Парфен

Парфен по- пластунски вполз в открытую женой дверь, подполз к ее обутым в пушистые тапочки, ногам и положил на них голову, поскуливая.
- Господи, как же ты мне надоел! – она тихонько пнула его голову. – Где ты был? Мне сам вопрос этот надоел. В конце концов, мне все равно, где ты был.
Вера делает попытку развернуться и уйти, но Парфен быстро хватает ее за ногу, и лежа, оправдывается.
- Послушай меня! Верочка, ты только послушай! Я всю ночь бродил по городу. Клянусь! Я рыдал, что я не живописец! Ты не представляешь, какой город ночью! Но все, все. Я дома. Я – живой. Ведь, насколько я понимаю, тебя волнует именно это.
Вера внимательно смотрит на него сверху вниз спокойно, даже можно сказать – равнодушно. И долго. Потом констатирует:
- Все лжешь.
- Я?! – с достоинством, садясь по-турецки и кладя на грудь правую руку, ерничает, - Не лжу, не лжал, лжать никогда не буду. Не мой стиль. И ты прекрасно это знаешь. Просто зачем-то хочешь именно этого.
Вера становится перед ним на колени, берет его голову в руки, близко смотрит в глаза.
- Фенечка! – Вера говорит негромко, ласково, но слышится явная угроза. – Ты помнишь, когда мы в последний раз любили друг друга? Мне кажется иногда, что нашу дочь принес аист. А ведь когда-то, правда уж и не припомню когда, мы из постели не вылезали. Или это был не ты? Ну, скажи! Ты ведь не лжешь никогда. Феня, что мне делать? Я становлюсь тебе сестрой, Феня. И, клянусь, не я в этом виновата. Угадай, кто? – Вера резко отпихивает его голову и встает. – Я волнуюсь и сплю вполглаза только потому, что боюсь за твою идиотскую жизнь, боюсь, что машина собьет или пьяный ножом… Или еще жуть какая-нибудь мерещится. Я не ревную тебя, понимаешь? – Вера почти кричит и бьет Парфена по щеке, довольно ощутимо. – Не р-е-в-н-у-ю!
Она берет со столика сигареты, закуривает и протягивает пачку Парфену. Тот на четвереньках подползает, курит, забившись в угол между стеной и столиком, смотрит в пол, молчит. Пауза затягивается. Вера ждет, Парфену, видимо, нечего сказать. а может, просто не хочет развивать тему.
- В общем, я хочу развестись или разойтись, как там?.. Ладно, иди спать. четыре утра. Вечером поговорим, - Вера ухмыляется, - если увидимся.
Она уходит в спальню. Парфен докуривает, разувается, идет в ванную умыться, потом на цыпочках крадется в комнату дочери. Приоткрывает дверь, прислушивается и шепотом, как бы не надеясь на ответ, зовет:
- Варенька!
Вареньке семь лет, она очень взрослый и ответственный за судьбы своих непутевых родителей человек.
- Иди, пап! – чистый, звонкий, давно проснувшийся голосочек разрешает ему шагнуть в темную комнату. Парфен садится на кровать, целует дочь. Она забирается к нему на колени, обнимает, и чей-то пушистый хвост немедленно начинает щекотать у Парфена в носу, горле, перехватывает дыхание, глаза щиплет, и он судорожно вздыхает, крепче прижимая к себе теплое, худенькое, родное. Если бы ей сейчас угрожало что-нибудь, он задушил бы, зарезал, или отдал бы всю до капли кровь! Или мозг. Вынул бы сердце. Отрезал руку. Парфен взмок от представления таких возможностей доказать свою любовь.
- Пап, ты бы шел спать, завтра на работу.
- Ничего, я на работе вздремну, - Парфен пугается своей глупости, расплата следует незамедлительно.
- На работе можно разве спать? – глаза распахнулись еще шире.
Парфен зол на себя, но изворачиваться не хочется.
- Нельзя, конечно. Но иногда, когда нет работы – можно полчасика вздремнуть. Понять можно – устал человек?
- Можно понять. Пап, мне с тобой поговорить надо.
- Варя, давай вечером, а?
- Вечером ты уже с мамой разговариваешь, - ухмыляется, - если увидитесь.
- Подслушивала! Негодяйка, - Парфен изображает гнев. Варенька тихо смеется, но тут же принимает всегдашний свой серьезный вид.
- Я, пап, серьезно. Давай поговорим?
- Вечером. Все, спи. – он целует дочь и выходит из комнаты.
……………………………………………………………………………………

Парфен тихо проскальзывает к двери, тихонько закрывает ее за собой и спускается по лестнице. С верхнего этажа доносится легкий стеклянный перезвон. Это к открытию гастронома спешит стареющая пионерка Лилия Егоровна. Она в носочках с помпонами, в розовом муаре и огромным туристическим рюкзаком за плечами. В нем стучат друг о руга пустые бутылки, отбивая зубную дробь.
- Я помогу вам, - Парфен осторожно снимает с ее спины баул с «хрусталем».
- Одна душа на весь подъезд, - вздыхает Лилия, томно кося лиловым оком. – Приходится рано вставать, а то тары потом не дождешься. Фенечка… Могу я поговорить с вами? Только вам могу доверить свои страхи, только вам пожаловаться на самое себя. Видите ли, это очень личное, но вы поймете, может даже и не осудите, - она замялась, - мне кажется, а вам?, что я стала несколько злоупотреблять… вы не находите? Не знаю, как с этим бороться… Мне всегда казалось, что женщина с нежным именем Лилия не могут пить ничего крепче кофе.
- А я думал, что мужчин с нежным именем Фенечка вообще не существует, - тихо бормочет Парфен, - не вникайте глубоко в проблему, Лилия Егоровна. Вы прекрасны, словно греческая амфора, полная сладчайшего нектара. А с этим можно мириться.
- Душа… Какая же у вас нежная душа, - в восклицании замирает Лилия. Помпончики дрожат, муар колышется.- А помните , какая дивная была пора юности! Я была пионервожатой…
- Да, да, Лилия Егоровна, костры, линейки, «никто не забыт, ничто не забыто», галстуки, значки, бревна… Восторг!
Парфен бежит, оставив у гастронома восхитительную Лилию и ее бесценный груз. Он спешит в редакцию маленькой, ни к чему не обязывающей, городской газеты. Он – заведующий отделом писем. Отдел состоит из оного человека. Его самого.
Самое приятное в его кабинете – окно. Огромное, смотрящее прямо на реку, оно притягивает Парфена, ласкает, шепчет.
В кабинет впархивает секретарша главного Люся.
- Парфен Сергеевич, там, - Люся неопределенно машет рукой, - колготки дешевые принесли. Может, возьмете жене?
Парфен сидит на подоконнике, не отрывая взгляда от Заречья.
- Люся, ты сны видишь?
- Ну фу, Парфен Сергеич, вечно вы с какими-то вопросами… Ну вижу, конечно.
- И какие?
- Да разные. Приятные, иногда страшные. Вот недавно приснилось, что зарплату потеряла.
- Зарплату? – Парфен поворачивается к ней. – Ну-ну?
- А чего? Через три дня меня Колька бросил.
- Негодяй, - Парфен опять поворачивает голову к окну. – Иди, Люся. Колготок мне не надо.
Вслед за Люсей в кабинет влетает Нина.
- Нет, ну какого черта? Сидишь, штаны протираешь, а он окончательно уже зарвался! Превратил газету в рекламный проспект, деньги в карман уже прилюдно кладет, не стесняясь. Все приличные корреспонденты разбежались, работать не с кем. Да пойдем же к Жукову, я помогу тебе, вопрос-то решаемый, было бы желание. Скинем главного, тебя – на его место, наберем команду – расцветем. Вот увидишь! Ты же журналист с головой, а не с… как у этого! А сидишь в этой дыре, в окно пялишься!..
- Здравствуй, Нина. Кофе хочешь? Метлу можешь поставить в угол?
- Издеваешься?
- Да нет, просто как-то очень много тебя сразу.
Парфен улыбается, ему нравится Нина в ярости.
- Ниночка, ты очень красивый и преданный человек, но на ситуацию иногда надо смотреть с другой стороны. С моей, например. Может, я и не плохой журналист, но главный я никакой. Поищи другую кандидатуру. И «скидывать» я никого не собираюсь.
Нина вдруг рыдает взахлеб, горько, закрыв ладонями лицо. Парфен приносит ей кофе, гладит по голове.
- Надо же сколько лиц за короткое время! Минуту назад Ойя ворвалась, а уж дитя неразумное рыдает.
- Парфен, прошу тебя! Нельзя отказываться, подумай. Только сейчас его можно убрать, только сейчас! Я могу это сделать только для тебя. Ну чего ты добился в жизни?.. Такая перспектива!
- Нина, ты никогда не представляла себе, что не всем нужно обязательно добиваться чего-нибудь? Не все такие честолюбивые и цельные как ты. Скидывай главного, садись в его кресло, а мое – оставь за мной.
В кабинете висит тишина, Парфен с удовольствием ее слушает.
- Парфен, выходи за меня замуж?
Парфен смеется.
- Этот вопрос уже решен однажды.
Нина стремительно вылетает из кабинета, над дверью осыпается штукатурка.
Парфен садится за стол разбирать письма. Через некоторое время за этим занятием и застает его Петрович. Он занимает в редакции многофункциональную должность: курьера, слесаря, завхоза, обладая при этом, как ни странно, почти абсолютной грамотность и удивительным литературным чутьем. Некая шутка природы. А посему подрабатывает еще и корректором.
Сначала в дверях появляется его очень большая кудрявая голова. Разговаривая с Парфеном, он как бы втекает в кабинет.
- Парфен, составишь партию? – он выразительно постукивает по карману.- Что-то не лезет в одного-то.
- Вы прекрасно знаете, что я не пью, - Парфен не отрывает глаз от писем.
- «Не пью» бывает разным. «Не пью» совсем или «не пью на работе» - два полярных утверждения.
- Совсем.
- Не пойму я тебя, Парфен. Нормальный мужик. Закодированный, нет?
- Да нет. Просто мне не нравится это состояние. Организм не воспринимает. Плохо становится.
- А кому ж хорошо? Всем хреново. Так это ж потом… А?
- Нет, не буду.
- Ну, ладно, - Петрович разочарован. – Посидеть-то у тебя можно?
- Да сидите на здоровье. Главного не боитесь? Нагрянет если?
Петрович машет рукой.
- Да ладно, главный там! Три ошибки в одном слове. Да куда он без меня? Чашку дай.
Петрович достает из карманов яблоко, вино, примащивается в кресле.
- Парфен, не надоело тебе с этими старушечьими соплями возиться? – он кивает на большую стопку писем.
- Ну что вы, Петрович, это мои личные цветы маленькой Иды, живые и говорящие. Иногда не понимаю, зачем они нам пишут, с их проблемами в администрацию Президента писать. Хотя… Итог один.
- Какой? – Петрович хрустит яблоком.
- Никакого.
Петрович наливает в чашку еще, вопросительно смотрит на Парфена.
- Да нет, Петрович, сказал же – не буду.
- Ну и характерец у тебя, Парфен. Как жена тебя выносит?.. Дочке сколько уже?
- Семь. – Парфен улыбается. – Хороший человек. Чистый. А у вас есть дети, Петрович?
- Дети! Внуки уже не на лимонад деньги просят. – Петрович тряхнул кудрями.- Эх, Парфен, жизнь как-то… порскнула. От младенчества до старости – как от дома до работы, не успел задуматься, а уж на месте.
Петрович грустно выпивает водку.
- Ну ладно, Парфен, пойду я Люське помогу. Там главный чего-то накропал – сам черт не разберет, куда уж нашей Люське.
- Постойте, Петрович. Я спросить хочу. Вы смерти боитесь?
- Нет, не боюсь. – Петрович просто смотрит в глаза Парфена. – Чего ее бояться, если ее нет.
- Как нет?
- Да нет. Кто ее видел? А раз не видел, то стало быть и нет. Ты как спишь? Заснул и все. Не знаешь как. Потом проснулся. А тут не знаешь, когда проснешься Вот и вся философия.
- Перович… Вы не примите меня за сумасшедшего, но я не знаю, что такое сон. Я никогда не сплю. И не имею представления, как это делается. Просто вообще никогда не сплю. Не умею.
Петрович опять садится в кресло.
- Чего ты не умеешь?
- Спать. Я не сплю, понимаете?
- А у врачей был? К докторам обращался? Да ну ерунда какая-то,- Петрович озадачен надолго. – Ты так разыгрываешь, что-ли? Шутишь над стариком?
- Нет, это правда, к несчастью. И ни к кому я не обращался. Об этом не знает никто, кроме теперь вот вас.
- Парфен, -Петрович подходит к Парфену, кладет ему руку на плечо, пристально смотрит в глаза, - это ж прям беда, Парфен. Знаешь что? Ты выпей водки. Много. Попробуй,а? Вдруг сляжешь?
- Нет, Петрович. Не буду я пить. А, вообще, спасибо. Я рад, что сказал вам. Мне легче сейчас, намного легче. Может надо вовремя говорить? Только обязательно вовремя…. Иначе смысла нет. Не поверит никто.
Парфен медленно подходит к окну, садится на подоконник, прижимает лицо к стеклу.
- Посмотрите, Петрович, что может быть красивей, чем Заречье? – Парфен долго смотрит в окно с тоской и восхищением.
И изумленный Петрович видит вдруг, как что-то меняется в облике Парфена.
Петрович пока плохо понимает что, но через некоторое время Парфен на его глазах медленно начинает исчезать. Таять. Растворяться. И вот уже хрупкий, как будто молочный цветом, абрис видит Петрович на подоконнике, но скоро и он превращается в воздух, и ничего больше не напоминает Петровичу о том, что несколько секунд назад здесь сидел человек, отказавшийся с ним выпить. Петрович долго смотрит на пустое окно, потом мягко падает в глубокий обморок.

Через полгода Вера обнаруживает в почтовом ящике письмо: «Милые девочки, мне хорошо. Я сплю и вижу во сне вас».