Абсурд красоты

                                        С Е Р Г Е Й   М О Г И Л Е В Ц Е В
 
 
 
                                             А Б С У Р Д   К Р А С О Т Ы
 
 
   Что есть красота? Вопрос вполне законный, раз уж мы берем на себя смелость утверждать, что данное явление абсурдно. С абсурдом нам все более-менее понятно, но вот что такое красота, не лишне будет разобраться более подробно. То ли это сосуд, в котором пустота, как утверждает в своих стихах поэт Николай Заболоцкий, то ли огонь, мерцающий в сосуде? Разумеется, это всего лишь незатейливое поэтическое умствование, всего лишь красивая рифма, и не более того, глубокого определения красоты здесь нет. Данный пример, кстати, показывает, что с наскока, лихим кавалерийским ударом, данную проблему не решить, и для определения понятия красоты нам придется предпринять более глубокие исследования. Рассуждения о том, что это эстетическая категория, обозначающая соразмерность и законченность частей некоего явления тоже мало что добавит в наши попытки определить, что же такое красота. Античное понимание красоты с его идеализацией совершенного человеческого тела, с белоснежными мраморными статуями богинь, богов и героев вроде бы вносит ясность в этот вопрос. Красиво то, что соразмерно, закончено, цельно, и вызывает в нас чувства восхищения, преклонения и восторга. Красиво соразмерное совершенство, которое, как показал еще Пифагор, постигается и описывается математически. Но еще в античности Платон говорил об идеальной составляющей красоты, а позже, Фома Аквинский, о некоем сиянии, исходящем от красоты. Красота, оказывается, может быть и духовная, присущая не только мраморному античному герою, но и немощному, на вид дряхлому, и даже безобразному старику, который духовно гораздо прекрасней, чем гармонично сложенный кудрявый греческий юноша. Идеальная, духовная составляющая красоты, отсюда, не менее важна материальной ее составляющей, и во многих случаях может быть гораздо выше ее. И даже попытки описать красоту с помощью неких математических законов, достигшие своей вершины в творчестве Леонардо, опирающегося в своем творчестве на принцип золотого сечения, ровным счетом ничего нам не дают. Все эти «золотые сечения» и «числа красоты» ни на йоту не приближают нас к пониманию того, что же на самом деле есть красота? Это, кстати, отлично подтверждает самое странное и самое загадочное творение Леонардо – портрет Моны Лизы. Где здесь соразмерность, где пропорции, где принцип золотого сечения? Чей это портрет: самого ли Леонардо, мужчины ли, женщины ли, или вообще кого-то другого, о ком мы догадываемся, но из-за внутреннего страха не смеем вслух произнести его имя? И что это за блуждающая, что это за странная улыбка на губах этой Моны Лизы, этого то ли эталона красоты на все последующие времена, то ли эталона соблазна, недоверия и иллюзии? И действительно ли красив этот портрет, или в нем больше чего-то недосказанного и недоговоренного? И быть может, недосказанное и недоговоренное гораздо более красиво, чем законченное, пропорциональное и соразмерное? А раз так, то красота незаконченности, недоговоренности и тайны гораздо выше красоты законченных и совершенных мраморных греческих статуй, которые мы с детства привыкли считать эталоном этой же самой красоты. Своей «Моной Лизой» Леонардо словно бы бросает вызов античной концепции красоты, и перечеркивает эту концепцию, утверждая, что недосказанность, размытость и тайна в красоте гораздо выше законченности, пропорциональности и соразмерности. Начинается борьба за красоту, начатая еще Платоном, и продолженная Фомой Аквинским и Леонардо.
   Борьба за красоту, начатая еще в античности, — это вовсе не борьба за некое философское определение того, что же такое красота, и как ее можно то ли описать математически, то ли выразить словами. Это борьба за нечто более страшное, борьба за саму жизнь, борьба за свободу и за само существование человека. Невинный, казалось бы, спор трех богинь, Афродиты, Афины и Геры, разрешенный Парисом в пользу одной из них, привел к столкновению цивилизаций, к небывалой кровавой войне, оставившей след во всей последующей истории и культуре. Простой и такой наивный вопрос: кто их трех женщин более красив? – обернулся глобальными тектоническими сдвигами в истории человечества, последствия которых ощущаются и поныне.
   Женщине вообще нельзя говорить, что она некрасива, или менее красива, чем другие, стоящие рядом женщины. Нельзя, потому, что это, во-первых, необыкновенно опасно, а, во-вторых, может быть совершенно неточно. Неточно и неправильно, ибо у вас, оказывается, нет абсолютного эталона красоты, нет той линейки, того лекала, с помощью которого вы могли бы определить красоту. Его  нет не только у человека, но даже и у богов, и, следовательно, его не существует вообще. То есть ни на небе, ни на земле нет единого, абсолютного определения того, что же такое красота, и нет ее законченного эталона. Более того, красота материальная просто – напросто растворяется в красоте идеальной и метафизической, которые оказываются гораздо выше и глобальней красоты вещественной и сиюминутной. Нравственная красота искушаемого блудницами Святого Антония оказывается гораздо выше красоты беломраморного греческого атлета. Внутренняя красота полуголого и нищего Василия Блаженного оказывается неизмеримо выше красоты одетого в шапку Мономаха Ивана Грозного и его бесчисленных прекраснейших жен, выбранных со всех концов Русского царства.
   Странная красота Нефертити совершенно противоположна красоте Венере Милосской, и их даже невозможно между собой сравнивать. Красота Моны Лизы совершенно иная, чем красота бесчисленных женских портретов, висящих в бесчисленных картинных галереях земли. Красота красавиц Рубенса не есть красота победительниц нынешних конкурсов красоты. Красота духовная, красота юродивых и пророков не есть красота Блудницы Вавилонской, ежедневно появляющейся на экранах российского телевидения.
   Красота неуловима, неоднозначна, текуча, неопределенна, и, скорее всего, вообще является чем-то другим, а не тем, чем мы ее привыкли считать. С большой вероятностью, она вообще не существует. Во всяком случае, вероятность ее существования ниже, чем вероятность несуществования. По большому счету, существование красоты гораздо легче отрицать, чем признавать факт ее бытия. Красота скорее относится к небытию, чем к бытию. Она скорее всего относится к метафизике, чем к физике. Она скорее всего вообще единственный и странный феномен, эдакая залетная райская птичка в нашем мире, наполненном чем-то другим. Какой-то совершенно иной субстанцией, которая может быть чем угодно, но только не красотой.
   Разумеется, нельзя обойти Эммануила Канта, в тиши своего затворничества неторопливо исследующего восприятие чувств прекрасного и возвышенного. Восприятие это субъективно, и зависит от данного конкретного человека, от его положения в обществе, образования, настроения в данный момент, и прочее. Красота, несомненно, существует, но еще более удаляется из области физики в область метафизики, в некие таинственные и неведомые дали, где обитают не просто люди, но и античные боги, так благоволившие к античному пониманию красоты. И, между прочим, не сойдясь в понимании ее, начинающие кровавые войны, гулкое эхо которых прокатывается через тысячелетия до наших дней. А посему искать разгадку красоты следует уже даже не на уровне бессмертных античных богов, а еще глубже. Ибо красота оказывается настолько страшной субстанцией, настолько взрывоопасной и всеобъемлющей, что даже глубина (или высота) понимания ее сущности античными богами оказывается совершенно недостаточной. Ни Гера, ни Афина, ни Афродита, затеявшие внешне невинную, а на самом деле чрезвычайно опасную игру с Парисом, не отвечают нам на вопрос, в чем заключается сущность красоты. Они лишь посмотрятся в зеркало, и скажут, что красота – это они сами. И другие античные боги, включая Зевса, не ответят нам на этот вопрос. Что Зевс, что этот демон, согласно христианской метафизике, чем он может нам помочь? Ни Зевс, ни весь античный мир с его богами, богинями, героями, сатирами и кентаврами, весь этот отброшенный христианской метафизикой хлам, ничем нам не поможет. Нам надо выйти на иной уровень понимания проблемы, на уровень христианской метафизики, ибо это самый высокий уровень на данное время, выше которого вообще ничего в мире не существует.
   И вот на этом самом высоком на данный момент уровне, на уровне христианской метафизики, мы вновь упираемся в Леонардо. Мы вновь стоим перед его Моной Лизой, и стараемся разгадать секрет ее красоты. Стараемся разгадать секрет ее странной улыбки, в которой скрыто так много всяческих вопросов, ответов и открытий, что мы заранее покрываемся холодным потом в ожидании тех страшных даров, или тех страшных бед, которые должны свалиться на нас.
   По – существу, никакой загадки Моны Лизы не существует. Точнее, она существует, но давно уже разгадана проницательными умами. И только усредненное общественное сознание, боящееся глубины, и жаждущее пребывать в вечном неведении, тиражирует загадочный облик Моны Лизы, используя его так, как используют шлюху где-нибудь в дешевом борделе. Как объяснил нам Дмитрий Мережковский в своей трилогии «Христос и Антихрист» (а до него многие другие авторы), на самом деле Мона Лиза – это вовсе не портрет женщины в строгом смысле этого слова. Мона Лиза – это портрет Антихриста, портрет Люцифера, портрет дьявола, портрет погубителя этого мира. Потому так и загадочна эта улыбка, потому так и манит, так и привлекает она нас к себе, что точно с такой же улыбкой змий завлекал и соблазнял Еву в райском саду. Ведь на портрете Леонардо изображена вовсе не женщина, и даже не мужчина, а некий гермафродит, некое бесполое существо, которым, по сути, и является дьявол. Бесполое существо, которое одновременно так прекрасно, что мы готовы часами простаивать рядом с ним, отдавая пальму первенства во всемирном конкурсе красоты, длящемся тысячелетия, уже не Гере, не Афине, не Афродите, не Елене Прекрасной, и даже не современным длинноногим красоткам, а именно Моне Лизе. Но так ведь и должно быть! Ведь подлинное имя дьявола – это Светоносный, Денница, Утренняя Заря. Он и задумывался изначально Творцом, как самое совершенное, самое прекрасное существо на свете. Именно Денница, именно Утренняя Заря, именно Светоносный является подлинным эталоном земной красоты, а вовсе не беломраморные античные богини, и не самые красивые земные женщины за всю долгую историю человечества. Сияние Денницы ослепительно и абсолютно, и никто на земле не сияет ярче его. Никто не улыбается соблазнительней и загадочней его. Ни в кого мы не можем влюбиться без памяти так сильно, как в него. Вот в чем загадка картины Леонардо, вот в чем секрет Моны Лизы. Художник изобразил на нем погубителя рода человеческого, а вовсе не конкретную Лизу Герардини, которая, кстати, умерла вскоре после завершения этого портрета. Несчастным был и Леонардо, так никогда в жизни и не женившийся, которому злая молва приписывала связь с его учениками. Что ж, за проникновения в величайшие тайны надо платить величайшей отверженностью!
   Красота Денницы, красота Светоносного, красота Утренней Зари затмевает на земле все, и заливает ее своим неистовым и яростным сиянием. И из блеска этого яростного сияния выходят к нам прекраснейшие земные женщины, впереди которых идет Ева, за ней беломраморные античные богини, потом Елена Прекрасная рука об руку с Нефертити, а следом уже бесчисленные сонмы бесконечных и ослепительных женщин земли. Имя которым – легион. Это один земной полюс. Земной ареал распространения красоты. На другом же полюсе, метафизическом, находится Христос. Красота которого уже иного рода, и сияние которого распространяется на весь мир, созданный им же за шесть ней. Вот в этом промежутке – от дьявола до Христа, — и заключена вся красота вселенной. От физики – к метафизике. От материи – к духу. От погибели – к вечному спасению.  К спасению, которое на земле невозможно,  и существует лишь в мире ином, куда можно попасть только лишь после смерти.
   Но так ли уж прекрасен этот наш земной мир, освещенный бледным светом Денницы, этим безжизненным и мертвенным светом Утренней Зари? Посмотрите на подлинный облик дьявола, изображаемого художниками разных эпох и народов в виде отвратительного крылатого существа с мерзкой клыкастой пастью, из которой течет ядовитая слюна. А ведь это действительно подлинный облик погубителя мира, бывшего когда-то самым первым и самым любимым ангелом в свите Бога, но в гордыне своей возжелавшего вознестись выше его. За что и был низвергнут на землю, и приобрел свой страшный и отвратительный вид. Свой бесконечно безобразный облик.
   Любое проявление красоты на земле незримо сопряжено с проявлением безобразия. Ярче и полнее всего это проявляется в дьяволе, а потом уже распространятся на все остальные земные проявления красоты. Любая красота на земле именно потому так и красива, что на самом деле она безобразна. Соблазнительные красавицы в видениях Святого Антония на самом деле есть полуразложившиеся трупы. Все бесчисленные античные боги на самом деле суть демоны, требующие ежедневных кровавых жертв. Ослепительная и неповторимая Елена Троянская оборачивается гекатомбами трупов и погибелью некогда гордого и надменного Илиона. Современные конкурсы красоты, как и конкурсы красоты вообще, от конкурса на склонах Иды под председательством Париса, до конкурсов в средневековых сералях Турции, — суть собрания отвратительных мумий, которыми через краткий с точки зрения вечности миг станут все эти красотки. Все эти секс – бомбы и секс – символы суть Блудницы Вавилонские, восседающие верхом на звере. Взгляните на секс – див современного российского телеэкрана, губящих своими передачами миллионы доверчивых и чистых молодых людей, — ведь это и есть те самые Блудницы, посланные погубителем рода человеческого для уничтожения всего этого рода. И вот уже вместо смазливых и вызывающих вожделение лиц мы видим облик отвратительных и безобразных существ, посланных нам для погибели всего живого.
   Красота – это всего лишь форма самозащиты человека от окружающего его безобразия. Безобразия, которое на самом деле безраздельно властвует вокруг, и заполняет собой всю землю. Вглядитесь внимательно в знаменитое «число красоты»,  описывающее знаменитое «золотое сечение»: оно равно 1,618. Восемнадцать – это три шестерки. Итого после запятой четыре раза по шесть. Не просто число дьявола, а множество чисел дьявола. «Число красоты» — это метка дьявола, это его неосторожный след, оставленный для приманивания наивных исследователей страшных и запретных глубин.
   Красота – это форма восприятия безобразия, которым заполнен окружающий мир. И в том, что в нем есть некие закономерности, которые можно выразить математически, на самом деле нет ничего странного. Весь мир заполнен закономерностями, без этого и наука не смогла бы существовать. Безобразие властвует на земле, и чтобы не сойти от него с ума, античный мир придумал противоядие в форме красоты. Мы вообще живы все благодаря этому изобретению античного мира, мы все еще не окончательно спятили, и держимся на плаву только благодаря этой сногсшибательной идее. Идея красоты дает нам возможность жить дальше, и в благодарность за это мы должны ежедневно выскакивать нагишом из ванны, и бежать вперед по улице, крича Архимедово «Эврика!» Но, к сожалению, нас за это сразу же арестуют, и упрячут в психушку. Что говорит о том, что сумасшедшие идеи правят миром, а здравые и спасительные объявляются безумными. И то же самое относится к людям.
   Красота, являющаяся спасением  от безобразия, сама, в свою очередь, губит людей, ибо является всего лишь маской, под которой скрывается отвратительный лик дьявола. И выхода из этого порочного круга здесь, на земле, нет. Здесь, на земле, нет совершенства, а то, что мы считаем таковым, называя его красотой, на самом деле есть распад и погибель. Совершенство существовало лишь в Эдемском саду, а за его пределами то тут, то там мелькают пред нами то морды сатиров и кентавров, то восседающие на звере полуразложившиеся тела Блудниц Вавилонских, то ярко размалеванные рты вампиров, соблазняющих Святого Антония. Какой абсурд! Какое несовершенство! Куда же исчезла заполняющая весь мир красота? Ведь все здесь должно быть так гармонично, начиная от музыки небесных сфер, и кончая улыбкой нашей любимой, а также заветной формулой, полученной нами после бессонных бдений, и записанной на листе чистой бумаги? Мы не желаем абсурда, мы желаем соразмерности, ясности и красоты. Пускай даже ценой собственной погибели. Красоты, которой на самом деле не существует. Ведь абсурд красоты заключается в том, что на самом деле она безобразна!
 
   2015