Дураки любят красное.. Валерий Ростин.

                  
 
                      «Нет такой плохой ситуации, которая
                        не могла бы стать ещё хуже»
          Расширение закона Мерфи, сделанное Гаттузо.
                          
                              Маленький роман.
 
Вертолёт МИ-2, на  котором  уже   почти пять лет, летал Вася Курочкин, принадлежал компании «Сахалиннефть» и, несмотря на свой  довольно приличный «возраст» — отлично выполнял все задачи   которые,  на него возлагались.  Он перевозил буровиков с морских платформ на берег и обратно, возил почту и продукты на буровые, доставлял больных в районную больницу в  посёлке Ноглики, где  работала терапевтом   замечательная девушка Галочка. Ещё возил запчасти для буровых и делал ещё много чего, из того, что необходимо для родной компании, которая и платила ему, за его труд, достаточно хорошо. Это позволило ему на «материке», в Самаре, купить родителям двухкомнатную квартиру и себе «однушку» на той же лестничной площадке.
   Так что, он был  вполне доволен своей  работой  и жизнью.  А, Сахалин  полюбил сразу с первого раза,  когда  пять  лет  назад, после  окончания  лётного  училища пришёл в лётный  отряд  правым лётчиком на вертолёт МИ-8.Уже через полгода командир  лётного отряда  посадил его на МИ-2-  на нём, он и летал с тех пор. 
  В отряде у них было десять вертолётов: четыре МИ-8 и шесть МИ-2, пять стареньких самолётов  АН-2, два ЯК-40 и один Ту-134.Основная масса их машин базировалась в Южно-Сахалинске, а  три МИ-8 и три МИ-2 в  районном  посёлке  Ноглики,  где находилось и управление «Сахалиннефть». Ну, не всё конечно, лишь самая работоспособная его часть,  которую, они и обслуживали.
 Вот и сегодня утром, он отвёз  буровиков  из  Ноглики  в Оху  на буровую,   высадил их, не выключая двигателей и, взлетев, взял курс «домой» на базу.
Что-то погода перестала ему нравиться, хотя он давно привык к её изменчивости и уже ничему не удивлялся. Он набрал триста метров и стал всматриваться в линию горизонта,  которая была не совсем видимой — впереди, километрах в двадцати по курсу шёл снег.
  В наушниках послышался голос командира звена Дмитрича —  он сегодня руководил перелётами, дежуря на «вышке» на аэродроме Ноглики:
— Борт 2217, я Баркас  прошу на связь.
Это вызывали его, нужно ответить:
  — Баркас, я слушаю Вас внимательно, что скажете хорошего командир? Я только что взлетел с Охи,  курс домой, на базу.
— 2217, я Баркас,  придётся  тебе развернуться сынок.  Там женщина — метеоролог на метеостанции около мыса Елизаветы  собралась рожать  а,  врача   нет, так  что  нужно её  доставить к  нам в  районную  больницу  в  целости и сохранности. Как понял меня сокол?
— Да я то, всё понял Баркас. Всё. Только погода здесь портится, идёт сильный снег и тучи до земли. Я её, конечно, заберу, уже разворачиваюсь курсом на метеостанцию, я там бывал несколько раз. Интересно кого это угораздило рожать в такую погоду,  — пошутил  он в микрофон.
  — Но если    погода совсем испортится,  то, сяду снова в Охе — у  них там хоть врач есть.  Как поняли меня Баркас?                          
— Действуй по обстановке сынок, я тебе отсюда вряд ли дам нормальный совет. Главное забери женщину. Она уже несколько дней перехаживает и ей срочно нужна квалифицированная помощь врача.
 Дмитрич был  ветераном  среди  вертолётчиков и ровесником  отца Васи, Павла Степановича, может именно  поэтому, он  его   самого   молодого лётчика в отряде, всегда опекал и называл «сынок».
От посёлка Оха до мыса Елизаветы было километров сто, минут около сорока лёта.  
  Вася мысленно представлял  себе, кто  же  из  трёх     женщин,  служивших на метеостанции вместе с мужьями, ждёт ребёнка  но, так и не мог  ничего надумать  за  весь полёт, пока  не     увидел  на    площадке  перед    станцией, ждущую вертолёт    молодую женщину, жену    радиста-дизелиста Мишки Бугрова — Машеньку, весёлую жизнерадостную брюнетку, со стройной фигурой. Сегодня  же, Машенька выглядела как какой-то колобок, укутанный в тряпки, и пока она шла к вертолёту  он, обратил внимание на её огромный живот, ярко красную куртку, надетую на ней, которая   едва  сходилась  на животе и,  подумал:
 «Да, дураки, красное любят»,- и ещё увидел, что Машеньку провожает четыре человека — Мишки,  Машиного мужа   среди них   не   было, наверное, он  был  в отпуске.
   Следом  за  Машей,  к двери кабины подошёл начальник метеостанции Олег Свиридов с огромной сумкой  наполненной   видимо  чем-то  съестным  -  «взятка»   для    врачей  в больнице. Сквозь шум   двигателей  он,  пояснил, что  это  свежее  оленье мясо и вяленая рыба для врачей, как он и думал.
  Захлопнув дверь кабины, он, пригнувшись, пошёл к ожидавшим его на краю площадки  двум   женщинам и мужчине,   махавших  руками вслед улетающему вертолёту.
Вася  посмотрел в  кабину  на  сидящую  очень напряжённо женщину  и, улыбнувшись, показал поднятый палец правой руки  - «всё будет хорошо».
  Погода его действительно баловала — до Охи  снега практически не было, и  он решил лететь мимо прямо в Ноглики,  в больницу.
 В отражении темных очков, он постоянно видел красное пятно —  куртку Маши,  и больше ничего, кроме голых снежных сопок и показаний приборов.
До Ноглики оставалось около сотни километров: когда вдруг забарахлил правый движок — начали резко падать обороты. Вася  тут  же  сообщил о    том, что происходит,  руководителю полётов и стал набирать высоту со ста до пятисот метров:
  — Баркас, я борт 2217, сию,  следую  к  вам. Пассажир на борту, курс полсотни пять градусов, высота двести. « Батя», у меня что-то с правым движком, падают обороты,  вряд ли дотяну до дома. Придётся  идти на «вынужденную», а места здесь, по до мной хреновые, -проговорил он в эфир как можно спокойнее.
— 2217, я Баркас  понял вас, если движок совсем заглохнет, выключай и второй, набери пятьсот и попробуй сесть в режиме авторотации. Выбери  место для посадки, я тебя наблюдать не могу — локатора у нас  здесь  нет, поэтому подскажи ещё раз курс  и удаление  до точки.  Как понял меня сынок?
— Удаление девяносто-девяносто пять, курс прежний полсотни пять на ваш привод. Как  поняли  меня   Баркас? А  высота   уже   почти  триста метров — буду  действовать,   как учили.
  Вася   летел  вперёд  с    набором  высоты, обращая  внимание  на   тёмные    тучи, низко  стелящиеся  прямо по курсу полёта. Внизу  как  назло, были  одни  сопки  и   каменные   глыбы,   если «плюхнешся» на такую площадку, то ничего хорошего не жди.
— 2217, я Баркас, вертолёт ПСС, готовится к вылету. Как у тебя дела?- Дмитрич говорил спокойно и уверенно, но как оно ему давалось это спокойствие, Вася знал, ему  тоже  приходилось сталкиваться с подобными ситуациями, когда он  сам дежурил на КДП.
Он  набрал  уже   почти пятьсот метров и   летел,  почти  касаясь   снежных облаков   когда,  движок  неожиданно  заглох   совсем  а,  через несколько секунд  и   второй — «всё, кажется, приплыли».
Он посмотрел вниз — сквозь редко падающий снег земля была хорошо видна, а впереди  метрах в восьмистах, внизу около   нескольких сосен он увидел крохотную площадку, куда и решил садиться на авторотации, как садиться детская вертушка, под действием тяжести при крутящихся винтах.  На секунду, посмотрев в кабину, он  увидел только побелевшее лицо Маши, которая тоже  уже поняла,  что у них что-то случилось, и они падают.
 Он  приземлялся на этот клочок ровной земли рядом с деревьями, по всем правилам, по которым надо действовать в таких ситуациях  при отказе двигателей, если есть высота и возможно перевести вертолёт в режим авторатации.
  И всё вроде получалось, кроме одного. Площадка была крошечная, а впереди   были огромные толстые сосны,  которых, никак не миновать.
Меняя шаг  винта, он  старался, как   можно  мягче  посадить  машину  и  по возможности сохранить её и себя тоже. Поэтому он выбирал место, точнее площадку, которую венчали две огромных сосны стоящие на удалении семи-восьми метров друг от друга — сейчас все его мысли были заняты именно этим.
  Однако реальность была значительно страшнее. Метров за пятнадцать до земли он чётко увидел, что вся площадка покрыта валунами, которые были не видны под снегом, а другого места для приземления просто не было. Уже перед тем, как «плюхнуться» на землю, он резко взял ручку управления «на себя» и, повернувшись в сторону салона, прокричал:  
  -    Маша, держись крепче! Как можно крепче!
Вертолёт ударился колёсами о валуны и стойки тут же подломились  а, машина продолжала двигаться вперёд по снежному насту, туда куда её и направлял  Василий    - в  пространство  между  двух  сосен.
Потом  при ударе о деревья   сломались    и  отлетели  лопасти,  и  последнее,  что   он увидел: огромное дерево и почувствовал сильный удар, от  которого  его  сиденье вместе с ним  сорвало с места и бросило вперёд.
 Сколько он был в «отключке»  Вася не знал, но  очнулся  от  того  что, услышал чей-то голос сквозь шум в ушах и адскую головную боль. Голова,  которую   он ощупал, была цела, но на лбу была рваная рана, из которой сочилась кровь. Осмотревшись, он  увидел прямо  перед  собой  в  разбитой   раме толстую сосну, которая  приняла последний удар машины и спасла его, потому что прямо за  ним, метрах  в   пяти  был,   огромный  овраг   и    достаточно глубокий, их счастье,  что они туда не упали, а то бы конец.                                                                                                          
Его грудь при ударе, спасла частью меховая лётная куртка, и ремни на сиденье. И хотя, передняя часть кабины, полностью смялась и «вошла» внутрь салона, ноги его всё-таки не были на счастье  зажаты и, кажется, работали нормально. Чуть повернувшись в сторону салона, он спросил:
— Маша, как ты там, жива, как твои дела?
— Ой, Вася! Я так рада, что ты жив  а, то я уже полчаса кричу тебе, а  ты не отвечаешь! Как ты там?
— Да вроде нормально, только зажало смятым и сорванным при ударе оборудованием —   сейчас постараюсь выбраться и придти к тебе.
— Давай быстрее как сможешь у меня, кажется, начинаются роды, потому что уже «воды» отошли,-  слабым голосом проговорила она и замолчала.
Однако ему понадобилось почти полчаса  чтобы, освободиться из «плена», пришлось даже применить аварийный топорик  а, вот достать  аварийную радиостанцию он так и не смог, она находилась  где-то среди  искорёженного металла.
  За окном валил густой снег и через разбитые окна залетал в кабину, покрывая всё белым покрывалом. В салоне же, где была Маша, как ни странно,  все окна в блистерах были целы, и было не так холодно как в кабине.
  Но то, что он там увидел, сразу повергло его в шок:  Маша лежала поперёк сидений почти голая, с едва прикрытым  животом, в расстёгнутой, но не снятой куртке, на правом  плече которой   была  разорвана красная ткань.  А, под ней, на коврике салона, была огромная лужа  какой-то розовой жидкости похожей на кровь. Она лежала очень бледная, с закрытыми глазами, пытаясь левой рукой снять с себя тёплые чёрные колготы вместе с трусиками.
  Вася весь покрылся потом и начал лихорадочно вспоминать всё,  что он знал о женских родах.  То,  что на полу именно те «воды», которые «отошли», это он понял и понял другое — женщина действительно будет  рожать  и  поэтому  прочь стеснения — нужно ей помогать.
 Он  быстро сбросил куртку, нашёл в контейнере с НЗ  фляжку спирта и первым делом, протёр им руки. Потом, стараясь  как  можно  осторожнее, приподнял   женщине голову и подложил под неё свою куртку,   сразу поняв,  что  у неё что-то с   ключицей  и  ей очень  больно  но,  она  терпит.
 Дальше  вытащил  из медицинской аптечки все бинты, йод, зелёнку, он видел в кино, что пуповину маленьким детям мажут именно ей, потом снял с Маши уже полуспущенные колготы и отложил их в сторону.
Маша открыла глаза и посмотрела на него:
— Вась, ты когда–нибудь  принимал роды,  знаешь хоть, как это делается?
— Можно подумать ты знаешь, это же первенец у тебя, так?
— Да первенец. Когда Мишка узнал, что я беременна, и хочу рожать, то испугался и  начал меня отговаривать, а, поняв, что я не изменю своего  решения, просто сбежал и бросил меня.  Месяц  назад  в  телеграмме  даже  попросил развода. Я всё равно решила рожать, даже в наших условиях и вот что случилось, наверное, бог меня наказал за то, что хочу родить, — она вдруг заплакала  и слёзы прямо ручьём полились из её очень красивых глаз.
— Да ты что, Маш,- он взял её левую руку  своей. — Что  случилось  то? Ну, отказал движок у вертолёта, но мы же сели. Сели, живы и, слава богу – нас   уже  ищут и скоро найдут. Как  ты  смогла   удержаться то? Я ведь о  тебе   при посадке совсем не думал, думал только бы сесть, только сесть!
— Когда   наступила   тишина, и    мы   стали   падать,  я   вначале    страшно испугалась. А, потом почувствовала, что мы плавно снижаемся, не   падаем  камнем,  и  начала молить бога, чтобы всё кончилось хорошо. Когда перед самой землёй услышала твой крик, то вцепилась руками в спинку сиденья.
Потом меня подбросило, я ударилась обо что-то правым плечом и потеряла сознание, а когда очнулась и поднялась с пола,  там  лужа и  ребёнок начал  шевелиться, проситься на волю – наверное, удар спровоцировал всё это.
Поняв, что с больной рукой мне не родить,  я стала звать тебя. А ты   долго не отвечал и я начала  приготовления. Хотела   потихоньку  снять    мокрую одежду,  у  меня  там,  в сумке  простыни, пелёнки, распашонки, всё,   что нужно  ребёнку, всей  станцией   меня готовили,- она    снова   улыбнулась, показав милые ямочки на бледных щеках.
  — Вот только с горячей водой проблема — вода в канистре есть  но, как её согреть и чем. Попробую вылезти на «улицу», поискать дрова, развести костёр и согреть воду, прямо в канистре, заодно и осмотрюсь, ладно?
Он достал из сумки простыню с розовыми цветочками, прикрыл ей живот и  ноги Маши   а, сверху положил чехол от кабины — достаточно большой, но не тяжелый. Потом с трудом открыл  дверь  и  вылез  наружу, сразу по колено,  провалившись в снег.
  Пришлось проложить тропку  от  вертолёта, чтобы осмотреться. Унты, в которых он не очень любил летать, сегодня как раз были кстати. Картина прямо сказать была неприглядная: его вертолёт без  шасси, без  лопастей  несущего  винта  и  отвалившегося   хвостового, застрял  аккурат, в «трёх соснах».  
И  если  боковые  сломали ему лопасти, то передняя приняла  последний удар и остановила прямо перед  глубоким оврагом. Всё вокруг было белым, белым, с неба летели    крупные хлопья снега, который уже покрыл тонким слоем остатки машины,  окрашенной
в ярко красный цвет.
 Видимость была не более пятидесяти метров, в такую
погоду, да  ещё и  при такой видимости, если вертолёт ПСС и взлетит — то вряд ли их найдёт. Самое главное баки не текут, остались целы и пожар им не грозит. Он вернулся к сосне стоящей слева, достал свой лётный нож и начал отдирать от ствола куски коры, поискал  и вытащил  из-под     снега несколько веток. Уже из салона достал   канистру с питьевой водой, фляжку спирта, чтобы разжечь костёр и вернулся с этим к сосне, выбрав место с другой стороны, от того, где был зажат вертолёт и быстро разжёг костёр, поставив десятилитровую канистру с водой открытую прямо на дрова.
Надо было спешить  ему, не  очень  нравилось  состояние   Маши. Из задумчивости его вывел крик  женщины в салоне вертолёта:
  — Вася, всё! Кажется, началось! Где ты? А-аа-ааа!
Он метеором залетел в салон и закрыл плотно дверь, чтобы  не   впускать холод.
 Маша уже лежала на полу, подстелив под низ чехлы, и   положив свернутую куртку под голову. Она   прикрылась  простынёй   до   самого подбородка и с тревогой смотрела на Василия.      
— Ну, ты что Маш? Чё, ты, так орёшь то? Я здесь — никуда не ушёл, просто разжёг костёр, чтобы согреть воду и вернулся, буду  у тебя акушером,- он улыбнулся ей, хотя очень смутно представлял себе действия акушеров, да ещё и с раненой   женщиной.
  В этот  самый  момент  Маша  вдруг  совсем изменилась в лице и прошептала:
— Ребёнок уже идёт, давай помогай и осторожнее, он головой идёт. Не забудь  пуповину перерезать, сначала перевязать, конечно. Всё я больше не могу, ой, мамочка —  больно то как, ой-й-й-ой-аа!!!
То, что было потом — Вася с трудом мог вспомнить.
Он  быстро принёс канистру с чуть тёплой водой, потом   помогал  Маше «выродить»  ребёнка, осторожно держа его за головку и за плечики,   потом  обрезал   пуповину  лётным ножом, перевязав её капроновым шнуром на который крепился нож и как услышал в первый раз его крик.
  Это был  мальчишка с тёмными волосиками на голове и удивительно похожий на Машу.
Поскольку мыть его было нечем, он начал осторожно протирать его тельце сложенным в  несколько  раз  широким  бинтом,  смочив его в тёплой воде,  а уже потом показал его Маше, которая начала приходить в себя:
  — Маш, ты посмотри, какой богатырь, килограмма три с половиной будет, это  точно.  И красавец! Ну, прямо как ты! — Вася несколько секунд подержал «голенького» малыша перед лицом женщины и принялся пеленать его, чтобы не замёрз.
Он страшно гордился собой — сел довольно «удачно», спас себя и Машу, да ещё и роды смог принять. Теперь надо её накормить, ей ведь надо будет кормить малыша, да и ему тоже не мешало бы подкрепиться.
  В салоне стало темнеть, снег покрывал машину плотным покровом, ещё более скрывая её, от тех, кто будет их искать но, в то же время немного сохранит тепло. Он   положил запеленатого ребёнка  под левую грудь женщины и прикрыл их простыней, а сверху положил лётную куртку. На его счастье,  он смог включить в салоне аварийное  освещение  от  аккумуляторов  и  это его очень обрадовало —  ведь впереди  была ночь.
— Ну, вот видишь Маша, теперь у нас и свет есть, в НЗ две банки сгущённого молока, шоколад, сухари, мясо  что «твои»  передали и рыба.  Так  что мы «живём». Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо  Вася,- тихим  слабым  голосом  почти  прошептала  она.
 -  Вот только правая рука болит страшно и у меня, кажется температура.
Он потрогал её лоб —  он был очень горячий, видимо ключица давала о себе знать.
— Потерпи, сейчас я дам тебе пару таблеток анальгина и немного разбавленного спирта, постарайся немного уснуть, ты ведь очень устала  а, я приготовлю что-нибудь поесть и тебя разбужу. Лады?
— Хорошо.                                                 
Вася достал из бортовой аптечки две таблетки анальгина, дал Маше запить их водой из кружки, потом плеснул туда спирта, разбавил и, понюхав «на крепость», заставил Машу выпить эту жидкость.
 «Всё. Дело сделано. Пусть немного поспит и малыш вместе с ней».
Наружи уже  были сумерки, всё вокруг было засыпано толстым слоем снега. Остатков его костра даже не было видно а, уж  разжечь  новый  вообще почти невозможное дело даже для опытного человека. Оставалось уповать на НЗ.
 На каждом вертолёте у них всегда был комплект необходимой   посуды из «нержавейки»: кружки, чашки, котелок с чайником, запас «сухого» спирта для подогрева пищи и для разжигания костра. Сегодня  он его
использует,  чтобы приготовить еду.
Дело это оказалось ни таким уж простым  но, через полтора часа, уже при полной темноте за «бортом», он приготовил мясной бульон из оленины, чай с молоком и принялся будить Машу.
— Машенька вставай, попробуй подняться и поесть, потом ещё чай с молоком выпьешь, он же сейчас начнёт, есть просить. Кстати, как ты его назовёшь?- Василий осторожно вытащил спящего малыша из-под куртки и положил на  постеленную,  на  сиденья  пелёнку, прикрыв  второй  и сверху ещё  своей курткой  — малютка даже не проснулся.
— Не знаю даже? Нам бы выжить теперь, и до больницы добраться, чтобы никаких осложнений не было.  А, там уж я решу, как назвать. Давай помогай, мне надо выйти на улицу, очень надо. Голова уже не так болит, слава богу.
Вася так же осторожно приподнял её с пола, помог надеть трусики и тёплый халат из сумки, совсем при этом не стесняясь. Потом наверх тёплоё бельё и набросив сверху красную куртку —  помог  выйти на «воздух».
Когда она вернулась через несколько минут, он заставил её выпить мясной бульон с сухарями, съесть кусочек немного жестковатого оленьего мяса и выпить целую кружку чая с молоком. Потом поел немного и сам —  выпив грамм сто чистого спирта для профилактики. В салоне становилось достаточно «прохладно»  но, он всё же решился и осмотрел ключицу женщины. Картина прямо сказать, была неприглядная — всё плечо у молодой мамы, посинело и распухло.
Всё что он мог сделать, чтобы снять боль хотя бы на время – «поставить»  ей укол промедола из аптечки. Что он и сделал. Потом  забинтовал плечо не очень туго, широким бинтом —  это всё,  что, можно было сделать в такой ситуации.
   Маша  сразу  почувствовала  себя лучше  и  стала разворачивать ребёнка, чтобы,  наконец, увидеть его всего. В эту минуту малыш открыл глаза и  громко заплакал.
— Ой, какой ты у меня хорошенький, сейчас мы ещё смажем зелёнкой твой  пупочек, протрём хорошенько и снова запеленаем. Давай помогай мне, я ведь с одной рукой не справлюсь, — она командовала Василием, при  этом, сама ловко справляясь с ребёнком, как будто всегда это делала.
Они быстро протёрли его кончиком пелёнки смоченной в тёплой воде из чайника, смазали пупок зелёнкой, одели две распашонки: простую и тёплую, и снова завернули его в три пелёнки — чтобы не замёрз.  И после этого, Маша в первый раз попыталась дать ему грудь.
Малыш уткнулся своим лицом в её левую грудь, потом нашёл губами сосок, и тут же зачмокал, затихнув на мгновенье.  Но, через пару    минут,   почувствовав  видимо, что молоко не идёт — захныкал.
   А  Маша,  глядя  на сидящего  рядом  Василия, горько произнесла:
  — У меня, кажется,  нет  молока. И  я  не знаю что делать?
—  Погоди  Маш, ты сразу не паникуй. Ты ведь чай   с молоком  выпила  недавно,  подожди и будет молоко – оно, наверное, сразу не появляется».
— Дурачок ты Вася,- улыбнулась   женщина. – Молоко   появляется    сразу, уже перед родами и после них  а, у меня вот  видимо от страха — оно просто пропало. Я его не чувствую, понимаешь. Бедный мой малыш, что же будем делать? Что?- слёзы закапали у неё из глаз прямо   на   пелёнку,  в которую был, завёрнут её сын.
— Мы сейчас попробуем покормить его разбавленным молоком из ложечки, давай прекращай плакать молодая мамаша и не паникуй раньше времени.
 Но малыш пить из ложечки категорически отказывался.
  Все их   попытки накормить новорожденного не увенчались успехом, зато орать он начал  всё  громче  и
громче, даже в ушах зазвенело.
  Вася вспомнил, что его мать, как-то рассказывала, как её мать — его бабушка, работала с ней в поле в колхозе: она тогда, чтобы мама не  плакала, жевала  ей хлеб, заливала  молоком и  клала  всё   это   в чистую тряпочку, сделав из этого что-то в виде современной соски. Мама сосала эту пищу и молча спала, пока бабушка вязала снопы.
«Надо попробовать  а, то эта мамаша весь пол слезами зальёт».
Он положил в кружку, из которой пила чай Маша, два белых сухаря и залил их смесью чая с молоком, чтобы они размокли. Потом оторвал кусок  бинта, сложил его вчетверо и положил туда ложкой кашицу из   кружки,   свернул бинт в виде соски и попытался сунуть её в рот ребёнка. Тот сначала не взял импровизированную соску в рот,  но, потом, видимо почувствовав молоко на губах, взял её в рот и тут же затих, делая глотательные движения ртом и высасывая пищу из марли.
Маша, молча с недоумением смотревшая на действия Василия, удивляясь тому, что малыш замолчал и  начал сосать,  тут же перестала плакать и стала наблюдать за ним «во все глаза».
  А Вася стал готовить новую «порцию» еды для ребёнка и осторожно заменил «соску в его рту, когда первая,  истощилась.
 «Насытился» он  только после четвёртой «соски» — откинулся от груди и заснул. Это была победа! Значит всё ни так уж и плохо. Может потом появиться молоко  а, пока  мы ему с голода умереть не дадим,  правда, сгущенного молока в НЗ всего две банки. Потом он приготовил для них постель из подручного «материала», уложил мать и сына рядом,  Маша тут же уснула. Выключив освещение, он надел куртку,  примостился   на   сиденьях, чтобы   немного   поспать и   тут   же провалился в темноту.
Когда он проснулся на рассвете и выскочил    на    воздух то,     не очень обрадовался: снег не прекратился, и видимость не улучшилась. Значит и сегодня их вряд ли смогут искать.
 Да и как их с воздуха заметишь, если они полностью завалены снегом  и сверху  смотрятся  как  большой  валун. А район поиска довольно большой  и значит нужно просто ждать. Ждать и   надеяться.
  О том, что их будут искать, он ни сколько не сомневался.
Но в салоне  было уже  холодно  и  нужно  очистить  площадку,  чтобы  разложить костёр и согреть всех, у костра будет теплее, чем внутри.
  Он почти час в поте лица трудился, чтобы  утоптать полянку под сосной. Потом, по колено в снегу, искал дрова для  нового костра. Нашёл несколько   сосновых веток с шишками и это его немного обрадовало. Начнёт   гореть огонь, будет тепло, потом можно будет положить туда кору, которой на соснах много. Костёр разжёгся   почти сразу, даже без спирта и сразу стал теплее на душе. Напротив дерева он сложил стену из снега, использую в качестве лопаты, кусок    лопасти, который он нашёл в снегу. В  грузовом    багажнике, нашёлся    брезент, которым он прикрыл эту «стену», создав  закрытое   от ветра  пространство с костром,  но без крыши, для которой он хотел использовать чехлы, после того, как Маша проснётся. И уже потом отправился будить своих «подопечных».
В салоне было достаточно холодно. Пока Маша с трудом, опираясь на левую руку, вставала с постели — Вася успел перепеленать ребёнка и сменить ему  мокрый подгузник.
 Что удивительно, малыш не плакал, а смотрел на него своими голубенькими, как у мамы глазками.  
Он  закутал  его в несколько пелёнок и, прикрыв курткой, вынес на воздух к костру. Туда  же, через несколько минут пришла и Мария.
Выглядела она не очень хорошо: круги под глазами, потрескавшиеся губы но, самое  плохое -  сломанная ключица,  которая, причиняла  молодой женщине огромную боль при движениях. О том, что она может подержать ребёнка, не могло быть и речи.
— Маша как ты? Давай к костру грейся, становись спиной к костру, я сейчас принесу чехлы, ты с малышом  сядешь около костра и согреешь его, а я накрою нашу «палатку» сверху. Снег так и не кончается, хотя сегодня    не такой сильный, как вчера — я уверен, что как только просветлеет  то, нас будут искать спасатели.  Да и охотники тоже, тут так принято — в беде никого не  бросать.  Понятно  «мамаша»,- он  как мог,  старался поддерживать женщину, которая пострадала больше всего, и теперь он был в ответе за неё и за маленького человечка, которому он помог появиться на свет.
— Смотри Маша, он даже не плачет — настоящий мужик у тебя родился,- Василий повернул лицо ребёнка к женщине стоящей спиной у костра и засмеялся.
-  Его надо покормить снова, он же голодный,- она тоже улыбнулась в ответ, глядя в лицо малыша  а, потом на Васю.
С ребёнком на руках, одной рукой он притащил из салона чехлы ближе теплу, и положил на них ребёнка. Потом вытащил коврики с пола салона и  сделал из них настил перед костром, куда притащил демонтированные  из салона сиденья. Потом уже прикрыл всё это сверху чехлами, завязав верёвки за ствол дерева на высоте своего роста, а противоположные концы за корни сосны, выступающие из-под снега, за  его   построенной стеной.
Образовалась такая палатка — шатёр, но в ней было тепло  и не   сыпалось сверху. Маша уже немного отогрелась — она сидела на сиденье и смотрела на малыша, изредка наблюдая за действиями Василия, понимая, что помочь ему сейчас она может хотя бы тем, что не будет мешать, задавая вопросы.
Правда, когда он принялся готовить суп из оленины, она всё-таки, вмешалась и, они сообща  приготовили не только суп, но и мясо «на второе».
Малыша под присмотром Маши, Вася «накормил» тем же способом,   как и накануне вечером и сейчас он спокойно спал, сопя курносым   носиком укутанный в его куртку. Он покормил её, заставив выпить больше бульона и съесть мяса, поел хорошо и   сам — ему нужно   много сил. Снег  вокруг глубокий, выше колен  и нужно искать дрова, для того чтобы    не  замёрзнуть.
Судя по погоде сегодня вертолёт ПСС, тоже вряд ли  вылетит,  снег пока не кончается — такие вот дела хреновые. Спасибо метеорологам за мясо, а то вообще бы  «труба» была.
 У Маши поднялась  температура,   пришлось дать ей  ещё две таблетки аспирина  — обезболивающих уколов больше не было: кто-то же ведь так решил «вверху» комплектуя комплект «НЗ» на  всех летательных аппаратах, что шприц-тюбик  с обезболивающим препаратом, должен быть в комплекте только один. А, дальше что, боль сама утихнет что ли?
 Он видел как больно Маше  но,  ни чем не  мог помочь ей в этой ситуации. Подумав немного, он разбавил пятьдесят граммов спирта водой и снова заставил  женщину выпить его. А потом, увидев, что спирт подействовал, уложил её с ребёнком на сиденья,   прикрыл курткой и пошёл за дровами.
Снег продолжал падать на землю — было около нуля градусов совсем не холодно  и через полчаса поисков по глубокому снегу  его майка под шерстяным свитером и кожаной курткой, вспотела. Волосы под шапкой тоже стали мокрыми. Результат же прямо сказать был плохеньким: на этом небольшом «плато» деревьев больше не росло, и дров никаких вокруг не было. А, до ближайшей   кучки деревьев, по прямой, было километра два, да ещё и по глубокому снегу.
Он оглянулся на свой «шалаш» откуда вился дымок, вздохнул тяжело, надел перчатки, надвинул поглубже  шапку с «крабом» и двинулся   по  направлению к деревьям, без дров ему возвращаться было нельзя — там Маша и ребёнок.
 Пока добрался до места, окончательно взмок.  Но, его труды были  вознаграждены: недалеко от сосенок он обнаружил  поваленную и высохшую берёзу и  смог вытащить её из-под снега.
  Сначала была задумка обломить ветки и утащить их к шалашу  но, потом он решил тянуть всё дерево целиком,  благо, что оно оказалось не таким уж толстым и тяжёлым. Однако сделать это оказалось не таким простым делом.   И если, он шёл к месту почти час  то, на обратную дорогу ему понадобилось почти три часа,  и   во время:  костёр, уже почти прогорел и уже не грел совсем. Но Маша  с   ребёнком  спокойно спали — спина у неё была тёплая и это главное.
  Василий  наломал   веток,  побросал  их в костёр, снова пошло тепло и захотелось прилечь, однако он понимал, что этой берёзки мало и нужно идти ещё и опять к тому же месту, там рядом он видел ещё одну такую же поваленную и сухую.
Всё тело ныло от усталости, но идти всё-таки надо. И он пошёл, правда, теперь уже ступая по своим протоптанным следам, слегка заметённых   ветками берёзы, которую тащил.
   Другая берёза была толще и тяжелее, и для того чтобы её притащить понадобилось почти четыре часа. Он  дотащил  её  к шалашу и практически упал без сил. Маша уже не спала  и  сидя  внутри, видела, как он тянул дерево и упал невдалеке от вертолёта. Она быстро  налила горячего чая из чайника, висевшего над костром в кружку, и подошла  к нему:
— Вася что с тобой, как ты? Ну-ка, давай выпей чайку, только тихонько, он горячий и давай вставай — на снегу лежать нельзя. Ты же вспотел весь, давай вставай! — она теребила его, поставив кружку прямо в снег, отчего та стала тут же проваливаться вниз и начала реветь «взахлёб».
Вася очнулся  от того что, почувствовал что-то солёное на своих губах и  приподнялся на руки:
  — Маш ты что?  Видишь, я жив и здоров. Устал, правда, пока дотащил это дерево, но теперь мы живём —  дров хватит до утра. Ты что ревёшь то милая? Испугалась что ли?- он прижал её голову к себе.
Та молча кивнула в ответ и протянула ему кружку с чаем, достав её левой рукой из-под снега.
-  Всё будет хорошо. Ну не вечно же он будет идти этот снег — нас найдут, обязательно!  А пока пойдём кормить твоего сына, он уже, наверное, проснулся,- он бодро вскочил на ноги, приподнял Машу и, взяв её  под   левую руку, повёл  к шалашу.
Снег уже покрыл их крышу сантиметров на двадцать и, теперь их жилище действительно стало похожим на вигвам индейцев.
Они опять вдвоём приготовили смесь для ребёнка из сухарей и разбавленного молока. Маша попыталась дать ему грудь  но, молока у неё так и не было — пришлось кормить его «старым» способом и всё опять получилось, потому что, употребив несколько их «сосок»,  малыш снова закрыл глаза и уснул.
Глядя на него и на Машу, Вася вдруг позавидовал, что у него, в  двадцать семь лет, нет такой жены и такого сына, о которых нужно заботиться  и какие они оба красивые, особенно малыш.
Оставив Машу с сыном внутри он начал ломать ветки, «пилил» их своим ножом, готовил всё, чтобы не замёрзнуть ночью, которая уже пришла, зимой дни очень короткие.
 Ему удалось разложить сиденья и сотворить из них кровать для Маши и ребёнка, положив под низ  вещи  из  Машиной  сумки  а, сами  сумки  использовать вместо подушек.
 Потом был «шашлык» из оленины, солёная рыба, чай и  сто граммов спирта на ночь для больной. Спирт нужно было экономить — кто его знает, как сложатся обстоятельства и сколько им придётся здесь «куковать». Так он и провёл всю ночь, в полудрёме, поддерживая огонь и глядя на спящую Машу с ребёнком.
 Когда поутру он выбрался наружу  то, увидел, что снег временно прекратился, хотя дул холодный ветер и чёрные тучи низко двигались над землёй, снова не предвещая ей ничего хорошего.
Он услышал, как заплакал малыш но, Маша почему-то молчала. Зайдя внутрь, он взял его на руки и посмотрел на  женщину. Всё лицо у Маши было красным, она тяжело дышала а, лоб был очень горячий. Она  была без сознания и, это было самое плохое.
 Кроме аспирина и некоторых других  сейчас не нужных йодов, зелёнок   и корвалола — у него ничего не было, разве что немного     спирта   во   фляжке.   Но  сначала  малыш.
   Он  покормил     его  испытанным уже способом, быстро сменил подгузник и пелёнку, подвесив мокрые, сушиться над костром. Тот совсем   не    плакал, словно  понимая ситуацию.
  Маше  он растворил в воде всё те же две таблетки аспирина и почти влил в рот а, потом добавил ещё и граммов пятьдесят разбавленного спирта.                                                  
Теперь надо что-то решать: если Маше не оказать медицинскую помощь, то в этих условиях она просто может умереть, да и малышу тоже нужен врач и другая пища, значит надо идти к людям или предпринимать что-то ещё, что именно он пока не знал.
   Он снова вышел на «улицу» и  стал осматриваться вокруг: всё до самого горизонта, было    покрыто     белым    покрывалом и казалось неживым и совсем безлюдным на много     вёрст    вокруг. Решение пришло само собой — нужно посмотреть сверху, залезть на сосну как можно выше, может, тогда что и увидишь.
По застрявшему между сосен вертолёту он с  трудом   забрался    наверх  а, потом, обхватив сосну руками и ногами начал тихонько карабкаться вверх как в  детстве, вспоминая все  прежние навыки.
 Вася  добрался  до   нижних веток и схватился за них – теперь  уже было   легче и   можно   было осмотреться с высоты  около десяти метров.
Справа и   слева   ничего  не   было, никаких построек и людей, это его слегка огорчило  но, это было  уже кое-что. Он осторожно развернулся на 180 градусов, перехватив ветку немного выше, и упёрся ногой в небольшой, но  толстый    сук. Впереди    до самого горизонта, тоже всё было чисто,  но, где-то слева   ему   вдруг    почудился дымок   вьющийся из трубы,  которую, правда, видно не было.
Вася, пристроившись удобнее, ещё раз пристальнее всмотрелся в белую даль и понял, что не обманулся — он видел дым.
Наверное, это   охотничья избушка, а раз дым значит там люди и надо идти к ним за   помощью. Он ещё раз   определил направление  и, сдирая руки  до  крови  начал   быстро спускаться вниз.
  Маша всё также была без сознания  но, дышала  ровно  и спокойно, а малыш тихонько спал у неё под боком. Василий   доложил   в костёр самых  толстых поленьев, потом  одел   поверх   кожанки  меховую куртку, прикрыв Машу несколькими простынями сверху. Глотнул прямо из фляжки  грамм сто спирта, положил перед Машиным  лицом  оставшийся аспирин и фляжку с остатками  на всякий случай. Замочил в тёплом молоке с чаем и приготовил несколько «сосок» для малыша положив их в целлофановый   пакетик, обёртку от   пилотского   свидетельства, потом засунул спящего ребёнка под куртку и шагнул по направлению на «дым».
 Сначала идти было нетрудно  но, чем дальше он уходил от площадки, тем глубже проваливались ноги — в некоторых местах снега было почти по пояс.
Через каждые полтора-два километра приходилось отдыхать сидя прямо на снегу.
 С неба сыпал мелкий снежок, и было не очень холодно, даже жарко от присутствия на груди маленького человека,  которого, он во что бы то ни стало должен спасти.
  Несколько раз он снимал куртку, заворачивал в  неё
малыша и двигался вперёд, потом снова надевал куртку, грел ребёнка своим телом и молил бога «только бы дойти, только бы дойти и не замёрзнуть».
Он шёл уже почти шесть часов и самое удивительное, что малыш  всё  это время даже не пикнул.  Вася даже испугался за него  но, прислушавшись к сердечку ребёнка, убедился, что он жив и просто спит. Сколько он не всматривался вдаль — ничего не видел.
Один раз ему даже показалось, что он идёт не в том направлении  но, это была мимолётная слабость,  и он  продолжал движение по одному ему понятным ориентирам – туда, где  люди и  где им могут помочь.
  А малыш, как настоящий мужчина трёх дней отроду, помогал ему — не плакал, словно  понимая  обстановку. Ещё через два часа, не увидев заветного  дымка, он   засомневался    во второй   раз,   и   от этого усталость навалилась уже как свинец, и он уже был не в состоянии подняться с места, где   присел   отдохнуть. Именно   в   этот   момент  ребёнок  зашевелился и закряхтел,     видимо    не    очень    хотел    лежать    в   мокрых    пелёнках, а возможности перепеленать здесь прямо на снегу  в поле, просто не было.
Вася достал из пакетика одну из приготовленных «сосок» и сунул ему в рот, и тот сразу «зачмокал» губами — видимо очень проголодался.
  Потом в   дело пошла ещё пара «сосок», и  он  вроде  успокоился. Теперь   нужно  было  вставать  и идти, до темноты осталось не так уж много времени. Сколько  он  шёл дальше и как, он уже почти не  чувствовал —  последнее,  что увидел, охотничью заимку и несколько снегоходов около неё.
  Открыл дверь и тут же  упал  на спину без сознания, успев  крикнуть: «Ребёнок» — это ему  уже    потом  рас-
сказали охотники,   которые  их   искали, потому  что   вертолёты  не  могли вылететь из-за погоды.
  Он пришёл в себя после пяти дней беспамятства  из-за тяжелейшего  воспаления    лёгких.  
  Галина, врач-терапевт, все эти дни практически не отходила от него, в какой-то момент казалось, что он может даже умереть, отправить же его в областной центр  не было возможности,   на    острове бушевала пурга и авиация сидела «на приколе». Поэтому она делала всё что могла, используя даже  все  народные средства, чтобы побороть пневмонию.
 Когда Василий на шестой день вдруг открыл глаза и попросил пить, она  от радости   даже    расплакалась. Потом      услышала,  как  он  что-то   ещё спрашивает, и наклонилась пониже:
— Что Вася? Что ты хочешь? Может поесть? Тут твои ребята натащили  разных фруктов и соков на целую роту. Может тебе сока налить?
—  Нет, не хочу, ты скажи как малыш, жив?
— А, Василёк что ли?  Да жив и здоров, слава богу. Его мать забрала в родильное отделение.
— Какая мать? Она  же   осталась  там, у  вертолёта!   Я же  её  там одну оставил  а, ребёнка забрал! Она же ранена была и без сознания.
-Ты не волнуйся, тебе нельзя. Да, ребёнка вместе с тобой   привезли   сюда к нам, я его осмотрела — он был абсолютно здоров. А вот ты был без сознания — сильно застудил лёгкие, и у тебя началась пневмония —  пришлось тебя пять дней и ночей выхаживать. Теперь уже кризис миновал и я рада, что ты жив и выздоравливаешь.
 Малыш два дня был у нас, потом пришла женщина  и забрала его в родильное  отделение.
 Когда я  спросила,  как  его   зовут, она сказала «Василёк» и всё рвалась к тебе в палату  но, я её не пустила. Кстати кто его мать и откуда?
-  Её зовут Маша, она метеоролог с мыса Елизаветы. Я вёз  её беременную к вам в больницу но, не довёз к сожалению. Не довёз, и   она  осталась там,  на месте падения! Нужно сообщить в наш отряд, пусть  они   туда направят поисковую группу, я расскажу им, где искать, у неё  там  были  продукты:  оленье  мясо,   сахар, вяленая   рыба, спички   и  дрова  для  костра, она  не
должна была умереть — не должна!  Давай Галя, звони срочно нашим, пусть придут сюда, я всё покажу по карте и расскажу все ориентиры.
Видя его горящие глаза и потрескавшиеся губы, Галина тут  же  выскочила из палаты и  побежала  звонить. А у  Василия  от  всего  этого, закружилась голова, и к горлу подступил какой-то горький комок: « Господи, неужели пока он был без памяти, Маша умерла? А как же ребёнок, как он будет  без   неё, как?»
В этот  момент  в   дверь тихонько постучали,  и  он как  мог, повернулся  в сторону двери:
— Да!  Да, входите!
Дверь тихонько открылась и, его сердце сразу  упало  куда-то   вниз:  перед ним стояла Маша, живая и невредимая, правда с правой рукой на перевязи.
— Ну что пришёл в себя, наконец, я уже обревелась вся, а тут ещё эта докторша, ни разу к тебе не пустила, как я не рвалась. Я так рада, что   ты жив, ты даже не представляешь, как рада! И, знаешь, даже загадала:  если ты выживешь, то я выйду за тебя замуж. Возьмёшь меня, Вась, а?
 Он молча смотрел в её глаза, слушал её торопливую речь, а душа прыгала от радости – « Господи! Она жива! Они оба живы! Какое счастье!»
— Машенька я так рад тебя видеть! Я недавно чуть не умер из-за тебя, так испугался, что пока был без сознания, ты осталась там одна, и тебя не спасли, даже Галину послал,  чтобы позвонила  в отряд, и они начали тебя искать.
— Да нашли они  меня, нашли  в  тот же  день. Когда  ты ушёл  с малышом, я ведь была без  памяти.  Очнулась, никого нет, ни тебя, ни сына  а, на снегу следы    в    поле. Я   фляжку  схватила  и  рванула   прямо  по  ним, прошла километра три и упала от усталости и горя, а тут вертолёт   поисковый, они меня сразу увидели с воздуха, у меня же очень яркая красная куртка, далеко
видно на белом снегу.
    Они меня подняли на борт, дали немного спирта и повезли  в больницу, где хирург, вправил мне вывих и направил в родильное отделение, где меня обследовали и  начали приводить   в порядок.
А уже через два дня я случайно узнала, что в терапию доставили   лётчика с ребенком  и что, они оба живы, только лётчик без сознания.
Я тут же бросилась в отделение   и забрала малыша к себе, представляешь, у меня   молоко появилось, я   так
рада. Меня Галина спрашивает, как его зовут, малыша, я сказала «Василёк», ты я думаю, не будешь возражать, что он назван в честь своего спасителя?
Вася взял её за руку и прижал к своей небритой щеке:
  — Конечно, не буду!  Теперь у тебя будет два Василия, и я   хочу, чтобы  ты стала моей женой, а сын у нас уже есть и очень боевой, не «пискля» какой-то. Ты согласна?
-  Согласна, конечно, согласна родной,- Маша коснулась губами его губ, и он заметил капли слёз на её щеках.
За дверью послышался какой-то шум, и в палату вошла Галина в сопровождении Дмитрича и  улыбающегося Сашки   Прохорова — его лучшего друга.
— Вот привела тебе  твоих летунов,  как ты и просил.  А, Вы снова   здесь? Он  же  ещё очень слаб, я же просила посторонних его не беспокоить!- она повернулась в сторону улыбающейся счастливой улыбкой Маши.
  — Здравствуй Дмитрич,  привет Саша. Слухи о моей болезни слегка преувеличены, я жив и здоров, как видите, и пошёл на поправку. А это доктор, не посторонняя — это Маша, моя будущая жена и мать  моего  сына   Василька, прошу любить и жаловать.
 И вы знаете, я бы сейчас что-нибудь съел, даже оленьего супчика — очень уж кушать хочется!
 
 
                                                                    5 мая 2008 года.