Русский абсурд

                                                   С Е Р Г Е Й   М О Г И Л Е В Ц Е В
 
 
 
                                                         Р У С С К И Й   А Б С У Р Д
 
   Русский абсурд имеет религиозную природу. Русский абсурд имеет религиозный подтекст. Как, впрочем, и все в России имеет религиозную природу и религиозный подтекст. Смысл русского абсурда заключается в вечном противостоянии русской земли и русского неба, в конфликте русской земли и русского неба, в вечной борьбе русской земли и русского неба. Смысл русского абсурда заключается в вечном стремлении русского человека низвести небо на землю, приблизить Царство Небесное к земле, и начать жить в нем здесь и сейчас. Необычайная сладость православной веры, совершенно непонятная никому, кто не был русским человеком и не жил на русской земле, уживается одновременно с совершенной невозможностью жить на русской земле, наполненной вечными слезами, вечным горем и вечным отчаянием. Русскому человеку одновременно и так хорошо на русской земле, и так на ней плохо, что он хватается за первое, и, по сути, за единственное, что у него есть, — за небо,-  и пытается перетащить его на землю. Перетащить для того, чтобы утвердить Царствие Небесное на земле здесь и сейчас, и прекратить, наконец, тот непрерывный поток слез, отчаяния и горя, которые окружают его от рождения и до самой смерти. Перетащить вопреки всему: вопреки тому, что это противоречит словам Христа о том, что Царствие Небесное не от мира сего. Вопреки тому, что этот подвиг сродни подвигам титанов, или вообще богов, и обычному человеку его совершить не под силу. Вопреки тому, что такое перетаскивание есть осуществление идеи дьявола, искушавшего Иисуса Христа, и предлагавшего ему все царства мира здесь и сейчас. Не будем вдаваться в подробности относительно того, отчего русскому человеку так плохо жить на его собственной русской земле, ибо они и так всем хорошо известны. Это и ордынское нашествие, и беззакония своих собственных русских князей и царей, и климат, и огромные просторы, и многое другое, что перечислять можно до бесконечности. Обратим внимание на другое: на вечную раздвоенность сознания русского человека, схожую с шизофренией, только с шизофренией в самом высоком, самом последнем смысле этого слова, которая порождает сверхнормальность и сверхгениальность. На вечную раздвоенность, которая выливается в мечту о небе, порождающую сказочность сознания русского человека, делающего его существом не от мира сего. Мечтающим то о Граде Китеже, то о Беловодье, то о молочных реках с кисельными берегами, то о золотой рыбке, то о чудесной печи, доставляющей его прямиком в царский дворец в объятия царской дочери.   На раздвоенность, делающую его блаженным, идеальным русским человеком, который не сеет, не жнет, часто ходит голым, босым и грязным, но одновременно указывает царям на их промахи и ошибки, и почитается в русском народе наравне с угодниками и святыми. Вот здесь мы как раз и прикасаемся к зародышу русского абсурда, к зерну русского абсурда, которое, разрастаясь до древа невиданного размера, заполняет собой все пространство и весь объем русской жизни.
   Абсурдность русской жизни невозможно увидеть изнутри, ее можно увидеть только со стороны. Только иностранец, только сторонний наблюдатель может увидеть ее со стороны, и восхититься, а также ужаснуться этой абсурдности. Абсурдности зачарованного сказочного сознания русского человека, который мечтает о небе здесь и сейчас, мечтает потому, что, отними у него эту мечту, у русского человека вообще ничего не останется, кроме горя, страданий и слез. Абсурдности русских юродивых, которые есть на самом деле идеал русского человека, показывающих русскому народу, а также русским царям, как надо себя вести, и как надо жить на русской земле. Позже великие русские писатели, эти иностранцы в своей собственной стране, создадут образы идеальных русских людей, этих современных юродивых, одновременно и отталкивающих, и совершенных настолько, словно они только что спустились с небес. Создадут князя Мышкина, Алешу Карамазова, Александра Чацкого, Василия Теркина, Андрея Болконского, Платона Каратаева, и многих, многих других, которые абсурдно не похожи на остальных, так называемых нормальных людей. Которые абсурдно отталкивающие, и одновременно абсурдно притягательные для читателя. По – существу, вся великая русская литература не изображает никого, кроме абсурдного русского человека, этого отталкивающего юродивого, который одновременно и идиот, и идеал для всех остальных русских, да и не только русских, людей. И русская философия в основе своей больше всего не занимается ничем, кроме как поиском идеального человека, спущенного к земле с небес, и оказавшимся форменным идиотом, будто там, на небесах, властвует бесконечный идиотизм, и нет никого, кто был бы хоть немного нормальным. И то же самое делает русская мистика. Ну не абсурдно ли все это для стороннего наблюдателя? Ну не абсурдно ли это для иностранца, с одновременными ужасом и восхищением взирающего на эту абсурдную от рождения страну, так непохожую на все остальные страны мира? И вся русская публицистика тоже абсурдна, ибо пишется людьми с раздвоенным сознанием, пишется шизофрениками, в высших точках творчества своего достигающих вершин гениальности. Для примера назовем хотя бы Белинского. И самая высокая русская поэзия тоже абсурдна, ибо пишется шизофрениками, пишется людьми с раздвоенным сознанием, и именно этим абсурдом так притягивает к себе всех, кто ей восхищается. Ну не притягательно ли творчество автора «Слова о полку Игореве», или Пушкина, или Лермонтова, или Блока? А спустя годы мы говорим что шизофрения и абсурд – это наше все, и тем самым узакониваем,  легитимизируем их. То есть признаемся, что без шизофрении и без абсурда нам не прожить.
   Абсурдность раздвоенной русской жизни, раздвоенного русского сознания, поразившего и оплодотворившего все стороны русской жизни, лучше всего видна на примере храма Покрова Богородицы, прозванного в народе храмом Василия Блаженного. В котором воплотились религиозные искания русского царя Ивана Четвертого, прозванного в народе Иваном Грозным. На самом деле это вовсе не храм в привычном смысле этого слова, ибо в нем невозможно молиться большому числу людей, ибо в нем может молиться только лишь один человек. Ибо этот храм для одного человека, храм для Бога, для Иисуса Христа, сошедшего на землю во время второго Пришествия. Ибо это небесный Иерусалим, волею русского грозного царя, исполняющего неявную волю русского народа, спущенный с небес на землю. Спущенный здесь и сейчас, спущенный вопреки всему, вопреки очевидному, вопреки тому, что Царство Божие не на земле, а на небе. Вопреки тому, что строить Царство Божие на земле – значит выполнять волю погубителя рода человеческого, которому только это и надо. Видимо, не только русскому человеку было плохо жить на русской земле, но и русским царям, раз они строили на главной площади страны такие странные храмы, бросая этим вызов и небесам, и Христу, и христианству, и самому православию. Именно в этом абсурдность и притягательность православия, так необходимого русскому человеку, и такому непонятному всем остальным.
   Абсурдность храма Василия Блаженного в неявном виде породила абсурдность всей остальной русской архитектуры, как церковной, так и светской. Высокий русский религиозный абсурд разлит по всей русской земле, и воплощен во всем, что здесь построено, от жалкой лачуги, до царских дворцов и ленинского мавзолея на Красной площади. И вот уже на русской земле появляются Новые Иерусалимы, как будто евангельские события происходили не в Палестине, а в окрестностях Москвы, а Иисус Христос был не евреем, а русским. А ведь это всего лишь кончик той ниточки, потянув за которую, можно разгадать абсурдный секрет русского сознания. Которое в идеале, в высшей своей точке, не видит разницы между Русской Землей и Палестиной, не видит разницы между евреем и русским, и носит надмирный характер, считая Иисуса Христа именно русским, а не евреем. Поскольку в самой последней и страшной точке, в момент сошествия Небесного Иерусалима на землю, национальность людей исчезнет. Поскольку души людей национальности не имеют. Поскольку евреи это и есть русские, а русские это и есть евреи, и евангельские события  как раз и происходили в окрестностях Москвы, в русском Гефсиманском саду. Отсюда, кстати, странное единение евреев и русских, сделавших революцию семнадцатого года, и осуществивших вековую мечту русского человека – низведение неба на землю. За что русский человек и был жестоко наказан, но, безусловно, не отказался от своей вековой мечты. А посему новые попытки низведения неба на землю будут продолжены, и новые октябрьские революции семнадцатого года будут происходить в России еще не раз. Пока на земле не кончится время. Пока не настанет последний Страшный Суд.
   В идеале вся русская архитектура должна состоять или из одного огромного храма, в котором в преддверии Страшного Суда, трепеща от ужаса и от ожидания сошествия Христа, находятся все до единого русские люди. Или их множества таких храмов, разбросанных по всей русской земле. При этом характер всех остальных построек – лачуг и дворцов, — совершенно не важен, они могут быть какими угодно, или их не может быть вовсе. Русский человек, человек не от мира сего, живет надмирностью, и иной жизни себе не представляет. То, что существует вне стен Небесного Иерусалима, сошедшего на землю, не имеет ровным счетом вообще никакого значения. А поэтому оправданы пытки и казни Ивана Грозного. А поэтому оправданы жертвы при строительстве Петербурга Петром Первым. А поэтому в одном сражении  Великой Отечественной войны можно запросто положить миллион человек. Или два миллиона, как это было подо Ржевом. Или в грядущей последней войне вообще положить все человечество. Поскольку бесконечно ждать Второго Пришествия больше невозможно, поскольку Христос, вопреки своим обещаниям, так и не спустился на землю, и Царство Небесное здесь и сейчас должны создавать мы сами.
   Высокий религиозный абсурд, можно даже сказать, высокий религиозный экстаз, которым живет русский человек уже тысячу лет, выливается в маленькие и большие экстазы всех остальных сфер русской жизни. Даже если сам человек и считает, что он неверующий, даже если страна и разрушила большинство храмов, и объявила атеизм господствующей религией. Это все мелочи, и это все не имеет никакого значения. Раз ты живешь на абсурдной русской земле, значит, ты явно, или неявно, испытываешь высокий русский экстаз. Религиозный экстаз. На уровне маленького русского человека это может ограничиваться ночным экстазом совокупления с женщиной. Или писанием стишков для сайтов, где тусуются подростки и домохозяйки. На уровне творцов – экстазом творческим, созидающим, создающим шедевры архитектуры,  литературы, музыки, драматургии, поэзии, философии, математики, балета, и прочего. Религиозный абсурдный экстаз в России наплывает волнами, подобно аккордам гениальной небесной симфонии, и управляется, вне всякого сомнения, небесами. Эта абсурдная симфония написана небесным композитором, и имя ему – Господь Бог. Именно Господу было угодно сделать Россию страной абсурда, поразившего все стороны ее жизни, и именно Он этого возжелал. Неизвестно, почему: то ли потому, что возлюбил эту страну, то ли потому, что восхотел погубить ее. Простому смертному человеку докопаться до истины здесь, на земле, невозможно. Ибо неисповедимы пути Господни. Ибо истина нам откроется лишь после смерти. А пока, живя в абсурдной стране, и ощущая, явно, или неявно, неодолимые аккорды небесной поэмы экстаза, мы можем, как Александр Скрябин, лишь создавать собственную, земную «Поэму экстаза». Или музыку Чайковского, которая вся сказочна и абсурдна, как абсурдна вообще вся русская музыка, как классическая, так и песенная. Ибо абсурд Альфреда Шнитке – это просто верхний, слишком явный кончик русского музыкального абсурда. Как абсурдны балеты Большого театра. Или абсурдные романы Достоевского, воспевающего идиотов. Или произведения Гоголя, рисующего идеал женщины в лице бледной (и явно мертвой) Панночки, а идеал мужчины – в лице странного Чичикова, этого полуживого — полувымышленного персонажа, выдумать которого на трезвую голову невозможно.  Как абсурдна вообще вся высокая русская драматургия, описывающая абсурдных героев, совершающих абсурдные поступки в совершенно абсурдном и отталкивающем окружении. Ибо ничего, кроме абсурда, в произведениях Грибоедова, Гоголя и Чехова, нет. Что касается Чехова, то еще неизвестно, кто более абсурден: он, или Гоголь? Просто мы слишком привыкли к Чехову, слишком сами абсурдны, чтобы увидеть абсурд его драматургии. Или абсурдный шедевр Ивана Четвертого, этот безумно красивый и безумно абсурдный храм, в котором нет места людям, но есть место Богу. Или безумные откровения русских мистиков вроде Даниила Андреева. Или абсурд русской иконы с ее главным абсурдным шедевром – «Троицей» Андрея Рублева. Которая есть вообще самое главное произведение всей русской живописи. Или абсурд Врубеля и Малевича с его «Черным Квадратом». Или безумно абсурдные попытки русских царей распространить сладость и безнадежность русской православной жизни до пределов известного мира. В идеале – до пределов известной нам вселенной. А поэтому полеты в космос – это вовсе не безобидные безумства, а все та же попытка бросить вызов небесам, достучаться до небес, и по возможности низвести их на землю. То есть: супер — абсурд, перекрывающий все известные до этого попытки русского абсурда. Полностью тождественный абсурду великой русской литературы в лице самых ярких ее представителей. Кто бы мог подумать, что привычные вроде бы полеты в космос (а, собственно, кому это они привычны?) так безумны и так абсурдны. И кто бы мог подумать, что привычные нам луковицы – купола русских храмов на самом деле есть предшественники полетов в космос, ибо являются яростным призывом к небесам снизойти на землю? А возможно, вообще являются изнывающими от любви фаллосами русских людей, желающих оплодотворить небо, и таким образом низвести его вниз. Или ночные экстазы и безумства простых русских людей, этих бесчисленных Акакиев Акакиевичей, которые, соединяясь вместе, превращаются в мощный аккорд все той же вселенской поэмы экстаза. А ведь безумства простых Акакиев Акакиевичей, то есть нас с вами, возможно, еще более абсурдны, чем безумства героев великой русской литературы. Поскольку мы с вами живые, а Акакии Акакиевичи всего лишь списаны с нас. И даже в смерти русского человека не отпускает абсурд, достаточно лишь пройтись по русским кладбищам, и посмотреть, что там установлено. А кто не верит – пусть зайдет на Новодевичье кладбище, и взглянет на могилку Никиты Хрущева.
   Экстаз, безумие и абсурд правят Россией уже тысячу лет, и будут править ею до самого конца. До того времени, пока она вообще будет существовать. А поэтому безумства ее отнюдь не закончились, и следует ожидать других, не меньших, а возможно, еще больших безумств. И в искусстве, и в религиозных откровениях, и в обычной жизни, и в политике¸ и в науке¸ и в живописи, и в поэзии,  и в музыке, и в войнах, и в революциях. Ибо страна эта предельно абсурдна, абсурдна с момента своего создания, абсурдна по определению, и другой быть просто не может.
   Русский абсурд – это русский абсурд, и русским за него отвечать. Но это не значит, что не существует еврейского абсурда, китайского абсурда, немецкого абсурда, или, допустим, американского абсурда. Весь мир заполнен абсурдом, и русский абсурд – это всего лишь часть мирового абсурда. Поскольку абсурден Бог, единый в трех лицах, и абсурден тот план, согласно которому Он создал землю, а также самое абсурдное из живущих на ней существ – человека.
 
   2015