Сталинград.

Ибо кто из человеков знает, что в человеке,
кроме духа человеческого, живущего в нём?
Так и Божьего никто не знает, кроме Духа
Божия.
Первое послание св. апостола
Павла к Коринфянам. 2 Гл. 11 ст.


Сергей Рязанцев возвращался домой с работы, не то чтобы уставший, а так просто не в настроении. В голову лезли разные мысли. Прохожие смотрели на него как на чудака, из-за его привычки, размышляя бормотать, не то вслух не то про себя. Привычка хоть и не редкая в наши времена, но обращающая на себя внимание. Тем более что если Сергей замечал на себе чье-то внимание, он тут же начинал говорить с первым встречным как со знакомым, не без иронии конечно говоря, что-то вроде «вот такие дела братишка», или «во как», или что-то в этом духе. Надо сказать, люди немного опасались нашего героя, за его высокий рост, за сутулость, за бритую голову, за угрюмый характер и за много ещё чего, бросавшегося в глаза щедро одарённого таким богатством молодого человека и интуитивно уступали ему дорогу. Вдруг, среди обычных прохожих, которых он почти не замечал, впереди себя, на тротуаре, Сергей увидел существо трудно похожее на человека. Вместо ног у него были две культи, в каких- то обмотках, руки были изуродованы язвами, на кистях не хватало пальцев. Голова этого существа, из-за отовсюду росших волос, была словно большой чёрный ком, не видно было даже лица. Одет он был в старый, непонятного цвета свитер. Сергей услышал бормотание, исходившее от этого несчастного и, прислушиваясь, замедлил движение. Старик царапал по асфальту руками, как будто хотел встать на несуществующие ноги и бухтел: « Живые, сука, здоровые, а лица, падло, у всех недовольные, злые - мертвечина херова». Тут, калека заметил остановившегося около него Рязанцева и тут же выстрелил в него фразой отборного мата.
- Извини дед.
- Сам ты на… дед. Внучек херов – прохрипел мужик и сплюнул Сергею под ноги – беги давай, сожри кого-нибудь на ужин. Как она вкусная человечинка - то? А? Вам бы жрать, да ржать? Не ты ли мои ноги съел малыш?
- Не слабо, за что он меня так, – подумал Сергей, и быстро зашагал в сторону своего дома. Он шёл и размышлял над словами старика – Ну и дедушка, как он сам меня не съел. Но точно подметил - что мертвечина мы, то мертвечина. Ни на что не способны, ни на милость, ни на любовь, ни даже на ненависть - так хлеба и зрелищ и абзац. Старик прав - груз 200 и больше ничего, нас убивать надо, чтоб мы проснулись. Да, забавно, убивать мёртвых, чтоб те проснулись, почти как у Гётте - умереть, чтобы стать. Так ведь и убивают. Планомерно, намеренно. А мы, … мы как в песне у Кости – «Девиз бойни - всегда рады». Может и правда, мы, и в частности я, его ноги съели и других таких целиком - стариков, детей, чтобы жить было не хлопотно, а кому и сытно. Эх, кабы нормальная война, как у наших дедов, когда перед тобой враг, а сзади Родина - другое дело, а на этой войне мы мясо, – Сергей остановился и, обернувшись, ещё раз посмотрел на калеку «Наше будущее» – подумалось ему. Он шёл домой с мыслями об увиденном, встреча с этим убогим почему-то занозой засела у него в сердце, и он, вольно или невольно, мысленно возвращался к этой необычной сцене.
За плечами Сергея Рязанцева были немногим больше тридцати лет, неоконченное высшее образование, служба в армии и могилы, удавившегося в хмельном угаре отца и тихой, как и её смерть, мамы. После смерти мамы он как-то особенно стал угрюм. Но при этом стал упрям и более уверен в себе, как будто смерть близких что-то доказала ему, как будто сделала сильнее. Он подошёл к подъезду своего дома, и хотел было уже зайти, как увидел на лавочке в сквере соседа по этажу дядю Колю, и резко подсел к нему.
- Добрый вечер - порывисто сказал Серёга.
- Добрый - не глядя на собеседника, невозмутимо ответил Николай, вытащил из мятой пачки беломорину и начал разминать её - Будешь?
- Нет, бросил.
- Молоток. Чего такой взъерошенный? – спросил дядя Коля, улыбаясь и следя глазами за маленькой девочкой на детской площадке, которая дразнила старого, похожего на кроличью шапку, кота.
- Да так.
Мужчина промычал в знак согласия с таким ответом и добавил, указывая на девчушку глазами - На мою похожа, такая же была чертяка!
- Ты про кошку?
- Про кошку, про кота – произнёс Николай, делая ударение на слове кот – Живёте, етид, ничего не видите окромя себя - его, кстати, Сундуком кличут - лет пять, как живёт в нашем дворе. Я те про девчушку говорю.
- А у тебя есть дочь? – удивился Сергей.
- Есть – как-то умиротворённо или даже мечтательно ответил Николай. Сергей улыбнулся.
- Дядь Коль, а может водочки откушаем холодненькой с пельменьчиками, да с зеленью – Рязанцев знал, что Николай любит пельмени.
- Грибочков можно взять.
- И возьмём.
Через полчаса парочка сидела на родном втором этаже в квартире Дяди Коли – Николая Ивановича Рудова, человека сложной судьбы, не раз сидевшего в тюрьме и, как говорят всё знающие соседи, весьма гадкого характера, по всеобщему мнению являвшимся люмпеном, пропойцей и дебоширом. Однокомнатная квартирка Рудова представляла собой логово абсолютного аскета, на кухне имелись сделанные руками Николая Ивановича деревянные стол, два стула и несколько полок, были также старая газовая плитка и кое-какая посуда, на свободной от полок стене висел портрет Сталина, бережно вырезанный из какой-то старой газеты. В самой комнате из мебели находилась только постель, состоящая из матраца с вполне чистым бельём. Но главное богатство, по словам хозяина, составляли – Библия, которая лежала всегда на постели и образ Казанской Божьей матери с лампадкой, аккуратно устроенные в восточном углу комнаты под самым потолком. Входная дверь, хоть и имела замок, но никогда не запиралась, да и ключ был давно утерян хозяином, что давало хорошую возможность соседям заходить к Рудову во время его песнопений и высказывать о нём всё, что они думают. Тут следует пояснить, когда Николай бывал, как говорят соседи, «навеселе», он громко и от души пел. А пел, в зависимости от подходящего момента, то псалмы, то «Боже царя храни…», то военно-патриотические песни, мог затянуть и гимн Советского Союза. И надо сказать, пел хорошим, поставленным басом и почти всегда до слёз.
Время за трапезой и беседой пролетело незаметно, Сергей уже сбегал за второй бутылкой, которая ждала своей очереди в холодильнике его квартиры. Недоеденные пельмени под зеленью и сметаной давно стали холодной закуской, а грибочки с репчатым луком и остатки водки нагрелись, как и сам спор, который возник между друзьями. У Николая Ивановича была замечательная особенность, он никогда не пьянел, но всегда был, выпивши и от этого ли или просто по своему характеру, постоянно пребывал в добром расположении духа. Рязанцев напротив, хоть и не сильно опьянел, становился всё жёстче.
- Дядь Коль, да я сам хоть и неверующий, а Христа люблю! Он, Гагарин, Чегевара, Сталин вон, – Сергей кивнул головой в сторону портрета. – Обожаю бескорыстных людей. Корысть, корысть, корысть, – трижды повторил он сквозь зубы, кривясь в жестокой гримасе. - Вот, что всё на корню губит. Не могу я смотреть, как попы твои хвалённые на иномарках рассекают, да всяким Иудам ордена вешают, когда народ кишки на локоть наматывает. И я ему ещё руку должен целовать. Христос сам как жил и …
- Цыц сопля, не знаешь ни хрена, а туда же. Руку ты целуешь Исусову! Да и попы разные, не все на иномарках. Сам-то как живёшь, чтоб других судить? – спокойно прервал его Рудов, смотря на него прищуренными с хитринкой глазами.
- Я неверующий, а они проводники Его воли! – ответил Сергей, указывая пальцем в потолок и произнося слово проводники торжественно и почти шёпотом. – Церковь уже люди создали и в основе её всё тоже – корысть. Знаешь, у Толстого есть вещица одна, там сатана, когда очнулся после сокрушения его Христовым воскресением, думал всё конец, потом посмотрел вокруг себя, а ад кишит грешниками, бесы толще и довольнее, говорят ему: «Да ты что, всё очень здорово, после того - люди церковь создали и полился людской поток к нам сюда во сто крат» - Рязанцев замолчал, налил себе и Николаю водки. – Давай за Толстого!
- Подожди и что дальше?
- Что дальше, а что дальше? Всё. Рад наверно.
- Кто?
- Сатана. – Сергей улыбнулся и посмотрел на Рудова.
- Подожди – это тот Толстой, который «Война и мир»? – вспыхнул Николай Иванович.
- Тот самый.
- Тогда всё правильно!
- Что правильно?
- А что его анафеме предали. И ты тоже.,, Знаешь…
- Что?
- Ты мне Церковь Христову не тронь, Он её основал: «Созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей» - понял! И не буду я за твоего Толстого пить! Во нагородил – не перелезешь! Слушай, поди из-за плохих докторишек, всю медицину хаять не будешь, а на Церковь Христову свой хвост задираешь! Изыди сатана. - Николай Иванович здорово разволновался, глаза его налились слезами, подбородок задрожал. – Боже мой! Если бы ты только знал, кто Он и что такое церковь Его…
- Дядя Коль, да хорош тебе, ну хочешь, я в Него и в церковь Его уверую, только ты не расстраивайся так? А? – У Рязанцева защемило сердце, глядя на разволновавшегося Николая Ивановича, он вдруг почувствовал, что этот человек дорог ему, вспомнилось как он защищал их, совсем ещё мальчишек, играющих в футбол во дворе от какого-то сумасшедшего, который всё норовил порезать им мяч и от каких-то залётных хулиганов. Он всегда был рядом вечно хмельным и весёлым.
- Вера - это же дар божий! Как она приходит никто не знает! Крест на себя одень хотя бы. Крещёный хоть?
- Конечно. Слава Богу, в России живём. Одену дядя Коль - обещаю. Ну, а у тебя как это было? Как пришло?
- Не знаю, со страху верно, после второй ходки это было, хотя и в тюрьме я много передумал, знаешь, повидал там и наслышался такого – Николай жадно затянулся прикуренной папиросой и продолжил – Ну вот, поехал я, значит, к жене с дочкой под Воронеж, она тогда от меня туда сбежала к матери своей. Я думал, было её вернуть, какой там, я тогда такой... – он опять глубоко затянулся и надолго замолчал.
- Дядя Коль, ты чего? Что дальше то было?
- Ну, в общем, вернуть не вернул, но съездил тоже не зря. Остановился я там у одной бабули, а у неё муж Тимофей Григорьевич, что про него только не рассказывали, по всему видать мужик был интересный, может, недолюбливали его, не знаю. Будто бы он, чтоб демобилизоваться в Отечественную, себе ногу прострелил и хромал с костылём по деревне до самой победы, а в аккурат после неё выздоровел и бадик отбросил. И будто бы первую жену с больным ребёнком бросил, хотя, и каялся за это всю жизнь, и всегда помогал им. Но дело, не в этом, был я свидетелем, как этот раб божий умирал, а умирал, надо сказать, тяжело, врагу не пожелаешь. Представь, комната пустая, посреди железная кровать…
- Как у тебя прям! – брякнул Сергей. Рудов сурово посмотрел на него и продолжал.
- Железная кровать, на ней Григорич голый, паралич его полностью одолел. Окна все настежь – жара, конец июня. Как он кричал, бедный, вся деревня слушала. Кричал, выл, маму всё звал, просил, чтоб она покойница забрала его к себе. Или начнёт вокруг озираться и опять кричать, не своим голосом: «Нет, нет, оставьте меня, не трогайте, мама забери меня, что они со мной делают». А по ночам мимо этих окон вообще не пройдёшь, со страху сдохнешь от звуков, оттуда доносящихся. Вот кто говорит, мол, ада нет – посмотрел бы, а я на него. Вообще, очень Господу я благодарен за то, что Он познакомил меня с этой четой. Очень они любили друг друга, до самой последней минуточки! Редкость это большая. Царствие небесное даруй рабам твоим Тимофею и Наталье, Господи наш милостивый! – умиротворённо произнёс Николай Иванович и перекрестился.
- Да брось ты дядя Коль, никого ты этим не проймёшь, посмотрел бы он на него, ну посмотрел бы и увидел, как он это всё на телефонную камеру снимает, чтоб потом любопытным друзьям показывать.
- Да ты что?
- Уверен – как гвоздь вбил Рязанцев.
- Жестокий ты Серёга, однако.
- Я жестокий? Да я просто малыш, как один интересный тип меня сегодня назвал.
- Когда это безобразие кончится, в конце концов? – раздался визгливый незнакомый голос. Друзья дружно оглянулись на дверной проём, в котором стоял тучный мужчина, лет пятидесяти, великолепно одетый и очень ухоженный.
- Я вас спрашиваю, Николай Иванович, когда это всё кончится? – снова спросил незваный гость. Но ответил вопреки ожиданию мужчины Сергей.
- Изыди, а то я сейчас так закончу…
- Погоди Серёж, человек в гости пришёл. - Перебил его Рудов.
- Я вот сейчас милицию вызову! Я всё равно добьюсь, соблюдения закона, ты скоро у меня вылетишь отсюда, как миленький! И тебя, между прочим, это тоже касается Рязанцев! Уголовники. Вот быдло поганое, нормальным же людям от вас покоя нет – бурно возмущался и краснел вошедший.
- Не волнуйся ты так, Владимир Владимирович, побереги сердчишко то – спокойно отвечал ему хозяин квартиры – тем более что завтра меня уже выселяют. Ты милицию не вызывай, это что-то типа проводов моих, а мы потише будем. Скоро уж избавитесь от меня, – Николай Иванович посмотрел на недоброе лицо Сергея и добавил, – иди с Богом родной, не искушай. Незваный гость посмотрел на Рудова, потом на медленно встававшего Рязанцева, нелепо покашлял и вышел, сильно хлопнув дверью.
- Это что такое ты сейчас сказал ему? – Садясь, спросил Сергей.
- Что именно?
- Проводы какие-то, ты куда собрался, дядя Коль?
- Об этом потом, о чём-то мы с тобой хорошем говорили?
- Ты мне зубы не заговаривай дядя, Коль, что значит выселяют? Что это за хреноту он сказал? – Рязанцев растеряно смотрел на Николая и часто моргал глазами.
- Это не он сказал, а я. И, к сожалению, не хреновину, а факт!
- Этот постарался? – кивая головой на входную дверь, произнёс Рязанцев.
- Почему, я тоже хорош. За квартиру не плачу, как там…, а дебоширю, опять же выпиваю. В общем, прав Владимир Владимирович.
- Да вот умоются они. Завтра вместе с ними говорить будем. Заплатить надо - заплатим. Сразу выселять - деловые! Они же должны там предупредить как-то, уведомить!
- Не кипятись Серёж. Они всё это делали уж и даже заходили несколько раз, унесли мой старый приёмник. Зачем он им? Да и платить много. Нет у нас таких денег, да и с чего ты платить за меня будешь?
- Дядь Коль, а на что ты вообще живёшь? – Вдруг, как-то испугано спросил Рязанцев. – У тебя есть хоть какие-то деньги?
- Бывают, сам знаешь, как сейчас с работой, а с моей биографией тем более. Но ты не думай, у меня всё нормально, я всё равно работаю, то там - то здесь, так что ничего. Люди добрые-то везде есть, кто за работу продуктов подкинет, а кто и денег даст! Ничего живу. Слава Богу за всё!
- А пенсия?
- Какая пенсия, у меня и паспорта то давно нет. Так что добрые они ещё люди, я уж давно на улице куковать должен!
- Кто они-то? Кто добрые?
- Да все.
- Ненавижу! – Сергей обхватил голову руками и упёрся локтями в стол, повторяя – Ненавижу! Ненавижу!
- Да ты что Серёж, кого ненавидишь-то?
- Себя, себя ненавижу! Мертвечина поганая - прав дед! Ты прости меня дядя Коля, не знал я… Не хотел знать!
- Да что ты Серёга? Что с тобой? Какая мертвечина, какой дед? Что ты? – не на шутку разволновался Николай Иванович.
- Я тебе слово даю, дядя Коль, не выпрут они тебя отсюда! Я костьми лягу, только через мой труп, суки, они это сделают. Это будет мой Сталинград - личный!

* * *
Сергей не обманул, это действительно стало возможным только через его смерть. Бог знает, что там произошло, только «Серёгин Сталинград» продержался не долго, убили его одним выстрелом.
На следующий день местная газета гневно писала о двух подвыпивших отморозках, о вооружённом сопротивлении, о захвате заложников, об алкогольном мракобесии многострадальной России.
А возмущённые жильцы дома, где произошла трагедия, долго ещё возмущались и судачили, что такому рецидивисту, как Рудов, дали всего каких-то пять лет, тем более, что и сам он всё твердил, мол, виноват во всём только он один.