В славном городе Мюнхене…

Вадим Камьянский

В славном городе Мюнхене…

… славная столица Баварии…где когда-то,

почти в одно и то же время, на
. Шляйсхаймерштрассе
чуть ли не бок о бок жили .
Владимир Ильич Ульянов, и Адольф Алоизевич

Шикльгрубер…

Владимир Кунин

… если жалкая кучка неудачников
перевернула

Российскую Империю и вздернула под уздцы

Европу… каким бы ни был рассвет, а дело
петуха-

прокукарекать.



Михаил Веллер



ПРОБУЖДЕНИЕ

Адольф Шекель проснулся около одиннадцати от двух неприятных ощущений
– страшного голода и чешущейся щеки.

Голод по утрам был напоминанием о бесплатных вечерних супах
благотворительного общества «Новый свет».

Проклятые капиталистические выродки , - подумал Адольф, - они пытаются
задобрить безработных пролетариев бесплатной пустой похлебкой, после
которой сразу же хочется кушать. Ну, ничего, когда мы придем к власти –
мы посадим всех этих толстозадых на такую же еду, еще и заставим
работать, до чего эти выродки не пока додумались.

Другим неприятным утренним ощущением Адольфа была боль от укуса
клопа. Этих тварей в мужском общежитии развелось столько, что они
буквально объедали постояльцев. Все жильцы пользовались различными
присыпками, мазями, ароматическими водами, призванными отпугивать
насекомых. У Адольфа не было денег на приобретение подобных средств и он
мстительно обзывал подобные манипуляции «прикажчичьим набриолиниванием».
Как не старался Адольф стойко, с характером борца, сносить клоповьи
кровопускания, однако, они досаждали чуткой душе художника. И по утрам
он зло ругал безмозглых тварей, обожающих чистую арийскую кровь. И его
сознание уже рисовало образ еврея-клопа, сосущего живые соки из нежной и
юной германской девушки.

Повторное урчание в животе переметнуло мысль Адольфа в другую
сторону, и он с содроганием вспомнил жидкий утренний кофе фрау Либерман
– жены башмачника, у которой он снимал коморку. Вспомнились тощие
прелести престарелой фрау. Пока старый герр Либерман по настоянию жены
по утрам за фанерной стенкой чинил безнадежные ботинки Адольфа,
последний ублажал изголодавшуюся по мужчине фрау. (Ботинки чинились
довольно часто, так как предприимчивый Адольф за рюмку ликера брал в
починку ботинки своих знакомых)

- В будущем государстве ариев, - подумалось Адольфу, - необходимо не
только запретить браки с представителями низших рас, но и жестоко
наказывать граждан великого государства за факты спаривания с
нечистокровными изгоями.

Время шло, и необходимо было уже подниматься, чтобы успеть в кафе
«Кайзерхофф», где с полудня обычно собирались русские эмигранты
пропустить по рюмочке или пройтись по пивку перед обедом, а для
возбуждения аппетита порассуждать о тяжкой доле родного народа и о
какой-то внутрипартийной борьбе.

Эти чудаки могли часами спорить об уместности употребления в
выступлениях и речах различных новомодных словечек типа «будировать» или
«прерогатива», о запятых и многоточиях в статьях. Однако денежки у них
водились, и конечно, хотя о приглашении на обед к русским Адольф и не
мечтал (однажды самый говорливый из русских Ильин с принеприятнейшим
смешком сказал, что у них каждый ест своего гуся сам), но на рюмочку
ликера да кофе с пирожным вполне можно было рассчитывать. А однажды,
необычный русский с побитым оспинами лицом, по прозвищу «Грузин», даже
угостил Адольфа двумя стаканами вина с большим ломтем ветчины. Так что,
следовало поторопиться, и видимая заинтересованность молодого немца
делами иноплеменных демократов могла хоть как-то утолить голод молодого
арийца.



Наследники Робеспьера

К счастью Шекель не опоздал. Собрание русских было в самом разгаре и
официанты бодро разносили по столикам пиво с колбасками, пока увлеченные
участники «под пивко» слушали разглагольствования высокого худого еврея
с горящими чахоточным блеском глазами и встопорщившимся «чубчиком».



Шекеля в начале покоробило присутствие ненавидимой им расы, но голод
не тетка, и под колбаски с пивом он согласен был слушать кого угодно,
даже, так ненавидимого им Папу Римского. Хотя, прислушавшись, Шекель
заинтересовался словами еврея:

Придя к власти, нужно брать пример с якобинцев и жесткой рукой
уничтожать поголовно без разбора пола и возраста всех представителей
класса эксплуататоров и клерикалов. В первую очередь, по примеру наших
французских революционеров-предшественников, обезглавить царя и пойти
далее – извести весь его ненавистный всем нам, свободольюбивым
рассиянамь (последее слово было сказанно с таким жестким еврейским
акцентом, что могло значить и «расселянам», и «хуторянам», и
«магометанам», и «иудеянам»).

Да-да! Все непрьеменно и первостатьейно, – подхватил, по-еврейски
картаво, Ильин, наверно, вспомним о судьбе старшего брата, повешенного
по приказу отца нынешнего русского императора за покушение на
цареубийство.

Далее, - вещал распалившийся еврей, - устроить кровавую баню всем
аристократам, военным, помещикам поголовно. «Якобинские свадьбы»* всем,
от мала до велика, не хватит пар, мы же цивилизованные люди, и можем
принять и однополую любовь.

Последний выпад оратора имел особо оживленный успех среди
собравшихся. Основная масса слушателей стройно заржала, а две
находившиеся в компании дамы, одетые в почти мужские платья, томно
посмотрели друг на дружку и, улыбнувшись, зарделись.

А выступающий, все распаляясь, развивал свою мысль далее:

Так же мы должны поступать и по отношению к мелким собственникам –
купчишка, торгашам и крестьянам…

Дарагой, а кто же будет выращивать хлеб и кармить нашу революцию, - так
же картавя, но уже на другой манер, встрепенулся еще один истинно
русский по кличке «Грузин».

Я для вас, Йошка, не дарагой, а бесценный и не продающийся. А создавать
материальные блага, необходимые для нашей борьбы, и в конце концов, для
всего будущего нового мира, будут свободные от оков собственности
рабочие как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Не забывайте,
что мы, рабочая партия, и боремся за благо рабочих, и стремимся
превратить весь мир в мир рабочих свободных от всего, в том числе и от
таких буржуазных понятий как пол и национальность.






_______

* Если читатель не достаточно знаком с историей Великой французской
революции, то поясняем, что так называлась изощренная экзекуция,
придуманная озверевшими революционерами в отношении дворян, когда
последних связывали попарно и снабдив грузом заживо сбрасывали в реку.

«Грузина» панибратское «Йошка» оратора покоробило так, что на его
раскрасневшемся лице черные точки оспин стали похожи на свинцовые
дробины. Видно «Грузин» еще не смог преодолеть в себе буржуазный
пережиток национального и ему не нравилось, что его звучное имя Иосиф
переделывалось на еврейский манер, да еще и с пренебрежительным
подтекстом обращения старшего к много младшему. В черных глазах этого
Странного Русского (как его величал про себя Шекель) блеснул огонь
мстительной ненависти. Но, никто ,из собравшихся, не заметил этого,
поскольку все были увлечены речью еврея. Даже Шекель, не смотря на
голод, бросил жевать халявную сосиску и оторвался от бокала душистого
темного баварского пива. Подобных вещей Адольф еще не слышал ни от кого,
но они во многом настолько согласовывались с его внутренними ощущениями,
что он даже забыл, что слова льются из зловонного еврейского рта.

Господа, - уже справившись с приступом ярости, подал голос «Грузин». –
Речи нашего многоуважаемого и ученнейшего коллеги Троца очень правильные
и занятные, однако, не лишены некоторых шероховатостей. Что бы
избавиться от этих заусениц они должны, как говорит наша партийная
наука, пройти апробацию практикой. Нелишне и мнение людей со стороны.
Среди нас присутствует представитель нации (извините, гер Троц, их пока
никто не отменял), представитель нации давшей миру наших
основоположников, родителей нашего передового учения, прародителей и
нашей партии Мрака и Энеля – немцев. Давайте послушаем нашего юного
немецкого друга Шнобеля.

Позвольте, Мрак и Энель никогда не были немцами – они правоверные евреи,
- возмутился Троц.

Вот тут то я вас и поймал, - злобно заулыбался «Грузин»,- вот значит
чего стоят ваши слова об отказе от буржуазных пережитков. Вы сами в них
как золотарь в дерме по самые уши.

Глаза Троца налились бычьей ненавистью, и в тихом кафе запахло бурей.
Но тут вмешался еще один чахоточный русский, но уже польских кровей,
похожий на Мефистофеля своей бородкой клинышком и дьявольским жаром в
глазах, по кличке Железный:



Давайте не будем переходить на нации и тем более личности. Кому-то не
нравятся евреи, я лично не в восторге от швабов, Но в каждом народе есть
свои приличные люды. Так, что, давайте, послушаем герра Фуфкля. - и
зааплодировал, его поддержало большинство собравшихся.



Пунцовый и злой Шекель поднялся. Мало, что эти русские дважды
унизительно исковеркали его фамилию, Шекелю просто раньше не приходилось
говорить в таком серьезном обществе. Да, некоторые свои мысли о евреях,
положении рабочих и кровопийстве капиталистов Шекель уже высказывал
перед слушателями во время обеденных перерывом на стройке, где он
непродолжительное время работал, вечерами в общежитии и на нечастых
встречах с представителями полу богемы города. Он умел говорить и
убеждать. Но то были простые трудяги или опустившиеся интеллигенты, а
здесь… Тем не менее, собравшись в кулак, Шекель поднялся и,
прорезавшимся откуда то лающим полубасом заявил:

Геноссен (это слово в смысле товарищи впервые пришло ему на ум). Я
целиком и полностью во многом согласен с уважаемым герром Трахом, -он
умышленно исказил прозвище еврея, - Упырей-эксплуататоров нужно душить
как клопов.- Шекель машинально потер, укушенную мелким кровопийцем,
щеку. - Нужно освободить трудящихся от гнета. Дать возможность им жить
хорошо. Но каждый должен жить хорошо у себя на родине: немцы – в
Германии, русские – в России, а евреи…, -Адольф в первый миг не нашелся
что сказать, а потом припомнил вчерашнюю брошюрку о происках евреев в
период Крымской войны, пытавшихся нагреть руки на драке великих держав,
- а, евреи – в Крыму. Мир пока не готов жить одним большим табором…

Молодой человек, к сожалению, как мне каэтся, - с саркастической улыбкой
встрепенулся Ильин,- не очень силен в теории и не знаком с принципами
интернационализма, который гласит, что истинный борец за освобождение
трудящихся готов пойти на поражение своей родины ради будущего братства
народов.

В таком случае, - резко парировал выпад маститого социалиста Шекель, -
наймитесь в разведку Кайзера, возьмите там денег и оружия, и
отправляйтесь в Россию, вешать своих царя и дворян с военными, - наша
страна вам в этом помехой не будет, а только спасибо скажет… - тут
Шекнль прикусил язык, чувствуя, что может выдать одну из самых больших
тайн своей жизни…

Полковник фон Штейн



Полковник фон Штейн знал, что генералом ему уже не быть. Его
военная юность совпала со славными днями войны с бошами семьдесят
первого года. Тогда юный обер-лейтенант отличился, вылавливая
французских диверсантов и коммунаров. Не беда, что среди первых довольно
часто попадались состоятельные французские буржуа, а среди других –
молодые девушки и женщины. Первых - фон Штейн коротко допрашивал и
отдавал команду на расстрел. Затем шел методичный обыск жилищ
диверсантов, который фон Штейн проводил чаще сам, или с помощью
доверенного капрала Шекеля. С коммунарами приходилось повозиться
подольше. Фон Штейн вместе с Шекелем проводил допрос вдумчиво и
скрупулезно. В результате успешной работы на счету команды фон Штейна
было около ста разоблаченных и расстрелянных французских шпионов и до
полтысячи коммунаров; гардероб и состояние обер-лейтенанта значительно
пополнились добротными вещами и деньгами, а воспоминания – приятным
ощущением обладания деморализованным и растерянным молодым женским
телом. Кайзер отметил старания юного контрразведчика. Фон Штейн получил
из рук государя железный крест и капитанские штандарты.

 

ц

ш

”

?тейну пришлось заняться непыльной, но скучной и рутинной работой в
штабе. А через пару лет в газетах ряда стран появились рассказы молодой
французской дворянки, поведавшей о зверствах немецких солдат,
разграбивших поместье ее престарелых родителей, расстрелявших ни в чем
не повинных стариков- помещиков. Командиром изуверов назывался некий фон
Ш. Дело, естественно, замяли, однако капитану фон Штейну приказано было
проследовать в захолустный гарнизон в Пруссии.

Так, наверное, на заштатной должности какого ни будь
гарнизонного архивариуса, в глухом провинциальном городке и закончилась
бы славная карьера фон Штейна, однако тут ему снова помог верный бывший
капрал Шекель.

Как то, на пыльной улице, к капитану на вытяжку подошел
толстоватый господин в форме таможенного служащего:

Господин обер-лейтенант, разрешите обратиться!

Ты что, скотина, - вспылил фон Штейн, – не различаешь воинских званий.
– и тут же осекся.

На капитана в упор смотрели Юслегка плутоватые и бесконечно
преданные, глаза постаревшего и располневшего бывшего наперсника.

Оказалось, что, демобилизовавшись, Шекель пошел работать в
таможенную службу (помогли медали и отличные характеристики, полученные
бывшим капралом благодаря его совместной службе с фон Штейном).
Должности Шекель занимал не большие – все же не было ни образования, ни
происхождения, но практическая хватка, навыки «служебного рвения»,
усвоенные в армии, давали возможность, есть хлеб с маслом и откладывать
деньги на учебу детей.

Фон Штейн так обрадовался встрече, что не смотря на явное
нарушение всех аристократических приличий, он пошел со своим бывшим
сослуживцем в ближайшую гаштетную, где усевшись за простым столом в
окружении нескольких кружек дрянного пива, предался воспоминаниям о
славном прошлом и сетованиям, хотя и сдержанным ( ведь это неуместно в
устах офицера перед низшим чином ) о недооцененности заслуг и скучности
нынешнего существования.

Господин обер-лейтнант! – по старой привычке воскликнул, слегка
охмелевший и растроганный встречей со своим благодетелем, Шекель, - Но
ведь наш пригород кишит шпионами, контрабандистами и прочей сволочью не
хуже бошеской территории. Каждый польский крестьянин, живущий в
приграничной полосе – уже шпион. Почему бы нам с вами не заняться тем
же, чем мы занимались на войне – ловлей диверсантов и диверсанток, тем
более, что молодые польки бывают довольно аппетитными, а многие
зажиточные крестьяне порой побогаче некоторых французских аристократов.

Так с легкой руки Шекеля родился план.

В один из последующих дней фон Штейн обратился с рапортом к
начальнику разведки гарнизона подполковнику Жильмеру. Он доводил до
сведения руководителя разведслужбы, что им, капитаном фон Штейном, при
помощи, сформированной по давней армейской привычке, агентурной сетью
раскрыт канал контрабанды (не беда, что контрабандой были колбаса и сыр,
которые польский крестьянин Юзеф Суцкий, проживающий на имперской
германской территории, вез от своего брата, Суцкого же Казимежа, с
территории империи русской, а сетью агентуры, были таможенник Шекель и
опустившийся пьяница-полуаристократ Войцех Шлявский).

Если бы не гарнизонная скука и отсутствие каких либо событий,
подполковник Жильмер не обратил бы на рапорт капитана никакого внимания.
Однако информация пришла в наилучшее время – время всепоглощающей скуки
и подполковник обрадовался даже такому бреду.

« Контрабанда» была пресечена со всей немецкой обстоятельностью и
строгостью. Мало что продукты были конфискованы – сам «контрабандист»
предстал перед военным судом (ему вдобавок к контрабанде еще вменили и
передачу агентам России секретных сведений о расположении воинских
частей немецкого гарнизона). Незадачливого Юзефа Слуцкого осудили к трем
годам каторжных работ.

А далее все понеслось с невообразимой скоростью и размахом.

Фон Штейну поручили сформировать особое подразделение для
выявления контрабандистов и шпионов, «окопавшихся» в приграничной
полосе. Капитан носился по району дислокации гарнизона и его
окрестностям и выявлял, выявлял, выявлял… С такой же энергией как и в
годы французской кампании. Хотя не было расстрелов и казней, но деньги,
продукты, имущество снова текли предприимчивым Штейну и Шекелю в
бездонные карманы.

«Деятельность» капитана фон Штейна заметили в Берлине, одобрили и
поставили в пример другим приграничным гарнизонам. Через год после
начала «антиконтрабандной» деятельности фон Штейна перевели с повышением
звания в столицу в штат контрразведки Генерального Штаба.

Казалось, карьера пронырливого офицера была обеспечена. Однако,
ничего экстраординарного не вышло. Дело в том, что фон Штейн обладал
только сметкой на дутые заговоры, да пополнение собственного бюджета.
Знаний же, терпения, настойчивости молодому офицеру не доставало И
после очередного рывка в карьере фон Штейн снова погряз в рутине
повседневности. И карьера снова замедлила свой ход.

В последующие годы ничего примечательного в жизни фон Штейна не
было. Почти за сорок лет службы он едва достиг звания полковника. И
возглавлял отдел политической разведки военного округа в Мюнхене –
должность бесперспективная в плане получения генеральского звания. Отдел
политической разведки сколь ни будь серьезными операциями не занимался,
а всего лишь собирал информацию о различных политических группах на
территории округа, фиксировал контакты и настроения среди деятелей
партий и организаций, в том числе эмигрантских групп, подобным
социалистам России. Работа нудная и, как казалось фон Штейну, никому не
нужная.

Так что фон Штейн знал наверняка, что генералом ему уже не быть…

…Полковник фон Штейн с мрачным видом сидел у себя в тесном рабочем
кабинете и с тоской ждал прихода одного из своих осведомителей. Он уже
наперед страдал от того ощущения скуки, которое всегда возникало у
полковника от общения с этим молодым человеком. Все его слова, мысли,
«разведывательные» данные были скучны и убоги. Выводы – наивны,
предложения – не серьезны.

К ощущению скуки примешивалось сожаление о чем-то утраченном.

Дело в том, что скучным информатором был сын славного капрала
Шекеля – Адольф.

Уже несколько лет как скончался от апоклептического удара Шекель
старший. И фон Штейн решил хоть чем-то почтить память своего соратника,
если так можно выразится дворянину и рыцарю о низшем чине.

Случайно встретив молодого Шекеля, полковник привлек последнего к
работе, которая давала хоть и мизерную, но все же оплату, и позволяла
молодому человеку хоть как-то сводить концы с концами. Штейн уже не
однажды сожалел, что связался с этим юношей: ни искры живости и смысла
не было в его речах, полной белибердой веяло от докладных записок и
сводок, вид и поведение выражали крайнюю степень вялости.

Однако, как только Шекель вошел в кабинет, полковник к своему
удивлению, почувствовал, что с молодым человеком произошло какое то
разительное изменение. Исчезли вялость и заторможеность, речь стала
быстрой и даже горячечной:

Господин полковник, - глотая слова и буквы, затараторил осведомитель, -
У нас в руках победа Великой Германии над Российской империей.

Далее Шекель сбивчиво рассказал о собрании русских социалистов в
кафе «Кайзерхофф» и идее, которая возникла у него в пылу спора.

Идея была проста как орех, и не нова. Во все времена враждующие
стороны использовали в своих целях недовольных и обиженных в лагере
противника. Однако, более или менее эффективной работы можно было
добиться только от окончательных предателей и подлецов, личностей, чаще
всего ограниченных или же настолько одиозных, что своим присутствием они
бросали тень на своих хозяев. Все же другие инакомыслящие на службе
противника в любой момент могли вспомнить к какой нации они принадлежат
и, одумавшись, начать служить своей родине. В случае же с русскими
соцами, проповедующими интернационализм, то есть отказ от своего
национального, можно было сыграть на их маниакальном желании свергнуть
свое правительство любыми силами (вернее даже все правительства всех
народов). Кроме того интеллигентишки- неудачники не очень то стесняли
себя принципами морали в отношении своих противников. Все это можно было
использовать в интересах борьбы против Российской Империи. Собрать всех
этих микробов, рассеявшихся по территории Фатерланда и дружественных
стран, вооружить, снабдить деньгами и отправить на родину с целью
всячески разлагать государственный механизм, вплоть до свершения
государственного переворота. И все это, с мыслью о том, что они вершат
благое дело для своего народа. Свалят или не свалят бунтари свое
правительство, однако, в условиях будущей войны они смогут значительно
подсобить наступающим германским армиям.

Эта идея, в случае ее одобрения командованием (и может даже самим
Кайзером), сулила фон Штейну возрождение потерянных надежд на
генеральские лампасы. Так что рано говорить: «Генералом мне уже не
быть…» - наоборот – все еще может быть…



Претворение надежд

Доклад полковника фон Штейна, направленный им в Берлин своему
руководству, наделал много шуму. Отчаянный авантюрист так расписал идею
Шекеля, что столичные штабисты прямо ахнули. Аналитики и стратеги
Генштаба дружно ударили себя по лбу: «Как же это мы не додумались до
очевидного! Вот где зарыта победа!» Правда, присвоить себе авторство
такого гениального плана никто не осмелился, не из-за врожденной
порядочности, а из страха перед ответственностью. Ведь с реализацией
этой авантюры можно было выпустить опасного джина из бутылки и уже более
с ним не совладать (додумайся тогда кто-нибудь перекрыть ход
предложениям фон Штейна, и возможно не было бы «событий, которые
потрясли весь мир»). Докладная полковника пошла на самый верх, была
доложена Кайзеру, и последний лично встретился с фон Штейном: выслушал в
подробностях, одобрил и распорядился предоставить в распоряжение
полковника все необходимые силы и средства. Сил и средств потребовалось
не так много: товарный вагон, без особых удобств, доставка до вагона
всех желающих попасть на родину русских эмигрантов, охрана и перегон
вагона до границы с Российской Империей, скрытая переправка его через
границу, да двести тысяч марок золотом подъмных (половину из которых фон
Штейн, по привычке, положил в собственный карман, справедливо рассуждая,
что в этом деле главное не материальная поддержка, а идея).

Свою часть плана фон Штейн блестяще выполнил. Труднее оказалось
выполнить свою часть Шекелю. Адольф никак не мог решить, как подойти со
своим предложением к Ильину, боясь его заносчивости и насмешек. В конце
концов, он поделился своими мыслями с «Грузином», и хитрый Странный
Русский сразу уловил рациональное зерно идеи немца. Тонко обработав
Железного, высмеяв и выставив пустозвоном Троца, Грузин убедил Ильина и
большинство товарищей пойти на участие в авантюре, однако сам,
осторожный как кот, он не поехал вместе со всеми. (Впоследствии Грузин
считал себя, и вполне заслужено, автором Великой Победы неудачников, все
остальные участники тех событий ему отказывали в том, говоря, что
Грузина не было с ними во время проведения той операции).

Настал день переправки социалистического десанта. Всех русских
соцов посадили в вагон, в опломбированном виде сопровождавшийся
специальным армейским отрядом, в который так же входил срочно призванный
на военную службу Шекель. Адольф был преисполнен гордости собой, хотя
его и омрачило то, что бывшие знакомцы-русские не узнали его в форме
рядового кайзеровской армии, да и кто был для них, ехавших «спасать»
родину, какой то солдат.

Через неделю опасный груз достиг своей цели – столицы России. А
через несколько месяцев, грянул взрыв, разрушивший Российскую империю,
уничтожившей ее, как противника Германии, а в добавок, взорвавший пол
мира. Хитрый «Грузин» таки доказал впоследствии свое право на авторство
побед русских соци и возглавил на многие годы новое правительство
России. Фон Штейн стал генералом, героем и спасителем нации, но не успел
насладиться всеми прелестями своего нового положения, так как после
русского взрыва сдетонировала и империя германцев, похоронив под своими
руинами незадачливого авантюриста. Шекель за свое участие в операции (а
фактически за ее авторство) получил железный крест, которым гордился всю
жизнь, а через много лет он начал претворение в жизнь своих бредовых
идей, пытаясь создать всемирную империю для одной нации, но был
перехитрен и уничтожен «Грузином».

Все герои этой истории получили то, чего хотели – другое дело, что
иной раз желания, кажись прекрасные, приводят к плачевным результатам,
ведь не даром говорится : «Бойтесь желаний своих, ибо они -
ОСУЩЕСТВЛЯЮТСЯ!»