Бой местного значения. Глава 19 из романа "Одинокая звезда"

Уверившись, что дружба внука с соседской девочкой пошла ему на пользу, Людмила Ивановна смягчилась и позволила Гене пригласить Леночку в гости. Ей самой было любопытно посмотреть на это маленькое чудо, так разительно изменившее их вечно хнычущего, избалованного мальчугана
Леночка произвела на нее неизгладимое впечатление.  Сначала она вежливо поздоровалась. Потом рассказала, какой Гена смелый и умный. Потом, когда их пригласили за стол, она только взглянула на ее внука, и тот без всякого напоминания побежал вместе с сестричкой мыть руки. А раньше-то? 
Но когда Гена с помощью ножа разрезал  котлетку и, держа вилку в левой руке, стал есть, отправляя в рот по маленькому кусочку, а не как прежде — по две котлеты сразу, она была сражена окончательно. Леночка завоевала ее сердце прочно и навсегда.
Отныне стоило ее внуку сказать: — Я у Лены, — вопросов больше не возникало. И потому он дома почти не бывал. Теперь Гена был занят архиважным делом — он учился читать. Ну как пережить, что Лена уже прочла множество книг, а он до сих пор ни одной? Он должен, должен прочесть больше, чем она. Ведь он мужчина. Ему стыдно отставать от девочки. Так говорила его мама − и тут он был с ней  полностью согласен.
Буквы Гена запомнил быстро. Да он их и так почти все знал. А вот складывать из них слова — это оказалось потруднее. Помогла Леночкина мама. Она придумала составлять слова не из отдельных слогов, как в букваре, а из наиболее часто встречающихся их сочетаний — кусочков слов. Глядя на знакомые буквы, мальчик легко запомнил, как они звучат вместе. А уж составить из них слово оказалось намного легче, чем из отдельных слогов.
Не прошло и двух недель, как Гена одолел букварь. Потом он сам прочел свою первую книжку под названием " Мойдодыр". Затем пришел черед книгам потолще. Особенно его задевало, когда Леночка рассказывала начало какой-нибудь захватывающей истории, а затем останавливалась на самом интересном месте − и, невзирая ни на какие уговоры, предлагала дочитать до конца самому. Да еще и пересказать, чем дело закончилось. Так было со сказкой про Черную курицу и с историей о полете Нильса на диком гусе.
Прежде Гена был великим молчуном − его трудно было заставить рассказать хоть о чем-нибудь. А теперь, глядя в эти сочувствующие глаза, он мог говорить и говорить, сколько угодно — да не просто так, а с выражением. Только чтобы увидеть в ее глазах интерес, только чтобы вызвать на милом лице ответную улыбку.
В Леночкиных книжках по математике он, конечно, ничего не понял. Какие-то цифры, значки и закорючки. Что может быть здесь интересного? Но раз ей это так нравится, значит, тут что-то есть. Ведь во всем она в конце концов оказывается права. Ничего, вот он научится читать, тогда и математикой займется.
До школы у них был еще целый год. Правда, Леночка полностью одолела программу первого класса − а по математике так далеко ушла вперед, что трудно было даже представить, где она сейчас находится. Но из-за слабого здоровья Ольга решила не отдавать дочку в школу этой осенью. Пусть походит еще в садик, окрепнет, привыкнет к детскому коллективу − а через год можно и в школу.
С приходом Лены жизнь в группе стала намного интересней. Она часто приносила из дому книжки и с удовольствием читала их ребятам. Всем, кто захотел, они с Геной показали, как с помощью кусочков слов можно быстро научиться читать
Леночка знала много разных игр и всегда была заводилой. Она умела мирить самых заядлых драчунов. Этому ее научила мама.
— В каждом мальчике и девочке, — внушала дочери Ольга, — обязательно есть что-то хорошее. За это их надо почаще хвалить при всех. Главное — уметь это хорошее увидеть. Для этого надо присмотреться к своим товарищам. И запомнить хорошее в них, чтобы при удобном случае сказать об этом ребятам. Не бойся хвалить — пусть слышат все. Справедливая похвала еще никого не сделала зазнайкой. А вот недовольство высказывай только наедине, чтоб остальные детки не слышали. Понятно, почему?
— Да. Чтобы ему не было обидно. Мама, а что мне делать, если Ирочка Соколова меня все время толкает? Гена ей уже пригрозил: если она меня еще раз толкнет,  то он ей так даст! А я не хочу, чтобы он ее бил.
— А ты не догадываешься, почему она так к тебе относится?
— Догадываюсь. Раньше Саша Оленин с ней все время ходил, а теперь он все больше со мной разговаривает и в ручеек только меня выбирает.
— То, что испытывает Ирочка, называется ревностью. Это очень тяжелое чувство. Ей обидно, что раньше он с ней дружил, а теперь к тебе тянется. Тут есть только один выход: принять ее в вашу  компанию, подружиться с ней.
— А как, если она на меня и смотреть не хочет? Все время злится. И язык показывает.
— А ты похвали ее за что-нибудь. Ведь есть же в ней что-нибудь хорошее? Или выбери ее сама в ручеек.
— Может, лучше сказать Саше, чтобы он ее почаще выбирал?
— Тоже правильно. Только смотри, чтоб она не слышала. И похвалить при всех не забудь. За что ее можно похвалить?
— У нее очень красивые волосы. Такие коричневые, закрученные и блестят. И вообще она на шоколадку похожа.
— Вот и скажи ей это при удобном случае. А что она умеет делать?
— Она умеет? — Лена задумалась. — Она длиннее всех язык умеет  высовывать. А еще — ей очень Сашенька Оленин нравится. Он такой хорошенький — беленький-беленький и глазки у него голубые-голубые, а щечки розовые-розовые. И кудрявенький. Он всем девочкам нравится.
— А тебе?
— Мне? Нет, так он мне не нравится. Но я к нему хорошо отношусь. Как к другим. Даже Веня мне стал нравиться. Знаешь, он умеет стоять на голове. И так смешно кукарекает, как настоящий петушок.
— А как это — так нравится?
— Ну мам, ну что ты — не понимаешь? Как мальчик девочке.
— А тебе кто так нравится? 
— Так — мне пока никто. Я со всеми дружу.
— А как у тебя с Геной?
— О, Гена! Гена мне брат. Он за меня горой. Он от меня ни на шаг не отходит.
— А к другим мальчикам он тебя не ревнует? Не сердится, когда ты с ними играешь или разговариваешь?
— Есть немножко. Но я же и так все время с ним. И в садике, и дома.
Конечно, хорошо, что у дочки такой преданный друг и защитник, думала Ольга. Но не стал бы он со временем считать Леночку своей исключительной собственностью. Ни на шаг не отходит — хорошо ли это? Надо же — такие крохи, а  у них уже проблемы в отношениях. А что дальше будет?
— Когда же это нам мальчики стали так нравиться? — попыталась вспомнить она. — Где-то в седьмом или восьмом классе, значит, нам было по пятнадцать-шестнадцать лет. А этим всего-то по шесть-семь. Н-да!
Все чаще, приходя к Лене, Гена стал заставать у нее Маринку Башкатову. Обычно девочки с увлечением играли в куклы, коих у Леночки было великое множество. Сначала мальчику это не нравилось. Чем играть в куклы, лучше бы она с ним занялась арифметикой. И Башкатова эта вечно лезет в их разговор. Он долго терпел присутствие Маринки, но однажды не выдержал.
— Лен, чего эта Башкатова вечно у тебя торчит? Из-за нее ты занятия со мной совсем забросила. Обещала научить примеры решать, а сама? Все в куклы да в куклы.
— А ты таблицу умножения выучил? Вот видишь! Какие примеры, если ты до сих пор умножать не умеешь? Тебе уже семь лет, а ты таблицы умножения не знаешь.
— Но, Лена, другие у нас в группе еще считать до десяти не научились. А  я уже и складываю, и вычитаю.
— А ты на других не кивай! При чем здесь другие? Раз ты  умный, значит, учи. А Марина хорошая девочка. Мне с ней интересно. Знаешь, какие она ужастики умеет рассказывать!
Леночка сделала "страшные" глаза и низким с завыванием голосом произнесла:
— В одном черном-черном лесу стоял черный-черный дом. В этом черном-черном доме стоял черный-черный гроб...
— Ой, не надо, не надо! — Гена закрыл ей рот ладошкой. — Я не люблю ужастики. Не боюсь, но просто не люблю. Ладно, пусть она приходит, раз тебе так хочется. Но обо мне не забывай!
— Как же я о тебе забуду, — засмеялась Лена, — если ты с утра до вечера передо мной? Я буду игрушки убирать, а ты учи умножение на пять. Пока не выучишь, играть не будем. И повтори  то, что раньше выучил.
Так они стали дружить втроем. Утром втроем шли в садик, вечером втроем шли из садика. И во дворе тоже гуляли вместе. Борька куда-то делся, и Гена совсем потерял прежний страх. И как оказалось, зря.
Почему-то все плохое случается внезапно, когда его меньше всего ждешь. В тот день заведующая попросила Светлану задержаться после работы из-за ее ухода в декретный отпуск. На это время брали новую нянечку, и Светлане надо было рассказать той о ее обязанностях. Поэтому Светлана разрешила детям после смены самим идти домой. А чего бояться? Дом за углом, дорогу переходить не надо.
Держась за руки и весело болтая, дружная троица вошла во двор. И тут...
— О-о-о, кого я вижу! — Борька-верзила, расставив ноги и подперев руками бока, стоял посреди двора. — Сопливый Геночка собственной персоной. Давненько я о тебя кулаки не чесал. А это кто с тобой? Ух, ты, какая куколка!
— Я не куколка, я девочка. Меня Леной зовут. — Леночка без страха смотрела на Борьку.
— Да что ты говоришь? А вот я сейчас пощупаю — настоящая ты или резиновая.
И Борька, схватив ее за руку, потянул к себе.
— Не трожь ее! Это моя сестра! — Чувствуя  уже знакомый холодок в груди, Гена коршуном бросился на хулигана.
— Ах, ты, шмакодявка!
Напоровшись на Борькин кулак, мальчик кубарем покатился по асфальту. Кровь хлынула у него из носа и потемнело в глазах. Но Гена, не чувствуя боли, мгновенно вскочил на ноги и снова кинулся в атаку.
Укусить! Укусить его до крови туда, где побольнее!     
И, воспользовавшись тем, что Марина с Леной повисли на Борькиной левой руке, из-за чего тот нагнулся, пытаясь их  стряхнуть, Гена подпрыгнул и вцепился Борьке в нос, колотя обоими кулаками с зажатой в них землей по его глазам.
— А-а-а! — завопил гроза окрестных малышей. — Ты что, гаденыш, делаешь? Убью урода!
Его светлая рубаха мигом окрасилась кровью, обильно текшей из носа Гены и его собственного. Из-за попавшей в глаза земли он не мог их открыть и даже потереть, поскольку на обеих руках висели малыши. Наконец на их дружный визг из дома  выскочили взрослые.
— Что здесь происходит? Что же ты, подонок, делаешь? — Людмила Ивановна, увидев внука, перепачканного кровью, бросилась к ним с криком: — Вызывайте милицию! Сколько этот мерзавец будет над детьми измываться?
Милиция явилась быстро. Плачущего, с зажмуренными глазами Борьку увели. Он клялся и божился, что Гена напал на него первым, но ему никто, конечно, не верил.
В милиции Борьке промыли глаза и продержали до вечера, пока за ним не пришел отец. Отца предупредили, что если на сына поступит еще хоть одна жалоба, его упекут в колонию для малолетних преступников.
Выпоротого Борьку отец привел домой к Гене извиняться. И хотя Гена ни на секунду не поверил Борькиным извинениям, он кивнул головой в знак прощения. Но про себя решил:
— Все! Надо учиться драться по-настоящему. Все равно  Леночке проходу давать не будут. Не Борька, так кто-нибудь другой. Надо достать книги про борьбу. И поскольку гантели ему не купят — дорого, а мускулы надо наращивать, буду каждый день отжиматься от пола по сорок раз — двадцать утром и двадцать вечером, как показывали по телевизору. А к маме приставать, чтоб записала в какую-нибудь секцию, где учат драться.  Приставать до тех пор, пока не запишет. Ведь есть же где-нибудь секция, где не берут деньги? Не может быть, чтобы не было.
И такая секция нашлась — при Дворце пионеров. Когда Гена объяснил тренеру, что должен научиться драться, чтобы защищать свою сестренку и других девочек от хулиганов, его зачислили в порядке исключения. А Борька теперь, едва завидев Гену, только издали грозил кулаком и ругался матом − но подходить не решался. Кому же охота в колонию?