Хроники Окраины

Пролог

Это случилось, когда у людей стали меняться лица. Когда ненависть, капля за каплей, переполнила слепленные из тел сосуды, и перелилась. Когда были вынесены из домов и разбиты все зеркала.

Свидетельства об этих событиях сейчас перед вами. Это хроники Окраины, правдивая повесть о людях и о том, что иногда бывает с людьми.

***

Окраина всегда была мирной страной. Рассветное солнце окрашивало золотом ее бескрайние степи, лазурное небо казалось бездонным, а шумные могучие реки катили волны вдоль живописных, поросших лесами берегов. Нежные серовато-розовые поросята с трепетными пятачками жизнеутверждающе плескались в грязи, чтобы вскоре украсить собой праздничные столы…

Как водится, жил-был в этой стране народ. Даже больше – сразу два народа. У них имелось довольно много общего: общее прошлое, общие привычки, праздники и заботы. И те, и другие есть садились, как в последний раз в жизни, хотя, если верить статистике, в среднем ели по четыре раза в день. Но кое-что и отличалось. Одни окраинцы были, пожалуй, совсем такие, как мы. А другие… другие окраинцы говорили на смешном языке, который они считали самым древним языком в мире, и на котором любили пожаловаться на несправедливость жизни. А еще они очень красиво пели.

Возможно, из-за своего красивого пения, а может, из-за своего древнего языка сами себя эти окраинцы считали особенными. Не то чтобы лучше других, они бы обиделись, если бы вы о них такое подумали, но… даже обидевшись, они бы не стали вас разубеждать.

Впрочем, это не мешало всем окраинцам жить в мире. Дружить с соседями, ходить в гости (особенно, когда получалось напроситься на обед), и даже давать друг другу денег взаймы. А когда окраинцы женились, язык, на котором говорили жених и невеста, интересовал всех в последнюю очередь. И количество поросят угрожающе сокращалось…

Но однажды все изменилось.

I

Как началась революция

Дождливой зимой, в середине декабря, в главном городе Окраины шла неспешная подготовка к Новому Году. Это означало, что те выделенные на праздник средства, которые еще не растащили самые предприимчивые окраинцы, пытались растащить самые безответственные (в чем-то они действительно совсем как мы). В общем, все было, как обычно. На улицах стало многолюдно, а на центральной площади собралась толпа. Начинался бесплатный концерт, и даже, несмотря на грозу, слово «бесплатный» оказалось достаточно громким, чтобы его расслышали. К тому же, после концерта обещали печенье.

Неожиданно, после выступления группы «Слезы Терезы», на сцену вышел не певец и не музыкант, а министр. Вообще-то, министр он оказался так себе, и его даже увольняли несколько раз, но через пару месяцев он обязательно оказывался в своем прежнем кабинете. Он и раньше любил выйти на сцену без особого повода и произнести какие-то торжественные слова, поэтому люди в толпе решили, что сейчас он начнет поздравлять их с приближающимся Новым Годом. Но он не стал. Возможно потому, что его недавно опять уволили…

Трагическим взглядом Адольф Дур(1) обвел народ. Он был одет в черное, и, странным образом, его рот тоже казался черным – причем, вовсе не ртом даже, а каким-то провалом. А когда он заговорил, из этого провала стали вылетать еле заметные черные облака, поднимаясь к ночному небу.

Примечание 1.

Адольф Дур – бывший министр, а также помощник и правая рука Злюэллы Григеннах. Окраинец, который всю жизнь прожил в другой стране. По многочисленным свидетельствам – садист, иногда бьет подчиненных кнутом. Сверхъестественная способность Адольфа Дура порождать ненависть вскоре была исследована учеными в соседних странах. Черная дыра, которую многие по ошибке принимают за его рот, передает мощное излучение, поражающее всех людей в радиусе нескольких километров.

***

Почему-то впоследствии никто не мог вспомнить, о чем именно он говорил. И, что совсем удивительно, не сохранилось ни одной записи. Очевидцы уверены, что в его речи встречались слова «справедливость», «свобода», «победим» и «больше терпеть нельзя». И много раз слово «другие». «Другими» Адольф Дур называл тех окраинцев, которые не умели красиво петь и не говорили на самом древнем в мире языке. Так случилось, что действующий правитель был одним из них. Им были недовольны. Правда, следует отметить что за всю историю Окраины ее жители ни разу не были довольны правителем, которого сами выбрали. Видимо, это такая же национальная особенность, как и пение. В общем, когда одетый в черное человек говорил со сцены, что «больше терпеть нельзя», толпа радостно гудела…

В конце выступления случилась еще одна неожиданность: Адольф Дур вдруг призвал всех начать прыгать. Он даже сам попрыгал по сцене. При этом он что-то крикнул в адрес тех, кто не прыгает. Большинству замерзших людей в толпе эта идея понравилась, а остальные здраво рассудили, что бесплатное печенье – это бесплатное печенье, и вообще, не уходить же теперь. Некоторые, правда, прыгать не захотели. Но на них стали недовольно коситься разгоряченные прыгающие, так что приходилось присоединяться, или уходить. Вскоре никого лишнего на площади не осталось.

Согревшимся от прыганья людям раздали печенье. А потом объявили о продолжении концерта: оно будет здесь и сейчас. И опять прозвучало что-то вроде «до победного конца». По периметру площади как по волшебству выросли ряды палаток со спальными мешками и даже с обогревателями, в центре рядов образовались полевые кухни, на сцену вышла новая группа...

Тем временем зрителей снова начали угощать – уже не печеньем, а напитками, крепость которых заставляла забыть о погоде, времени и даже ожидающих дома родственниках. В перерывах между группами со сцены говорили все желающие: рассказали о несправедливости жизни, о росте цен, о жене, которая изменила «с другим», о свободе и о скорой победе. Еще один человек пытался напомнить, что правителя уже скоро можно будет поменять на выборах, но ему стали кричать «позор», а затем какие-то охранники утащили его со сцены. На тут же устроенном «народном собрании» решили предъявить правителю ультиматум. Ультиматум оказался довольно коротким: «Уходи по-хорошему, или уйдешь по-плохому». Всем было тепло, шумно и весело. Так в Окраине началась революция.

II

Как появились маски

Каждый день на площади был похож на предыдущий. Отчасти это напоминало праздник: много музыки, много напитков и много печенья. В итоге случилось так, что уже очень быстро вся страна привыкла, что в главном городе Окраины идет революция. Революция стала новым способом провести время, вроде пикника на природе. Хотя, если бы на площади оказался беспристрастный наблюдатель, он бы отметил, что от этого пикника довольно много мусора. А еще беспристрастный наблюдатель отметил бы огромное черное облако, которое накрыло уже не только всю площадь, но и весь город. Оно росло каждый день, ведь каждый день в перерывах между выступлениями музыкальных групп на сцену выходил Адольф Дур, прыгал и обращался к собравшихся, называя их «борцами за свободу», не забывая также о словах «мы победим» и, особенно, о слове «другие». Небольшие черные облака одно за другим вылетали из его рта, и растворялись в волнах черного воздуха над головами людей.

Все это, без сомнения, отметил бы беспристрастный наблюдатель, но, к сожалению, ни одного такого на площади не оказалось. В какой-то момент обосновавшиеся там окраинцы решили не пускать на свою территорию посторонних – то есть всех прохожих, которые отказывались попрыгать на входе. В тот же день был отмечен первый подтвержденный случай изменения внешности.

Это случилось под вечер: на площадь попытались проникнуть две девушки. Они были «другими». Собственно, они не столько пытались проникнуть на площадь, сколько шли домой. По прямой дороге. Возможно, в силу рассеянности они забыли обойти толпу, или им просто надоело каждый вечер делать круг… В любом случае, их задержали на входе и вежливо предложили попрыгать. Девушки вежливо отказались. Может быть, в другой раз на этом бы все и закончилось, но именно в этот день борцам за свободу раздали очень много напитков и очень мало печенья. А еще борцам за свободу не понравилось, что девушки отказались прыгать. Ну а больше всего им не понравилось, что девушки были «другими». Поэтому они сделали то, чего, с их точки зрения, требовала борьба за свободу – раздели девушек и пронесли через всю площадь перед толпой. Пожалуй, здесь стоит отметить, что площадь была большой, а толпе девушки также не понравились. Поэтому мужчинам, которые их тащили, несколько раз пришлось остановиться, чтоб дать толпе возможность выразить раздетым девушкам свою неприязнь. В конце их выбросили с противоположной стороны площади, действительно сократив таким образом дорогу домой. Мужчины вернулись в толпу с трофеями: нижним бельем, телефонами – не для грабежа, конечно, а только чтобы позвонить друзьям девушек и поделиться с ними некоторыми подробностями – и вдруг, попав в свет фонарей, отпрянули друг от друга. Им показалось… Нет, им просто показалось! На секунду оцепенев, они с трудом заставили себя сделать несколько шагов и снова вышли на свет. Они переглянулись. Людей вокруг них резко стало намного меньше. И их вполне можно понять: лица мужчин изменились. Не веря своим глазам они смотрели друг на друга – на удлинившиеся потемневшие носы, на сросшиеся брови, на покрытые зелеными пятнами лица. Один из мужчин хотел прикоснуться к своему лицу рукой – и в ужасе отдернул ее: страшную, чужую руку с длинными черными ногтями…

***

Тем временем Адольфу Дуру приходилось нелегко. Он говорил по телефону, и его собеседницей была Злюэлла Григеннах(2). Она все еще держалась в тени, считая, что время явиться народу в образе спасительницы пока не пришло. Но Адольф нервничал, поскольку ситуация явно выходила из-под контроля. И сейчас он, отрывисто крича в телефон, как мог, старался быть убедительным…

— Ты должна выйти к ним. Нужно успокоить людей.

Длительность пауз между его репликами давала основания полагать, что собеседница тщательно обдумывала каждое свое слово.

— Да, сильно. Они тут взбесились все!.. Нет. Я тоже не понимаю. Морды вытянулись, противно смотреть. Люди боятся… Какая фигура речи? Я говорю, морды вытянулись! Покрылись пятнами… Я не знаю… Да, решай. Я перезвоню.

Однако через несколько минут Злюэлла перезвонила сама. На этот раз равностороннего диалога не получилось. Скорее, разговор напоминал улицу с односторонним движением, на которую занесло подержанную малолитражку, панически уворачивавшуюся от несущегося навстречу потока. Очень быстро Адольф стал запинаться, а потом – одновременно запинаться и суетиться.

— Стой! Что это ты говоришь?.. Я не буду. Исключено… Что? Сам? Он сам это сказал? Лично? Повтори… Так… Так… Понял. Сделаю. Конечно, не беспокойся! И… Передай Самаэлю Азраиловичу(3), что он может положиться на меня! Как он там? Как здоровье? Все-все… Понял.

Разговор был окончен. С выпученными глазами Адольф Дур спрятал телефон в карман. Он только сейчас начал осознавать размер волны, которую ему приказали оседлать. Размер, и субстанцию, из которой эта волна состоит. Он непроизвольно принюхался.

Примечание 2.

Злюэлла Григеннах, широко известная, как Злюля. Харизматичная личность, одно время крайне популярная в народе. Популярность резко снизилась после проведения неудачных реформ. Сверхъестественные возможности Злюэллы хорошо известны. Своей косой она может за восемь с половиной секунд задушить взрослого мужчину. Кончики ее волос ядовиты. Однако самое опасное ее оружие – это Умиление. Когда Злюэлла использует умилительную способность, тысячи людей перестают слышать, видеть и думать и впадают в экстаз. В этом состоянии они готовы на все. Впрочем, умилительную способность нельзя использовать слишком часто, поскольку от нее Злюэлла быстро стареет. Побочное действие умиления – радиоактивность.

Примечание 3.

Самаэль Азраилович Бабломойер (в народе и за глаза просто Сема) – самый влиятельный банкир Окраины, человек с репутацией успешного бизнесмена. О способностях Самаэля Азраиловича ходит множество слухов, однако пока они лишены достоверных подтверждений. Зато совершенно точно известен следующий факт: с ним не спорят. Никто и никогда. Все, что говорит Самаэль Азраилович Бабломойер, всегда выполняется. При этом, люди, которые сделали что-либо по его просьбе (или приказу?) сразу удивительным образом теряют краткосрочную память. Что же касается слухов, вот лишь некоторые из них: говорят, Бабломойер, никогда не расстается с двумя амулетами, и никто не знает, что это за амулеты… Говорят, что люди, которым он улыбается, ровно через час и шесть минут сходят с ума. Говорят, что он держит в подвале своего особняка чудовищ из сказок. Говорят многое. Но, в основном, шепотом.

III

Как появились маски (продолжение)

Какое-то время никто не прыгал. Не было песен, напитков и печенья. Дул ветер, а из невидимых за густым черным туманом туч шел дождь. Люди в толпе больше не веселились. Они старались не смотреть друг на друга, стоя в напряженном ожидании. Некоторые каждую минуту испуганно оглядывали свои руки. Редкие придушенные крики свидетельствовали о том, что руки не всегда оказывались такими, как обычно.

Наконец, на сцене снова появился Дур. Он подошел к микрофону и с некоторым усилием заговорил. Речь была короткой, и, возможно поэтому, ее запомнили. Он рассказал о необходимых жертвах, на которые приходится идти в борьбе за свободу. Он вгляделся в лица стоявших перед ним окраинцев, и, слегка вздрогнув, сказал, что пути назад нет. В этот момент за его спиной появилась фигура. Она медленно вышла вперед и стала рядом с говорящим. Злюэлла Григеннах могла своим появлением загипнотизировать толпу. Она молча стояла на сцене, а люди протягивали к ней руки. Умиление работало. В этот момент Адольф Дур мог говорить все, что угодно – его слова высекли бы на каменных скрижалях. И вот что он сказал:

— Дети мои. Я знаю, вы обеспокоены. Вы хотите услышать ответ, и я дам вам его. Не смотрите на себя. Смотрите на других. Вы знаете, о ком я. Ищите других! Найдите их. Вы победите, я верю в вас. Главное – помните: во всем виноваты другие.

Когда он закончил, в толпе появились люди, которые стали раздавать черные маски. Раздался тихий, постепенно нарастающий рокот. Угроза, звучавшая в этом рокоте, исказила тысячи лиц. Кто-то вскидывал вверх руки со сжатыми кулаками, кто-то начал прыгать, кто-то сжимал неизвестно откуда взявшееся оружие. Злюэлла ушла, но этого никто не заметил. Окраинцы, и мужчины и женщины, топали ногами и кричали, а потом, когда на площади не осталось ни одного лица, не скрытого маской, они сложили в кучу все найденные у себя карманные зеркальца и растоптали их. Теперь они были готовы.

Той же ночью начался штурм Здания Правительства. К всеобщему удивлению, правитель не оказал никакого сопротивления и сбежал. Он уехал один, бросив даже людей, которые его охраняли. Растерзав их, толпа в масках не испытала никакого удовлетворения: неделю голодавший волк, несомненно, не побрезгует мышью, но даже сожрав целое мышиное семейство, вряд ли почувствует себя сытым. Поэтому, покончив с соратниками бывшего правителя, окраинцы, разделившись на сотни, загоны и батальоны, продолжили охоту.

К утру весь город сошел с ума. Людей в масках становилось все больше, их уже стало намного больше, чем на площади накануне вечером. И их число увеличивалось. Каждый встречный превращался в своего или в «другого». Многие горожане – те, что считали себя предусмотрительными людьми – надели маски из солидарности, но быстро обнаружили, что этого недостаточно. Приходилось участвовать. А после участия маски становились действительно необходимы…

IV

Как сотник Панасюк слушал доклад

У сотника Панасюка с детства был скверный характер. Он не слушался маму, грубил папе, а что касается плохой компании – маленькому Панасюку не нужно было в нее попадать. Он сам был плохой компанией. Когда он подрос, его привычки стали вызывать серьезное беспокойство у соседей. «Вовка – говорили они – хватит глушить самогон с утра! И хватит закусывать молодым чесноком – озвереешь ведь. Возьми, закуси подчеревком. А лучше, найди работу!». Но будущий сотник Панасюк подчеревок не брал. Он смотрел на соседей мутными глазами и что-то бормотал сквозь зубы. И зачем-то купил ружье…

Если бы соседи к нему больше прислушивались, то и беспокоились бы они куда сильнее. Ведь пьяный, безработный (жена работала горничной в соседней стране – с того и жили) и несчастный Панасюк, глядя им в глаза, думал одно и то же: «Всих повбываю. Я ж вас, клятых, дистану… вогнем в мене запалаетэ…». Возможно, так бы он и жил дальше, и никакого особенного зла бы не причинил, если бы однажды, в середине декабря на сцену не вышел Адольф Дур. Он громко – в микрофон и рупор – говорил то, что Панасюк лишь бормотал сквозь зубы. Поэтому он очень быстро его услышал – одним из первых. А еще он стал одним из первых, кто надел маску.

Правда, к тому моменту, когда новое правительство наградило его медалью «За спалювання ворогив», маски уже не хватало: у сотника Панасюка были красные глаза, рос хвост, а левая ступня превратилась в здоровенное плохо пахнущее копыто. Поэтому он всегда ходил в особой форме, с просторными штанами и высокими ботинками, зашнурованными по колено. Своим подчиненным он внушал ужас. Его боялись даже спокойного, ну а если сотник был не в духе, то рядовые просто разбегались. Вот и сейчас, на втором этаже налоговой (которая во время карательной спецоперации против «других», превратилась в штаб гвардии) не осталось ни души. Гвардейцы толпились внизу и ожесточенно, но тихо спорили, кому из них подниматься к Панасюку с докладом.

***

А докладывать было что. Подкрепление не дошло. Прибыли всего семьдесят добровольцев из батальона «Соловейко». Остальные – около двухсот призывников-срочников – потерялись по дороге, причем подозревали их в самом худшем. В измене.

Наконец, юного гвардейца маска которого надежно скрывала прыщи и пятачок вместо носа, пинком послали наверх с докладом. Он с усилием проглотил комок воздуха и постучал в дверь. Выждал пару секунд и, не дожидаясь ответа (все знали, что сотник никогда не отвечает), зашел.

— Пане сотнику! Докладаю! Прыбулы новые бойцы. Из батальона «Соловейко».

Повисла пауза. Сотник не смотрел на гвардейца, непрерывно и без выражения глядя на стакан в своей руке.

— Пане Володымыру! – гвардеец кожей чувствовал острую нехватку позитива в атмосфере. – Такие хлопцы – уух! Кого хошь порвут!

Медленно и плавно, как наступают сумерки в октябре, сотник Панасюк поднял глаза. Пару секунд он молча наблюдал, как скрытое маской лицо пытается занять меньше места в пространстве. Наконец, он заговорил:

— Де остальные?

Теперь молчал гвардеец. От сиплого и лишенного какой-бы то ни было интонации голоса ему захотелось в туалет. Сотник смотрел и ждал…

— Пане сотник… це все… больше никого нет…

Снова пауза. И снова ее заполнил вошедший.

— Вы ж понимаете… там така сытуация… их же это, не кормят… пайки тилькы у спецбатальона есть. А солдатив приходится отпускать за едой. Вси ж на поезди едут… там остановка. Село какое-то. Мирное называеться… Они и тикают… Ну, не повертаються. Дэсь прячутся, а потим за нымы родные приыизжают… розумиетэ? Их теперь будэмо в розыск объявлять…

Ответа не было. Наконец, осознав, что опасность прошла мимо, докладывающий засуетился:

— Мы все зробымо! Объявлэння дадим. Мы не найдем, так другие найдут! Мылыция поможэ…

— НИКАКИХ ментов!

— Так… А? Шо?

— Никаких ментов. Сами все зробымо. Як тебе зваты?

Самое страшное.

— Я це… это… рядовый Пацюк, пане сотныку!

— Пишлы.

Они вышли в коридор и спустились к остальным гвардейцам, ожидавшим на первом этаже. Сотник Панасюк медленно обвел их взглядом и заговорил:

— Дезертыры… дезертыры сбегають не сами. Им помагають селюки. Кормят, а потим прячут. За деньги прячут. А ще прячут, бо не боятся… нас не боятся…

Сотник остановился. Все смотрели на него. Тогда он заговорил снова – отрывистыми резкими фразами.

— Берем джипы. Йидуть мои ребята из восьмой сотни. Йидемо в Мирное. Ищемо в сели дезертырив. Але це не все, – тут сотник улыбнулся, – есть ще одна задача. Селюки не должны бильше помогать дезертырам. Воны должны знать, що це нехорошо. Мы должны им це показаты.

Он развернулся и пошел к выходу. Но вдруг остановился.

— Новенькы, що тилькы прыйихали, йидуть з нами. Подывытесь, як дела делаются. И ты, – он посмотрел прямо на Пацюка, – ты с намы.

Через 10 минут колонна джипов выехала в направлении села Мирное…

V

Как люди в масках приехали в село Мирное

Было довольно тихо. Село Мирное, еще полчаса назад тонувшее в криках и треске, замерло. Это была напряженная, неуверенная тишина, готовая в любую секунду лопнуть, разлететься на тысячи осколков, зазвенеть в ушах… Это была испуганная тишина людей, спрятавшихся в погребах и на чердаках, и знавших, что их найдут. Угрожающая тишина тех, кто их искал – они уже устали шуметь, устали от криков, устали стрелять. И сейчас они отдыхали, набираясь сил для продолжения.

Как такового, сопротивления они не встретили. Дезертиров в селе оказалось мало. За многими еще накануне приехали родственники, другие разбежались по окрестностям, некоторые сами пытались добраться домой… Их осталось всего несколько десятков человек: одних на время приняли в семьях, а большинство – тех, кому некуда было идти – староста поместил в большом амбаре возле своего дома.

Помогать им старосте не хотелось: страшно было. Собственно, он и решил им не помогать, но в последний момент не смог. Поэтому он собрал беглых солдат у амбара и сказал: «Два дня. На третий день утром, если не уйдете, властям сдадим». Но два дня прошли, оставшиеся в селе солдаты со всеми перезнакомились и никуда не уехали; никто их и не сдал. А на четвертую ночь в село приехала на джипах восьмая сотня. Гвардейцы в масках на ходу стреляли из джипов в воздух, по крышам и по стенам домов, а когда из домов стали выскакивать люди – начали стрелять в людей. Если из домов никто не выскакивал, кидали гранаты.

***

В амбаре беглые солдаты попытались занять оборону: выбили доски, стекла и стали отстреливаться. Амбар взяли в кольцо, завязался бой. Гвардейцы стреляли из миномета и забрасывали в здание гранаты. Один из взрывов прозвучал приглушенно, внутри сразу загорелось пламя. Выбегающих из огня расстреливали. Кто-то заметил: «Добре горять!». Тема понравилась.

— Все равно ни на що не годни.

— Смажэни крысы не краще сырых.

— Главное – щоб нэ жыви!

Амбар сгорел быстро, оттуда больше никто не выбегал. Не осталось и людей на улицах. Все, кто мог, попрятались и замерли. Гвардейцы перестали стрелять. Наконец, все крики затихли. Наступила напряженная, неуверенная тишина…

Не торопясь, с автоматами наперевес, люди в масках обходили дома, сараи, погреба. Временами раздавались выкрики: «Ось вы де! А ну, выходьте!». Женщин и детей сгоняли в кучу, мужчин вели отдельно. Из домов, где находили военную форму, никого не выводили – стреляли внутри. Наконец, всех жителей собрали на главной площади, возле сельского Дома культуры. Это было самое обычное деревенское здание, большое, с маленькими окнами. Его обстреляли, но пока не штурмовали: ждали приказ. Внутри были те, кто жил поблизости, а также те, кто не пытался спрятаться дома: некоторые из них случайно остались живы. Сколько людей находилось внутри – никто не знал даже приблизительно.

***

Сотник Панасюк стоял на краю площади и курил. Дрожащего рядового Пацюка он держал рядом, также поблизости стояло несколько телохранителей. К ним подбежал гвардеец в пыльной одежде.

— Пане сотнику! Тут крысы окопалысь, выкурить не можем. Гранатамы йих, или шо?

Сотник не спеша затянулся.

— Не гранатамы, Мыкола. Несыть ще канистры.

Гвардеец отдал честь и убежал. Рядовой Пацюк вдруг с ужасом и откуда-то издалека услышал свой собственный голос.

— Пане… это… пане сотнику… ведь все уже. Дезертыров наказали… зачем канистры?

Неожиданно один из телохранителей оказался совсем рядом. Он тяжело дышал, и перепуганному Пацюку вдруг показалось, что тот на него рычит. Сотник ответил:

— Дезертыров мы покарали. А зараз мы покараемо тех, хто им помог.

— Но… но це ж жытели!

Телохранитель усмехнулся и покачал головой. Однако сотник спокойно объяснил:

— Це вже не жытели. Це – соучастныки. Зрадныки. Ты их жытелями назвал, отпустил бы. А там, может, ще дезертыры есть. Тогда це уже гнездо терорыстов. А ты их отпустил. А? Отпустил? – вдруг вышел из себя Панасюк, его каре-красные глаза загорелись. – Отпустил?!

— Ни! Ни! – закричал рядовой Пацюк. – Я не отпустыв бы! Я тилькы спросил!

Сотник странно спокойно на него посмотрел и почти теплым тоном ответил:

— Ну и добрэ. Спрашываты у нас не запрещено. Пишлы.

— Куды?

— Будешь рукой закона. Пора тоби, Пацюк, нашу вийну понюхаты…

VI

Как появились герои

На главной площади села все было готово. Мужчин и женщин держали в неплотном кольце, но под прицелом. Здание Дома культуры оцепили, возле выходов караулили взводы восьмой сотни и новички-гвардейцы из батальона «Соловейко». Изнутри не стреляли. Два человека в масках деловито облили из канистры дверь и углы дома.

Из толпы жителей кто-то закричал: «Что ж вы делаете, звери!». Сотник резко повернулся на голос, но приказывать ему не пришлось: говорящего уже вытолкнули и поставили на колени. Кто-то ударил его прикладом по голове. Рядовому Пацюку показалось, что удар был совсем слабый, и он не мог понять, почему от такого удара у человека из головы пошла кровь. Это был заместитель старосты. Самого старосты уже не было. Его застрелили двумя очередями, не опознав, а когда опознали, протащили труп по селу и через разбитое окно закинули в Дом культуры.

Заместитель старосты покачнулся, прополз пару шагов, и упал. Его снова подняли. Повернули голову к Дому культуры. Сотник посмотрел на рядового Пацюка.

— Давай, Пацюк.

Ноги не слушались. Рядовой медленно сделал шаг. Потом еще один.

Вдруг раздался голос. Женский, молодой и звонкий голос, который заполнил всю площадь.

— Что вы делаете?

Все замерли. Лица в масках переглядывались, но никого не видели.

— Что вы делаете?! – повторил голос. Наконец, ответил сотник Панасюк. Он весело усмехнулся и крикнул: «Ты де, дитечко? Ану йды до папы!».

— Я здесь! – ответил голос, и тонкая тень отделилась от стены и превратилась в молодую девушку. Ее золотые волосы слегка светились. А рядом с ней вдруг материализовалась еще одна фигура – странная, бочковатая и бородатая, как будто Дед Мороз надел военную форму, с автоматом в руке и почему-то трубкой в зубах. Фигура почесала живот и выдохнула: «Э-эх».

А девушка(4) снова заговорила. Ее голос обрел еще большую силу, от лица стало исходить свечение.

— В кого вы превратились?

Пауза была нарушена громким криком. «Стриляй» – заорал сотник и сам выхватил пистолет. Непрерывным треском захлопали выстрелы. Но с девушкой ничего не произошло. И со странным бородачом, стоявшим перед ней, и закрывавшим ее собой – тоже. В наступившей за смолкшими выстрелами тишине он хохотнул.

— Пулями нас не возьмешь, ребята. Пули меня боятся.

Девушка сделала шаг вперед. Свет от нее усилился. Голосом, в котором зазвучали колокола, она произнесла:

— Я обвиняю вас. Вы стали чудовищами, – от нее пошли волны света, – приговариваю вас… К ИСПРАВЛЕНИЮ!

Кто-то снова открыл огонь. Рядовой Пацюк почувствовал жуткую боль в лице, в области пятачка. Казалось, что его лицо медленно ломается. Такую боль можно почувствовать, если год не расти, а потом за две минуты наверстать упущенное. И это только физическая боль. Одновременно с ней пришла и другая: что болело, рядовой не знал, но потом говорил, что так, наверное, болит душа. Он извивался всем телом и не находил в себе силы для крика. Рядом с ним люди падали на землю, пытались срывать маски и били себя по лицу.

И тут раздался грохот выстрелов. Они были такими быстрыми, что обезумевшие гвардейцы принимали их за бесконечную автоматную очередь, но каждая пуля имела цель. Гвардейцев убивали по одному, выстрелами в лоб, и они умирали еще до того, как их тела оказывались на земле. Так продолжалось какое-то время, затем огонь прекратился. Выжившие, а их была примерно половина, просто стояли, глядя на свои руки, привыкая к боли по всему телу и боясь снять маски.

Через полчаса рядовой Пацюк очнулся. Он увидел заплаканное лицо какой-то женщины, она крикнула в сторону: «Еще один». К ним подошел тот самый, похожий на Деда Мороза бородач(5) с трубкой. Пацюк затрясся. Дед Мороз долго его разглядывал, затем сказал женщине: «Этот еще ничего. Хоть на человека похож». И наклонился.

— Тебя как зовут?

— Шо?

Несколько секунд рядовой бессмысленно таращился на его трубку. Потом он заплакал.

***

Тем временем примерно в шестидесяти километрах от села Мирное в сторону столицы быстро удалялся джип. После первого неудачного выстрела сотник Панасюк сделал несколько шагов назад и оказался з углом дома. Оттуда он быстро направился к джипам. Издали он наблюдал сияние над площадью и смерть своих людей. Теперь он ехал в столицу. Эта ситуация была не для него. Он ехал к правителям.

Примечание 4.

Девушку по имени Мария Благовещенская все знали под именем «Солнышко». Профессиональный юрист, она приобрела известность еще до того, как начали меняться лица, когда выяснилось, что ее нельзя подкупить – случай для Окраины сверхъестественный. Однако она оказалась способной на нечто большее. После частной встречи с Марией один министр добровольно ушел в отставку и признался в мошенничестве. Расследование показало, что в присутствии Солнышка люди теряют умение обманывать себя и находить оправдания своим проступкам. Естественной реакцией на это становится неотвратимое и полное раскаяние. После этого случая ее уволили, а министра восстановили, однако что-то в нем изменилось, и соответствовать своей должности он уже не смог.

Примечание 5.

Подлинное имя этого человека неизвестно. Его зовут по-разному, но известно, что сам он предпочитает прозвище «Дед Мороз». Бывший солдат, уже долгие годы занимавшийся разведением поросят и курением трубки. Так бы продолжалось и дальше, но однажды окраинцы запрыгали и надели маски. Вскоре в поросят прилетела граната, а заодно и в некоторых соседей. Тогда бородач взял старую военную форму (она сразу затрещала в области живота) и… в народе стали рассказывать о чудесах, которые совершил вроде как Дед Мороз. Дед Мороз обладает удивительной способностью, которая до сих пор не изучена и не имеет объяснения: он останавливает пули. Впрочем, сам он для этого не делает ничего, пули предпочитают останавливаться сами. Так случается, когда Дед Мороз в хорошем настроении. Когда он в плохом, пули разворачиваются и летят обратно – только еще быстрее.

VII

Совещание

Они вышли из внутреннего двора Здания Правительства и свернули на боковую улицу. Некоторое время шли молча. Это было так похоже на него: собрать внеочередное заседание кабинета министров, чтобы самому туда не прийти. Поэтому первым лицам страны пришлось идти к нему домой. Самаэль Бабломойер жил в старинном особняке в двух кварталах от Здания Правительства. Естественно, улицу он распорядился сделать пешеходной – очевидно, именно ради таких случаев. Первые лица страны шли к нему, как первоклассники в кабинет директора, и они знали, что все это знают.

Вообще, разгребать мусор должен был президент(6). По крайней мере, они на это рассчитывали изначально. Однако Бабломойер с ним дела не имел. Поэтому президент ездил на международные саммиты и говорил о свободе, а делать грязную работу приходилось его команде. Точнее, доверенным лицам Бабломойера, которые заняли главные государственные посты. Премьер-министром благодаря своей безвредности остался Алчений Лжеценюк(7). Адольф Дур успел даже пробыть несколько дней президентом, а затем занял пост спикера парламента, а самая популярная в народе партия уже давно была накрепко связана с именем ее основательницы...

На не успевшем начаться заседании кабинета министров должны были принять меры по поводу инцидента в селе Мирное. Там, по словам сотника Панасюка, случилось что-то невероятное. Несколько человек напали на элитный карательный батальон и перебили чуть ли не всех солдат. Это могло стать большой проблемой, поэтому желательно было переложить ее на чужие плечи. Но с Бабломойером такое не проходит. Поэтому они шли молча, стараясь не обнаружить своего беспокойства…

Примечание 6.

Президент. Как там его… После революции в Окраине появился новый президент – но, как говорили, «что он есть, что его нет…». Он мелькает в телевизоре и машет булавой, требует называть его «ваше высокопревосходительство» и вообще притворяется, что что-то решает. Так ли это на самом деле – пока неизвестно… Сверхъестественные способности у него пока не обнаружены – если не считать сверхъестественным богатство и много вооруженных людей.

Примечание 7.

Алчений Лжеценюк – объект шуток и зависти всей Окраины, человек, который при любых обстоятельствах сохраняет свою должность и удобный кабинет в Здании Правительства. Известен тем, что в детстве продал вставную челюсть своей бабушки за морковку. Член секты онанологов. В какой-то момент все обратили внимание, что Лжеценюк ухитряется сохранить лицо в ситуации, когда самые опытные люди остались бы без штанов. С тех пор он – талисман каждого правительства. Кроме того, его всегда можно выставить виноватым: все поверят, это будет недалеко от истины, а самому Лжеценюку никак не повредит.

***

Как обычно, первым нарушил молчание премьер-министр.

— Какая все-таки неприятность… даже поверить сложно, – и, как обычно, его спутники не ответили.

— Хотя Панасюку верить можно. Он верный человек. Может, не совсем человек, ха-ха?

Вновь никакого ответа. Спикер парламента бросил на него враждебный взгляд. Алчений нервно и подобострастно посмотрел на Злюэллу: «Но я не сомневаюсь, что мы с этим справимся! Мы же под твоим руководством, дорогая!».

Следующие полквартала прошли в молчании. Алчений поглядывал на свою спутницу, на ее облегающее платье из черной кожи. Он сглотнул и осмелился сделать комплимент:

— Кстати, ты выглядишь великолепно! Конечно, ты всегда великолепна, но сегодня даже еще лучше, чем обычно! Кожа тебе к лицу…

Злюля обернулась к нему с улыбкой. У Алчения застучало в висках. Все еще улыбаясь, она сказала:

— Алик! Хочешь пускать на меня слюни, пускай молча!

Еле слышно пробормотав «да что ты…», Алчений опустил голову. Адольф презрительно усмехнулся. Но Злюля еще не закончила.

— Вообще, бери пример с нашего мумика, – сказала она, кивнув на спикера, – он у нас профессионал по этому делу. Да, мумик?

Мумик не ответил. Он мирился с унижением, но ненавидел свое прозвище. Злюля была одной из первых, кто подхватил кличку «мумия», и он подозревал, что она сама ее придумала.

Как обычно, за наказанием последовала награда. Злюля вытянула руку и мягко положила ладонь ему на лысину. Затем она повернулась к премьер-министру. «Ладно, не завидуй – сказала она – ты тоже хороший мальчик». И положила вторую ладонь на лысину ему. Следующие несколько шагов она прошла чуть позади мужчин, держа ладони на их головах. Они пришли.

***

Если бы в дом к Самаэлю Бабломойеру вдруг явились непрошенные гости, их бы встретили существа, напоминающие сказочных чудовищ. Всех остальных встречала тетя Роза. Кем она приходилась Самаэлю – родственницей, или прислугой, или и тем и другим одновременно – никто не знал. Она была естественным барьером между ним и внешним миром. Довольно шумным барьером.

— О! Пришли! Заходите! Заходите! Семочка ждет!

Она ввела их в холл, а затем повела дальше, не переставая делиться новостями таким тоном, как будто пыталась голосом разбить посуду.

— Семочка так волнуется! Так волнуется! Он же почти ничего не ест! Я ему говорю «Семочка, ты же покушай!» А он не ест! Вы знаете, он так не волновался с тех пор, как сгорел тот… в этой… как ее… ну, вы поняли! В Пальмире!

Гости переглянулись. Им тоже тогда пришлось поволноваться. Впрочем, обошлось без особых последствий. Тем временем, крики продолжились.

— Люди ж тогда разное говорили! Нехорошее говорили про моего Семочку! Пришли журналисты, стали меня спрашивать… «А что вы думаете – говорят – об этих слухах, что господин Бабломойер стоит за сожжением людей в Пальмире?». Вообще распустились! Я им тогда ответила! Так им и сказала: «А что – говорю – у Семочки не может быть бизнес-интересов? Он большой мальчик! Если у него проблемы – он их решает!»

Тетя Роза остановилась, уперла руки в бока и орала, брызгая слюной.

— Сёма знает, что такое бизнес-интересы! Он умеет их защищать! Нечего было к нему лезть! Он такой впечатлительный! Он потом на меня кричал! Запретил с журналистами общаться! А я ж его защищала!

Наконец, она перевела дух. Подошла к двери кабинета и постучала.

VIII

Совещание (продолжение)

Самаэль Бабломойер сидел в кресле за рабочим столом. Он был крупным мужчиной с лохматой кучерявой гривой, сильно тронутой сединой. Заметив вошедших, он недовольно сощурился.

— Что, явилась? Мда, и телохранителей своих привела. Ладно, заходи давай. Рассказывай. Что у тебя?

Злюэлла заулыбалась и быстро подошла к столу. Ее напряжение выдавала только коса: по ней пробегали слабые электрические разряды. Зато от улыбки и кокетливой позы исходило легкое, едва уловимое Умиление.

— Вообще, это какой-то кошмар… Ну, то есть, там же еще не подтвердилось… может, источник наш с ума сошел! Но мне кажется… Самаэль Азраилович, я очень надеюсь, что вы (со второй попытки ей удалось даже произнести это слово с большой буквы), что Вы… примете меры. Нужно просто взять ситуацию под контроль. Ну да, появился там кто-то в этой деревне! Танками по ней проехать и все – считай, никто и не появлялся… Одно ваше слово, и…

Она замолкла. Хозяин некоторое время молчал. Потом усмехнулся.

— Врать не надоело? Что ж так паршиво врешь? – он резко повысил голос. – Ты мне эту фигню прекращай. Прекращай, я сказал!

Умиление исчезло. Вместе с ним куда-то подевалась и улыбка, и даже стройность. Черное кожаное платье больше не блестело. Злюля Григеннах стала похожа на нечто среднее между заключенной лагеря для беженцев и побитой молью крысой. Тем временем Самаэль продолжал.

— Мое слово она хочет. Перехочешь. Кто здесь правительство? Я или вы? Сами решайте. Как – вы знаете.

Совсем другим тоном, деловым и сухим, Злюэлла спросила: «Вы полностью отстраняетесь? Хотите, чтобы вас не упоминали? Хорошо, тогда какие у нас полномочия? Там же сложная ситуация. Если население начнет массово волноваться… Мы можем…» она сделала паузу.

— Ты не поняла? Я не отстраняюсь, меня там нет вообще! Полномочий у тебя – жри, пока не лопнешь. Сделаете заявление, скажете, появились террористы. А с террористами – методы соответствующие. Вы все, – тут впервые он посмотрел на Алика и «Мумика», – вы вообще давно с горшка слезли? Чтобы население не волновалось, надо население чем-то занять. Авиацией, там, да? Что, у вас самолетов нет? По трем деревням отработать против террористов, население это обычно как-то успокаивает…

Тут голос подал Лжеценюк.

— А… простите… извините, а как быть с этими? Ну, с волшебными… которые там появились?

Вздох.

— А никак. Сколько их, трое? Или аж четверо? Посмотрим, как они волшебно обделаются, когда все начнется, – тут он на секунду задумался, затем заговорил тихо и спокойно, – берите самолеты. Берите танки и пушки. И начинайте спецоперацию. Где – неважно, главное, что в разных местах. Выберите там пять или шесть мест. Поняли, да? Населенных пунктов. Работаете по ним одновременно. Через три дня про ваших террористов забудут, а если вспомнят – так чтобы их нам сдать. Все.

В этот раз голосом корпоративной этики был голос Злюэллы Григеннах. В нем даже можно было уловить далекие (но приближающиеся) нотки Умиления.

— Все понятно, Самаэль Азраилович. Вы очень хорошо и понятно все объяснили. Так быстро вы это придумали…

— Так, я повторяю для глухих: я тут не причем. Вы сами все и придумали… – тут он усмехнулся и почему-то добавил, – ну и уроды же вы! А теперь – все, я сказал.

Первые лица страны вышли за дверь, где их уже поджидала орущая тетя Роза. Она провела их к выходу.

IX

«Народна правда»

Журналист Леня Шпуньк сидел за своим рабочим столом в небольшой уютной квартирке в центре столицы и выбирал тему для очередной новости. Наступил спокойный теплый вечер, мягкий полумрак комнаты освещал только светильник на краю стола. Леня слегка пошевелил затекшими ногами, повернулся и крикнул в сторону кухни: «Дорогая! Можно тебя попросить? Сделай мне, пожалуйста, чашечку кофе!». Он с удовольствием прислушался к последовавшему легкому шуму, который раздается, когда готовят кофе. Ему было хорошо. Вернее, было бы хорошо, если бы не работа. Работать не хотелось совершенно… «Кофе!» – решительно подумал Шпуньк и вернулся к своему занятию: изучению иностранных новостей об Окраине.

Леня работал в газете «Народна правда», в которой вел рубрику новостей. Ему нравилась эта работа. Она оказалась намного проще, чем он предполагал в начале. За два месяца войны с другими, которую сейчас начали называть «борьбой с терроризмом» Леня ни разу не был на месте боевых действий – как бы широко ни трактовалось слово «место». В принципе, он мог почти не выходить из дома. Как оказалось, для создания новостей совсем необязательно быть свидетелем событий, о которых пишешь. Необязательно даже знать свидетелей.

Иностранные журналисты приезжали в самые опасные места Окраины, описывали происходящие события и брали интервью у очевидцев, причем все это они делали очень быстро. Затем, так же быстро, новости появлялись в иностранных изданиях. Там их поджидал Шпуньк. Сейчас он просматривал все самое интересное: пожары в Носовке после артиллерийского обстрела, в уличных боях в Июньске погибли семь мирных жителей, батальон «Зигрун» взбунтовался перед отправлением на фронт… все это годилось, но он знал, что стоило поискать еще. И нашел. Автобус, перевозивший беженцев из зоны боевых действий, уже почти добравшись до места следования, попал в аварию и перевернулся. Жертв было много.

Леня допил кофе и начал быстро печатать. Статья называлась «Мирные жители – новая цель террористов». Закончив, он перечитал текст, останавливаясь на удачных моментах. «Не в силах противостоять батальонам добровольческой армии в открытом бою, террористы находят себе иные мишени. Как сообщает штаб командования, авария была не случайным инцидентом, а спланированным терактом… …Погибший злоумышленник по имеющимся сведениям неоднократно выражал недовольство законными действиями властей и подвергал сомнениям правомерность ношения масок… …В ближайшее время его сообщники будут пойманы и преданы справедливому наказанию». Критически просмотрев написанное, Шпуньк вздохнул. Его все еще иногда смущали все эти «как сообщает…» и «по имеющимся сведениям», а больше всего «как стало известно из достоверных источников». Первое время он боялся таких формулировок, его преследовала мысль, что кто-то другой – может, журналист, или даже редактор – спросит, откуда все эти имеющиеся сведения, кто конкретно что-то сообщает и о каком вообще источнике идет речь… Но никто никогда не спрашивал, и он привык. А статья получилась хорошая. Сильная.

Правда, она могла быть еще сильнее, ведь на самом деле террорист погиб не один, а вместе с семьей, а причиной аварии стали в равной степени плохая видимость и болтающийся за машиной террориста прицеп с поросятами. Иностранный журналист сделал несколько фотографий с места событий, одна из них выглядела особенно жутко: окровавленный поросенок на фоне огня и покореженного металла. Почему-то иностранный журналист назвал эту фотографию символичной. Такие эмоциональные детали всегда делают репортаж более сильным, но упоминать о семье террориста Шпуньк не стал. Как и о прицепе с поросятами. Он отправил текст редактору, встал из-за стола и пошел спать.

X

Батальон «Мухтар»

Сотнику Панасюку давно не везло. После ситуации в Мирном, где он потерял весь батальон, его несколько раз допрашивали первые лица страны, а затем отправили на психиатрическую экспертизу. К счастью, это длилось недолго. Какой-то доктор начал с ним беседовать, но после первых ответов на тест Роршаха побледнел, затем задрожал и наконец выпроводил, выдав справку. Панасюк не сомневался, что за этим последует немедленный перевод на передовую, однако еще неделю прождал без дела. И только потом получил приказ. Странный приказ. Ему предписывалось подтянуть дисциплину в одном из добровольческих батальонов.

Если бы Панасюк был чуть лучше образован, возможно, он бы описал свою настороженность так: «странно, ведь это задание больше похоже на ссылку». В реальности он лишь всю дорогу ругался сквозь зубы. Это был действительно странный приказ. Повышением дисциплины среди добровольцев никто и никогда не занимался – нечего было повышать. Собственно, в этом и крылось главное достоинство батальонов. Отсутствие дисциплины у них принимало такие формы, которые вызывали у людей страх. Образцовым в этом смысле считался батальон «Мухтар».

Судьба батальона «Мухтар» стала следствием череды совпадений. Во-первых, его костяк составила банда, которая довольна быстро вычистила из своих рядов всех, кого посчитали «слабаками». Во-вторых, батальон, в силу путаницы в штабе, провел три карательных операции в первую же неделю своего существования. Наконец, в-третьих, и также по случайному совпадению, все эти операции оказались направлены против невооруженных людей. Это были операции такого свойства, от которых тошнит регулярные войска. В штабе их называли «повышением лояльности среди населения». Речь шла о поселках, освобожденных от сопротивлявшихся «других»: кому-то пришла в голову мысль, что используя семьи уцелевших врагов, их можно заставить сдаться. Именно реализацией этой мысли и занимались бойцы батальона до самого приезда Панасюка.

«Що ж воно за лайно таке буде…» – так философски размышлял сотник, по опыту зная, что ничего хорошего его не ждет. Со стороны отделение выглядело вполне обычным, даже слишком тихим. У входа никого не было. Впрочем, зайдя внутрь, Панасюк сумел составить цельную картину ситуации ровно за шесть с половиной секунд. Именно через этот промежуток времени в коридор вбежал сержант и остановился перед сотником, чтобы отдать честь. Но не смог этого сделать. Для этого пришлось бы поднять руку, а сержант передвигался на четвереньках. Он резко подскочил и издал несколько отрывистых рычащих звуков, затем ударил рукой по полу. «Га?!» – осведомился сержант. Его форма была разорвана, из дыр торчала серая шерсть.

Никогда раньше Панасюку не приходилось заниматься дрессировкой, но, кажется, некоторые характеры и некоторые ситуации просто созданы друг для друга. И он начал с того, что молча, не задумываясь, наотмашь ударил сержанта по лицу. А потом еще раз. Сержант взвыл и попробовал укусить его за руку, но сотник успокоил его пинком. Он не спешил. Над дисциплиной в этом батальоне придется как следует поработать.

XI

Как Леня Шпуньк попал на пресс-конференцию

Это был важный день. В здании Совета безопасности Окраины с утра толпилось непривычно много людей. С некоторой натяжкой происходящее даже можно было назвать суматохой…

Окраина уже довольно долго вела информационную войну сама с собой и, кажется, проигрывала. Изменить ситуацию потребовал лично премьер Лжеценюк. Он заявил, что действия батальонов гвардии должны широко освещаться в прессе, причем с информацией из первых рук. Это всех застало врасплох. Срочно организовали пресс-центр при штабе командования антитеррористической операции. На сегодня была запланирована пресс-конференция с участием заместителя начальника штаба. Впрочем, кто он такой, никто не знал.

На конференции предполагалось рассказать о последних достижениях в ходе операции, а также развенчать неприятные слухи о методах ведения войны некоторых батальонов правительственных войск.

***

Будильник зазвонил без четверти восемь. Леня Шпуньк вяло его выключил, затем, не отрываясь от постели, дотянулся рукой до края шторы и слегка потянул. В комнату проник сероватый свет. Второй этап. Леня потянулся и широко открыл глаза. Провел рукой по столу и, с непонятным чувством тревоги, встал и поплелся на кухню. На кухне он нашел бутерброд. Леня и Оксана – оба молодые и перспективные журналисты – поженились полгода назад и брак их оказался достаточно успешным, чтобы, уходя на работу первой, она все еще оставляла ему бутерброд. Но не больше. Леня приготовил кофе и с благодарностью съел бутерброд: он знал цену миру в семье и умел идти на компромисс.

За завтраком Шпуньк проверил новости. Потом не торопясь оделся и внимательно осмотрел себя в зеркале. Когда-то давно, до того, как все началось, он не любил видеть себя в зеркале, но сейчас… сейчас иметь зеркало, значило иметь привилегии. Зеркало было символом принадлежности к элите, которое могли себе позволить далеко не все журналисты. Вообще-то, даже те, кто мог, говорили, что зеркала – это непатриотично, и даже если, гм, «обстоятельства позволяют», все равно лучше всего выбрасывать их в знак солидарности с народом. Шпуньк говорил то же самое. Но в глубине души он подозревал, что зеркало есть не только у него.

Этим утром он увидел в зеркале примерно то же, что и всегда. Открытое лицо с правильными чертами и чуть длинноватым носом. Короткая аккуратная стрижка. Глаза… да, глаза немного подвели. Они никогда не отличались особенной выразительностью, а за ночь стали совсем маленькими. Ничего, могло быть и хуже. Самое время взять аккредитацию… На этой мысли Шпуньк похолодел. Он бегом бросился в спальню: на столе ничего не было. Пару секунд Шпуньк бессмысленно смотрел на стол. Он вдруг вспомнил своего приятеля-журналиста, который работал в том же издании, пока не потерял аккредитацию. После этого с ним явно что-то произошло – он не выходил на работу, а по телефону заговорил таким странным голосом, что Леня его не узнал. После этого приятель перестал выходить на связь. Говорили, что он ушел добровольцем в батальон «Мухтар». Это звучало странно, и Шпуньк предпочел не вдаваться в подробности. Главное – аккредитацию лучше не терять.

Поэтому сейчас он начал деятельно переворачивать комнату вверх дном. Десять раз посмотрел в сумке. Проверил кухню. Вытряхнул все карманы. Заглянул под кровать. Сел. Через несколько секунд он смог взять себя в руки настолько, чтобы позвонить жене.

— Привет, дорогая. Скажи, пожалуйста, ты не видела мою аккредитацию? Точно нет? – Леня опустил трубку, сделал пару вдохов, снова поднял ее и продолжил.

— Дорогая, а ты не могла бы проверить? Да, проверь, пожалуйста.

Во время паузы Шпуньк еще раз пошарил в карманах. Впрочем, без особой надежды.

— Что?! Говоришь, ты перепутала? Случайно взяла мою, а твоя была у тебя в сумочке? Дорогая, где ты сейчас? Да, выйди, пожалуйста, меня встретить. Я скоро буду. Очень скоро.

Положив трубку, Леня еще несколько секунд молча смотрел в пространство. Потом вскочил, схватил сумку и выскочил из квартиры. Времени было мало. Леня пробежал полквартала и оказался на проспекте Фильтраторов. Здесь было оживленное движение, которое, вызывало массу недовольства: улицу требовали освободить от транспорта и сделать пешеходной, а вместо памятника основателям города установить монумент, увековечивающий подвиг первого фильтратора Загорлюка: он смело ударил судью, еще когда не знал, что за это ему ничего не будет.Целых пять минут Шпуньк не мог поймать такси. Он ругался, мерз и мелко трясся, а еще, кажется, ощущал какое-то покалывание в лице. Наконец, такси остановилось.

Таксист, подобно всем остальным таксистам в мире, никуда не спешил. Несмотря на просьбы Шпунька и собственные уверения таксиста, что он делает все возможное, машина двигалась медленно и с некоторым оттенком безнадежности. Десять минут. Двенадцать. На месте. Шпуньк бросил мимо руки водителя деньги и вылетел из такси. Он почти бежал к редакции жены, а идущие навстречу прохожие старательно его не замечали. Слишком старательно. Он посмотрел на свои руки: ничего. Руки были в порядке. Шпуньк чуть-чуть успокоился и даже замедлил шаг. Видно, это не так уж и страшно. В этот момент он заметил жену. Она тоже его заметила – окинула ничего не выражающим взглядом. В руке она держала его аккредитацию.

— На, поросеночек.

— Спасибо, дорогая!

Целоваться не стали. Шпуньк, уже опаздывая, бежал на пресс-конференцию, сжимал в руке маленький черный диск, покрытый рунами и, если быть честным, не чувствовал ничего особенного. Но если бы он спросил, ему могли бы подсказать прохожие. С его руками действительно было все в порядке. Как и с цветом лица. Дело было в глазах. Они стали двумя нарисованными карандашом черточками. Тонкими черными черточками, которые легко не заметить. И сейчас, пока Шпуньк бежал, его глаза менялись. Появлялись ресницы, веки – как будто кто-то невидимой рукой рисовал прямо на лице.

Заходя на пресс-конференцию ровно за минуту до ее начала, Леня уже ничем не отличался от других журналистов, не выпускающих из рук аккредитации.

XII

Пресс-конференция

За столом сидели трое мужчин. Один из них, толстяк с лысиной, был пресс-секретарем штаба, другой по слухам оплачивал все происходящее, а между ними расположился солдат окраинской армии в военной форме и в маске. Слово взял пресс-секретарь.

— Мы все собрались, чтобы единогласно осудить варварские акты терроризму, которые участились за последнее время. Ээ… позорная тактика самообстрелов, яку применяют террористы – это новый вид войны, который ээ… в котором… что для них нет ничего святого. Эта тактика запугивания не может поколебать волю народа Окраины к победе и свободе, ээ… которая… для нашего народа превыше всего.

Кто-то в зале захлопал.Соседи покосились на него, но быстро опомнились, и вскоре помещение гремело от аплодисментов. Пресс-секретарь продолжил.

— Дякую. Но все-таки сейчас не время для сантиментов. Рядом со мной сидит человек, который ээ… может лично подтвердить мои слова. Участник боевых действий. Герой (аплодисменты). Из соображений безопасности я не могу назвать его имя и должность. Ээ… но она у него есть. Он расскажет о текущей ситуации.

Возникла пауза. Человек в маске явно не собирался что-либо говорить. Пресс-секретарь чуть обернулся к нему и ободряюще сказал: «Прошу». Человек в маске обвел зал внимательным взглядом и заговорил. Он говорил очень медленно, как будто каждое слово изобретал заново.

— Проблемы. В нас. Е… Мало снарядов… Дезертыры… Местные не помогают… Потери большие.

Пресс-секретарь резко наклонился и что-то зашептал солдату на ухо. Тот помедлил, подумал и продолжил.

— Но…В целом… Ситуация добра. Дуже добра. Пэрэмога не за горамы. Ну, все.

Кто-то в зале поднял руку.

— Задавайте вопрос.

— В недавнее время потери среди мирного населения резко выросли. Это дело рук террористов?

Ответил пресс-секретарь.

— Как я уже говорил, это часть новой тактики террористов. Она ээ… бесчеловечна и гибельна для них самих. Правительственные войска никогда, я повторяю – никогда – ээ… не наносили ударов по жилым районам. Это может подтвердить ээ… сидящий рядом офицер.

Он посмотрел на солдата в маске. Солдат молча посмотрел на него.

— Ведь так?

Солдат кивнул.

— Хочу подчеркнуть, это информация из первых рук. Следующий вопрос. Да, вы.

— Вопрос офицеру: вы озвучили несколько проблем, которыми столкнулись наши войска. Какую из них вы можете выделить, как самую важную?

На этот раз пресс-секретарю ответить не удалось: он уже открыл рот, когда окраинец в маске медленно, но необратимо заговорил сам

— На данный момент. Главна проблема… Це корректировщики.

Пауза. Видя, что этого недостаточно, солдат продолжил.

— Корректировщики вогня. Их жители бьют. Другие. Предатели… Трудно найти… Корректировщиков. Не хоче никто. Но мы… И без них справляемся.

— И как вы это делаете?

— А так и делаем. Стреляем и все. Главное – большой калибр.

Снова возникла пауза, но ее почти сразу заполнил пресс-секретарь.

— Прошу учесть, что данная информации содержит секретные сведения, ээ… разглашение которых может нести угрозу государственной безопасности. Я рассчитываю на ваш профессионализм. Да, еще вопрос?

-Когда вы планируете закончить операцию и очистить страну от террористов?

На этот вопрос также ответил офицер.

— Рано ще. Террорыстив много. И новые появляются… Недавно… пацана привели. Вроде малый еще… А вже террорыст. На камеру пушку снимал… Треба целиком места зачищать. Тогда толк буде.

— Ну что ж – торопливо и нервно заговорил пресс-секретарь – на этом предлагаю закончить общение. Уверен, ээ… это не последняя наша встреча. Теперь прошу всех встать.

Все поднялись со своих мест. Приложили руки к сердцам и запели государственный гимн. Пресс-конференция закончилась.

***

Вечером следующего дня Самаэль Бабломойер сидел в своем кабинете и смотрел новости. На репортаже о пресс-конференции, посвященной антитеррористической операции, он сделал погромче. Потом выключил телевизор и позвонил.

— Ну? Ты смотришь? И что скажешь?.. Так, молчи лучше. Молчи, я сказал. Мне таких репортажей не надо… Какие надо? Надо, чтобы были факты. С картинками. Чтобы в напряжении держать. Почему журналистов нет на передовой? Ты что, не можешь их отправить? Пусть там журналистов убьют, а мы об этом напишем… Вот, террористы убили безоружных журналистов… Что, уже отправляли? И что? Как, не убили… Что ты мне рассказываешь, каким чаем поили? Слушай меня. Ты ищешь проблемы? Подумай… Если не ищешь, не надо мне такого рассказывать… Я сказал, что надо. Надо, чтобы убили. Журналистов, да. Чтобы видно было, как опасно там… Не знаешь, как? А ты думать попробуй. Это могут быть террористы, переодетые в наших солдат. Маски надели, и все… Нет, у тебя точно что-то с мозгами. Переодетые в наших солдат, говорю. В масках, то есть… Конечно, ты их не отличишь. В этом все и дело! Что, дошло? Рад за тебя. Отправь на передовую пару человек. А на полпути их террористы перехватят. Засаду устроят… Так, ты меня в это не вмешивай. Меня, считай, что нет. Все сами сделаете. Я проверю.

XIII

Война

Указом президента были созданы пять мобильных бригад. Предполагалось, что в них войдут артиллерийские расчеты и бронетехника окраинской армии, а также батальоны добровольцев. Это должно было обеспечить профессионализм и огневую мощь в сочетании с энтузиазмом в выполнении не самых приятных операций. Однако логичный план сразу начал давать сбои. Офицеры регулярной армии отказывались иметь дело с добровольцами. У них нашлось немало веских доводов: плохая физическая подготовка, недостаточная мобильность, отсутствие дисциплины… Ситуацию пришлось решать лично премьер-министру. Он сделал несколько неприятных телефонных звонков и несколько кадровых перестановок. После этого мобильные бригады, наконец, сформировали.

Но и это не принесло ожидаемого результата. После долгого и запутанного маневрирования, батальоны добровольцев неожиданно попали под дружественный огонь. А на следующий день еще раз. Особенно досталось батальону «Зигрун», потерявшему около трети состава в результате ночного артиллерийского обстрела. Это вынудило правительство пойти на неприятное и рискованное решение: свести участие армии к минимуму, доверив танки и артиллерию добровольцам. Потери от дружественного огня стали еще выше, поскольку неподдельный энтузиазм и взаимные упреки в недостаточном патриотизме способствовали тому, что отдельные подразделения начали соперничать и не стеснялись завязывать перестрелки, но и цель операции была достигнута: бригады начали действовать.

Они производили обстрел ближайшей деревни, затем занимали ее и зачищали от террористов (иногда даже встречая сопротивление). И двигались к следующей деревне. Размер страны позволял делать это одновременно в нескольких местах сразу. Такая простая тактика оказалась крайне эффективной. Во-первых, экономические проблемы получалось списать на войну, во-вторых, количество «других» позволяло проводить операцию почти бесконечно. А в-третьих, теперь оставалось лишь дождаться ответных шагов противника.

***

В джипе, еще недавно принадлежавшем одному из сотников (толстому, покрытому чешуей и удивительно стойкому к раскаянию. Времени не было, пришлось его пристрелить) сидели двое мужчин и девушка. Девушка, которая слегка светилась, все время повторяла: «Быстрее!». Ее сосед – толстяк с бородой – пытался ее успокоить, в то время как второй мужчина молча смотрел на дорогу и жал на газ.

— Тихо, Солнышко. Сказали же: все равно не успеем.

— Мы должны! Там люди! Сколько еще?

— Ты же спрашивала. Полчаса еще. Если дорога не испортится.

— Стой! Слышите?

Где-то вдалеке послушался едва заметный грохот.

— Быстрее!

Наконец, сидящий за рулем обернулся. Он был худым, даже изможденным, чему способствовало грустное выражение лица.

— Солнышко. Когда мы приедем, мы сделаем все, что нужно. Но мы не успеем.

Девушка замолчала. А через несколько минут снова попросила ехать быстрее…

Они не успели. Когда джип добрался до очередного крошечного городка, пожары начались уже в нескольких местах. Тушить их было некому: люди прятались по подвалам, хотя некоторые храбрецы выскакивали на улицы, чтобы подобрать раненых и притащить к остальным. Но до штурма еще не дошло. Городок обстреливался издали, люди в масках сюда пока не добрались. Джип, не останавливаясь, промчался по паре боковых улочек и выехал на другую сторону городка.

— Вон там! Северо-запад, примерно двенадцать километров! – крикнула девушка.

Там, на поросшем лесом холме, располагалась батарея старых 152-миллиметровых пушек. Оттуда обстреливали город и, несомненно, оттуда же после обстрела должны были появиться люди в масках. Джип ехал прямо к холму. На полпути к нему вокруг джипа стали падать снаряды. Бородач нахмурился. Траектория снарядов неуловимо изменилась, они стали падать дальше. Через секунду с холма раздались испуганные вопли, а еще через четыре с половиной минуты джип остановился у его подножия. Худой мужчина с грустным лицом бросился к ближайшему кусту, а двое других стали подниматься на холм. По ним пару раз выстрелили, но быстро перестали.

— Они что, убегают? – спросила девушка.

— Видно, узнали. Вот это я называю уважением.

Сверху раздались единичные, но удивительно частые, равномерные выстрелы. Как обычно, Стрелок(8) их опередил. Когда они поднялись на холм, там не было никого, кроме Стрелка, зато все поле усеивали убегавшие окраинцы в военной форме и в масках. Но они были еще недалеко. Солнышко подняла руку. Свет усилился. Солдаты стали останавливаться. Некоторые падали на колени, другие катались по земле… Стрелок молча наблюдал. Он знал, что вернутся не все. Некоторые сойдут с ума, и тогда он еще понадобится. Он обернулся к бородачу.

— Эй, Дед Мороз! Займись-ка пушками.

Дед Мороз не заставил себя упрашивать. Оно подошел в ближайшей гаубице и строго на ее посмотрел. Ствол заметно дрогнул. Он посмотрел еще серьезнее, и ствол слегка скривился.

— Вот зараза… — пробормотал Дед Мороз. Он замахнулся на гаубицу. Ствол выгнулся дугой, затем завязался узлом и упал на траву. Дед Мороз прошелся вдоль батареи, исподлобья поглядывая на пушки, что-то ворча себе под нос и время от времени пиная лафеты. Через пять минут на месте орудий валялись скрученные куски железа, над которыми триумфально возвышались нетронутые колеса. Для того, чтобы разобраться с брошенными ружьями хватило нескольких секунд и одного грозного взгляда. Все было кончено.

Примечание 8.

В детстве Стрелок рос романтичным, мечтательным мальчиком. Больше всего он любил играть в солдатиков, в индейцев, в крестоносцев – в любые игры, где были две стороны. И всегда играл на стороне слабого. Когда он вырос, то поначалу не обнаруживал необычных способностей. Но потом у людей вдруг стали меняться лица, и Стрелок, как обычно, начал играть за слабых. И выяснил удивительную вещь: он обладал всеми способностями героев, о которых мечтал в детстве. Он был неуловим, как индеец, точен, как Робин Гуд, обладал проницательностью Цезаря и мудростью Октавиана.

***

Через полчаса они въехали в город. Жители уже начали появляться на улицах, кто-то тушил пожары, кто-то оказывал помощь раненым. Вокруг Солнышка мгновенно образовалась толпа, люди хотели к ней прикоснуться. Деду Морозу также досталось немало внимания, в основном, со стороны детей.

— Дед Мороз, а ты меня покатаешь?

— А правда, что тебя пушки боятся? А почему?

— Дед Мороз, а это твоя невеста?

Дед Мороз сидел на вынесенном на улицу стуле, на каждом колене держал по ребенку и курил трубку. Картинку портил только переброшенный через плечо автомат.

Тем временем Стрелок, который вышел из машины чуть позднее, стоял в стороне и молча осматривал улицы. Именно он первым заметил человека, который растерянно говорил по телефону. Он подошел к говорящему и спросил, что случилось. Затем торопливо подвел его к друзьям.

— Слушайте его, – громко сказал Стрелок, – все слушайте.

Человек уже не говорил по телефону. Он обвел всех тяжелым взглядом.

— Из Кузнецка звонят. У меня там сестра живет. Их обстреливают. Сестра говорит, с самого утра из пушек стреляют, в соседнем квартале дом разнесли…

Он умолк. Воцарилось молчание. Солнышко спросила: «А до Кузнецка сколько?». До Кузнецка было около трехсот километров. И ведь это – не деревушка, а огромный город, второй в стране. Зачем по нему стрелять? В любом случае, надо было срочно выезжать. Дед Мороз и Солнышко сели в машину, а Стрелка остановил какой-то мужчина. Он говорил возбужденно и сбивчиво.

— Стойте-стойте! Я здесь тоже… родственникам позвонил, волнуюсь ведь. Мало ли, что там? А они мне говорят: «Да, у нас тоже. С утра…» – говорят.

Выяснилось, что мужчина говорит о селе Носовка. Его также обстреливали, причем стрельба началась в то же самое время, что и в Кузнецке. Напуганные люди стали обзванивать своих близких. Через несколько минут на улицах началась плохо скрываемая паника. Под артиллерийскими снарядами находились одновременно пять или шесть населенных пунктов – и это только со слов жителей одной деревни! Возможно, стоило сесть и подумать, но времени не было. Стрелок и его спутники сели в джип и поехали в Носовку – просто потому, что она находилась ближе остальных.

XIV

Как Леня Шпуньк попал в плен

Довольно неожиданно Леня Шпуньк получил задание отправиться на передовую и сделать репортаж с места проведения антитеррористической операции. Вместе с ним направили оператора. Леня удивился, поскольку раньше никаких выездов на места ни у кого не бывало, но, как следует подумав, решил, что лучше согласиться. Ему уже давно светило повышение, и это задание выглядело как мостик, переброшенный к креслу помощника редактора.

Они выехали из столицы утром. К вечеру остановились переночевать в захолустной гостинице, потом отправились дальше на восток. А часа через два машину остановили. Солдаты в масках потребовали выйти, связали руки за спиной и повели куда-то с дороги. Вдруг за спиной послышался взрыв. Леня развернулся, и увидел, что пустую машину расстреляли из гранатомета. Оператор в панике бросился бежать и через несколько шагов получил три пули в спину. К нему подошел один из солдат. Поднял тело и посмотрел на лицо. Потом плюнул и процедил: «Другой». Шпуньк понял, что, кажется, произошла ошибка.

***

Один из солдат все пытался почесать подбородок. Мешала маска. Несколько секунд окраинец пытался чесаться через ткань, затем начал рвать ее пальцами. Он ухватился за край прорези для рта и сильно дернул. Маска разорвалась. Солдат отшвырнул ее в сторону и, сопя, принялся обеими руками скрести заросший темно-серый бугристый подбородок. Шпуньк всмотрелся в его лицо. И не поверил своим глазам.

— Костик, ты?

Костик подскочил к Шпуньку, обнюхал его и зарычал. Да, это был он. Константин Честиков, бывший помощник редактора в «Народной правде», старый приятель. С тех пор, как он потерял аккредитацию, многое изменилось. Сейчас он смотрел на Леню налитыми кровью глазами и, кажется, собирался его… укусить?

Нет, он замахнулся рукой. Шпуньк торопливо закричал: «Костик, это же я! Леня! Помнишь, как мы с тобой на корпоративе на Новый год напились и оператора побили? Это я!».

— Дрр-ругой! – сказал Костик. И снова зарычал.

— Нет, не другой! Я такой же. Это все аккредитация! Это она так действует, ты же знаешь…

Леня в отчаянии дернулся навстречу мохнатому чудовищу.

— Возьми ее. Видишь, она здесь, под майкой висит. Сними!

Медленно, настороженно, окраинец протянул руку и вытащил из-под майки маленький черный диск. И стал дергать его, пытаясь оборвать ленту. Но потом сообразил и снял через Ленину голову. Он пристально смотрел на диск. Затем швырнул его об стену и прыгнул сверху. Аккредитацию легко можно было сломать двумя пальцами, но растоптать оказалось трудно. Бывший помощник редактора взвыл и начал колотить диск прикладом ружья. Тоже напрасно. В конце концов, он схватил его зубами и разорвал. И стал прыгать на обломках. Потом он повернулся к Шпуньку. Из последних сил тот попытался ему улыбнуться.

— Видишь? Теперь ее больше нет. Я такой же, как все.

— Дрругой!

— Постой… нужно время. Пожалуйста! Дай мне время. До утра, хорошо? Утром посмотришь! Я такой же, как ты! Утром…

— Утррром… – Костик пристально посмотрел на него, развернулся и вышел.

***

Через час привели еще пленных. Террористы плакали и детскими голосами звали маму. Шпуньк недовольно на них покосился, понимая, что поспать ему не дадут. И оказался совершенно прав.

Посреди ночи в сарай вбежали солдаты и выволокли одного из подростков наружу. Раздавшиеся вскоре крики были не просто несовместимы со сном – они занимали в голове Шпунька все пространство, сосредотачивали на себе все его внимание. Когда окраинцы посчитали, что их пленник достаточно наказан за то, что ему не нужна маска, они пришли за следующим. Тот так испугался, что даже не мог закричать. Он смотрел на них, не отрываясь, пока один из солдат не ударил его по лицу, и тогда захныкал. Его снова ударили.

— Ррано ревеш, – сказал окраинец, – потим ревиты будеш.

И его тоже выволокли за дверь. Почему-то его слегка капризное, беспомощное выражение лица не выходило у Шпунька из головы. Чувствовалось, что парень был у родителей любимчиком. Так же, как Леня. Он закрывал глаза – и видел перед собой зареванного подростка, шепчущего «маамочкаа». Снаружи стало довольно тихо. Криков не было, доносился только непонятный равномерный глухой шум. Наконец, раздались шаги. Дверь сарая снова открылась, и солдаты втащили внутрь два тела. Раскачали их и бросили к стене. Потом подошли к третьему.

— Ты ж не никуды не спешиш? Мы трохы устали, завтра продолжим.

И ушли.

Тела не шевелились. Шпуньк ждал, когда оставшийся паренек подползет посмотреть, как они, но тот лишь прижимался к стене и смотрел перед собой пустыми глазами. Леня смотрел на него с растущим раздражением. Один из лежащих слегка дернулся. Он вытянул руку и перекатился на спину. Его лицо попало оказалось освещено мягким лунным светом. Третий пленник взвыл и отполз подальше, а Леня резко отвернулся. Его напугала не кровь, не беспорядочные порезы на лице, а отсутствие зубов. Это было как-то слишком… Слишком бесчувственно. Он представил себе человека в маске, методично выбивающего пленнику зуб за зубом, иногда останавливаясь, чтобы отдохнуть. Он отвернулся к стене. Заснуть удалось уже под утро. И ему приснился странный сон. В этом сне был Шпуньк – солдат в маске, и был Шпуньк – журналист с обычным лицом и ясными глазами. Шпуньк-солдат бил Шпунька-журналиста, а тот кричал и просил отпустить его. А откуда-то со стороны на них смотрел еще один Шпуньк и думал: «Это неправильно».

Леня проснулся с мокрым лицом и соленым привкусом во рту. «Возможно, я плакал ночью» – подумал он. Это «возможно» являлось простой данью мужественности. Во сне он ревел в три ручья, и прекрасно это понимал. Что с ним происходит?

Времени подумать не оказалось. Дверь распахнулась и вошли солдаты. В одном из них Леня, несмотря на маску, узнал Костю. Его схватили за шиворот и потащили к выходу. Леня попробовал вывернуться, чтобы посмотреть на других пленников, но не сумел. Его прислонили к стене. Костя медленно взял его за волосы и поднял голову повыше. Солнце падало Шпуньку на лицо. Костя молчал. «Бачите, хлопцы?» – Наконец сказал он. Затем он достал нож. «Ремни разрежет, – с облегчением подумал Леня, – отпускают меня!».

Раздался тихий звук. Ремни остались на месте. Леня захрипел, от перерезанного горла было куда больше шума, чем от короткого движения ножа. Его голова запрокинулась, и Леня Шпуньк умер, так и не осознав, что произошло. Его лицо побледнело и осунулось, и на нем отчетливо выделялись широко раскрытые ясные глаза.

XV

Армия Сопротивления

Помятый и грязный джип был припаркован кое-как, заехав передними колесами на тротуар. В «кафе», состоящем из трех столиков под зонтиками и холодильника, было всего три посетителя, да и к ним это определение подходило с большой натяжкой. Дед Мороз в порванных штанах потягивал пиво из бутылки и одновременно пытался набить трубку, ругаясь, так как у него слишком дрожали руки. Стрелок, казалось, целиком состоял из мешков под глазами и небритости. Солнышко почти не светилась, а ее кожа приобрела слегка нездоровый бледно-зеленоватый оттенок. Прошла неделя с тех пор, как они выехали в Кузнецк. За эту неделю они побывали в восьми местах и отразили десять нападений, проспав, может быть, тридцать часов на троих. То есть, явно недостаточно.

— Надо что-то делать, – произнес Стрелок.

— Давай… – поддержал его Дед Мороз, – может, по домам разойдемся?

— Мы не справляемся. Надо что-то делать…

— А я тебе давно говорю, что мы не справляемся. Что завязывать пора. Но ты же не слушаешь. Ты ж у нас такой: «А погнали через полстраны людей вытаскивать!».

— Я никого здесь силой не держу! – резко ответил Стрелок.

Дед Мороз ответил примирительным тоном.

— Да знаю… Но ты это… Когда ел в последний раз? Я вот вчера утром. На Солнышко посмотри. Мы ее уморили уже.

— Ничего подобного! – возразила Солнышко гордо, но тихо. – Я в порядке!

— Надо что-то делать…

Хуже всего, что менялось отношение к ним людей. Это становилось заметно. Когда они приезжали слишком поздно и могли только вытащить тела из-под обломков домов, им в спину бормотали: «Как спасать некого, так они и приехали...». Но вчера они приехали вовремя. Случайно, направляясь к Полянску, проезжали село Земляничное как раз тогда, когда начался обстрел с воздуха. И они ничего не смогли сделать. Стрелок и Солнышко были бессильны помешать самолетам разбомбить целую улицу, а Дед Мороз мог лишь защитить тех, кто стоял рядом с ним – и на их глазах бомба попала в машину и разнесла ее так, что сложно было даже понять, сколько в машине ехало пассажиров. А потом, когда обстрел кончился, какой-то подросток подошел к Стрелку и сказал: «Они прилетели, потому что здесь вы!». И ударил его по руке. Жители даже не позволили помочь нести раненых. И они уехали, а сейчас узнали, что наутро Земляничное обстреляли снова. Впрочем, возвращаться туда не имело смысла: ехать далеко, а вокруг Полянска сосредоточились крупные силы окраинской армии. Все утро Стрелок, Дед Мороз и Солнышко провели в пригородах, выискивая и уничтожая артиллерийские расчеты солдат. Это было нетрудно, но они не успевали.

— Надо что-то делать, – повторил Стрелок. Он сидел, скрестив руки и глядя на опрокинутый пластмассовый стул, – и я знаю, что. Но не хочу.

— Дед Мороз и Солнышко переглянулись и уставились на него.

— А ты предложи… – сказал Дед Мороз, – может, мы захотим.

— Нужна армия. Придется ее создать.

Наступила тишина. Ее нарушила Солнышко.

— Ты прав, как-то не хочется, – помолчав, она добавила, – но это необходимо.

***

К шести часам вечера на небольшой площади далеко от центра Полянска собралась толпа. Конечно, толпа могла бы быть и побольше, но ее мог напугать прогноз погоды, обещавший на вечер небольшой дождь. Ну и боязнь авианалета тоже не следует сбрасывать со счетов. Тем не менее, многие пришли, чтобы услышать, что им скажет Стрелок.

Ровно в шесть он вышел на середину площади и стал на клумбу, чтобы его было лучше видно. Грустно оглядел собравшихся и заговорил.

— Я попросил вас прийти сюда, чтобы кое-что сообщить, – он вздохнул, – мы с друзьями уже долгое время ездим по стране, пытаясь сделать все, что в наших силах, чтобы… чтобы вас перестали убивать, – еще один печальный вздох, – но наших сил недостаточно. И мы хотим обратиться к вам. Я думаю, что сейчас нужно объединить усилия. Да, солдат гораздо больше, они лучше вооружены. Я понимаю, что многие никогда не вернутся домой, – на этих словах люди стали переглядываться, – но если есть хотя бы небольшой шанс остановить безумие, мы должны им воспользоваться. Это… Это дело чести.

Стрелок продолжал грустно говорить о чести и связанных с ней мрачных перспективах, а площадь потихоньку начала пустеть. Когда он закончил, слушателей осталось меньше половины. Стрелок повернулся к своим друзьям. Дед Мороз подошел к нему и хлопнул по плечу.

— Ты просто зажег! Столько энтузиазма! Вот когда умеешь, тогда умеешь, ничего не скажу. Прямо воодушевил!

Мимо прошла Солнышко.

— Я скажу, – бросила она, – и встала на клумбу.

— Ты откуда? – она ткнула пальцем в стоящего напротив молодого парня.

— Я? – растерялся тот. – Я ж почти местный. Из Подбельцево приехал.

— Родился там?

— Да… и школу закончил.

— Нет больше твоей школы, – голос Солнышка прозвенел над площадью, и наступила тишина. Парень молча смотрел на нее.

— Мы были в Подбельцево. Сегодня ночью, еще до рассвета. Школы там нет. Ночью мимо твоей деревни проезжала колонна танков. Там теперь не только школы нет, – Солнышко оторвала взгляд от оглушенного парня и посмотрела на толпу, – у кого есть родственники в Андреевке? Поднимите руки.

Несколько рук поднялись над головами. Она впилась в них глазами.

— Позвоните родственникам. Узнайте, все ли у них в порядке. Андреевку бомбили с воздуха вчера вечером. А в Земляничном родственники есть? Их тоже бомбили. Вчера, и сегодня тоже. А в Носовке? Носовку обстреливали три раза за последнюю неделю. Может быть, там стреляют сейчас, – Солнышка сделала шаг, слегка наклоняясь к людям.

— А как насчет Полянска? Вы знаете, что Полянск окружен с трех сторон? Что будет, когда мы уедем? А мы уедем. В Носовку, в Кузнецк, в Июньск! Мы уедем, и что вы будете делать, когда здесь, на этом месте будет стоять танк и целиться в ваши дома? Может, пора защитить себя?

Становилось шумно. Люди дрожали от напряжения, и эта дрожь заставляла саму землю вибрировать. Солнышко продолжала.

— Вы знаете, что люди в масках вас ненавидят. Сначала они хотели унизить вас, теперь хотят убить – и они не оставляют вас в покое. И не оставят. А вы? Вы ведь их даже не ненавидите?

— А что их ненавидеть, – крикнул кто-то, – жалкие они.

Многие засмеялись. Это была разрядка. Причем не только для людей: земля перестала дрожать, а Солнышко вдруг улыбнулась и засветилась спокойным мягким светом. Этот свет передался ближайшему к ней человеку, потом еще одному, пока все люди не стали излучать едва заметный свет. Солнышко заговорила снова, на этот раз мягче. Но в каждом слове звучала уверенность.

— Вы не испытываете ненависти, и это хорошо. Это правильно. Но вы можете защищаться. И вы должны защищать своих близких. Сейчас пришло время защищаться от тех, кто вас ненавидит. Мы вам поможем. А теперь, – она деловито сошла с клумбы, придвинула один из пластмассовых стульев и достала карандаш и блокнот, – становитесь в очередь и записывайтесь, – еще одна улыбка, – в защитники.

***

Через пятнадцать минут Солнышко подошла к Стрелку и тихо отвела в сторону.

— Пятьдесят семь человек записалось, – довольно сказала она, – из них одиннадцать бывших военных, один полковник. Ты знаешь, они ведь мирные люди, но если надо… В общем, думаю, все не так уж плохо! А еще они хотят собрать деньги, собрать продовольствие и собрать старую одежду. Может, откроем детский дом, когда все закончится?

Стрелок смотрел на нее и молчал. Он выглядел усталым. Потом он слегка усмехнулся.

— Зря мы все пушки поломали. Пригодились бы.

— Ничего. Еще отобьем.

— Да. Зенитки бы особенно пригодились.

— И зенитки будут. А пока у нас уже есть армия. Знаешь, как мы ее назовем?

— Как?

— Армия Сопротивления.

XVI

Превращение

В начале августа, через полтора месяца после того, как в ряды сопротивления вступили первые ополченцы, окраинская армия занимала позиции и совершала маневры, которые, на первый взгляд, казались удивительными. Батальоны регулярно устраивали марш-броски километров на десять, а затем, постояв на захваченной территории пару часов, возвращались обратно. Время от времени батальоны менялись местами. Господствующие высоты, транспортные развязки и прочие ключевые позиции военного времени мирно наслаждались последним месяцем лета.Их никто не пытался захватить.

Эта тактика окраинцев была нежеланным плодом их горького опыта. Узнав о появлении ополченцев, штаб командования немедленно принял решение нанести массированный удар в самое сердце сопротивления. Ошибочное решение. Люди в масках были разбиты, а «другие» получили тяжелое вооружение и необходимую для поднятия боевого духа победу. И популярность.

Получив отпор в лобовой атаке, генералы окраинцев решили увеличить интенсивность обстрелов городов. Но они снова ошиблись. Стрелок, Солнышко и Дед Мороз, которых все больше людей называли «героями», отражали атаки, как и прежде, но теперь они оставляли после себя не напуганных безоружных жителей, а хорошо вооруженные отряды, готовые сражаться. Многочисленные нападения на города привели к появлению новых очагов сопротивления. Армия сопротивления росла.

Как раз тогда в добровольческих батальонах участились бунты. Люди в масках по-прежнему хотели убивать «других», но только если для этого не требовалось сражаться. Столкнувшись с ополченцами в бою, многие посчитали, что куда разумнее было бы вернуться в тыл и навести там порядок. Не для того они прыгали в столице на главной площади, чтобы их убивали «другие». Это казалось чем-то неправильным.

Бунты подавили, зачинщиков отправили в санатории отдыхать и «следить за порядком», а окраинцы, наконец, приспособились новым условиям. Они перестали нападать. Сами ополченцы никогда не нападали первыми, и солдаты в масках теперь лишь периодически изображали активность, перемещаясь на пару километров вперед и назад, или меняясь местами. «Других» старались не трогать. Но изредка какой-нибудь сотник осмеливался провести молниеносную операцию: против стоящих на отшибе ферм, против автобусов с беженцами. Старались задействовать авиацию: противовоздушных орудий армии сопротивления не хватало, поэтому бомбардировки по-прежнему наносили «другим» большой урон.

***

Ранним теплым вечером в Кузнецке, в самом центре сопротивления было неспокойно. Люди толпились перед импровизированным штабом, взволнованно переговариваясь. Рядом стояли их герои. То, что произошло накануне, всех напугало, а еще больше все боялись думать о последствиях.

В этот день ополченец напал на раненого. Раненый, пленный окраинец из батальона «Оселедець», один из многих, который, сняв маску, не знал, куда себя деть. Он уже шел на поправку и большую часть времени проводил, сидя на койке и глядя в стену прямо перед собой. Сегодня днем он вдруг решил отвлечься от своего привычного образа жизни, встал с койки и отправился на прогулку. Но уже через несколько шагов его заметил ополченец. Ни слова не говоря, он отшвырнул ружье и бросился на окраинца. Раненый не сопротивлялся. Ополченца оттащили прохожие. Он отбивался, пришлось его связать. С этим нужно было что-то делать, но Дед Мороз и Стрелок никак не могли договориться.

— Что делать? Медаль пацану дай. За настрой!

Стрелок больше отмалчивался. Он сразу сказал, что ополченца придется наказать, и с тех пор в основном слушал гневные возражения Деда Мороза. Но сейчас он ответил:

— Вот мы сражаемся с окраинцами. Убиваем их. Нам что, это нравится? Разве мы не хотим мира? Зачем нам тогда Солнышко? Мы их возвращаем, или хотя бы пытаемся. А если мы будем их ненавидеть, если бить раненых… зачем тогда сражаться?

— Я думал, чтобы победить. Чтобы нормальные люди могли жить и не бояться всяких уродов. Ну, а если для этого надо уродов поубивать – ничего страшного. Я так думаю.

Их прервал молодой солдат сопротивления. Он прибежал взволнованный, отдал честь и выкрикнул:

— Там Леша, арестованный наш! Он, это… у него… лицо меняется! Потемнел весь! Что делать?

— Быстро приведите его сюда. И найдите Солнышко, – распорядился Стрелок. Он занервничал и закусил губу.

— Представляешь? Эта зараза и на нас может перекинуться… Ничего себе.

— А в чем проблема-то? Окосел один парень, и что?

— Не понимаешь? Мы можем превратиться в них! Это как-то связано с ненавистью. Он бил раненого и изменился.

— Я тут подумал… э, нет, ничего, – Дед Мороз выглядел немного смущенным, но потом решился, – ты представь! Это ж какая маскировка, а? Набрать бы взвод таких и отправить к ним в тыл. Да? Там бомбу сунуть, здесь гранату кинуть… Красота!

Стрелок ходил из стороны в сторону. Он остановился и посмотрел Деду Морозу в глаза.

— Ты предлагаешь терроризм.

— Плевать! Нас во всех газетах террористами называют. С грязью смешивают. У нас на земле война, даже если победим, что получим? Заводы сгорели, урожай не засеяли, люди погибли! Кузнецк разрушен. За что? За то, что люди здесь не такие? А в Дернополе, говорят, вообще нормальных не осталось, все в масках ходят. И в столице, и в Гиено-Дранковске. Я про Плев молчу!

Дед Мороз на секунду остановился, затем продолжил, и в его голосе звучало еще больше убежденности.

— Они, может, с ума там посходили все, но у них тихо. Никого не бомбят, ни к кому ночью не вламываются. Это справедливо? А ведь если мы у них кашу заварим, то здесь все успокоится… О, вот он!

***

Привели арестованного. Руки у него были связаны перед собой. Он смотрел исподлобья и не отвел взгляда от Стрелка. Подошла Солнышко.

— Ого! – сказала она.

Черты лица солдата не изменились, но цвет кожи стал почти черным, к тому же у него довольно сильно выдавались вперед клыки. Он молчал. Заговорил Стрелок.

— Очень жаль, но нам придется тебя наказать. И вернуть тебе прежний вид, само собой. То, что случилось, недопустимо.

Солдат заговорил. У него оказался немного хриплый голос.

— Недопустимо? Их значит, нельзя… А с нами допустимо? С моей сестрой допустимо, значит? Отвечай.

— Нет. Ни с кем недопустимо. Но не забывай, почему мы здесь. Когда мы пришли в Кузнецк, люди в масках вас убивали. Это было недопустимо, и мы остановили это. К сожалению, еще не везде, нам еще есть что делать. Но превращаться в них нельзя. Поэтому давай для начала тобой займется Солнышко.

Солдат рассмеялся.

— Конечно. Она поколдует, и все у меня пройдет. Это фокус такой. Только… это ведь все равно буду я. И этот ублюдок, который теперь тут ходит, как нормальный человек – это был он. Лицо ему поправили, но это он!

— Пацан прав! – громко заявил Дед Мороз. И вполголоса добавил: – Один бы взвод таких в столицу… Я бы их сам повел…

— Нет, – Солнышко говорила спокойно и уверенно, – если мы такие же, как они, то зачем мы вообще с ними воюем? Обнимемся и вместе пойдем убивать «других».

— Что ты перекручиваешь? Я не про то говорил! Ты на пацана посмотри. У него семью положили, так он теперь должен это забыть? Может еще и простить уродов?

— Нет, забывать нельзя. Но простить должен.

— Кому это он должен?

— Себе. Иначе в чем вообще смысл?

— А я говорю, пусть отведет душу!

— И убьет его, да? Может всю его семью тоже пусть убьет?

— Не вижу проблемы, – пробормотал Дед Мороз, – все равно они не люди уже.

— Не видишь ты – это не значит, что ее нет. Ты не видишь, что у них в душе творится, когда они меняются, а я вижу. С ними что-то сделали.

— Но с нами же не смогли!

— Да. Пока что. Но если мы поддадимся, сделают и с нами.

Солнышко приблизилась к солдату. Тот отшатнулся.

— Посмотри на меня, – тихо сказала она, – подумай о том, что ты сделал. Ты должен исправиться.

— Нет! – закричал солдат. Он поднес руки ко рту и мгновенно перегрыз веревку. Все замерли. Солдат ухмыльнулся.

— Все эти сказки про исправление оставь для детей. Я знаю, что я видел, такое не исправишь. Ты фокусами развлекаешься, а внутри они остаются такими же, как были! Ты только всех путаешь!

Солнышко вытянула руку, озарив его черное лицо. Ее голос заполнил собой всю улицу.

— Ты изменился, солдат. Приговариваю тебя к исправлению…

Солдат скорчился, задергался и вдруг бросился на Солнышко. Схватил ее за шею и открыл рот, но не успел вцепиться зубами. Раздался выстрел, на лбу у солдата появилась черная дырка, и он упал.

— Ого, – повторила Солнышко.

Стрелок держал в руке пистолет. Он посмотрел на Деда Мороза.

— Повел бы взвод таких на столицу? – спросил он. – Вы бы не дошли до столицы.

Дед Мороз молчал. Потом тяжело вздохнул.

— Хороший был парень.

— Да, хороший. Но посмотри вокруг. Здесь много хороших парней. И всем нужна наша помощь. Так что, пошли. У нас полно работы.

XVII

Школьная любовь

Жара накаливала воздух несколько дней подряд. Воздух тяжелел, густел и, наконец, заполнился дождем. Дождь принес иллюзию свежести и вполне реальную грязь под ногами. Солнышко гуляла по пустынной аллее, глубоко и размеренно вдыхая запах мокрой земли. Они вернулись в Кузнецк полчаса назад. Приехали из очередного безымянного поселка, на который напала рота окраинцев с ненормальным сотником, стрелявшим по своим. Один из выживших солдат сказал, что приказ об атаке никто не получал, сотник просто выгнал их из лагеря, сам сел за руль грузовика и повез к поселку. Он сообщил своим бойцам о секретных сведениях («у цьом сэли прячуть террористив. Найты та вбыты»), а уже на месте, когда началась стрельба, приказал пленных не брать. Поэтому разъяренные жители деревни были крайне недовольны тем, что приехавшие им на помощь герои не стали убивать всех уцелевших. Сначала Солнышко, как обычно, вернула всех, кого можно было вернуть, затем Стрелок избавил от мучений остальных. Деду Морозу в этот раз даже не пришлось вмешиваться. Кажется, запасы артиллерии в окраинской армии постепенно заканчивались.

Сейчас, шагая по темной и холодной полосе дороги, обходя лужи и прислушиваясь к шуму мокрых после дождя деревьев, Солнышко снова подумала об измененных окраинцах. Она не понимала, как устроен ее дар, но даже интуитивно научилась владеть им в совершенстве. Людей в масках переполняла ненависть, но было что-то еще. Жители деревни, из которой она только что вернулась, пожалуй, ненавидели изменившихся окраинцев не меньше, особенно оставшись без крыши над головой. Но их лица не менялись. Почему? Было что-то еще. Она вспомнила ополченца, который недавно на нее напал. Его лицо изменилось. Чем он отличался от других? Говорили, что он не местный, приехал из какого-то городка возле столицы…

Навстречу Солнышку по парку шел человек. Он пристально всматривался в нее. И вдруг спросил:

— Маша?

И подошел ближе. Солнышко сделала шаг навстречу. И узнала. Максим Осередько. Назвать его школьной любовью было бы преувеличением, но, по крайней мере, оно бы основывалось на зерне истины. Маша не пользовалась популярностью в школе – во многом из-за неправильного прикуса, который появился в результате встречи с хулиганами и лишал улыбку естественности. А также из-за ее вредной привычки всегда говорить правду, и еще более дурацкой особенности, заключавшейся в том, что рядом с ней все окружающие также начинали говорить правду. Кстати, эта особенность стала проявляться как раз после встречи с хулиганами… В общем, в школе Маша не была популярна. Как и Максим. Он был робким и щуплым, при этом даже не отличником – непростительное сочетание. В девятом классе он почти осмелился сделать ей признание, но в силу Машиной гордости и его собственной робости эта попытка оставила лишь мучительное ощущение недосказанности у обоих. И вот, он стоял здесь, напротив нее. И, как обычно, прятал глаза. Солнышко подавила волнение и остановилась, чтобы Макс подошел сам.

— Привет, Макс!

Тот явно не знал, что сказать. Наконец, он собрался с духом и затараторил:

— Ты здесь? Я так рад тебя видеть! А чем ты занимаешься? Слушай, а ты…

Да, как обычно. Он мог засыпать ее вопросами, не давая ответить, а потом умолкнуть на середине, как будто выключался.

— У нас здесь штаб, – ответила Солнышко, – Кузнецк – большой город, здесь осталось много людей. Это удобное место.

— Так ты… это действительно ты? У тебя здесь штаб?! Я думал… Знаешь, когда в новостях передавали, я ведь сразу подумал о тебе. Оказывается, это правда!

Солнышко смотрела на него и думала, что это одновременно приятно и неприятно. Приятно, что он о ней думал, но как можно было сомневаться? В конце концов, она же вроде знаменитость. Она сама себе улыбнулась. Знаменитость в розыске.

— А чем ты занимался? Откуда приехал?

— Я два года в Пальмире жил.

— Ничего себе! А как же, ну, – она запнулась, – люди в масках? Тебя не трогали?

Он погрустнел.

— Было тяжело. Я хотел уехать, но мама долго отказывалась. А недавно передумала. Вот мы и оказались здесь.

— Правда! Ты маму смог вывезти? – еще в школе Солнышко успела наслушаться историй о маме Макса. По его рассказам она казалась Солнышку очень интересной, немного самоуверенной, но хорошей. Ей всегда хотелось с ней познакомиться. Макс знал об этом, и, если разговор не клеился – что случалось почти всегда – смело начинал говорить о своей маме.

— А где вы живете? – спросила Солнышко.

— Недалеко, всего в одном квартале. Слушай, а давай зайдем к нам? Мама будет очень рада с тобой познакомиться… и я тоже, – конец фразы был типичным для Макса, который явно не знал, чего больше боится – промолчать, или сказать что-то приятное.

Солнышко колебалась. В обычной ситуации она бы не задумываясь сказала «нет». Она устала, была в грязной военной форме, попала под дождь. Нет, ходить в гости нужно не так. Тем более, она хотела произвести впечатление. Можно будет пойти и завтра. Но… война изменила ее характер. Солнышко подумала о том, что понятие «завтра» стало в ее жизни растяжимым, практически бесконечным. Собственно, сама жизнь превратилась в завтра. Каждое «сегодня» состояло из сплошных поездок по плохим дорогам в места, где было полно плохих людей. Даже поспать удавалось через раз. А сейчас у нее есть целый вечер. Максим выглядел так неуверенно, что в ней шевельнулось что-то материнское… нет, она больше не будет слишком заносчивой.

— С удовольствием! – сказала Солнышко, – идем!

***

Они пошли рядом. Максим молчал, и Солнышко решила, что, наверное, ее согласие его напугало. Она стала рассказывать о последней поездке, а ее спутник, волнуясь, отвечал невпопад. Они подошли к блочному девятиэтажному дому. Кажется, он неплохо устроился. Некоторые стекла были выбиты, но в других домах бывало и похуже. Разве что людей в этом районе почти не осталось.

— Вот мы и пришли, – неуверенно сказал Максим и открыл ей дверь в подъезд.

— Очень хорошо, – серьезно ответила Солнышко, входя. Естественно, света не было. «Мог бы и первым зайти, – подумала она, – интересно, где тут ступенька». Попробовала вглядеться и тут услышала шум за спиной. Не успев обернуться, она почувствовала сладковатый запах. Одновременно ее схватили за руки и толкнули в спину. Лицо погрузилось в мокрую тряпку, запах стал тяжелее. Она начала вырываться, но держали крепко. Мысли спутались и потяжелели, стали медленными. «Нужно… использовать… мою…» – ничего не происходило, ее по-прежнему крепко держали за руки и за голову. Еще через минуту Солнышко упала на пол.

— Добре, – сказал кто-то, – до машины ее и поихалы. Тело быстро вынесли из парадной. Подъехала машина. Открылась дверца.

— Та не в салон, дурнэ!

Наконец, втроем ее засунули в багажник, связали и обмотали лицо мокрой вонючей тряпкой. Машина тронулась. В ней сидели Максим и еще трое мужчин. Максим молчал, отвернувшись к окну.

— А пане в нас герой-любовник! С першой попытки привел, га? Чи вона сама до тебе прыбигла? Додому к тоби хотила!

Сидящий справа от Максима человек вдруг протянул руку и схватил за цепочку у него на шее. Максим отшатнулся и попытался закрыться.

— Что ты делаешь? – закричал он?

— Шо не бачиш? Вот шо я делаю!

Окраинец быстрым движением снял с Максима маленький, покрытый рунами диск на цепочке. Такие же цепочки были у всех в машине. Максим всхлипнул.

— Вы обещали! Обещали отдать, если я ее приведу! Оставь! Оставь!

— Обицялы? – смеялся окраинец, – Не помню такого. Хто обицял?

— Отдай! – Максим попробовал отобрать диск, начал толкаться и размахивать руками. Он кричал. Случайно он ударил водителя по уху. Тот дернулся, чуть не потеряв управление. Машина вильнула. Окраинец, который сидел с Максимом перестал смеяться.

— Мелкая ныкчемна крыса. Ручками хотив помахать? Мы тоби помашем.

Он пару раз врезал Максиму в челюсть, и тот затих. Через десять минут его лицо стало чуть-чуть темнее, а нос стал похож на черную сливу. А еще через несколько минут, проезжая какую-то деревню, машина чуть притормозила, и из нее на ходу выкинули тело. Максим перекатился несколько раз, потом вскочил и бросился бежать за машиной, но она уже была далеко. К нему подходили люди.

— Что случилось, парень? Ты в порядке?

Максим попробовал спрятать лицо руками.

XVIII

Плен

Солнышко была еще жива. Хотя по внешним признакам то, что отделяло ее от смерти, больше всего напоминало статистическую погрешность. Но она жила, и причиной этого – весьма невольной причиной – был сотник Панасюк.

По плану, который изложил Панасюку таинственный посетитель, прибывший накануне с эскортом, роль сотника сводилась практически к камео. Оперативное руководство принял один из приехавших – молодой самоуверенный офицер из батальона «Машингевер», который до этого только поддерживал порядок в столице. Максима Осередько гости также привезли с собой. Собственно, участие Панасюка как бы и не требовалось. Но он считал иначе.

Это было личное. Сотник чувствовал, что убить Солнышко должен именно он. Он хотел участвовать в операции. Ничего не вышло: ни один покрытый рунами диск не мог вернуть ему человеческий облик. Даже три диска, которые сотник, рыча и морщась, надевал друг на друга, оказались бессильны против козлиных мохнатых ног и хвоста. Это означало, что похищение пройдет без него. По плану Солнышко было приказано ликвидировать сразу после похищения(9), но уж этого Панасюк решил не допустить. Выбрав двух спутников для Максима и офицера, он отвел их в сторонку и что-то долго объяснял. Поэтому, когда молодой самоуверенный офицер на пустынной дороге остановил машину, чтобы быстро закончить дело, тот окраинец, что сидел позади, ударил его ножом в шею, а тот, который расположился рядом, выстрелил ему в лицо. Затем они выбросили из машины труп, как получасом раньше выбросили еще живого Максима, и повезли свою добычу в лагерь. Там ее должен был ждать Панасюк.

Но его в лагере не оказалось. В этот вечер он, вероятно, переживая из-за своего неучастия в деле, пребывал в особенно плохом настроении: ударил кнутом дежурного, за то, что тот чесался ногой, а когда дежурный на него рыкнул, выстрелил ему под ноги. После этого сотник отправился на охоту. Уже довольно давно Панасюк натаскивал сержанта на кроликов, и в последнее время сержант начал делать успехи. Бегал он, правда, плохо, зато, когда требовалось разрыть кроличью нору, ему не было равных.

Примечание 9.

Проще было бы сделать это на месте, но никто точно не знал ее возможностей. А это означало, что никто не был готов рискнуть, пока она не будет в бессознательном состоянии.

***

Когда машина с пленницей въехала в лагерь, ее обступила толпа. Окраинцы рвались к багажнику, отталкивая друг друга, а открыв его, завыли от восторга. Солнышко была связана по рукам и ногам, а рот ее закрывала еще чуть влажная повязка. Лицо приобрело синий оттенок, а тело было ледяным и твердым, практически окоченевшим. Могло показаться, что она уже умерла. От мгновенного растерзания Солнышко спасал страх окраинцев перед сотником. Ее хотели убить все, но все знали, что убьет он. Поэтому ее вытащили из багажника и отнесли в старый деревенский дом, служивший батальону гауптвахтой. Небольшие оконца были забраны решетками, толстые стены практически не пропускали звуков. Внутри стояла скамейка, на нее бросили Солнышко.

Но даже заперев ее, окраинцы оказались не в силах уйти далеко. Они расселись перед домом и стали ждать возвращения охотников. Те, кто ее привез, уже лишившись дисков (их пришлось отбирать силой), в третий и четвертый раз подробно рассказывали о том, как происходило похищение. Их то и дело прерывали веселыми замечаниями.

— От же и удывылась лярва!

— Так! Туды-сюды, любов, а тут тоби – на!

— Та вона мабуть и не зрозумила ничого. Все так быстро було.

— Ни, все вона зрозумила… Мы ж ее десь дви минуты душили.

— Га, то ж вы добре повеселылыся…

— А то! Жаль, що зараз не можна. Колы сотнык прийде?

— А хто его знает…

— Цикаво, а скилькы часу та тряпка дие…

— Що?

Все веселье стихло. Окраинцы стали нервно переглядываться. Потом они заговорили все сразу.

— Пишлы до неи! Зараз закинчемо!

— Бижым отюда! А то ще проснеться!

— А що сотнык нам скаже?!

Все повскакивали на ноги. Наконец, один из тех, кто привез Солнышко сказал:

— Та що мы трусымся? В мене ще цила банка есть. Пишлы знову нальемо.

Он достал банку. Еще несколько человек подошли к нему. Они вместе зашли в дом, оставив дверь незакрытой – на всякий случай.

***

Почти сухая повязка оставалась на месте. Солнышко по-прежнему лежала на скамье. Она была в той же согнутой позе и так же холодна. Ощупав ее, окраинец со злостью сплюнул:

— Зря налякала нас, тварюка.

И пнул ее. Он снял тряпку с лица и стал поливать жидкостью из бутылки.

— Слухай, – спросил кто-то, – а що це за диюче вещество?

— Навить и не знаю. Вроде сотнык казав про фентанил та ще якусь отраву…

Тут Солнышко шевельнулось. Тошнота, переполнявшая ее до краев, стала выплескиваться мощным потоком. Окраинцы отскочили.

— Фу, що за гидота!

Все еще лежа на спине, Солнышко тяжело закашлялась. Ее не переставало тошнить. Она задыхалась. Затем стала дергаться и, после еще одного сильного спазма, перевернулась набок. Из приоткрытой двери тянул прохладный ветерок. Она вздохнула. И засветилась.

Свет окутал окраинцев, их кожа на секунду также начала светлеть, а затем их разорвало изнутри. Свет был таким мощным, что выливался из окон домика, подобно прожекторам. Несколько солдат, оказавшихся на пути этих прожекторов, взорвались. Другие отбегали на безопасное расстояние.

Солнышко чувствовала сильнейшую дурноту. Во рту было горько, голова ощущалась сплошным комком боли, еще почему-то жутко болели лодыжки. Она никак не могла открыть глаза. Но она дышала. Свет стал чуть менее слепящим, он успокоился и перестал бить через край. Сейчас, казалось, весь домик немного светится… В этот момент сотник Панасюк вернулся с охоты с сержантом и двумя кроликами.

За следующие десять минут произошло много событий, в том числе несколько безрезультатных выстрелов из ружья и попытки приблизиться к дому под аккомпанемент кнута. Последняя попытка закончилась смертью сержанта, после этого к дому больше не подходили. Сотник стоял в ста метрах и, сжимая кнут, смотрел на светящиеся окошки. Он знал, что нужно делать, но не мог. У него совсем не было необходимых средств. Пули из устаревших винтовок не пробивали стены, а другого оружия не осталось. Все оно, включая минометы, гранаты и даже трактор, было изъято у батальона «Мухтар» после того, как во время учебных занятий солдаты случайно сбили пассажирский самолет.

Наконец, сотник принял решение и позвонил тем, кто ждал отчета об операции. Ему не полагалось знать этот номер, но молодой офицер, приехавший из батальона «Машингевер», к собственному удивлению, без лишних споров сообщил его перед отъездом. Однако Панасюк не дозвонился. Не дозвонился он и через час. Лишь наутро, когда он уже грыз телефон от ярости, ему ответили, и сотник смог поделиться новостями и своим взглядом на то, как надо действовать дальше.

— Це Панасюк. В нас склалася трудна сытуация. Потрибен танк.

***

Правители Окраины были в фойе Национального банка. Они провели здесь, в главном отделении, всю ночь. Направляясь к выходу Алчений Лжеценюк включил телефон, который сразу же разразился уведомлениями о пропущенных вызовах. И снова зазвонил. Лжеценюк ответил. Первые несколько секунд он молча слушал. Затем оторвал лицо от телефона и посмотрел на Злюэллу и Адольфа.

— Наш красавец звонит. Панасюк. Он хочет танк.

— А зачем ему танк? – спросила Злюэлла, закуривая сигарету.

Лжеценюк еще немного послушал трубку.

— Говорит, чтобы… кхм ликвидировать одну общую знакомую.

— Интересно. И для этого нужен танк? Наверно, он ее очень любит. Передай, пусть обходится тем, что есть. Можно зубами.

— Но… послушай… он говорит, – Лжеценюк явно забеспокоился, – он говорит, что у них все пошло не так. Девушка в лагере. Они не могут к ней подойти… Она вроде не может выйти из дома. Надо расстрелять дом издали.

Злюэлла вздохнула.

— До чего же они тупые. Хорошо. Скажи ему, что все будет. И займись этим. Только не надо брать этих придурков из добровольцев. Лучше кого-то из регулярной армии. Или… может, авиацией их? Сразу ни сучки, ни батальона. Как думаете, мальчики? Ладно, шучу. У меня сегодня хорошее настроение(10).

Примечание 10.

Чувство юмора Злюэллы Григеннах у большинства людей вызывало не смех, а, скорее, панику. Ходили слухи, что в ее гардеробе есть плащ, сделанный из кожи активистов «Общества борьбы против меховых изделий».

XIX

Расстрел

Отсутствие Солнышка заметили почти сразу. Ее вечерние прогулки никогда не затягивались надолго, поэтому уже к половине десятого Стрелок в первый раз ей позвонил. Вскоре, заволновавшись, он пошел ее искать, и тогда занервничал по-настоящему. Он снова звонил, пару раз покричал в окна брошенных домов, обошел сквер по периметру и ничего не обнаружил. К полуночи они с Дедом Морозом образовали несколько поисковых групп, две из которых должны были объехать городские окрестности.

Вскоре одна из групп вернулась. Никаких следов Солнышка найти не удалось, зато жители ближайшего села рассказали странную историю, как из проезжавшей машины выбросили человека, который на их глазах стал изменяться. Буквально за несколько секунд его лицо стало неотличимо от лиц тех, кто носит маски. К сожалению, жители села несколько раз попадали под бомбардировки, поэтому допросить парня не удалось: к моменту прихода группы его уже убили.

Стрелок попробовал представить картину в целом. Похищение выглядело очевидным, но могла ли Солнышко быть еще живой? Этот вопрос был тем более мучительным, что он не понимал, зачем людям в масках оставлять ее в живых. Дед Мороз сразу посоветовал об этом не думать – искать дальше, пока не найдут, а думать «можно и потом». Оставалось лишь последовать этому совету. Они связались с командирами ополченцев в соседних городах, просили выслать дозоры. Под утро они узнали, что в ста километрах от Кузнецка на обочине нашли труп, которому явно не хватало маски. Это было похоже на след. Через час Дед Мороз и Стрелок уже находились там. Место находилось посередине между позициями ополченцев и окраинских солдат. Где-то неподалеку расположился лагерем батальон добровольцев.

Не зная, сколько у них есть времени – и есть ли оно вообще – Стрелок хотел ехать прямо вперед, пока они не упрутся во вражеских солдат. Дед Мороз согласился, но к удивлению Стрелка, предложил надеть маски.

— Пригодятся, – сказал он, – Нам лучше не терять время зря.

В масках, на отбитом у солдат открытом военном джипе, они быстро пересекли воображаемую границу и оказались на территории окраинцев. Ехали, не сворачивая на проселочные дороги. За сиденьями лежала полная канистра бензина.

Они ехали около трех часов. Дорога, которая и раньше не была образцовой, вскоре испортилась окончательно – когда-то здесь шли бои, воронки от снарядов выворачивали огромные куски асфальта, и их приходилось объезжать, а на выбоинах от осколков джип сильно трясло.

Дед Мороз, ругаясь на особенно неприятных ухабах, пытался закурить. Он повернулся к грустному, нервно держащему руль обеими руками Стрелку:

— С такой дорогой лучше бы мы взяли танк!

И тут они увидели танк. Он был еще далеко, двигаясь по той же дороге им навстречу. Через секунду разглядели и сопровождение – открытый грузовик, в котором сидело около двадцати солдат в масках. Стрелок вздохнул. Очередное бессмысленное перемещение в тылу, которое окраинская пресса завтра назовет успешной атакой.Он посмотрел на Деда Мороза:

— Остановим? Может, что-то скажут?

— Эти? Скажут, который час. И то вряд ли.

— А вдруг? Других вариантов нет.

Он собирался перегородить танку дорогу, как уже не раз делал раньше – его напарник останавливал снаряды, а сам Стрелок разбирался с личным составом – но не успел. Грузовик первым выехал на середину дороги и затормозил. Путь был закрыт. Дед Мороз сердито буркнул: «Сами нарвались». Джип подъехал почти вплотную и остановился. Из башни танка выглянул офицер в маске.

— Хто такие?

— Свои! – рявкнул Дед Мороз.

— Бачу, що свои. Я спрашиваю, хто такие? – отозвался офицер. Он пренебрежительно оглядел толстяка с сигаретой, – что, из «Мухтара»?

— Ага, – ответил Стрелок, – точно. Из «Мухтара».

Офицер сплюнул.

— Мда. Хоть разговаривать умиетэ и то добре. Як там дивка? Ще не убегла?

— Что?

— Дивка, кажу. Чудо-баба, – он опять сплюнул, – не втекла? Ждэ нас?

Стрелок посмотрел на Деда Мороза.

— Я не могу поверить, – тихо сказал он, – что так бывает.

— Расслабься, – ответил тот, – потом поверишь. А пока… мне нравится их танк.

***

День подходил к концу. В лагере батальона «Мухтар» не было даже видимости поддержания порядка. Солдаты с утра просто слонялись по лагерю, ожидая, когда приедет обещанное подкрепление в виде танка или артиллерии. Полевая кухня осталась рядом с домиком, где лежала Солнышко, подойти к ней не смогли. Ели то, что нашли на дальнем складе: сухари и семечки, пили вино. Сотник Панасюк весь день простоял на одном месте, в тридцати метрах от домика, там, где вытянутая вперед рука начинала дымиться. Он смотрел на окна, ни с кем не заговаривал и никому не отвечал, а из окон мягко лился свет, не слишком яркий, но неослабевающий. Было уже шесть часов вечера.

Наконец, вдали послышался шум мотора. Солдаты столпились по обе стороны от дороги. Сотник встал перед ними. В лагерь неторопливо въехал танк. Башенный люк был открыт, в нем показался офицер. Он осмотрелся и выразительно плюнул на дорогу.

— Так-так, – произнес он, – порядок и дисциплина. Вот это бойцы.

Сотник сжал кулаки.

— Вас довго не було, – сказал он.

— До вас долго ехать, – офицер не дал сотнику продолжить разговор. – Солдаты! – он широко улыбнулся и посмотрел на толпу в масках. – Хотите увидеть, как жарят мясо?

Это предложение вызвало всплеск энтузиазма. Раздался смех.

— А то! Швидше давай!

— Пидпалювай!

Офицер не переставал улыбаться.

— Тогда слушай мою команду: Кругом! Марш! Разбирайте места, бойцы, чтобы лучше видеть.

Солдаты бросились в направлении дома: они сгрудились напротив него, достаточно далеко, чтобы не опасаться осколков.

— Попкорна немае, – пожаловался кто-то. Все засмеялись.

Сотник остался стоять на месте. Он смотрел на офицера и молчал. Тот махнул ему рукой.

— Сейчас я покажу, как это делается. С одного выстрела!

Он исчез в башне. Танк заворчал и медленно двинулся по диагонали, башня завращалась, выбирая угол атаки. Потом танк остановился. Наблюдавшие за ним солдаты зашумели: зрелище обещало быть эффектным. Танк, зрители и дом образовали почти правильный треугольник, лучи клонящегося к закату солнца падали прямо на светящуюся мишень. Башня повернулась.

— Що за… – спросил один солдат.

Раздался выстрел. Старый осколочно-фугасный снаряд из 152-миллиметровой пушки взорвался в центре толпы. В воздух поднялся столб земли, к которой примешивались части тел.

Лишь долю секунды сотник Панасюк потрясенно смотрел на разлетающиеся остатки своих солдат. Затем он бросился бежать. Офицер вылез из башни танки, вскинул винтовку и прицелился. Пуля ударилась в землю в сантиметре перед ботинком. Сотник метнулся вправо, следующая пуля снова приземлилась прямо перед ним. Он остановился и развернулся. Поднял руки вверх. Затем, не опуская руки, медленно пошел обратно.

— У нас нет времени, – сказал Стрелок и прицелился. Пуля попала сотнику в лоб. Он упал лицом вниз, с поднятыми руками. А Стрелок и с трудом выбравшийся из танка Дед Мороз уже бежали к светящемуся дому. Дед Мороз сказал:

— Жарят мясо? Ты нашел к ним подход!

— Опыт… – ответил Стрелок, – я их знаю.

Они распахнули дверь и вбежали в дом. Солнышко, связанная по руками и ногам, согнувшаяся в неестественной позе, лежала под скамьей и наполняла комнату светом. На секунду им обоим стало страшно.

— А она не могла?.. – Дед Мороз не договорил.

Они развязали девушку и бережно положили на скамью. Она была жива. Очень осторожно ее перенесли в одну из стоящих под тентом машин – в батальоне «Мухтар» оказалось двенадцать автомобилей, конфискованных у населения на военные нужды. Стрелок выбрал старый, но просторный универсал. Солнышко легко поместилась на заднем сиденье и теперь спала, а машина медленно, объезжая выбоины от снарядов, ехала в сторону Кузнецка.

XX

Как Дед Мороз пил пиво

Выздоровление Солнышка обещало затянуться. Ухаживавший за ней врач сделал укол, предупредив, что после этого несколько часов она не сможет двигаться.Всю ночь она бредила и почти не спала, и только под утро впала в тяжелое дремотное состояние. Стрелок и Дед Мороз также провели ночь без сна. К полудню они занялись делами. Предстояло распределить новобранцев по взводам, во главе которых стояли бывшие военные, кроме того каждый день перед штабом выстраивалась огромная очередь желающих попасть на прием – в основном, бабушек, которым было скучно и отчаянно хотелось посмотреть «на сыночков». Иногда попадались более серьезные посетители.

В частности, сейчас одним из первых пришел владелец небольшого продуктового магазина. Он расплылся в улыбке и сразу поделился новостью:

— Нам тут пиво подвезли!

Это было необычно. В Кузнецке уже давно не хватало и гораздо более насущных вещей, чем пиво. Например, мяса, лекарств и электроэнергии. Окраинцы блокировали большинство дорог, сообщение практически отсутствовало. Так что в город в основном свозили картошку, которая росла поблизости, еще массово выпекался хлеб. Дефицит становилось серьезной проблемой, но о ней до сих пор предпочитали не задумываться. Альтернатива была одна: переходить в наступление.

В общем, целый грузовик с пивом оказался приятной неожиданностью. Тем более, что пиво было не окраинское. Услышав это, Дед Мороз оживился. Он подозвал ближайшего новобранца и отдал важный приказ: срочно сбегать за пивом. Тем временем, гордый хозяин магазина рассказывал, что не планирует продавать все сразу – следующая партия будет неизвестно когда, водитель грузовика выглядел слишком напуганным и вряд ли рискнет повторить заезд – тем, более, что и одного раза ему хватило, чтобы разбогатеть. Нет, говорил хозяин магазина, он лучше станет продавать понемножку, по часам, например, или по ящику в день. Пока пиво получили только «свои». Стрелок кивнул. Его мало интересовали коммерческие стратегии, но возможная перспектива временной потери дееспособности у значительной части ополчения не привлекала совершенно.

Наконец, закончив рассуждать о проблемах мелкого бизнеса в условиях гражданской войны – кажется, его больше ничего в жизни не интересовало – хозяин магазина ушел. Его место занял пенсионер с жалобой на хулиганов, которые перевернули мусорный контейнер. Просьба звучала серьезно. Правда, контейнер опрокинули не хулиганы, а танки, выехавшие ночью в Полянск, но пенсионеру было все равно, и Стрелок даже отчасти мог с ним согласиться. Убрать-то стоило независимо от того, кто перевернул. Только бензина не хватало, так же, как и всего остального. Вывоз мусора в районе, где жил пенсионер, представлял собой захватывающее, но медленное зрелище, в котором участвовали три человека, старая лошадь и деревянная телега. Объезжая каждый дом, они доберутся до перевернутого контейнера вечером. Все это Стрелок объяснял рассерженному пенсионеру, думая о том, что не мешало бы сформировать что-то вроде правительства и не заниматься лично хотя бы мусором.

Затем он отправился понаблюдать за учениями новобранцев. Новых ополченцев было много, и они радовали. Желающих вступить в армию сопротивления набралось столько, что Дед Мороз предложил ввести жесткий отбор. В частности, романтиков, желающих сделать мир лучше, сразу отправляли домой. Стрелок решил, что так будет гуманнее по отношению к самим романтикам.

***

Возвращаясь с учений по тенистому зеленому переулку, Стрелок услышал в стороне чей-то крик. Он завернул за угол и увидел, что несколько человек склонились над пожилым мужчиной, неподвижно лежащим на земле. Подойдя ближе, он увидел, что мужчина мертв. У него было посиневшее лицо и сжаты кулаки. Рядом суетился прохожий, пытаясь зачем-то дозвониться до врача. Подошел еще один человек. Он потрясенно уставился на тело.

— Представляете, – обвел он всех испуганным взглядом, – рядом еще два человека так умерли. Тут, прямо в соседнем квартале.

Стрелок быстро направился туда. Он вышел на перекресток. На скамейке вповалку лежали двое молодых мужчин с посиневшими лицами. Вокруг них собралась небольшая толпа. С ощущением легкой тошноты Стрелок смотрел на валявшиеся под скамейкой банки пива. Он видел банку с пивом всего квартал назад, рядом с первым трупом. Он перевел взгляд ну угол ближайшего здания. Оттуда выходил парень с пивом в руках… Стрелок бросился к нему

— Не пей! –приказал он. – Отдай мне!

Вырвав у удивленного парня пиво, он забежал в магазинчик. Хозяин стоял за прилавком. Увидев Стрелка, он понимающе ухмыльнулся.

— Уже достаю! Холодное…

— Ты пил?

Хозяин магазина удивился.

— Я? Ну, дело такое… Чего же не выпить?

— Когда?

— Да только что. А в чем дело?

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, не жалуюсь.

Стрелок на секунду засомневался. И тут вспомнил про Деда Мороза.

— Не продавай больше. Никому не давай. И не пей! – приказал он и развернулся к двери. В этот момент хозяин магазина схватился за грудь и стал задыхаться. Выскочив на улицу, Стрелок резко окликнул ближайших людей:

— Приведите доктора, там человек умирает. Пиво не пить – отравлено.

И побежал. На ходу он стал звонить Деду Морозу, но тот не брал трубку. Впрочем, это случалось часто. Бежать пришлось недалеко. Уцелевшая от бомбардировок часть Кузнецка представляла собой как бы отдельный маленький городок – все остальное было или разрушено, или брошено.

Ворвавшись в штаб с ближайшего, бокового входа, Стрелок увидел, что Деда Мороза нет на месте. Он остановил проходящего солдата. Тот отдал честь и заволновался.

— Докладываю! Не могу знать! Может, старшина знает.

Обычно старшина хозяйничал в пропускном пункте, но сейчас там было пусто. Стрелок на секунду задержался, затем бегом стал подниматься «наверх». «Наверху», то есть на втором этаже левого крыла штаба, был огромный застекленный балкон. Там собирались, чтобы покурить или побыть наедине с собой. Стрелок забежал внутрь, поднялся по лестнице, миновал коридор и выскочил на балкон. Дед Мороз неподвижно сидел в углу, в старом кожаном кресле. Рядом с креслом аккуратно стояла пивная банка. Стрелок остановился. Затем медленно подошел к креслу и протянул руку.

XXI

План похода

Дед Мороз открыл глаза и свирепо посмотрел на Стрелка. Тот отдернул руку и глубоко вздохнул.

— Ты живой!

Дед Мороз встал с кресла и подошел к Стрелку вплотную. Угрожающе наклонился и прогудел:

— Пока живой. А мог быть мертвый. Доволен?

Стрелок не потерял самообладания и спокойно спросил:

— Ты о чем?

— Обо всем! О Солнышке. Ты же все отсиживаться хотел. Не нападал. Терпел. А если бы Солнышко убили? Что бы мы делали сейчас? А если бы меня, – он наклонился и поднял с пола нераскрытую банку с пивом, – если бы меня сейчас убрали, ты бы что делал? Окопы копал?! Тимофея знаешь?

— Что?

— Тимофея знаешь, говорю, – Дед Мороз отвернулся, – вот ведь имя дурацкое. Это пацан, новобранец. За пивом бегал. Ну и себе взял тоже. Выпил по дороге. Только пришел, стал стонать, скорчился и умер. Даже доктора вызвать не успели. Нет Тимофея. Имя дурацкое и погиб по-дурацки. Дурацкое время. Я этому положу конец. Хоть с тобой, хоть без тебя.

Стрелок помолчал. Потом неуверенно ответил:

— Ты хочешь начать нападать. Предлагаешь убить огромное количество людей. Не уверен, что могу в этом участвовать. Я хотел бы придумать что-то другое, только… пока не придумал. Но не могу принять то, что ты говоришь. Ты не прав.

— Он прав.

Это сказала Солнышко. Она была в больничном халате, наброшенном поверх разорванного и грязного синего сарафана. Дед Мороз и Стрелок одновременно уставились на нее.

— Ты в порядке?

— Почему ты встала?

Солнышко устало улыбнулась, – пока тебя не было, – она обратилась к Стрелку, – здесь было шумновато. Он, – теперь она указала на Деда Мороза, – очень расстроился, что Тимофея убили. По-моему, даже мебель ломал.

Дед Мороз слегка смутился.

— Подло очень, – сказал он, – нельзя так подло.

— Согласна. Так нельзя. Мы это остановим.

Она подошла к окну. Стали видны забинтованные ноги.

— Никто сейчас не думает о будущем, но у него есть одно свойство: одно наступает, несмотря ни на что. И становится настоящим. Какое настоящее может быть у этой страны через год? Или даже зимой? Люди уже голодают.

После долгого молчания заговорил Дед Мороз:

— То, что ты меняешь… это же внешность. Это здорово, похоже на чудо… но кто знает, что у них внутри? Подумайте, что, если все эти веселые ребята – а они убийцы, бандиты, насильники, наемники – внешне были бы такие, как мы. Снял маску – и все, уже не отличить…

Стрелок задумчиво продолжил:

— Ходить по улицам, видеть прохожих, и не знать, кто они? Может, этот приятный парень с длинными волосами поджигал людей в Пальмире? Может, этот пожилой деревенский мужик приезжал в столицу резать «других»? И ты этого никогда не узнаешь. Жить среди таких страшно. Но… убить их?

— Нет, – возразила Солнышко, – лица изменились из-за ненависти, мы знаем. Но я чувствую, что это не единственная причина. Если мы ее найдем, то дадим им шанс снова стать обычными людьми.

— Даже если мы сумеем, их не простят.

— Но у них будет шанс заслужить прощение.

— А если они останутся прежними внутри? – спросил Дед Мороз.

— Я увижу. И обязательно тебе скажу.

— Хорошо. Допустим, я согласен. Что ты предлагаешь?

— Все началось под Новый год, в столице. Вспомни, люди приезжали туда со всей страны, а потом возвращались другими. Я думаю, надо поближе познакомиться с теми, кто все это затеял. Выпить чаю, поговорить. Заставить все исправить.

— Очень смешно, – заметил Стрелок, – я их видел по телевизору. Наше новое правительство, – тут Дед Мороз громко и основательно выругался, – они… я даже не уверен, что это люди. Знаешь, когда они говорят, кажется, с людьми сразу что-то… вот черт! Да, надо с ними познакомиться.

Дед Мороз ухмыльнулся.

— Ну, наконец-то.

Но Стрелок еще колебался.

— А вдруг они тоже жертвы? И с людьми просто что-то происходит… Какое-то природное явление.

Солнышко подошла к нему и посмотрела в глаза.

— Взгляни сюда.

Она, поморщившись, слегка сдвинула бинт с ноги. Стрелок изумленно вгляделся.

— Что это значит?

— Они покусали меня. Покусали за лодыжки. Ты считаешь, когда у людей растут рога и шерсть на пальцах, и они кусают девушек за лодыжки, это похоже на природное явление?

Стрелок смотрел на следы укусов. Потом сказал:

— Не знаю, на что это похоже, но знаю, что надо делать. Найти тех, кто за этим стоит. И заставить их об этом пожалеть, – он посмотрел на Деда Мороза и серьезно добавил, – но, конечно, мы будем пытаться избегать лишних жертв.

Дед Мороз показал большой палец.

— Отличный план.

— Значит, мы решили? – Солнышко оглядела их обоих. – Как мы это сделаем?

— Думаю, это просто – быстро ответил Стрелок – рядом с каждым городом с ополчением стоят батальоны. Нужно начать наступление в нескольких направлениях одновременно. Сильно наступать не будем, но постреляем и пошумим.

— И что дальше?

— А дальше я знаю трех сумасшедших, которые отправятся прямо к Зданию Правительства и вежливо постучат в дверь.

— И все? Это план?

— А чего ты хочешь? Мы не боимся снарядов, если на нас нападут, сможем за себя постоять. А по пути мы будем оставлять горы… перевоспитавшихся добрых окраинцев. Если уж беремся спасать страну, то делать это надо беспощадно.

XXII

Правительство за работой

В течение двух дней главной новостью в Окраине оставалось известие о смерти двух террористов. Вначале большинство газет и телеканалов одновременно поведали, что террористку, известную как «Солнышко», захватили в плен солдаты одного из добровольческих батальонов. Согласно анонимному источнику издания «Народна правда», ее на месте пленения оперативно судил военный трибунал, приговорил к смерти и сразу же расстрелял(11).

Продолжением этой сенсации стала новость о гибели Деда Мороза. Она вызвала еще больший резонанс в обществе. Сообщали, что он умер от передозировки наркотиков, что он стал «жертвой разборок внутри банды», что его предали сообщники. Так же сообщали, что он жив и находится в бегах. Но в одном все средства массовой информации совпадали: с его потерей поражение «других» становилось неминуемым. Окончательная победа окраинской армии, которая заодно должна была положить конец инфляции и начавшемуся в некоторых областях голоду, теперь выглядела делом нескольких недель. Некоторые журналисты даже решались делать точные прогнозы, говоря, что последний «другой» будет уничтожен до того, как в школах начнется новый учебный год.

Примечание 11.

Остается только догадываться, от каких именно источников газете стало заранее известно о ее пленении, и почему эти источники вдруг замолчали на следующий день. О том, что батальон «Мухтар» был полностью уничтожен, таинственные источники газете так и не сообщили, поэтому никаких известий об этом не последовало.

***

Самаэль Бабломойер закончил разговор, по-прежнему испытывая бьющее через край раздражение. Его подвели. Те, на кого он больше всего рассчитывал. Они проявили некомпетентность. Слабость. Глупость. Не смогли довести до конца элементарную операцию с похищением, не проконтролировали ее лично, понадеялись на клоунов в масках – и цель не была ликвидирована. Они даже не могли сообщить, удалось ли добиться успеха во второй операции. Злюля по телефону говорила: «Самаэль Азраилович, все должно быть отлично, наши источники утверждают, что партия доставлена и дошла до адресата». Врала. Что она могла знать? Какие у нее могли быть источники? Бабломойер был в курсе, что с недавнего времени все люди, въезжающие на территорию «других» в Кузнецке и Полянске, обыскивались. Тех, у кого находили черные диски, покрытые рунами, задерживали. Потом они переставали выходить на связь. Нет, ничего она не знала.

Что еще хуже, никто не позаботился о прессе. Целого кабинета министров, целого парламента не хватило. Представителям СМИ заранее сообщили об успехе обеих операций, и никто – ни один из этих идиотов, которым он платит – не удосужился их предупредить. Уже второй день со всех экранов, со всех первых полос неслось одно и то же: «Лидеры террористов уничтожены!». Нельзя так работать.

В принципе, не случилось ничего страшного: не удалось одно покушение, удастся другое, к тому же никаких достоверных сведений о том, что пуленепробиваемый толстяк выжил, не было. Но Самаэля Бабломойера не покидало плохое предчувствие, а он верил в плохие предчувствия. Сейчас, меряя шагами кабинет, он то и дело опускал руки в карманы, теребил свои амулеты и что-то приговаривал.

Его подвели, и он этого так не оставит. Ему показалось, что тон, которым с ним разговаривала Злюля, изменился. Стал более истеричным. Иногда она начинала говорить бессвязно, а потом как будто брала себя в руки. Если она может сорваться, рассчитывать на нее нельзя. А два полудурка, которые за ней ходят, и так уже сделали все, что могли. Бабломойер задумался. В последнее время, когда бы он ей ни звонил, все трое постоянно оказывались в центральном отделении Национального банка. Он дал им свободный доступ, но, вероятно, его стоит ограничить. Он позвонил директору Национального банка. Отдал распоряжение: Злюэллу Григеннах, Алчения Лжеценюка и Адольфа Дура в банк не пускать. Но напряжение не проходило. Походив по комнате еще немного, он набрал другой номер.

— Это я. Так, слушай. Я хочу, чтобы яхту привели в порядок и перегнали в Пальмиру. Да, пусть будет там. Просто на всякий случай. Давай.

В Пальмире у него были нерешенные дела, а последние дни получились очень утомительными. Провести встречу с мэром на яхте было разумным способом напомнить мэру, что тот в городе только в гостях. Заодно будет возможность в случае непредвиденных осложнений незаметно исчезнуть из поля зрения. Хотя Бабломойер не думал всерьез о том, что ему придется бежать. Нет, это исключено. А яхта – просто на всякий случай.

***

Злюэлла раздраженно бросила телефон.

— Сема наш разошелся, – фыркнула она, – вечно недоволен. Ну, мальчики, пошли?

Они вышли из хранилища и оказались в маленьком проходном помещении. Сюда нужно было вызвать служащего банка, но сразу не мешало привести себя в порядок. Выглядели все неважно: серый, безжизненный цвет лица почти терялся на фоне того, как первые лица страны горбились, какими неуверенными стали их движения. Злюэлла поправила прическу, Алчений подтягивал штаны, а Адольф возился с бумажником. Он спрятал его в карман, но при этом уронил что-то блестящее. Быстро нагнулся, но Лжеценюк успел заметить предмет. Он визгливо крикнул:

— Эй! Что это у тебя?

— Ничего. Не твое дело.

— Это касается всех. Покажи!

Он вцепился Адольфу в руку. Тот легко его оттолкнул, но вмешалась Злюэлла. Она резко схватила Адольфа за плечи, развернула к себе и пристально посмотрела ему глаза со словами:

— А ну-ка, покажи мамочке, что ты прячешь?

Адольф не сопротивлялся. Он молча показал ей ладонь, на которой лежал маленький, покрытый рунами черный диск. Злюэлла взяла его. Алчений Лжеценюк зашелся в крике:

— Зачем он ему нужен?! Пусть он скажет, предатель!

Так же резко Злюэлла повернулась к Алчению. Протянула руку. С исказившимся лицом Алчений медленно стал стаскивать со шеи шнурок, на котором висел точно такой же диск. Он всхлипнул.

— Я не хотел… Это для профилактики!

Злюэлла презрительно улыбнулась обоим, помахивая дисками.

— Мамочка вами разочарована. Интересно теперь на вас посмотреть…

— Теперь ты! – Вдруг сказал Адольф.

— Ой, какой грозный мальчик! Хочешь конфетку?

Она преобразилась, стала выше, по косе забегали искры. Но Адольф был к этому готов. Он оскалился и выпустил изо рта небольшое черное облако прямо в лицо Злюэлле. Она застыла с бессмысленным выражением лица, действие Умиления пропало. Затем она зашипела и ударила его. Через секунду все трое катались по полу, дерясь и кусаясь. Наконец, мужчины подняли ее, крепко держа за руки. Одежда на Злюэлле была разорвана, под блузкой они обнаружили сразу два диска. Еще один лежал в сумочке. Последний нашелся в потайном кармане жакета. Без дисков ее лицо быстро вытягивалось. Они смотрели друг на друга, шевеля удлиняющимися носами. Наконец Алчений Лжеценюк с усилием встал.

— Я думаю, это же ничего не меняет? Давайте просто оставим все, как есть…

Он вопросительно смотрел на Адольфа. Тот пристально разглядывал все еще тихо шипящую Злюэллу. Потом улыбнулся. Стали видны длинные зубы.

— Да, это ничего не меняет.

Он поднял свой диски и положил в карман. С опаской, глядя на него, то же самое сделал Алчений. Злюэлла бросилась подбирать свои диски, закрывая их своим телом. Потом все трое долго, не глядя друг на друга, пытались убрать следы потасовки. Адольф нажал на кнопку вызова служащего.

XXIII

Провокация

Это началось однажды ночью, через несколько дней после первых известий о смерти Деда Мороза. Солнышко медленно шла на поправку, лагерь батальона «Мухтар» стал секретным объектом с закрытым доступом, Дед Мороз спорил со Стрелком, а еще накануне в средствах массовой информации обсуждали новые подробности их смерти. Впрочем, когда ополченцы Кузнецка и Полянска сразу в нескольких местах перешли в контрнаступление, про погибших террористов мгновенно забыли. В статьях, посвященных «другим», тему их существования деликатно обходили, фокусируясь на абстрактной констатации неизбежной полной победы.

И вот, ночью, в Гиено-Дранковске на стенах стали появляться надписи. Они были одинаковыми: короткая, похожая на провокацию, или плохую шутку фраза, написанная огромными буквами цвета национального флага Окраины. «Под масками другие».

Гиено-Дранковск был небольшим городом. Он не был промышленным или культурным центром, не отличался богатой историей. Здесь не делали научных открытий. Но у гиено-дранковчан тоже имелся свой повод для гордости: из их города в батальоны поступало больше всего добровольцев. В то время, как жители Окраины массово прятались от армии у родственников, Гиено-Дранковск оставался светлым патриотическим пятном на общем предательском фоне цвета грязи. Любовь к своей стране стала для жителей города чем-то вроде работы, на которой легко сделать карьеру.

Неудивительно, что однажды утром, когда они увидели на стенах своих домов предупреждение, то почувствовали, что их патриотизм проходит проверку. Вслух смеясь над неудачной шуткой, гиено-дранковчане незаметно начали друг за другом следить. Ночью некоторые собрались в патрули и отправились на поиски провокаторов. К утру на улицах были найдены и убиты семь человек, однако выяснилось, что ими оказались не «другие», а вполне патриотичные окраинцы, которые также патрулировали город – только поодиночке. А еще к утру стало намного больше надписей. Слова «Под масками другие» смотрели на окраинцев на каждом квартале.

Жители перестали смеяться над шуткой. Собственно, они даже перестали здороваться с соседями – на всякий случай. Если сосед окажется тем самым «другим», то сказать ему «доброе утро» казалось гиено-дранковчанам ошибкой, которую могут не простить. Ситуация в городе за несколько часов стала непредсказуемой. Толчком к насилию послужила случайность: некто Сыдор Кудак, убежденный враг «других», патриот с плавниками вдоль спины и шипами вместо мизинцев, споткнулся на лестнице в торговом центре и, падая, ударился головой и на секунду потерял сознание. Вокруг столпились люди, которые, под предлогом оказания помощи, в первую очередь сорвали с него маску. К сожалению для Сыдора, ненависть к «другим» не оставила следов на его лице, а обступившим его окраинцам этого оказалось достаточно. Не заметив доказательств патриотизма на теле Кудака, толпа растерзала его на месте, на глазах у его шестнадцатилетнего сына. Находящийся в состоянии аффекта подросток, которого сложно было принять за другого из-за огромного носа и низкого лба, набросился на ближайших к нему людей с ножом – подарком отца для защиты от «других». Из-за многолюдности места драка быстро распространилась.

Через пять минут уже невозможно было разобрать, кто с кем дерется: все перемешалось, каждый считал, что окружен предателями. Драка образовалась и на улице. Город быстро погрузился в хаос. Почти в каждом доме нашлось оружие: правительство постоянно предупреждало о возможных нападениях, к тому же иметь средства для самообороны считалось модным. Также в ход шли булыжники и бутылки с зажигательной смесью. Уличные бои продолжились ночью, став особенно беспощадными. Обезумевшие окраинцы боялись нападения «других», а еще больше боялись, что их самих могут по ошибке принять за «других». Наутро в Гиено-Дранковске объявили военное положение «в связи с нападением вражеской диверсионной группы», и в город прибыли два батальона добровольцев. Но стало только хуже. Добровольцы увидели улицы, наводненные убивающими друг друга людьми в масках. Не в силах отличить своих от чужих, они несколько раз обратились к дерущимся с требованием разойтись. На них не обратили внимания, и добровольцы, быстро потеряв терпение, открыли огонь по всем подряд. В городе началась война всех против всех.

XXIV

Контрнаступление

Наступление «других» не было мощным, или хорошо организованным. Оно представляло собой разрозненные атаки на перемещающиеся колонны солдат и на лагеря добровольческих батальонов. Обладая таким превосходством в силе, какое имела окраинская армия, их можно было легко отбить. Но для этого следовало хотя бы выполнять приказы собственных офицеров. А солдаты в масках к этому моменту выполняли только те приказы, которые им нравились.

Батальон «Зигрун» уже давно самовольно отправился с фронта в столицу, и служил там в качестве полиции. Настоящая полиция боялась вмешиваться. Батальон «Машингевер» после смены командования – очередной молодой и перспективный командир решил стать политиком – из-за какого-то недоразумения перебил своих офицеров и напал на батальон «Штурмгевер», приняв его солдат за диверсантов. Несколько сотников батальона «Хакенкройц» отказались признавать действующее окраинское правительство и потребовали провести обязательную фильтрацию всех политиков по национальному признаку. Они даже издали специальную «программу очищения нации», в которой декларировалось, что только окраинцы, в трех поколениях лишенные родственных связей с «другими», могут претендовать на государственные посты.

Эта программа быстро стала популярной в народе, несмотря на то, что образцово-хаотические родственные связи у большинства окраинцев не поддавались никакому анализу в принципе, не говоря уже о трех поколениях. Чтобы задобрить народ, президент сделал популярных сотников членами парламента.

В этих условиях прямолинейные и часто плохо подготовленные удары «других» оказались очень болезненными. Естественной реакцией солдат в масках на нападение было бегство. Убравшись подальше от линии огня, они начинали искать виноватых – как правило, среди мирного населения. Виноватых били или казнили, но даже после этого солдаты отказывались возвращаться на фронт.

Уже долгое время во всей стране царил хаос. Даже в мирных регионах все реже встречались рейсовые автобусы и поезда, открывать новое кафе или магазин осмеливались в основном самоубийцы, а предусмотрительные окраинцы потихоньку – чтобы не заметили соседи – запасались свечами и крупой. На этом фоне продолжали мелькать новости о заводах, купленных неизвестными лицами за копейки, о захватах рынков, о том, что в Пальмире вместо проведения выборов, нового мэра назначил лично Самаэль Бабломойер… Однако эти новости быстро тонули в потоке других, более важных новостей.

Министр обороны Делирий Прометей заявил, что «другие» применили ядерную бомбу, правда из соображений государственной безопасности отказался сообщать подробности. «Народна правда» рассказала трогательную историю о том, как был создан батальон из дрессированных домашних животных: этот батальон специализировался на диверсиях и уже нанес «другим» серьезные потери. На западе Окраины, в горной деревне, староста организовал детский батальон «Киндер». Мальчиков и девочек от восьми до двенадцати лет учили прыгать и петь песенки про убийства «других». Эта новость вызвала особенный отклик в сердцах окраинцев. В нищей стране были собраны средства для поддержания детского батальона. Средств оказалось так много, что староста смог купить себе квартиру в столице.

На фоне всеобщего беспорядка настоящим оазисом спокойствия выглядела Пальмира. Возможно, только выглядела, ведь в силовые структуры ежедневно приходили сотни доносов о том, что город поголовно населен «другими». Однако власти вели себя разумно: не устраивали массовых арестов, в то же время не мешая активистам преследовать «других» самостоятельно. В итоге жители города стал подозрительно вежливым, а улицы тихими, как кладбище.

В это самое время по довольно-таки плохой дороге в сторону столицы медленно направлялся подержанный универсал.

XXV

Случай в гостинице

Ехали без масок. На этом настояла Солнышко. Стрелок и Дед Мороз были против, но уступили, и сейчас находились в легком недоумении.

— Мы бы могли табличку повесить: здесь «другие», – проворчал Дед Мороз, – никому до нас дела нет.

На самом деле, это было преувеличение. Полтора часа назад их остановил блокпост. Увидев пассажиров без масок, солдаты начали общение в довольно бесцеремонной манере – тыкали в стекла дулами автоматов, крича: «Выйты всим та лягты мордой вныз». Но Солнышко добралась до них, не выходя из машины, а Стрелок удостоверился, что никто не сбежал. После этого они перемещались совершенно без помех. Позади осталось несколько населенных пунктов – никто не обращал на универсал внимания. В одном из городков прямо на главной площади бушевал пожар. Несчастные жители прыгали в масках вокруг огня, что-то крича. Время от времени кто-то выливал в огонь ведро воды. Один из них попробовал броситься наперерез машине, но Стрелок увернулся, оставляя грустное зрелище позади.

Они выехали из Кузнецка днем – все равно проделать семьсот километров за один раз не получится, а приезжать в столицу ночью не хотелось. Теперь, когда уже близился вечер и впереди оставалась меньшая часть дороги, необходимо было как-то переночевать. Дед Мороз предложил выбрать придорожный отель посимпатичнее и захватить его, но Солнышко, которая до этого отказывалась надеть маску, захотела сделать по-другому.

— Захватим потом. Давайте сначала притворимся.

Без особого восторга ее спутники согласились. Они остановились у вывески «Корчма у Тараса». В фойе они увидели женщину в маске. Та приветливо обратилась к гостям:

— Чем могу помочь?

— Нам нужны три номера, – ответил Стрелок.

— Как хорошо! У нас уже целую неделю никто не останавливался! – честно воскликнула женщина.

Записывая их в книгу постояльцев, она много рассказывала о себе: звали ее Олэна, вдвоем с мужем они владели отелем. Муж должен был вскоре подойти. Сначала дела шли неплохо, но в последнее время из-за «других» все изменилось.

— Как жаль! У вас такой приятный интерьер, – откликнулась Солнышко, – а что, «другие» нападали, или мешали работать? Вот ужас!

— И не говорите! Нет, напасть они не осмелились – хотя если бы могли, конечно напали бы! Но вы же понимаете, их было так много… Мы с мужем чувствовали угрозу! А потом приехали солдаты. Из какого-то батальона, не помню названия. Такое мужественное, красивое слово! В общем, с «другими» они разобрались, жили у нас четыре дня. Распишитесь здесь. Правда, не заплатили. И фургон реквизировали. Но вы не подумайте, нам не жалко! Мы с мужем – настоящие патриоты, готовы все отдать для блага страны! О чем это я…Давайте я вас провожу. Так вот, я о «других» знаю не какие-то там истории – я знаю сама, из личного опыта! Муж моей сестры ушел добровольцем с ними сражаться. Сначала он часто звонил домой, все было хорошо. Они освободили какую-то деревню. А потом его предали – и весь батальон тоже. Он сообщил, что на следующий день будет наступление, а потом исчез… Мы звонили в министерство – среди погибших его нет. Сестре лично сказали в штабе командования, что в тот день батальон не потерял ни одного человека! Как тогда «другие» могли его схватить? Это страшно…

Она пригласила гостей поужинать вместе. Сказала, что накроет на стол и позовет их, когда вернется муж, и ушла. Солнышко, Стрелок и Дед Мороз отправились изучать свои комнатки. Вскоре Олэна позвала всех к столу.

Мужем оказался высокий подтянутый мужчина по имени Тарас. Стол был накрыт довольно красиво, чувствовалось, что Олэна старалась. Стрелок обратил внимание на количество приборов.

— Это для друга, – ответил Тарас, – он едет со стороны Кузнецка, должен скоро быть…

— Но ужин мы начнем без него, – продолжила Олэна.

***

К удивлению гостей, хозяйка включила телевизор. Извинилась, но сказала, что привыкла все время следить за новостями. По телевизору сообщали, что атаки «других» успешно отбиты сразу на нескольких направлениях. Затем пошло включение с места событий: толпа людей в масках за спиной репортера прыгала перед сценой. Дед Мороз вдруг сказал:

— Да это ж не Курганск!

Все посмотрели на него. Он пояснил:

— Указано, что это Курганск. Только это Кукуево, а не Курганск. Я улицу узнал, был там. Это под столицей, в пригороде. А Курганск за два месяца захватить не смогли. Так-то.

— Не знаю, может, вы что-то путаете, – нервно проговорила Олэна, – положить вам еще картошки?

В следующем репортаже ведущий объяснял, что отсутствие лидеров «других», уничтоженных несколько дней назад, делает положение Кузнецка безвыходным, а атаки на окраинскую армию – лишь жест отчаяния. Олэна с воодушевлением поддержала тему.

— Вы знаете, нет ничего хуже, чем обманывать доверчивых и глупых людей своей внешностью и вести их к смерти! В наше время честная женщина лицо не откроет! А красота – понятие внутреннее, я всегда так считала… Я рада, что той террористки больше нет! – сказав это, она вдруг смутилась и стала теребить маску.

Заговорил Тарас:

— Кстати, эти новости были какие-то неубедительные. Что девушку убили – еще ладно, там все четко расписано. А вот со вторым непонятно… то ли он отравился, то ли от передоза умер, то ли свои убили. Интересно, как?

— Наверное, отравили, – проворчал Дед Мороз, – он был не дурак выпить. Говорят.

— Может быть. Хотя они все должны пить по-страшному. Как иначе в глаза друг другу смотреть? Еще и без масок…

— Нормально, особенно когда рожа не кривая, – невозмутимо сказал Дед Мороз, – чего бы и не посмотреть? Да и с глазами тоже просто. Можно же перед зеркалом тренироваться.

Олэна вздрогнула. Тарас пристально посмотрел на Деда Мороза.

— Интересный вы человек… наверно, много пережили.

— Это да.

Раздался приятный звон колокольчика. Не вставая, Олэна громко крикнула: «Васыль, заходи к нам».

Вошел невысокий полный мужчина. Его лицо под маской казалось сильно изменившимся. Он торопливо поздоровался еще в дверях и сразу перешел к главному:

— Олэночка, Тарас! Надо буты осторожными! Я тилькы недавно був на одном нашем блокпосту – там немае никого! Нескольких хлопчиков убили, а недалеко поймали пару солдат – их превратили в «других»!

Тарас сделал неловкое движение. Он не спускал глаз с Деда Мороза. Вошедший поймал его взгляд и резко повернулся к гостям, при этом продолжая говорить.

— Думаю, що мы можем ждать чего завгодно. Возможно, даже нападения…

Он выбросил перед собой руку с пистолетом. Но не успел выстрелить. Солнышко на секунду осветилась, отчего пистолет, рука и маска окраинца сразу оказались как будто в лучах прожектора. Но все равно быстрее был Стрелок. Вошедший, еще до того, как ощутил воздействие силы Солнышка, получил пулю в лоб. Он упал. Солнышко посмотрела на Стрелка. Тот пожал плечами.

— Боялся, что он выстрелит. Времени не было.

Олэна закричала. Ее муж вскочил, отступая к стене и не имея другого оружия, кроме вилки.

— Что вы с нами сделаете? Не троньте мою жену!

— Ну уж нет, – спокойно сказал Дед Мороз, – ее я съем первой. Ам!

Олэна попятилась. Тарас сделал выпад вилкой. На этот раз Стрелок не вмешивался. Солнышко осветила комнату.

Тарас и Олэна схватились за лица и упали друг на друга. Яркий свет озарял помещение недолго, меньше минуты. Они застонали и медленно пришли в чувство. Тарас со страхом смотрел на Деда Мороза. Заговорил Стрелок:

— Вам точно удобно на полу?

Неохотно мужчина и женщина встали на ноги. Маски по-прежнему были на них.

Солнышко предложила проводить их в спальню: после превращения они в любом случае будут несколько часов немного не в себе. Дед Мороз захотел дополнительно дать им снотворное, но Солнышко сказала, что в этом нет необходимости. Ей опять уступили. Отведя хозяев в спальню, они разошлись по комнатам. Но уже в шесть утра Дед Мороз проснулся и тихо подошел к спальне, где находились Тарас и Олэна. Там, недалеко от двери, он обнаружил сидящего на скамейке Стрелка. Они переглянулись.

— Все тихо.

— Вижу. Лучше бы дали снотворное.

— Я больше не буду с ней спорить, – сказал Стрелок, – она что-то понимает… то, чего не понимаю я.

— Оба вы хороши. Как напоймете чего-нибудь, – Дед Мороз сделал длинную паузу, – а может, вы и правы.

Вскоре появилась Солнышко. Она громко постучала в спальню к хозяевам гостиницы и пригласила их позавтракать вместе. Оттуда доносились тихие звуки, но никто не ответил. Девушка пожала плечами и спустилась по лестнице на первый этаж. Они позавтракали, заправили машину и собрались в дорогу, но Солнышко опять поднялась к хозяевам. Вновь не дождавшись ответа на стук, она вошла.

Тарас и Олэна сидели на кровати. Они все еще были в масках.

— Мы уезжаем. Хочу повторить: у вас прекрасный интерьер. Надеюсь, гостей станет больше.

Солнышко подошла ближе и спокойно продолжила:

— Кстати, маски вам уже не нужны. Почему бы не отдать их мне?

Олэна уставилась на нее злым взглядом.

— Уезжайте. Можете нас сдать!

— Кому? – искренне удивилась Солнышко. – А насчет масок: вам будет проще понять, что без них намного лучше, вот с этим, – она достала из сумки карманное зеркальце и положила между Олэной и Тарасом. Олэна отдернула руку.

— Я разобью, – сказал Тарас.

— Посмотрите на это с другой стороны. Разбить можно и потом. Но ведь сейчас зеркала трудно найти. Может, это одно из последних? А у вас оно теперь есть. Вы же помните, как выглядели раньше? Кстати, меня всегда интересовало: как вы пересматриваете свои детские фотографии?

Теперь Олэна, не отрываясь, смотрела на зеркальце. Ее муж по-прежнему сидел, опустив голову.

— К сожалению, мне пора. Мы можем остановиться у вас на обратном пути? Заодно заберу свое зеркальце, если оно вам не понадобится, конечно.

С этими словами она вышла. Мужчина и женщина сидели на кровати в масках, глядя на зеркальце.

В машине Солнышко сказала:

— Мне кажется, у нас может получиться. Они не понимают, но пытаются понять.

Дед Мороз возразил:

— Может, это просто люди такие попались?

— Вот именно. Теперь это просто люди. Это уже достижение.

XXVI

Случай в Национальном банке

— Извините, но вы не можете зайти в хранилище.

— Я была здесь вчера, зайду сейчас и завтра тоже приду. Уйди-ка с дороги!

— Прощу прощения, но я не могу вас пропустить. Есть распоряжение.

— С дороги, я сказала!

— Мне очень жаль. Господин Бабломойер выразился совершенно однозначно.

Злюэлла Григеннах ничего не ответила. Она пристально смотрела на служащего банка, ее коса начинала подрагивать. Алчений Лжеценюк беспомощно косился по сторонам. Он бы уже давно ушел, но Злюэлла, кажется, не собиралась отступать. А придется, Лжеценюк не сомневался. Не будет же она нарушать указания Семы? Он со страхом посмотрел на дергающуюся косу и впервые в жизни пожалел об отсутствии Адольфа Дура, который собирался прийти позже.

— Мне очень жаль, – еще раз повторил служащий. Он был высокий и подтянутый, маска сидела на нем аккуратно, но она не могла скрыть его беспокойства. Его слегка пугал внешний вид высокопоставленных посетителей.

Они выглядели ужасно. Странный, серый цвет кожи, исказившиеся от напряжения лица, сутулость, мешковато сидящая одежда… на премьер-министра было особенно жалко смотреть. Казалось, его обили водой, и он до сих пор не высох.

Наконец, Злюэлла перевела взгляд.

— Ладно, Алик. Все ясно, – сказала она. Лжеценюк с облегчением, как показалось сотруднику банка, вздохнул и повернулся к выходу. Но Злюэлла осталась на месте.

— Зря ты сегодня вышел на работу, – с улыбкой произнесла она. По ее телу пробежал электрический разряд, коса шевельнулась и вдруг хлестнула служащего по лицу. Злюэлла сделала шаг ему навстречу, в следующую секунду ее сверкающие волосы уже обвились вокруг горла мужчины. Он испуганно вытаращился и захрипел. Через несколько мгновений его тело безжизненно повалилось на пол. Рядом испуганно прыгал премьер-министр.

— Зачем, зачем ты так? Что ты наделала… нас накажут… – Лжеценюк размахивал руками и почти стонал, но Злюэлла грубо его оборвала.

— Закрой рот. Потом похнычешь. А сейчас доставай его пропуск. И набери Мумика.

Она резким движением сбросила приталенный пиджак. Под ним оказались черные диски, покрытые рунами – она оказалась вся ими увешена. Злюэлла раздраженно стала срывать с себя диски. Потом повела плечами.

— Они мешают дышать. Это все Бабломойер, я знаю.

На самом деле, Злюэлла не знала, кто виноват в том, что с ней происходит. Она сначала подозревала Адольфа Дура, но симптомы слишком отличались от обычных изменений, которые требовали масок. К тому же, черные диски, спасающие множество измененных окраинцев – например, телеведущих – в этом случае практически не помогали. Ни ей, ни самому Адольфу, ни Лжеценюку, на которого она сейчас глядела с угрозой.

— Что стоишь? Снимай диски. Я хочу посмотреть, на кого ты похож.

Премьер-министр послушно начал стаскивать с себя многочисленные амулеты. Он стал еще ниже, серый цвет кожи вдруг сделался удивительно похож на короткую шерсть. Может, это все-таки дело рук Дура? Но думать об этом не хотелось. В последнее время ей почему-то было все труднее сосредотачиваться. Нет, здесь не обошлось без Семы. Он внушал ей страх. Злюэлла развернулась и почти бегом пошла по коридору в хранилище.

— Шевелись! – бросила она за спину переминающемуся с ноги на ногу Лжеценюку. Он поспешил вслед.

***

Самаэль Бабломойер удовлетворенно вздохнул и сразу же нахмурился. У него был хороший день, и он сам не понимал, почему снова чувствует тревогу. С утра он встретился с мэром Пальмиры. Мэр прекрасно понимал ситуацию. В течение последнего месяца Бабломойер стал владельцем двух крупнейших городских заводов и порта. Никаких тендеров не проводили, просто предыдущие владельцы исчезли, членов их семей публично обвинили в симпатиях к «другим», и теперь под их домами круглые сутки дежурила толпа людей в масках с факелами и камнями. Никто не протестовал, в городе было тихо. Но тревога не отпускала. Мэр поделился своими опасениями: подозревают, что большинство жителей на самом деле – «другие». Они напуганы, сидят по домам, но их много. Что делать, если начнутся беспорядки, он не знал. Хотя в Пальмире постоянно дежурил один батальон добровольцев – на всякий случай, как любил говорить Бабломойер – этого могло не хватить. Местных, готовых убивать «других» можно было сосчитать по пальцам, да и они больше шумели, чем делали. Может быть – выразил надежду мэр – Самаэль Азраилович сможет добиться, чтобы Правительство направило в Пальмиру еще пару батальонов?

Но Самаэль Азраилович не бы расположен выслушивать чужие проблемы. Его не покидали неясные дурные предчувствия, людей еле хватало, чтобы сдерживать «других» на Востоке, да и собственные помощники вызывали все большее беспокойство. Поэтому с мэром он поговорил довольно жестко. Никаких батальонов больше не будет, пусть обходится тем, что есть. «Другие» уже боятся, значит, надо напугать их еще сильнее. Нет, повторять весеннюю операцию вовсе необязательно, но пусть люди в масках проведут пару шествий. Выбьют пару стекол. Перевернут несколько машин. Побьют несколько прохожих. Этого хватит, чтобы Пальмира была образцовым городом еще несколько месяцев. Потом можно повторить. Мэру пришлось этим удовлетвориться.

Сейчас Бабломойер грелся под теплым сентябрьским солнцем на верхней палубе собственной яхты. Он был доволен тем, что решил приехать сюда, но никак не мог расслабиться. Не помогал приятный ветерок, не помогал запах моря, смешанный с аппетитным ароматом местных помидоров. Он снова вздохнул. Зазвонил телефон.

Помощник Бабломойера Скуратов сообщил неприятные новости. В Национальном банке Злюэлла Григеннах убила человека. Она со своими помощниками была там и сейчас. На звонки не отвечала, что предпринять – никто не знал. Скуратов нервно сказал, что президент отказался заниматься ситуацией. «Пусть ваш Сема решает, у меня своих дел полно» – рассказывал Скуратов. Тут Бабломойер удивленно приподнял бровь. Это было некстати.

— Мда. Ничего не делайте пока. Я разберусь. В крайнем случае, завтра приеду.

Он положил трубку и задумался. Больше всего хотелось скомандовать убрать всех трех «помощников», но он понимал, что это опасно. Страна была нищей, у большинства не стало ни денег, ни работы – спасало только наличие общего врага – «других» – и ощущение единства. Нельзя было его разрушать ссорами между членами Правительства. Он позвонил Злюэлле. Она ответила.

— Здравствуйте Самаэль Азраилович! – сказала она сладким, но срывающимся голосом. – Слушаю вас!

— Ты что творишь? В дурку хочешь?

— О чем вы говорите, Самаэль Азраилович? Я не понимаю вас!

— Злюля, мои приказы для того, чтобы их выполняли. Ты хочешь проблем?

— Самаэль Азраилович, что вы имеете в виду?

Бабломойер старался не выходить из себя. Это становилось все труднее.

— Я имею в виду банк. Ты зачем парня убила? Что ты вообще там забыла?

— Представляете, Самаэль Азраилович, там такой ужас! Этот служащий, он на меня напал. Прямо сумасшедший! Кричал, что не пустит!

— Правильно кричал. Это я приказал. Так что пошла вон из банка.

— Что вы говорите, Самаэль Азраилович? – Бабломойер отчетливо услышал, как она захихикала. – Я не разобрала!

— Пошла вон из банка! – заорал он.

— Не слышу вас! – хихикнула трубка и связь прервалась. Он снова набрал ее номер, но телефон был отключен.

Бабломойер положил телефон на столик и вытер пот со лба. Затем сунул руки в карманы и начал нервно теребить свои амулеты. Плевать на стабильность и единство нации. Ее придется убрать. Бабломойер представил, как батальоны стягиваются к Национальному банку, как начинается штурм. Нет, Адольфу и Злюэлле будет достаточно на них посмотреть, чтобы те остановились. Они по-настоящему опасны, особенно, если начали сходить с ума. Убрать их придется тихо. А значит, он займется этим сам. Завтра. А сегодня придется покинуть уютную Пальмиру и вернуться домой в столицу.

XXVII

Столица

Был почти полдень. Пробки на улицах столицы рассосались, но машина все равно двигалась медленно. Солнышко, Дед Мороз и Стрелок изредка переглядывались, рассматривая некогда красивый город. Их удивило многое.

Улицы были завалены мусором. Мусор лежал повсюду – опрокинутые переполненные баки, осколки выбитых стекол, следы автомобильных аварий, не говоря об обрывках бумаги, пакетах и картонных коробках. Деревья стояли почерневшие, без единого листика. Куда делись листья, было неясно. На земле их не оказалось – ни пожелтевших, ни сухих и коричневых. Но все это путники начали замечать лишь спустя некоторое время. Сначала их внимание приковывало небо.

Вернее, его отсутствие. Неба не было. Оно даже не угадывалось под сплошным, низко сидящим черным одеялом, укрывшим город. Одеяло выглядело совершенно непохожим на тучу или облако – то есть, на то, что обычно скрывает небо. Чернота была какой-то тусклой, потертой, даже скорее серой, похожей на смог, или на сотни тонн поднявшейся в воздух асфальтной пыли. Обволакивая дома, заборы и окна, чернота оставляла жирноватые темные следы. Весь город казался хорошо прокопченным, только без запаха дыма.

Удивительно, но эта чернота, кажется, никого не смущала. Повсюду сновали люди, в кафе, зонтики которых стали одинаково-черными, сидели посетители, за стеклами черных прокопченных машин сигналили водители. Все были в масках.

— Я с этим не справлюсь, – уверенно сказала Солнышко, – этот… этот смог, он слишком большой… И людей слишком много. Я не знаю, что делать.

Машина двигалась медленно, во многом потому, что они не знали, куда ехать дальше. Стрелок включил радио.

— … чекайе нэсподиванка. Як поводомлюйе анонимнэ джерело, сытуацию буде покращено найблыжчим часом. Але зараз пэрэд будивлэю Национального банку знову збыраються протестувальныки.

Ведущая говорила быстро, со специфическим столичным акцентом, который был у всех работников радио и телевидения. Пожилые окраинцы утверждали, что ничего общего с традиционным произношением этот диалект не имеет, но с модой ничего поделать не могли.

— А давайте туда, – предложил Дед Мороз, – на протэстувальныкив посмотрим.

Это оказалось недалеко, но вскоре машину пришлось оставить. Дорогу перегородила толпа, многие были вооружены. Солнышко и ее спутники надели маски. Они вступили в толпу.

Повсюду люди переговаривались. Внимание Солнышка привлек молодой человек в дорогой одежде. Он говорил очень уверенно, его внимательно слушали.

— Головнэ – провэсты перший пакэт рэформ. Зараз усэ не дуже добрэ, але як тилькы мы закинчэмо повну фильтрацию та позбудэмося залишков «других», – это слово он произнес не по-окраински, – мы зможемо весты сучасну экономичну политыку. Крэдыты! Ось тоди и экономику видбудуйемо. Тобто, перше – то йе завершення фильтрации.

— Какая тут связь? – поинтересовалась Солнышко.

Молодой человек удивился. Он объяснил немного снисходительно.

— Зрозумило, що як тилькы мы будэмо здатни ришуче видмовытысь вид злочинного наслидка «других», в крайини станэ бильше грошей та почнеться экономичный бум.

Солнышко выглядела удивленной.

— Но вы так и не объяснили, почему это произойдет – сказала она.

— Шановни пановэ, пропоную пид час дыскусий уникаты провокаций, – оратор испепелил Солнышко взглядом и продолжил, как будто ее не существовало, – а вже потим, писля фильтрации, мы займемо свое мисце сэрэд вэлыкых крайин.

Солнышко тихо нырнула в толпу.

— О чем он говорил? – поинтересовался Дед Мороз. – Я ничего не понял.

— А он ничего и не сказал, – ответила Солнышко.

Здание Национального банка становилось все ближе, и атмосфера накалялась. Кто-то предлагал немедленно начать штурм банка, другие хотели издали забросать его бутылками с бензином и поджечь, некоторые пытались составить ультиматум. Общее мнение было единым: народ опять предали. Причем подозревали, что правительство защищает интересы «других».

— Воны на ворогив работають!

— Що, и Злюлька? Вона ж наша!

— Вот тоби й «наша»! Ганьба!

— А що президент про це говорыв?

— Презыдент? Провокатор! Президент нас сдал ворогам! Це вси знають!

— Они с ума сошли? – тихо вклинился в этот хор голос Деда Мороза.

— Интересно… Значит, они недовольны не ценами, не видом города… а тем, что с «другими» мало воюют, – вполголоса сказал Стрелок.

— Вот не думал, что этого «мало».

— Видимо, им мало. Иначе откуда такая толпа?

На самом деле, по меркам столицы это скопление людей никак нельзя было назвать толпой. Обычно народу собиралось намного больше. Но вчера и позавчера Адольф Дур не делал публичных заявлений, не обращался к патриотам с экранов и не давал интервью. Злюэлла не появлялась еще дольше. И черное одеяло над городом стало каким-то тусклым, потертым. Не таким, как раньше. Но несколько тысяч людей все же пришли.

Главный сегодняшний повод для недовольства – слухи о том, что правительство никак не может договориться о новом бюджете. Еще говорили, что Алчений Лжеценюк, Адольф Дур и Злюэлла Григеннах с утра собрались в главном отделении банка. Это тоже привлекло некоторых людей – тех, кто брал дубины по любому поводу, просто потому, что наступило утро.

Между протестующими и входом в здание дежурило очень немного сотрудников полиции. Это было личным решением президента. Странным решением. Почему-то президент абсолютно не желал защищать политическую элиту страны. Хотя в серьезности ситуации полицейские убедились собственными глазами – некоторые видели, как из здания выносят труп. Так что полицейские нервничали. Еще больше они занервничали, когда из толпы вышли три человека и пошли прямо на них.

Все произошло очень быстро. Один из полицейских успел выстрелить, но почему-то не попал. Другой упал, схватившись за скрытое под маской лицо. Еще несколько десятков людей бросилось ко входу, их отогнали выстрелами. Кого-то ранили. Ситуация отчасти стабилизировалась. А три человека были уже внутри здания.

XXVIII

Столица (продолжение)

Несколько секунд они стояли в растерянности: огромный холл выглядел совершенно пустым.

— Ну конечно. Надо же было вывести людей. А то вдруг штурм начнется? – предположила Солнышко.

Она ошиблась. Людей выводить не пришлось, так как их не осталось в банке еще до того, как его окружила толпа. Молодой стажер заметил труп менеджера, и этого оказалось достаточно: все служащие бегом устремились к выходу. Это случилось еще утром, а сейчас, далеко за полдень, во всем здании уже никого не было.

Они тихо пошли вперед и вскоре услышали слабые звуки. Завернули за угол и очутились в длинном коридоре, который оканчивался массивной бронированной дверью. Дверь была открыта. Они вошли.

За дверью обнаружилось довольно большое помещение, стены которого, как гроздьями винограда, были увешены ключами от ячеек. На полу высилась гора бумаг. Первые лица государства сидели вокруг этой горы и грызли облигации. Заметив вошедших, один из сидящих взвизгнул и попытался метнуться в угол, где лежали сваленные в кучу покрытые рунами диски, но не успел: Дед Мороз схватил его за шкирку и одной рукой поднял в воздух.

Солнышко подошла к облезлому созданию с длинной косой, обмотанной вокруг шеи, и длинным голым хвостом. Злюэлла Григеннах фыркнула и продолжила уничтожать толстую пачку банкнот. Солнышко удивленно взглянула на Стрелка: этого они не ожидали.

— Что с вами произошло?

— Хи-хи! – Хрясь – тонкая резинка, которой были перетянуты купюры, порвалась и ударила Злюэллу по тонкому длинному носу. Она зашипела, но тут же снова хихикнула.

Третье существо – самое крупное и практически безволосое, в котором еще довольно легко удавалось узнать действующего спикера парламента, тем временем прицелилось и попробовало ухватить Стрелка за ногу. Получив прикладом ружья по голове, спикер встряхнулся и медленно побрел на четвереньках за гору бумаг.

Стрелок догнал его, поднял с пола один из дисков и ткнул Адольфу Дуру под нос. Тот затрясся. Через несколько секунд он закричал почти по-человечески.

Эй, – сказал Стрелок, не оборачиваясь, – хватит валять дурака. – Его спутник нехотя поставил премьер-министра на пол. Последнюю минуту он развлекался, раскачивая его в воздухе, пока тот дрыгал ногами и пытался его укусить. Дед Мороз осторожно опустил его лицом прямо в кучу дисков. Премьер-министр затрепыхался и заверещал.

Злюэлла Григеннах решила не дожидаться продолжения и попыталась улизнуть. Она проскользнула мимо Солнышка и почти добежала до двери, когда Стрелок наступил ей на хвост. После чего она получила свою порцию дисков.

***

Вскоре правители Окраины были уже больше похожи на людей, чем на что-либо иное. Они даже начали разговаривать. Правда, разговор получился немного бессвязным. Алчений Лжеценюк в основном хныкал, а Злюэллу одолевали приступы истерического хихиканья. В перерыве между ними она сообщила Стрелку и его спутникам, что они зря приехали.

— Тут без вас все решилось, хи-хи! У нас все под контролем, хи-хи! Эй, куда смотришь? – это адресовалось Солнышку, которая взглянула на надкусанную пачку денег.

— Что с вами? Что оказывает такое воздействие? Как убрать облако? – спрашивал Стрелок.

— Облако? Это к Мумику. Он главный по облакам, да Мумик? – Злюэлла покосилась на хмуро молчавшего Адольфа и продолжила. – Только – хи-хи – он вам не скажет. Он теперь сам не знает. Что-то у него в последнее время не получается. Не может, хи-хи-хи!

Адольф вскочил и стал хрипло бормотать что-то неразборчивое. Ничего не произошло. Не появилось даже самого маленького черного облачка. Злюэлла напряглась, ее коса заискрила, и вдруг она преобразилась. Исчезли остатки редкой белесой шерсти, уменьшился до нормальных размеров нос, уши приобрели телесный оттенок. Дед Мороз и Стрелок молча смотрели на нее. Она жалобно улыбнулась. Дед Мороз вздрогнул и неуверенно предложил:

— Давайте… ее отпустим.

— Да, – поддержал Стрелок, – она ни при чем. Бедняжка.

— Ага, – задумчиво произнесла Солнышко, – вот как это действует. – Ты! Место!

Она осветилась. Через мгновение перед ней стояла уже не несчастная женщина, а скалящая зубы гигантская крыса, а Стрелок и Дед Мороз выглядели явно смущенными.

— Я поняла. Наверное, облако над городом раньше было плотнее, да? – спросила Солнышко у всех присутствующих. Ответа она не получила, но, кажется, он ей и не требовался. – А в последнее время все у вас идет не так… И люди в масках хуже слушаются, и диски не помогают…

— Я не хотел! Я не знал! За все отвечает Сема! – завопил премьер-министр. Руками он нервно теребил себя за уши.

Несколько минут его было не остановить. Пока Лжеценюк говорил, у него все время, безостановочно, росли длинные мохнатые уши. Он говорил о революции, о подготовленных заранее масках, о том, как облако накрыло весь город, и том, как менялись лица у тех людей, которые регулярно смотрели телевизор. Потом слова стали менее осмысленными. Лжеценюк рассказывал о Самаэле Бабломойере, почему-то используя фразы из выступлений Адольфа Дура про «других». Он говорил долго, повторяясь, зачем-то часто упоминая о том, что с Бабломойером нельзя спорить. Рассказал об утренних телефонных звонках – и о том, что Злюэлла перестала на них отвечать. Он умолчал только о том, что она разбила телефон, бросив перед этим «все кончено». Наконец, он замолчал. Его уши дрожали.

В это время Злюэлла продолжала грызть начатую пачку, от которой ее оторвали, а Адольф Дур незаметно от всех сбросил диски и в какой-то момент к ней присоединился. Сейчас они сидели с двух сторон от кучи ценных бумаг и громко хрустели. Лжеценюк тоскливо на них посмотрел.

— И что нам теперь делать? – спросила Солнышко.

***

Они спорили довольно долго. Проблемой был Самаэль Бабломойер. Злюэлла сообщила, что он должен вернуться домой к вечеру – хихикая, она сказала, что завтра с утра он собирался с ней «поговорить», и у нее сразу же началась истерика(12). Это был шанс найти его и, возможно, закончить все. Но как? Даже Злюэлла его боялась, а ведь и Стрелок, и Дед Мороз оказались перед ней беспомощны. В итоге, все решила Солнышко. Она говорила горячо и убежденно.

— … и тогда я вас позову, – закончила она, – и вы все сделаете.

Дед Мороз и Стрелок переглянулись.

— Не может быть и речи!

— Вот и решили, – заключила девушка.

Они сложили охапку денег в маленькую подсобку, заманили туда правителей Окраины свежими хрустящими купюрами и заперли. Затем спокойно и без препятствий вышли в тихий переулок через служебный вход: окраинцы в масках уже начали бросать камни в полицейских, защищавших фасад, но про служебный вход никто не подумал.

Примечание 12.

Тогда же она призналась, что перестала выполнять свои обязанности. А за ней и Адольф. Даже обвесившись дисками, как елка гирляндой, он утратил способность создавать словами маленькие черные облака… Они были уверены, что это временно. Нужно только взять еще пару дисков и погрызть немного банкнот.

***

Около пяти часов вечера Стрелок, Дед Мороз и Солнышко стояли перед особняком Бабломойера. Зайти внутрь оказалось очень просто: нужно было всего лишь постучать в дверной молоток и убить открывшего охранника, неуклюже державшего копытцами автомат наизготовку. Они аккуратно закрыли за собой дверь, когда на шум прибежала тетя Роза. Она была опаснее охранника. Смахивающая на паучиху в черной трикотажной кофте, она подняла жуткий крик.

— Убили! На помощь! Грабители!

Солнышко осветила ее сильнее, чем прожектор, но без толку, только черты лица стали еще более отталкивающими при ярком свете. Стрелок успокаивающе поднял руку, но старуха резко попятилась, не переставая голосить:

— Церберчик! Гармуша! Ко мне, собачки! Ко мне, малыши! Фас!

Раздалось неровное, со свистом и хрипом дыхание. В дальнем конце коридоре появились жуткие существа. Обросшие лохматой черной шерстью бычки… нет, собаки. Нет, не собаки. У одного из животных были три головы с оскаленными зубами, а у другого на гигантской, покрытой пеной морде поместилось сразу четыре глаза. Они зарычали и бросились вперед. Дед Мороз выругался, Стрелок уже держал в руке пистолет, но не стрелял: Солнышко оказалась перед ним. Она махнула рукой в сторону чудовищ и озарила коридор сиянием. С жутким воем существа остановились. Все, включая тетю Розу, ждали, что произойдет дальше.

Сперва показалось, что не случилось ничего. Грубо скроенные морды были такими же страшными, гигантские лапы так же неестественно торчали, делая животных кособокими. Но все же что-то изменилось. Пропало рычание, пропала пена с клыков. Чудовища приблизились, виляя метровыми хвостами.

— Что за?.. Они такими и были? – спросил Дед Мороз.

— Не может быть, – ответила Солнышко.

Стрелок осторожно подошел к одному существо и внимательно его рассмотрел. Животное заскулило и ткнулось ближайшим мокрым носом в ему плечо.

— Здесь полно швов, – тихо сказал Стрелок, – его как будто сшили… из нескольких животных.

Солнышко быстро приблизилась и погладила второе существо по загривку. Оно весело залаяло.

— Я не могу поверить, – прошептала она.

От потрясения ее отвлекла тетя Роза. Она снова начала орать – похоже, сама не понимая, по какому поводу.

— А шо такое?! Семочка любит больших собак! Говорит, они лучше слушаются! Я не…

Неожиданно ее перебил Дед Мороз. Он галантно наклонился и спросил:

— Мадам! А вы сейчас заняты? Разрешите пригласить вас на прогулку?

Тетя Роза уставилась на него безумными глазами.

— Шо?! Какая прогулка?! Молодой человек, вы с ума сошли?! Я разгадывала кроссворд! А тут вы… Кто вы… – и снова ей не удалось закончить.

— Кроссворд? Я очень люблю кроссворды, – уверенно сказал Дед Мороз, – давайте поразгадываем вместе. Только лучше на улице.

— Да, прекрасный вечер, – заметила Солнышко.

— Идемте в парк, – с этими словами Дед Мороз спокойно, но твердо повел тетю Розу к двери. Выходя, он быстро обернулся, изобразив лицом что-то замысловатое, но наверняка означающее «я скоро вернусь». Дверь захлопнулась. Солнышко и Стрелок переглянулись. В доме остались они и две огромные сшитые собаки.

XXIX

Превращение

Тетя Роза не вышла его встречать. Охраны тоже не было видно. Самаэль Бабломойер подавил раздражение и сразу же ощутил беспокойство. Его тетя могла по старой памяти сама, без сопровождения, отправиться в магазин – и тогда прямо сейчас она, скорее всего, торговалась из-за цены на помидоры с непривыкшими к такому подходу кассирами в супермаркете. Но охрана? Его должны встречать в дверях и отдавать честь.

Бабломойер быстро поднялся на второй этаж и прошел к себе, везде включая по пути свет. Но в кабинете он, как всегда, зажег только торшер. И сразу заметил на диване девушку. Беспокойство сразу прошло: к такому он привык. Правда, раньше ни тетя Роза, ни охрана не отличались деликатностью… Он подошел к столу, чтобы положить на него портфель и пристально всмотрелся в посетительницу. Все женщины, которые неожиданно оказывались у него в кабинете, относились к нескольким категориям.

Некоторые надеялись заработать. Многие надеялись кого-то спасти. Изредка попадались те, которые надеялись отомстить. Эти последние женщины были единственными, которые еще могли доставить Самаэлю Бабломойеру удовольствие. Остальные уже давно его не интересовали. Но глядя на девушку, он никак не мог определить, к какой категории она относиться. У нее в глазах не читались никакие затаенные эмоции, она казалась совершенно спокойной. Он подошел ближе. Девушка выглядела симпатичной.

— Чистая? – спросил Бабломойер. Чистота была его манией.

— Да, – ответила девушка.

Он сел на диван, глядя на нее, развалился поудобнее. Несколько секунд оба молчали, затем Бабломойер удивленно приподнял бровь.

— Мда. Ну, начинай уже, – приказал он.

— Хорошо, – ответила девушка. И засветилась. Сияние исходило от ее волос, шеи, лица и рук. Казалось, даже одежда озарена светом.

Бабломойер отпрянул. Он сунул руки в карманы и застыл в странной позе, как будто собирался вскочить, но передумал. Свет окутывал его. Ничего не происходило. Он усмехнулся.

— Что, все? Это все, что ты можешь?

— Этого достаточно.

— Тогда я тебя разочарую: я ничего не чувствую. Сколько там в тебе ватт?

Девушка не ответила. Бабломойер продолжил:

— Смотри, не перегори. Видишь это?

Он вытащил руки из карманов и осторожно, не протягивая, показал девушке предметы, о которых шепталась вся страна. Людская фантазия наделяла эти предметы тысячелетней историей, приписывала им самое удивительное происхождение, но при этом часто подвергала сомнению их существование. Теперь Солнышко могла убедиться в том, что они действительно существовали.

Во внешности амулетов не было ничего значительного. В каждой ладони Бабломойер держал по небольшому значку. Они оба были сплетены из старой, уже проржавевшей проволоки и успели потерять первоначальную форму, которая теперь только угадывалась. В правой руке лежала помятая шестиконечная звезда, а в левой – маленький крест с загнутыми по часовой стрелке концами. Проволока выглядела даже не старой, а ископаемой – причем, как если бы раскопки проводились недавно, и изделия еще не успели очистить от древней пыли. Медленно, не спуская с девушки глаз, Бабломойер соединил символы. Девушка вздрогнула, свет заколебался.

— Вижу, чувствуешь. Хе-хе. Знаешь, что это такое?

Очень тихо, слабым голосом она ответила:

— Да, чувствую. Их лучше не соединять.

— Лучше не соединять? А то что? Больно?

Свет слабел. Но девушка объяснила:

— Нельзя. Нельзя соединять такие разные вещи. Это приносит только разрушение.

Бабломойер вздохнул. Даже тетя Роза – единственный человек, которому он показал эти амулеты – увидев их, расшумелась громче обычного. Она что-то твердила про ха шоа, про ужас и позор и кричала, чтобы он держал значки подальше друг от друга. А ведь старая, наполовину выжившая из ума тетя Роза всегда его поддерживала. После того, как он показал ей свои амулеты она стала хуже соображать и иногда заговариваться. Глупые суеверия! И тут он почувствовал. Проволока начала нагреваться. Солнышко протянула к нему руку. Свет мерцал, слабел, но и амулеты становились все горячее. Бабломойер сжал их в руке так, что концы звезды сплелись с загнутыми концами креста. Жжение стало нестерпимым. Он дернулся, раскаленные амулеты выскользнули их пальцев и упали.

На какую-то долю секунды проволока ярко засияла на полу, но быстро потускнела. Он нагнулся, чтобы схватить амулеты, но при прикосновении то, что было проволокой, превратилось в серую пыль.

Свет девушки угас. Бабломойер уставился на кучку пыли на полу.

— Что ты сделала? – Он вскочил с дивана и закричал. Вытащил телефон и стал в панике набирать номер, потом бросил телефон. Он ткнул в девушку пальцем. Но это был уже не палец.

Его кисть стремительно срасталась в один огромный, покрытый густой щетиной отросток с когтем на конце. Бабломойер замахал рукой, как будто надеясь стряхнуть ее. В этот момент, пробивая рубашку и пиджак, из его боков появились еще четыре конечности. Ноги стали укорачиваться, он грохнулся на пол и зашипел. Внушительный живот увеличился еще больше, а затем еще и еще. Удивительно, но лицо, которое теперь выглядело как паучья голова, при этом оставалось лицом Самаэля Бабломойера. Он близоруко щурился, шаря по полу в поисках очков. Наконец, подхватив их, попытался нацепить на нос. Но носа уже не было, поэтому он неуклюже зажал очки передними лапами(13). И снова зашипел.

Солнышко выглядела совсем больной. Паук, путаясь в ногах, сделал ей навстречу шаг, потом другой. Он уже почти мог дотянуться до нее ротовыми придатками, из которых сочилась ярко-зеленая жидкость. Вдруг девушка подняла руку. Движение было медленным и не слишком грациозным, а рука – серой и довольно безжизненной. Однако на самом кончике ее указательного пальца притаилась последняя искра света. По сравнению с ней огонь спички мог бы ослепить, но искра светила. Солнышко прикоснулась к отвратительной паучьей морде. Искра потухла.

Паук поступил так, как обычно поступают пауки, прикоснувшиеся к огню. Он мгновенно съежился. Он подобрал лапки и втянул голову, его брюхо сжалось. Паук не издавал звуков, но, оседая на пол, задел стеклянный столик. Тот с грохотом разбился. Дверь кабинета распахнулась, ворвались Дед Мороз и Стрелок. Они молча уставились на пол, где в осколках битого стекла лежал комок из мертвого скрюченного тела. Рядом с телом валялись уцелевшие очки.

Примечание 13.

Самаэль Бабломойер, конечно, не знал, что они называются педипальпы и предназначены вовсе не для того, чтобы держать очки.

***

— Ты нас не позвала, – наконец, произнес Стрелок, – ты обещала.

— Это он, что ли? – не поверил Дед Мороз. – Я всегда знал, что с ним что-то не так.

— Ты нас не позвала, – повторил Стрелок.

— Вы бы не помогли, – ответила Солнышко.

— Надо было позвать!

— Хватит… Я устала. Я хочу отдохнуть.

Солнышко встала и медленно вышла из кабинета. В дверях она обернулась:

— Вы должны знать. Он лишил меня способности возвращать людей. Теперь я – обычная девушка.

Дверь закрылась. Стрелок сел и закрыл лицо руками. После долгого молчания Дед Мороз вдруг усмехнулся:

— Она действительно считает себя обычной?

***

Цербера и Гарма они взяли с собой. Солнышко объявила, что теперь их зовут Дружок и Пушок. Животные шли по обе стороны от девушки, и она поглаживала их во время ходьбы. Ей хотелось знать, куда Дед Мороз подевал тетю Розу. Он, слегка смутившись, признался, что сдал ее в больницу, как сумасшедшую. Достаточно было сказать дежурному врачу, что она выдает себя за родственницу Самаэля Бабломойера, как ее сразу забрали – «во избежание провокации», как выразился врач. Также во избежание провокации тете Розе вкололи дозу успокоительного, на этом Дед Мороз ее оставил и вернулся к Стрелку. Они долго ждали условленного сигнала, но не дождались и бросились в кабинет, когда услышали грохот…

Идя по вечернему тусклому переулку, Стрелок вдруг остановил спутников и показал на точку в небе. Пока она была именно точкой – и из нее лился красноватый свет заходящего солнца. Черное облако дало первую трещину.

Эпилог

Война продолжалась еще месяц. Через две недели после того, как в столице показался первый солнечный луч, в окраинской армии начался бунт. Часть офицеров приказала солдатам снять маски. У многих под масками оказались лица «других». В то же время в некоторых батальонах добровольцы принципиально отказывались ходить без масок. Там участились внезапные массовые проверки. Тех, кто больше не испытывал необходимости в масках, ждала смерть. Регулярная армия и добровольческие отряды стали сражаться друг с другом – эти сражения продлились недолго, но оказались крайне жестокими.

Небо в столице медленно светлело. Никто из правителей не выступал на публике и не говорил громких слов о «других». Несколько дней средства массовой информации справлялись, заново монтируя старые интервью, но потом один пожилой, всеми уважаемый ведущий новостей в прямом эфире снял маску и сделал заявление, в котором попросил у своих соотечественников прощения. Тут же увольнения приобрели массовый характер, причем иногда они сопровождались драками. В газете «Народна правда» даже не обошлось без жертв: один из журналистов, недовольный тем, что его коллеги стали «предателями», поджег редакцию. Никто не погиб, но сам поджигатель каким-то образом сломал себе ноги.

***

Бывший президент Окраины не успел сбежать из страны. Его схватили Стрелок и Дед Мороз. Между ними состоялся короткий разговор, в ходе которого президент объяснил, что он, в принципе, ничего подобного не имел в виду и предложил как-то договориться. С тех пор он находится в тюрьме.

Другие правители Окраины тоже оказались в тюрьме – в некотором роде. Для них был построен специальный сектор в столичном зоопарке. В секторе посетители могли увидеть всего трех существ. Угадать в огромных, похожих на смесь крысы и кролика, животных Адольфа Дура, Алчения Лжеценюка и Злюэллу Григеннах было практически невозможно, но помогали их повадки. Повсюду висели недальновидно развешенные смотрителями таблички, гласившие: «Животных не дразнить!», «Демонстрировать деньги перед вольерами запрещается!». Поэтому посетители зоопарка массово подходили к решетке и начинали размахивать купюрами. Потерявшие покой грызуны тут же бросались на прутья, пытаясь дотянуться до ценных бумажек. Потерпев неудачу, они свирепели и принимались драться друг с другом. Сторож отгонял нарушителей, животные успокаивались, а потом все начиналось снова.

Тем временем к людям постепенно возвращалась прежняя внешность. Процесс оказался долгим и неравномерным: в Пальмире уже к середине зимы не осталось ни одной маски, а в Дернополе окраинцы продолжали их носить – как они говорили, «для тепла» – даже когда скрывать стало нечего.

То, что у Солнышка раньше получалось за несколько минут, теперь растягивалось на дни и недели. Если изменения не были необратимыми, то после мучительной боли оставались воспоминания и кошмарные сны. У многих сохранялись следы, подобные плохо зашитым швам или неправильно сросшимся костям. Даже сняв маски, окраинцы боялись смотреть в зеркала. А еще больше они боялись «других», многие вообще переставали выходить из дома. Для них была создана программа реабилитации. Она начиналась с простых упражнений, например, «Как научиться не прыгать, когда хочется прыгать» и заканчивалась занятиями, посвященными таким темам, как «Что такое ответственность за свои поступки» и «Почему в наших неприятностях не всегда виноват кто-то другой». Программу сделали анонимной, и число желающих вскоре превысило возможности врачей в несколько раз. Тогда окраинцы, которые уже прошли программу, начали работать с теми, кто еще ждал своей очереди. Постепенно к ним присоединились и «другие» и стали помогать снявшим маски людям вернуться к нормальной жизни.

Тогда же на телевидении появилось популярное ток-шоу «Зеркало». Смелые окраинцы и окраинки на глазах у зрителей должны были подойти к зеркалу и взглянуть на себя без масок. Большинство серий заканчивались слезами. Над некоторыми моментами, такими, как встреча двух братьев, сражавшихся друг против друга, плакала вся страна. А один окраинец, вдохновленный их примером, даже решил отказаться от анонимности после курса реабилитации. Он потребовал справку, в которой было указано его имя, а также то, что он полностью излечился от последствий изменения внешности и стал обычным человеком. Он сначала настаивал на формулировке «стал обычным человеком, таким же, как другие», но врачи убедили его, что быть просто обычным человеком вполне достаточно. Довольный окраинец не выходил из дому без этой справки и показывал ее всем знакомым. Неожиданно, такую же справку захотели получить все. Снявшие маски люди носили свидетельства о прохождении реабилитации вместо паспорта, гордились ими и, кажется, смотрели на тех, кто от справок отказался, немного свысока.

Окраина снова стала мирной. Менее красивой, чем раньше и менее населенной, впрочем, и поросят в ней теперь было намного меньше. Но в мирное время все это можно исправить. Сейчас окраинцы редко ходят друг к другу в гости, а когда женятся, обязательно проверяют справки, особенно у тех, кто говорит на самом древнем языке в мире. Но, не считая этих мелочей, они выглядят и ведут себя, совсем как обычные люди.

Спасибо, что прочли книгу «Хроники Окраины». Чтобы связаться с автором, пишите на [email protected]