Последнее искушение Христа

                                              С Е Р Г Е Й   М О Г И Л Е В Ц Е В
 
 
 
 
 
                                  П О С Л Е Д Н Е Е   И С К У Ш Е Н И Е   Х Р И С Т А
 
                                                                      драма
 
 
   В номере провинциальной гостиницы останавливается артист, играющий роль Иисуса Христа в спектакле одного актера. К нему заходит таинственный посетитель, пытающийся отговорить его от этой роли.
 
 
   Э д у а р д  К р е с т о в с к и й, актер.
   Л и д и я  Ш т у р м,  журналист.
 
 
   Номер в гостинице. Дверь открывается, и входит  К р е с т о в с к и й.  Он еще в гриме Иисуса Христа и с терновым венком на голове. С трудом заносит большой деревянный крест, прислоняет его к стене. Закрывает за собой дверь, садится, пытается отдышаться.
   Стук в дверь.
 
   К р е с т о в с к и й. Войдите.
 
   Дверь открывается, и входит  Л и д и я.
 
   Л и д и я. Здравствуйте, меня зовут Лидия Штурм, я журналистка. Простите, но вас очень трудно поймать. Вы даете, как правило, всего лишь один спектакль, и сразу же переезжаете в другой город. Вместе со своим крестом. (Смотрит на крест.) А мне бы так хотелось взять у вас интервью.
   К р е с т о в с к и й (устало). Вам хотелось бы взять у меня интервью?
   Ш т у р м. Да, мне хотелось бы взять у вас интервью. Для одной из местных газет. Не в этом городе, а в соседнем. В том, где вы побывали недавно, и показывали свой спектакль «Последнее искушение Иисуса Христа».
   К р е с т о в с к и й. Это единственный спектакль, в котором я участвую. Теперь это единственный спектакль. Когда-то их было много, но теперь остался лишь этот. Хорошо, садитесь, раз вы журналист, я вижу, вас теперь отсюда не выгонишь.
 
   Л и д и я  садится.
 
   Л и д и я. Да, меня теперь отсюда не выгонишь никакими уговорами и угрозами. Можете не ссылаться на то, что вы устали, и к тому же уже поздний час, я не уйду, пока не возьму у вас интервью.
 
   Достает блокнот, раскрывает его.
 
   К р е с т о в с к и й. Вы правы, время позднее, и к тому же я страшно устал. После того, как тебя распнут на кресте, и ты провисишь на нем несколько часов под палящим солнцем, а потом умрешь, всегда очень сильно устаешь. Но это пустое, я возбужден так сильно, что не усну до утра. Можете остаться и взять у меня интервью. Из какой вы газеты, я не расслышал?
   Л и д и я. Из «Южных новостей», это недалеко, в соседнем городе, название которого вы, очевидно, уже успели забыть.
   К р е с т о в с к и й. Да, признаюсь, эти местные южные города, как, впрочем, и города северные, в которых я тоже даю свой спектакль, мелькают передо мной, словно в калейдоскопе, и я не успеваю их запомнить. Но, впрочем, это неважно, важна не провинция, в которой я теперь вынужденно гастролирую, а те идеи и образы, которые я пытаюсь нести со сцены. Важен тот герой, которого я играю, а все остальное – города, зрители, аплодисменты, — уже не имеют значения.
   Л и д и я. Вы всегда играете одну и ту же роль – роль Иисуса Христа, распятого на кресте. Почему?
   К р е с т о в с к и й. Потому что это единственная роль, которая осталась в спектакле. В спектакле под названием «Последнее искушение Иисуса Христа». Раньше в нем играло несколько человек, и кроме самого Христа там были еще стражники, которые его, собственно, и распяли, Мария Магдалина и другие женщины, стоящие в стороне, а также искуситель, второе главное лицо в этой драме. Мы играли несколько лет на лучших сценах страны, но, к сожалению, все имеет свой конец и свое начало!
   Л и д и я. Все имеет свой конец и свое начало?
   К р е с т о в с к и й. Да, все когда-то начинается, и когда-то заканчивается, из этого вообще состоит жизнь. Из радужных начал, и не очень оптимистичных концов. Постепенно из спектакля, поставленного блестящей московской антрепризой, стали один за другим уходить люди, и остальным актерам приходилось брать их роль на себя. Исчезли стражники, распинающие меня на кресте, и вонзающие мне в бок свое копье. Исчезла Мария Магдалина, — кажется, она вышла замуж, — и другие женщины, вместе со зрителями стоящие в стороне, и наблюдающие за казнью. Исчез, наконец, сам искуситель, вокруг которого во многом и построен сюжет всей пьесы, предлагающий мне спасение в обмен на отказ от своего божественного происхождения. Устав искушать меня в пространстве спектакля, он, кажется, искушал кого-то в реальной жизни, и не то сказочно обогатился, не то сел в тюрьму на длительный срок.
   Л и д и я. Как интересно, а что было потом?
   К р е с т о в с к и й. А потом разорилась, и исчезла с театрального небосклона та самая блестящая московская антреприза, которая и поставила «Последнее искушение Иисуса Христа». Исчезла, и я остался совершенно один, вместе с этим деревянным крестом, с которым сросся за несколько лет гастролей так, как срастаются телами неразлучные сиамские близнецы!
   Л и д и я. Вашей антрепризы больше не было, и вы остались один со своим деревянным крестом?
   К р е с т о в с к и й. Да, моей антрепризы больше не существовало, никто больше не организовывал мои поездки и показы спектакля в больших и малых городах страны, никто больше не платил за транспорт и гостиничные номера. Никто заранее не договаривался с театрами о приезде труппы, из которой со временем, как я уже говорил, остался всего лишь один актер, играющий главную роль – распятого на кресте Иисуса Христа.
   Л и д и я. И где вы узнали об исчезновении антрепризы?
   К р е с т о в с к и й. В одном небольшом сибирском городке. В точно таком же, как этот южный, в котором я сейчас нахожусь. Наша труппа, надо сказать, вообще играла летом в небольших городах Сибири, а зимой перебиралась на юг. Так было удобно. Мы так играли несколько лет, после того, как в центре страны спектакль уже не давал тех сборов, которые были в первые годы. Все, знаете – ли, приедается, в том числе и знаменитые спектакли, и поэтому мы были вынуждены сдвинуться поближе к периферии.
   Л и д и я. А потом, когда актеры из спектакля ушли, вы играли в нем совершенно один?
   К р е с т о в с к и й. Да. Моя московская антреприза еще существовала, и я худо – бедно, но приносил ей какие-то деньги, и люди из Москвы продолжали организовывать мои гастроли.
   Л и д и я. А потом выяснилось, что антрепризы не существует?
   К р е с т о в с к и й. Да, это выяснилось в заштатном сибирском городке, мне позвонили мои бывшие руководители, и сказали, что больше не нуждаются в моих услугах. Что у них много долгов, и вообще они, кажется, уезжают за границу, и пожелали мне всего хорошего. Положили трубку, и оставили меня одного.
   Л и д и я. Оставили вас одного?
   К р е с т о в с к и й. Да, одного, в чужом городе, в чужой гостинице, только что отыгравшим спектакль, где я то ли в сотый, то ли в тысячный раз умирал на своем деревянном кресте, а искуситель, которого теперь приходилось играть мне самому, озвучивая его реплики, пытался меня соблазнить.
   Л и д и я. И вы впали в отчаяние, узнав о том, что больше никому не нужны?
   К р е с т о в с к и й. Напротив, я необыкновенно возликовал, ибо теперь наконец-то стал свободен. Как там, на грубом деревянном кресте, где я умирал каждый вечер, а зрители рыдали, видя мои смертные муки!
   Л и д и я. Вы возликовали?
   К р е с т о в с к и й. Да, я необыкновенно возликовал, ибо понял, что теперь могу самостоятельно играть этот спектакль. Совершенно ни от кого и ни от чего не завися, разве что от этого грубого деревянного креста, который приходилось постоянно таскать за собой.
 
   Кивает на крест.
 
   Л и д и я. И вы стали самостоятельно таскать за собой этот крест, переезжая с ним из города в город, гастролируя летом в Сибири, а зимой – на юге?
   К р е с т о в с к и й. Совершенно верно. Я стал волком – одиночкой, я стал театром одного актера, которому ничего не нужно из реквизита, кроме этого грубого деревянного креста, да разве что тернового венка на голове, и пятна крови на боку, которое можно было нарисовать обыкновенной помадой.
 
   Задирает рубашку, и демонстрирует красное пятно на боку.
 
   Л и д и я. Да, вижу, пятно на боку, которое можно нарисовать обыкновенной помадой.
   К р е с т о в с к и й. Совершенно верно, ведь Иисуса Христа на кресте пронзают копьем в тот момент, когда он не то уже умер, не то вот-вот умрет через мгновение. Поэтому я, готовясь к спектаклю, заранее ставил у себя на боку это пятно, одалживая  губную помаду у какого-нибудь костюмера, или актрисы. Для меня теперь не существовало ничего, кроме моей роли, роли распятого Иисуса Христа, и меня очень часто звали не Эдуардом Крестовским, а Иисусом Христом, потому что так было проще.
   Л и д и я. Но только ли из-за этого?
   К р е с т о в с к и й. Разумеется, не только. Постепенно я так сросся со своей ролью, что стал, очевидно, и внешне, и в манерах своих походить на Иисуса Христа, хотя, конечно же, оставался обыкновенным актером.  Это многих шокировало, и мне, как правило, не удавалось в одном городе давать больше одного спектакля.
   Л и д и я. Вам не удавалось в одном городе давать больше одного спектакля?
   К р е с т о в с к и й. Да. Люди, конечно, не идеальны, и многим из них нравится мучить себе подобных, но наблюдать в течении двух часов за мучениями на сцене не очень – то приятно. К тому же за мучениями божества. Ведь люди приходят в театр, особенно провинциальный, в основном для того, чтобы развлечься. А спектакль мой был философский, в нем сатана на протяжении двух часов боролся с Богом, и не мог победить его в этой вечной борьбе. Что, кстати, зачастую совершенно противоположно тому, что происходит в жизни.
   Л и д и я. И поэтому больше одного спектакля в одном городе вам показывать не удавалось?
   К р е с т о в с к и й. Совершенно верно. Больше одного спектакля в одном городе мне показывать не давали. Но, слава Богу, страна у нас необъятна, и городов в ней не счесть, поэтому я никогда не оставался без дела, гастролируя то тут, то там, и всегда имея возможность заработать на хлеб, и на номер в дешевой гостинице.
   Л и д и я. В такой, как эта?
 
   Оглядывает номер.
 
   К р е с т о в с к и й. В такой, как эта.
   Л и д и я. И как долго все это длится?
   К р е с т о в с к и й. Семь лет с того момента, как был показан первый спектакль, и три года с тех пор, как я остался один.
   Л и д и я. А вы не пытались связаться с автором пьесы?
   К р е с т о в с к и й. Пытался. Но всякий раз выходило, что автор как бы не существует. Все мои попытки отыскать его окончились неудачей, оказывалось, что текст пьесы множество раз переписывался разными людьми, и кому конкретно он принадлежит, неизвестно. Создавалось ощущение, что автор пьесы – это сама евангельская история, сама жизнь, которая не имеет ни начала, и ни конца, и поэтому постепенно я вообще перестал на афишах упоминать имя автора. Так было проще, и ни к чему не обязывало.
   Л и д и я. Занятно. А вы не пытались все это бросить, уехать в Москву, найти новую антрепризу, и играть в новом спектакле новую роль с новым режиссером и новыми партнерами?
   К р е с т о в с к и й. Пытался, но дело в том, что я уже не мог этого сделать.
   Л и д и я. Почему?
   К р е с т о в с к и й. Потому, что я слишком вжился в эту роль, и не мог уже сыграть что-то другое. Я вынужден был бесконечно выходить на сцену, и умирать на этом деревянном кресте, искушаемый дьяволом, который бесконечно соблазняет меня возможностью спасения. Я стал неким извращенцем, которому необходимы бесконечные крестные муки, неким садомазохистом, находящим  наслаждение в этих муках. Я стал конченным человеком, и нормальным быть уже не смогу.
   Л и д и я. Почему вы мне говорите об этом?
   К р е с т о в с к и й. Потому, что я очень устал, и мне необходимо высказаться, поплакав кому-то в жилетку, пусть даже и корреспонденту провинциальной газеты.
   Л и д и я. Вы надеетесь, что я вас пожалею?
   К р е с т о в с к и й. Меня многие жалели. И тогда, когда я висел на кресте, и до этого, когда скитался по дорогам родной мне Палестины.
   Л и д и я. Это скитались не вы, это скитался Иисус Христос.
   К р е с т о в с к и й. Возможно, сейчас это уже не имеет значения. Для меня, во всяком случае, это не имеет значения.
   Л и д и я. Да, вы действительно так сильно вросли  в роль Иисуса Христа, что стали неким извращенцем, и даже садомазохистом, который уже не может жить без мучений.
   К р е с т о в с к и й. Очевидно, раз я сейчас сижу здесь перед вами, и говорю об этом. У меня не осталось ничего, кроме этой роли, и этого грубого деревянного креста, на котором в один прекрасный вечер я умру окончательно перед лицом испуганных и изумленных зрителей.
   Л и д и я. Вы считаете, что это в итоге все же случится?
   К р е с т о в с к и й. Последние годы я жду этого каждый вечер. Возможно, мне еще и отпущено какое-то время, а возможно, что его не осталось совсем. Неисповедимы пути Господни, и  кто знает, не будет ли последним то интервью, которое я даю вам сейчас? 
   Л и д и я. Вы меня пугаете.
   К р е с т о в с к и й. Я вас не пугаю, а просто рассказываю историю своей жизни. Пользуйтесь моментом, и записывайте все, что я вам говорю. Собственно, основное я рассказал, и больше, кажется, говорить нам не о чем. Так что можете идти писать статью для следующего номера вашей провинциальной газеты, а я, если не возражаете, немного приду в себя от спектакля. Последнее время они даются мне все с большим и большим трудом.
 
   Снимает с головы терновый венок, небрежно кидает его куда-то. Ходит по комнате.
 
   Л и д и я. Извините, но я никуда не уйду!
   К р е с т о в с к и й. Почему?
   Л и д и я. Я не та, за кого себя выдавала.
   К р е с т о в с к и й. А кто?
   Л и д и я. Я представитель  той самой московской антрепризы, которая когда-то и выпустила спектакль «Последнее искушение Иисуса Христа».
   К р е с т о в с к и й. Но моя бывшая антреприза не существует, как вы можете быть ее представителем?
   Л и д и я. Совершенно верно, но существуют люди, которые когда-то держали ее, и эти люди убедительно советуют вам прекратить вашу гастрольную деятельность!
   К р е с т о в с к и й. Прекратить мою гастрольную деятельность, но почему?
   Л и д и я. Вы их дискредитируете.
   К р е с т о в с к и й. Чем?
   Л и д и я. Своим отношением к главному персонажу, которого вы играете!
   К р е с т о в с к и й. К Иисусу Христу?
   Л и д и я. К Иисусу Христу!
   К р е с т о в с к и й. А как я к нему отношусь?
   Л и д и я. Так, как вы мне уже говорили – вы слишком сильно вжились в роль, настолько сильно, что это вызывает многочисленные нарекания!
   К р е с т о в с к и й. Чьи?
   Л и д и я. Прессы и зрителей. Зрители выходят с ваших спектаклей подавленными, и долго не могут прийти в себя. А пресса, в свою очередь, пишет о вас отрицательные рецензии. Вас называют зарвавшимся гастролером, вообразившим себя чуть ли не Иисусом Христом, который кидает вызов общественности и морали!
   К р е с т о в с к и й. Допустим, что это и так, хоть я и не читал подобных рецензий, да и зрители всегда провожают меня нескончаемыми аплодисментами, и долго не отпускают со сцены. Но вам – то какое дело до этого? Какое дело до этого держателям давно несуществующей антрепризы?
   Л и д и я. Они заботятся об общественной нравственности!
   К р е с т о в с к и й. Пусть лучше заботятся о собственной нравственности! Я теперь независим от них, и не собираюсь выполнять эти вздорные требования!
   Л и д и я. Вам хорошо заплатят.
   К р е с т о в с к и й. Мне не нужны деньги.
   Л и д и я. Вам очень хорошо заплатят.
   К р е с т о в с к и й. Я же сказал, что мне не нужны деньги. Скромный обед, скромная гостиница, и средства на проезд из города в город, вот и все что мне нужно. Все это дает мой спектакль.
   Л и д и я. Миллион долларов.
   К р е с т о в с к и й. Да хоть два, мне все равно.
   Л и д и я. Десять миллионов.
   К р е с т о в с к и й. Да хоть двадцать.
   Л и д и я. Сто миллионов.
   К р е с т о в с к и й. Откуда у вас такие деньги?
   Л и д и я. Мы люди со средствами.
   К р е с т о в с к и й. Пустите их на благотворительность.
   Л и д и я. Мы не занимаемся благотворительностью.
   К р е с т о в с к и й. Тогда потратьте на что-то иное, на помощь нуждающимся актерам, к примеру.
   Л и д и я. Я же сказала, что мы не занимаемся благотворительностью, но вам можем заплатить любую сумму. Скажите сами, сколько вам надо?
   К р е с т о в с к и й. Нисколько. Я хочу, чтобы вы ушли.
   Л и д и я. Если вы будете упрямиться, то пожалеете об этом.
   К р е с т о в с к и й. Вы что, мне угрожаете?
   Л и д и я. Можете считать, что и так.
   К р е с т о в с к и й. Знаете что, госпожа лже – корреспондентша, катитесь-ка вы отсюда подальше, иначе мне придется вышвырнуть вас за дверь!
 
   Берет  Л и д и ю  за плечи, подталкивает ее к двери.
 
   Л и д и я. Хорошо, хорошо, успокойтесь, не надо так нервничать, вы еще не умираете на кресте! Я пошутила, прошу меня извинить, слишком богатое воображение, и все такое прочее!
   К р е с т о в с к и й (оставляет ее). Вы пошутили?
   Л и д и я. Да, я пошутила, я вовсе не представитель московской антрепризы, которой когда-то принадлежал спектакль «Последнее искушение Иисуса Христа».
   К р е с т о в с к и й. А кто вы?
   Л и д и я. Я ваша поклонница, страстно влюбленная в вас, решившая таким хитрым способом проникнуть к вам в номер!
   К р е с т о в с к и й. Для чего?
   Л и д и я. Чтобы соблазнить вас.
 
   Начинает раздеваться.
 
   К р е с т о в с к и й. Постойте, постойте, не надо устраивать стриптиз! Я только что играл роль Иисуса Христа, умершего на кресте, и настолько вошел в эту роль, что с женщинами могу общаться только лишь определенным образом.
   Л и д и я. Каким?
 
   Продолжает раздеваться.
 
   К р е с т о в с к и й. У меня не может быть с ними плотских отношений, потому что Бог есть дух, и отношения с женщинами у меня могут быть только духовными. В тот момент, когда я возжелаю женщину, я перестану быть Богом, и превращусь в обыкновенного человека.
   Л и д и я. Именно этого я и хочу. Возжелайте меня!
 
   Продолжает  раздеваться.
 
   К р е с т о в с к и й. Но ведь именно так же – с помощью женщин – соблазнял меня дьявол в только что окончившемся спектакле! Я не поддался на искушение, и устоял, а вы сейчас требуете, чтобы я вас возжелал!
   Л и д и я. Но спектакль окончился, зрители разошлись, вы вернулись в свой номер, и вновь стали не Иисусом Христом, а всего лишь актером Эдуардом Крестовским. Над вами уже не довлеют те обязательства, которые довлели над вами недавно. Возжелайте меня, не как Бог, а как человек, и я отдамся вам в ту же минуту.
 
   Раздевается дальше.
 
   К р е с т о в с к и й. Что вы делаете?
   Л и д и я. Пытаюсь вас соблазнить.
   К р е с т о в с к и й. Не делайте этого, вы навеки погубите мою бессмертную душу!
   Л и д и я. Вы что, никогда не любили женщин? Не в духовном смысле, а в  другом, в человеческом?
   К р е с т о в с к и й. Последние три года, когда я начал гастролировать один – нет.
   Л и д и я. Ну так прервите свое вынужденное воздержание! Неужели я вам не нравлюсь?
  
   Демонстрирует свои прелести.
 
   К р е с т о в с к и й. Скорее пугаете. Прошу вас, уйдите!
   Л и д и я. Я не уйду, пока не соблазню вас!
 
   Вешается  К р е с т о в с к о м у  на шею.
 
   К р е с т о в с к и й. В таком случае мне придется обратиться за помощью к администрации гостиницы.
 
   Пытается освободиться от  Л и д и и.
 
   Л и д и я. Так вы окончательно не хотите меня?
   К р е с т о в с к и й. Окончательно. Ваша настойчивость вызывающа, и переходит все разумные границы. Мне необходимо постоянно думать о роли, и если я вам поддамся, я навсегда закончусь, как актер, и уже ничего не смогу сыграть. Прошу вас, одевайтесь, и уходите отсюда!
   Л и д и я. А если я не оденусь?
   К р е с т о в с к и й. Тогда я позову на помощь
 
   К р и ч и т.
 
   Эй, кто-нибудь, скорее сюда!
   Л и д и я. Успокойтесь, не надо кричать, вы переполошите всех в этой гостинице, тем более, что я опять пошутила.
   К р е с т о в с к и й. Вы опять пошутили?
   Л и д и я. Да, я вовсе не ваша поклонница, просто мне захотелось разыграть эту милую сцену. Никогда не видела, как поклонницы соблазняют известных актеров. Я, видите — ли, театральный критик, и давно уже слежу за вашей карьерой.
 
   Быстро одевается.
 
   К р е с т о в с к и й. Вы театральный критик, и давно уже следите за моей карьерой?
   Л и д и я. Да, за вашей театральной судьбой, которая представляется мне весьма занятной.
   К р е с т о в с к и й. Пусть так, но зачем было представляться сначала журналисткой, а потом моей поклонницей? Зачем было пытаться меня соблазнить?
   Л и д и я. Журналисткой я представилась для того, чтобы проникнуть к вам в номер, поскольку заранее известно, что поклонниц  вы игнорируете. Ну а соблазнить вас пыталась потому, что, как уже говорила, никогда не видела, как это делается. Ведь я все же женщина, и тоже имею кое – какие слабости.
   К р е с т о в с к и й. Да, все ваши слабости вы мне уже показали. А как театральный критик, чего вы хотите узнать?
   Л и д и я. Все. Я хочу узнать о вас все, а потом написать книгу.
   К р е с т о в с к и й. Написать книгу?
   Л и д и я. Да, о вас. О вашей судьбе, о вашем спектакле, о вашем перевоплощении в образ Иисуса Христа. Одним словом, я хочу докопаться до самой изнанки вашей актерской души, и надеюсь, что вы мне в этом поможете.
   К р е с т о в с к и й. Вы слишком самонадеянны.
   Л и д и я. Я такая, какая есть. Итак, начнем?
   К р е с т о в с к и й. Начнем что?
   Л и д и я. Я начну задавать вопросы, а вы будете на них отвечать.
   К р е с т о в с к и й. Не уверен, что мне этого хочется.
   Л и д и я. Послушайте, Крестовский, давайте начистоту, я знаю о вас все. Я собирала сведения о вас в течении нескольких лет, и пришла к выводу, что вы величайший актер современности. Таких, как вы, больше не существует, и вас вполне можно поставить рядом с величайшими актерами прошлого!
   К р е с т о в с к и й. Вы преувеличиваете мои скромные возможности.
   Л и д и я. Напротив, я их преуменьшаю. Повторяю еще раз, я знаю о вас все, вплоть до мельчайших подробностей вашей жизни, которые собирала в течении долгого времени. Где родились, с кем дружили, в какую школу ходили, где учились актерскому мастерству, какую роль впервые сыграли в театре. У меня есть целые альбомы с вашими фотографиями и воспоминания ваших друзей и знакомых, включая ваших бывших жен и любовниц.
   К р е с т о в с к и й. Вы не теряли времени зря.
   Л и д и я. Я готовилась тщательно, как настоящий исследователь, ибо поняла, что попала на золотую жилу. Роль Иисуса Христа разделила вашу жизнь пополам. Сзади остались семья и дети, к которым вы не вернетесь уже никогда, остались столичные театры, и те довольно скромные роли, которые вы в них играли. Вы были, Крестовский, довольно посредственным актером, и, более того, вы были вообще довольно — таки посредственным  в жизни.
   К р е с т о в с к и й. Возможно, что вы и правы, но той жизни больше не существует.
   Л и д и я. В том-то и дело, что той жизни больше не существует. Московская антреприза, в недрах которой родился спектакль «Последнее искушение Иисуса Христа», перевернула всю вашу жизнь. Первые годы, когда рядом с вами играли другие актеры, вы еще не очень выделялись из общей труппы, хотя, безусловно, уже тогда были звездой первой величины. Но потом, когда актеры из труппы ушли, и вы остались один, произошло нечто невероятное. Произошло некое чудесное нравственное и физическое перерождение, и вы превратились в сверхчеловека. Вы один заменили собой целый театр, на ваши спектакли невозможно было достать билета, и люди, видя ваши крестные муки, не расходились до утра, искренне считая, что видят подлинную казнь Иисуса Христа!
   К р е с т о в с к и й. Да, кажется, пару раз было именно так.
   Л и д и я. Это было не пару раз, последние три года так было всегда. Именно поэтому, чтобы успокоить людей, чтобы не сеять панику среди населения, и не возбуждать нелепые слухи о Втором Пришествии Иисуса Христа, вам и не давали выступать больше одного раза в одном месте. Вас попросту стали бояться, Крестовский, бояться и завидовать вам. Ваш талант вырос настолько, что стал мешать обыденной и размеренной жизни страны. Вас уже не могли терпеть в центре, и вы сместились на периферию, выступая в Сибири, а также на юге, где эффект от вашего спектакля, возможно, был еще большим. Скоро вам вообще запретят показывать свой спектакль где-либо, а возможно и вообще убьют, распяв на том самом кресте, на котором распинаете вы себя каждый вечер.
   К р е с т о в с к и й. Чему быть, того не миновать. Неисповедимы пути Господни.
   Л и д и я. Вот именно, неисповедимы пути Господни! Для вас уже не существует вашей прошлой жизни, не существует вашей семьи и ваших детей, вы живете одним-единственным образом, образом Иисуса Христа, и выйти из него уже не можете!
   К р е с т о в с к и й. Что мне семья, что мне жена, что мне дети? Господь мне семья, Господь мне жена, Господь мне дети, и все остальное!
   Л и д и я. У вас больше нет ни отчизны, ни обязательств, ни привязанностей в жизни, ибо все это заменила вам одна-единственная роль!
   К р е с т о в с к и й. Что мне отчизна, что мне обязательства, что мне привязанности? Господь моя отчизна, Господь мои обязательства, Господь мои привязанности и в этой, и в будущей жизни!
   Л и д и я. Вам осталось действительно очень мало, ибо последнюю черту вы уже перешли. Возможно, еще одно последнее представление, один последний спектакль, и вы больше не сможете сойти со своего креста, оставшись навечно висеть на нем перед изумленными, пораженными, и наконец-то уверовавшими зрителями.
   К р е с т о в с к и й. Я молю Бога лишь об одном – чтобы это случилось как можно быстрее!
   Л и д и я. А раз так, раз ваш конец настолько приблизился, не лучше ли добровольно сойти с этого страшного деревянного креста, на котором повисли вы волею обстоятельств? Сойти прямо сейчас, покинув этот номер в заштатной провинциальной гостинице, и этот позорный крест, оставив его позади, и начав новую жизнь? Поверьте, вы сделали для искусства достаточно много, больше, чем кто-либо другой в наше время. Я прославлю ваше имя, написав о вас книгу, и она разойдется миллионными тиражами. Вас провозгласят величайшим актером современности, а, возможно, и вообще всех времен и народов. Лучшие театры страны и мира будут наперебой предлагать вам свои сцены. Лучшие женщины мира будут наперебой предлагать вам свои услуги. Самые лучшие актрисы современности будут считать за счастье сыграть с вами в кино, или в театре. У вас не будет недостатка в деньгах, вы проживете еще не один десяток лет, и оставите после себя такое наследство, которое не забудется уже никогда! Ну что, согласны вы на такое прекрасное будущее?
   К р е с т о в с к и й. А что надо сделать, чтобы это будущее стало реальностью?
   Л и д и я. Всего лишь одно – отказаться от роли Иисуса Христа. Ну и, разумеется, покинуть эту гостиницу, и навсегда оставить в ней этот страшный крест, при взгляде на который лично у меня мурашки ползут по коже. Только лишь это, и больше ничего!
   К р е с т о в с к и й. Отойди от меня, сатана, искушай кого-то другого, а лично я от этого креста не откажусь никогда!
   Л и д и я. Безумец, опомнитесь, вы подписываете себе смертный приговор!
   К р е с т о в с к и й. Я подписываю себе пропуск в вечную жизнь!
   Л и д и я. Гордец, не сравнивайте себя с Иисусом Христом, вы не он, вы человек!
   К р е с т о в с к и й. На все воля Божья, и лишь ему одному решать, кто мы есть на самом деле!
   Л и д и я. Я убью вас!
 
   Кидается на  К р е с т о в с к о г о, пытается задушить его.
 
   К р е с т о в с к и й. Убить меня может лишь тот, кто подарил мне жизнь. Изыди, сатана, ты не в силах поколебать мою решимость и мою веру!
 
   Борется с  Л и д и е й.
   Л и д и я  неожиданно опускается на пол, и обнимает ноги  К р е с т о в с к о г о.
 
   Л и д и я. Господи, неужели ты меня не узнал?
   К р е с т о в с к и й. А разве я должен был сделать это?
   Л и д и я. Конечно, Господи, конечно, ведь это я, Мария Магдалина, твоя преданная ученица!
   К р е с т о в с к и й. Мария Магдалина, моя преданная ученица?
   Л и д и я. Да, Господи, да!
   К р е с т о в с к и й. Та, из которой выгнал я некогда семь бесов?
   Л и д и я. Да, Господи, выгнал.
   К р е с т о в с к и й. Та, которая умастила мне в доме фарисея ноги целебным миром, а потом отерла их своими распущенными волосами?
   Л и д и я. Да, так все и было.
   К р е с т о в с к и й. Та, которая прежде была блудницей, а потом следовала за мной, и ее прозвали женой – мироносицей?
   Л и д и я. Да, в числе других жен – мироносиц, которые тоже следовали за тобой! Многих из них, кстати, тоже звали Мариями.
   К р е с т о в с к и й. Но такая, как ты, была только одна. Большей преданности, чем у тебя, я мало у кого видел. Впрочем, действительно ли это ты, и не очередной ли это фокус моего вечного и неутомимого врага, которых сегодня было достаточно много?
   Л и д и я. Нет, Господи, нет, это вовсе не фокус, а всего лишь чудо, такое же, как появление тебя в этой захолустной гостинице!
   К р е с т о в с к и й. И кем же сотворено это чудо?
   Л и д и я. Тобой, Господи, только тобой! Ты был одинок, тебе угрожали, ты нуждался в помощи, и вот я здесь, у твоих ног, готовая опять умастить их миром, и  отереть своими распущенными волосами!
 
   Отирает ноги  К р е с т о в с к о г о  своими волосами.
 
   К р е с т о в с к и й. Как странно, я действительно этого желал, и вот ты снова у моих ног, и, как некогда, отираешь их своими распущенными волосами. Очевидно, это и называется чудом.
 
   Некоторое время молчит, смотрит на  Л и д и ю.
 
   Л и д и я (поднимая глаза). Господи, уедем отсюда!
   К р е с т о в с к и й. Куда?
   Л и д и я. Куда угодно. В другой город, в другую страну, в другую эпоху, лишь бы подальше от этого страшного деревянного креста, на котором тебя один раз уже распинали.
   К р е с т о в с к и й. Ты не понимаешь, меня распинали множество раз, в разных городах,  в разных странах, а также в разных эпохах. И будут распинать множество раз вплоть до скончания мира. Такова моя судьба, Мария, не я ее себе выдумал, и мне от этой судьбы никуда не уйти.
   Л и д и я. Но ведь можно однажды остановиться, сказать нет этой своей проклятой судьбе, оставить этот свой страшный крест, и стать таким же, как все. Как я, как твои бывшие ученики, как люди, живущие за стенами этой гостиницы. Всего лишь сказать нет своей злой судьбе, всего лишь перестать быть вечно распятым, вечно висящим под жгучим солнцем с пробитыми гвоздями руками и ногами. Всего лишь перестать вечно кричать за мгновение перед смертью: «Или, Или! Лама савахрани?», что означает «Боже мой, Боже Мой, для чего ты оставил меня?» Этот твой крик, Господи, вечно звучит в моих ушах, и вечно сводит с ума, наполняя сердце безумной жалостью к твоей несчастной судьбе!
   К р е с т о в с к и й. Потому я и прозван Распятым, что должен во все века и во все эпохи вновь и вновь восходить на этот свой крест, и в очередной раз кричать одно и то же: «Боже Мой, Боже Мой, для чего ты покинул меня?» Этот мой крик, Мария, будет звучать над землей вечно, по крайней мере, до тех пор, пока вообще существует этот мир. Я не могу уже этого не кричать, и не могу сойти со своего страшного деревянного креста, я навечно повенчан с эти крестом и с этим своим страшным криком!
   Л и д и я. Но ты мог быть повенчан со мной!
   К р е с т о в с к и й. Мог бы, Мария, если бы был человеком!
   Л и д и я. Ну так стань им!
   К р е с т о в с к и й. Не могу, Мария, тот, кто рожден Богом, не может стать человеком!
   Л и д и я. Даже во имя любви ко мне?
   К р е с т о в с к и й. Даже во имя любви к тебе!
   Л и д и я. Но ведь эта любовь могла бы дать тебе все: жену, дом, детей, счастливую жизнь, почетную старость, и под конец достойную смерть на руках преданных и любящих домочадцев!
   К р е с т о в с к и й. Мой дом – это мой крест, и я не променяю его на все сокровища и все дворцы этого мира!
 
   Освобождается от  Л и д и и,  снимает одежду, и остается в одной набедренной повязке; на боку у него видна застывшая струйка крови. Надевает на голову терновый венец, подходит к кресту, прислоняется к нему спиной, расставляет в стороны руки, и застывает, глядя прямо перед собой.                   
   Л и д и я  вскакивает на ноги, становится напротив креста.
 
   Л и д и я. Ну так знай же, Распятый, что я вовсе не Магдалина, твоя преданная ученица, умастившая некогда твои ноги драгоценным миром, и отершая их потом своими распущенными волосами! Я не та Мария, которая смотрела на тебя во время казни, и сходила с ума от бессилия что-либо сделать! Я не та жена – мироносица, которая первая увидела тебя воскресшим в гробу, в который положили тебя после смерти. Я – твой вечный антипод, твой вечный враг, дьявол, змий – искуситель, соблазнявший перед смертью тебя у подножия креста, и предлагавший в подарок все царства этого мира!
   К р е с т о в с к и й. Я знаю об этом, твой женоподобный облик в очередной раз выдал тебя!
   Л и д и я. Плевать мне на облик, мне необходимо закончить начатую работу!
   К р е с т о в с к и й. Ну так начинай ее, у тебя не так уж и много времени!
   Л и д и я. Да, я знаю об этом, и, пожалуй, начну. Ты очень страдаешь, Иисус, я это знаю, и искренне стараюсь тебе помочь Зачем тебе эти крестные муки, во имя чего берешь ты на себя грехи всего человечества? Что тебе за дело до этих людей, даже лучшие из которых не верили в свое время, что ты Сын Божий, а считали тебя не то Илией, не то пророком, не то Царем Иудейским, решившим поднять восстание против римлян? Я уж не говорю о большинстве, которое кричало Пилату: «Распни его, распни его!», и требовало твоей смертной казни!
   К р е с т о в с к и й. Тебе этого не понять, сатана, ты действуешь исключительно в своих эгоистических интересах!
   Л и д и я. Да уж, конечно, куда мне понять тебя Иисус Христос, Сын Божий, пришедший в этот мир для того, чтобы спасти его! Опомнись, оглянись вокруг, кого ты хочешь спасать? Все эти людишки не стоят даже внимания, потраченного на них, и уж тем более не стоят тех страшных мук, которые ты испытываешь. А ведь всего лишь слово, всего лишь одно твое слово, Иисус, и все мигом закончится, и не будет ни креста, ни твоих крестных мук, и только что закончившегося судилища с терновым венком на голове.
   К р е с т о в с к и й. А что же будет?
   Л и д и я. А будет Царство Добра и Света, — здесь, сейчас, на земле, и ты, как истинный Царь Иудейский, будешь восседать на троне посреди своих подданных, и царствию твоему не будет конца!
   К р е с т о в с к и й. Изыди, сатана, ибо сказано, что Царство Небесное не от мира сего, и надлежит мне пострадать, ибо это цена, за которую оно в конце концов к людям придет!
   Л и д и я. И ты уже не откажешься от своих слов?
   К р е с т о в с к и й. И я уже не откажусь от своих слов!
   Л и д и я. Что бы я тебе не предлагал?
   К р е с т о в с к и й. Что бы ты мне не предлагал!
   Л и д и я. Какие бы царства мира и сокровища не сулил?
   К р е с т о в с к и й. Какие бы царства мира и сокровища не сулил!
 
   Л и д и я  с сожалением отходит назад.
 
   Л и д и я. Ну что же, я сделал все, что мог для твоего спасения, и моя совесть чиста. До встречи в другой стране и в другую эпоху, надеюсь, что в следующий раз ты будешь сговорчивее!
   К р е с т о в с к и й. До встречи в другой стране и в другую эпоху! И, прошу, тебя, маскируйся тщательней, твои мерзкие рога и копыта выдают тебя с первого взгляда. (Кричит.) Или, Или! Лама савахрани? Боже Мой, Боже Мой, для чего ты покинул меня?
 
   Опускает голову на грудь, умирает.
   Л и д и я  долго с жалостью глядит на него.
 
   К о н е ц
 
   2012
 
   e-mail: [email protected]