Абсурд и самоубийство

                                                                 С Е Р Г Е Й   М О Г И Л Е В Ц Е В
 
 
 
                                                            А Б С У Р Д   И   С А М О У Б И Й С Т В О
 
   Для начала рассмотрим вопрос: абсурдно ли самоубийство? Нет, самоубийство вовсе не абсурдно, оно может быть каким угодно, но только не абсурдным. За исключением, пожалуй, незначительных случаев, когда человек кончает с собой каким-нибудь особенным, изощренным, возможно даже экзотическим способом. Его можно назвать нелепым, неожиданным, несвоевременным, или, наоборот, давно назревшим и ожидаемым. О нем можно сказать, что оно возмутительно, что оно бросает вызов общественной морали и общественным устоям, что оно нарушает  устоявшийся порядок вещей. Что оно будоражит общественное мнение. Что оно опасно для здорового общества и пагубно действует на психику нашего юношества. Что оно чудовищно притягательно, заразительно, и подает дурной пример людям с неустойчивой психикой. Что оно загадочно, мистично, апокалиптично, нелепо и отвратительно. Но никоим образом не абсурдно. Можно приводить тысячи определений самоубийства, и за малыми исключениями в этих определениях не будет звучать слово «абсурд». А почему, собственно говоря, так происходит? Почему самоубийство не абсурдно? Что за секрет здесь скрыт? Каким образом можно объяснить причину того, что о самоубийстве нельзя сказать, что оно абсурдно? Да очень простым – самоубийство, не являясь абсурдным, порождается абсурдом. Оно является следствием абсурда, следствием настолько очевидным, шокирующим и однозначным, что об этой связи стоит поговорить достаточно подробно.
    Самоубийство всегда вызывало болезненное любопытство. Можно сказать, что никакие другие явления, происходящие вокруг нас, не вызывают такой болезненный интерес, как самоубийство. Ни войны, ни стихийные бедствия, ни самые сильные страсти, и ни самые низкие и подлые измены не притягивают с жадностью к себе посторонние и нескромные взоры так, как самоубийство. Ни громкие общественные скандалы, ни браки и разводы голливудских звезд, ни любовные увлечения известных политиков, ни тайная переписка правительств, обнародованная хакерами, не возбуждают нас больше, чем известие о чьем – либо самоубийстве. Даже смерть не так притягательна, как оно! Да что там смерть! – смерть присутствует в нашей жизни повседневно, смерть очень часто отвратительна, омерзительна и страшна, особенно смерть на войне, к смерти мы привыкли уже давно, и сплошь и рядом не замечаем ее, или, во всяком случае, быстро забываем. Мы неизбежно сталкиваемся со смертью своих родителей, своих друзей, своих знакомых, своих родственников, своих жен, своих мужей, своих детей, своих соотечественников. Мы сами, если уж на то пошло, в итоге умрем, но это не мешает нам спокойно жить, игнорируя неизбежный и страшный конец, который предотвратить невозможно. Иное дело самоубийство! Самоубийство запоминается надолго, его нельзя игнорировать, оно потрясает все основы нашего такого устоявшегося бытия, и не дает нам жить дальше, постоянно напоминая о чем-то, о чем нам вспоминать вовсе не хочется. О чем нам знать вовсе не хочется, хотя, вне всякого сомнения, мы все об этом хорошо знаем. Самоубийство словно бы пришло к нам из другого мира, в то время как смерть есть как раз явление нашего мира. Парадоксальная вещь: смерть оказывается для нас гораздо более родной и привычной, чем самоубийство! Страшная и ужасная смерть, которой все мы так страшимся, оказывается для нас родной, теплой, можно даже сказать, живой и понятной, в то время как самоубийство для нас совершенно непонятно, загадочно и необъяснимо. Оно словно бы приходит к нам из другого мира, который существует здесь же, рядом с нами, стоит лишь протянуть руку, и коснуться его, но заходить в который мы инстинктивно опасаемся и отказываемся. Здравствуй, родная, теплая, привычная и спасительная смерть, говорим мы себе, и уходи подальше непонятное, чужое и необъяснимое самоубийство! Уходи, пришелец из другого мира, лежащего за призрачной гранью рядом с нашим миром. Отделенный от него всего лишь одной условной чертой, переходить через которую нам строго запрещено! Вот лишь один из многочисленных парадоксов, открытых нами по мере исследования абсурда: смерть для нас гораздо ближе и роднее самоубийства! Поистине, самоубийственный парадокс, если будет позволено так пошутить!
   Так что это за мир, лежащий совсем рядом с нами за призрачной и незримой гранью, переступить которую мы можем в любое мгновение? Что же это за мир, до которого можно дотронуться, стоит лишь протянуть вперед руку? Что же это за мир, более странный и более чуждый для нас, чем даже смерть? Что же это за мир, являющийся, как мы уже давно догадались, но только не хотели себе признаться, причиной наших самоубийств? Это – мир бесконечного абсурда, в котором мы живем от рождения и до смерти, и боимся самим себе в этом признаться. Это – мир воинствующего абсурда, гораздо более всеобъемлющий, энергетически – насыщенный, прекрасный, блистательный и беспощадный, чем привычный мир нашей обыденной повседневности. Абсурд, вне всякого сомнения, порождает самоубийство. Абсурд, безусловно, является причиной самоубийства. Самоубийства кого-то рядом с нами сегодня, а завтра, возможно, и нас самих.
   Абсурд приходит внезапно. Секунду назад его нет, а через минуту он заполняет собой всю вселенную. Тот мир, в котором мы существовали раньше, странным образом меняется, и представляется в совершенно ином свете. Он вдруг высвечивается до малейших деталей неким безжалостным и волшебным лучом, вроде того, как рентгеновские лучи просвечивают насквозь наше тело, и позволяют увидеть то, что мы раньше не видели. И вид того, что предстает перед нашим взором, сплошь и рядом бывает ужасен! Боже, как же мы могли жить до этого, не понимая того, что на самом деле все бессмысленно, все лишено какой-либо внутренней логики и наполнено каким-то дешевым и балаганным подтекстом! Миллионные толпы людей, покорно, по одним и тем же маршрутам выходящие утром из дому, садящиеся в трамвай или автобус, спускающиеся в метро, и занимающие свое привычное место. Ежедневно бессмысленно перекладывающие из одного ящика стола в другой свои ненужные никому бумаги. Дежурно улыбающиеся друг другу и так же дежурно отвечающие на вопросы, хотя в глубине души давно уже ненавидящие один другого. Трижды, или более раз в день дежурно, словно волы в стойле, поглощающие в специально отведенных местах свою пищу, чтобы потом, переварив ее, исторгнуть вон в маленьких тесных кабинках, специально предназначенных для таких малоприглядных целей. Боже, как же это неприглядно и отвратительно, как же это бессмысленно, как же это бесстыдно! Как же это абсурдно! Абсурдно все, начиная от утреннего пробуждения человека, от его уверенности в том, что он должен сегодня сделать то же самое, что и вчера, что в этом и заключен главный смысл всей его жизни. Хотя никакого смысла в этом как раз и нет, в том числе и в возвращении с работы, смысла которой он давно уже перестал понимать.  Бессмысленны и абсурдны рождения на свет, потому что в итоге закончатся смертью. Бессмысленны и абсурдны надежды, поскольку они построены на иллюзии, на вере в некое предназначение человека, тогда как никакого предназначения не существует. Бессмыслен прогресс, поскольку он ведет в никуда. Бессмыслен мир, поскольку он оканчивается войной. Бессмысленна война, поскольку она ведется за выдуманные идеалы. Бессмысленна любовь, поскольку она есть всего лишь идеализация животных инстинктов. Бессмысленна смена поколений, поскольку она тупо повторяет один и тот же жизненный цикл, начинающийся рождением, и заканчивающийся смертью. Бессмысленна сама смерть, поскольку она ничего не решает, и не отменяет всей предшествующей, бессмысленно, подло и беспощадно прожитой жизни. Естественная смерть вовсе не отменяет абсурд и бессмысленность всей постыдно и зряшно прожитой жизни, а, наоборот, узаконивает ее. Бесконечный абсурд жизни миллионов и миллионов людей, искусственно отделенных границами поколений, бесконечное количество раз узаконивается заранее запрограммированной смертью, после которой все начинается сначала. И когда человек все это наконец-то понимает, когда он в полной мере осознает всю грандиозность окружающего его абсурда, он задумывается о самоубийстве. Нет, не о естественной смерти, которая неизвестно когда наступит, и только лишь узаконит бесконечный и тотальный абсурд, а именно о самоубийстве, то есть об отчаянной попытке разорвать логику этого вселенского абсурда. Умереть не когда-нибудь, а сейчас, не в отдаленной перспективе, а в это мгновение, бросив вызов судьбе, абсурду, и мировому, неизвестно кем заведенному порядку! Самоубийство, отсюда, становится вызовом  мировому порядку, становится перчаткой, брошенной в лицо мировому абсурду, который побеждается здесь и сейчас твоей решимостью свести счеты с жизнью. Не быть покорным винтиком, послушным роботом, бессловесным скотом в грандиозном вселенском механизме рождений и смертей. Бросить камень внутрь вращающихся колес и маховиков этого механизма. Засунуть железную палку в его спицы. Нарушить его бесшумный идеальный ход бездушной, и, безусловно, дьявольской машины всеобщей бессловесной покорности и молчания. Абсурдных бессловесности, покорности и молчания. Дьявольских покорности, бессловесности и молчания.
   Самоубийство есть протест против абсурда. Самоубийство есть революция, направленная против тирании абсурда. Самоубийство есть вызов индивидуума бездушному и жестокому механизму сменяющих друг друга рождений и смертей. Рождений и смертей, построенных на главенстве абсолютного и тотального абсурда. И поэтому самоубийство возвышает и поднимает на недосягаемые высоты духа решившегося на него индивидуума. И поэтому оно осуждается обществом и религией.
   Тут возникают два серьезных вопроса. Вопрос первый: осознав необходимость самоубийства, как все же довести его до конца? И вопрос второй: почему все же самоубийство так единодушно осуждается обществом и всеми без исключения религиями? Вернемся опять к самому началу, к тому моменту, когда человек вдруг со всей отчетливостью осознает бессмысленность окружающего его мира. Никто, очевидно, не описал это состояние лучше, чем Александр Блок:
 
   Ночь, улица, фонарь, аптека,
   Бессмысленный и яркий свет.
   Живи еще хоть четверть века -
   Все будет так. Спасенья нет.
 
   Умрешь – начнешь опять сначала
   И повторится все, как встарь:
   Ночь, ледяная рябь канала,
   Аптека, улица, фонарь.
 
   Абсурд, неожиданно обрушивающийся на вас, словно сход снежной лавины в горах, бывает подчас столь невыносимым, что только самоубийство может его остановить. При этом человек, как правило, вовсе не испытывает страха смерти, более того, он с радостью ждет эту смерть, понимая, что лишь она одна освободит его от страданий. Его останавливает совсем другое: боязнь того, что увидит он после смерти. Его останавливает от немедленного самоубийства страх неведения. Его начинают терзать гамлетовские сомнения по поводу того, что именно увидит он в своем смертном сне:
 
        Быть или не быть – таков вопрос;
   Что благородней духом – покоряться
   Пращам и стрелам яростной судьбы
   Иль, ополчась на море смут, сразить их
   Противоборством? Умереть, уснуть –
   И только; и сказать, что сном кончаешь
   Тоску и тысячу природных мук,
   Наследье плоти, — как такой развязки
   Не жаждать? Умереть, уснуть. Уснуть!
   И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
   Какие сны приснятся в смертном сне,
   Когда мы сбросим этот смертный шум, -
   Вот что сбивает нас; вот где причина
   Того, что бедствия так долговечны…
 
   Только лишь это, только лишь неведение по поводу того, что ждет нас за гранью самоубийства, сплошь и рядом удерживает нас от него. Другой причины у решившегося человека не существует. Сама по себе смерть его не страшит. Сама по себе смерть явилась бы для него чудесным избавлением от бесконечных пращей и стрел яростной судьбы, пускаемых в него внезапно обнаружившим себя мировым абсурдом. Сама по себе смерть является в итоге желанным концом для любого, независимо от того, осознает он это, или не осознает. И тут уж совсем невозможно обойтись без Суинберна:
 
   Устав от вечных упований,
   Устав от яростных пиров,
   Не зная страхов и желаний,
   Благословляем мы богов,
   За то, что сердце в человеке
   Не вечно будет трепетать,
   За то, что все вольются реки
   Когда-нибудь в морскую гладь.
 
   Очень часто решившийся на самоубийство человек терзается сакраментальным гамлетовским вопросом: быть, или не быть? – до самой своей естественной кончины, и благополучно сходит в могилу, так и не ответив на этот вопрос до конца. Все, в конечном итоге, зависит от решимости и от отчаяния пришедшего к мысли о необходимости самоубийства человека. Только лишь от решимости и отчаяния, и больше ни от чего.
   Когда решимость и отчаяние достигают вселенских высот, человек все же кончает с собой, бросая вызов богам, и нарушая этим сложившийся во вселенной ход вещей. А это как раз и дает ответ на второй наш вопрос: почему общественное мнение и все религии мира единодушно осуждают самоубийство? Да потому, что оно нарушает собой сложившийся ход вещей. Сложившийся ход вещей в обществе, на которое самоубийце сплошь и рядом наплевать, и сложившийся ход вещей во вселенной, что, строго говоря, гораздо серьезней. Сложившийся ход вещей в обществе мало интересен и нам, поскольку очень часто защищает воинственную пошлость, безвкусицу, самые низкие заблуждения и самые отвратительные пороки. И очень часто интересы одиночки – самоубийцы совпадают с интересами революций, которые изменяют сложившийся в обществе ход привычных вещей. Но вот как быть практически со всеми религиями мира, которые тоже решительно осуждают самоубийство? Как быть с этим очевидным фактом, и почему, собственно, так происходит? Прежде чем ответить на этот вопрос, мы упомянем еще об одном чисто психологическом феномене, присущим самоубийству, а именно о его сладости. Не просто о страхе перед смертью, которая последует за самоубийством, а о необыкновенной его сладости, практически равной высокому экстазу, высокому эмоциональному подъему, сравнимому с экстазом и эмоциональным религиозным подъемом. Эта сладость сродни сладости религиозного переживания, и именно в ней заключена причина того, что самоубийства, как правило, удаются. То есть удаются деяния, которые по большому счету бросают вызов не только общественной морали, не только устоявшимся в обществе правилам, привычкам и взглядам, но и самой смерти. Самоубийство отрицает смерть, самоубийство попирает смерть и открыто смеется над смертью. Оно как бы делает смерть ненужной, оно отменяет смерть, и открывает дорогу к вечной жизни. А по — существу, открывает дорогу к бессмертию. Ведь если мы в любой момент можем лишить себя жизни, то тем самым мы не умираем в положенный нам срок, и тем самым уничтожаем смерть. Убиваем смерть. Попираем смерть смертью. А, отменив смерть, сделав ее ненужной, мы вновь воскресаем в ином мире, где смерти не существует, или она опять попирается нашим новым самоубийством. Бесконечная череда самоубийств и бесконечное воскресение в иных мирах сразу же делает смерть ненужной, и фактически легализует бессмертие. Кстати, если объединить все эти вновь обретенные миры, в которых мы вновь воскресаем, в один большой мир, то получается буддизм с его бесконечной реинкарнацией в нашем собственном, земном мире. А если иметь в виду все же мир иной, лежащий за гранью нашего мира, то получаем бессмертие на небесах, конечную и идеальную цель любой современной религии. Вот здесь – то и кроется главная причина того, что современные, и вообще абсолютно все религии осуждают самоубийство! В результате самоубийства религии становятся ненужными, ибо уже не нужен некий исторический период жизни человека и человечества. Не нужно обращение к Богу, религиозные войны, крестные пути, рождения в муках и добывание в поте лица своего хлеба насущного. Не нужны терзания, искания и озарения, не нужно покаяние и вопль к небесам с просьбой о спасении и помиловании. Самоубийство делает все это ненужным, оно облегчает путь человека на небеса, и объявляет его или равным бессмертным богам, или прямиком подводит к престолу единого Бога. Самоубийство убивает религии, и поэтому они решительно не принимают и осуждают его. Религиям необходим земной крестный путь, и смерть, которым он в итоге заканчивается. Им необходим такой порядок вещей во вселенной, где смерть является центральной, наряду с рождением, основой, на которой держится само мироздание. Самоубийство выбивает из-под ног мироздания смерть, предлагая немедленный прыжок в бессмертие, и поэтому религии осуждают его. Но самоубийство, как мы уже выяснили, порождено мировым абсурдом, оно прямое следствие мирового абсурда, который более глобален, чем основанная на рождении и на смерти вселенная. Вселенная абсурда и самоубийств бессмертна. Вселенная устоявшегося хода вещей  конечна и подвержена смерти. Абсурд и самоубийство в этом смысле изначально существуют на небесах. Рождение и смерть живут на земле, и охраняют существующий порядок вещей, решительно осуждающий самоубийство.
   Существует ли способ спастись от самоубийства? Существует ли способ спастись от его неизъяснимой сладости, которая завлекает нас так же сильно, как зов сладкозвучных сирен завлекал хитроумного Одиссея? Спастись, и одновременно не сойти с ума от ненавистного абсурда окружающей нас действительности? От всех этих окружающих нас, жрущих и чавкающих с утра до вечера рож и харь, от ежедневной монотонной лямки, тянуть которую обязаны мы от рождения и до смерти? От ежедневных дежурных разговоров и фраз, которые мы обязаны произносить с вежливым выражением на лице, хотя в душе нам хочется задушить собеседника голыми руками, а потом весело расхохотаться на его похоронах и помочиться на его могилу? От бессмысленности и абсурда жизни с женщиной, которую не любишь, и обнимать которую ты вынужден каждую ночь? От абсурдности жизни бесчисленных поколений, которые в лучшем случае повторяют подвиги один другого, а в худшем — просто копируют сегодня то, что происходило и сто, и тысячу лет назад? Этот способ – принять условия игры, предлагаемые человеку абсурдом, и погрузиться в еще больший абсурд. Выйти за грани привычного, и окунуться в волны неведомого. Similia similius curantur. Подобное подобным. Только лишь так. И больше никак. А иначе или травиться ядом, или стреляться, или вскрывать себе вены. И так далее, в зависимости  от вашей эрудиции и начитанности. И тогда вы спасетесь, или написав новый роман, или отправившись за море в поисках Нового Света, или основав новое учение, настолько абсурдное, что Тертуллиан, говоря о нем, воскликнет: «Credo quia absurdum est!» «Верую, ибо абсурдно!» Вопль этот можно переиначить еще и так: «Спасаюсь, ибо абсурдно!» Так самоубийство, порожденное абсурдом, самим же абсурдом и преодолевается. К сожалению, не каждый, решивший покончить с собой, достигает столь высокой степени просветления.
 
   2014