультурья всего народа, упадничества просвещения и образования. У нас простота стала примитивом, глупость, — красотою. Разве можно понимать и восторгаться тем, что сегодня называют андеграундом, считать это высокой поэзией? Или восхищаться той мазнёй, которую называют авангардом в живописи? Художественная живопись испоганена всякими «сюрр» и «нео»… Искусство приобрело какие-то уродливые формы. Люди с определёнными отклонениями в психике, мышлении, стали доминировать в творчестве, искажая на корню этот процесс. Они придумывают всевозможные названия своим фантасмагористическим мыслям, называя их течениями, формами искусства.
  — Мне кажется, — продолжал Иван Иванович, — …что красивее здорового человеческого тела, солнечного, ясного утра, ночного звёздного неба, всей живой природы, не может быть ничего прекрасней! Гармония Природы должна быть во всём, даже в мыслях человеческих, потому, что мы есть дети Природы-матери. А всё остальное, как я думаю, есть заболевание, недуг духа и интеллекта. Вот потому везде и всюду бродят вот такие Колюнчики. Но наш то, хоть по селу ходит, заборы людям «мажет»… да вот, правда, нам правление испоганил. А вот представь вот таких «Колюнчиков» рангом повыше, по амбициозней? В кабинетах министерств и ведомств, в коридорах власти? Больная мысль имеет больное воображение, и болезненно не видит природную красоту, гармонию, то художественное совершенство окружающего мира… Ладно Лиза, наведём порядок. Но на глаза он мне, пусть лучше не попадается!..
         В контору сегодня ходили как в Эрмитаж.
  — Это же надо, какой энергичный мальчик? За одну ночь, столько испоганил!.. — говорил дед Прохор, расхаживая по кабинетам конторы, рассматривая мазню Колюнчика.
  — Так он не один был, а с какой-то Мусей! Говорят, из Константиновки к нему вечером прилетела… — прогудела, семенящая рядом с ним, баба Дуся.
  — На чём прилетела?.. — с усмешкой переспросил дед Прохор.
         Он хотел ещё что-то добавить, но, взглянув не бабу Дусю, осёкся, и примирительно добавил:
  — Та неправда то! Если бы он был с какой-то Мусей, то им бы тут не гадостев было бы. Они бы выпили самогону и оргиями бы занимались на диване…
  — Так-так!.. – согласно кивал дед Панас, увлечённо рассматривая в кабинете председателя языкатые головы, — …Он здеся с каким-то Пегасиком из Дружковки самогон Светкин пьянствовали. Зачем им баба? А потом шкодить начали. Знаю, я их, тех «пегасиков»!..
         И дед Панас зачем-то погрозил кулаком в окно.
            
 
         А будущее могло взорваться в любую минуту…
 
    10. 02. 2012 год.                                           ТКАЧ
    Г. Константиновка                                      Александр Иванович
    Донецкая обл.                                              К.т. +380956289491