Малолетка

 
 Даже не пытаясь убрать руки Сергей знал, что пролетая над проводами он не зацепится. И повинуясь внутреннему штурману, широко раскрыв глаза, стремительно летел ввысь. Упоительное чувство лёгкости и свободы переполняло его, а понимание, что он один может летать и это реальность, и пролетающие птицы воспринимали его нахождение в небе как должное — наполняло сознание беспредельной гордостью. Несколько лет назад в "Пионерской правде" Сергей прочёл фантастическую повесть "Ночной орёл", о необычном свойстве человека летать. Повесть была интересная, захватывающий сюжет о советском партизане проводящем ночные рейды в тыл фашистов, неуловимом и бесстрашном. Пойманный, мужественно выносивший издевательства и побои предпочёл смерть, но не выдал своей тайны умения летать. Но ведь это фантастический сюжет, а здесь я реально лечу ловко огибая деревья и, как на велосипеде, то увеличивая скорость, при этом не предпринимая ни каких видимых действий, то зависая на одном месте. А самое приятное было в том, чтобы оторваться от земли Сергею не надо было и особо напрягаться: мысленно даёшь себе же команду и всё, тут же отрываешься от земли и плавно притормозив зависаешь, с улыбкой смотря на задравших головы и застывших от изумления людей. И ощущение безграничной свободы и легкости. Понимание, что никто, абсолютно, не сможет появиться рядом в воздухе, просто переполняло радостью. Свобода! Что слаще этого слова.

 "Союз нерушимый, свободных республик..."  Картинка чистого, голубого неба исчезла, в уши била ненавистная мелодия, раскрыв глаза Сергей с тоской увидел всё тот же грязно-белый потолок камеры. Восемь часов относительной свободы пролетели как миг. Спрыгнув со шконки побрёл в туалет автоматически отметив, что за столом никого нет. Тюрьма наполнялась гамом и металлическим лязгом открывающихся дверей. Сокамерники так же быстро управились с утренним туалетом, заправили шконки и вскорости раздался лязг открывающийся двери их камеры. Старшой, зек из взросляка обычно назначаемые в камеры к "малолеткам" скомандовал, пацаны выстроились возле шконок. Перекличка прошла буднично и тупо, как-будто за ночь из камеры можно было испариться. Попкари вышли и пацаны стали рассказывать свои сны. Как всегда сюжеты были одни: свобода, кореша, марухи и хавка. Почему-то никто не признавался, что снилась мама, он в детстве, когда ещё не знал ни шмали, ни вина, ни потаскух. Про то, что во сне он летает, Сергей предпочитал не рассказывать — уж слишком это выглядело красиво и необычно для пацанов, видевших вокруг только зло и интуитивно защищаясь от проникновения любых добрых чувств. Признайся, что он читал аналогичное в "Пионерской правде", то подняли бы на смех: краснючая газета, а значит в падло. Да и вообще, шибко грамотные вызывали настороженность: умный, а чё сидишь? Пожалуй, только Левый его бы понял. Из шестерых сокамерников  с Левым можно было поговорить о музыке. Правда, рассказы Сергея о его музыкальных тусовках были интересны всем, яркость описания событий заинтересовывала даже мрачного и недалёкого Пыха. Но у Левого было преимущество: к тому, что он знал названия популярных рок-групп, он ещё прилично стучал мелодии их песен.

 Буквально в первый день, попав в эту камеру, Сергей обратил внимание на щупленького паренька сидевшего за столом вдоль скамьи, что-то барабанившего пальцами перед собой и негромко издававшего ртом ритмичные звуки. Подойдя поближе Сергей с удивлением распознал мелодию Дипов, название песни по-английски не помнил, а по-русски "огненный шар". Присев рядом Сергей улыбнулся:

  — Дип Пёпл!

  — Ага, Файбол.

  — Точно! Огненный шар.

 Паренёк протянул руку:

  — Левый.

 Спрашивать, фамилия это или кличка, не принято, Сергей в ответ тоже представился:

  — Сергей.

  — А вот это кто?

 Левый застучал Манго Джерри.

  — Манго Джерри.  "Ах это лето!" 

 У Левого округлились глаза:

  — Ты откуда знаешь??

  — А к нам в Нальчик Янош Коош приезжал и его группа исполнила эту вещь, сказав, что это хит сезона.

  — Здорово, я сам только вот услышал их запись перед посадкой, на "топталочке" ещё не успели сыграть. Слушай, если хочешь увидеть земляков, то как в кино погонят, там перекликнишься. Пацанов много будет.

 Да уж, мир тесен — это я понял, когда увидел в актовом зале не просто земляка, а одноклассника. Попкари рассаживали в зале по-камерно и сразу разобрать кого-то в одинаковом сером строе и бритых голов было трудно; когда кто-то произнёс "Железо!", я вздрогнул от неожиданности: мою кличку знали только одноклассники. Опа, через несколько рядов сидит Юрка Турков и улыбается во всю свою рыжую морду.

  — Турок! — ору я и тут же раздаётся команда:

  — Молчать! Нарушители пойдут назад в камеру!

 Чуть позже, в колонии, нас оказалось аж пять одноклассников… Дружный был класс.

 День продолжался. Порассказав байки, сокамерники занялись своими делами, Сергей с Левым как обычно вспоминали любимые группы, остальные играли в домино на шалбаны, старшой  кемарил, как вдруг дверь опять заскрежетала и в камеру вошёл новенький.

  — Привет, пацаны! — с ходу заявил вошедший и направился к шконке у окна, где была свободна верхняя койка. Кинув наверх свой матрас сел на скамью и весело спросил:

  — А чё полотенце не кинули на порог?

 Старшой сделал непонимающий вид, Пых буркнул:

  — Законник?

  — Да нет, в "отстойнике" взросляки пацанам по ушам проезжали, вроде как порядок.
 Мы рассмеялись. 

  — Это они мастера. 

 Познакомились, за что, откуда, вообщем всё о новеньком заодно прощупывая, где даст слабину. Держался нормально, не финтил и не уходил от вопросов. Подошло время обеда, всё как всегда и вдруг новенький неожиданно странно замер, закатил глаза и рухнул на пол. В первый момент никто ничего не понял, промелькнула мысль — пацан гонит, но тут он задёргался, замычал, изо рта пошла пена. Первый очнулся старшой. Схватив ложку сунул ему в зубы. Кто-то позвонил в дверь, вошли охранники. В этот момент Саня, так звали новенького, пришёл в себя, сел на скамейку. 

  — У меня бывает. Всё нормально. 

Попкари повели его в больничку.

  — Похоже у него эпилепсия — сказал старшой, он не знает, когда его опять свалит.

 Позже Сергей встретил его в колонии: из весёлого, бодрого пацана Саня превратился в зачуханного, испуганного шкилета, всеми гонимого и презираемого. Малолетки, особенно в тюрьме, жестоки, любую слабость себе подобного в момент определят и постараются довести жертву до крайности. Саню, после получения обвиниловки перевели в другую камеру, там у него падучая случилась на параше, он упал, тем самым подписав себе приговор. 
Сам Сергей по натуре был незлоблив, старался первым драку не начинать, разобраться по справедливости. Но в тюрьме научился сначала бить, потом разбираться. Первый карцер заработал ещё в первой своей камере из-за старшого, дав ему в зубы, когда тот пошёл справлять нужду, а Сергея угораздило пить в это время воду. Он и не видел старшого, сидел спиной, но заметил, как вытянулись лица сокамерников. Оглянувшись, увидел ссущего взросляка. Встал, когда мужик подошёл, резко ударил в челюсть и сразу же в нос. Мужик взвыл, побежал к двери и застучал. Зато вернувшись из карцера пацаны в обед выделяли ему горбушку, уважая. За время предвариловки Сергей заработал пять нарушений, побывав трижды в карцере, что считалось борзотой. Один случай особо запомнился. Салат из капусты малолетки не ели — впадло, а так как жрать хотелось постоянно, то нетронутый салат перерастал в злобу к охране. Когда к  камере подъехала тележка, что бы забрать миски, то Сергей сорвался и в открытую "кормушку" кинул свою миску с капустой.

  — Жри сам казлячью еду! 

 Наказание последовало незамедлительно. Двое попкарей вывели его и повели по коридору. Остановившись перед какой-то камерой завели, велев стать спиной к шконке. Камера была пустая, Сергей с тревогой подумал: будут бить. Один из охранников достал из тумбочки какие-то ремни, одел Сергею на руки, заведя их за спину, конец ремня перекинул через верхнюю шконку, стал стягивать, одновременно подтягивая ремень. Кожа на груди болезненно натянулась, плечи заныли, чтобы уменьшить боль в плечах, Сергей приподнялся на цыпочки, но попкарь больше не подтягивал, острая боль прошла, просто она как бы застыла в том положении в каком находился Сергей и он подумал, что это лучше, чем если бы били, боль выносима. 
Попкари, отойдя в сторону оглядели висящего подростка, вышли. Сергей раздумывал, если бы они ещё подтянули ремень кверху то, пожалуй, было б больней, висеть на заломленных руках это всё же не то, как он сейчас стоит, хоть на цыпочках, но опора. Кайф боли он испытал позднее. 

 Вошли попкари, заметив:

  — Смотри, крепкий пацан, не плачет. Что, не больно? 

  — Терпимо...

  — Ну-ну. 

 Осознал их "похвалу" Сергей через секунду, когда сняли ремни и руки упали вниз. Именно упали, потому что в доли секунды Сергей успел подумать, что он их абсолютно не чувствует, скосив голову увидел их какими-то иссиня-чёрными и в этот момент дико заорал от нестерпимой боли. Кровь, резко отпущенная, пошла как ей и положено: мышцы, вены, все руки буквально скручивало, боль была поистине адской. Назад в камеру его повела женщина-охранница, Сергею нестерпимо захотелось чтобы она вытерла ему слёзы и пожалела, ведь она женщина, а Сергей видел, когда их этапировали, то попадающие с взросляками пацаны  вызывали жалость у женщин, они всегда причитали, видя детей-заключённых. Охранница не выказывала никаких эмоций, от этого Сергею было ещё горше. Руки болели несколько дней, в первое время даже ложку было больно держать. До самой отправки в колонию Сергей больше не конфликтовал, да и до отправки оставались считанные дни.

 Перед отправкой Сергей увидел ещё одного одноклассника. Выводили на прогулку и во дворике, перед тем как войти в "бозок",  Сергей увидел Витьку Шейкина. Витька был самым маленьким в классе, чернявый, смуглый, очень подвижный, здорово умевший твистовать, по прозвищу Шейк. И даже сейчас, несмотря на прошедшее лето, лица пацанов были бледно-светлыми, а Витькино лицо выделялось своей смуглостью.

  — Витёк! — крикнул Сергей, но Витька не подымал голову и не реагировал, хотя проходил буквально в нескольких метрах. 

  — Шейк! — ещё раз крикнул Сергей. 
Витька приподнял голову, как бы кивнул и тут же опустил ещё ниже. Шедший за Витькой пацан быстро поднёс руку к губам, показал пальцем на Витьку, опять поднёс палец к своим губам и так же быстро убрал за спину. Попкарь жест не заметил, иначе пацанёнок получил бы оплеуху. Сергей понял. В очередной раз отчётливо понял: детство кончилось. Здесь никто не поможет, надо надеяться только на себя. И в груди подымалась злоба на Витькиных сокамерников, если бы он был там, он не дал Витька в обиду. Суки, какого пацана сгубили. Уже позже, на свободе, Сергей узнал, как опустили Витька. Кушая он уронил хлеб на пол, поднял и стал есть. "Чушок!" — кто-то громко и презрительно сказал. Витька в драку не полез, а ночью его опустили… Да и освободившись, Витька не долго прожил.


 В "бозке", ходя туда-сюда, Сергей вспоминал как он с Витькой и ещё с одним одноклассником поехали в зоопарк, когда учились в седьмом классе. Раскурившись, а в классе покуривали почти все мальчишки и на "косячок" разжиться было не проблема, ходили по зоопарку и ловили ха-ха как с посетителей, так и зверей. До сих пор Сергей не знает, какого хера он сунул ногу в вольер с волками. Может хотел проверить свою реакцию, успеет вынуть или успеет волк укусить. Ага, реакция волка оказалась быстрее. Волк ухватил зубами носок туфли, не затронув пальцы ног, упёршись лапами, рыча и скаля зубы, втаскивал ногу в вольер. Сергей не ожидал такого оборота событий, пытался убрать ногу, но и волк не думал отпускать. Шейк с Белым покатывались от смеха, явно не въезжая в опасную ситуацию. В этот момент другой волк резко сорвался с места и неожиданно укусил Сергея за лодыжку. Боль Сергей почти не почувствовал, появился страх, что волки могут отгрызть ногу и начал на волков орать, но они только рычали и не разжимали пасти. Тут и до друзей дошла опасность ситуации. Друзья забегали вокруг Сергея, хватая его и пытаясь оттащить, но без толку. Наконец, Витька заметил под вольером железный прут и схватив его сунул волку, укусившего за лодыжку, в пасть. Белый зажигал спички и бросал в волков и тоже кричал. Вообщем, Витьке удалось прутом разжать пасть волку, он чуть отступил, тут и второй отпустил туфлю испугавшись спичек и Сергей, наконец, высунул ногу. Штанина была разорвана, видны были следы от клыков и небольшая рваная рана, из которых хлестала кровь. Витька попытался своим ремнём остановить кровь, перетянув ногу, но Сергей не дал, сказав давайте сматываться, пока ментов не вызвали. Подхватив Сергея под руки, хромающего на одной ноге, они выскочили из зоопарка и только тогда Сергей перетянул ногу ремнём. В больницу Сергей не позволил везти, доехали до Богданки на автобусе, довели  до дома. Матери Сергей сказал, что в сквере покусала бездомная собака, эта ложь вылилась в лишних 30 уколов в живот от бешенства. Шейк с Белым сдержали слово и не сказали про приключение в зоопарке. Покусала бродячая собака и всё.


  — Что хмурый? — спросил Левый, подойдя к Сергею. 

  — Да так, воспоминания накатили, друзей вспомнил.

  — Что, неприятные воспоминания?

  — Типа того.

 Разговаривать не хотелось, хотелось одного — оказаться на несколько лет назад, в детстве...

 Вернувшись с прогулки ждали четырёхчасового чая, как дверь открылась и вошедший охранник скомандовал:

  — Железнов — с вещами на выход!

 Сердце у Сергея ёкнуло: всё, на "зону", прощай привычные сокамерники, кончилось ничегонеделанье, сегодняшнюю ночь он проведёт уже в Белореченской ВТК...

 Две недели карантина пролетели быстро. Вновь прибывших было человек двадцать, были и знакомые, с которыми Сергей сидел ещё в первой камере. Увидевши друг-друга обрадовались, начались расспросы, кому сколько впаяли, что на тюрьме произошло. Узнав, что Сергей заработал пять нарушений и красную полосу в личном деле, предупредили: тяжко придётся, "активисты" борзых не любят. Сергей и сам знал о сучьих порядках на "зоне". 
К новеньким к карантину подходили пацаны, интересовались знакомыми. Вот тут Сергей опять удивился, встретившись ещё с одним одноклассником.
 
  — С Нальчика есть? — вопрошал кто-то из-за забора карантина с явно кабардинским акцентом. 

 Сергей подошёл к забору, ответил: 

  — Ну я с Богданки. 

 И тут услышал удивлённое: 

  — Железо, а ты за что? 

 Вопрошающего было за досками не видно, но голос знакомый и Сергей силился понять, кто там. 

  — Кто? — спросил он.

  — Это я, Хулиган! 

  — Русик, салам! — обрадованно ответил Сергей — по 89-1, год дали.

 Это был Руслан Тхазоплижев, второгодник и хулиган, что соответствовало его кличке. Русик появился в восьмом классе, представлять его не надо было, он и так был известен в школе своим задиристым характером. Сергей хоть и учился хорошо, но вёл себя в школе вызывающе, постоянно дерзил учителям, уходил из дома, быстро скорешился с Хулиганом. Русик познакомил его с товарищем у которого можно было переночевать когда убегал из дому, родители не спрашивали кто это, а ходит ли в школу их сын, вообще не интересовало. Парня звали Муха, сокращённо от Мухаммед, жил он в Вольном Ауле и был знаком со всеми урками района. Поэтому на городскую танцплощадку с Мухой и Хулиганом можно было ходить без проблем: аульские, державшие "топталочку", их друзей не задирали. 

  — Ладно, выйдешь с карантина поболтаем. Я в четвёртом отряде вместе с Алфёром.

 Опа, ещё одноклассник! Да к тому же сосед, выросли и дружили с самого детства, ещё в детсаде вместе были, матеря были подругами. Сергей просто не понимал, что происходит, как так случилось, что нас, таких разных и одновременно схожих, схожих в детских школьных шалостях, свела вместе ВТК, куда попадают отнюдь не за детские шалости. 
Попал во второй отряд, где не оказалось ни одного знакомого, зато оказался земляк из блатных. Андрей и предупредил: смотри, ночью "актив" в сушилку поведёт, борзоту выбивать — не вздумай оборотку дать, воспитатели в курсе, как бы негласно поддерживают такой порядок. Что ж, предупреждение было не лишним, Сергей вполне мог ударить в ярости. Нужно было заставить себя терпеть побои, сознавая, всё-равно ведь не убьют. 
Прошло несколько дней, Сергея не трогали и он даже подумал, зря пацаны страхи про актив нагоняли. 
Кто-то тряс его за плечо: 

  — В сушилку, быстро! 

 Сергей понял — начинается. Зайдя в сушилку хотел оглядеться, но ему накинули на голову ватник и принялись бить. Били спокойно, по туловищу, инстинктивно Сергей прикрывал солнечное сплетение, но тут же следовала команда опустить руки и наносился удар именно под дых. Сколько били Сергей не помнит, когда боль была уже сплошной и новые удары не воспринимались так болезненно, его наконец оставили в покое.
Повторялось избиение каждую ночь, синяки покрывали тело почти сплошь вокруг пояса и где-то через неделю, когда было явно видно его измученное состояние, да и кто-то из пацанов сказал председателю отряда, что Сергей мочится кровью, активисты оставили в покое. Работали малолетки на мебельной фабрике при колонии, делали кухонные столы. Сергея поставили на шлифовальный станок. Такая абразивная лента, натянутая на два барабана и приводимая в действие приводом с мотором, деревянная бобышка с ручкой которую нужно было ложить на движущуюся ленту и прижимать, а в это время другой рукой плавно выдвигать и задвигать доску, на которой лежала заготовка для стола и тонко снимать поверхность не оставляя ямок. От пыли выдавали респираторы, но в них было трудно дышать, приходилось слегка приподымать и так работать, пока не видел вольнонаёмный мастер, который за малейшее нарушение тут же стучал активистам. По-первой рука с бобышкой постоянно соскакивала и попадала под ленту, кожу шоркало лентой, выступала кровь, если капли попадали на заготовку, подбегал активист и давал тычка за нерасторопность. Но к удивлению Сергея сноровка появилась быстро и через несколько дней его даже похвалил мастер. Пожалуй, за время заключения это было впервые, когда Сергея похвалили.

 Была в работе и маленькая приятность — в цеху использовали ацетон, понюхав который можно реально поймать приход с глюками, но если за этим занятием ловил актив, то избиение следовало незамедлительно. А выдавали нюхача расширенные зрачки красных, слезящихся глаз и замедленная реакция. И не выдохшаяся шапка, куда пацаны и плескали ацетон. Сергей быстро рассчитал дозу вдохов и ловя кайф оставался трудоспособным, размеренно меняя заготовки на своём станке и не вызывая подозрения актива. Пацаны, делавшие лишние пару вдохов, себя не контролировали и расплачивались получением ударов по почкам. Но некоторые поблажки от актива пришли оттуда, откуда Сергей совсем не ожидал.

 Вечером, после работы, надо было идти в школу. Так вот, то, что Сергей довольно прилично ориентировался в предметах, стало для него некоторой помощью в бытовых вопросах. 5 и 4 в школе были так редки, что получить трояк уже считалось доблестью и наличием мозгов. И, что немаловажно, успеваемость в школе способствовала УДО. Поэтому когда Пузо, председатель отряда, разглядывал дневники, раздавая затрещины всем подряд за тупость, увидев дневник Сергея, слегка опешил. 

  — Ты чё, соображаешь? Стерва за красивые глазки пятёры не ставит. Всё — контрольные чтоб все рисовал. 

 Вообщем, вскоре после этого Сергей делал домашние задания и контрольные для активистов, что было для него не трудно и даже выгодно, т.к. лётать под шконками во время уборки был освобождён. Как ни странно, именно учёба навевала воспоминания о свободе, да встречи с одноклассниками на перекурах. 


 В первый день с Алфёром не могли наговориться, вспоминали друзей, школу. Друзья вспомнили преподавателя трудов, незабвенного Михал Степаныча и его козырный прикол. Михась, так за глаза его дразнили в школе, был мужиком грубоватым и простецким и цыкнуть матом на хулиганистого подростка ему не составляло труда. Из класса в класс мальчишки передавали, что опять задавали Михасю вопрос про дырку и опять был стандартный ответ с неизменным хохотом пацанов. Кто-нибудь на уроке труда, получив задание от Михася, невинно спрашивал: "Михал Степанович, а эта дырка зачем?" Тут же следовал стандартный ответ: "Дырка в жопе, а это отверстие!" с иногда следовавшим вслед подзатыльником, что ещё больше увеличивало смех.  Вспомнили спор в классе на их классрука Елену Сергеевну, Леночку, кто у неё родится. Если девочка, то мальчишки должны были купить девчонкам "Алёнку", если мальчик, то нам сигареты. И как мальчишки "обмывали" малыша портвейном, радуясь, что выиграли они. 

  — А Светка замуж вышла. — не к слову вставил Алфёр.

 Сергей улыбнулся, вспомнив его с Алфёром соседку. Она была на два года старше их, училась в девятом, когда у Сергея случилась любовь. Не то чтобы он и раньше не влюблялся, напротив, влечение к девчонкам было с детства и он помнил, как его вытаскивали на тихом часе в детсаде из кроватки его пассии и если их ложили по своим кроватям, то ревели, как только воспитатели уходили Сергей опять лез в кроватку к подружке. И когда пошёл в школу сразу обратил внимание на Олю Погодину, самую красивую девочку класса, с огромными белыми бантиками, не менее огромными глазами которые стали ещё больше когда он на переменке подошёл, чмокнул в щёку и сказал: давай дружить. Оля хлопнула ресницами, сказала — дурак и отвернулась. В классе было несколько человек, которые умели читать и считать, а Сергей умел ещё немного писать, поэтому он сделал козырный ход: коряво, печатными буквами написал на листке Оля и нарисовал сердце пронзённое стрелой. Изображение сердца с ангелом, стреляющего в него из лука, он видел на открытке и знал, что это обозначает любовь. На переменке он подошёл к Оле, положил листок на парту.  Стрела попала в цель. Оля покраснела, не подымая головы тихо сказала: "Ты мне тоже нравишься." Всю первую четверть они играли в любовь, на переменках бегали под лестницу целоваться, вернее чмокая друг друга в нос, губу, щёку и радостно смеялись. Когда кто-нибудь начинал кричать "жених и невеста, тили-тили-тесто!" он портфелем бил дразнящего по голове, а если это была девчонка — дёргал за косичку.

 Но однажды идиллии пришёл конец. Оля сидела на первой парте и постоянно оглядывалась на Сергея сидевшего сзади. И в один из дней перестала оглядываться.   Сергей, еле дождавшись перемены, подошёл к Оле и спросил: 
 
  — Пойдём под лестницу? 

 Оля покраснела и не подымая головы прошептала:

  — Меня родители не пускают… говорят, некрасиво с мальчиком целоваться...

  — А откуда они знают? — спросил Сергей. 
 
  — Я маме рассказала, а она ругать меня начала… сказала после школы можно. 

 Сергей радостно ответил: 

  — Давай после школы я тебя провожу домой и мы поцелуемся. 

  — Нет, после как вообще школу закончу.

 Сергей озадаченно смотрел на Олю и недоверчиво спросил:

  — И не будем целоваться?

  — Нет. — всё так же тихо сказала Оля. 

 Перспектива остаться нецелованным такой долгий срок Сергея не вдохновила, он вздохнул, а вскоре влюбился в девчонку из другого класса, когда увидел на ней яркую кофточку и этим она выделялась из толпы учеников, сплошь одетых в коричневую и серую форму. Потом ещё и ещё, но никто не мог заставить его не спать ночами и грезить наяву. Пока наконец, в седьмом классе, он не влюбился в старшеклассницу и свою соседку Свету Зайцеву. Старшеклассники, в конце шестидесятых, уже носили цивильную одежду, парни отращивали причёски а-ля битлс, девушки распускали косы под Влади или чёлки Демонжо, повально твистовали в умопомрочительных мини-юбках и курили сладковато-приторный "Визант". 
 На одной из школьных вечеринок Сергей и обратил внимание на длинноногую, длинноволосую брюнетку в клетчатой юбке и вязанном свитере под горло. Пригласив её на танец с удивлением узнал соседку, которая на них, малышню, не обращала внимания. А тут, прижав её к себе в медленном танце, Сергей и Света рассмотрели друг друга, как-будто впервые увиделись. 

  — А у тебя красивые глаза и длинные ресницы — сказала Света и вздохнула — мне бы такие. 

  — Чего? — не понял Сергей. 

  — Ресницы... 

Сергей про себя чертыхнулся: сдались девчонкам его ресницы; ещё когда он был маленьким все подруги мамы обязательно ими восторгались, непременно при этом его целуя; Сергей однажды взял ножницы и срезал ресницы. Мама придя с работы пришла в ужас, увидев его стриженные глаза. Был крик, были слёзы и было взято обещание, что он никогда-никогда больше не сделает подобное. 
Эх, святая мама… Потом, когда он вскрывал вены в Ахтарском КПЗ, доказывая таким образом невиновность своей подружки, он вспомнил этот эпизод детства и удовлетворение, что хорошо мама не видит как из него, на локтевом сгибе, пульсируя струится кровь… И перед тем, как отрубиться, он с удивлением увидел, что кровь, оказывается, густая как пудинг... 

 После танцев Светка утащила Сергея покурить, весело рассказывала какой-то французский фильм, а Сергей видел только её лицо и ему всё больше и больше оно нравилось. Придя домой впервые Сергей так долго думал о девчонке, которая ему понравилась. Они стали встречаться, каждый вечер Сергей, как послушная собачонка, подходил к дому Светланы и терпеливо ждал когда она выйдет. 
 Как-то они пошли в кино на новый фильм "Каникулы любви", Света с увлечением смотрела на экран, как все девчонки увлечённая романтическим сюжетом, а Сергей, непрерывно косил глаза на её профиль, держал её за руку и ему хотелось, чтобы фильм не кончался. И изумительно нежная песня на красивом, экзотическом языке входила в Сергея и усиливала его желание держать и гладить руку Светы и всё время находиться рядом с ней. Вскорости вышел фильм "Влюблённые" и эту японскую песенку запели на русском — для Сергея навсегда осталась строчка "и солнце светит лишь для нас с тобой", как синоним его любви к Свете.

 Сергей потерял покой, при одном только упоминании её имени сладко ныло под ложечкой и хотелось немедленно видеть Свету. Он покупал ей шоколадки, духи, правда не ориентируясь в запахах и ждал того момента, когда она его поцелует. Поцелуй у Светы выходил сестринский, как благодарность за подарок, но Сергею больше и не надо — он был на седьмом небе от счастья. Недалеко от того места где они жили было какое-то НИИ с плантацией обалденных роз, с охранником и собаками, и как-то проходя мимо Светлана сказала Сергею, как бы она хотела такие розы. Этой же ночью Сергей нарвал их, предварительно взяв дома мясо кинул собакам, а сам быстро перемахнул через ограду и стал рвать цветы ломая стебель, не обращая внимания на колючки. 
 Шёл дождь, Сергей весь перепачкавшийся в грязи клумбы, мокрый, но с приличным букетом роз пришёл к Светильному двору, вручил букет и тут его сердце чуть не выскочило от радости: Света впервые поцеловала прямо в губы, ласково прижав его мокрую голову... 

 Это была чистая любовь, Света могла скинуть домашний халатик и одеть платье нисколько не смущаясь его, а Сергею и в голову не приходило смотреть на неё как мужчина смотрит на переодевающуюся женщину. Она была богиней, которой можно только любоваться, если эта богиня снисходила и одаривала улыбкой и лёгким поцелуем, то большего наслаждения Сергей не испытывал. Он не хотел понимать, что Света относится к нему как красивой игрушке с которой приятно и хорошо играть, но не более. А тут ещё родители, с обоих сторон, начали их травить обвиняя в распутстве. Обзывания Светиного отца Сергея не трогали, но когда мама на улице кричала на Свету, "шалава длинноногая и кто только тебя не щупает" — этого он вынести не мог и убегал из дому. Потом Света стала избегать его, да и у Сергея что-то надломилось, когда он увидел Свету с каким то парнем целовавшим её на их лавочке, недалеко от дома. Это были совсем не те поцелуи которыми одаривала его Света, Сергей каким-то чувством понял, что даже если он с друзьями изобьёт парня, Света с ним встречаться не будет. Она так ему и сказала, что любит того парня и чтобы никто его не трогал.


  — Ну и за кого? — спросил Сергей у Алфёра.

  — Не знаю, свадьба была весной, я уже тут был...

  — А-а, какая разница. 

 Сергей не успел продолжить, раздалась команда строиться и прошлое вмиг исчезло, вернув не лучшее настоящее. После сравнительной тюремной вольницы было трудно привыкнуть, что в сортир надо идти строем, при этом печатая шаг и горланя песню, при каждом здрасте воспитателей орать "Твёрдо стали на путь исправления!", а получая затрещины от активистов ни в коем случае не давать сдачи. Единственное место, где можно было почувствовать себя свободным, — комнаты свиданий с родственниками. Наконец-то Сергею разрешили свидание с мамой, её он не видел больше года. Мама плакала и причитала: 

  — Сыночек, какой ты худой — всё гладила по стриженной голове... 

 Сергей прижимался к ней и думал, как он соскучился по нежным её рукам, запаху детства исходившим от неё, враз обретённое душевное спокойствие и мысленная клятва, что никогда не обидит маму… Прощаясь, мама спросила:

  — Что приготовить, когда ты вернёшься?

  — Овёс, только погуще и масла побольше... 

 Закончить он не успел, мать снова заплакала.

 Сызмальства Сергей был приучен дорожить своим добром и не зариться на чужое, взять что-то, не принадлежащее ему, было абсолютное табу. Но это относилось только к личным вещам, взять что-то у государства не считалось зазорным, а если кто-то умел на этом делать деньги, осуждения соседей не было. Так жили многие считая, что если государство за их труд, часто не лёгкий, платит копейки, то они вправе компенсировать, таская с предприятий кто что может. 
 В районе, где Сергей жил, были расположены кондитерка, мясик, прядильная фабрики, общаги, где жили девушки практически со всех соседних республик, а в частных домах у многих жили девушки с фабрик. Именно это обстоятельство и повлияло, почему Сергей оказался в Ахтарях.


 После исключения из школы Сергей устроился на работу, получив первую получку, с Мухой и Русиком пошли в "Россию" — престижный ресторан в центре города. В разгар веселья у них за столиком оказались две милые девчушки, одна, с приятными окружностями бёдер и с вызывающей грудью без признака бюстгальтера, сразу потащила Сергея танцевать, прижавшись к нему шепнула:

  — Ты мне нравишься, пойдёшь ко мне домой? 

 Столь быстрого знакомства, с явным намёком на постель, Сергей не ожидал и хотя привык быть инициатором при знакомстве, ему понравилась её идея.

  — А родители? — только спросил он.

  — Я живу одна.  

 Людмила — так звали незнакомку, предложила не говоря никому уйти. Сергей расплатился с официантом и поймав такси поехали к Людмиле. В ресторане выпили они немного, но прихваченная с собой бутылка вина оставалась не тронутой, подогревать интерес было незачем, они и так, предвкушая близость, жарко и неистово гладили и целовали друг друга. Предстоящей близости Сергей не боялся, хотя до этого момента никогда сексом не занимался, дело ограничивалось похабными рассказами друзей о шлюхах, картинками на игральных картах, да ночными поллюциями, после которых Сергей смущаясь самого себя бежал в ванную застирывать трусы. 
Возбуждённые и скинувшие с себя одежды повалились на кровать, член Сергея, напряжённо вздрагивающий в такт сердцебиению, неожиданно легко и быстро вошёл в Людмилу и тут Сергей остолбенел: он не знал, что делать дальше!  То есть, он знал, что нужно ввести и куда, а вот что дальше делать?! Почему-то Сергей думал, что его член знает сам, что ему в этом случае надо делать! Продолжалась его застывшая поза недолго, но ему показалось это катастрофой, Людмила непременно поймёт, что он никогда не был с девушкой, а ведь он весь вечер строил из себя прожжённого ловеласа, она даже удивилась его манере умело целоваться… И тут его как обухом по голове: задницей, задницей надо двигать, а вместе с ней и член будет туда-сюда ходить. Инстинкт, мать его, подсказал правильность действия… То, что было потом Сергею показалось вспышкой разноцветных огней — сладость, радость, упоение полученным наслаждением — всё слилось в его крике и стоне Людмилы.

  — Я у тебя первая?

 Краска медленно заливала лицо Сергея. Люда счастливо засмеялась...

 Неистовство молодости и плоти заполонило всё вокруг, снова и снова они бросались в объятия друг друга и никак не могли насытиться. Все прошлые его влюблённости казались ему ненастоящими: то, что он испытал с Людой, это тысячекратно умноженная любовь! Тысячи  счастий одновременно, сладостно-протяжное нытьё в низу живота при жарких ласках и безудержная головокружительно-упоительная, изливающаяся страсть. Казалось, что их обоюдное наслаждение бесконечно, куда бы они не пошли, находили укромное место для ласк. То, что у Люды оказалось много знакомых парней, Сергея не затрагивало: общительная компанейская девчонка и уход её с каким-либо парнем не казался подозрительным, она всегда исчезала внезапно и так же неожиданно появлялась. 
Как-то в их компании оказался новенький парень, он был старше их всех и явно пользовался успехом у девчат. На одной вечеринке Люда предложила Сергею поухаживать за её сестрой, мол её бросил парень и она тоскует. Тоску разгоняли портвешком, в какой-то момент Сергей обнаружил, что девчонка не очень и тоскует, осыпая его возбуждающими поцелуями и намекая, что в постели она не хуже Людмилы.  Вообщем, вино и молодость сделали своё дело, Сергей с девчонкой завалились на диван, всё закрутилось и только утром он понял, что рядом с ним не Людмила, вряд ли она хотела, чтобы он так развлёк её сестру. 

  — Ну, и как Танюха в постели? — весело спросила неожиданно появившаяся Люда. 

 Сергей ошарашенно пялил глаза и невразумительно оправдывался, мол думал это Люда рядом. 

  — Ладно, я не ревнивая, что по-пьянке не бывает. Мы вот с Виталиком на пару дней к нему в Докшукино съездим, кое-что сделать надо, а вы не скучайте.

 Появившийся в дверях новенький подмигнул Сергею, подхватил Людмилу под руку и они, чему-то смеясь, ушли. У Сергея в груди подымалась злоба: похоже, что и новенький провёл ночь тут, а не появился утром, как он подумал. Надо было идти на работу и разборки Сергей оставил на потом. Вечером, встретив Муху, рассказал о прошедшей вечеринке, о возникшей ситуации. Муха удивлённо глянул на Сергея:

  — Так ты не слышал про этих сестричек? 

Сергей непонимающе уставился:

  — Каких сестричек?

  — Люда и Таня Снеговские, полячки обрусевшие. Ну которые подсели к нам в "России", а ты с одной свалил — Снежок у неё кличка. Парчушки, снимаются в центровых кабаках, за четвертак можешь на всю ночь снять. Людка, если понравишься, может и так дать.

 Кровь бросилась в лицо Сергея: осознавать, что первая его женщина оказалась элементарной проституткой, было невыносимо. 
 
  — Ладно, поехали в Герменчик, там "планташку" замолотили, Русик вчера угощал — хорошая шмаль.

 Муха достал "Беломор" и, как принято у анашистов, автоматически огляделся, так как в пачке всегда была пара-тройка забитых косяков в отличие от других папирос перевёрнутых вверх табаком. Зайдя в сквер присели возле ёлочки на корточки, Муха взорвал косяк и сделав подряд несколько глубоких затяжек, медленно выдыхал дым носом, передав папиросу Сергею. Ритуал раскурки был почти рефлекторный, даже держать косяк надо было особо, не так, как обычные курильщики держат сигарету.    Анаша действительно была забойная, улыбка, по-мимо воли Сергея не сходила с его лица, тут ещё Муха дежурную фразу из анекдота ввернул: "Тук-тук! Кто там? Это, мы -менты! Наркотик есть?" и оба заходились в хохоте. Подошёл Смуглый, пацан постарше их, сидящий на "черняшке".

  — Привет, пацаны! Ржёте на всю поляну, сразу ясно — торчки раскуриваются. 

 Смуглый был под дозой, жёлтого цвета лицо румянилось, глаза ничего не выражали, смотря как бы сквозь собеседника, пальцами рук постоянно поглаживал подбородок. Cергей передал косяк:

  — На, как раз "пяточка". 

  — Я везунчик — усмехнулся Смуглый — щас только пацаны варили, вмазался вторяками.

Судя как его пёрло, вмазался он неплохо. Смуглый достал из заплечной сумки термос, налил густого чая и прижмуриваясь стал цедить. Сбив сушняки передал крышку с термоса по-кругу.


 Завыла сирена означавшая конец смены и Сергей с трудом вернулся в реальность. Пожалуй, с ацетоном он слегка перестарался, воспоминания никак не исчезали, даже запах шмали как бы был явственен. Выключив станок принюхался: нет, определённо запах шмали. В этот момент раздался смех, оглянувшись Сергей увидел Турка, присевшего за заготовками и пускавшего в него душистый дым.

  — Пошли выйдем, пока мастер не застукал. 

 Они вышли, Юрка передал Сергею дымящийся косяк и Сергей увидел на его рукаве красную повязку.

  — Не понял, ты чё, в "актив" подался? 

  — А ограничений меньше, да после свиданки не так шманают. Вот сеструха коробок дури передала. Это тебе не на тюрьме, здесь приспосабливаться надо, повязку можно носить, только не подлянить.

 Сергей промолчал, не верилось в порядочность "активистов", по крайней мере в их отряде были явные садисты. Да и если бы Юрка не стучал на пацанов, вряд ли в активе задержался. И то, что пришёл со шмалью, немного заискивает, говорит о желании оправдать свой не пацанский поступок, ведь свобода не за горами и слух может идти впереди откинувшегося. С другой стороны меня вот раскумарил, в строй не пришлось идти после работы: Юрка звеньевому сказал, что к председателю отряда меня ведёт, мол, вызывал. 

  — Ты когда выходишь? -спросил Юрка.

  — В мае, ещё пол-года осталось.

  — Ну я за тобой, только к зиме.

 Добив косяк еще поболтали, но как с Алфёром такой откровенности не было.

  — Да ты не думай, если что, я повязку сниму... 

  — А стоило её одевать, Юр?

 Сергей протянул руку:

  — Пока, пора на ужин.

  — Если надо помочь, скажи, я к председателю отряда вхож...

  — Да ладно, Турок, всё нормально, плохое уже позади. 

 Повернувшись Сергей пошёл в отряд. А Юрка слово сдержал, снял повязку, вернее с него сняли за драку с другим активистом, когда Турок заступился за Хулигана, избиваемого за нюханье ацетона. Помимо этого Турка лишили и УДО.
 Уже освободившись, эпизод с нахождением Турка в "активистах" не обсуждали, от рядовых пацанов претензий к нему не было, ну а сцена, когда Сергей вспоминал обкурку, а Юрка пыхнул шмалью и Сергей подумал, что это глюки от ацетона, вызывал смех у слушавших пацанов. Но до освобождения впереди была только начавшаяся зима и вся весна.


 Объяснение с Людмилой было недолгим и даже романтичным. Встретившись у "топталочки" отошли в заросли елей, Сергей хотел было высказать своё презрение и обиду, но взглянув в глаза Люды не смог и слова сказать. Её глаза были одновременно и виноватыми, и лучились любовью, мягкая улыбка делало её абсолютно невинной и одновременно привлекательной. Неожиданно он поднял руку, Люда закрыла глаза, а Сергей мягко притянул её голову и впился в губы.

  — Ну почему, ведь нам так хорошо вдвоём...

  — Серёж, я нимфоманка...

  — Чего? — перебил Сергей.

  — Ну мне нравятся разные мужчины, я хочу с ними близости...

  — Проститутка! — не дослушав заключил Сергей.

  — Нет. Ведь я не взяла с тебя деньги и с Виталика не взяла, а с другими бываю из-за денег. 

 Сергей ошарашенно смотрел на Людмилу не понимая, как можно хотеть всех, в груди подымалась то злость к ней, то, смотря в глаза, нежность и желание. Впервые им пренебрегли, оказалось, что это больно; вспоминая их встречи Сергей не видел повода, что бы быть отвергнутым, к горлу подкатил комок, он готов был заплакать. Людмила поняла состояние Сергея, мягко сказала:

  — Я всегда твоя, когда ты только захочешь.

 Усиленно моргая ресницами, Сергей отвернулся и тут заметил что-то в траве, нагнувшись поднял ёжика.

  — Ой, ёжик! — удивлённо воскликнула Людмила.

  — Ёжка-Серёжка, — улыбнувшись добавила — ну не злись на меня, прошу.

 Ёжик как-то сгладил ситуацию, совершенно не боялся и обнюхивая  ладони смешно фыркал. Сергей остыл и они, отпустив ёжика, пошли на танцы. На первом же танце к Людмиле подгрёб, именно в этом смысле, так как двигался чувак по паркету не отрывая ног и делая пассы руками как лыжник, мелкий шкет и не обращая на Сергея внимания небрежно обронил Людмиле: 

  — Пайдёшь са мной.

 Люда отрицательно мотнула головой, сказав, что не одна. Шкет схватил её за руку и потащил за собой. Сергей не ожидал такой наглости, хотел было остановить пацана,  но тут его самого остановили. Повернувшись, Сергей увидел незнакомых пацанов.

  — Ни мишай Алику, пусть таницует. Ти хочишь и ми хочишь. 

 Сергей резко вырвал руку и неожиданно локтем ударил наглеца, рванув за этим Аликом, кто-то подставил подножку он упал, посыпался град ударов ногами и тут же топот убегающих ног; приподняв голову Сергей увидел подходящих дружинников с повязками и не дожидаясь тоже нырнул в толпу танцующих. Не увидев Людмилу выбежал на улицу, тут же с ней столкнувшись. Она схватила Сергея за руку сказав, что эти пацаны с какого-то селения и она еле оторвалась от них, потащила его на остановку. 

  — Ладно, Муха поможет разобраться. — махнул рукой Сергей.
 
 Поехали к Людмиле домой, прихватив бутылочку сухенького. 

  — А я в "Мелодии" пластинку "Орэра" купила, там такая вещь улётная, чувак точно обкуренный поёт. — похвасталась Людмила.

  — Как ты можешь слушать эту дребедень? — недоумевающе спросил Сергей.

  — Послушаешь, скажешь. Только "плану" курнём, уж больно песня располагает.

 Расположившись на диване Сергей не спеша крополил  шмаль, Людмила приготавливала салат, кинув сухач в холодильник. Раскурив "косяк" Сергей спросил:

  — Ну и где твоя пластинка? 

 Люда поставила пластинку на обшарпанную "Октаву", села рядом с Сергеем и неглубоко затягиваясь анашой делала маленькие глотки вина. В этот момент из проигрывателя донеслось:

  — Сара гошум а-а-а-а-а-а...

 Голос певца был и низок, и мягок, и в действительности напоминал обкурившегося, от удовольствия тянувшего это а-а-а-а-а… Язык был не грузинский, Сергей не мог понять, какой, когда в конце песни певец начал смеяться, то и они с Людой невольно засмеялись.

  — Ну и как песня? — улыбаясь спросила Люда.

  — Не может быть, что это "Орэра" и язык не грузинский.

  — Там написано — на турецком языке исполняется.

 Сергей взял пластинку в руки: действительно, "Орэра", песня "Я пьян от любви", на турецком языке, год 1970. Ещё раз поставил пластинку, наслаждаясь чудесной песенкой. Это была его последняя ночь с Людмилой перед отъездом в Ахтари. Они снова и снова ставили пластинку и ласкали друг друга, как будто в последний раз. Потом, уже освободившись и вернувшись в Нальчик, он первым делом направился к Людмиле и всё повторилось, как и не было полутора лет разлуки. Образ Людмилы и эта песня навсегда остались в памяти Сергея, как и "Каникулы любви" и Светлана. 


 Зима была хоть и не морозная, но слякотная, сырость в воздухе казалось проникала во внутрь тела, а "обожжённые" кирзачи, под малолетскую моду сделанные, кроме "красоты" способствовали большему проникновению влаги. Плюс постоянное недоедание, да и рацион, не отличающийся обилием витамин, сквозняки как на работе, так и в отряде — простуда имела идеальные условия для своей деятельности. Порой кашель пацанов был нескончаемый, то один, то другой заходился сухим и надрывным кашлем, в тайне надеясь на отправку в больничку, где хоть недельку можно было поваляться на кровати ничего не делая. Но это удавалось только температурившим за 38. Какие таблетки давал врач, как мерил температуру, но попасть на больничную койку было проблема, хоть тебя и разламывало от простуды. В какой-то день Сергею действительно стало плохо, его знобило, шум в ушах бил болью и уже плохо соображающего его отвели в санчасть. Пару дней он провалялся пластом, ныла грудь, было больно глотать, но тишина и спокойствие в палате действовали благоприятно, Сергей стал отходить. 
 В палате их оказалось всего двое, пацан был с Краснодара, познакомились. Оказалось он новенький, недавно перевели прям с тюремной больнички. Поинтересовался, чем он болеет, на вид вроде вполне здоровый, не дохает, не избит. 

  — Сифон — коротко ответил пацан. 

 Сергей с интересом глянул на парня и только присмотревшись заметил на стриженной голове небольшие пятнышки редких волос. 

  — Не бойся, уже заглушили, не заразный, да и волосы перестали выпадать. На днях уже и в отряд отправят.

 
 Сергей вспомнил нальчинский кожвендиспансер. Находился он возле ж/д вокзала, в окружении елей и высокого решетчатого забора, на фасаде главного входа виднелась тёмная надпись, издалека читались только заглавные буквы: НКВД. Ещё будучи маленьким мама с ним проходила мимо диспансера, а Сергей, увидев буквы, спросил: "А что, здесь кого бабушка боится живут?", на что мама отвечала: "Нет, заразные люди, но тоже плохие."
 Школьником, когда он уже знал, что существуют заразные и стыдные болезни, проходя мимо всегда всматривался в людей мелькавших за забором. Они ему казались загадочными и страшными, как буквы на здании. Иногда к забору подходили люди в серых халатах, просили сигареты. Мужики, если сжаливались, то кидали курево сквозь решётку, но не подавали в руки. Сергей останавливался и рассматривал лица заразных. Как-то увидел группу девчат, куривших на открытой веранде второго этажа. Девчата были молодые, вопреки ожиданиям не страшные, без провалившихся носов и выпавших зубов, кто-то из девчат затянул песню:

  — Посмотри мамань в окошко
  — Дочь из лагеря идёт,
  — На… три волосинки
  — За собой кобла ведёт! — и тут же озорно подхваченный припев товарками:
 
  — Ромашка белая, что же ты наделала, 
  — Не могу владеть собой, потеряла я покой!

 Сергею явственно представлялась картинка: идущая дочь в сером халате, похожая на певшую девушку, за ней идёт овчарка на поводке, пыльная просёлочная дорога и домик, в окошко которого выглядывает седая старушка. Песня, особенно припев, была душевной и только мат слегка коробил. Истинное значение слова "кобёл" Сергей узнал на тюрьме. Женщины-заключённые прям заходились матом, когда малолетки на прогулке в бозках обзывали их ковырялками и коблами. Те в долгу не оставались, крича: "малолетки-малолетки, в ж… х.., во рту конфетки!" Долго обмениваться любезностями не позволяли попкари и ругань затихала.
 

  — Абеэрве! — радостно воскликнул Сергей, когда в комнату с санитаром вошёл Левый. Левый тоже взмахнул приветственно и сразу скривился — рука была забинтована. 

  — Что за беда, Левый?

  — Гвоздём пробил. 

 Вечером он объяснил, что захотелось побездельничать, решил проколоть ладонь гвоздём, но малость не рассчитал и задел кость, да на вылете вену пробил. 

  — Лучше ты б ногу пробил, щас постучал бы музычку.

 Они стали вспоминать тюрьму, сравнивать порядки. Левый признался, что его достало отстукивать ритм лезгинки, председатель первого отряда в котором был Левый, адыгеец с Майкопа, прознав про способности Левого заставлял стучать то лезгинку, то кафу, то только ему ведомую мелодию.

  — Хорошо, что не любитель пионерской романтики попался, а то ты б ему "взвейтесь кострами" с "орлёнком" отстукивал да "всегда готов!" орал бы — смеясь сказал Сергей.

  — Так если и "битлов" каждый день стучать, достанет. Поэтому и ладонь пробил не только от работы сачкануть.

 Как всегда они стали вспоминать группы, неожиданно заспорив о Маккартни, он это или всё же двойник. Как оказалось, увеличенное фото с обложки "Эбби роуд" было у них обоих. Пришли к выводу, что Паша босиком — это выпендрёж, а звучание диска в обратную сторону слышали только из уст ведущего "Голоса Америки". Многое по вкусам у них совпадало, даже признались, что и на тюрьму попали не понимая, что совершили уголовное преступление. Это было, в их понимании, рисовка перед сверстниками, юношеский кураж. Левый угнал легковушку, чтобы успеть на проводы другана в армию, но прям перед военкоматом воткнулся в "Волгу" какого-то начальника, который пообещал Левого сгноить в тюрьме узнав, что воткнувшийся в него "москвичонок" ещё и угнанный. Сергей ограбил магазин, вынеся ящик "Гулливера", блоки "Стюардессы", трёхлитровые баллоны портвейна, пару ящиков коньяка и кучу плиток "Алёнки". Больше под перевёрнутую лодку, лежащую рядом с магазином не влезло, его подружка, которой он и передавал через вентиляционное отверстие продукты сказала хватит, пошли домой.

  — А как ты из Нальчика в Ахтари попал? — спросил Левый.

  — Собственно, случайно. Из-за отца решил не просто уйти из дома, а уехать подальше, тут с девчатами из Краснодара познакомился, ну и...

Сергей махнул рукой, усмехнулся:

  — Вообщем, не долго музычка играла...


  Если не намечалось каких-либо вечеринок на хатах, Сергей с друзьями собирались в парке или, как называли парк местные пацаны — на поляне, раскуривались, Острик с неразлучной гитарой неизменно заводил "Караван". Лабать могли многие пацаны, но Острик шикарно пел и знал множество песен, к тому же "Караван" он исполнял так, что другие не могли повторить его быстрый риф на басу с одновременным постукиванием в корпус гитары и вибрацией самой гитары. Это всегда вызывало восторг пацанов и восхищение девчат. И под эту песню непременно Мишка-Караванщик принимал густой напас и падал на землю. Хохот стоял конкретный, понять по-первой, гонит пацан или нет было трудно, незнающие пугались и теребили Караванщика, а его бессмысленный взгляд с застывшей улыбкой наводил на мысль, что он подвинулся крышей. И на последних словах песни "да поможет Аллах им собрать на косяк" Караванщик привставал, садился на корточки и произносил: "Я был в раю..."
После обкурки хотелось есть, незаметно можно было сжевать целую булку хлеба. Поначалу мама не понимала, откуда у Сергея зверский аппетит, придя за полночь лезть в холодильник и есть холодный борщ, потом, поняв, были слёзы и истерики, отец грозился косяком глаза выжечь, но спустя год махнул рукой — травись, а мама только плакала и вздыхала, видя как Сергей тыкает ложкой мимо тарелки и медленно подносит хлеб к лицу, ища рот... 

 После размолвки с Людмилой, с которой до её признания он пропадал днями, Сергей стал чаще бывать в своем районе и как-то Острик, живший неподалёку, попросил у него магнитофон: 

  — Бери маг и ко мне. Бабка пустила четверых девчат на квартиру, устроим вечеринку.
 
Уговаривать Сергея не надо было, зайдя за Алфёром и Коль-Коль, прихватив баллон домашнего вина направились к Острику. Девчушки были совсем молоденькие и как-то схожи между собой: кругленькие, с точёными ножками в мини-юбках, с копнами крашенных хной волос, сильно подведёнными глазами и яркой помадой. В комнате стояло четыре кровати, стол и два стула, недолго думая ребята поставили стол к одной кровати, а другую подтащили к столу. Острик сварганил лёгкую закусь, вино с баллона разлили в гранёные стаканы и стали знакомиться. Кого выбрать Сергей не знал, решил что посмотрит, как поведут себя дальше. С мага доносилась "контугеза", взглянув на сидевшую напротив девчонку спросил:

  — Нравится? Потанцуем?

 Последний вопрос как-бы и не требовал подтверждения, девчушка, хлопнув накрашенными ресницами, улыбнулась. Свет в комнате выключили, включив настольную лампу, на которую Острик накинул пионерский галстук, отчего комната погрузилась в красивый красноватый полумрак. 

  — Тебя как зовут, а то я забыл? — спросил Сергей.

  — Рита.

  — Красивое имя, у меня нет знакомых с таким именем.

  — А тебя — Сергей, я запомнила. 

 Рита не пыталась отстраниться подальше, танцуя Сергей с удовольствием ощущал её упругие груди и бёдра, склонив голову слегка касался щекой её волос. Расспрашивая дальше Сергей узнал, что Рита из Ахтарей, небольшого городишки под Краснодаром. Рита рассказывала, какое у них там море, мелкое но тёплое, вкуснейшая рыба и лучшая подруга Лариса. Тогда Сергей впервые услышал это имя. 

  — Цип-ципури кось-косяк. — улыбающийся Коль-Коль протянул Сергею папиросу. — Чув-чувишку кумарни.

Рита хлопнула ресницами:

  — Что он сказал?

  — Ты куришь? — вопросом ответил Сергей. Рита отрицательно махнула головой.

  — А запах шмали нравится, у нас тоже мальчишки курят.

  — Я в седьмом классе начал курить.

  — А сейчас ты в каком?

  — Ни в каком, меня из школы выгнали.

  — Как выгнали, за что?

  — Ну исключили, за хулиганство.

 Рита недоверчиво посмотрела на Сергея:

  — На хулигана ты не похож...

 
 Рассказ Сергея прервали вошедшие санитар и дпнк:

  — Железнов, собирайся в отряд.

 Как всегда возвращаться в действительность было тоскливо, Левый, увлечённый рассказом о воле, тихо чертыхнулся:

  — Чёрт принёс Кандыбу, не сам нарисовался!

  — Ладно, в столярке встретимся, дорасскажу. — махнув на прощание пацанам рукой, Сергей направился к выходу.

 Срок подходил к концу, тем медленнее текло время. После больнички с ещё большей неохотой приходилось снова идти на работу, выскакивать на зарядку в промозглую сырость и вместо заряда бодрости принимать очередные изыски активистов по закаливанию: снять-одеть сапог, размотав-намотав портянку, при этом стоя на одной ноге; особая издевка при этом состоял в том, что отряд загонялся в лужу и не удержавшему равновесия приходилось голой ногой или в портянке становиться в воду, при этом получая тычка от звеньевого. Председатель отряда, небрежно развалившись на скамейке, лениво покуривал, отпуская матюки по-поводу сноровки малолеток. Сергей с глухим раздражением думал, с какой радостью он бил бы это существо, за все оскорбления, унижения: на тюрьме этот урод не посмел бы и слова сказать, не ответив за него. 
 Раздалась команда: "Бегом, марш!" и пацаны потянулись в отряд. В столярке Сергей сразу плеснул ацетону в шапку удостоверившись, что никто не видел. Опустив лицо в шапку сделал пару глубоких вдохов, понимая, что уже лишнее — слишком глубоко вдохнул первый раз, но приятная лёгкость и шум в голове отключили мысли, Сергей сел на корточки, преодолевая желание лечь. 

 "Встать!" — раздался окрик, вставая, Сергей увидел перекошенное от злости лицо Пуза, помимо его воли на лицо наползла улыбка: уж больно неестественно злыми выглядели рачьи глаза председателя отряда. В этот момент Сергей понял, что зря улыбался: удар под дых был резким, а следующий по почкам свалил наземь. Или ощущение скорой свободы, или просто срыв резьбы, как говорят пацаны, но Сергей машинально схватил бабину валяющуюся у станка и со всей дури, снизу, ударил Пузо в пах. Короткий вопль активиста застрял в глотке, он судорожно глотал воздух и медленно, схватившись за низ живота, опускался на пол...

 Две недели "шизо", лишение посылки. Что ж, 18 лет он встретит  без домашних маминых гостинцев и даже не стаканом компота: в изоляторе колонии такая роскошь не предусмотрена. Что его ожидает по возвращению в отряд, Сергей старался не думать. 
 Койка в изоляторе, как и на тюрьме в карцере, на день пристёгивалась к стене, но в тюрьме хоть изредка, но подсылали "коня" с куревом или конфету, тут же помещение было изолированно даже от колонии забором с проволокой. Сергей с тоской подумал, что подогрева здесь он не получит. Ходя по камере, он опять предался воспоминаниям.

 
 В тот же вечер, уже допив баллончик и выкурив шмаль Коль-Коля, Сергей утащил Риту на улицу, под развесистой ивой стояла скамейка, длинные, до земли ветви скрывали находившихся под ней. Тесно прижавшись Сергей жадно целовал пухлые губы Риты, она взаимно отвечала своими поцелуями, гладя Сергея по голове. Попытку расстегнуть крючки на лифчике Рита не пресекла, помучившись, стараясь не порвать, Сергей с задачей справился, с удовольствием гладя  круглые и пухлые, как сама Рита, её груди. Ещё по ласкам Люды Сергей знал, в какой восторг она приходила, когда он целовал её грудь и тоже стал целовать грудь Риты и, совсем осмелев, полез в трусики. Но тут свобода действий закончилась, Рита сжала ноги и оттолкнув Сергея сказала: 

  — Не надо, давай только целоваться.
 
 Ещё танцуя с Ритой Сергей ощущал сильную эрекцию, сейчас у него просто трещали брюки, поняв, что продолжения не будет и режущей боли в паху не избежать, с неохотой стал прощаться.

  — Ты завтра придёшь? -с надеждой и виновато спросила Рита.

  — Зачем? Чтобы ты меня довела и всё на этом?

  — Ну пойми, я, я, ещё ни разу.., ну только целовалась...

 "Ну да, кто же признается" — подумал Сергей, а вслух произнёс:

  — Так можно и не.., ну, эта.., ну кончить и девочкой оставаться...

  — Я знаю, мне уже так предлагали.

 Сергей оторопело глянул на неё:

  — И как? 

  — В зад — нисколько не смутившись ответила Рита, — но он мне не нравился, он старый.

 Тут уж смутился Сергей: про такой способ он не слышал, представить себе, что если сняли трусики и не позволили ввести куда надо, он не мог — непременно нарушил бы обязательство не лишать невинности. Но он-то подумал о минете или, как говорили пацаны -дать на отсос. Правда, после такие девчонки становились изгоями, никто из мальчишек уже не мог её поцеловать, чтобы не быть поднятым на смех. А так как Сергей ужасно любил целоваться, Рита ему нравилась, то предложение об отсосе снималось само собой. Пробурчав "пока", пошёл домой стуча по заборам, привнося в тишину ночи собачий лай и как бы не чувствуя себя одиноким. Проходя мимо Клавкиного подворья услышал звонкий девичий голосок, пьяным, с вызовом голосом выводившим: 
 Ах, мамочка, на саночках
 Каталась я не с тем
 Ах, зачем с Серёженькой
 Села под берёзонькой,
 Ах, мамочка, зачем?
 
 Подтягивались и другие голоса, среди которых Клавкин бас выделялся особо. Возле калитки стоял Борян, муж Клавки, задрав голову на небо, курил.

  — Привет, дядь Борь. Чё увидел?

  — И тебе того же. Да вот, чёй-то летает и мигает, а не слышно.

  — Так за тёть Клавой кого услышишь. Что за праздник-то?

  — Моя шалава ****ушек привела, те со "шмурой" припёрлись, вот и праздник у сук.

 Сергей ухмыльнулся:

  — Дядь Борь, а тебе что, не налили?

  — Цыц, пацан! 

 Борян не любил, когда его подначивали выпивкой — был зашитым. Вообще-то пара Борян-Клавка была потрясна. Она — здоровая гром-баба, с внушительным басом и не менее внушительными сиськами про которые Борян говорил, что на одну ложится, а другой накрывается; Борян — маленький, лысый, со старыми зэковскими наколками, заядлый голубятник и его свист был слышен на добрых пол-квартала. Когда свист доставал Клавку, она орала на мужа:

  — Казёл лысый, шоб ты… улся со своей голубятни! Спать будешь там и не думай слазить!

 На что Борян бодро отвечал:

  — А… ать тебя, дуру, кто будет??


 Ах, мама, мама,
Как же ты была права! 

 Навееными воспоминаниями слова песни зазвучали в голове Сергея и смысл последней строчки совсем по-другому значил для него. От обиды, что восемнадцатилетие встретит даже не просто в заключении, а ещё и в изоляторе, что попал глупо, ведь можно было очередной раз сдержаться, слёзы закапали из глаз, упёршись лбом в стенку Сергей зашептал:

  — Мамочка, я хочу домой... 


 Через пару дней Сергей встретил Риту на улице, она была чем-то расстроена.

  — Домой возвращаюсь, в училище не приняли. Берут только с 15-ти, а мне 14-ть. Весной опять приеду, тогда возьмут, так мне сказали.

 Сергей взял её за руку, сочувственно спросил:

  — Когда уезжаешь?

  — Перевод от матери придёт, наверно в выходные уеду. Жалко, у вас тут хорошо, город большой, не хочется возвращаться...

  — А если к тебе в гости приехать, как? А то я с предками не очень, достали...

  — Ой! Здорово, вот девчата обзавидуются, какой парень у меня — и тут же покраснела, смущёно глянув на Сергея. — Я тебе адрес напишу, только моей подруги, Ларисы, а то мать всё читает, что ко мне приходит, хорошо?

 Прошла осень, Сергей по-прежнему каждый день укуривался вусмерть, ходил на концерты клубных групп и конфликтовал с отцом из-за мага, вернее того, что с него звучало. Как-то, поставив "дипов" обычно на всю мощь не хилой "Кометы", счастливо тащился под гиллановский вопль "а-на-на-на" и горделиво ощущал, что по всей радиолинии улицы в своих динамиках соседи слышат его музычку, ибо он настроил маг на передачу музыки в радиоточку. Как зашёл отец он не видел, только мелькнул перед носом электрошнур, стало тихо, а отец, схватив маг вышел на порог и со всего маху грохнул его оземь. На следующий день, собрав свои шмотки и вытащив из заначки отца полтинник, Сергей рванул в Краснодар.

 На автостанции его встретила Лариса, подруга Риты и когда Сергей вышел из автобуса к нему подошла девушка, представилась.

  — А как ты узнала, что я Сергей? — спросил он удивлённо.

  — Ты самый красивый в автобусе парень. Тебя Рита описала.

 Лариса была не так красива как Рита, но с чудненькими стройными ножками и прелестной грудью, узкой талией и крутыми бёдрами. У Сергея крутилось на языке спросить, что, все кубаночки такие аппетитные, но благоразумно промолчал, решив, что умничать не к месту. Причёска у Ларисы была под Демонжо, выкрашенная в соломенный цвет и спрашивать, что она недавно смотрела в кинотеатре, было лишним. Лариса оценила его комиссарскую кожанку, в которой он выглядел солиднее и мужественней:

  — У нас такую кожанку никто не носит, ты будешь выделяться.

  — От дяди досталась, слегка великовата. Он с Целины приехал, там заболел, а умер уже дома...

 Разговор как-то скомкался, Лариса сказала, что пусть он поселится пока в гостинице, а там квартиру найдёт, будет дешевле. 
 Ахтари оказались маленьким и тихим городишком, лишённым привычных Сергею обилия деревьев, оттого казавшимся голым и пустым. И только море, уходившее за горизонт синевой и бесконечностью, радовало глаз. Гостиница стояла прям возле моря и распрощавшись с Ларисой, оставив вещи в номере, Сергей пошёл на набережную.    Кромка моря была примёрзшей, прибой с пеной гонял мелкую шугу льда, но само море было не замёрзшим и казалось ласковым. Захотев есть Сергей направился в город и при входе в парк (это слово было написано на ажурных воротах, открывавшие вход в посадку нескольких десятков деревьев) невольно улыбнулся: их  нальчинская "поляна" была куда дремучей по зарослям деревьев. Напротив находилась закусочная, с незатейливым названием "Прибой". Это уже потом он узнал, что местные её называют "Слезой морячки". В зале вкусно пахло пирожками, несколько столиков занято было пьяными мужиками в спецовках, остальные столики и стойки стояли с грязной посудой и только возле одной, сравнительно чистой стойки, стоял старичок с пустой пивной кружкой и початой рыбой. 
 Купив несколько пирожков Сергей подошёл к деду, спросив — можно? Дед кивнул, смотря в свою пустую кружку отрешённым взглядом. Сергей подошёл к продавщице и заказал два пива. Поставив перед дедом кружку, начал есть пирожки. 

  — Цэ мне? — недоверчиво-радостно спросил дед, моментально сбросив печаль с лица и тут же крупными глотками почти опорожнил кружку.

  — Ну уважил, хлопчик, благодарствую. А ты ишь тарашку, не стесняйся — сам солил. — почему-то горделиво произнёс дед, при этом по-свойски взяв пирожок.

  — Ты откель будешь? Местные чужих так не угощают.

 Сергей рассказал. Узнав, что остановился в гостинице, платит по рублю в сутки, охнул — какие деньжищи на ветер и предложил остановиться у него.

  — Поможешь по хозяйству, когда пивом угостишь, шкалик к праздничку — и живи на здоровье, моя старуха ворчать не будет — ты ж не алкаш.


 Устав ходить по камере Сергей остановился, вспоминая, сколько ему осталось до возвращения в отряд. Выходило, что завтра. Представив, с какой радостью его ожидает Пузо и неминуемый вызов в сушилку стал думать, как избежать. Полоснуть вены и попасть на больничку. Но чем? Опять стал ходить по камере, заглядывая во все углы, осмотрел шконку, но это не тюрьма, где без проблемы кусок "мойки" можно обнаружить даже в карцере. Подумал о ложке, но в обед он не успеет её хорошо заточить. Осенило: а если ложкой отковырнуть стекло с окна? 
 В обед, быстро проглотив пустой суп с кусочком хлеба, одной рукой подтянулся к решётке окна, просовывая ложку до окна другой. Расстояния хватило, чтобы расковырять замазку стекла черенком и всунув в небольшую щель, нажать. Небольшой кусочек стекла треснул и откололся, Сергей подхватил его радуясь, что всё прошло быстро и незаметно. Он уже знал, что ничего страшного в скрытии вен нет если не думать об этом, тем более это будет не как тот раз, в виде протеста, когда он полоснул "мойкой" не думая о последствиях, сейчас ему важно только пустить кровь не повредя руку. Чтобы отвлечься от мыслей о завтра, стал опять вспоминать Ахтари.
 
 
 Рита разительно отличалась от той, которую Сергей помнил по Нальчику: без макияжа, в какой-то унылого цвета куртке и туфлями на низкой платформе не вызывала того интереса. Поняв, что её внешний вид не вызвал у Сергея восторга, сказала:

  — Это чтобы мать не догадалась, что я на свидание иду. Сказала — к подруге. Ну что, пойдём посмотрим твою квартиру.

 Всё повторилось, как и в Нальчике — поцелуи, ласки, охи… и всё. Сергей никак не мог понять, что сдерживает Риту от близости с ним. Ноющая боль в низу живота выводила его из себя, а видя явное желание и возбуждение девчонки не мог понять, почему она не отдается чувствам полностью. 

  — У меня мама гинеколог, — как бы прочитав его мысли сказала Рита — она меня с тринадцати лет постоянно проверяет.

  — Ага. А папа — прокурор. — пробурчал Сергей.

  — Нет, но он строгий.

 Сергей вспомнил Ларису. Она, как ему показалось, была очарована его внешностью и провожая  до гостиницы несколько раз брала под руку, когда здоровалась со знакомыми. "Надо попробовать с ней пофлиртовать, тем более фигурка у неё класс" -и вслух произнёс:

  — А куда можно пойти потанцевать, где молодёжь тусуется?

  — Топталочка, по выходным. Там все собираются. Мать меня отпускает на танцы, можно там встретиться.

 Поняв, что более приятного от Риты не добиться, стал провожать домой. Недалеко от дома стали прощаться:

  — Не дуйся, я тоже тебя хочу, но не могу сейчас… давай подождём...

 Идя к деду Сергей думал, какого чёрта он попёрся к этой кукле, мог и у Мухи перекантоваться, а там и дома всё уладилось бы. Зато полно друзей и время куда интересней можно было проводить. А тут никаких развлечений...

  — Пацан, курево есть? — вывел его из задумчивости нагловатый голос. Достав "Беломор", щелчком выбил папиросину.

  — А что пустую штакетину предлагаешь?

 Догадавшись, что спрашивающий имел в виду "косяк", Сергей ответил: 

  — Шмаль убойная — прибьёт.

 Раздался смешок:

  — А пацан не меньжуется. Ты откуда?

 Тут только Сергей разглядел, что за спиной спрашивающего парня маячило ещё пару голов. Не спеша раскурив косяк, стал рассказывать. Парни были старше Сергея и явно сидевшие, что выдавал не только жаргон, но и обилие синевы на руках. 

  — Хорошая "дурь". Наша слабже. 

 Познакомились. Окликнувшего его звали Лысый, другого, высокого и дохлого -Бацилой, третьего он не расслышал. Клички удивительно подходили их хозяевам.  Лысый усмехнулся:

  — Надо ж, никого не знаешь у нас, тут бакланы подваливают, ты не стремаешься. 

 Не мог же Сергей сказать, что он просто не успел испугаться не заметив других мужиков.
 
  — Ладно. Пацан ты не шугливый, теперь можешь сказать, что с Лысым знаком: раскуривался. Никто не тронет. Меня хорошо знают. Приходи завтра в бильярдную, пивом угощу.

 Ещё не раз Сергей удостоверится, что случай свёл его с тем, чьё только имя помогло ему избежать неприятностей в других разборках с местными.


 Раздался скрежет двери, вошедший дпнк отомкнул нары:

  — Утром в отряд. Хватит бездельничать. 

 Уже на выходе повернулся, строго бросил:

  — Тебе на днях освобождаться, не дури — мать-то небось вся извелась дожидаючись.

 Кандыба был самый пожилой из офицеров колонии, слегка подволакивающий ногу, с орденскими планками на груди, наверно воевавший и может поэтому никогда не третировал малолеток командами "чётче шаг" или "выше ногу", хотя и не позволявший себе угостить пацана сигаретой как Сучья-Прима, таким образом прикармливающий стукачей.
Оставалась ночь, утром надо было решаться. Почему-то сон пришёл сразу, Сергей успел подумать: ой, кажется мама...


  — Ты зачем босой по снегу ходил? — голос у мамы звенел гневом и явным намерением наказания.

Сергей бодро прокричал:

  — Я в космонавты готовлюсь!

Сосулька, спрятанная за спиной, выскользнула и мама, охнув, схватила ремень:

  — А кто только с температурой валялся?!

 Сергей, закусив губу, молчал, от боли и обиды слёзы сдержать не мог, но плакать в голос не стал — почему-то мама прекращала бить его ремнём, когда он молчал. Схватив его голову, мама пощупала лоб, стала укорять:

  — Ты только ангиной переболел, горло ещё красное — какое "в космонавты!"

  — А когда мне закаливаться, если я то заболею, то не заболею.

 Мама опустилась рядом с Сергеем, сразу ставшая не злой, гладя по голове просила:

  — Вот пойдёшь в школу там уроки физкультуры, там и закаляться будешь.

  — Но ведь читать ты меня до школы научила, значит и закаляться надо до школы...

  — Но не бегать по снегу и сосать сосульки! Тебе что врач сказал, чтобы слушал меня, лекарство принимал, а ты что делаешь — в гроб меня загоняешь?

 В гроб маму он не хотел загонять и поцеловав её руку сказал:

  — Я тебя люблю и в ни какой гроб не загоняю. Буду закаляться, стану сильным и твоим защитником.

 Мама прижала Сергея к себе и целуя его в макушку смеялась, хотя он явственно почувствовал на голове упавшие слезинки мамы...
На завтра Сергей едва придя из садика забежал на кухню, где сидели гости и желая блеснуть своей эрудицией с порога выпалил:

  — А тётя Нина — б… дь!

 Воцарилась секундная тишина, а потом все грохнули смехом. Мама, покраснев, взяла ремень и стеганув Сергея по попе сказала:

  — Никогда, никогда не говори это слово — это плохое слово. Иди в свою комнату и стань в угол.

 Насупившись, сдерживая слёзы, Сергей побрёл из кухни. Удар ремнём был не больный, Сергея душила обида за то, что мама всегда поощряла когда он узнавал и запоминал новые слова, а тут его за это наказали… Колупая извёстку думал, что  воспитательницы не должны говорить плохих слов, от них услышал это слово, а наказали его -несправедливо.


 Утром, проснувшись за несколько минут до подъёма, Сергей достал тот кусочек стекла, сжал кулак левой руки и поработал пальцами, как наркоши перед вмазкой, на запястье набухла и запульсировала венка, приблизив зажатый кусок стекла резко провёл по вене. Кровь закапала не сильно, не так, как тогда, когда он полоснул артерию; подумав, Сергей полоснул ещё по соседней венке. Кровь потекла быстрее и он стал дожидаться дежурного, свесив руку между ног и прислонясь к стойке шконки.
Расчёт оказался верным. Открылся глазок, дежурный крикнул: "Врача!", открыл дверь и схватив руку Сергея поднял её вверх.

  — В больничку захотел? Чем же ты порезал руку, зубами, что ль?

 Злость дежурного была понятна — составлять рапорт, почему и чем осужденный вскрыл вены, канителиться с оформлением документов и тд. Малолетка мог заявить, что порезался из-за грубого отношения дежурного офицера, а значит проверки и неприятности. 
Врач наложил повязку сказав Сергею, что если бы чуть глубже разрезал руку, то повредил сухожилие, что вряд ли входило в твои планы. Сергей молчал, опустив голову, злясь на догадливость доктора.

  — Что, в отряд возвращаться боишься? Чего натворил, что решился руку калечить? 

 Задавая вопросы врач взял его личное дело, увидев красную полосу удивлённо глянул на Сергея, прочитав написанное взял руку и приподнял рукав:

  — Ну ты даёшь! Чего тебе не живётся спокойно, всё с жизнью играешь. Тебе вовремя помощь тогда оказали — мог бы и не вскрывать больше вены.
Что ж, недельку поваляешься здесь, на работу тебе всё равно нельзя. И, судя по дате, тебе освобождаться как-раз. 

 Хитро прищурившись, доктор оставил покрасневшего Сергея одного.


 На следующий день Сергей пошёл к Ларисе. Дома её не было, а вышедшая девушка, как оказалось её старшая сестра сказала, что она на работе — подрабатывает после занятий в школе в архиве прокуратуры. Ухмыльнувшись, спросил  как туда пройти. 

  — А у нас всё недалеко, иди вот по нашей улице,  потом повернёшь и увидишь универмаг, а там рядом.

 Увидев его Лариса явно обрадовалась, положив какие-то папки вышла в коридор.

  — Ты как меня нашёл? Сестра сказала?

  — Ага. Догадливая. А чего ты у ментов делаешь?

  — Папки сортирую, сестра и устроила, она секретаршей работает здесь.

 Сергея подмывало спросить её, как насчёт вечером посидеть у него на квартире, но тут он вспомнил, что вчера его пригласили в бильярдную.

  — А где у вас бильярдная?

  — Да как в парк входишь, напротив танцплощадки. А тебе зачем туда?

  — Так, пригласили.

 Рассказав про вчерашний вечер заметил, как у Ларисы округлились глаза:

  — Это ж Вовчик, только освободился. Он тут самый задиристый. Ты осторожней с ним, он всегда драки затевает.

 Как себя вести Сергею объяснять не надо было, спросив у Ларисы, можно к ней ещё зайти и получив утвердительный ответ, направился в бильярдную.
В бильярдной было несколько столов и только за одним катали шары, так как ещё был рабочий день. Осмотревшись и не увидев вчерашних знакомых, Сергей направился к выходу, решив зайти перекусить в "Прибой".

  — Нальчик!

 Оглянувшись, Сергей увидел группу парней, вчерашний знакомый помахал рукой, подзывая. 

  — Забивай косячок, зёма, потом пивком догонимся.

 Достав тёмно-коричневый кусок шмали Сергей подогрел его на спичке и стал кропалять в уже подготовленный табак, быстрыми движениями  в несколько приёмов забил, постукивая о ноготь, краем глаза отмечая, что парни с одобрениям смотрят на его умелые действия. Забив взорвал и тут же передал Лысому, а не по кругу, как в Нальчике. Душистый дым сдували вниз, под ноги, но оставались стоять — это отличалось от нальчинских привычек. 

  — А ты наблюдательный, — заметил Лысый когда Сергей сказал об отличии раскуривания — на зоне зверьки тоже всегда на корточках курили.

 В кафешке Лысый достал деньги и заказал пива, кто-то достал бутылку гусака-портвейна, пустив по кругу. Подходивший народ старался отойти пить пиво подальше от их компании. Лысый вёл себя очень шумно, кидая на кого-либо из вошедших оценивающий взгляд и явно намеревался затеять бучу. Внезапно Лысый затих, быстро сметнул пузырь со стойки в руки корешу и тот, нагнувшись, катнул его под соседний столик. Как-то и гам в зале стал тише.

  — Скажешь, приехал в мореходку поступать. — кинул шепоток Сергею. 

 Сергей, расслабившись от "дури", вина и стоя спиной к входной двери не понял, услышав вопрос:

  — Что, Коломийцев, в кафе на работу устраиваемся?

  — Гражданин начальник, дык, в "Заветы Ленина" не берут, пред говорит, шо мои "заветы" ему не подходят, на консервном боятся, шо работяг воровать научу, в ментуру, звиняюсь — в райотдел водитель треба,  сами не возьмёте. Вот зашёл перекурить это дело, дружбанов встретил.

  — До конца месяца чтобы устроился. Нет — поможем. А это что за юный друг?  Откуда?

 Сергей повернул голову — вопрос задавал невысокий, пожилой мужик одетый в гражданскую одежду и только цепкий взгляд, слишком трезвое лицо среди окружающих, какой-то неуловимо-начальственный облик выдавал человека служащего в правоохранительных органах.
Сергей подал паспорт.

  — О, ещё семнадцати нет, а пьёте алкогольные напитки. Что, в мореходку поступать приехали? 

Приготовленный ответ был выбит проницательным мужиком, Сергей раскрыл рот, закрыл, почесал ухо, подумав, что мать непременно догадалась бы, что он обкуренный и кивнул головой. И чуть заторможено добавил:

  — Не-е, это я пил пиво, когда вот они подошли… ага, поступаю...

  — Не слишком ли рано — набор в июне-то будет. Смотрите, молодой человек, не      перепутайте, куда поступать. Адрес, у кого остановились?

 Сергей назвал. Мужик протянул паспорт:

  — Идите оформляйте документы на прописку, если будете у нас жить. Вам сначала    надо из Нальчика выписаться, в паспортном столе всё объяснят. И устраивайтесь на работу, при поступлении в мореходку зачтётся. 
Коломийцев, вам напомнить статью, о вовлечении несовершеннолетних...

  — Понял, начальник! — перебил Лысый — я иму не наливал, он сам тут был.

  — Моё дело предупредить, чтобы поздно не было. А вам, юноша, не советую посещать такие заведения.

 Повернувшись, мужик направился к выходу. 

  — Волк позорный! — сплюнул Лысый — Ты, Нальчик, старайся не схлёстываться с ним. Прокурор по надзору, дотошный мужик. Если сел на хвост — всё, пока не посадит.
А вот за догадливость молодец! На лбу возраст не прописан, стоял пил сам -правильно ответил. 

 Наконец, в воскресенье Сергей с Ритой выбрались на танцы. Возле ДК прогуливалась молодёжь, из динамиков слышалась музыка, причудливо переплетаясь от Кристалинской до битлов. Хотя в школе под "Чёрного кота" твист ломали как под Чабби Чекера, заводная вещь которого как-то прозвучавшая по телику, а потом моментально появившийся на "костях" у пацанов. Рита одела мини-юбку с водолазкой, туфли-лодочки на шпильке, а пальто, явно сшитое на заказ, делало её солиднее и стройнее. Взяв Сергея под руку и чуть прижавшись, она с явным удовольствием здоровкалась с подругами видя, какие заинтересованные взгляды они кидали на Сергея, представляла:

  — Мой парень. Приехал из Нальчика ко мне.

 Какая-то подруга обронила:

  — Ой, а я видела на днях Лариску с ним. Тожь под ручку шли — ехидно добавила — подумала ейный ухажор.

 Рита фыркнула:

  — Я попросила город показать. У Лариски есть парень.

  — А как Олежик увидит? Или не твой?

  — Я его бросила — он нудный.

 Девчата рассмеялись:

  — Или ему надоело вокруг тебя петли вить. Смотри, как бы и этот красавчик не  сорвался.

 Рита дёрнула Сергея:

  — Идём. Завидуют, вот и плетут невесть что.

 На сцене стояла небольшая ударная установка, самодельные электрогитары прислонены к динамикам, тоже сделанные местными умельцами и только микрофонная стойка была явно фирменной.

  — У нас певец из Ленинграда, ещё до моей поездки в Нальчик приехал и с собой привёз. — пояснила Рита — На гитарах играют наши, а ударник из мореходки. Голос как у Магомаева, все девчата с ним хотят дружить. Но он старый.

 При этих словах Рита нечаянно покраснела, а Сергей вспомнил нальчинский разговор. Виду он не подал, но неприязнь к певцу зародилась. Свет в зале притушили, вышедшие на сцену  ребята сразу заиграли. Играли попурри из народных мелодий, это звучало необычно, только вот что танцевать непонятно и кто дёргался вихляясь, кто крутился в обнимку парой. Потом сыграли "Восточную песню". Голос у ленинградца был  неплох, а когда пел "Королеву красоты", то имитировал Магомаева. "Действительно староват" — подумал Сергей.  На вид ему было лет тридцать, но одет был молодёжно, в широченных клешах и белой водолазке поверх которой был надет пиджак-битловка, с коротким стоячим воротником. На лицо был довольно смазлив, видно любимец женщин. После каждой песни девчата восторженно визжали, а парни свистели. Наконец певец объявил перерыв.  Разгорячённая толпа начала выкрикивать:

  — Александрию поставь! Александрия! 

  — Что это за "Александрия"? -спросил Сергей.

  — Песняры поют. Новая песня. Олег из Ленинграда пластинку привёз.

 Зазвучавшая мелодия очаровала. Кружась в медленном танце с Ритой, Сергей наслаждался чудесным и нежным переходом мелодии после вроде понятных и непонятных слов. Песня Сергею понравилась, в полумраке зала он поглаживал Риту, слегка прикасаясь губами к её волосам, щеке, подбородку.
 
  — Мальчик, у тебя ширинка расстёгнута — раздался рядом насмешливый голос. 

 Ленинградец улыбался, гоняя в углу губ не зажжённую сигарету. Сергей машинально отпрянул от Риты, протянул руку к штанам — всё в порядке. Покраснев, от этого злясь ещё больше, негромко бросил: 

  — Сплюнь вафлю — картавишь, — внутренне ощущая неприятный холодок от ощущения превосходства певца, добавил — чеши мимо.

  — Риточка, как ты можешь находиться рядом с этим грубияном? Его речь напоминает лепет пьяного матроса с "Авроры".

  — Олег, уходи, я танцую с кем хочу. Он тебя не трогал, ты сам начал. Ты хоть и вежливый, но всегда говоришь непонятно. При чём тут пьяный матрос с "Авроры" и Сергей? 

  — Был бы трезвый, "Аврора" не выстрелила бы, а этот мальчик знал, с кем говорит и выбирал выражения. А лучше извинился, чтобы симпатичное лицо в целости сохранить — со смешком ответил Олег.

  — Сейчас бить будешь, или подождать? — Сергей стал заводиться, понимая, что драки не избежать — Олег явно сильнее, но деваться некуда, он не в Нальчике, где можно было ожидать поддержки друзей.

  — А чего тебя бить — сказал Олег и неожиданно снизу ударил под дых — тебя мои мальчики проучат.

 Согнувшись от боли, Сергей опять почувствовал неприятный холодок страха поняв, что не сможет одолеть Олега, незаметно и быстро вытащил цыганскую иглу из рукава куртки и в броске направил противнику в щёку, но в последний миг певец подставил руку и игла вонзилась ему в ладонь. От боли Олег вскрикнул, скривившись зажал ранку платком,  протянутым испуганной Ритой. 

  — Ну-ка, пошли выйдем — подошедшие парни из ансамбля подхватили под руки Сергея и направились к выходу, бросившись было следом Рита была остановлена Олегом. На улице толпа направилась за ДК, где было темно и безлюдно. Внезапно из темноты раздался окрик:

  — Стаять, гарцуя! Шо за хипишь, а крови нет?! Нальчик, ты пьян или тебя бить ведут?

 Парни остановились, из темноты показался Лысый, за ним маячили его дружбаны.

  — Вовчик, этот пацан чуть глаз Олегу не выколол, Олег вовремя рукой прикрылся, игла в руку вонзилась.

  — А шо, вин хотел Питерцу рот зашить, шоб не спивал?  Нальчик, ты шустрый -неделя в Ахтарях, а выходишь на сцену. — в голосе Лысого явно слышалось одобрение.

  — Так, пацаны, — Нальчика шоб не трогали. Ша!

 Подойдя к Сергею протянул руку:

  — Бросай нах танцы, пошли в бильярдную. 
 Так шо с Питерцем не поделили, чувиху небось? А, Ритка! Чи ни цаца. Но опять молодец — оборотку дал, хотя знал — попинают. А хде шило твоё?

 Сергей достал из обшлага куртки иглу, толстую и длинную, см десять, успев её спрятать сразу после неточного удара. 

  — Хорошая весчь, пацаны и, шо важно — не под статьёй. Хто научил, зёма?

  — Дядька сидел… говорит, засади в щёку и вверх — любой фрайер взвоет.

  — Ха! С понятиями дядька, старой, видно, закалки. Ну и многих ты закуканил?

  — Не-е-а. У нас, если большая драка, то заборы на колы разносят и пошли дубаситься. А это так, вдруг пригодится.

  — С твоим характером не заржавеет. Ты, эта, не шибко ерепенься, не всегда я рядом, мореходские кучкой ходют, ремнями машут нехерово.

 Что ж, первая стычка с местными закончилась не так плохо: запомнят, да и страх не лишил Сергея его обычного поведения — перед опасностью не пасовать. 


 Последние дни в колонии тянулись ужасно медленно, Сергей явственно понимал теорию относительности: свидание с мамой пролетело как миг, а ожидание скорого освобождения превратилось в муку зубной боли — знаешь, что пройдёт, но ждать невыносимо. Утешало одно — Пузо на гамно исходит.
В больничном блоке Сергей был один, никто не мешал предаваться воспоминаниям. Внезапно дверь открылась, в комнату вошёл начальник колонии. Сергей не знал его фамилии, да и видел не часто, только на общих построениях. Встал возле кровати, не зная, что делать.

  — Что, Железнов, вместо карцера на больничку попал, решил тюремные навыки в колонии пройдут? Членовредительство — нарушение режима и должно караться наказанием.

 Внезапно майор сменил тему, разрешил Сергею присесть и сам сел на стул напротив:

  — Ладно, тогда, коль освобождаешься, расскажи об активистах отряда: кто издевается над осужденными, кто избивает  нарушителей режима в сушилке? 
Напиши заявление на Пузаченко, Колесникова, Рублёва — ведь они нарушителей прессуют? Ты всё-равно их уже не увидишь, твоя мама приедет за тобой и она мне рассказала, что ты честный и не будешь врать. А заявление твоё поможет другим мальчишкам: их уже не будут избивать — воспитатели проследят.

 Голос у офицера был почти отеческий, как бы уговаривающего сына рассказать отцу его проблемы, а он, отец, непременно разберётся и накажет. 

  — Гражданин начальник колонии, ведь это я ударил Пузаченко. Меня никто не трогал. Он сделал мне замечание, а я ударил...

 Офицер опять прежним, начальственным тоном сказал:

  — Жаль, что освобождаешься — ты ещё не встал на путь исправления.
 Санитар! Поменяйте заключённому повязку и отведите в отряд.


 Сергей, наконец, прописался и по этому поводу купил деду шкалик. Иваныч подсуетился с закусем, достав из чана солёную тарань.

-"Жучок" ел когда? — хитро улыбаясь спросил дед — Для ленивых: достал из рассола, промыл и жарь. Вечером придёт внучек, пойдёте в Садки — тарань пошла.

 Рыба действительно жарилась необычно, Сергей такого способа никогда раньше не видел: рыба целиком клалась в кипящее масло, а при еде выкидывались только кишки и хребет с боковыми костями, а всё остальное, включая необычайно вкусную зажаренную золотистую чешую, съедалось. Чуть позже внук деда Санька, научил готовить рыбу на костре. Свежепойманную тарашку обмазывали глиной, предварительно посыпав солью, и кидали в костёр. Как только глина достаточно высыхала, палочкой выковыривали из костра и слегка выждав, пока остынет, с наслаждением ели запаренную в своём соку вкуснятину. 
Тарань пошла на нерест и, как объяснил Санька, надо быстро выхватить с пару сотен рыбёх и уносить ноги от рыбинспекции. Приспособление для лова было не хитрое: закидушка с несколькими короткими поводками, на крючках нанизан цветной поролон, кидаешь в канал и тут же тянешь пару-тройку рыбёх. За час натаскав приблизительно пол-мешка тарани шли на рынок, где меняли на дешёвое вино.

 Довольно быстро Сергей стал обретать новых друзей, а вот с Ритой отношения стали какими-то натянутыми: жёсткий контроль её родителей не давал возможности встречаться и Сергей всё чаще приходил к Ларисе, которая откровенно выказывала своё увлечение Сергеем. Он, стараясь быть всё же джентльменом, не прилагал усилий для охмурения Ларисы, помятуя, что она лучшая подруга Риты. Обычно сидели болтали, Сергей рассказывал разные истории нальчинской жизни и в какой-то выходной собрались пойти на танцы. Рита затемпературила, они отправились вдвоём. 
Олег с ансамблем уже заводил публику, около ДК почти никого не было, как внезапно Лариса убрала свою руку от Сергея. Возле входа в здание стоял небольшой парень, посматривая в их сторону щурился. Поздоровкавшись, парень спросил: 

  — А чё без Ритки? — глядя на Сергея продолжил — Лариса моя девушка, не надо подходить к ней без меня. А то приехал к одной, ходишь с другой. Что, коль с Лысым скентовался, можно борзеть?

 Сергей стушевался — парень был прав, да и не особо тот грубил.

  — Ладно, я не кадрю твою девчёнку. Просто вместе от Риты шли.

  — А зачем к Лариске домой приходил, её спрашивал?

  — Риту искал...

  — Я тебя предупредил, смотри.

 Дерзить Сергей не стал, но идти одному на танцы расхотелось, вежливо распрощавшись пошёл в бильярдную. Лысый гонял шары и видно проигрывал, потому что непрерывно сплёвывал и матерился.

  — Нальчик, дело есть. 

 Вышли на улицу. 

  — На станции цистерна с портвешком стоит, целый день водовозы на завод свозили. В шлангах остаётся вино, вот с пацанами быстро сольёте, пока охранник кемарит.

 Побрёхивающие собаки сильно не досаждали, сторож принял на грудь так, что можно было всю цистерну угнать, но и двух ведер, снятых по пути у кого-то со двора, хватило на всю компанию. Шли переулками, чтобы меньше светиться, время от времени останавливаясь пускали ведро по-кругу. Пить было неудобно, вино попадало в нос, парни фыркали и гоготали. Со стороны могло показаться, что остановились попить воды, но одинокие прохожие быстро сворачивали в переулок, ибо слишком качало парней от этой водицы.

 Утром, проснувшись, Сергей впервые осознал, что такое похмелье: голова трещала, во рту сухо и мерзко, подкатывающая тошнота била по мозгам. Возле топчана, на полу, стоял неполный трёхлитровый баллон вина, глянув на который Сергея чуть не вывернуло. "Отдам Иванычу, больше так пить не буду. От "дури" и "колёс" никогда так плохо не было" — поморщился Сергей.


 Возле дверей отряда стоял Пузо, мстительно глядя на приближающегося Сергея. "Похоже, проводы пройдут "тёплые" — подумал Сергей...
Санитар ушёл, Пузо картинно протянул руку, как бы приглашая войти, выплюнув через губу:

  — Один и без охраны! Что, хозяину накатал заяву? Ничего, пару ночей ещё в отряде проведёшь — успеешь сушилку вспомнить.

 Пузо отвёл его в столярку, приветственно махнув мастеру подвёл Сергея к станку, когда он потянулся к включателю не сдержался и, как бы поглаживая голову, локтём резко ударил под дых:

  — Вечером продолжим!


  -Серёжа!
 Узнав голос Ларисы Сергей вышел, по пути плеснув на себя водой, Лариса же улыбнулась:

  — Ой, глянул бы ты на себя в зеркало: как-то на лицо поправился.

  — Вчера малость вина перебрал с ребятами, вот и припух. Заходи, чего стоишь. -буркнул Сергей — А что случилось?

  — Пришла на день рождения пригласить — Лариса огляделась ища стул — мне 15 исполняется. 

  — Ну, поздравляю.

  — Кто же так поздравляет? А поцелуй? — с вызовом, глядя прям в глаза Сергею, спросила Лариса.

  — А я в губы поцелую, а?

  — Испугалась!

 Сказано было с вызовом, а насмешливый и ласково-манящий взор метал чёртиков: такие глаза были у Людмилы, когда Сергей начинал её ласкать. Облизав и так пересохшие губы быстро обнял Ларису, одной рукой за талию, другой за голову и сильно втянул её губы в свой рот, но не настолько, чтобы было больно. Враз обмякшее тело девочки стало податливым, Сергей своей грудью ощутил, что Лариса без бюстгальтера, подняв руку с талии скользнул под кофточку, убедившись в своей правоте. В этот момент волна тошноты подкатила к горлу, Сергей отстранился и пулей вылетел на улицу, блюя какой-то красной, без признаков пищи водицей. Лариса деликатно молчала, Сергей, проблюясь, с ожесточением чистил зубы злясь, что Лариса видела его в таком состоянии, да ещё чуть её не облевал.
Стало полегче, тошнота отступила.

  — Я тоже рвала на Риткином день рождении. В "Чайке" сидели, Олег всех девчонок споил, Лисицин ещё подрался с ним из-за этого. Он позже пришёл, а я в туалете никакая.

  — Твой ухажёр? Он тоже на день рождения придёт? 

  — Да, то есть, нет. Вчера мы расстались. Начал предъявлять, что к тебе липну, обозвал нехорошо… я послала его и ушла… думала ты придёшь… а Ритка с Олегом опять встречается… — короткие фразы Ларисы были отрывисты, голос тихий и одновременно возбуждённый — она соврала, что температура… после танцев к Олегу подошла, провожал он её... 
Она никого не любит, только вертит парнями… а я тебя… совсем не такая, я… я… ты не пожалеешь...

 Глаза Ларисы уже не лучились, просто в какой-то момент стали глазами любящей женщины. Сергей почувствовал в груди холодок, ему стало ясно, что Лариса готова на всё для него и это стремительное развитие событий обескураживало: он понимал, что не любит девочку, ответить такой искренней любовью не сможет, а оттолкнуть нет сил и желания. Враз заигравшие гормоны отогнали все мысли, он бережно притянул голову Ларисы и уже несильно, нежно, стал посасывать губы, податливо раздвинутые. Ладони Ларисы прошлись, поглаживая голову, по лицу Сергея, скользнули по плечам, к талии — Лариса легонько, но не отпуская рук и не прекращая поцелуя попятилась к кровати и опрокинула Сергея на себя. Одежды сбрасывали не отводя глаз и только на секунду прерывая поцелуи, когда Сергей, начав вводить член, вдруг почувствовал непонятное сопротивление влагалища. Глаза Ларисы были закрыты, но появившаяся слезинка, задеревеневшие враз губы и чуть заметная морщинка на лбу выдавали испытываемую боль девочки. Поняв, что Лариса девственница, Сергей испытал необъяснимую радость, видя, что ей больно, всё же резко и сильно продвинул бёдра. Вскрикнув, Лариса открыла глаза, отразившаяся мимолётная боль уступила место улыбке, Сергей, стараясь сильно не качаться, тоже улыбнулся. Когда он стал кончать Лариса тоже активней завертела бёдрами, её дыхание участилось, протяжно застонавшего Сергея, сильно обняв, притянула к себе.
 
  — Зачем не предупредила? Я бы приготовил столик, да и не с похмелья...

  — Молчи. У меня день рождения, я хотела именно такой подарок от тебя… когда ещё на вокзале увидела, ты мне понравился. Ты — мой! 

 Глупо улыбаясь, Сергей спросил:

  — А вдруг ты залетишь?

  — Нет. Я таблетки выпила. Ну и сестра рассказывала, как на первом месяце срывать можно.

  — Чего срывать?

  — Плод.

 Сергей замолчал тупо понимая, что ему в подробности вникать не надо. Лариса поднялась с кровати спросив, в чём помыться, взяла тазик, попросив его отвернуться. Повернувшись на бок, Сергей опустил глаза и увидел маленькое красное пятнышко, алевшее на не застланной кровати там, где лежала Лариса.

 Предупреждение прокурора по надзору сбылось: в очередной тусовке с Лысым и его друзьями завязалась драка с мореходскими, подъехавший воронок сгрёб под руку попавших и первый поход Сергея в нарсуд закончился 10-ю сутками "декабристских". Причёска "а-ля битлз" сменилась "под Котовского". 

  — Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы — кто хочет поработать руководителем? — Басовский пафос старшине явно не удался, камера угрюмо молчала, догадываясь, что на ликёро-водочный разнорядок не было и не будет.

  — Во дворе веники и именные куртки: будете вениками руководить — заулыбался старшина своей шутке.

 Куртки действительно были именные — обычные дорожные красные безрукавки, только на спине белой краской надпись: "15 суток" по-центру и полукругом "хулиган". Привезли в центр, дав задание мести ул.Ленина до пляжа. 

  — Нальчик! Шо ты робишь — пыли нет, а ты таки находишь? — вечная ухмылка Лысого, появившегося внезапно, Сергея обрадовала. — Бехаишь хуже, чем махаишься. У нас вить не за вину сажают, а за то, шо попался. А клифт гарный — шо токмо мента не придумает для куражу. Начальник — хай хлопец перекурит.

 Подойдя к старшине Вовчик протянул руку для рукопожатия и незаметно вложил трёшку, тихо добавив:

  — Пива посмакуешь вечером, а мы щас, ненадолго.

 Благодаря Лысому, больше веником "руководить" Сергею не пришлось, со старшиной уладили, только всё же ночевать приходилось в камере.
 
 Лисицын встретил Сергея одного, возвращавшегося от Ларисы. Разговаривать было бессмысленно, каждый понимал, что разбираться незачем. Дрались молча, изредка сплёвывая. По силам были равны, оба выдохлись; Сергей не обратил внимания, как Лис опустил руку в карман, только почувствовав на щеке тёплое и стекающее до подбородка понял, что порезан. Заметив булыжник быстро нагнулся и снизу метнул в ноги Лису, когда тот согнулся ударил влёт ногой в лицо. Выпавший перочинный ножичек подобрал сказав, что девчонки сами выбирают, с кем ходить, пошёл домой. Идя запоздало вздрогнул: никогда Сергей камень в руки не брал, детские воспоминания навевали подспудный страх перед булыжниками. Ещё совсем маленьким пережил бомбардировку дома камнями, которыми закидывал дом пьяный сосед с товарищами. Дядя Боря только освободился, наводил свои порядки на улице; уже после взрослые рассказывали, что его начал задирать сосед, получилась стычка и дядька влетел в дом, где находился брат с семьёй, то есть маленький Сергей с мамой. Братья строились деля дом пополам, возле дома была куча камней и строительного туфа, привезённого из карьера Каменки, где дядька и сидел. Пьяные мужики буквально разносили камнями фасадную стену, окна с рамами были выбиты, посуда, мебель, всё было разбито, дом заполняла пыль. Сначала Сергею было страшно, особенно когда дом стал содрогаться от ударов камней, двоюродный брат на два года младше, заходился истошным плачем, женщины с детьми укрылись в дальней комнате. Мама накрыла Сергея телом, как наседка цыплёнка и сразу стало тише и спокойней. Пока дядя Боря отвлекал нападавших, отец незаметно выбрался из дома, огородами перебрался на другую улицу и вскоре обстрел прекратился: отец привёл кентов с мясика и нападавших разогнали. Как потом дядя не убил обидчика непонятно, но строительство дома продолжалось на деньги соседа.

 Порез был небольшой, Сергей залепил его папиросной бумагой, а Ларисе сказал, что зацепился об гвоздь.
В один из дней к Сергею зашёл Бацилла, попросив помочь перенести к нему и спрятать мешки с товаром. На днях на хуторке он обчистил магазинчик, вот надо было перенести из посадки мешки с пойлом и едой. Там же в посадке выкушали бутылку коньяка, закусывая шоколадом. По дороге остановился ментовской бобик их, не успевших нырнуть в посадку, привезли в райотдел. В изоляторе пришлось провести пару дней, пока сверяли найденные отпечатки. Следователь записал показания, что гуляя отошли в посадку, где и наткнулись на мешки с продуктами. Отпечатков пальцев Сергея, в отличие от Бациллы, всё же снявшего перчатки когда выгребал деньги из кассы не обнаружили, отпустили, обязав явиться в комнату по делам несовершеннолетних.
Вечером Сергей с гордостью демонстрировал всё ещё с чернотой ладони Лысому, рассказывая о случившимся.

  — Фрайер! Видь в курсе нащёт отпечатков. Трояк як с куста, коли малолетку не навесят. — Лысый привычно ухмыльнулся — А тебе, стриженному, надеть пионерьский халстук — вылитая школота. С волосьями солидней смотрелся.
 
 В комнате по делам несовершеннолетних оказалась миловидная женщина. После разговора дала бланк, где было написано "комсомольская путёвка" и, согласно написанному, Сергею предлагалось вступить в строители Всесоюзного свинокомплекса, которое велось в хуторе Тимашевский.

  — Это твой шанс остаться на свободе, а то уж очень ты быстро приближаешься к тюремной жизни. Жить будешь в вагончике, кормят по талонам, да и заработаешь. Всё — в трёхдневный срок чтбы устроился.

 Работа была однообразная: мешать раствор и подавать мужикам, споро ложившим стену. Хоть и не тяжело, но Сергей уставал, на выходные приезжал в Ахтари, к Ларисе. А ночевал всё-так же у деда, радушно его встретившим. Наступившая весна была ранней, днём дул тёплый ветер, искрившееся на солнце море обещало ласку своих вод. В полночь пошли прогуляться по набережной, обнявшись целовались и шептали друг-другу нежности. Сергей, скомкав пустую пачку сигарет, захотел курить. Остановились возле небольшого продуктового ларя. Внутри горел тусклый свет освещая блоки "Стюардесс", тускло мерцающие бутылки с коньяком, трёхлитровые баллоны с портвейном.

  — Я "Алёнку" хочу. — сказала Лариса показывая на стопку шоколадок прислонившихся к окну.

  — А я курить!

 В этот момент свет погас в ларьке, на уличных фонарях. Час ночи. Сергей постучал по окну. Тишина. Обойдя ларь увидел здоровый замок на дверях, которую прикрывала ещё контрольная дверь-решётка. Над ней торчало вентиляционное окошко, забранное жалюзи.

  — Сейчас будет тебе "Алёнка"!

 Вокруг воцарилась кромешная тьма, что казалось Сергею безопасным. Оглядевшись, он заметил невдалеке перевёрнутую лодку. Подтянув её прислонил к ларю, просунув пальцы под жалюзи сильно рванул на себя и тут же упал — решётка держалась на соплях. Влезть в окно худощавому Сергею не представляло труда, сметая с прилавка сигареты, конфеты, выпивку, подавал Ларисе, а она прятала под лодку. 

  — Всё! Пошли домой — под лодку не влазит.

 Сергей почему-то разорвал пачку папирос и густо посыпал всё вокруг, так же поступил и вокруг ларя.

  — А я знаю — это, чтобы собаки след не взяли — догадалась Лариса.

 Возвращались три раза, продукты напихивали в мешки и так потихоньку перенесли. Мешки спрятали у Ларисы в сарае, а баллонов пять портвейна Сергей отнёс к деду и зарыл в песок. На следующий день, взяв с собой несколько блоков сигарет, конфет и пару коньяка, поехал на работу.

 День рождения Сергея выпал на середину недели, прихваченный коньяк и конфеты оказались кстати. Соседи по вагончику — двое братьев молдаван, познакомили его с девчонкой из соседнего барака, где жила женская часть комсомольцев-добровольцев. Шепнув ему, что Галя, так звали девчонку, все уши им прожужжала, расспрашивая о нём.

  — Явно ты ей понравился, — братья переглянулись- вот и повод поближе познакомиться.

 Вечеринка удалась, Галя привела подруг, плясали, жарко тискались по углам, кто-то принёс ещё вина, а потом Галя утащила Сергея в свою комнату.

  — Девчата не придут, им есть где переночевать. 

 Обвив его руками стала жадно целовать, Сергей не заставил себя ждать и только протяжные стоны и вскрики сопровождали их каждое совокупление. 
Галя была обычной девчонкой, не очень яркой и она немного стеснялось своей груди, вернее грудь у неё в лифчике была очень ничего, а вот без него левая грудь была как-то скошена в сторону подмышки. Впрочем, её темперамент делал это совершенно незаметным. До следующего выходного все ночи Сергей проводил у Гали.

 Подъезжая к Ахтарям, заметил на привокзальной площади воронок. Сердце ёкнуло. Сойдя с автобуса быстро пошёл в туалет, поворачивая заметил двух ментов, споро двигавшихся к туалету. Сергей  вытащил иглу из обшлага куртки и засунул в щель под крышу. Расстегнул ширинку и стал мочиться. Вошедшие менты молча подождали пока он закончит, спросили:

  — Железнов, Сергей Константинович? Пройдёмте в машину.

 В Отделе Сергей увидел испуганную Ларису и её мать. Стало ясно. Следователь задал пару вопросов о событиях той ночи, на что Сергей ответил — спал дома. Тогда следак зачитал заявление гражданки Сомовой о том, что в своём сарае нашла мешки с продуктами, на расспросы дочери та объяснила, что с гражданином Железновым вытащили всё это из ларя на набережной. На этом основании гражданин Железнов задерживается, как могущий скрыться, а гражданка Сомова Лариса Ивановна отпускается под подписку о невыезде, на них заводится уголовное дело по ст89 части 2-ой.

 В камере Сергей с удивлением увидел Романа, дружбана Лысого, тоже известного хулигана успевшего посидеть, работающего бойщиком на скотобойне. Оказалось, что выпивая после работы Роману показалось разливающий его обделил, налив меньше всех. Выхватив нож, которым он разделывал туши, черкнул по горлу мужика, да так, что голова почти полностью отделилась от туловища. Приехавших ментов стошнило.
Сергей рассказал свою историю.

  — Да, чтобы тебя посадить Ларискина мать о дочери не подумала, а ведь вторая часть это групповая, что намного больше по сроку и ей могут впаять. Тебе надо на первую часть переквалифицировать — от 0 до трёшки всего. Иди в отказ, мол ты один ларь взял, девчонки не было. А что в мешках было, ей не сказал, попросил дома подержать. Через "декабристов" зашлём маляву девчонке чтобы знала, как говорить.
 Записку передали и вскоре пришёл ответ. Лариса сообщала, что написала Сергею письмо в котором написала про то, как в прокуратуре видела Лысого, его вызывали по поводу кражи из ларя, менты, мол, не догадываются, что это наших рук дело. Письмо оставила на столике, а когда пришла из школы мать устроила скандал и потащила в милицию, найдя в сарае продукты. В заявлении она написала, что кражу совершали вдвоём с Сергеем, помогая ему доставать продукты из ларя и переносить домой. Найденное матерью письмо подтверждало, что мы вдвоём обворовали ларь.

  — Ну дура! Сама на "зону" просится. Ты всё-равно иди в отказ — один был, а девчонку следак заставил написать, что вдвоём были.

 Вскорости Романа дёрнули на этап в тюрьму, а Сергею предстоял вызов к следователю. Продумав все варианты, как помочь Лариске открутиться, решил всё же ни в какую не соглашаться, что она была рядом.
 Написав всё так, как и обговорил с Романом, Сергей ждал крика от следователя. Вместо этого он дал подписать показания и вызвал наряд, чтобы отвезти Сергея к месту преступления.
 
  — Покажешь, как ты взламывал ларь, как сам продукты вытаскивал.

 Воронок подъехал прям к ларю, Сергей спрыгнул со ступенек, держа закованные наручниками руки перед собой. Было уже по-апрельски тепло, некоторые загорали, от ларя до моря было не больше сотни метров, возле ларя мужики пили пиво. Появление из воронка пацанёнка в наручниках вызвало у окружающих неподдельный интерес. Сергей сначала засмущался, а потом стало даже приятно, что на него смотрят как на гангстера, особенно когда сопровождающий мент расстегнул ему наручники и пристегнул к себе.

  — Вдруг тебе побегать захочется, — усмехнулся мент — а вдвоём далеко не убежим.
 
 Сергей показал, как подтащил лодку к ларю — менту пришлось отстегнуть наручники, залез в окошко показал, как выкидывал ящики и кульки.

  — Ну а баллоны, ящик с коньяком, как сам вытащил? — спросил следователь, записывая показания.

  — А ремень снял, мешок тут был, вот складывал туда и спускал через окошко.

 Приехав назад в Отдел следователь сказал, что скоро вызовет его на очную ставку с Ларисой.

  — Ты не был один, слишком много времени занимает, чтобы всё это перенести, да и несподручно вытаскивать было, хоть и складно наговорил. Выгораживаешь девчонку? Ничего, на очной ставке, при свидетелях, Сомова подтвердит свои письменные показания — ты уже не отвертишься. 

 Пока следак отвлёкся, убирая дело в сейф, Сергей заметил лезвие на столе которым, видно, подтачивали карандаши и быстро схватив, сунул в карман.

  — В камеру! — приказал следователь вошедшему менту.

 В камере находился интеллигентного вида мужик не могущий вспомнить, что же он натворил, как оказался здесь. Привезли его из вытрезвителя, всё ещё слегка пьяного, мужик обречённо свесив голову кружил по камере, бормоча под нос: "Что я сделал?". 
Сергей поняв, что мужику не до него сел боком на нары и закатав рукав быстро полоснул мойкой по сгибу руки. Кровь хлынула фонтаном, Сергей непроизвольно перехватил сверху кровоточащей раны другой рукой, фонтанчик крови уменьшился запузырившись по всей руке. В голове появился шум, приятная лёгкость в теле, померещилась мама и он потерял сознание. Очнулся от вопля мужика, зовущего ментов и тормошащего его, догадавшись перевязать рукавом рубашки руку. Что потом делал пришедший врач Сергей не помнил, всё время в мозгу появлялись видения прошлой жизни и тоска. Просто тягучая отупляющая тоска: Сергей понял, что сидеть придётся.
 На допросе следак принялся ругать, называя идиотизмом его попытку суицида.

  — Глупо доказывать невиновность подельницы таким способом, коль есть её показания. Отправляю тебя на Краснодар, там будет время поразмыслить до суда, да и следить за тобой будут тщательнее: я позабочусь.

 Уже потом Сергей узнал, что "забота" выражалась наклеенной на деле красной полосой, что вызывало повышенное внимание к заключённому.
 На суде Лариса отказалась от своих показаний сказав, что написала их под давлением следователя и матери, что она не была с Сергеем возле ларя и не знала, что в мешках, которые принёс Сергей.  
 Суд отправил дело на доследование, статью переквалифицировали на 1-ю часть, а Лариса стала свидетельницей. Уже позже, в июле, Сергей узнал, что та девчонка Галя, с которой он был на своём дне рождения, беременна.


 На ужине у Сергея не было аппетита: Пузо явно выходил из себя, что Сергею освобождаться и поизголяться на дорогу не удастся. Сон не шёл, да и шестёрка Пузо не заставила долго ждать: 

  — Иди в сушилку, Пузаченко зовёт.

  — А пошёл ты  вместе с ним нах..! Так и передай.

 Взбешенный предотряда влетел в спальню и стащил Сергея со шконки. Поднялся шум, после пары тычков кто-то крикнул "Пахы!" и вошёл дпнк.

  — Это что за разборки, почему не в кроватях? Железнов, почему вещи на полу?

  — Во сне, наверно, свалился.

  — Всем отбой! Я буду контролировать порядок — Кандыба жёстко глянул на Пузо — тебя тоже касается — в кровать!

 Заснуть так и не удалось, не то, что Кандыба заходил каждые полчаса в спальню, а радость завтрашней свободы опьяняла и только медленно текущее время раздражало. Ещё в столярке к нему приходили Алфёр с Хулиганом попрощаться, а Турок встретил в школе, с напутствиями хорошо раскуриться с друганами. Стерва, учителка по-русскому, тоже подошла к Сергею и сказала, чтобы он попробовал учиться дальше, способности есть. Оставила адрес и попросила писать:

  — Ты самый лучший мой ученик за последние годы.

Как не тянулось, но утро наступило. На поверке дпнк зачитал список освобождающихся и Сергей с удовольствием услышал свою фамилию. Встречать, конечно же, приехала мама. Теперь её слёзы были слезами радости и Сергей мысленно клялся, что всё, больше баланду он не увидит. Но как говориться, никогда не говори никогда.

Освободившись и вернувшись домой, в Нальчик, Сергей по-прежнему встречался с друзьями, обкуривался и стал более дерзким и хулиганистым. Пришло письмо от Ларисы где она писала, что уехала в Свердловск, поступила в техникум и хотела бы его видеть. Тогда он ещё не знал, что опять уедет из дома, опять сядет, вновь уедет, буквально, на край света — в Находку, где обретёт новых друзей — хиппи. Именно они помогут ему смягчиться душой, забыть зековские заморочки. Правда и хипповая жизнь выходила за рамки общепринятой, но это был уход от советской обязаловки быть как все, ибо непокорность и своеволие всегда были присущи Сергею. Но всё это будет потом. А пока он по-прежнему отрывался с друзьями на поляне, валяясь под ёлочкой с очередной подружкой или вопя на всю улицу обкуренными голосами:
 А меня укусил гиппопотам
 Я на дерево большое залез
 И сижу я здесь, а нога моя там
 А меня укусил гиппопотам!
 А-а-а!

 1973 год.