Ангел

                                      Жидков А. А.

                       Ангел

(по мотивам шахматной партии Цукерторт – Блэкберн. Лондон 1883г.)



                                                     Содержание

Когда ее посетила смерть. ................................ 4

Совершив шаг в никуда отступать поздно. .................. 7

Яд химеры.............................................. 8

Двойное перевоплощение................................. 15

«Ангел Смерти от имени госпожи»......................... 20

Сицилианская защита..................................... 21

В преддверии грозы...................................... 25

Эффект зрачка пересмешника............................. . 28

Хронология умирающей бабочки........................... 30

Слон f 1 – e 2. Слон с8 – b7.............. .... ............ 32

Рокировка в короткую сторону. d 7 – d 5.................. 33

Первые известия о белых призраках неба..... .............. 37

Iudikare vivos et mortios................... ................ .38

Когда она очнулась............. ... ................. 41

Конь c1 – b5. Конь f6 – e4.............. .............. . 43

Ведьма делает белое черным.......... ................ 48

Небесное воинство................... .................. . 53

«И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон»................ 59

Шесть солнц и девять лун.............. ................... 60

Конь b5 осуществляет взятие на d6. e7: d6.... ............... 64

Конь f 3 выходит на d 2. А конь d 7 атакует на f 6............. 66

Перцепция неба.......................................... 69

Отражение умирающей бабочки в зрачке пересмешника........ 73

Слон e2: c4 d6 – d5..................................... . 74

Слон c4 – d3 Ладья f8 – c8................................. 76

Отзвук призраков греха........... . ........................ 78

e4 – e5 Конь f6 – e8....................................... 80

f 3 – f 4 g7 – g 6.......................................... 82

Реквием театра смерти..................................... 87

f 4 – f 5. Конь f 6 – e 4...................................... 89

Слон d 3: e 4. d 5: e4..................................... 91

g6: h7 + Король убегает на h8. ....…....................... .98

Королева b4 берет пешку e4 и объявляет шах. Король спасается на g7...................................................... 105

Слон b2: e5 + Король g7: g8............................. .107

Kapitel beendigung. ..…................................. . 111

In articulo mortis. ........................................ 115

Orthodox. ..….......................................... 122

P.S.. .....…........................................... 123
Intro

Прежде чем читатель окунется в мир моего повествования, я хотел бы попросить его не судить слишком строго. Ибо я не писатель, а всего лишь философ доверивший бумаге вереницу собственных мыслей. Потому молю отнестись как можно снисходительней, к моему письму, не отличающемуся особым литературным изыском.
Возможно, даже кому-то мой слог покажется порой крайне неказистым, не выдержанным в едином ключе, слишком витиеватым, или очень безграмотным, но это только лишь мысли обличенные мною в металлическую оболочку слова….
Я же в свой черед не претендую на роль «борзописца» коих в наши дни хватает с избытком. Равно как не хочу рядиться в пророки либо святые. Я всего лишь сказитель собственных странствий в мире людей, летописец отпечатавший факторию собственного зрачка. И поэтому последующее повествование являет собой отражение моего мировоззрения, моего восприятия, и моего понимания сути бытия. Я не стремлюсь к навязыванию собственных тезисов. Пусть читатель помнит, что я обычный человек из плоти и крови видевший мир во всей его красе, познавший, что в нем есть добро и зло, свет и тьма, желчь и еще что-то, любовь и смерть. И, конечно же, не будучи выразителем, каких либо определенных религиозных тенденций, я просто выливший на бумагу собственные мироощущения философ историк. И единственное на что позволил я себе так это в своих мир опознаниях опереться на изыскания других более известных и очень авторитетных ученых философов.

                                     С уважением к читателю f. Ключник (А.А. Жидков)


Моему замечательному                                другу
и прекрасной женщине Ольге посвящаю...

§1. Когда ее посетила смерть.
Она медленно угасала. Лежа безмолвно и тихо на белых накрахмаленных простынях, вытянув вдоль истощенного миниатюрного тела слабые хрупкие береста рук с просвечивающимися через кожу синими венами. Ее веки были плотно закрыты. Дыхание, еле слышным тяжелым постаныванием, с хрипом срывалось с тонких, приоткрытых бледных губ, даваясь ей судорожным неимоверным усилием, будто каждый малый глоток кислорода был антитезисным принудительным возлиянием какой-то жидкой ядовитой убивающей эссенции. Бедняжку мучил жар. Полностью объяв ее дрожащую от неимоверного озноба плоть, он методично покрывал горячую кожу громоздкими каплями пота. И чтоб хоть немного смягчить страдания молодой женщины, сидящая у изголовья постели юная горничная смачивала ей лоб холодным влажным компрессом. Но тщетные старания девушки не приносили Хельге желаемого облегчения. Пламя болезни, неукротимо подчиняя, уничтожало организм, спекая его внутренности.
И сочувствуя своей госпоже, Гретта время от времени тихонечко всхлипывала, шепча причитания:
— Господи Иисусе, как же это так? Что за несправедливость… Совсем вас недуг одолел. А лекарь обещал, что вы быстро поправитесь, а оно вон как… Пожалуй, уж как второй месяц в агонии, и все вам хуже и хуже делается...
Однако помимо двоих барышень в комнате пребывал еще незримый третий. Тот, кто являлся неотвратимым, неотступным спутником молодой женщины от самого рождения, сопровождая всюду, неустанно оберегая от козней и происков отроков тьмы.
Она, конечно же, не ведала о его существовании, даже не знала его имени, но зато он знал о ней абсолютно все, до мелочей. Он был в курсе всех ее поступков, помыслов, грез и чаяний. Он был с нею рядом в минуты радости и печали, отчаяния и блаженства. Он вместе с нею смеялся, плакал и ненавидел. Он был весел, когда была счастлива она, и грустил, когда ее серо-голубые изумительные глаза застели слезы. Будучи ее верным ангелом-хранителем, он не покидал женщину и сейчас, когда она находилась в глубоком полузабытьи лихорадки. Но он не мог и на толику умалить адского апофеоза, не в силах отвести прочь изъедающую хворь. Он оказался совершенно беспомощен перед обрушившейся на подопечную напастью. Ему оставалось лишь, примостившись подле нее на краешек ложа, бережно перебирать бархатистые русые локоны и покорно молить о ее душе Создателя. Только молиться у него не получалось ибо он томился нечестивой злостью. Все возвышенное естество ангела переполняла лютая отчаянная ненависть, столь сильная, что даже его ареал потускнел, став темным. И он проклинал всех и вся: землю, воду, воздух, день, ночь, Бога и самого себя за собственную немощь. Ведь то, что он испытывал по отношению к этой простой смертной, противореча всем строгим рамкам догматов, носило вполне земной обыденный интимный характер и звалось «любовью». Страстью, ради которой ангел был готов отречься от небесных сфер на дьявольском аналое семи стихий.
Внезапно ангел насторожился, ощущая в пространстве комнаты еще чье-то неприятное, разящее мертвым могильным холодом, присутствие. Произвольно упреждая опасность, он, взяв Хельгу за руку, медленно перевел взгляд к дальней стене. Восприятие его не подвело.
Устремившись куда-то в неопределенную точку беспристрастным взором, больших, перламутрово-зеленых глаз, подернутых сенью длинных густых ресниц, у окна стояла обворожительно прекрасная дама, явно не принадлежащая к числу смертных дев. Ибо она предоставляла собой само воплощение чарующего совершенства. Утонченная, с безупречным, словно выточенным из мрамора цвета слоновой кости, полным царственного величия лицом, она походила на королеву. Элегантное, украшенное ажурным кружевом платье белоснежного шелка кокетливо подчеркивало изящество ее обольстительной фигуры, наделенной упругой грудью, округлыми бедрами и стройной, перетянутой золотым пояском, талией. В тон наряда, голову женщины, как корона обрамляла широкополая соломенная шляпка. А аккуратно подобранные под нее черные волосы полностью открывали восхитительную аристократическую шею с небольшим кулоном в виде жука скоробея на серебряной цепочке.
Она была поистине королевой. Но являла собой владычицу нездешнего, а потустороннего, загробного мира теней усопших, поскольку это бесподобно прелестное создание никто иная как сама герцогиня смерть.
— Зачем ты пришла сюда? – глядя исподлобья на повелительницу кладбищенского сна, претенциозно прорычал Ангел.
— Ты и сам знаешь это не хуже меня. – поднеся, покрытыми тонким батистом перчатки, пальчиками к чувственным устам ярко-красный бутон розы и вдохнув его аромат, Анубис снисходительно улыбнулась. – Ее время истекло. Часы, запущенные в день, когда она впервые открыв веки, узрела свет звезды, завершают свой бег, и ей пора последовать за мной в темноту…
— Нет, этого не должно с ней произойти!
— Разве она чем-то особенна? – грациозной плавной поступью приблизившись к ложу увядающей женщины, поинтересовалась Анубис.
— Она удивительно чиста и красива. – с пространной размеренностью заговорил Ангел. – Не в пример другим обладает множеством добродетелей. Она как цветок, благоговейно обративший лепестки к лучам солнца и радующий созерцающих своим благоуханием, а насекомых – душистым нектаром… Вообще, ничего не требуя взамен, она бескорыстно молится и переживает сердцем за прочих.
Слова Ангела, произнесенные им с лелейной, трепетной нежностью невольно зажгли в зрачках Анубис озорные искорки лукавства:
— Мне кажется, или ты ее действительно любишь? – загадочно оскалив жемчужные клыки, с сарказмом осведомилась она.
Сей внезапный, прозорливый вопрос заставил Ангела вздрогнуть, и, потупив взор, дабы скрыть некоторое смущение, он сконфуженно пробормотал:
— Естественно я люблю Хельгу, как и всякое дитя божье!
— Нет, кого ты пытаешься обмануть? – в чарующем мелодичном голосе Анубис зазвучала издевательская ирония. – Ведь я отлично вижу то, как ты смотришь и прикасаешься к ней. Ты вожделеешь ее. Тем самым, нарушая один из основных догматов, запрещающий ангелу желать смертную и именно за это деяние тебе грозит изгнание из Рая…
Ангел молчал, враждебно косясь на королеву мертвых. Ему нечего было ей возразить. И он гневно в смятении сжимал кулаки, копя в них свою неистовую ярость и горечь неминуемо грядущей утраты, понимая всю собственную ничтожность перед ликом ее величества смерти.
Анубис же, пикантно закусив нижнюю губу и не отрывая от Хельги скептического изучающего взора, неспешной походкой обогнула постель умирающей. Ничем не примечательная, но все ж не лишенная обаятельной привлекательности, внешность женщины не вызывала у нее восторга. Строгое, окутанное дымкой грусти и скромности личико, без приятных выпуклостей тельце; на ее вкус было слишком траурно. И ее высочество смерть акцентировала внимание на хорошенькую горничную, вновь заговорила, после выдержанной паузы, все тем же насмешливым тоном:
— Тем не менее, твоя жалкая попытка перечить мне, хотя и бессмысленна, но довольно забавна и романтична. Только процесс этот необратим!
Но вопреки вынесенному вердикту оставалась слепая надежда, такая же призрачная, как вероятность уцелеть перед прыжком в бездну пропасти. Эта надежда требовала действия, независимо от того, оправданно оно или нет. И первый шаг был сделан:
— Я вызываю тебя… — неожиданно, грубо прервав, Анубис, процедил сквозь зубы Ангел, безоговорочно решительным голосом. Не совсем отдавая отчет своим словам, он вдруг отважился на неслыханную последнюю дерзость. – Я вызываю тебя определить судьбу Хельги на шахматной доске!
Ангел слишком хорошо знал об этом маленьком пристрастии Анубис, ибо, как и все высшие существа, она предпочитала решать спор в интеллектуальном поединке. Конечно, он мог бы предложить ей бой, но отлично понимал, что в схватке со смертью у него нет вообще ни каких шансов. Хотя и на шахматной доске их было ничуть ни больше. Но почти безумное желание спасти, продлить жизнь любимого человека еще хотя бы на миг решало все…
Однако смерть не спешила принять брошенный вызов:
— Жизнь сей особы итак принадлежит мне, и я вправе ее разыграть. – рука женщины ласково легла на плече горничной, и, скользнув по нем, застыла у основания девичьей шейки. – Но что ты способен мне предложить, глупый? Ведь у тебя нет ничего достойного моего снисхождения! Поскольку ты лишь бесплотный дух и посему бессмертный. Я же ставкой за одну жизнь приемлю другую.
— Дай мне времени до завтрашнего заката. – коротко произнес в ответ Ангел.
— Даю тебе срок до рассвета. – заключив фразой полемику, Анубис, наклонившись, нежно поцеловала Гретту в мочку ушка, и, словно ощутив холод прикосновения смерти, девушка вздрогнула.
§2. Совершив шаг в никуда отступать поздно.
Когда багровое солнце медленно опускалось за гряду дальних покатых холмов, расползаясь кровавой полосой вдоль всей западной кромки горизонта, ангел, сидя под старым развесистым дубом, с задумчивым мрачным выражением пиктрического лика глядел на раскинувшийся передним пейзаж. Там вдалеке, где чернеющая тьма постепенно поглощая лазурь неба, смешивалась с изгибами и окаймлением ландшафта, виднелось не большее озерцо. К нему примыкала чудесная рощица, плавно переходящая в уютный маленький садик с вымощенными булыжником дорожками и обвитыми цветущим кустарником беседками. Формируя как бы единую композицию, от сада ответвлялась узкая аллея, соединявшая его с огороженной решетчатой оградой террасой двухэтажного здания окруженного множеством хозяйственных всевозможных построек. Но из-за опускающегося сумрака они были почти неразличимы, проецируясь в некое краеугольное нагромождение силуэтов каркасов.
Ангел обострил свое восприятие, осязая им; порывы теплого ветерка создающие гамму шелестов и шорохов, терпкий запах травы, смоченной вечерней росою, игру света и тени, звуки различных живых существ, будь то щебет птицы или копошение ползучей твари. Все это сочеталось в хаотичную и в тоже время упорядоченную совокупность гармонии природы. Оно являлось сложнейшим химико-биологическим процессом, взаимодействия различных элементарных частиц, зарядов нейтронов, веществ, тканей материй. Цепная реакция химических молекулярных соединений под контролем физических полярностей. Архаическая, специфическая система, к которой ангел был никак не причастен. Он выпадал из нее, как сущность, состоящая из сгустка плазматической энергии и потому пребывающая как бы вне нее. Но для того чтоб ежели не предотвратить, то несколько отсрочить гибель милой Хельги, ему нужно причаститься к сему спектру антологии бытия.
Да только кто имел власть помочь обрести телесную субстанцию? Пожалуй, что лишь один бесовский князь всей нечестии и пороков.
И Ангел ждал, когда садящееся светило, достигнув определенной точки, перед тем как погаснуть на короткое мгновение покажет потаенный город Люцифера. Однако у решившего сразиться со смертью иного выбора просто не было, и повернуть вспять было нельзя.
Вот уже блеснули последние заходящие лучи и в их тухнущем кровавом мерцании прорисовались едва различимые грани очертаний дьявольских врат. Массивные, обитые листами железа с выгравированными черепами, перевернутыми крестами и прочей сатанинской символикой, они крепились на мощных, вмонтированных в кладку стены петлях. Охранял их огромный трехглавый Цербер. По обе стороны от врат высились укрепленные громоздкими контрфорсами крепостные каменные стены. Отлично оснащенные машикулиями и башнями с внушительным количеством бойниц, они образовывали магическую пиктограмму за твердью, которой виднелись крыши и шпили города. Места называемого не иначе как «преисподняя», обитель грешных душ.
Туда-то, в клоаку скверны и лежал определенный избранный путь. И Ангел шагнул в закат…

§3. Яд химеры.
Цербер, издав прожорливый утробный рык, оскалил желтые клыки, но гостя не тронул, лишь лениво повернул к нему свои звериные морды.
Ворота грузно заскрежетали ржавчиной стальных петель, пропуская ангела вовнутрь. Пройдя под их продолговатой сводчатой аркой, он ступил в пределы, скромных размеров, площади заполоненной корчащимися на грязных булыжниках нагими переплетенными телами мужчин и женщин. Стенаясь безудержным рыданием и истошным воплем, они словно обезумев, раздирали на себе кожу пальцами рук. Покрывая изуверски истязаемую плоть рваными бороздами ран, из которых в изобилии лилась красная горячая кровь, смешиваясь с пачкающими оголяющееся мясо экскрементами. И как надсмотрщики чужой одержимой эйфории, меж распластанных извивающихся человеческих тушей кишели голодные крысы и пауки, алчно въедающиеся в трепещущую кровоточащую мякоть. Пируя на этой вакханалии, твари проворно пробирались к глазницам выгрызая глазные яблоки и обгладывая мышечную ткань конечностей до самых костей. Производимое же ими чавканье жутко соединялось с завывающими стонами в пасквильную симфонию мистерии. Апофеозная картина страшного суда. Отвратительное зрелище под впечатлением, которого ангела охватил неимоверный аклефтический ужас. Остолбенев, от коего он безмолвно взирал на проявление более чем беспринципной тотальной перфорации жестокости.
Несколько шокированный столь свирепой антигонией ангел совершенно не заметил подошедшего к нему со спины низкорослого коротконогого горбуна в дрянных лохмотьях с гладковыбритым черепом, напоминающего с виду жабу. Встав по правую руку гостя, тот довольно пропел козлиным брюзгливо дрожащим голоском:
— Божий приспешник, добро пожаловать в ад!
Кинув беглый взгляд на горбуна, ангел брезгливо шарахнулся в сторону. Слишком отталкивающая испещренная бородавками и язвами нахальная физиономия убогого слегка пугала, порождая желчную неприязнь.
— Хозяин ждет вас! – видя замешательство гостя, проговорил горбун, сделав шутовской реверанс и жестом приглашая следовать за ним.
— Откуда твой хозяин знает о моем визите? – осведомился с недоверием ангел, пробираясь вслед за горбуном через площадь прямо по окровавленному шевелящемуся мясу. – И что это за несчастные люди, валяющиеся здесь в неистовой феерии мук?
— Хозяин ведает уймой тайн и загадок, так как он есть князь мира, а легионы его бесов вездесущи, сопровождая каждую, наипристальнейше непогрешимую, душу, и не одно даже богоугодное дело не обходится без их участия. — полные сизые губы горбуны расплылись в безобразной улыбке, продемонстрировав гнилые редкие зубы. – Что касается людей, то это грешники. Не обращай на них внимания.
— Но почему они измываются над собой?
Горбун сосредоточено нахмурил мохнатые совиные брови:
— Понимаете ли, сия площадь называется «площадью покаяния», вот они и каются!
— Это не правильно! Отец небесный отвергает принцип насилия, ибо покаяние должно быть от чистого сердца и по доброй воле. И адресуется к прощению. – наставнически изрек ангел, сам осознавая бессмысленность субтильного высказывания по отношению к данному логову первородного зла.
— Ад серьезная организация и педантичная ментальность тут не к чему. Кровь и слезы достойная плата за сладость да пьянящую априорию, отраву прегрешений. – возражение горбуна было столь категорично, что ангел счел не целесообразным вести бесполезный диспут. Нечисть, как дитя богини луны, к сожалению, главенствовала над мирским бытием смертных. В связи с их слепотой и податливостью желаниям, мимолетным порывам, здесь приоритетную роль играла тьма.
Миновав площадь «кающихся», ангел и его проводник свернули в витиеватый лабиринт переулков и двориков, полуразрушенных осрамленных нечистотами домишек. После незначительного блуждания он вывел их на просторную широкую улицу. Довольно таки протяженная, она формировалась из громоздких обшарпанных зданий с продолговатыми стрельчатыми амбразурами пустых окон, декоративными балконами и колонами. Подобно гирляндам, измазанные гноем и кровью, облепленные зеленой плесенью, фасады увешивали живые и мертвые разлагающиеся человеческие тела. Терзаемые стаями черных ворон, они болтались на крючьях, веревках, цепях, вздернутые за шеи, языки, конечности и гениталии. Сама же улица утопала в рабочей беспрерывной суматохе. Вдоль нее медленно брела неиссякаемая вереница босоногих, оборванных закованных в кандалы грешников, подгоняемых плетей чертей – стражников. Кои отнюдь не скупились, старательно охаживая по хребтам узников, собственной нечестивости, со смиреной подавленностью терпящих издевательства. Уничтожая спесь, черти быстро учили кротости.
Помимо стражей здесь сновали бесчисленные черти – писцы, такие же остроухие с рогами, коровьими хвостами и парой копыт вместо ступней. Макая перьями в прикрепленные к поясам чернильницы, писцы кропотливо заполняли какие-то бланки, постоянно сверяясь, непосредственно с грешниками и друг другом. Ни один малейший проступок, требующий наказания, не должен был укрыться от многократного возмездия воздаяния по счетам. Поэтому все тщательно дознавалось, проверялось и протоколировалось. Утаить же, что-либо было не возможно, по той причине, что ложь писцы чуяли особо чутко. Ибо их повелитель – «лжец и отец лжи»!
Зрачки ангела невольно скользили по пестрой разновозрастной шеренге людей. Двигаясь по улице в параллельном шествию, гремящих оковами нечестивцев, направлении он по останкам одежд почти безошибочно различал среди бичуемых «скотов» бывших вассалов, чернее и вельмож, матрон и куртизанок, священников и богохульников. Некогда гордые, самолюбивые, обуреваемые желчью натуры, теперь же покорные жалкие еле влачащиеся дровни для дьяволовых печей. И унизительный путь каждого неизменно завершался на площади «Падших». На той, где сейчас оказался ангел вместе с горбуном.
Вымощенная шлифованным камнем она, благодаря колоссальным размерам, совмещала в своей совокупности судилище и эшафот с четко налаженным механизмом. Его отправной шестернею являлась заседавшая у входа на площадь за продолговатым столом, заваленным кипами документов и книг, судейская коллегия из трех облаченных в пурпурные мантии клириков с головами свиней. Они то и обозначили надлежащую меру. Читая, анализируя беспрерывно ложащиеся перед ними манускрипты писцов, судьи решали участь всякого поочередно подходившего к ним грешника. А присутствующие при них две, исполняющие обязанности секретарш, ведьмачки прилежно все фиксировали. По оглашению приговора, вооруженные вилами палачи немедленно приводили его во исполнение, поражая извращенной изощренностью. В зависимости от содеянного, некоторых бросали в топки печей или в котлы с кипящим маслом, некоторых отдавали на пожирание жабам или принуждали, есть соль, одних прибивали гвоздями к крестам, других заставляли в качестве самок совокупляться с различными чудовищами животными. И так далее в не ограниченном разнообразии. Причем производилось все это здесь же прямо на площади. И от того воздух был раскален ором тысяч глоток и вонью испражнений, гноя и крови.
Напрасно ангел, пересекая площадь вслед за горбуном, опустив чело, бормотал молитву. Отрешиться от окружающего кошмара ему не удавалось, и потому дорога мерещилась чем-то не имеющим предела.
— Туда ты войдешь один. Хозяин ждет! – и, отступив шаг назад, горбун вдруг внезапно исчез, будто и не было его вовсе.
Ангел же, затаив дыхание, смотрел на грандиозное романское сооружение, чьи громоздкие устремленные в небо стены незыблемо тавлели над городом ада. Внушая животный страх и трепет, оно одновременно красивое и отвратительно гадкое, было символом царственной власти зла. Величественная, словно вытесанная из скалы часовня представляла несокрушимую твердь, причудливо оформленную застывшими на портиках в угрожающих позах, высунув языки, изваяниями змей и монстров. И странным образом с ними контрастировали витражи тесных окошек, иллюстрировавшие разного рода сцены людских эмоциональных переживаний.
Поднявшись по приземистым ступеням крыльца, ангел постучал в инкрустированную узорной абстрактной резьбой деревянную дверь. С бесшумной легкостью та не медля, отворилась, и на пороге возник крупный черный волк. Стоя на задних лапах в полный человеческий рост, сжимая в передних зажженный факел и боевую секиру, он, смерив гостя презрением, оскалился:
— Ступай за мной. – коротко прорычал зверь.
Затем ни говоря более, ни слова, повернувшись к ангелу спиной, проводил его через затхлый сырой, протяженностью в шестьдесят локтей, коридор до входа приемной комнаты аудиенций.
Ее параметры были относительно неопределенными из-за скрывающего потолок и стены непроницаемого, вязкого подобно смола, полумрака пустоты. Единственный источник света воплощал весело потрескивающий горящими сухими поленьями декоративный камин. Тусклые подрагивающие блики извивающихся в его чреве всполохов огня лишь небольшим, рассеянным по краям, пятном озаряли малый участок комнаты. Но и этого было вполне достаточно, чтоб как следует разглядеть находящегося в овале отблесков пламени Люцифера.
Атлетически сложенный, облаченный в серый помятый военный мундир, он, раскрепощено развалившись на роскошном, напоминающем трон, кресле спокойно попивал красное вино. Делая не торопливые уравновешенные глотки из золоченого кубка в форме оскобленного совиного черепа. Его лишенное изъянов, совершенное, колдовски привлекательное лицо, сочетая в себе нектарный яд всех всевозможных пороков, не выражало вообще ни каких либо чувств. Холодная бездушная выточенная из нефрита искусительная маска. Пожалуй, пустяковым, не значительным, недостатком которой являлось лишь то, что правый глаз Люцифера был коричневым, а левый зеленым.
Он задумчиво взирал на танцующий огонь и тот, отражаясь, создавал дикую мистическую иллюзию беснующихся в зрачках костров.
У копыт его величества Люцифера, на пушистом, ворсистом, заляпанном грязью ковре, подобрав под себя ножки, сидела прелестнейшая невероятно красивая двенадцатилетняя девочка. Бесподобное создание, в покрывающей еще детское тельце полупрозрачной, молочного цвета, тунике тонкого бархата. С вьющимися по хрупким плечам, ниспадая до самого пояса, огненно-рыжими волосами и серебряными браслетами на запястьях, она была сравнима разве что с юной принцессой. И как в подлинной королевской особе в ней ощущалось непоколебимое честолюбие. Глядя на пришедшего своими черными, как уголья, глазками, девочка беззаботно лакомилась разлагающимся человеческим мясом. Деликатно отрывая пальчиками, кусочки от расчлененного подле нее трупа, она клала их в рот. И алая тухлая кровь обильно сочилась по пухленьким губкам.
Зафиксировав взор на девочке, ангел произвольно поморщился. Очень уж софизски парадоксальна для его сознания была стагнация мертвечины и поглощающего ее чистого елейного цветка. Однако, словно загипнотизированный он не смел, отстранить глаз от принцессы преисподней, пробуждавшей в нем сумбурные потоки страсти и желания раболепно подчиниться ей.
— Это Маргарита. Та которую вы назовете «антихристом», и ради которой на Голгофе вновь водрузят кресты. – повернувшись к гостю пояснил Люцифер. – Но насколько знаю, тебя привел другой, так сказать личный аспект, а посему присаживайся и излагай все обстоятельно, по существу.
Приемля приглашение бесовского Князя, ангел опустился в расположенное напротив него у камина потертое замшелое кресло.
— Мною брошен вызов достопочтенной Анубис. – начал он, устроившись поудобней. – Я поступил так дабы попытаться сохранить жизнь вверенной мне подопечной рабы Божьей Хельги. Она умирает от сразившего ее тяжелейшего недуга. И благодаря шахматной партии я собираюсь вырвать ее у смерти, но мне нечего вознести на чашу весов игры.
— Щекотливая ситуация. – усмехнулся Князь. – Учитывая нрав, Анубис, не сложно догадаться, что она потребовала. Следовательно, ты пришел сюда просить превратить тебя в смертного?!
— Именно так. – соглашаясь кивнул ангел, нервно сжимая подлокотники.
Люцифер глумливо усмехнулся:
— Мне вот только непонятно, почему ты так стремишься отсрочить ее смерть? Ведь если твоя подопечная покинет мир смертных, то непременно окажется на небесах, где вы сможете вместе гулять по садам и наслаждаться обществом друг друга…
— Ты же прекрасно знаешь, что благой свет Отче даруя покой избавляет от всяческих чувств и переживаний. Она будет купаться в нем упиваясь блаженством откровения не думая более ни о чем. А мне меж тем подберут новую подопечную и я более не смогу видеться с ней. Разве что раз в сотню лет…
— Однако для ангела ты весьма эгоистичен! – засмеялся Князь.
— Пусть так. Но, на мой взгляд, она слишком много испытала и потому прежде чем уйти на небо должна, как и подобает всякой женщине изведать самую величайшую радость… Радость материнства…
— Тогда тебе должно быть известно, что я беру платой взамен своих услуг?
— Ты хочешь мою душу.
— Надеюсь, ты готов ее продать?
— Иначе мы бы не беседовали. – чуть раздраженно, но все ж сохраняя достоинство прошипел ангел. – Да я готов в обмен за оболочку, продать душу.
— Замечательно! В таком случае подпишем засвидетельствованный кровью договор. – с этими словами, Люцифер удовлетворенно хлопнул трижды в ладоши и звонкий отзвук увеличивающимся во сто крат эхом, веером прокатился сотрясающей волной по пустоте темноты. Едва он стих, в комнате из мрака появилась полностью обнаженная, восхитительно прекрасная, подобно хризолитовой статуэтке, рыжеволосая девушка, держа перед собой поднос с фиолетовым флакончиком, свернутым свитком и асфиксовым ножом.
Резво постукивая копытцами и кокетливо помахивая длинным коровьим хвостиком в такт покачиваниям упругих бедер, она, грациозно продефилировав к камину, опустилась возле Дьявола на колени. При этом в каждом движении ее тела сквозил развратный соблазн, заставивший ангела несколько смутиться. И не упуская незамеченным производимый эффект, чертовка игриво встрепенула челкой, от чего сделались, видны симпатичные рожки. Безучастный же к разнузданной похотливости девушки Люцифер взял с подноса свиток и нож, и галантно пода их ангелу:
— Ознакомься с договором и ежели все устраивает, то подпиши!
Развернув заполученный из рук Сатаны манускрипт, ангел углубился в его изучение, вчитываясь в выполненный каллиграфическим подчерком латинский текст. Пока он занимался чтением, Маргарита, со светской воспитанностью и шармом вытеревшись засаленной салфеткой, примостилась на подлокотнике его кресла.
— Позволь не скромный вопрос. – после недолгого молчания вновь заговорил Князь. – Зачем отказываясь от неба, жертвой обрекаешь себя ради смертной?
Ангел тяжело вздохнул. Тема была ему не приятна из-за сугубо личностного ее характера. Но он чувствовал жгучую необходимость выплеснуть ее бремя на кого-то, даже если этим кем-то будет черт. Слишком уж давно таил в себе то, что тлело, а дьявольская аура по странной диалектике предрасполагала к откровению. И не поднимая глаз на собеседника, он буквально выдавил из себя:
    — Я ее люблю. Пускай тем нарушаю уйму правил, но я люблю, и буду любить Хельгу, и неважно какова стоимость моего безрассудства…
Слова ангела невольно породили у Люцифера неудержимый приступ саркастического хохота. Идентичного зловещему, леденящему до костей, карканью кладбищенского ворона, которому утробным клокотанием откликнулось окутанное тенью пространство комнаты. Тем не менее, смех Люцифера неожиданно смолк, так же резко, как и вспыхнул. Лицо его опять обрело суровый надменный оттенок:
— Ее сердце никогда не станет твоим. Оно не свободно. И ты хорошо знаешь о том.
— Но я не желаю, чтоб она умирала! Я не мыслю себя без нее.
— Ну, разве это не романтично?! – вмешалась в разговор Маргарита.
Она ласково обняла ангела берестами нежных ручек и с детской непосредственностью поцеловала в щеку. От прикосновения ее алых губ тот судорожно вздрогнул, ибо оно пронзило всю его субстанцию пронизывающим обжигающим спазмом припаливаемой раскаленным железом кожи.
— Одинокий рыцарь против всесильной владычицы смерти. Мотылек против птицы. – как котенок мягко тиская ангела, волшебным голоском промурлыкала девочка.
— Не уж то она так непобедима?
— Пойми. – поспешил разъяснить Люцифер. – Анубис принадлежит к числу тех мистических существ, кристаллизовавшихся еще до искривления границ времени.
— Но как? – воскликнул ангел. – Их не могло создать «ничто». Ведь в таком случае получается Анубис, есть одно из древнейших существ сосредоточия, превосходящего божье, могущества.
Отхлебнув вина, Князь прозаично развел в стороны руками, продолжая рассказ:
— Некогда существовало «нечто», уничтоженное в результате смещения красного спектра симметрий приведшего к его разрушению. Иначе говоря, к грандиозному большому взрыву. Таким образом, катастрофа стала их колыбелью. Слияние астрономических изотропных колебаний и квантовых реакций способствовало высвобождению внушительного количества магической энергии, которая и спроецировала их из сигматического хаоса. Химеры[1], Селена[2], Клио, Змей, паукообразные демоны страхи, тени. Все они были у истоков бытия. Остальные же мифические твари, равно как и Саваоф[3], асклептировались значительно позже, когда формирование вселенной было уже завершено.
Ангел не доверчиво прищурился. Он, конечно, слышал схожее прежде, но оно объявлялось ересью.
— Таковые тезисы противоречат «Ветхому завету»!
— В «Ветхом завете» многое скрыто или умышленно искажено. Вряд ли Богу добавило бы популярности повествование о второй войне ангелов, и о страшном свержении Олимпии. Да и разум смертных, к сожалению не столь совершенен, чтоб осмыслить всю истинность и обьемлимость бытия вселенной.
— Откуда тогда ты обладаешь, сей информацией?
— Я был из первых ангелов, но свету всегда необходима тьма, как теплу холод. Сугубо для соблюдения равновесия нужен всегда дуализм противоположностей. Все наделено оборотной специфичностью, как день и ночь. Ибо в идеале нет ничего, ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. – скомпоновал неопровержимый вывод Люцифер.
Да и затягивать бесполезную дискуссию сущая бессмыслица. Ангел также не видел в том надобности. Правда, сказанное дьяволом, отравило его разум и веру горькой зернью сомнения… Но его более беспокоило другое...
Развернув пергамент манускрипта, и стиснув в ладони рукоять ножа, он медленно провел лезвием по внутренней стороне большего пальца. Из получившегося в итоге пореза проступила голубоватая кровь. Морщась от слабых болевых скрипторных ощущений, он, прижав окровавленный палец к краю договора, засвидетельствовал факт сделки.
Душа продана.
Князь спокойным плавным жестом, бросил покорно сидящей в его ногах служаночке знак и та, не подымаясь с колен, быстро подползла к ангелу. Забрав помеченный кровь лист свитка, девушка вручила ему на подносе скромный стеклянный флакончик.
— Яд Химеры. – прокомментировал Люцифер.
Нерешительно откупорив, ангел осторожно поднес флакон к устам. Его содержимое, напоминающее хрустальную эссенцию лилового цвета, имело горький дурманный запах белладонны. Колебаться более было излишне. И ангел выпил пакостную слизистую желчь, зажмурившись единым залпом осушив сосуд и тут же молниеносно отшвырнув, прочь. Зелье, испепеляя внутренности, серной кислотой распространилось по его субстанции, причиняя нестерпимые муки. Отчего из ангела вырвался пронзительный надломный не контролируемый крик. Он свалился на пол. Дыхание постепенно сперло, и вопль перешел в удушаемый хрип бешено хватающей порциями кислород твари. В глазах померкло, и ангел понял, что теряет сознание...

/>
[1] Химеры – мистические существа.
[2] Селена – др. римская богиня луны. (существо поддерживающее всеобщее равновесие).
[3] Саваоф – одно из имен бога Иеговы.

§4. Двойное перевоплощение.
Очнулся он, лежа вниз лицом на сырой холодной рыхлой земле, посреди старого кладбища в окружении серых крестов да каменных могильных плит. Обряженное в дрянные рваные нищенские лохмотья тело, дрожа как в лихорадке, ныло от выворачивающей наизнанку боли. Однако, стараясь на ней не зациклеваться, он попытался кое-как подняться. Что далось весьма не легко с неимоверным усилием всего организма. Отекшая плоть не хотела, не хотела подчиняться, и лишь упорным напряжением воли он, оторвав ее от земли, встав на ноги.
То, что испытал он в тот момент, было не вероятным самозабвенным чувством с лихвой захлестнувшего восторга, выразившегося счастливым восхищенным громким смехом. Абсурдная аллегория. Нелепо ликующий посреди погоста, в окружении могил, человек воздев руки к небу ненасытно внемлил абсистории многогранного мира. Контактируя с ним, по иному, по-новому. Не как прежде, через электромагнитную сегментацию, а непосредственно сенсорными органами восприятия. Отныне он был крохотной перфектной песчинкой необъятного модуля природной механики. Осязая кожей, колебание воздуха и влажную зябь плотно стелящегося тумана, втягивая носом, свежее благоухание ночных цветов, смежное кислому, прелому, веянью тлена и похоронных растений, слушая стрекот насекомых, он упивался сладким блаженством воссоединения с призмой стихий. Родство, с которыми вселяло в человека радужное смятение.
— Оболочка смертного способна подарить массу удовольствий! – внезапно прозвучавший в тиши погребений ванильный девичий голосок заставил человека вздрогнуть.
Медленно и не торопливо обернувшись на звук речи, он с изумлением обнаружил, неприхотливо восседающую на одном из крестов озорно улыбающуюся Маргариту. Теперь она была в роскошном, нарядном голубом сатиновом платье свободного кроя с влансьеновой оборкой и ажурными рюшичками по краям. В дополнение к нему на плечи леди была одета короткая меховая накидка из горностая, застегнутая на золотую брошь в форме скорпиона.
— Ну и каково быть смертным? – лукаво осведомилась молоденькая барышня.
— Этого нельзя выразить словами. Это несравнимо даже с прогулками по облакам. – ответив, бывший ангел помрачнел, и с печальной тоской произнес. – Я не допущу, чтоб Хельга лишилась такой радости по законам зловещей Анубис.
— Ни будь смерти, людское племя прозябало бы никчемным жестоким вычурным безнравственным скотом, черствым в отношении искусства и науки, не ведающим ни любви, ни милосердия, ни жалости. Ведь лишь сознание скоротечности отпущенного срока помогает дорожить мимолетным мгновением под светом звезды и уметь сострадать ближнему… – с рациональной прозорливостью рассудила Маргарита.
— По вине своей мелочности, к сожалению, смертные зачастую не всегда понимают это. – скомкано под итожив, ангел уныло посмотрел на восток, где тускло алел горизонт в преддверии нового дня.
Первые яркие лучи солнечного диска, прокрадываясь из-за дальних макушек силуэтов развесистых деревьев, понемногу рассеивали жидкий мрак убывающей ночи. Но она не торопилась уступать. Как затвердевшая смола, облепив купол неба, тьма, не охотно отслаиваясь, отставала от него. Однако постепенно подминаемая рассветом, таяла вместе с искрящимися кристалликами гаснущих, одна за другой, звезд, реанкорнируя в разбавленное марево...
То был восход солнца, при коем ангел присутствовал уже в качестве и обличие живой твари. Увлеченно разглядывая его, словно некое необыкновенное чудо. И главное, ощущая его… Человек наблюдал за светилом, а дочь дьявола за человеком. Анализируя оного. О чем она думала загадка. Тем не менее, карканье вспорхнувшего в небо черного древнего ворона отвлекло ее от мыслей.
Резво спрыгнув с креста, девочка, аккуратно ступая по грязной мокрой почве расшитыми жемчужными пряжками туфельками, неспешно подошла к поддавшемуся синтементальности ангелу.
— Тебе осталось занять, чью либо нишу. – властно взяв мужчину за руку, Маргарита уверенно увлекла его за собой вдоль ровных рядов могил. Он не сопротивляясь, неуклюже пошатываясь, поплелся за ней. Ее дотрагивание не причиняло ему дискомфорта пытки огня, и он доверился маленькой детской длани ведущей его через льнущий к земле вязкий туман «обители спящих».
Миновав фаланги надгробий, ангел и Маргарита вышли за железную ограду раду кладбища на старую пустую пыльную дорогу, по обочинам изрядно поросшую колючими кустами терновника. Начинаясь где-то в подернутой туманной дымкой лощине меж северных холмов, она пролегала как раз мимо погоста, теряясь под мрачными кронами произрастающей сразу за ним, лесной рощи.
— Слышишь? – понизив голос, прошептала Маргарита. – Конский топот.
Человек, насторожившись, прислушался. И действительно, со стороны лощины доносился усиливающийся неукротимо приближающийся топот лошадиных копыт. Пристально вглядевшись, он разобрал в утренних сумерках фигуру скачущего к ним одинокого всадника. Мерно покачиваясь в седле, тот ехал, отпустив поводья явно утомленный прогулкой в столь ранний час.
— Ты убьешь путника и займешь его место! – утверждающе приказным, неоспоримым тоном промолвила девочка.
— Но убийство грех, и хотя я и предал Бога, но его на себя не возьму. – протестуя воскликнул ангел.
На что Маргарита состроила сокроментальную гримаску и на ее восхитительном платьице, произвольно, вдруг сами собой проявились неопрятные следы грунта и бардовые пятна спекшейся крови. Ткань расползлась рваными, оголяющими белые плечи, прорехами дыр разодранных лоскутов. Накидка, а также туфельки, буквально испарились, и она осталась практически раздетой, босиком в тонких шелковых чулочках, на глазах трансформировавшись в испуганного истерзанного ребенка. Человек же лишь ошарашено созерцал сии манипуляции смены ролей, гадая что, произойдет далее. Но то, что случилось после и вовсе поразило его своей изощренной хитростью.
Завершив изменения, Маргарита внезапно закричала:
— Помогите!!! – и ее пронзительный молящий зов реверсом всколыхнул сонливую предрассветную негу.
Едва он достиг всадника, как тот, встрепенувшись, тут же пришпорил коня. Ретиво заржав, понукаемое седоком животное пустилось в галоп, вздымая вверх копытами комья земли. Оно разметая мощной грудью исполосованный клочьями пелены воздух, будто вихрь, выхватилось с хозяином на спине из преамбулы неясных черт теней воскрешающего призрачного света. Летящей стрелой вороной жеребец в миг преодолев расстояние до девочки, остановившись как вкопанный, поднялся на дыбы. Осадив коня и обнажив шпагу, всадник, видя беззащитную плачущую юную леди, быстро спешился.
Немедля упавшая перед ним на колени Маргарита, жадно вцепилась в его ноги. Трепетно, подобострастно прижимаясь к ним всем телом, он боязливо, робко, подняла на спасителя прелестное бледное личико с влажными от слез глазами, просящими покровительственного заступничества. Ее колдовское очарование не могло не покорить мужское сердце.
— Кто вас обидел и, что вы делаете здесь в такое время суток. – помогая девочке встать, бравирующе спросил разомлевший путник.
— Этот человек. – всхлипывая, принцесса преисподни ткнула изящным пальчиком на оторопело замершего у обочины дороги всклокоченного оборванца. – Похитил из, отчего дома меня и пытался надругаться!
Маргарита действовала с выверенной грамотной точностью, виртуозно играя, виртуозно играя на добродетельных фибрах души. Ибо опасна не просто красивая и миловидная особа, а умеющая тем пользоваться. И под хмелящим обаянием чар, обманутый путник, отстранив барышню, со шпагой на перевес храбро ринулся на негодяя. Весь исполненный слепой решимости нещадно расправиться с ним, он сходу произвел широкий размашистый рубящий выпад. И грозно сверкнувшее в блеклом ультрамариновом свете лезвие со свирепым свистом рассекло разряженный кислород. Дабы уклониться от стремительного клинка, оборванец инстинктивно шарахнулся назад, но, внезапно споткнувшись и не удержав равновесия, упал навзничь. Нападающий не мог упустить подобный шанс и снова атаковал. Взмывший клинок, описав дугу, вновь метнулся к распластавшемуся ангелу, но он, прокатившись кубарем по земле, вовремя избежал его разящего острия. Сталь опять прошла мимо, лишь чуточку полоснув безоружного по левому плечу прочертила кровавую отметину. Сдавленно застонав, ангел, украдкой косясь на занесшего для решающего колющего удара шпагу противника, панически зашарил кистью во мгле корневищ терновника. Положение было безвыходно критическим. Только неожиданно рыщущая рука нащупала толстый сучковатый обломок ветки. Со злостью, стиснув оный, оборванец, резко обернувшись лицом к нападавшему, наотмашь выбил у него клинок. Выронивший шпагу агрессор, слегка попятившись, опешил. Разоруживший же его моментально вскочил на ноги и, не мешкая с размаху, что есть силы, врезал обломком висок. Путник глухо сдавленно вскрикнул и повалился в грязь. Он был повержен.
Однако ангел уже не способен был остановиться.
Ярость, вскипая, застила разум, и он, утратив контроль да чувство меры, сыпал на поверженного врага бесчисленное количество сокрушающих ударов. Направляемый его дланью кусок ветки, с неистовым бешенством вздымаясь, снова и снова, обрушивалась на конвульсирующее тело и голову человека, покрываясь мускусно пахнущей кровью, ошметками кожи и мяса. К притупленному хлюпающему постукиванию дерева о плоть вскоре прибавился безобразный хруст костей черепной коробки. Под оголтелым натиском, она неминуемо превратилась в сплошное кровавое месиво. Но ангел продолжал крушить до тех пор, пока усталость не налила свинцом мышцы. Лишь тогда осознав кошмар произошедшего, он изнеможденно выпустил из распрямившейся ладони дьявольское орудие. Ужас сковал убийцу, выплеснувшись воплем в небо.
Шутка Маргариты удалась! Она фактически вынудила его обагрить себя кровью. Его душа окончательно утратила первозданную чистоту.
И скукоженно сгорбившись над лужей, он безутешно истошно зарыдал, омывая холодной водой пальцы рук, словно жаждая смыть с них кровь жертвы. Да только вода не стирала гложущего отчаянья.
— Господи Боже, что я натворил! – невнятно обескуражено бормотал он, всматриваясь в собственное отражение на стоячей, искривленными разбредающимися кругами, глади. Оно почему-то казалось ему до ненавистного знакомым. Тщательней приглядевшись к отражению, он исторг остервенелый истерический хрипящий вой, узнав вдруг в нем того, кто сейчас лежал рядом в паре шагов мертвым с размозженным черепом.
Бесшумно подойдя к стенающемуся в ипохондрии ангелу, Маргарита участливо погладила его по спутавшимся взлохмаченным белокурым волосам:
— Партию нельзя разыграть, не осрамившись кровью! Так как это война на выбывание, где каждый ход будет сопряжен с риском и мистическими безумными жуткими иллюзиями страшных снов. И ты еще не единожды вкусишь кровь...
Человек враждебно, по-волчьи из подлобья, зверем уперся зрачками в девочку. Она вновь благоухала в своем опрятном аристократическом наряде. Смерть путника ни сколько ее не беспокоила и не трогала, воспринимаемая естественно, будто в порядке вещей разумеющееся.
— Отныне, с этого момента, ты – это «он». – победоносно сказала Маргарита, и отойдя к покойнику цинично пнула его носком туфельки. – Надень его одежду и отправляйся в путь. У Хельги ждут тебя в качестве лекаря.
Не вдаваясь в бесполезные пререкания с дьяволицей, ангел молчаливо обменялся с покойником облачением, на удивление пришедшимся в пору. Правда мысль, что костюм принадлежит мертвецу, внушала депрессивную апатию, но он постарался свыкнуться с гложущей хандрой. К тому же по теории игры, помимо жизни он был обязан иметь судьбу и вероятное будущее.
— Опасайся «стерегущих» и «архонтов». Они будут искать тебя, чтоб ретировать. – поучительно наставляла девочка впрыгивающего в седло человека, в его чрезвычайно сложном предприятии.
Ничего, не отвечая, мужчина, послав принцессе прощальный, напоенный утомленной безысходностью, взгляд, как бы нехотя пассивно пришпорил коня и тихо рысцой поскакал по дороге на восток.
— Игра сожрет тебя. – провожая взором удаляющуюся фигуру всадника, зловещим шепотом изрекла Маргарита, словно пророчество.
Солнце, меж тем, взошло достаточно высоко над горизонтом, окончательно развеяв тьму, которая юрко спряталась под личины масок тощих демонов теней. И о том многоголосым пением приветствующее щебетали неугомонные птахи. А за ними пробудилась остальная живность, насытив все гаммой музыки божественной симфонии...

§5. «Ангел смерти от имени госпожи...»
Дорога, попадая под сень развесистых ветвистых пышных крон деревьев, незаметно перетекала в петляющую среди толстых стволов тропу. Ступив на нее, вороной жеребец, сбавив шаг, внезапно настрополился. Его тревога моментально передалась сидаку, и он с скользящим шипением расчехлив шпагу настороженно стал всматриваться в зеленое море листвы, но зрачок не фиксировал ничего подозрительного. Тем не менее человек не расслаблялся. Страх животного был лучше и правдивее всякого оракула, и от того вертя усердно головой, всадник скрупулезно искал причину оного. И наконец узрел стремительно бороздящий небесную лазурь черный силуэт по очертаниям похожий на птицу. Но для нее летящая тварь была очень уж крупна. Молниеносно приближаясь, она приобретала все более различимые формы, и теперь стало ее возможным различить подробно и разборчиво.
Это оказалось человекоподобное существо с крыльями летучей мыши, двенадцати локтей в размахе. По анатомической физиологии, оно все ж являлось структурно, отчасти, родственным ящерице. А точнее обладало жуткой змеиной мордой; плоть же покрывала темная чешуйчатая кожа пресмыкающегося, будто одетая на человеческий скелет.
Спланировав между макушками деревьев, тварь, вздымая клубы серой дорожной пыли, сложила крылья, приземлившись на пути всадника, изрядно всполошив и без того напуганного скакуна. При виде сухощавого, двухметрового монстра, он, нервно зафыркав, бешено застучав копытами, попятился, и сидаку стоило большего мастерства совладать с ним. Кружась на месте в смятении дикой пляски тот пытался скинуть наездника, но потянув вниз поводья мужчина унял животное, и подчиняясь его руке взволнованный жеребец остепенился, трусливо уставившись на свалившуюся с неба страшную уродливую тварь.
Однако, укротив коня, человек вовсе не спешил опускать нацеленное на демона острие оружия, будучи в курсе того кто перед ним, ибо то был бессменный посланник Анубис на полях брани. Злой стервятник поборник и спутник всех войн и кровавых конфликтов. То был верный и избранный Ангел Смерти – Аваддон.
Игнорируя возбужденно маячащий клинок, он уверенно шагнул к всаднику. Отчего конь едва не взбесился вновь и лишь узда удержала его. Безразличный же к эмоциям других Аваддон отмахнул простым жестом ладони клинок, произнеся:
— Ангел Смерти от имени госпожи благородной почтенной императрицы мрака и небытия Анубис имеет честь выразить ее согласие на поединок. – церемониально прохрипев, гонец царицы мертвых протянул человеку вместительную резную, на манер сундучка, шкатулку уникальной ручной работы из красного дерева.
— Передай своей госпоже, что я весьма признателен и польщен. – отправив шпагу в ножны, ангел взял из когтистых лап дар Анубис, на удивление оказавшийся довольно очень тяжелым. – В свою очередь постараюсь, чтоб партия доставила ей максимум удовольствия.
— Не сомневаюсь. – выполнивший поручение, Аваддон, разметая расходящейся в стороны волной воздуха листву деревьев, мгновенно вертикально взмыл ввысь голубого неба, где и исчез.

§6. Сицилианская защита.
Отложив изрядно поднаскучившее вышивание, сидящая на краю широкого подлокотника прелестная хорошенькая девушка утомленно посмотрела на висящие напротив настенные часы. Их стрелки показывали без четверти три по полудни.
Она выглянула в окно. Все тот же, надоевший опостылевший пейзаж возвышающегося, на фоне леса, крутого холма с одиноким разлапистым дубом. Однако, увидев на пролегающей у подножия холма дороге скачущего путника, девушка оживилась. Поскольку гость, тем паче мужчина, в их отдаленном уединенном провинциальном имении был редкостью, и его появление значительно разнообразило унылые будни. К тому же, Генриетте только что исполнилось семнадцать лет, и она находилась в том чудном романтичном возрасте, когда барышни зачитываются любовными произведениями и грезят о кавалерах и чувственной мишуре. Да и помимо того, для взрослеющей девушки незнакомец был не плохим объектом, чтоб блеснуть красотой и воспитанием. Ибо сиять звездой перед сестрой, маменькой и слугами не доставляет ей более удовольствия подобно в детстве. Она жаждет внимания посторонних. Ведь, безусловно, как и всякая юная особа, она ждала своего сказочного «принца».
В ее памяти чередой всплыли строки ранее прочитанных сцен из романов, и сердечко чаще застучало в груди. А неуемная фантазия сплела фантастические эпизоды сказочной встречи...
Стремглав выскочив из комнаты, Генриетта, пританцовывая провальсировала до лестницы, затем вниз ней сбежала в гостиную.
— Генриетта, дитя мое, что с тобой? – раскладывающая пасьянс женщина чуть преклонных лет, с успевшими потускнеть и подернуться сединой, собранными на затылке в аккуратный узол волосами, недоумевающе поглядела на дочь.
— Мамочка, к нам будет гость! – начав вертеться у огромного во весь рост зеркала, поправляя на себе розовое платье и прическу, пропела девушка. – Сейчас в окно я видала на дороге ездока.
— Это не дает повода порядочной леди вести себя столь не сдержано. – нахмурив густые брови сурово произнесла мать.
— Надо же, как вы старомодны. – опустившись на корточки Генриетта ластясь склонила голову на колени женщины, позволяя ее чутким пальцам перебирать бархатистые золотые локоны...
Тем временем к старому двухэтажному особняку с черепичной крышей подъехал всадник на вороном поджаром жеребце. Ему навстречу из дома вышел долговязый лысоватый дворецкий в потертом замшелом фраке:
— Добро пожаловать месир! Как прикажете о вас доложить? – с непоколебимой мимикой гладко выбритого лица и жутким английским акцентом осведомился он.
— Мое имя Христиан Шпилер. – слазя с седла ответил мужчина. – Я доктор из Штральзунда, к фройляйн Хельге.
— С вашего соизволения. – с этими словами дворецкий чинно удалился.
Спустя мгновение он возвратился вместе с коренастым всклокоченным слугой, который, взяв жеребца под уздцы, увлек его к конюшням.
— Фрау Эльджабет готова с радостью принять вас. – почтительно отчитавшись дворецкий принял у доктора скудную легкую поклажу состоящую из маленького медицинского чемоданчика, шкатулки и узелка.
Попросив следовать за ним, он проводил Шпилера в дом, где того любезно приветствовала фрау со своей очаровательной младшей дочерью.
— Дорогой доктор, весьма несказанно рады вашему долгожданному визиту! – сделав реверанс, доброжелательно произнесла Эльджабет. – Моей старшей дочери Хельге совсем не здоровится. Уж полтора месяца не подымается с постели. Ваш коллега доктор Мюнсцер, наверное знакомы, получил плату, но так толком ничем бедняжке не помог.
— Уверяю вас, что постараюсь сделать все от меня зависящее для ее скорейшего исцеления. А сейчас я хотел бы осмотреть больную.
— Да конечно! Генриетта покажет вам ее комнату.
И с разрешения фрау Эльджабет, прежде откланявшись, доктор медленно поднялся за девушкой по скрипучим ступеням деревянной лестнице наверх. Повернув там сразу на лево, они вошли в светлую чистенькую комнатку, напрочь лишенную какого либо убранства. Из мебели в ней находилась всего лишь одна кровать, на белых льняных простынях которой беспомощно лежала изнывающая в горячке молодая женщина.
Приставленная же к ней горничная, при появлении господ, встрепенулась и, вспорхнув со стоящего у ложа табурета, кротко понурила чело.
Несмея проронить ни звука Христиан Шпилер безмолвно подошел к постели женщины. Стараясь не показывать сковывающей его движения робости, он сев на табурет, осторожно, бережно сложил пальцы на ее хрупком запястье, ощупывая пульс. Но сумбур всполошившихся вспыхнувших в нем чувств, мешая сосредоточится. Ощущение под подушечками кончиков пальцев нежного бархата кожи, будоражило сладким трепетом вожделенного прикосновения, граничащего с сущим безумием. О как он о ней мечтал. И вот, притрагиваясь к запястьям возлюбленной, почувствовал ее тепло, ее запах ритм биения ее сердца. И словно в забвении он готов был припасть губами к этим берестам, но своевременно опомнился...
— Мой саквояж… – проговорил он сиплым голосом, с трудом скрывая нахлынувшее волнение.
— Ваши вещи Олбенет уже должно быть отнес в комнату для гостей. – по-девичьи чуть кокетливо сообщила Генриетта. – Если вам нужно, я пошлю за ними.
   — Нет. Я схожу сам! – доктор, резко встав, опрометью покинул комнату Хельги.
Как в диком бреду угара и пеленой на глазах, ангел, не помня себя, добрался до отведенного ему помещения. Ударом ладони, толкнув деревянную лакированную дверь, он вихрем ворвался в проем оной немедленно запиревшись.
Гостевая комната представляла собой уютную коморку. У ее единственного окна, завешенного полупрозрачной тканью штор, располагался маленький полированный столик и обтянутый материей стул, на котором была уложена не хитрая поклажа доктора. Справа же от них, впритык к стене, помещалась громоздкая дубовая кровать с висящим над ней распятьем Христа.
Приковавшись взором к кресту, бледный как погребальное полотнище савана, доктор оцепенелой, подкашивающейся поступью прошел до стула. Подняв с него шкатулку, аккуратно водрузил подарок смерти на столешницу. Еле подрагивающие эфферентно пальцы нажали на миниатюрный, подобно игрушечный, вмонтированный в корпус замочек. В нем что-то сработало, громко лязгнув, щелкнуло, и шкатулка моментально, невероятным образом трансформировалась в плоскую большую шахматную доску с расставленными на ней фигурами. Отлитые из бронзы, они детально изображали выстроенных воинов в старинных доспехах, оснащенных продолговатыми щитами, луками, скандинавскими мечами и пиками.
Парадоксальная шуточная хитрость смерти. Эти воины будут сражаться, и убивать, а реальный мир станет всего лишь зеркалом их беспощадной баталии, где в обилии прольется дождем кровь.
Странная, забавная и страшная абстракция идиллии смерти… вакханалия кровавого валтасарова пира на трупах ради венчания на жизнь… где слезы да кровь есть разменная монета сия прихоти королевы… дорога через ее деректолрию, где выбор не велик… сгинуть иль...
Впрочем, последствия игры все меньше беспокоили бывшего ангела. Он уже заложил душу, от которой осталась только пустота, да еще нечто теплящееся жалким драгоценным рубином, нарекаемым любовью.
За спиной, в гробовой тишине комнаты, внезапно послышался призрачный, легкий, парящий шелест. Машинально дернувшись всем телом, человек мгновенно обернулся, к собственному глубочайшему удивлению обнаружив в комнате, Анубис. Как всегда восхитительно обворожительна и дьявольски абсолютно спокойна.
Дружелюбно оскалив остренькие жемчужные клыки, она, фривольно покачивая бедрами, воздушной походкой приблизилась к оторопевшему, будто в столбняке человеку.
— Христиан Шпилер… – при этих словах в голосе Анубис скользнула дерзящая тень сарказма. – Вы играете черными. Каждый ход в партии отпечатается в сублимации действительности, каждая убитая фигура станет моим цветком или тем, что укажет на участь жертвы.
— Кто определяет жертву?
— Жертву определяет сама Хельга!
— Тоесть?
— Умрет тот кто первый прикоснется к Хельге после «размена фигур». – педантично исчерпывающе объяснила Анубис правила своего аморфного театра сапротрофов.
Ее облаченная в перчатку рука передвинула пешку «c 2» на две клетки.
— Теперь ваш ход, дорогой мой Ангел. – в последний раз вежливо улыбнувшись человеку, Анубис пропала, буквально испарившись. Попросту растворилась в эссенции воздуха подобно летучей дымке миража...
Доктор с рычанием тяжело выдохнул, сквозь плотно стиснутые зубы. Ему необходимо было срочно действовать.
С минуту он, заторможено соображая, смотрел на шахматы, затем, произвольно не задумываясь, походив пешкой «e» семь на «e» шесть, открыл медицинский саквояж. Окинув содержимое, Христиан рационально подумал вслух:
— Если Хельга слишком скоро выйдет из забвения, то это покажется не правдоподобно… – мысль представилась ему дельной.
Проворно переворошив все разноцветные стеклянные пузырьки и флакончики саквояжа, и изучив по прикрепленным биркам находящиеся в них жидкостные вещества, доктор выбрал из всего арсенала снотворное. Наполнив им шприц, он поспешно вернулся в комнату пациентки. Там под пытливым надзором Генриетты, быстро вонзя иглу в вену, впрыснул препарат умирающей женщине, и подобно чуду, ее озноб лихорадки, вдруг утихнув, спал, а щеки налились здоровым румянцем.
При виде этого Генриетта восторженно хлопнула в ладоши, и торжествующе взвизгнув, метнулась в коридор, оглашая весь дом, лишь побледневшая горничная обомлела, застыв, словно в параличе. Но ее зрачки глядели не на хозяйку, а куда-то мимо нее, на стену. И по исказившему лицо страху, Шпилер догадался, что видит она что-то необычайно жуткое. Он проследил фокус ее зрачка и узрел испачканного кровью здорового жирного черного паука с желтым пятном в форме черепа на спинке.
— Святая Мария… – выпалила Гретта и, осенив себя крестным знамением, рухнула в обморок, растянувшись на полу у порога.
Не долго думая, Христиан Шпилер, швырнув в паука подвернувшимся по руку полотенцем, не удостоверившись, попал или нет, хотел, было броситься на помощь горничной, но остановился...
В ближнем углу комнаты, подобно на невидимых нитях, в трех локтях от пола висела в воздухе пресловутая шахматная доска. Мигом, подскочив к ней, Шпилер осмотрел диспозицию. Теперь белые выдвинули пешку на поле «е» три. На что доктор, хмыкнув, переместил коня, ответным ходом, на «f» шесть.
Доска в туже минуту исчезла.

§7. В преддверии грозы.
Услышав донесшийся глухой грохот падающего тела, Эльджабет с дочерью встревожено вбежали в комнату и, остолбенев, уставились на шаманящего подле бесчувственной горничной доктора.
— Бедняжка просто испугалась паука. – успокоил дам Шпилер. – С фройляйн Хельгой все в порядке. Лекарство примерно через десять часов подействует в полной мере и она, быть может, очнется.
— Во славу Всевышнего! Наконец-то моя девочка поправится. – на глаза пожилой женщины навернулись слезы. Пристроившись на табурет, она ласково заботливо погладила Хельгу по распущенным волосам. – Вы настоящий кудесник доктор Шпилер. Ваш предшественник был не столь искусен. Я ведь вижу, как моя девочка расцвела.
— Помилуйте фру. Здесь нет моей заслуги! Это действие нового лекарственного снадобья разработанного недавно одним замечательным врачом из Копенгагена. – с тактичной скромностью отозвался Шпилер, помогая встать пришедшей в себя Гретте.
Девушку всю трясло и она с трудом стояла на ногах. Поэтому Христиану приходилось ее деликатно придерживать за талию, чтоб она снова не свалилась.
— Паук… – почти шепотом произнесла Гретта. – Он отворил какую-то потаенную черную дверь в стене и там, за ней, все были мертвы… – захныкав, девушка заплакала, еще больше понизив голос. – Все мертвы… все мы… все вы и… я...
— У нее обычный шок, который современем скоро пройдет. Его причина всего на всего в легком переутомлении.
Участливо обняв за плечи, доктор сопроводил Гретту в ее комнату, где уложил в постель и старательно уверил, что все ей пригрезилось. Конечно, он сознавал о том, что нагло лжет. И то явившееся девушке в беспамятстве, граничащее с галлюцинацией, есть страшная истина грядущего. Но ведь не зачем смертным знать уготованного им, точно отмеренного срока времени того, что за гранью бытующего мировоззрения. Да и как растолковать, то, что они всего лишь мясо, расходный материал, случайные жертвы на поприще схлестнувшихся… Гретта просто бы не поняла. А по причине такового он ограничился сугубо замысловатой, запутанной, научной медицинской ахинеей терминологий.
Когда же по прошествии часа доктор все-таки удосужился спуститься вниз, в гостиную, там его уже естественно поджидали счастливые хозяйки дома. Вежливо усадив благодетельного врача на мягкий бархатный диван, фрау Эльджабет принялась за расспросы:
— Скажите. Насколько я понимаю, вы совсем не так давно практикуете в окрестностях Штральзунда. И судя по диалекту, вы не из наших мест.
— Вы невероятно прозорливы фрау Эльджабет. Я родом из западных предместий Майнца, где и учился врачеванию.
— Эко вас забросило в такую даль от, отчего дома! Фактически в другой конец государства. - тут женщина выдержала паузу. – Однако Майнц совсем близко от границы с мятежной Францией!
— Поверьте мне, фрау Эльджабет. Французские санкюлоты не в том положении чтоб кому-то угрожать. Ибо войска нашего курфюрста близ ворот Парижа, а за ними сами революционеры вешают и гильотинируют друг – друга.
— Так вы считаете, локализовать эту разразившуюся аморальную преступную чуму безобразия получится?
— Уверен!
Оброненная «бывшим ангелом» фраза была не искренна, так как он понимал роль и значимость, казалось бы, субъективного фактора стечения презункции действия.
Повисло затяжное молчание, которое разрушила Генриетта.
Стоя у распахнутого окна, она тревожно глядела на северо-запад, откуда постепенно грузно наплывала адской громадой темная свинцовая туча. Дюйм, за дюймом заволакивая лазурную призму неба своей клокочущей клубящейся гадкой жуткой массой, вспарываемая ослепительными всполохами прожилок изогнутых молний, она походила на болотную кашицу неотвратимо надвигавшуюся. Злобная отрыжка преисподни, мрачная туча, не довольствуясь лишь небом, льня вплотную стелясь к земле, подминала все черты и красоты пейзажа, пожирая отвратительной чернотой. И как ее вестовой, страшным набатом панихидно завывал усиливающийся ветер.
Невольно мурашки пробежали по телу девушки. Туча магнитом привязывала к себе ее испуганный взор и мистически подавляла волю, вселяя в душу сверхъестественный ужас.
Девушку охватил раболепный трепет:
— Сегодня вечером случится гроза! – с обреченностью выдохнула Генриетта и отчего та, ощутив неловкость, отвернувшись от окна, переключила разговор в иное русло. – А вы женаты месье Шпилер?
Христиан ничего не успел ответить, как фрау опередила его строгим замечанием к дочери:
— Негоже порядочной девушке так откровенно спрашивать мужчину о подобном. Что он о тебе и о нас подумает?
Вспыхнув румянцем, Генриетта смущенно потупила изумительные хрустально голубые глаза. Однако в следующее мгновение они вновь озорно лукаво заиграли встрепенув ажурным веером ресниц.
Причиной такой контрастной перемены было внезапное появление в гостиной, сопровождаемой дворецким, молодой четы.
Едва гости переступили порог, как обе дамы живо устремились к ним, ликующе щебеча полагающиеся по этикету приветствия. Пока они обменивались взаимными любезностями, и хозяйки дома со снисходительным кокетством подавали кавалеру, той, что именовали Клерхен, руки для поцелуя, воспитанно вставший с дивана Шпилер оценивающе изучал посетителей.
Довольно милая на вид пара. Он; напудренный и пышно разодетый по моде, как франт, мужчина средних лет с зачесанными в хвост напомаженными смольными волосами. Причем сразу бросалась его отменная военная выправка. Судя же по манерам, он был отпрыском аристократического рода, чем очень горделиво кичился. Его портил лишь не высокий рост. Тем не менее, супруга явно была ему подстать, и не только физиологически, по высоте… Она; курносенькая, чуть пухленькая шатеночка с отталкивающим не отличающимся красотой лицом, изуродованным бородавчатой багровой родинкой на верхней губе. Облаченная так же эпатажно в богатый пестрящий рюшами и кружевом наряд, подчеркивающий пышность бюста. Но вопреки внешней пушистости и покладистости в ней читались; властность, ревностность, жестокость и алчность взбалмошного нрава.
Наконец закончив со взаимными церемонностями, уделили внимание и доктору:
— Познакомьтесь. – Эльджабет деловито указала на него. – Доктор Христиан Шпилер, приехавший к нам из Штральзунда.
Доктор учтиво отвесил кивком головы поклон:
— К вашим услугам.
— А это моя племянница Клерхен и ее муж граф Ганс Тоффлер.
Мужчины дружественно обменялись рукопожатием и в правилах хорошего тона, Христиан позволил себе поцеловать длань фрау Тоффлер.
После сего короткого знакомства, все перебрались в столовую, где за сытным ужином снова развернулась беседа о революционной Франции и прочей мишуре светских новостей. Стараясь поддерживать и принимать в общем разговоре апосредовательное участие, ангел, хорошо зная подноготную своих собеседников, с некоторой скептичностью слушал их измышления о добре, зле, нравственности, правильности справедливости проведения. Ибо, обладая отличным воспитанием и образованием, они не умели пространно мыслить сенкулярной диссоциацией. Да и не для них были рассуждения о тематике подобных вещей...
Тоффлер всего на всего развращенный деньгами и вином фанфарон, а его супруга, мнящая себя сведущей во всем, не далекая стерва и гордячка. Касаемо же Эльджабет, то она провинциальная матрона, зацикленная на праведности морали, а фройляйн начитавшийся сказок ребенок...
По завершению ужина, все разошлись по собственным комнатам. Но в эту ночь кому-либо уснуть было не суждено...

§8.Эффект зрачка пересмешника.
Подойдя к своей двери и потянувшись к ее ручке, он вдруг настороженно замер. Скользящая из-под нее в полумраке коридора, виднеющаяся лента яркого света, привлекла его внимание, заставив проснуться бдительность. Животное чутье зверя подсказывало о некой опасности. Однако все ж нечто подсознательное наоборот подстегивало войти. И он медленно, легонечко тронул дверь пальцами. Не противясь, поддавшись поступательному движению руки, та бесшумно отворилась, освобождая портал в гигантский затопленный мерцанием тысяч медных канделябров зал, с высоким купольным сводом, поддерживаемым двумя рядами стволов мощных гранитных колон. Пространство меж ними занимали безобразные статуи изображенных в похабных позах шутов, скоморохов, весталок и королей. Облицованные же белым мрамором стены украшали великолепные позолоченные гобелены итальянских мастеров. Но пол зала разом перечеркивал все впечатление безупречного лоска. Вернее не сам пол, а его полное отсутствие. Под подошвой сапог противно хлюпала жидкая грязь. И «бывший ангел» невольно скверно выругался, поминая как чертей, так и святых.
— Я вижу, ты совсем очеловечился! Выражаешься словно обыватель захудалых таверен! – весело хихикнув, подтрунила вошедшего Шпилера, Маргарита.
Она была вместе с Анубис. Расположившись на пуховых подушках в глубине зала, они беззаботно попивали, из фарфоровых чашечек, душистый зеленый чай, попутно лакомясь всякими изысканными яствами, расставленными возле них в серебряных блюдах на приземистом хризолитовом столике. Немного в стороне от потчующихся девочки и женщины, стояли четыре симпатичные очаровательные девушки с обольстительными формами, проступающими сквозь тонкий прозрачный пурпурный шелк коротеньких платьиц. Эти прелестные нимфы держали за специальные поручни на резных деревянных носилках все туже шахматную доску с разыгрываемой партией.
Анубис подала девушкам знак, и они грациозно ступая длинными стройными нагими ножками, подобно лани, подошли ближе. Размеренно пригубив глоток чая, Анубис отставила чашку, обращаясь к «ангелу»:
— Продолжим?
— С удовольствием! – огрызнулся тот, промаршировав к ней по грязи, вздымая шквал разлетающихся брызг.
Со скептицизмом, ухмыльнувшись дерзящей агрессивности настроя мужчины, императрица мрака молча произвела ход конем на «f» три.
Шпилер нервно облизнул языком пересохшие губы. Его душила словно хомут ответственность за чужие жизни и души, которые, следуя за ним, форсируют ад из своих грехов, пороков, страхов. И как-то не прискорбно, но ведь их дальнейшее существование, смерть, целиком зависят от него. Посему он должен быть максимально собран и внимателен.
Мужчина, подняв с поля «b» семь фигуру пехотинца и определил его на «В» шесть.
— Достойно! – с хладнокровием произнесла Анубис, хищно сверкнув дьявольской зеленью изумительных глаз. – Изволите чай.
— Нет, благодарю. – отказался Шпилер.
— Ему бы чего по крепче. – отозвалась Маргарита. – Коньку к примеру. Сегодня в доме объявился некий граф Тоффлер. Тот самый тайный возлюбленный Хельги!
— Заткнись! – свирепея, гневно огрызнулся Шпилер.
Но, абсолютно игнорируя его вспыльчивую реплику, Маргарита, раскрепощено с искушающей развратной похотливостью разлегшись на подушках, продолжала, приправляя повествования внушительной порцией вранья, чем весьма развлекала госпожу склепов:
— Так вот! С ним она наградила кузину, провинциальную корову, внушительными ветвистыми рогами. А когда забеременела, то по истечении семи месяцев случился выкидыш жутким косматым лягушонком, коего дабы скрыть от посторонних, и в частности от прислуги, она с матерью съела...
— Лжешь тварь! – не выдержав хулы, вскипел ангел.
В порыве нахлынувшего бешенства он схватил подвернувшийся медный подсвечник, но в этот миг все померкло. Колонны, стены, свод, девушки, спиритические флуктуционные существа… все превратилось в сплошное мутное газообразное бесформенное марево. Бурлящее, размежающееся, оно меняло цвет, структуру, химическую эквивалентность. Когда же марево растворившись в субстанции кислорода пропало, Шпилер внезапно очутился вновь в своей маленькой комнате, стоя с занесенным в замахе над головой подсвечником.
За окошком, тарабаня каплями воды в стекло, по крыше и траве шумел дождь, окликаемый сиротливым посвистом ветра. Тяжело дыша, человек прислушивался к плачущему унылому пению дождя, и умиротворение постепенно озаряло его, навевая баюкающую усталость. Но из елейной филармоничной гармонии мелодии дождя, пронзительным диапазоном неожиданно выделился ошеломительный безумный женский крик...

§9. Хронология умирающей бабочки.
С медным горящим подсвечником и обнаженной шпагой на перевес, выбежав в коридор, Шпилер обнаружил бледного словно покойник, трясущегося Тоффлера судорожно безмолвно тычащего пальцем в направлении соседней комнаты. Дверь в нее была распахнута настежь. А в проеме, на полу беспомощно сидела, прислонившись к дверному косяку и жадно уцепившись в него пальцами, дрожащая в ужасе, такая же бледная Клер. Ее широко открытые оловянные овальные глаза не моргая, будто в трансе смотрели вовнутрь. Шпилер понял, что там есть нечто так напугавшее обоих.
Приток крови пульсом врезался в виски. Пальцы сами стиснули рукоять шпаги. И стараясь двигаться по возможности тише, Шпилер звериной крадущейся поступью осторожно приблизившись до двери, заглянул в комнату.
Под ее потолком, шеей в петле, на привязанной к торчащему из потолка крюку веревке висела, источая смрад, частично разложившаяся старуха. Отваливающиеся от костей куски гнилого мяса едва прикрывали лоскуты ветхих лохмотьев. Физиономия повешенной была неописуемо злобна. Изувеченное червями старческое лицо пристально с укором и ненавистью пялилось на шокированную женщину истлевшими пустыми глазницами оголенного черепа. Точно повешенная хотела одним только взором испепелить Клерхен.
Не теряя ни секунды на бессмысленные раздумья, молниеносно преодолев расстояние до висящего трупа, Шпилер одним коротким росчерком клинка перерубил веревку, и труп с грохотом рухнул подобно мешку с отрубями на половицы.
— Кто это? – взревел доктор, обернувшись к женщине.
— Я… не знаю! – заикаясь, пробормотала Клер, однако страх предательски выдавал в ее голосе ложь.
Шпилер хотел, было, морально надавив вывести врунью на чистую воду, но внезапно, какой-то неведомой бесовской силой труп пришел в движение.
Покойница пластичным рывком трухлявого туловища лихо вскочила на ноги, противно зашипев, разевая гнойную пасть. Из чрева оной неожиданно выпорхнула большая красивая ярко окрашенная бабочка. Сделав круг над черепом старухи, она парящей тенью покинула комнату, едва не врезавшись в дверях в обескураженного Ганса. Тот лишь своевременно плюхнувшись на колени, заслоняя голову руками, избежал столкновения с ней.
Моделирующее следуя траектории полета бабочки, старуха, издав свербящее поросячье верещание, метнулась, метнулась к по-прежнему заворожено осунувшейся у двери Клер. Шпилер даже не успел среагировать. В пару прыжков, сократив разделявшее их расстояние, покойница вцепилась в волосы женщины костлявыми мертвыми пальцами. Чуть ли не до смерти напуганная тем фрау завизжала, попытавшись отбиться. Однако старуха, игнорируя ее трепыхания, с необычайной силой оторвав несчастную от дверного косяка и пола швырнула за пять шагов в противоположную входу стену. Пролетев с неистовым воплем по воздуху, Клер, со сдавленным стоном врезавшись в каменную кладку стены, обмякла подле нее, скуля от боли.
Устранив с дороги женщину, воскресшая старуха простерла свои мерзкие конечности к Тоффлеру, но в следующий миг ее грудную клетку насквозь стальным шипом пронзило лезвие шпаги. На что тварь зло осклабившись, гневно зарычала. Причинив не значительное повреждение, клинок не убил ее, а только еще пуще разъярил. И ловко соскочив с его острия, развернувшаяся всем корпусом к Шпилеру, покойница нанесла ему сокрушающий удар кулаком в челюсть. Опрокинутый им человек повалился на ночной столик, разломав его весом туловища. Но, быстро опять поднявшись с гортанным хрипом, схватился за табурет. Ведомый его рукой тот с лету угодил покойнице голову, полностью снеся ей размозжившийся на разрозненные куски осколков гнилой череп. Обезглавленный тем самым труп покачнулся и тут же рассыпался подобно песчаному изваянию на мельчайшие крупинки серого могильного пепла, оставшись у ног человека лишь кучкой пыльного тлена.
Едва прекратилась эта схватка со старухой, как дом сотряс новый, исходящий из коридора женский раскатистый слезливый крик. Влекомый его зовом доктор покинул комнату, спешно переступив через пластающегося поперек дверей, готового разрыдаться, мужчину. Самочувствие супругов более не интересовало Христиана. Живы и слава богу. И он двигался, далее преследуя бабочку на голос.
Поодаль, возле лестницы, изнывая в некой болезненной агонии, на деревянном паркете корчилась молоденькая фройляйн Генриетта, скрюченными пальцами пытаясь расцарапать себе безобразно распухшее личико. Выпучив растерянные оголтелые зерцала, вокруг облаченной в единственную спальную белую сорочку, стинающейся девушки обескуражено бестолково топтались; фрау Эльджабет, вооруженный винтовкой Олбенет и без умолку бормочущая слова молитвы Гретта. Завидев доктора, они, теснясь от Генриетты, обратили на него, олицетворяющего сейчас для них надежду и защиту, просящие взоры.
Отстукивая каблуками гвардейских кожаных сапог, он, тяжелой поступью, промаршировал к девушке, наклонился над ней, и вырубив не щадящим ударом кулака в гробовом изумленном молчании водрузил бесчувственное тело на плече. Явно действуя со знанием дела, он как вандал вышиб пинком первую попавшуюся дверь, чуть не опрокинув ту с петель. Вломившись, таким образом, в альков помещения, оставил покоиться под его покровом на всклокоченной смятом ложе пребывающую без сознания фройляйн при присмотре матери и горничной.
— В доме еще есть оружие? – кивнув на винтовку, спросил дворецкого Шпилер, когда они покинули пределы комнаты.
— Нет месир. Надобности в оружии у нас не возникает, потому и не держим.
— Логично! – саркастично промямлил доктор и обратился к подоспевшему, придерживая за талию, опирающуюся об него растрепанную прихрамывающую жену, Тоффлеру. – Охраните женщин, пока мы добудем лекарства.
— Можете на меня, полностью положится. Со мной им ничего не грозит. – несколько фальшиво харахорясь произнес ответствуя Ганс.
Правда Шпилер особо то на него и не рассчитывал, зная, изобретательное ехидство Анубис, и способности демонов страхов. Здесь только стоит признать, что никто из смертных не безукоризнен. У каждого присутствует пагубная не приветливая сторона и свой особенный страх. Ибо у света тоже есть тьма. Но помимо страха, беду предвещали маскирующая пороки ложь. А Анубис обязательно сорвет маски, и будет потешаться комедией обнажающегося обмана, презрения и спрятанных тайн. Однако Шпилер не дума о том. Серьезнее же было то обстоятельство, что игра Анубис способна калечить. А на то, за что души этих грешников, сгорят в преисподней ему откровенно плевать.
Попросив дворецкого карауля подождать снаружи, доктор вошел в свою коморку.

§10.Слон f1 – e2. Слон с8 – b7.
Доктор впрыснул Генриетте вену раствор опиума, и она безмятежно уснула как невинное дитя, сопя вздернутым носиком.
С помощью специального компресса опухоль значительно стухла, но уродливые шрамы, будто их выжгли серной кислотой, навсегда клеймом искалечили милое личико.
Действительно, в сею ночь, никто не мог спать. Все, кроме утихшей Генриетты, слушали вкрадчивые шорохи, доносящиеся из тишины пустого дома сквозь звуки неугомонно шуршащего за стенами дождя. И безумие незримого страха змеей вползало в души...
Мужчины проверили Хельгу. Она спала в своем забвении и проказы мира мертвых ее нисколько не коснулись. Светлые, напоенные свежестью черты казалось цвели улыбкой. Вздымавшаяся грудь фиксировала мерное дыхание. Какое это было чудное удивительное ощущение наблюдать за спящей, любоваться ею, умиляясь беззащитному спокойствию. Однако «ангелу» не удавалось, как прежде созерцать предмет своей сокровенной любви, ибо он то и дело косился на Тоффлера, следя за его мимикой, подмечая любую мелочь и свирепея ревностью. Ревность перерастала в нем в презрение, а презрение в ненависть.
Долго продолжалась канитель бесконечных минут в ожидании рассвета. У людей, как оно часто бывает, притупился страх, и они более не боялись звуков, привыкнув к ним. Лишь около четвертого часу ночи с бедной Клерхен случилось новое напастье.
Доселе удрученно жавшаяся в углу у зашторенного окна, женщина постепенно скукожилась в комок, и из ее легких прорезался сухой бронхиальный кашель, накативший лавиной не давая продохнуть. Не в силах его прекратить, Клер сползла с кресла на пол, где, согнувшись на коленях, принялась отхаркивать густую кровавую слизь. И с каждым откашливанием ее делалось все больше, до тех пор, пока она не полилась изо рта фактически самостоятельно, в обилии кровавой пенной мокротой сочась по искривленным гримасой недомогания губам, капая на батистовую юбку платья и половицы образовывая разрастающуюся багряную тошнотворную лужу. В глазах же женщины все померкло. Пытаясь как бы унять выворачивающий на изнанку нутро проклятый кашель, она бессознательно, будто в паранойе, растирала ладонями кровавое слизистое выделение по щекам, шее, подбородку. Плакала, задыхаясь, алчно ловя устами кислород в нестерпимом адском удушье.
Пристроившись с ней рядом на корточки Ганс, прилежно, добросовестно, сняв с себя шелковую кружевную рубаху, помогал супруге. Но делал он это как-то рассеянно не умело. Да и чем он мог ей помочь, не понимая причин свалившегося на них, проведением преисподни, наваждения возмездия мертвых. Он лишь вопросительно поглядывал на доктора, но тот мрачно тупился, и Ганс продолжая хлопотать над женой не получая объяснения, обреченно взял ее за руку.
Наблюдавшая же со стороны за четой Тоффлер, Гретта почему-то вдруг отчаянно замотала головой. Глаза девушки увлажнились слезами. Она захныкала и как бы под воздействием некого, неведомого другим, сверх естественного страха инстинктивно бросилась бежать. Шпилер хотел удержать ее, поймав в объятья, но юная горничная вертко выскользнув из них, скрылась за дверью, во мраке дома и по его пустоте покатился удаляющийся шум ее шагов.
— Не обходимо идти за ней! — вскрикнул доктор, нырнув в темноту, в погоню за горничной.
Сочтя, что он более нужен хозяевам, хитрый Олбенет не пошел за ним. К тому же тьма не прельщала, внушая мистическую антогоничную боязнь...

§11.Рокировка в короткую сторону. d7 – d5.
Кошачьей, бесшумной походкой крадущегося зверя, человек тенью беззвучно пробирался в пустом выедающем мраке здания, погребенного тишиной, нарушаемой не замолкающим назойливым шепотом дождя. Но чуткий слух человека поймал в капатящем журчании еще посторонний, помноженный эхом, лепет, напоминающий крылья. Человек догадался, что это проклятая бабочка. Холодок струйкой пробежал по позвоночнику и Шпилер, застыв посреди гостиной начал сосредоточенно всматриваться во тьму, чувствуя неумолимое приближение ядовитой твари. И Шпилер не вольно почувствовал себя оказавшимся средь зверей ребенком. поскольку другого оружия кроме кулаков у него не было, и он был вынужден рассчитывать только на них, собственную реакцию, да в качестве подспорья, сюртук. Коим при случае можно отмахнуться.
И вот в непроницаемой темноте вычертился зловещий плывущий на него силуэт летящей бабочки. Шпилер напрягся. Бабочка, невероятно разжиревшая до размеров почтового голубя, на распластанном крыле вырвавшись из черного омута ночи, низко спланировала на человека. Но он, проявив ловкость, в нужный момент уклонился в сторону и насекомое, не меняя курса, со всей скорости вонзилось в стекло зеркала.
Вопреки всякому привычно разумному смыслу и законам физики, бабочка не разбилась о него, а провалилась, утонув в лилово-черной гуще бездонной пустоты, и словно на воде на глади зеркала за ней сомкнулись волнами сошедшиеся круги.
— Что же ты еще затеяла? Стерва! – обращая слова в адрес великой госпожи кладбищ Анубис, негодующе огрызнулся Христиан.
Вместо ответа из стеклянной плоскости, заключенного в декоративную рамку, зеркала выпрыгнула громадная чудовищная, в пору с теленка, с облезлой белой шерстью, наполовину истлевшая собака. Оскалив желтые клыки слюнявой пасти и свирепо зарычав, она медленно, не расторопно двинулась к человеку, озорно виляя куцым хвостом.
Могильный ледяной пот проступил на лице и теле Шпилера. Не дожидаясь атакующего броска зверя, он швырнул по животному миниатюрным кофейным столиком. Однако тварь собака юрко отпрянула, от чего тот угодил мимо нее прямиком в зеркало, размолотив вдребезги осколков с оглушительным звоном осыпавшихся на пол у нижней грани надтреснувшей рамки. Таким образом, выпад доктора не причинил твари ни малейшего вреда, лишь сильнее разозлило. И теперь псина не позволит повторить попытки. Еще не утихло бряцанье разбившегося стекла, собака дернулась с места в нападении. Не имея возможности ей, что-либо противопоставить, человек наутек метнулся до дверей столовой, дабы схорониться за ними. Но не успел он до них добежать, мертвое животное с чавканьем вгрызлось ему в голень левой ноги гнилыми клыками.
Взвыв от дикой боли, Шпилер шмякнулся лицом в низ. Но тут же скоординировавшись мгновенно перевернулся на спину и, лягая сапогом псину по морде, вполз в спасительную трапезную комнату. Дверь захлопнулась, щелкнула задвижка, и очевидно сообразив, что жертва упущена, громко залаяла, царапая когтями дверную полировку. И судя по треску, было ясно, что долго дверь не продержится.
Шпилер, осязав взором, пространство трапезной, скривил рот, увидев увешивавшие стены громоздкие зеркала. Из них уже вылазили мертвецы в выцветших военных офицерских мундирах с синими кокардами на треугольных шляпах одетых поверх оскобленных гниением черепов и со ржавыми рапирами. Сразу выстраиваясь фалангами, покойники предприняли наступление на человека с обеих сторон. Тем не менее, не желая за даром позволить портить себе шкуру и намереваясь к прочему разыскать, наверное спятившую, Гретту, Шпилер, упомянув Господа всуе, вскочил на вскочил на дубовый обеденный стол. Громыхая сапогами по его крышке, человек, прихрамывая, метнулся в противоположный края стола, где была еще одна дверь. Дабы предотвратить сей маневр жертвы, гвардия мертвецов кинулась на перерез. Штурмом, как на вражескую диспозицию, они всем скопом начали вскарабкиваться на деревянный помост стола, обложив по всему его периметру Шпилера. Только Христиан, щедро отвешивая тумаки, затрещины, сворачивая набекрень трухлявые челюсти, танцуя в феерии со свистом смертоносно расписывающих воздух клинков, жадно рвался к заветному выходу. На теле само собой появилась уйма свежих ссадин, порезов и синяков, но все ж это несколько безрассудно рискованное предприятие увенчалось успехом. Несмотря на сломанную к сожалению в бою шпагу.
С разбегу, протаранив плечом дверь, Шпилер не останавливаясь, пересек по прямой просторную кухню, скрывшись в кладовке. Преследовавшие мертвецы, оказавшись тем самым отрезаны от загнанного в тупик деревянной перегородкой принялись в нее долбить. От чего та заходила ходуном и затрещала. Было ясно, что она долго не продержится и с минуты на минуту рассыплется в мелкие щепки. И в поисках, хоть каких либо килюющих иль режущих предметов Шпилер судорожно быстро зарыскал руками впотьмах кладовой, явившейся ему ловушкой и вероятно склепом. Но отвергая не смиряющийся с сим фактом инстинкт самосохранения подгонял психозно штудирующие пространство длани.
— Ты это ищешь? – совершенно неожиданно зазвучавший во мгле нежный голосок заставил Шпилера содрогнуться. Однако, не взирая на тьму, он, обернув голову на голос, ясно увидел прехорошенькую Маргариту. Сверля смертного прожигающее черными зрачками, девочка протянула ему широколезвенный, хорошо отточенный, топор с продолговатой, длинной, рукоятью.
— Разве ты не должна ни вмешиваться в ход игры? – беря из обрамленных бархатом ручек Маргариты топор и пробуя большим пальцем достаточно ли тот острый, грузно запыхано дыша, выпалил Христиан.
— А я и не вмешиваюсь. – с королевской надменностью проговорила девочка. – В этой дуэли я твой секундант и слежу за равновесием сторон.
«Ангел» нахмурясь замолчав, задумался. Ему вдруг пришла мысль, что ежели, он сейчас умрет, то партия прервется, и весь кошмар закончится, и возлюбленная Хельга обретет жизнь без кровавой оплаты. А по закону неба, хоть душа и продана, но самопожертвование спасет, очистив ее.
— Благородно! – читая промелькнувшее в мозгу игрока, вновь заговорила Маргарита. – Идея хороша, если не брать в расчет, что великая Анубис не так глупа, чтоб убить тебя иль позволить совершить то своим вассалам. Зачем? От этого она только в убытке. Ведь ежели ты просто умрешь, она мало того, что получает всего одну жизнь так еще и, поколебав равновесие, вступает в противоречие с Селеной. Твое же поражение приносит ей двойню пользу. Поэтому ей выгоднее и интереснее сломать тебя. Вдобавок, будучи существом, весьма эксцентричным, даже ортодоксальным, она испытывает, на что ты способен ради той, что никогда не станет принадлежать тебе. Ее забавляет проверка на прочность твоего духа. Так как у смертного разум и воля всегда очень связаны с плотью. И Анубис знает это лучше кого бы то ни было. Поэтому она, прежде всего измучает твое тело, а вместе с ним сломает психику. – задумчиво теребя пальчиками вьющийся локон своих огненно-рыжих прядей, леди выдержала многозначительную паузу. – Анубис не позволит тебе даже совершить самоубийство. Ведь всегда максимальное наслаждение доставляет шахматная партия, доигранная до мата, нежели завершившаяся в самом начале не развитого гамбита!
Спокойно и внимательно выслушав Маргариту, Шплилер, стиснув в правой руке рукоять топора, дернул задвижку практически раскрошенной раздробленной болтающейся двери. И лишь тока она с громыханием бухнулась под ноги, Шпилер пустил в бой увесистый плотницкий топор, обезглавив одни его взмахом первого ворвавшегося мертвеца. А дальше все понеслось по заведомо не предсказуемой скриптории адской баталии.
Получив жесткий бешеный отпор, солдаты могил попятились, и беспощадно рубя их иссохшие гнойные телеса, человек пробившись из закоулка кладовой опять по территории кухни двинулся ко второй двери, во двор имения. Покойники всячески препятствовали. Но тщетно. Словно осатанев, впавший в неистовый яростный раж игрок упорно пробирался к намеченной цели, с хрустом погружая лезвие в гнилую тлеющую плоть, сшибая разлетающиеся в дребезги головы. Но, круша настырных солдат королевы мертвых, Шпилер все сильнее увязал в жуткой параноидальной схватке, более похожей на отвратительную кровавую мясорубку.
Воздух кухни, раскаляя, сотрясал рев сотен глоток да лязг стали. В стороны летели, окрашивая, мызгая стены и мебель, обильные брызги тухлой крови, конечности включая ошметки некоторых органов. Под сапогами дерущихся противно ощущалось чавканье хрупких тел и потрескивание костей поверженных. Одежда же человека была полностью заляпана мерзкой вонючей багровой кровью, которая подобно стрептоцитовый яд вызывала нестерпимый зуд, болевое жжение кожи и ужасных многочисленных ран. Что лишне способствовало иссякновению человеческих сил. И запыхавшийся, потерявший изрядное количество крови, Шпилер все отчетливее чувствовал, как наполняются мышцы отягощающим изнуряющим свинцом, как гонимая участившимся ритмом сердца кровь льнет к мозгу, сдавливая его спазмами, а пот, струящийся по лбу, скапливаясь, гроздьями скатывается грузом на веки глаз не видящих ничего кроме красной пелены аффекта эйфории. Однако вакханалия бойни, будто не имела финала. Мертвых озлобленных трупов с каждой минутой прибывало все больше. Перехватив инициативу, теперь они теснили игрока, стремясь заблокировать в углу. Шпилер оказывался фактически в капкане.
И тут, в этот критический момент, он вдруг вспомнил об окне за своей спиной. Бесспорно, то был выход.
Не преминув им воспользоваться, доктор, чуть подавшись назад, резко развернулся, и молниеносно сократив расстояние до окна, по пути рассеча по полам несколько особо рьяных противников, с разбегу сиганул в его проем.
  В дребезжащем бренчащем перезвоне шквала острых осколков стекол, лопающихся щеп реечной рамы, Христиан вынырнул в пелену промозглого моросящего дождя. Приземление его было несколько не удачно. По закону энерции он распластался в размоченной водой липкой грязи. Но, быстро спохватившись и не теряя понапрасну времени, вскочив на ноги, поковылял вдоль наружной стены дома. Будто не ощущая вяжущих ступни комьев земли, пронимающего до кишок ледяного дождя и немыслимой усталости, лишь щерясь изматывающей боли, изнеможденный человек, с умопомрачительной прытью миновав протяженность здания, свернул за угол. Там, ему открылся маленький аккуратный дворик, стесненный нагромождением строений хлевов, амбаров и, отделенных общей изгородью, конюшен, а также черепичных домиков для прислуги. По середине двора имелся узкий выложенный серым булыжником круглый колодец с нависающими над ним разлапистыми густыми ветвями старого бука. Именно здесь у сважены колодца Шпилер еще издали приметил жмущуюся к стволу дерева, сидя прямо на сырой земле, вымокшую до нитки, жалобно рыдающую Гретту.
Завидев, направляющегося к ней, растормошенного, окровавленного, с топором в руках, доктора, дрожащая от холода и страха девушка истерично завизжала, всколыхнув поглощенную дождем тишь ночи. На ее крик в домах прислуги зажегся свет.
Дабы слегка успокоить затравленную демоническим страхом девушку и привести ее в сознание, Шпилер, отбросив топор, опустился на колени перед порывающейся уползти от него прочь барышней. Схватив бедняжку за плечи, он, что было сил, встряхнул ее, прижал к себе. Гретта по началу противясь, пыталась отбиться, вырваться, но Христиан держал крепко. И ее трепыхания пошли на убыль. Даже наоборот. Почувствовав в сильных, бережных мужских объятьях защищенную безопасность, девушка, продолжая рыдать, обвила шею доктора берестами рук, словно дитя.
Разбуженные криком Гретты люди, обступили их. Они, суеверно богобоязненно шушукаясь, помогли сопроводить еле удерживаующую равновесие, заходящуюся слезами, девушку до дома, где проживали кухарка со служанкой.
Когда все более-менее образумилось, обыватели имения, зевая, разбрелись дальше видеть сны, женщина и девушка занялись переволновавшейся горничной, и доктором.
Женщина, имя коей Марта, пышная крутобедренная дама с добрым лицом, теплыми глазами и мягкими упитанными руками, заботливо по матерински хлопоча, снабдила гостей шерстяными одеялами, дала горячего чаю с молоком. Опустошенный событиями бессонной ночи Шпилер, от теплого питья как-то сразу размякнув на жестком стуле, тупо смотрел на отчужденно глядящую в окно Гретхен, в чьих карих зрачках он отчего-то вдруг ясно увидел отражение мутного размытого тучами рассвета.

§12. Первые известия о белых призраках неба.
Шпилер, убаюканный изнеможденностью, почему-то осчастливленный тем, что сумел застигнуть рождение утра в глазах Гретты, мирно расслабившись, засыпал. Он был уже почти погружен в сладкую обитель медовой апцепции дремы, как внезапно оглушительный стук уроненного подноса пробудил его. Не человеческим усердием воли разлепив веки, утомленный доктор узрел напротив себя, на столе, знакомую ему шахматную доску.
— Откуда это здесь? – изумленно взирая на возникнувший из неоткуда предмет, оторопело проговорила молоденькая, рослая, восемнадцатилетняя служаночка Лизхен.
— Не иначе нечистый куролесит! – столь же недоумевающе созерцая шахматы, промолвила немного сменившаяся в лице Марта. – Едва пришла к нам эта пакостная туча, в имении сею же минуту начала творится всякая чертовщина; то зеркала почернели, то могильные черви объявились в колодце, то странные люди в белых балахонах шныряют...
— «Люди в белых балахонах»? – перебив кухарку, переспросил Христиан.
Кухарка утвердительно кивнула:
— Видели их в разных местах… – она еще о чем-то увлеченно повествовала про необычных чужаков, жестикулируя и постоянно отвлекаясь перескакивая, на чью нибудь биографию или другую историю, но Шпилер уже не слушал ее.
Сконцентрировав взор на шахматных фигурах, он прикидывал в уме:
— «Значит архонты совсем рядом и охотятся за мной! Проклятые ловцы нарушителей Божьей метаболы, пастухи ангелов… – игрок реанкорнировал внимание к партии. – «Анубис выставила пешку на d4».
Тряхнув головой, чтоб развеять одолевавшую сонливость, игрок произвел ход слоном f8. Но лишь только она заняла определенное ей место на d6, белая фигурка всадника b1 произвольно, повинуясь потустороннему магическому велению, сама двинулась по клеткам доски, укрепившись на поле c3.
Вытаращившись на самостоятельно сманеврировавшую пешечную фигуру, присутствующие дамы, смолкнув, побледнели. Не приалируя реакции женщин, втянутый сознанием в игру Шпилер рокировал яко и смерть в короткую сторону.

§13. Iudikare vivos et mortios[1].
Ночью действительно не было сна. Все, без исключения, пребывающие в комнате второго этажа хозяйского дома имения бодрствовали, в ожидании просветления неба. Терзаемые собственными увеличивающимися страхами, они боялись сомкнуть глаза. И каждый, притаив дыхание, сканируя, внимал тишине погребенного ночным мраком пустого здания, подобно четки, перебирая в сознании вереницу совершенных, когда-либо ошибок, грехов, не справедливостей. Слова молитв. Смертные будто ждали часа своей казни. Они не разговаривали друг с другом. Просто сосредоточенно молчали, и мороз пробегал по коже их спин, когда до ихнего слуха снизу вдруг долетали; собачий лай, возгласы, шумы драки, скрежеты железных клинков. Эта вся гамма обрывочных непонятных звуков пугала, находящихся в неведении, заставляя импульсивно вздрагивать.
Так медленно тянулось время, не имеющее пределов.
Дворецкий Олбенет, сохраняя внешнее спокойствие, нервно переминался у двери, мельком кидая косые взгляды на фрау Тоффлер, которая, наконец, перестав кашлять кровью, уткнулась головой в грудь мужа, бормоча что-то не членораздельное и невнятное, но по общему смыслу можно было догадаться, что она о чем-то просит прощения. Как бы отвечая супруге, Ганс ласково целовал ей затылок.
Отдельно от четы Тоффлер, на краю постели, уныло, горестно вздыхая, сидела грустная фрау Эльджабет, поглаживая золото волос дочери. Генриетта больше не плакала. После того как оклемалась от шока, она безмолвно лежала, отвернувшись к стене, предаваясь немой тишине.
В сем неизменном пребывании они встретили восход солнца.
С наступлением дня они покинули пределы комнаты. Эльджабет в подспорье с мужчинами обследовала дом, но ничего кроме перевернутой сломанной мебели да разбитых дверей они не нашли. Напрасно конечно фрау слезно сокрушаясь, взывая к Богу, допытывалась у доктора Шпилера рассказа и вразумительных объяснений этих дьявольских событий, наваждений ночи. Но отделавшись от нее нелепой загадочной фразой: «Эффект зрачка пересмешника». – смысл которой был непостижим даже для изрекшего, Шпилер поднялся на верх. Он буквально валился с ног, только пробыл в забытьи всего около четырех часов.
В альковах сводов каменных стен, панихидной музыкой чужих похорон, тлел глухой, комканый, истерический девичий плачь запершейся в своих покоях Генриетты. По извилистой спиральной гиперболе он то шел навзрыд, то немного не надолго замолкал. Такой же волнистой диаграммой вторили ему вскрикивания и стенания Клер, преследуемой жуткими потусторонними видениями. В них она снова и снова переживала последние минуты жизни повешенной, то, что воскресла в ее комнате адским зверем. И Клер кричала, осязая смерть, ее органами чувств, задыхаясь, умирала, взирая на смеющуюся себя… Этой какофонии женского психоза снизу акомпонировал пьяный ор Тоффлера, неугомонный суетливый стук каблучков Лизы. Ибо Гретта панически не желала возвращаться в пределы хозяйского крова и ее обязанности целиком легли на плечи Лизхен.
Однако у бессонницы Шпилера была иная причина. Смерть.
На, словно выросшем из деревянного дощатого пола, белом великолепном троне слоновой кости, в пурпурном легком шелковом одеянии царственно восседала королева кладбищ, обворожительно прекрасная Анубис, источая приятный аромат весенних гвоздик. Именно сей эфирно насытивший кислород бархатный запах известил раскинувшегося не снимая одежды на постели Шпилера о присутствии достопочтенной королевы.
Он открыл склеившиеся веки, и спустив на пол ноги, ссутулившись сел, сложив кисти рук на ноющем, кажущимся чугунным, черепе. Не проронив ни звука, пробыв так десять минут, Христиан затем медленно взвел пристальный взгляд на Анубис. Мило обнажив обольстительной улыбкой белоснежные зубки, королева взирала на него с аристократическим величием. Левая ее рука небрежно покоилась на подлокотнике трона, а в правой помещался хрустальный бокал красного вина. Смочив им алые губы, она заговорила первой:
— Архонты ищут тебя, Ангел!
— Я в курсе. Их видели слуги графини.
— Будь начеку. Ты не представляешь, насколько близко они подкрались. – Анубис щелкнула пальцами свободной длани и из аксиомы воздуха тут же материализовалась шахматная партия. – Архонты умеют принимать любое обличие. Единственное, их выдают глаза… Хотя ты это знаешь не хуже меня.
Физиономия ангела при виде шахмат сделалась угрюмой:
— Чудовищная игра, ведомая мной ради жизни Хельги, но парадокс в том, что даже если я и одержу победу, она все равно умрет.
— Так или иначе, через двадцать, тридцать лет, это неизбежно. – на пленительно бледном лице Анубис вырисовалось мимическое выражение лукавства. Женщина взяла пальчиками пехотинца «b» два и планомерно походила им на клетку «b» три.
— Но почему ты в случае поражения не наделишь Хельгу бессмертием? Это ведь для тебя пустяк. – делая перемещение коня «b» восемь на «d» семь.
— У всего в этом мире есть свой цикл называемый «Реками Времен». Всему отмерен положенный срок; растениям, тварям и даже камням. Им лишь дано право в определенной степени влиять на его продолжительность. Причем соблюдая «Закон Действия». Ибо все взаимосвязано в общем эквиваленте эпицикла космогонии. И Хельга, как и всякое существо, принадлежащее к сфере этого эпицикла круга неотъемлемое звено. – слон «c» один переместился на поле «b» два. – К тому же если она обретет бессмертие то «Закон Равновесия» будет поколеблен. Да и вообще согласись, что смертным бессмертие не нужно. Так как, обретя, его они утратят способность любить, созидать, чем-то дорожить. Они забудут добродетель. Ведь только зная вкус боли можно сопереживать боль другого...
Речь госпожи смерти прервали донесшиеся снаружи, со двора, взволнованные перепуганные возгласы. Морщась неприятно ноющему острому жжению оставленных мертвецами ран, Шпилер, прихрамывая, подошел к окну. Там по ту сторону его периферии творилось нечто апокалипстически апофеозно жуткое, приведшее в неистовый трепещущий ужас всех слуг и господ имения.
С оккупированного, заслоненного громоздкой клубящейся, пронизываемой вспышками молний, тучей неба на землю падали трупы мертвых ворон. Несметным числом они с хлюпаньем шлепались в раскисшую жидкую грязь, отравляя воздух едкой тошнотворной вонью разложения, которая проникала даже сквозь щели окна. Прячущиеся же под навесами люди, пав на колени, громко роптали, воздавая слова раскаяния Богу.
— Неправда ли, смертные смешные существа. Они боятся всего что, по их мнению, не естественно и преклоняются перед исчерпывающим сигму скудного сознания.
— По сути, они просто глупый скот, постоянно нуждающийся в пастухе. Они верят в вымысел о чудесах и парадоксальнее всего то, что им нравится в него верить. – категорично сказал ангел, отстранившись от амбразуры окна.
— Но ведь сейчас они видят некую репродукцию адского чуда!
— Да это так. Однако страх внушаемый ею единственное, что заставило их сейчас молиться, и вспомнить о благочестии. Только просят у Бога они за себя, не за ближнего.
— В таковом случае помолись ты за них! – улыбнулась Анубис.
— Продав душу дьяволу, я утратил в себе Бога и больше не его агнец, и не могу обращаться к нему, навсегда лишившись связи с ним. – тоскливо промолвив, игрок передвинул ферзя d8 на e7.
— В принципе, олицетворение с добром или злом есть банальная фикция разума. – с изумительной грацией пластики восхитительного тела поднявшись с трона и бесшумно направляясь к двери монотонно произнесла Анубис. – Продав душу, ты отнюдь не потерял ее. Она всего на всего загноилась, словно заразившись гангреной...
Дойдя до двери и прежде чем исчезнуть за ней, Анубис, обернувшись, указала на возникший, на столе длинный тонколезвинный, искусно изготовленный, двуручный меч:
— Думаю, при встрече с архонтами тебе пригодится!

§14. Когда она очнулась.
Сначала шевельнулись пальцы. Тихо импульсивно дрогнув, они чуть распрямились, подобно ощупывая непроницаемость воздуха.
Она медленно, робко, открыла отвыкшие от света серо-голубые глаза. Рассеянный тусклый метафоричный, он причинял им слепящую резь, но спустя время зрачки обвыкли, и Хельга смогла сфокусировать их на нависающем глыбой, вместо неба, потолке. Она лежала так довольно долго, вдыхая отчего-то пахнущий плесенью погреба затхлый кислород, и слушая долетающие до нее разрозненные звуки дома. Молодая женщина различала в них; снующие шаги, куски фраз, и прочие иные посторонние шумы. Однако ее обеспокоил выделявшийся из этой массы девичий плачь, источник, которого был совсем рядом за стеной, в соседней комнате. В нем ощущалось искреннее страдание, заставляющее сердце Хельги сжиматься. Но определить кому принадлежит плачь у нее не получилось.
Может нерадивой служанке, схлопотавшей порки конской плетью от ее матери.
Дурное предчувствии встревожило женщину, и она попыталась покинуть постель. Порывистыми, не скорректированными действиями еще плохо слушающихся исхудалых ослабших бледных рук стащив с себя свалившееся на пол покрывало, Хельга перевернулась на бок и кое-как, упираясь ладонями о мягкую кровать, приняла сидячее положение. Ее голова сразу же закружилась. Нагнетающий приток пульсирующей крови сдавил виски и глазные яблоки, едва не выключив, опрокинув женщину в обморок. Но та инстинктивно, сминая в кулачках, уцепилась за простыню.
По истечении приступа слабости, состояние фройляйн нормализовалось. И она попробовала встать непосредственно на ноги. Это ей удалось лишь путем серии попыток. Истощенная, обессиленная плоть с трудом подчинялась, за период длительного своего горизонтального анабиозного пребывания растения уподобившись фактически безвольному мешку мяса и костей. Однако Хельга, вопреки собственной болезненной немощи, все ж балансировала на ногах, для подстраховки придерживаясь о спинку стоящего подле кровати стула.
Окрыленная сим успехом, женщина уже было намеривалась предпринять рейд до портала комнаты, как он вдруг распахнулся, и на его пороге застыла высокая симпатичная служаночка с каштановыми волосами. Обомлев, она, растерянно соображая, словно зачарованная, не моргая, смотрела на бледную, подобно покойница, женщину с распущенными растрепанными русыми локонами, в ночной сорочке на голое тело. Лиза будто не верила тому, что видит. Лишь по прошествиипорядочного промежутка времени, резко опомнившись, девушка хлопнула в ладоши, взвизгнула, подскочила на месте, и спешно порхнув к лестнице, закричала на весь дом:
— Сюда! Скорее сюда! Фройляйн Хельга… очнулась!
В последующее мгновение переборки каркаса здания сотряс оглушающий шквал топота, и в комнату впопыхах ввалила куча людей. С выражением радости на лицах они счастливо, умиленно улыбались. Вот только Хельга, проведя печальным взором по столпившимся; матери, кузине, слугам, незнакомцу, отчего-то заслоняющей лицо платком сестре, тайно возлюбленному чуть пьяному Гансу; еле слышно трепещущим голосом проговорила:
— Лучше бы я умерла...
§15. Конь c1 – b5. Конь f6 – e4.
По случаю чудесного исцеления дочери, фрау Эльджабет приказала заколоть молодого теленка, вынуть из погреба самое дорогое испанское красное полусухое вино и все хранящиеся там сладости и деликатесы. Словом к вечеру был организован настоящий пир. Валтасаров пир[2].
В трапезной комнате, где к тому моменту почерневшие зеркала завесили плотными красочными гобеленами и шпалерами, дубовый стол почти ломился от количества блюд со всевозможной закуской. По праву хозяйки, Эльджабет заняла место во главе стола. Слева от нее усадили; скромно, приветливо улыбающуюся Хельгу, беспрестанно ноющую Клер с мужем, заткнувшим себе за пояс два пистолета и кинжал. Справа разместились; несвойственно притихшая Генриетта с закутанным материей личиком и постоянно потупленными в пол влажными глазами, доктор, к общему смятению пришедший с притороченными за спиной мечем и винтовкой дворецкого, и закрепленным у бедра топором.
Несомненно, Хельга понимала, что что-то не так. Она чувствовала какую-то странную разительную перемену во всем ее окружающем. Словно заснув в одном месте, она проснулась совершенно в другом, не похожем. Атмосфера отчего дома в краткий пропущенный ею миг из дремотной превратилась в гнетущую. Близкие ей люди сделались иными, замкнутыми. Точно их что-то мучает, терзает изнутри, не дает покоя, как страх иль не доброе. При этом для любого человека хуже всего неизвестность. Привязчивое ощущение того, что от него что-то скрывается.
Естественно Хельга спрашивала, что с сестрой, почему мужчины вооружены, чего ей не говорят. Но ни какого вразумительного ответа не получила. Хотя, что ей могли сказать. Никто ведь сам толком ничего не знал.
Обед устроенный Эльджабет в честь дочери действительно был раскошен и расточительно богат, однако он не даровал ожидаемого желаемого веселья. Потчующиеся в основном молчали, лишь изредка обмениваясь скупыми репликами. Им вспоминались те кошмары, пригрезившиеся в период короткого дневного сна. И невольно каждый за столом украдкой косился на отчужденную Генриетту. Отгибая край ткани, она нервно дрожащей девической тонкой ручкой отправляла пищу в рот. Старческий рот. Прелестные юные алые губки отныне были сизыми дряблыми безобразными устами старухи. Перемалывая еду, они отвратительно причмокивающее чавкали гнилыми желтыми зубами, капая вязкой слюной на тарелку. От сего зрелища пропадал всякий аппетит.
Чтоб хоть как-то растормошить и отвлечь присутствующих, фрау, притворно совокупив улыбку, предложила тост за здоровье обожаемых дочурок. Одобрив его, все подняли наполненный вином хрусталь, как внезапно выпавший у Хельги из рук бокал со стекольным брюзжащим звоном разбился об пол, разлетевшись мелкими осколками и веером красных брызг содержимого. Выскочившая же из-за стола Хельга прянула прочь, в ближайший угол. Защемившись в нем, лихорадочно вытирая губы, она с животрепещущим врезалась зрачками в растекшуюся на деревянных половицах багровую лужу.
— Что с тобой, милая? – встревожено воскликнула Эльджабет.
— Это не вино, а кровь! – прошептала, прильнув к матери, женщина.
— Действительно, кровь. – хмуро подтвердил, опробовав при помощи пальца на вкус растекшийся напиток, доктор. – Причем только в ее бокале.
— Тогда чья это каверзная злая шутка! – кипя негодованием, Эльджабет была готова обрушиться на ничего не подозревающую прислугу, но Шпилер помешал развиться ее набирающему мощь гневу.
Быстрым жестом, выставив раскрытую пятерню, он заговорил спокойным вкрадчивым голосом:
— По-моему, эта кровь имеет туже природу, что и вчерашняя повешенная да ядовитая бабочка.
— О чем он? – Хельга ментально заломила руки. – Вы от меня что-то скрываете!
— Поверь, мы ничего не скрываем. – отхлебнув вина произнес Ганс. – Мы сами абсолютно не понимаем, что происходит.
— Следовательно, здесь суть в расплате! – затуманенный влагой взор Клер прояснился.
— «Расплате» за что? – сорвавшись неожиданно с места, вызывающе взбешенно прокричала Генриетта, обращаясь к фрау Тоффлер.
Клер, скабрезно окинув изуродованную взбалмошною девчонку со слюнявой пастью карги испытующим взором, произнесла слова, от которых у собравшихся, включая слуг, не вольно похолодели вены:
— Год назад я убила одного человека… – одним глотком осушив, после этой спокойно обронено фразы, бокал, Клер продолжала в воцарившем гробовом безмолвии. – Она была сущей стервой; всюду вмешивалась, ссоря нас с мужем, покрывала его измены, мучила меня беспочвенными оскорблениями...
— Так то была старая фрау Тоффлер?! – в ужасе прошептала Эльджабет.
— Да! То была именно она. Выжившая из ума потаскуха!
— Придержи свой паршивый язычок. Не забывай, что говоришь о моей матери. – не отрывая взгляда от тарелки огрызнулся на жену Ганс.
— Извини, я совершенно запамятовала об этом недоразумении. – желая поддеть и за одно позлить мужа парировала Клер. – Но я не сказала бы, что ты был огорчен ее смертью. Скорее на оборот. Ведь ее кончина решала ряд проблем, в том числе помогала оплатить твои карточные долги. К тому же своенравная стерва собиралась передать поместье твоему старшему брату, а нас бы попросту вышвырнули на улицу...
— И вы ее повесили! – опережая рассказ, промолвил Христиан.
— О, нет. Я задушила ее подушкой. Прокралась ночью, когда вся прислуга спала, в ее комнату. Благо разжиревшая свинья спала очень крепко, храпя, так что содрогались стены, и мне ничего не стоило на цыпочках прокрасться к ее ложу, достать из-под изголовья подушку и накрыть ею пакостное лицо гадины.
— Боже какой тяжкий грех. – простонала, запрокинув вверх голову, побледневшая Эльджабет. – И как у тебя не дрогнула рука?
— Я хохотала когда, навалившись всем телом, прижимала подушку к ее лицу, упиваясь сначала не истовыми, а затем все более ослабевающими трепыханиями. Мне доставляли безумное удовольствие ее предсмертные конвульсии… А потом, изрыгая брань, я долго плевалась в мертвую физиономию, глумясь над трупом. – зло закончила повествование Клерхен.
И толи не в состоянии оправиться от только что услышанного все присутствующие при страшном откровении, будто оледенев безмолвно замерли, кто, тупя взор, кто, с изумлением таращась на женщину, ни веря собственным ушам. Людей охватило удушливое молчание.
Но не на долго утвердившуюся тишину безмолвия прекратил еле слышно зазвучавший голос Хельги:
— Кровь в бокале не твой грех, а мой.
— А ты то кого убила? – усмехнувшись, с мало уместной иронией произнесла Генриетта.
— Любому из здесь собравшихся присущ тот или иной грех. – оставив без внимания колкость сестры развивала мысль Хельга. – И если так то мы платим за них по счетам.
— Вопрос в том, почему здесь и сейчас? – философски промямлил Тоффлер.
Риторический, обыденный вопрос! Да ответа не ведал ни кто. За исключением одного человека, с прозаичным загадочным оскалом внимательно взирающего на поникших в колеблющемся свете свечей медной люстры людей. И наблюдавшего за ними из под тешка Шпилера, скриптуляцией тождеств восприятия, произвольно посетила идея, что вероятно Сатана, его жабообразный вассал, Маргарита, и королева Анубис, правы. Может смертным действительно для покаяния нужно, чтоб небо ультрамариновым огнем низверглось на землю, реки пропитала полыни и были сорваны семь печатей Евангелического Откровения[3]. Наверное, муки; боли, одиночества, тоски, голода, мора… способны пробудить в смертных жажду очищения. Однако опять же, их психика устроена, так что в экстремальной ситуации они звереют и с удвоенным удовольствием перегрызают друг другу глотки. Замкнутый круг...
Вино изрядно ударяло в голову и притупляло мысли о нечестивом срамном поступке Клерхен и о спиритическом деференте ужасных снов. Захмелевшие люди, вдруг расслабившись, занялись пустопорожним обсуждением последних веяний театральных премьер, моды, литературы, никчемной мишуры. Нет, они не затрагивали сапультуру Бомарше, или философско-анархический публицистизм Клоотса[4]. Зачем? Их куда гораздо больше занимали светские интриги, смешившие своей курьезностью, сплетни. В самом деле, не биться ж теперь головой об стенку, а поклоны святым класть поздно. Парадокс шестнадцати колец бытия.
Но вскоре воскреснув стервятником грозы, сминая смех в тишину, в обсерватории пространства столовой откуда-то сверху зазвучал детский невинный плачь, от которого похолодело в жилах. Полосующей сталью он пронизывал нутро, подкатывая к гортани горький комок жуткого страха.
Аналогично раздуваемому ветром пожару, этот кричащий плачь, набирал интервал, словно намереваясь свести с ума. И подобно апеллируя к нему, по его же команде на столе внезапно зашевелилась еда, как бы прибавляясь в фарфоровых тарелках. Окаменевшие в шоке люди, вновь наполнившись мистическим трепетом, оцепенело созерцали сей непонятный им процесс, до тех пор пока из мисок к всеобщему ужасу не полезли в неисчислимом количестве перепачканные тошнотворной слизью огромные черные скарабеи. Молниеносно рассредоточившись по столу, мерзкие твари, резонансно шевеля крохотными шустрыми лапками, со специфическим стрекотанием устремились на пиршествующих.
Своды здания прорезал женский визг. И точно такой же безумный вопль эхом откликнулся ему из кухни.
Вышедши из ступора, все присутствующие, опрокидывая стулья, разом шарахнулись прочь от абсолютно оккупированного могильными жуками стола, нервно, скрупулезно отряхивая с одежды вгрызающихся в открытые участки кожи насекомых. Но скарабеи, гроздьями сыплясь с края столешницы, несмотря не то, что их отчаянно размазывая, давили подошвами, кишащей массой расползались по трапезной. Не в состоянии противостоять им, смертные торопились по скорее покинуть практически захваченную адскими кладбищенскими отщепенцами столовую.
— Откуда они берутся? Если твари чья-то плата за грехи, лучше сразу предпочесть костры огненной геенны!
Пространная реплика Тоффлера по странному стечению обстоятельств подтолкнула Шпилара к экстраординарным чрезвычайным действиям. А именно...
Быстро выхватив у трясущегося дворецкого из рук объемистую масленую лампу, он с размаху метнул оной в заполненный насекомыми стол. Скоординированная доктором лампа, прочертив своим полетом в воздухе под самым потолком дугу, кометой врезалась в деревянную паперть столешницы. Периферию комнаты содрогнул громогласный удар, оглушающий скрежещущим хрустом лопающегося стекла посуды, и подобно взорвавшаяся лампа выбросила диаметральный брызжущий сноп залившей целиком стол вместе со скарабеями масляной эссенцией.
— Необходимо поджечь! – обращаясь к Гансу, прохрипел Шпилер.
— Нет ничего проще! – ухмыльнулся тот, выхватив из-за пазухи пистолет.
Прицелившись, он, с военной сноровкой, дал залп по люстре.
Пущенный с рокочущим гулом всполоха пламени из жерла пистолета комок свинца, метким попаданием, со свистом разрубил одно из звеньев железной цепи, поддерживавшей навесную люстру. Вследствие чего та планомерно обрушилась всей тяжестью на стол, с диким грохотом и треском слегка проломив его по середине. Подпрыгнувшие при падении свечи сконтактировав с жидкостью светильника, подожгли расплескавшееся масло. В мановение ока оно, полыхнув, синим пламенем, объяло всю надломленную столешницу, пожирая скарабеев, испорченную испоганенную ими пищу и, в конце концов, саму древесину крышки стола. Со злобным верещанием истребляемые огнем твари обугливаясь, съеживались. Те же из них кто был на полу, ретируясь, ловко шмыгнули под дверь, заводненной двухголосыми истошными криками, кухни. Как выяснилось, это орали Лиза и Марта.
Отворивший дверь в кухню Шпилер застал первую из них панически испуганно тарабанящей ножками, застив личико руками, на штурмуемой жуками тумбочке. Чуть дальше к выходу во двор, захлебываясь сорванным воем, каталась по полу совершенно опутанная живым шевелящимся коконом юрких прожорливых могильщиков, пышнотелая Марта. Абвивалентно оценив ситуацию, мужчина в один прыжок подскочив к топящейся печи распахнул чугунную дверцу топки и вынув оттуда горящее полено отчертил им полукруг. С ревущим гулом завихряющихся стеблей пышущего жарком искрящегося пламени горящий обломок дерева отпугнул скарабеев, заставив их оттесниться. Таким образом, расчищая себе путь, размахивая полыхающим поленом Шпилер начал шествие через кишею волнующихся, подобно водной глади, насекомых гневно стрекочущих при обжигании. Но тем не менее они его пропускали почти не оказывая сопротивления и не пытаясь нападать. Благодаря чему Шпилер постепенно, без особых сложностей добрался до безумно безудержно вопящей и инстинктивно трепыхающейся женщины. При приближении человека с огнем, скарабеи самостоятельно схлынули с нее, оставив дрожащее, окровавленное, словно исполосованное множеством бритв тело. И лишь только, приклонив левое колено, мужчина, нагнувшись, тронул плече женщины, как агрессивные плотоядные падальщики тут же обратились в густой черный пепел. Их тельца рассыпались будто песчаные, образовав мелкоструктурную массу. Всколыхнувшись, она едким смрадным адским облаком взмыла вверх, астегнируя насыщая кислород. Но помимо этого у отвратительного летучего порошкообразного пепла имелась еще не приятная особенность. Он настырно забивался в нос и рот, где, скапливаясь в дыхательных путях сушащую вязкую плотную смесь, не давая дышать, апробируя нечто наподобие приступа удушья. А, попадая в глаза, заставлял их сильно слезиться. Однако более вредоносным оказалось воздействие на множественные кровоточащие порезы на теле и лице Марты, хаотично хватавшейся за рукав камзола мужчины, чтоб подняться. От контакта с тленовым пеплом края узких полос порезов набухли и посинели, став напоминать злокачественные язвы, раздаваясь степенно распространяющееся на не поврежденные участки опухолью.
С тем чтоб не издохнуть в этом пепельном облаке, смертным, бесспорно, нужно было побыстрее убраться… Четко осознавая таковой факт, Шпилер бранью подгоняя Марту, таща едва ли не волоком бедную заикающуюся женщину за собой, с кривой ухмылкой поглядывая на ее влажную юбку и мокрый след от ног, рванул к выходу. На ходу, не замедляя скорости, он вдобавок, вскинув, водрузил на плече Лизу, и таким манером, кряхтя, прихрамывая, стиснув от напряжения до боли в скулах зубы, миновал двери кухонной комнаты.
В трапезной к тому моменту Олбенет уже, с грехом по полам, потушил сломанный обугленный стол, без малого не послуживший причиной пожара. Завидев запыхавшегося до хрипоты, взмыленного доктора с двумя дамами, дворецкий, бросив бесполезную возню над осколками бывшей посуды, поторопился ему помочь, бестолково подталкивая за талию тяжеловесную Марту. Чем в принципе только мешал...

§16. Ведьма делает белое черным.
Дверь, отделяющую столовую от гостиной и соответственно от остальной части дома, заперли. Вдобавок, дабы обезопасится от экспансии скарабеев и дьявольского пепла, ее уплотнили с помощью сорванных с окон полотен штор, вопреки возмущенным протестам Эльджабет.
Фурией, мечась по гостиной, она надоедливо сетовала и причитала, высказывая всякому негативное мнение о порче дорого сердцу имущества, как памяти об отце ее чудных дочурок. Которого она впрочем, никогда не любила. Да и лучшим сейчас было бы, нежели заниматься бесполезными ухищрениями, избегнуть кары небес, пасть ниц и воздать Богу мольбы покаяния. Складывалось впечатление, что графиня Эльджабет со страху тронулась рассудком.
Чаянные восклицания женщины невольно вызывали у врачующего кухарку Шпилера злорадный оскал. Что же касается остальных, то ни на кого эти речи должного впечатления не производили. Тоффлер, украдкой поглядывая на скромненько съежившуюся в кресле у камина, что пытался разжечь дворецкий, Хельгу, застыл на твердо, широко расставленных ногах перед окном. Неизвестно что он хотел разглядеть там, в пелене ночного дождя, но было ясно другое. Периодически запрокидывая голову и жадными глотками отхлебывая из горла стеклянной бутылки вино, он мельком встречался взором с Хельгой и в ту долю секунды меж ними состыкуюсь, проходил короткий, радужный разряд светочи. И никто кроме «ангела» не замечал пролегающей меж этими двумя тщательно скрываемой параллели. Но вот то энергетическое диалектического магнетизма чувств проникалось в Шпилера пагубной завистью и ненавистью к нагловатой холеной натуре Тоффлера. Что до фрау Тоффлер, то женщина по обыкновению досаждаемая кошмарными видениями, тихонечко удалилась наверх, где, затворившись в отведенной ей комнате, могла вдосталь пореветь в подушку. Лизхен сострадающе ушла с ней… отчасти был страх, что женщина, не выдержав психической нагрузки, наложит на себя руки. Посему, по просьбе самого Ганса, служаночка исполняла функцию надзирающего...
Таким образом, душе излияниям фрау Эльджабет внемлила только ее младшая дочь. Узнавая все новые и новые подробности семейной и интимной жизни родителей, в частности «непорочной» богобоязненной мамочки, та исступленно скребла, царапая ногтями, бархатную обшивку дивана.
Впрочем, в гостиной зале помимо присутствующих смертных имелось еще незримое существо, видимое лишь для «ангела». Маргарита. Царственно, непосредственно примостившись на диване по левую руку Генриетты, она, чуть прильнув к девушке с хитростным лукавством, льстиво, нашептывала ей на ушко низменные опошленные гадости, подстрекая гордыню, презрение, гнев и уныние. Гиен глодающих душу. Однако отрицательное влияние Маргариты не ограничивалось исключительно Генриеттой. Распространяющаяся от отродья Сатаны ядовитая патока, равноценно агносцируя провоцировала агрессивные эмоции остальных. И коптящая на кофейном столике лампада, тусклым приглушенным светом, как бы нарочито содействовала тому, навевая нечто демоническое, искажая лица неправдоподобной маской покрова изгибаясь пляшущих теней.
Большие каминные часы деревянной огранки, выполненной в классической замысловатой манере сплетающихся ветвей экзостенции украшенных цветами и инкрустированных вкраплением фантастических птиц, пробили полночь.
Завершив свои откровения Эльджабет, в который раз пройдя возле шаманящего над изувеченной язвами Мартой доктора, с антипатией смерила кухарку брезгливым взором.
— Дорогой доктор! – брюзжащим голосом произнесла фрау, демонстративно отвернувшись к пустому пространству стены, где еще совсем недавно висело зеркало. – Мне хотелось бы знать, как долго вы собираетесь заниматься этой нечистоплотной коровой?
Слова женщины повергли всех в некое замешательство, циничной бестактностью. Тем паче, что ранее Эльджабет такого себе не позволяла, славясь прекрасными качествами учтивости и сдержанности. Теперь в ее зрачках танцевал огонь ада, в манерах, мимике, чувствовались холодная надменность, высокомерие, чванство. Что, по сути, несомненно, являлось происками сиявшей радостью шкодливого озорства Маргариты. Хотя Шпилер, усилиями воли подавляя в себе забурлившее бешенство, с поддельным смирением ответил:
— У нее слишком серьезные и глубокие повреждения. Приходится повозиться, иначе она попросту погибнет или истеча кровью, или заболев заражением крови… – Христиан обозначил пальцем на коже вокруг язвенных выдающихся синевой порезов. – К тому же я совершенно не понимаю специфики вызвавшего опухолевое раздражение вещества...
— Ваша верность клятве Гиппократа похвальна. – с аристократической вычурностью, продолжая стоять к доктору спиной, лишь в пол оборота повернув голову, заносчиво промолвила через плече женщина. – Но пощадите нас! Она же воняет! Да и кровь оставит на мебели и ковре пятна!
— Госпожа, наверное, права. Спасибо вам доктор, но я наверное пойду. – сконфуженно понурив голову, кухарка намеревалась подняться, чтобы поскорее уйти, однако Хельга упредила ее.
— Сиди Марта. – молодая женщина вызывающе встала с кресла навстречу опешившей матери.
— Ты перечишь мне? – рассерженно изогнула уста Эльджабет.
— Да мамочка! – дерзя, запальчиво воскликнула Хельга. – Тебя ведь никогда не заботили другие. Что тебе до них, когда куда важнее замаливание собственных грешков, в надежде протиснуться в рай, да раскладывание пасьянсов.
Не большая стычка двух женщин грозилась вылиться в склоку, так как расстояние меж ними неуклонно сокращалось.
— По-твоему я не пекусь о вашем с сестрой благополучие?
— Вернее сказать, печешься, чтоб мы, упаси Боже, не изведали мужских объятий и ласк! И были в этом прогнившем проклятом доме старыми затворницами.
Изреченное Хельгой больно пришлось по самолюбию Эльджабет. Ее строгое выражение лица в момент сменила перекошенная гримаса ярости. Взгляд блеснул полынью гнева. Правая длань аффектозно, механически, распрямилась, пластично взвилась в замахе, и разбавленный тлеющим светом сумрак сводов огласил хлесткий звон шлепка пощечины. Хельга вскрикнула. Оплеуха была достаточно сильной, чтоб молодая женщина, едва не потеряв равновесие, потеряв равновесие, пошатнулась и рухнула обратно в кресло, прикрывая ладонью наливающуюся пунцем щечку. На ее остекленевшие, глядящие на мать, глаза навернулись слезы обиды.
Все находящиеся в гостиной свидетели оного застыли в абсолютном бездействии. И никто не понимал, как ему правильнее поступить, по совести иль по светскому предписанию, иль вообще не встревать в чужую семейную розню по навету темной половины антихриста. Так, а не иначе, побеждал зверь. Отчего Маргарита, весело смеясь, с восторгом счастливо рукоплескала.
А Эльджабет… Почтенная фрау Эльджабет, как бы очнувшись от анестезии бессознательного и осмыслив степень содеянного, побледнела. Слезы любимой дочери заставили ее сердце сжаться. И вот она уже перед ней на коленях, прижимая к себе, целуя и вымаливая прощения. И принимая раскаянье матери, Хельга также льнет к ней...
Но дитя Сатаны требует продолжения!
— Хельга права. – вмешиваясь в хрупкую идиллию, с неприязнью заговорила Генриетта, науськиваемая бесовским отродьем, принцессой преисподни. – Сестре уже двадцать шесть лет, а она у нас еще не замужем. Если бы не Ганс до сих пор бы, наверное, прозябала девственницей...
— Прекрати! – пытаясь острастить и вынудить замолчать Генриетту, в бескомпромиссной интонации одернула Эльджабет.
— Хочешь ударить меня? Иль, по-твоему, это не правда, что она спала с ним… – указательный палец девушки ткнул в Ганса. — … пока его благоверная дражайшая супруга нюхала цветочки? Они даже умудрились ребеночка зачать!
— Я люблю его! – в смятении заламывая руки, оправдываясь отчаянно закричала Хельга сквозь душащий бегущий по щекам водой плачь.
— Может ты его, и любишь, да он тебя нет! – вскочив с места, Генриетта низко сгорбилась подобно ветхой колдунье, так что ее распущенные длинные золотистые волосы почти доставали до пола. Ткань спала с ее лица, обнажив милые хорошенькие черты, обезображенные старческим, истекающим мерзкой слюною, ртом. – Слава Проведению, что плод этой самой проклятой любви сдох, будучи в утробе!
— Ах ты, подлая паразитирующая мразь! – внезапно взбешенно взревел Тоффлер, ринувшись со стиснутыми кулаками на Генриетту.
Походящей на ведьму девушке не миновать бы взбучки, но путь разъярившемуся мужчине своевременно преградили дворецкий и доктор. Однако тот уже невменяем от спеси, а Генриетта, будто специально издевательски подогревала ее пошлыми подковырками относительно их с Хельго свези. Причем нечистот изрыгаемых фройляйн не стерпела бы даже бумага. Что в принципе спровоцировало резкое негодование и у фрау Эльджабет, выразившееся в вульгарной процеженной сквозь зубы ругани. Да Маргарита была по истине довольна! Благородные господа, в чьих венах текла дворянская кровь, сейчас поливали друг дружку почище завсегдатаев грязных закопченных дешевых миланских кабаков.
Доведенный же до высшей точки кипения Тоффлер, вконец не выдержав скверны, врезал кулаком в лицо препятствовавшего ему Олбенета. Угодившая тому в ухо мощная затрещина сшибла бедолагу с ног, и он со стоном отлетел обратно к разгорающемуся камину, распластавшись там, у ног молодой хозяйки фройляйн Хельги и фрау Эльджабет. Контуженный таким образом дворецкий уже не смог толком подняться и если бы женщины не усадили его в кресло, вероятно так и остался бы валяться на полу. Только гнев Ганса на том не иссяк и готов был вылиться на доктора, да тот оказался проворней. Опережая события и не дожидаясь своей участи, Шпилер, без лишних раздумий, нанес четко выверенный удар взбесившемуся Тоффлеру в переносицу. Не ожидавший такого молниеносного выпада, он упал навзничь, широко раскинув руки и едва не опрокинув, и без того надтреснувший, кофейный столик с лампой.
В отличие от субтильного Олбенета бывший военный оклемался довольно быстро. Тут же вскочив опять на ноги, он встряхнул головой, утер рукавом сюртука хлынувшую из ноздрей кровь и намерен был взять реванш, но...
Побледнев Тоффлер замер. Его вдруг сделавшийся оторопелым взор, зафиксировавшись, приковался к лестнице.
Там на ее верхних ступенях, словно гипсовое изваяние, молчаливо стояла Клер, придерживаясь правой рукою за перило. Неясный, колеблясь, вздрагивающий свет свечи заключенной в ладонях застывшей рядом с ней Лизхен, ярким лоскутом выхватывал женщину из тьмы второго этажа. Отчетливо обрисовывая, кроме гордого силуэта, жесткую претенциозную мимику воскового лица.
Никто не заметил ее внезапного появления. И лишь по устремленному на мужа испепеляющему изничтожающему взгляду становилось ясно, что она находилась на лестничных ступенях, в пределах зала, довольно давно, слышав все говорившееся здесь. И в частности то о чем разглагольствовала несносная девчонка. Смущало при этом, пожалуй, внешнее спокойствие Клер, да пугающая пассивная хладнокровная неторопливость. С минуту она не шелохнувшись пребывала в неподвижной позе мраморной статуи, затем медленно начала спускаться в низ. Служанка послушно, столь же не спешно, последовала за ней, неся свечу. Отстукивающий звук их шагов, перекликаемый противным скрипом старых досок, встрепенул заговорческое безмолвие утрированной тишины, погруженной в призрачный сумрак комнаты. И как в анабиозе глаза присутствующих пристально следили за женщиной и девушкой, чья поступь ассоциировала в душах гнетущий дискомфорт. А, кроме того, ноющее чувство неловкости и вины, свойственное нежелательно застигнутым врасплох.
Пухлые губы, размеренно, чуть покачиваясь шествующей, женщины шевельнулись:
— Стало быть, выжившая из ума старуха не лгала. – имея ввиду мать Ганса, промолвила она томным медным голосом, перемещая фокус зрачка с мужа и истребляюще впялившись им в Хельгу. – А ты та мерзавка, раздвинувшая ляжки, которую мой обожаемый супруг обрюхатил!
— Не смей так отзываться о моей дочери! – заступаясь, огрызнулась Эльджабет.
Но Клер проигнорировала жалкую реплику:
— Окрутить чужого мужчину! Уж от кого, а от тебя кузина я такого подлого подвоха не предполагала.
— Прости. - поднявшись с кресла, еле слышно выговорила, опустив чело, покрасневшая от стыда фройляйн.
— Прости?! – заорала Клер. – И это все что ты можешь мне сказать? Сама то, небось, наверное, получала нежность и обращение достойное женщины, а со мной он обходился, как с непотребной уличной девкой… Ты ведь не терпела его пьяных побоев… ты не ползала перед ним голой на четвереньках, вылизывая ему сапоги иль гениталии...
— Замолчи! – с рычанием осклабившись, взбешенный Тоффлер, минуя доктора, резво подскочив к жене, грубо схватил ее за плечи и встряхнул с неистовой дикой яростью. – Повторяю! Замолчи, дрянь. Не позорь меня. Лучше молчи, пока я не удавил тебя!
Однако сею же минутно вырвавшаяся из его рук и отпрянувшая в сторону, Клерхен закричала в истерии громче прежнего:
— Не прикасайся ко мне грязное животное...
То была последняя капля...
Огромный увесистый кулак мужчины, опрометью мелькнув в воздухе, с глухим шлепком удара впечатался в лицо Клер. Женщина слабо, протяжно, взвизгнула и резко подавшись назад очутилась непосредственно лежащей плашмя с разбитой кровоточащей нижней губой. Не угомонившемуся, вошедшему в раж, Тоффлеру этого показалось мало, и он безжалостно наградил физически оскорбленную униженную женщину еще парой пинков в левый бок, откликнувшихся ее жалобным постаныванием. И вторя ему, по комнате прокатился, сравни карканью вороны, леденящий хохот и улюлюканье Генриетты. Остальные, разинув рты смотрели на Ганса, который, смачно харкнув на истезаную супругу, плюхнулся на диван, стиснув ладонями опущенную к груди голову.
Клер привстала, пододвинула под себя ноги и сидя на полу, опершись в него правой рукой, покосилась на Хельгу:
— Вот видишь. Я никогда не была счастлива с этим человеком. Хотя как и ты безумно люблю его. – сплевывая кровь, вяло проговорила с грустью фрау Тоффлер. – Я прощала ему все, что можно простить, а простить можно все. Но вопреки перенесенным, порой напрасным, жертвам ты украла его у меня...
— Прости! – выдохнув изо всех сил, Хельга подобно в беспамятстве, стремительно выбежала из гостиной в прихожую. Ее целиком захлестывали спутанные, индуктивные, противоречивые, не осознаваемые эмоции. И подчиняясь, потакая им, она кое-как, сладив с запором задвижки, распахнула входную парадную дверь и бросилась во мглу дождливой ночи.

§17. Небесное воинство.
Ничего, не видя перед собой от темноты и заливших глаза горькой поволокой слез, она, безрассудно, что было сил, бежала сквозь плотную пелену дождя. Отчаянное чувство беспредельной гнусной вины раздирало ее душу, вкрапляя в нее ненависть и презрение к самой себе. Поскольку та любовь коею она питала к чужому мужчине и окрыляла ее, была позорна и греховна. Конечно же, любовь по истинной своей сути является божественным светлым даром проведения, но не тогда когда она замешана на обмане. Ибо она должна приносить радость, а не служить причиной страданий, стыда, боли и причиняемого кому-либо несчастья. Ее ж любовь не являлась таковой. Зародившись как всколыхнувший до дна души безудержный стремительный поток пламени, это чувство принесло ей лишь печаль, порицание, утрату, позор, опустошающую обиду. И потому Хельга проклинала свою нечестивую любовь. Но, к сожалению как порою не гоним мы прочь сие наваждение, как не силимся заглушить его в сердце своем, все одно продолжаем любить, сколь бы то не обходилось нам изрядными мучениями...
«За что ты Небо караешь меня срамной порочной любовью?» — мысленно взывала женщина. Но могла ли она получить ответ? Небо всегда молчит… И получая вместо него только усиливающийся лопочущий шум дождя, женщина бежала.
Она бежала так до изнеможения, избивая туфельки о твердый устилающий дорожку аллеи булыжник, пачкая в грязь подол промокшего до нитки платья. Однако Хельге было будто бы все равно и ничто более не имело для нее значения. Совершенно ничего, не замечая точно во сне, она неслась сломя голову через стегающий ледяным потоком дождь, пока окончательно не выбившись из сил, не остановилась у поросшей вереском и диким виноградом беседки. Ухватившись пальцами за покрытые ржавчиной прутья ее кованой узорной решетки, она, продолжая рыдать, жадно хватала губами, обжигающий холодом легкие, воздух, абсолютно не зная, что ей делать дальше. Все смешалось в ее мозгу в некий не понятный тугой клубок, от чего ей сейчас вдруг захотелось просто умереть. Быстро и безболезненно. Уничтожить себя одним естественным действием, как задуть свечу. Да, ей не хотелось более жить. Ибо она… шлюха! Именно блудливой непотребной девкой чувствовала себя в этот момент Хельга, и при сей мысли, ей сделалось еще горше.
Внезапно за спиной послышался звук чужих шагов. Глотая слезы и трясясь, словно в лихорадке, Хельга медленно, робастно, обернулась. Переднею к ее удивлению стоял доктор Шпилер. Сняв с себя плащ, он набросил его на плечи молодой женщины, нежно обнял ее, прижимая к себе. Возможно, именно этого Хельге сейчас и не хватало. И поддаваясь элементарному чувству не защищенности, она, по-детски прильнув к его груди, заплакала сильнее, тычась личиком в мокрую рубашку мужчины.
— Поплачь. Тебе сейчас это очень нужно. – тихонько участливо шептал ей Шпилер, крепче прижимая к себе бьющееся в ознобе хрупкое тело женщины. И она благодарно льнула к нему.
Но, держа в объятьях вожделенный объект сумасшедшей страсти, находясь так близко к этой восхитительной женщине, что ощущал, биение ее сердца, легкий аромат духов, Шпилер не испытывал больше прежнего раболепного бесхитростного благоговения. Вместо этого, им овладевало похотливое скотское вожделение плоти женщины. Лишенное романтических прикрас желание сношаться, вкусить ее как некий заветный сладкий плод, припав впитать губами кожу, проникнуть в лоно. А ее выделяющиеся из под мокрой ткани платья изгибы, только еще пуще разжигали, вспыхнувший в нем, низменный инстинкт. И уж, не будучи способным, сдерживать распирающие пагубные эмоции, мужчины чуть наклонив лицо, взволнованно, тронул поцелуем локоны Хельги.
Уловив этот порыв, женщина отстранилась и вопросительно посмотрела на Христиана:
— У вас насчет меня есть какие-то планы?
— О! Нет! Нет никаких планов. – сбивчиво, с некоторым смущением произнес Христиан, пряча глаза и попрекая себя за необдуманное проявление слабости.
— Хорошо. А то я подумала, что у вас имеются в отношении меня какие либо намерения. – Хельга улыбнулась, но затем опять погрустнела. – Я уже влюблена в одного человека[5]… вы уж догадались о ком я...
Ангел утвердительно кивнул. Что он мог вообще ей сказать? То, что он в курсе сих любовных перипетий, зная все до мельчайших подробностей? Он даже читал по сферам относительную скриптограмму того, чем их отношения заканчиваются как в случае ее выздоровления от лихорадки, так и в случае летального исхода[6]. Да и поверила бы она ему, наверняка приняв за ненормального.
Стоя так под проливным дожем, они не заметили бесшумно подошедшей к ним Лизы. Точнее материализовавшейся рядом с ним, подобно из воздуха. Вынырнув из сгустка непроглядной темноты, с высоко поднятым в руке фонарем, она, осветив, застигла обоих в слегка неподходящий момент, когда Хельга, вновь прильнув к доктору, изливала ему свою боль. Попав же в неожиданно рассекретивший их неразборчиво слабый разжиженный свет фонаря, они, разжав объятья, отшатнулись друг от друга.
Но Лиза, толи не заметила, или оставила без внимания, их моментное смятение, посчитав, что то ее не касается:
— Фройляйн Хельга, вы простудитесь, пойдемте в дом.
— Да конечно. Мы идем… – Хельга сделала шаг в направлении дома, но внезапно вцепившиеся в запястье пальцы Шпилера остановили ее.
Нечто в облике Лизы показалось ему необычным, настораживающе странным, и в тоже время очень знакомым.
— Что случилось? – Хельга отдернула кисть руки.
Но будто не слыша ее вопроса, Шпилер изучающе впился зрачками в Лизу.
— Доктор Шпилер не прилично джентльмену так откровенно разглядывать прислугу! Лиза идем!
— Это не Лиза! – прорычал вдруг доктор, выхватывая из-за спины двуручный, подаренный Анубис, меч. Наконец-то он понял, что именно насторожило его в девушке.
Глаза… Ее глаза… То были глаза архонта, лишенные зрачков и представляющие собой сплошную белую поверхность глазного яблока. Следователь архонт приняв личину девушки, явился сюда убить их. Двойное действие, дабы упорядочить порядок бытия, нарушенный игрой ангела. Если он уничтожит сейчас их обоих, то определенная фактория тенденции гиперболы события будет исправлена, ибо ангел покинет игру, а Хельга отправится на небо, где ее уже ждут. Что ж не для того он продавал душу, обрекая себя на муки в чертогах ада после смерти.
Однако Хельга не ведая этих примитивных интриг небес:
— Ты что хочешь убить мою служанку?
— Поверь мне она не твоя служанка! Прошу тебя беги скорее в дом! – Шпилер произвел рубящий взмах клинком, но Лиза, с молниеносной реакцией грациозно отпрыгнув в сторону, заняла боевую стойку.
— Что ты творишь? Ты явно спятил! Остановись! – закричала Хельга.
Свирепея, от простодушия и неведенья женщины, и не зная кого призвать на помощь, ангел, набрав в легкие воздуха, прокричал во тьму единственное имя:
— Маргарита!
— Не кричи, я давно уже здесь едва только поймала присутствие священной небесной твари. – нежданно мелодично зазвучавший приятный девичий голосок слегка напугал вконец растерявшуюся женщину, которая тут же вздрогнув и быстро повернув голову с изумлением обнаружила стоящую рядом девочку.
Облаченная в кокетливое изумрудно-зеленое облегающее платье из чистого шелка, с откровенно открытыми плечами, и такого же цвета беретик со страусовым пером, она поражала исключительно волшебной красотой маленькой нимфы. Отчего Хельга невольно на миг утратила дар речи, будучи обвороженной внешностью юной рыжеволосой прелестницы.
Однако, при виде, девочки Лиза осклабилась, исковеркав лицо отвратительной гримасой злобы:
— Исчадие черта. – еле слышно прошипела она. – Изыйди…
— Уведи Хельгу отсюда! – заглушая хрип архонта, проревел Шпилер.
— С удовольствием, но я вернусь. – продемонстрировав перевоплотившемуся служанкой архонту неприличный жест, Маргарита взяла молодую женщину за руку и мгновенно растаяла вместе с ней во мгле.
Только теперь, архонт удосужился сменить обличие на свое истинное и извлечь массивный широколезвенный меч. Основным качеством архонтов была как раз не торопливость и сдержанность в принятии решений. Эти существа были не из тех что действуют спонтанно. Потому предполагая возможное вмешательство наместницы Сатаны, и прочих случайных факторов, привыкнув действовать сугубо наверняка, он предпочел чуть выждать. И когда, наконец, он остался наедине с «отступником», то счел подходящим момент для того чтоб прикончить его. Однако это оказалось не так то просто.
Атаковав первым, ангел обрушил на архонта целый град мощных рубящих ударов, принуждая того защищаться, и не позволяя перейти в нападение. Но как ничтожно человеческое тело в схватке с высшим существом, обладающим превосходящей ловкостью и быстротой. И ангел это очень скоро понял. Его плоть довольно быстро начала уставать одолевать тяжестью свинцом наливающихся мышц, и все труднее было удерживать избранный темп. И ангел, отлично сознавая, что долго не сможет удерживать архонта, предпринял отчаянный и дерзкий маневр. Резко отпрыгнув назад, и мгновенно переложив в ладони меч эфесом рукояти вперед, а лезвием вдоль плеча, он, уклонившись от смертоносного выпада, метнувшись противнику, навстречу провел лезвием наотмашь. Отчертив полукруг, голубая магическая сталь со свистом рассекла гортань архонта. Бирюзового цвета кровь хлынула из прополосовавшей надвое горло раны. И выронив свой меч, архонт, издав предсмертный хрип, подкосившись, рухнул физиономией в грязь.
Глубоко втягивая ртом кислород, Шпилер, с трудом веря в свою победу, утер рукавом со лба воду дождя. Но отдыхать было рано. Охота на него только началась, и ему предстояло выстоять против всего небесного воинства, которое притаилось где-то рядом. Точнее оно незримо присутствовало уже при финальной части поединка. Но смерть собрата их не шокировала, так как они были не способны воспринимать или переживать какие либо эмоции.
Они укрывались под сенью мрака, пока в стадии аннигиляции[7] плазматическая субстанция поверженного не растворилась в молекулярной материи кислорода и распадаясь на мельчайшие электромагнитные частицы не испарилось соединившись с общей симметрией сущего метаболического пространства. Лишь тогда они соизволили покинуть полог темноты, и ангел увидел обступившее его со всех сторон тысячное войско архонтов, облаченное в белоснежные балахоны...
Ангел понял. Его участь решена. Но коль уготовано погибнуть и быть свергнутым в ад, то уж, пожалуй, будет справедливым сперва отправить на небо хотя бы еще одного врага. Проснувшаяся в ангеле жажда крови предала ему сил, и он готов был пролить ее как скоро на то воля проведения. Единственное что слегка печалило его так это то, что он более не увидит ту, во имя коей он предал небо...
Из окруживших Шпилера кольцом архонтов выступил один. Обнажив оружие, он сходу обрушил на провинившегося ангела лавину мощных режущих выпадов. Едва успевая выставлять парирующие их блоки, измотанный первой дракой, ангел все ж оказывал достойное сопротивление.
Но архонт не собирался долго возиться с отступником. Сделав с десяток крушащих рубящих ударов, он, проведя искусный мастерский прием, обезоружил ангела, выбив меч, отлетевший куда-то в сторону. При этом, архонт, подступив вплотную, плавным движением левой, в печатавшейся ангелу в грудь, ладонью опрокинул того наземь. Захлебнувшись иступленным стоном, Шпилер, пробороздив по почве, пять локтей, практически врос спиною в гнилую грязь, вдобавок переломав хребтом винтовку. Его тело, изнывая от боли, было раздавлено и в нем не хватало больше сил, что б даже подняться. Обмякнув, он просто бессмысленно глядел в черное небо, не зная жив или нет.
Однако в таком положении он пробыл довольно не долго. Двое архонтов подняли его и поставили на колени. Меч палача взвился вверх и описав в воздухе пируэт кометой устремился к шее жертвы. Ангел закрыл глаза, готовясь принять смерть. Но внезапно в пяди от его головы клинок, не достигнув своей цели, замер, точно напоровшись на некое препятствие. Пребывая в замешательстве, Шпилер медленно не смело разжал веки, к совершенному изумлению вдруг увидев перед собой, Анубис. Сидя на корточках лицом к лицу с ангелом, так что тот чувствовал на щеках ее ледяное дыхание, она, выставив в сторону правую руку, ребром ладони преграждала удар клинка. Острая сталь лезвия не оставила на нежной бархатной длани ни какого следа, словно та была из камня, или из метала.
— Кажется, я не опоздала. – искушающее обворожительно улыбнулась королева могил.
А дальше была бойня… Ибо иначе никак нельзя назвать произведенное госпожой достопочтенной Анубис истребление архонтов, по ужасающей кровавой изощренности и скоротечности превосходящей битву ангелов у подножия горы Дикта[8].
Резко выпрямившись во весь рост, она, разведя руки, хлестнула наотмашь по скулам стоящих по обе стороны от доктора архонтов, напрочь снеся им головы, брызжа кровью полетевшие под ноги. Тут же пластично развернувшись и грациозно уклонившись от разящего выпада, перехватила запястье нападавшего, отправив того по инерции в дерево, причем с такой силой, что вековой ствол надтреснул, а плоть архонта, разорвав на куски, размазало по древесной коре. Следующие девять с половиной сотен небесных воинов были уничтожены, иль захлебнувшись кровью взорвавшегося в груди сердца, иль лишившись голов, иль разбросаны кровавыми кусками по округе… Однако при этом Анубис не прилагала особых, каких то физических затрат. Она словно веселилась. Изящно порхая меж лезвий клинков, убивая простым прикосновением открытой ладони и с каждой жертвой делаясь все сильнее, вдоволь насыщаясь высвобождающейся энергией умерщвленных. И ее пурпурное великолепное полупрозрачное шелковое платье, развиваясь, шелестело, перекликаясь с предсмертными воплями поверженных архонтов.
А Шпилер все стоял на коленях и широко открытыми глазами ошеломленно созерцал адскую феерию смерти. Его без малого не стошнило от развернувшейся пред глазами картины валяющихся в изобилии порванных на куски тел ангелов-архонтов, заливших бирюзовой кровью примятую траву и ветви деревьев. Страшное, кошмарное зрелище достойное римского амфитеатра, посреди которого ликующе приканчивала последних воинов Анубис.
Расправившись так со всеми архонтами, Анубис, игриво покачивая бедрами, подошла к пребывающему в оцепенении Шпилеру:
— Давненько я так не веселилась.
— До сегодняшнего момента я считал, что ангела можно убить лишь при помощи голубой стали. – доктор поднялся с колен и указал на трупы архонтов. – Разве они магические существа, обладающие бессмертием? Тем не менее, ты убила их с ужасающей легкостью!
— Глупый мой ангел. Тебе не известен один крохотный аспект, заключающийся в том, что смерть одинакова для всех… в том числе и для ангелов. Всякое существо смертно, будь то животное, человек, ангел, Бог иль еще более высшее существо. Все сущее смертно независимо от составляющей его материи или субстанции. – здесь выражение мимики Анубис сделалось величественно. – Лишь первородные существа, как я -смерть, Химеры – светоч всего знания, Селена – блюстительница вселенского равновесия, неистребимы. Поскольку ежели все живое запросто способно существовать без Иеговы и прочих ему подобных, то оно сгинет без смерти, страха, знания… Но не стоит думать что мифолизировавшиеся существа как Саваоф или Дьявол не нужны. Они эстетически не обходимы, для соблюдения равновесия, как сосредоточие добра и зла. И великая госпожа Селена, властительница теней, следит и надзирает за надлежащей тенденцией их сочетаемости.
— Но тогда остается единственный вопрос, какой прок от существования смертных?
— Они всего на всего одно из ответвлений в эволюции биосферы этого полярно временного синергетического временного измерения контилиума данной планеты! Но не будем вдаваться столь глубоко в устройство модулей вселенной. Здесь скоро будет целиком все небесное воинство, и я хотела бы принять бой в своем параллельном измерении. – с этими словами Анубис, прервав разговор начертила пальцами в пространстве воздуха символ семи стихий и они с ангелом исчезли в индуктивно флуктуационной пучине коридоров перемежающихся эмульсионных отрезков...

/>
[1] Iudikare vivos et mortios. – судить живых и мертвых (лат)
[2] Валтасаров пир. – пир во время чумы (библейское).
[3] Имеется в виду Откровение Святого Иоанна Богослова по сути являющееся описанием апокалипсиса и второго пришествия Христа.
[4] Клоотс – французский философ анархист периода Великой Французской Революции.
[5] В некотором не значительном изменении здесь представлен диалог бывший в действительности. Он присутствует в произведении, как дань уважения дорогой Ольге, о которой читатель при желании сможет узнать из послесловия. ( примечание автора – А. Жидкова).
[6] Имеется ввиду Закон Действия и то банальное обстоятельство что судьбы людей зависят не от высших существ, а прежде всего от совокупности действий и складывающих в определенном порядке событий, которые подчиняются относительности и вероятности.(примечание автора f Ключник ).
[7] Annihilation – превращение в ничто, уничтожение. (лат). Термин, используемый в физике.
[8]Дикта – гора на острове Крит.

§18. «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон»[1].
Не успев толком ничего сообразить, Хельга не заметила, как в один миг очутилась на крыльце своего дома перед самой парадной дверью в обществе все той же хорошенькой девочки. Изумленно озираясь, она не могла представить как такое перемещение возможно. Равно как в ее сознании не укладывался смысл происходящего, и женщина, в импульсивном порыве прижав к груди у основания шеи скрещенные запястья, встревожено с немым недоумением посмотрела на девочку.
— Не спрашивай только, «кто я». Ибо я солгу. – после некоторой затянувшейся паузы сакраментально проговорила Маргарита.
— Но тебе известен смысл всего происходящего. Ведь так?
— Если хочешь у меня узнать об этом, то я ничего не скажу. Всему уготовано свое время. И ответы на вопросы могут открыться совсем скоро или вообще никогда, или ты позабудешь их и не вспомнишь никогда… не их не меня… это решит Селена, когда пленят одного из королей...
Девочка говорила слишком рассудительно, складно и загадочно для ребенка, что лишь пуще заинтриговало Хельгу. И она с дрожью в голосе, тем не менее, спросила:
— И все же, кто ты?
На что Маргарита состроила скучающе томную гримаску:
— Допустим я Мария Магдалина! Тебя такой вариант устроит?
— Зачем ты обманываешь?
— Я предупреждала что солгу. – девочка оскалила в улыбке белые остренькие клыки. – Мне пора. А за Лизу не беспокойся с ней все в порядке, и чтоб удостовериться в моих словах, тебе необходимо всего лишь вернуться в дом… – сказав, Маргарита, сбежав по ступеням крыльца, бесследно растворилась во тьме ночи...

§19. Шесть солнц и девять лун.
Они стояли посреди совершенно пустынной местности расстилавшейся бескрайней песчаной ровной гладью вплоть до самого горизонта. И не было на ее обезвоженной поверхности ничего способного дать хотя бы малейшую тень; ни одного растения, деревца, либо кустарника. Лишь вдали, у самой кромки беспредельной мертвой плоскости виднелась одинокая, похожая на торчащий из земли шип, скала с выстроенной на ее вершине цитаделью. Распустив на башнях по ветру белые стяги, она ослепительно сверкала в иссушающем сиянии шести солнц по переменно входящим в зенит и девяти, рассредоточившихся по периметру всего лазурного неба, лун.
— Такое впечатление, что я был здесь прежде.
— Не думаю. Это измерение «Пятнадцати светил». Надеюсь не прейдется объяснять почему? – подставив ветру, лицо и закрыв от удовольствия глаза, произнесла Анубис. – Здесь моя обитель и архонты явятся сюда, дабы расквитаться и забрать принадлежащее их роду...
— И как же ты намерена поступить? – присев на песок осведомился ангел.
— Я никогда не ходила под пятой паршивого бога по имени Саваоф и никогда не подчинюсь его воле. Я сама властна, решать участь не только смертного, но и его самого. И коле уж я соблаговолила принять вызов от ангела, пусть тот для этого и продал душу, то сугубо моя прерогатива, и вмешиваться в дела своих владений я не позволю ни кому. – Анубис щелкнула пальцами и в следующее мгновение вокруг нее возникла небольшая свита из трех необычайно ослепительно прекрасных девушек в длинных пурпурных платьях, развивающихся при малейшем движении их грациозных напоенных женственностью тел. Помимо юных дев в свите присутствовал; дряхлый старец, в коем ангел без труда признал древнегреческого философа Пифагора, ящераподобный Аваддон и странный человек в черном плаще с надвинутым на глаза капюшоном из-под которого выглядывал худой заостренный бритый подбородок и тонко прочерченный рот. Этот то последний больше всего заинтересовал игрока. Вопреки неимоверной жаре палящих светил, его плащ был, плотно запахнут. И к тому же от него неимоверно разило смрадом гниения.
Преклонив перед Анубис колено, облаченный в черный плащ обратился к своей госпоже хриплым надтреснувшим голосом:
— Они уже здесь королева! – он указал пальцем туда, где виднелись знамена над стройными рядами белых всадников.
— Что ж коль ищут они смерть, то я дам им вкусить яд своих поцелуев. – хищно оскалившись прошептала владычица и повысив тон, тут же добавила. – Омеон, поднимай легионы! Ты в курсе что делать!
— Слушаюсь моя королева. – и припав устами к руке хозяйки Омеон отойдя в сторону и обратившись лицом к приближающимся врагам прокричал во все горло по древнеегипетски. – Легионы к бою.
И следуя его призыву, из песка восстало стотысячное войско вооруженных скандинавскими обоюдоострыми двухлезвиными топорами, воинов с шакальими головами. Их по пояс оголенные мускулистые смуглые тела не были прикрыты доспехами, но преимуществом демонам служил не малый рост и крайне свирепый облик. Ощетинившись, они выстроились в фаланги, укрывшись круглыми щитами, готовые умирать во славу госпожи. И дикой решимостью, да хищным азартом их горели глаза, при виде полчищ наступающих ангелов. Но ни они одни представляли войско великой Анубис.
Аваддон, получив одобрительный кивок королевы, гулким хлопком в ладони вызвал также выросших из бездны песков всадников в алых накидках и громадных, размером с собаку, крыс оснащенных луками, арбалетами и передвигающихся исключительно на задних лапах. К прочему со стороны цитадели прискакала сотня всадниц, по-видимому, являющихся фрейлинами Анубис, способными умерщвлять не хуже самой повелительницы кладбищенского сна.
— Это вся твоя армия? – оглядев легионы смерти, удивленно воскликнул ангел. – Небесное воинство просто сметет столь малую горстку.
— Сомневаюсь. – категорично отрезала Анубис.
— К тому же великой царице с удовольствием будут содействовать мои тринадцать легионов преисподни. – эти слова принадлежали Маргарите.
Восседая верхом на черном козле в перламутрово-зеленом наряде, принцесса ада ехала во главе армады волков оборотней с секирами, ведьм правящих запряженными боровами боевыми колесницами, вампиров, вавкулаков и колдунов. Под лязг оружия и доспехов они на марше построились по левому флангу войск Анубис. И беспрекословно подчиняясь любому желанию маленькой девочки, эта нечисть, стоило той взмахнуть рукавом, склонила головы в приветствующем смерть поклоне.
— Дорогая Принцесса приятно видеть тебя здесь. Похоже, вы тоже не прочь вкусить крови святош.
— Именно так милостивейшая Анубис.
— Как королева пожелает распорядиться имеющимися ресурсами? – нерешительно встревая в обмен любезностями, робко спросил старик Пифагор.
Госпожа ответила ему по шумерски и, не зная сего мертвого забытого языка, ангел ни понял, ни слова из ею сказанного, зато то хорошо понял философ и, заручившись указаниями, помчался к ожидающим вместе с войсками приказа Аваддону и Омену.
А меж тем, небесное воинство архонтов, под предводительством метатрона, приблизилось на достаточное, равное полету стрелы, расстояние, и две армии застыв напротив друг друга под зноем палящих солнц ждали лишь решающего сигнала боевого рожка, чтоб кинуться в кровавый вертеп и закружиться в сумасшедшем танце неистовой упоенной взаимной ненавистью резни. И вот юный паж ангелов, выйдя вперед ровной грядой выстроившихся фаланг, вскинул голову, надул щеки, приложил уста к горну и над легионами поплыл будоражащий зов атаки. Птицей взмыв в небеса, он в следующее мгновение погас в сокрушающем реве сметающей лавиной устремившихся на встречу армий...
— Не сметь!
Разразившийся словно гром среди ясного неба содрогнувший раскаленный кислород, леденящий до мозга костей властный внезапный возглас, сотрясая кислород поглотил в себе боевой кличь рожка, ор тысяч глоток, лязг стали, ибо в его тональности чувствовалось непоколебимое истинное могущество. От него заложило уши, и казалось, обрушилось небо. Солдаты замерли, точно моментально окаменев в зверских причудливых позах с занесенным для удара оружием, исковерканными ненавистью лицами. Они замерли подобно греческим статуям героев и чудовищ. И обескураженные его мощью собравшиеся при готовящемся кровопролитии; властители, их свиты, советники, полководцы… в ропотном молчании медленно обратили взоры к той кому этот раскатистый оклик.
Конечно, ангел ожидал узреть огромное уродливое существо из глубин времени, но вместо этого к пущему изумлению то была, то была ничем не выдающаяся не примечательная дева. Однако ангел догадался, что это и есть Селена. Он понял то по гробовому безмолвию, вызванному ее появлением. Хотя она не выглядела, как существо способное породить в сердцах подобострастие или страх.
Хрупкая, маленького роста, миниатюрная девушка с невзрачным личиком, чуть косящими большими карими глазами и темными, словно смола прямыми длинными волосами. Лишенное изысканных выпуклых форм тело покрывал строгий грубого кроя наряд черной кожи, состоящий из полностью скрывавшей ножки юбки с несколько откровенным разрезом справа до середины бедра, укороченного жилета на серебряных застежках и дорожного облегающего плаща.
Она отнюдь не являлась красавицей, но все ж была невероятно прекрасна. В ней было нечто неординарное околдовывающе милое и необыкновенное...
Кристаллизовавшись из эссенции кислорода меж готовыми схватиться армиями, она смерила всех тяжелым давящим пепелящим взором:
— Ваши мелочные глупые войны… – Селена с призрением посмотрела на архонтов. — Выводят меня из себя. У меня даже порою складывается впечатление, что Иегова слишком глуп, чтоб осознать хрупкость равновесия. Анубис, явившись ко мне, и спросила разрешение на поединок и я дала ей свое согласие, ибо вы прекрасно знаете, что я покровительствую развитию мышления интеллекта и приветствую игры умов. Однако с другой стороны понимая ущемленное самолюбие Саваофа, предоставила ему право умерщвлить отступника, но это не значило, что я дозволила начать войну.
— А как же быть с тем, что Анубис помогла отступнику фактически спасла его, прикончив почти сотню наших воинов? – самоуверенно выступил вперед, подоспевший к остолбеневшему войску, метатрон.
— Ты считаешь, правильнее было бы позволить вам попросту прирезать его подобно бешенную шелудивую собаку? Притом что, став смертным он не только уступает физически, но и сделался более уязвим? – Селена щелкнула пальцами и воины, выйдя из состояния окаменения, повалились на горячий всклокоченный песок. — Как же закон равновесия? Если у вас имеется превосходство относительно него, то и у него должна быть возможность к спасению. Просто убить смертного превосходящему его существу не так уж сложно, а это не столь интересно и забавно! Проявите эрудицию, находчивость. Или пустопорожнее смакование библии да слежка за ангелами и смертными вовсе стерли последние остатки разума?
Эта издевка Селены пришлась некоторым из молодых архонтов свиты метатрона не по вкусу, и, обнажив оружие перед созидательницей равновесия, они агрессивно ощетинились, грозя ей бесполезной сталью.
— Видимо ты считаешь себя могущественней Отца Небесного? – прохрипел самый отчаянный из них.
— Антимах замолчи! – пытаясь приструнить самоуверенного наглеца, вмешался метатрон. – Не слушай его почтенная Селена, он...
— Пусть говорит. – прервала старшего ангела владычица теней.
— В твоих словах я слышу гордыню, что есть смертный грех. – продолжал Антимах. – Отец небесный создал все сущее, и в том догмат. Ты же забытое существо из глубин времени не обладающее ничем кроме никчемности.
— Если так, то убей меня! – засмеялась Селена.
Оборотни, крысы и шакалы, сокрушаясь, закачали головами. Они то были наслышаны тем, что созидательница равновесия не прощает оскорблений.
Приемля ее вызов, архонт, взмахнув, мечем, описывая им изогнутую кривую, совершил довольно не плохой атакующий выпад, метя в грудь женщины. Но с неожиданной легкостью парировав удар клинка правой рукой, защищенной лишь кожаной перчаткой с обрезанными пальцами, Селена раскрытой левой пятерней резко произвела вдавливающее движение сверху в низ. И точно тяжестью воздуха наглеца раздавило как жалкое насекомое, по песку оставив от него, только лужу бирюзовой крови и ошметки материи у ног молодой девы. При этом ангела шокировало то обстоятельство, что она уничтожила не только субстатную материю плазменно-органической оболочки, но и его сущность. Тоесть убила вместе с телом и его дух, что было, по сути, тотальным абсолютным изничтожением.
— Надеюсь, на этом мы разобрались, и не у кого нет больше ко мне идиотских вопросов? – элегантно переступив через кучку слизистых останков, с суровой ласковостью проговорила Селена. – Ну, коль так, то пошли вон!
— Но… — чуть замявшись, нерешительно выдавил из себя метатрон, стараясь более тактично подбирать слова. – Признаюсь я в некоторой растерянности, так как обязан исполнять волю Отца.
Селена томно закатила глаза вверх:
— Передай Саваофу, что я лично проконтролирую, чтобы закон равновесия был соблюден по всем правилам. А так же напомни ему, что у всякого существа от исходной точки есть нетленное права выбора. То самое, которое он так чтит!
Вместо ответа метатрон почтительно поклонился и, подняв кулак в гору, громко отдал приказ к отступлению. В следующее мгновение бряцающая сверкающими в лучах шести солнц золочеными доспехами армия слаженными ровными колоннами двинулась прочь, в обратном направлении.
— Благодарю вас почтеннейшая Селена, что разрешили конфликт с минимальным кровопролитием. – провожая взглядом уходящих архонтов промолвила Анубис.
— Это ведь и в моих интересах тоже. – улыбнулась госпожа теней.

§20. Конь b5 осуществляет взятие на d6. e7: d6.
— Хельга милая ты вернулась. – всплеснув руками взволновано закричала фрау Эльджабет, заключая в объятья старшую дочь. – Я так вся изнервничалась. Обещаю тебе дорогая, этим же утром мы покинем дом и переедем к тетушке Берте. Иначе заведшаяся здесь нечисть погубит нас… Ибо я уверена это все происки Сатаны...
— Ты права мамочка. Сатана тут и я нынче видела его. – с дрожью произнесла Хельга.
— Господи Боже, какой ужас! Мы непременно же уедем! Необходимо собирать вещи...
— Госпожа. Боюсь это невозможно. – как всегда сухо произнес дворецкий.
— Я не понимаю вас Олбенет. Разве есть какие-то препятствующие тому причины?
Слуга, сделав много значительную паузу, пояснил:
— Видите ли, фрау, но после того как над имением прошел кровавый дождь все лошади перемерли. Остался один лишь старый мул. А перепуганные обрушившимся напастью суеверные крестьяне разбежались...
— Как же раньше вы молчали и не доложили мне… – взбешенно завопила Эльджабет. – Вы никчемный дворецкий Олденет. И отныне вы уволены! Наградил же господь бестолковой прислугой… – фрау осеклась, посмотрев на старшую дочь. – Кстати, а где доктор Шпилер, он ведь отправился за тобой. Разве он тебя не нашел?
— Нашел мама… – тут Хельга замолчала, а потом неожиданно спросила. – А где Лиза?
— Она с этой воняющей кухаркой наверху. Я отправила их туда, чтоб они своим запахом не портили атмосферу. – пробурчала Эльджабет.
— И она не покидала приделов дома?
— Разумеется, нет. – уверенно заявила Эльджабет. — А почему ты так этим интересуешься.
— Я только что видела ее там в аллее. – встревожено пробормотала Хельга. – Доктор Шпилер достав меч, хотел ее убить, а потом появилась какая-то девочка, из уст которой я слышала слова Сатаны. – она запнулась. – Неужто это мне примерещилось?!
— Похоже, сестренка у тебя было видение или тронулась рассудком как наша обожаемая Клер. – расхохоталась Генриетта.
— И все же где доктор Шпилер? – оставив без внимания плоскую колкость девушки, вновь спросила Эльджабет.
— Я же говорю, я не знаю! – заломив руки, в смятении произнесла Хельга. – Будто из-под земли появилась странная рыжеволосая девочка, и я опомниться не успела, как стояла уже на крыльце дома. А доктор Шпилер остался там, в аллее с Лизой… или похожей на нее девицей… Не знаю… я запуталась...
— Душечка, ну это вовсе попахивает бредом… – продолжая захлебываться смехом, выпалила Генриетта, раскинувшись на диване с развязностью уличной блудницы.
Но Хельга ничего больше не сказала. Она опустилась в кресло и застив ладонями личико, заплакала.

         Белый всадник, проскакав через два поля, сразил черного слона, превратившегося в руке Анубис в ярко-красную розу. Ангел ответным ходом взял пешкой коня и тот автоматически реанкорнировал в крупного черного паука...

— Генриетта прекрати. – сердцах воскликнула Эльджабет.
Она подошла к плачущей дочери и ласково погладила бедняжку по русым локонам. И отзываясь ее заботливой ласке, Хельга нежно тронула поцелуем, береста ее рук, с упоением ощущая их доброе целящее душу тепло. Но внезапно мать отдернула от нее, длани пошатнулась на месте и мгновенно побагровев, схватилась пальцами за живот.
— Что с тобой мама? – встревожено вскочив к ней, закричала Хельга.
Однако та лишь выпучив глаза беззвучно разевала рот, но вместо крика комнату огласил пронзительный треск рвущейся материи. В одно мгновение, раздувшись, брюшная полость пожилой женщины, раздулась до неимоверных размеров и прорвав ткань платья разверзлась высвобождая наружу ее потроха. Внушительным комом сплетенных облепленных пауками кишок они с противно хлюпающим звуком вывалились ей под ноги, расползшись на полу отвратной массой. С отстраненным удивлением, поглядев на них Эльджабет, присела на корточки и принялась, шумно чавкая, с ненасытной жадность пожирать свои внутренности вместе с жуткими черными пауками. От подобного омерзительного зрелища Хельгу едва не выворотило. И дабы сего не случилось, она инстинктивно отвернулась в сторону. Остальные оцепенело наблюдали кошмарную сцену, не смея шелохнуться.
— Фрау Эльджабет, что вы делаете? – опомнившись первой, не впопад спросила Клер.
За место ответа та, подняв перепачканное содержимым потрохов лицо, посмотрела на женщину полными мистического осигнированного отстраняющего от реальности безумия очами. Затем громко икнула и повалилась, замертво. Обе дочери тут же кинувшись к ней, заливаясь слезами, принялись трясти ее бездыханную плоть, умоляя не умирать. Но тщетно. Ее душа уже покинула свою телесную оболочку.
Однако царящее, напрягаемое лишь рыданием, безмолвие в следующий момент внезапно нарушил беспардонный неуклюжий грохот, сопровождавший буквально вломившегося в гостиную мокрого грязного Шпилера. Грузно дыша как загнанный зверь, он исподлобья оценивающе посмотрел на валяющуюся посреди гостиной комнаты с развороченной брюшной полостью Эльджабет. Созерцая потолок широко открытыми глазами в окружении двоих дочерей, жалобно скулящих над ее трупом.
— Что с ней, доктор? – обернувшись к Шпилеру, посапывая, проговорила Генриетта.
— Так выглядит в аду кара за гордыню и чревоугодие[2]. – вяло произнес доктор.
— А откуда вы это знаете. – с пытливой подозрительностью спросила Хельга.
— Читал где-то… – присев на угол дивана солгал Шпилер.

/>
[1]Откровение Святого Иоанна Богослова. Глава 13 стих11.
[2]Чревоугодие – смертный грех, связанный с обжорством.

§21. Конь f3 выходит на d2. А конь d7 атакует на f6.
До рассвета оставалось еще около трех часов. Марта и Лиза под конвоем Шпилера и Тоффлера сходили за продовольствием в подвал. Благо второй вход в него был расположен со двора, и не пришлось проникать в него через кухню. И теперь они организовали на кофейном столике небольшую трапезу из холодной телятины вина и сыра. Дворецкий додумался жарить колбаски в камине и вскоре по гостиной распространился их вкусный запах. Ганс, изрядно набравшись, начал рассказывать о своей доблестной военной службе, не забывая, приукрашая привирать. Хотя его хвастливая бравада производила впечатление на одну лишь Генриетту, толстушку Марту и молоденькую служаночку. Фрау Клер зевая неторопливо жевала, думая о чем-то, о своем. Единственная кто не принимал участия в пиршестве, так это Хельга.
Уединившись с трупом матери в комнате второго этажа, она тихонечко оплакивала покойницу. К сожалению ни бумага, ни слово людское не способны передать всей ее огромной скорби. Весь мир, будто в одночасье, погаснув, замкнулся для нее в пределах крохотной комнатки, и кроме этого ничего более не существовало. Кроме смерти любимого человека...
Таким образом, предавшаяся тоске женщина не видела того, что произошло в гостиной.
Сперва веселую беззаботную пустую болтовню перекрыл донесшийся откуда-то из-за пределов дома шакалий вой, заставивший людей умолкнуть. И притихнув, они стали вслушиваться в недоброе холодящее в венах кровь пение зверя, словно пытаясь разгадать в нем что-то.
— Наверное волки. – неуверенно предположила Генриетта.
— Нет, это шакал. – покачав головой произнес сквозь зубы Тоффлер.
— Но откуда здесь шакалы. Они в наших землях никогда не водились. – удивилась девушка.
— Оттуда же откуда и вся эта чертовщина! – Ганс подошел к окну.
Дождь, по-прежнему продолжая лить как из ведра, усиливал темноту, в которой ничего в пределах трех ярдов не возможно было распознать. И Тоффлер невольно усмехнулся мгле.
В этот самый момент раздался душераздирающий панический крик дворецкого. Выронив поджаривавшиеся колбаски в золу очага, он истерически принялся шарудеть руками по полу, ловя в слепую свои катающиеся под ногами выпавшие из глазниц глазные яблоки. Но смоченные слизью они, выскальзывая, упорно не давались ему. А мужчина с безумным маниакальным упорством все охотился за ними.
— Прошу вас только не наступите! – восклицал он дрожащим голосом, и из опустелых черных впадин глазниц подобно слезы сочилась, стекая вниз по щекам, красная кровь. Но никто бедолаге не помог. Наоборот.
Вдрызг пьяный Тоффлер покачиваясь, шагнув от окна, нечаянно наступив, раздавил сперва один, а затем второй глаз несчастного слуги. Чавкающий хруст под его подошвой привел Олбенета в полнейшее отчаянье. Хлипкий звук их гибели отразился в его ушах во сто крат, увеличившись объявшим душу трагическим смятением. Сначала первый, тревожащий и мучащий, но оставляющий каплю надежды, а потом следующий уже окончательно убивающий, уничтожающей без апелляционной жестью невозвратимой утраты. И в миг, ощутив свою беспомощную обреченность, он, заскулив как раненое животное, в неистовом порыве бросился на Тоффлера. Точнее сказать, он ринулся на дряблое шуршание вытираемых тем сапог. Однако его нападение оказалось удачным. Со свирепым ревом, миновав половину гостиной, он с разбегу врезался всем корпусом тела в нетрезвого Ганса, и, повалив, принялся жестоко месить кулаками. Он бил его с бешенной яростной ненавистью, нанося удары наугад, попадая то по физиономии, то по плечам, то, промахиваясь и попадая в пол. Тоффлер же практически не оказывал ему действенного сопротивления, будучи из-за выпитого алкоголя не способным на это. Он, сбитый столку внезапным нападением новоявленного слепца, просто валялся, словно тряпка, гневно схаркивая гнусную ругань.
Не известно, сколько бы продолжалось это истязание. Вероятно, Олбенет бы даже мог убить Тоффлера. Если б не вступились Марта и Лиза:
— Доктор Шпилер, помогите оттащить на Олбенета! – хором закудахтали дамы спохватившись.
— Да плевать. Пусть убьет этого кабеля! – махнув рукой, прокричала Клер.
Но разъярившегося брыкающегося дворецкого уже тянули в прочь от почему-то заливающегося веселым хмельным смехом поверженного Ганса Тоффлера. Тем не менее, дворецкий ни как не собирался успокаиваться и смиряться со своей потерей, поэтому доктору пришлось скрутить его. И для общего спокойствия бедолагу усыпив не большой дозой морфия, отволокли наверх.
Шум драки и последующая суета не могли не привлечь внимание Хельги, отчего она соизволила спуститься к остальным в гостиную.
— Что тут у вас произошло? Я слышала крики. – устало осведомилась она.
— Ни чего существенного. – с насмешливым сарказмом ответила ей Генриетта. – Всего на всего дворецкий лишился глаз.
— Какой кошмар. – сделав внушительную паузу Хельга, сменив тон, заговорила выверяя каждое слово. – Я думаю, что всем уже давно стало ясно, что в имении происходит нечто потустороннее. К прочему сегодня случилось ужасное несчастье, связанное с жуткой смертью нашей с Генриеттой матушки. Посему я считаю необходимым срочно пригласить в имение священника. Для того, что б достойно похоронить маму и заодно изгнать заведшегося демона.
— Вот только кого нам послать за священником? – вспорхнув с дивана, Генриетта, прогуливаясь, прошлась по комнате, доливая себе в бокал вина.
— Если в том проблема, то я могу отправиться в путь. – произнесла Хельга.
— Но я возражаю фройляйн Хельга ваше самочувствие… – вступил, было Шпилер, но женщина резко повысив голос, бестактно прервала его.
— А вам доктор было бы лучшим либо замолчать, либо вообще убраться отсюда на все четыре стороны. – отбросив всю воспитанную учтивость манер вызывающе заявила она. – Я конечно благодарна вам за свое исцеление, но задается мне будто вы в курсе истинной причины здесь происходящего. Если так и есть, то поведайте нам...
— Однако с чего вы решили, что я информирован о причинах всех случающихся в вашем доме трагедий.
— Странным кажется совпадение вашего появления с приходом тучи. Это, во-первых… – вертляво покачивая бедрами приближаясь, двинулась на доктора Генриетта. – Во-вторых, не слишком ли сказочно выглядит выздоровление моей сестры, а вдобавок еще эта странная история с шахматами в доме служанок.
— Заверяю вас это лишь случайные совпадения, на основании которых выносить какие-то скоропалительные суждения просто нелепо! – тут же возразил доктор.
— Что ж если задела ваши чувства то приношу свои искренние извинения. – и получив от Шпилера снисходительный кивок, свидетельствующий о том что извинения приняты, Хельга акцентировалась на Лизу. – Будьте добры упакуйте мои вещи.
— Но фройляйн Хельга, вам все-таки лучше не ехать. – спохватилась кухарка, нервно потирая ладони о передник.
— Это еще почему?
— Слуги весьма напуганы. Многие уже покинули имение и ежели вы отбудете, то они окончательно разбегутся.
— Что же тогда делать?
— Может отправить ту перепуганную горничную, что укрывается у Марты. Все равно от нее проку нет. – высказала предположение Генриетта. И со всеобщего согласия оно было одобрено, на чем и порешили.
По правде сказать, чета Тоффлеров не принимала участия в дискуссии, равно как и в сопутствовавшем ей итоговом решении. Клерхен вновь стали мучить кошмарные видения, а Ганс просто спал, видя очарованные пьяные цветные сны.

§22. Перцепция неба.
Утро следующего дня разительно отличалось от всех предыдущих.
Его особенной чертой являлся тот простой и примитивный факт отсутствия дождя. Но как напоминание о нем, небо по-прежнему было затянуто непроницаемой пеленой низко стелящихся свинцовых серых туч. Льня к земле, они практически касались оголенных деревьев. Противореча закономерности природы, по какой-то апофеозный метаболической априори наступления осени, они, полностью освободившись от листвы, словно обожженные кислотой, тянули корявые суковатые ветви вверх. А у их омытых дождем торчащих из земли корневищ ковром слалась по раскисшей грязи мертвая пожухлая трава. И в этой адской метафоре уродливых деревьев царила абсолютная тишина. Ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, ничего. Лишь ноющее давящее молчание исковерканного пространства.
Тем не менее, с откровенным страхом озираясь вокруг, возглавляемые фройляйн Хельгой слуги принялись наводить, хотя б относительный порядок в пострадавшем от дождя имении. Понесенные убытки оказались колоссальны. И колоссальным усилием воли сдерживаясь чтоб не разрыдаться прямо при слугах, фройляйн с болью в сердце признавала печальный факт что их и без того бедное хозяйство окончательно разорено.
Вырыв подле конюшни огромный котлован слуги, сваливали туда дохлых разлагающихся коней. А в место породистого жеребца в повозку снаряжаемой в путь Гретты запрягали осла.
Тем временем Ганс Тоффлер, пока его жена, как то уже повелось, ревела в подушку терзаемая ужасными видениями, горделиво разгуливал с деловым видом разгуливал по двору понукая слуг. Генриетта же попросту не захотела показываться на глаза черни, заперлась в своей комнате, и было только слышно из-за двери, как она проклинает небо и, круша, ломает свой портрет как напоминание о своей прокаженной красоте. Она понимала, что более не будет прекрасна, красива как прежде. Уродливая пасть, вместо нежных девичьих уст, навсегда исковеркали ее дьявольским клеймом. И идея о самоубийстве все сильнее посещала ее...
Решив, что ему лучше всего прогуляться, дабы обдумать дальнейшее развитие партии и не сталкиваться с Хельгой, почему-то подозревающей его бог весть в чем, ангел покинул здание имения и направился вдоль по аллее. Да и возможность побыть одному была для него как никогда кстати. Ибо только так он мог сконцентрироваться, и хоть на миг отделаться от питаемых относительно Хельги иллюзий. Чувства, к которой болезненной занозой засев в сердце мучали его мечтательной надеждой и свербящей ревностью усугубляемыми тривиальным прозаичным осознанием того, что ее любовь принадлежит другому. И ему не дано этого изменить… Разве что при условии, если убить этого пропойцу Тоффлера... сея мысль, родилась в мозгу Шпилера как-то сама собой и он поторопился отогнать ее прочь, переключив внимание на окружающий облик аллеи.
В отличие от его приезда сюда она имела иной, весьма запустелый, удручающий вид. Словно сатанинская картина безумного художника преисподни предавшего пейзажу угрюмые тревожные оттенки красок, изобразившего в сумасшедшей фантазии на фоне громоздкого тяжелого холодного неба облезлые деревья. И от созерцания этой зловещей абстракции мертвой природы невольно пробегал мороз по коже. Ибо в промозглом воздухе пространства погруженной в безмолвие аллеи разило властным присутствием смерти. Уничтожившей всякое проявление жизни, иссушившей растения, заставивший замолкнуть птиц, даже, посадив на цепь, угомонившей ветер и тем самым сделавшей так что не ощущалось сколь бы то ни было малейшего движения кислорода в атмосферном потоке.
Поглощенный восприятием окружающего, доктор, постепенно миновав сад и рощицу, добрел до примыкавшего к ним небольшого озерца. Подернутое сонной зеленой поволокой тины, оно было так же мертвенно безмятежно, а его гладь настолько чиста и спокойна, что казалось, будто она исполнена из огромного сплошного куска стекла. Здесь он остановился, прислушавшись к гробовой тишине, которую неожиданно вдруг дерзко нарушил звонкий смех.
Шпилер насторожился. Слишком уж неприятен и зловещ был этот его звук в этой царящей могильной тиши. Но все ж побуждаемый любопытством он, опасливо пригибаясь аккуратной кошачьей крадущейся поступью, двинулся в направлении оного, желая узнать, кому тот может принадлежать. Однако для выяснения этого ему не пришлось слишком долго пробираться сквозь густые терни густо растущих колючих кустов. Всего через пару шагов он, сквозь переплетения ветвей, увидел плескающуюся в прохладной воде озера Анубис.
Она была великолепна. Распущенные мокрые черные пряди волос спадали на голые белые алебастровые плечи, прекрасного тела, коим невозможно было не залюбоваться. Омываемое водой из горстей двух очаровательных обнаженных девушек, оно будто маняще сияло переливистым призрачным свечением. И вода, лаская, скользила по его точенным мягким плавным мраморным изгибам упругой груди, с прелестными розовыми ягодками, тонкому стану, изящному животику, округлым бедрам. И девушки нежно водя маленькими тонкими кистями по бархатистой коже госпожи, старательно собирали стекающие капли губами...
Заметив бесстыдно нагло подглядывающего игрока, Анубис искушающее оскалив в очаровательной улыбке ровные остренькие, словно исполненные из слоновой кости, зубки, в сопровождении своих хорошеньких фрейлин вышла на берег, ни сколь не стесняясь собственной наготы.
— Не престало порядочному джентльмену заниматься столь не приличными вещами, как подглядывание за купающимися дамами! – лукаво произнесла богиня Смерть. И с чувством явного превосходства видя наливающееся пунцем лицо ангела, она повелевающе единожды хлопнула в ладони.
Не успел отзвук погаснуть, как из аксиомы воздуха материализовались еще две белокурые дивные фрейлины. Радостно щебеча на мертвом древнегреческом языке, они с подобострастной исполнительной поспешностью тут же обернули бесподобную плоть повелительницы легким клетчатым, коричневого цвета, шерстяным покрывалом. С щедростью и благосклонностью достойными владычицы приемля их ухаживания, Анубис медленно опустилась в также из неоткуда, спроецировавшись в симметрии пространства, возникшее подле нее напоминающее трон кресло.
— Я пришел, сюда услышав смех и плеск воды. – улучив момент попытался оправдаться Шпилер.
На что Анубис только снисходительно улыбнулась:
— Мне это известно от демонов страхов, что гложут твое сердце. – она откинулась на спинку кресла чтоб обступившим фрейлинам было удобнее расчесывать ее восхитительные темные волосы. – Но не будем затрагивать этой скучной темы. И если уж ты оказался здесь, то позволь предложить тебе разделить со мной вполне скромную трапезу!
— Я не голоден. – коротко ответил на приглашение ангел.
Анубис не довольно надула губки:
— Тогда хотя бы выпей вина!
— Надо понимать, что просто так ты меня не отпустишь.
— Верно! – Анубис снова ударила в ладоши, и фрейлины, моментально тотчас засуетившись, быстро наколдовав миниатюрный столик, накрыли его перед троном госпожи всяческими изысканными блюдами. На подносах было подано вино со сказочно превосходным букетом. Но главное было то, что одна из девушек стоя по правую руку, Анубис держала шахматную доску с застывшей на ней в тактической схватке комбинацией фигур.
Смочив уста вином из помещенного в левой длани хрустального бокала, королева смерти переправила пехотинца с поля «f 2» на шаг вперед, угрожая тем черному всаднику.
Фрейлина поднесла шахматы к ангелу. Была его очередь ходить.
Ангел задумчиво посмотрел на сложившееся положение. Отступив, конь оказывался не в выгодном положении и лучшим в сей ситуации, пожалуй, было бить белого всадника, чтоб за одно и иметь больше шансов при игре по линии «с».
— Расскажи мне о Селене. – внезапно попросил ангел, убирая черным всадником «e4» белого с клетки «d2».
— Что тебе о ней рассказать. – утонченно отправив в рот двумя пальчиками ягоду винограда, женщина изучающе уставилась на доску. – Она из числа первородных существ и сильнейшая из них.
— Мне показалось она против бога, покровительствуя более тьме, чем свету.
— Ты ошибаешься ангел! Она промежуточное звено всего сущего, грань делящая его. А что до Иеговы. То он сам виноват. – Анубис сделала мелкий глоток вина. – В преддверии второй войны ангелов, он дабы никто не вмешивался в его честолюбивые планы свержения Сатаны, заманил и запер ее в абсолютной пустоте. Тоесть измерительном контилиуме лишенном пространства. – женщина сокроментально вздохнула. – Войну он так и не выиграл благодаря Мартину Лютеру[1]. А Селена, к всеобщему изумлению совершив практически не возможное, выбравшись из пустоты, стерла в пыль половину рая. — взяв ферзем черного коня на «d2», Анубис сжала его в кулаке и тот превратился в пурпурную розу.
Вопрос оставался лишь в том до кого дотронется Хельга когда, упав бутон этой розы, коснется лепестками земли. Ища подсказки на вопрос «кто умрет следующим», игрок произвел пешкой взятие на «c4» и посмотрел, во что обратится поверженные им фигуры.
Маленький крест и прядь смольных волос стали ответом. Однако это ни о чем не говорило ангелу, посему следуя здравому смыслу и инстинкту незамедлительности действия от которого зависела чья-то жизнь, он кинулся бежать...

/>
[1]Мартин Лютер – немецкий богослов философ XIV века.

§23. Отражение умирающей бабочки в зрачке пересмешника.
Мул был уже запряжен в легкую повозку, и Гретте пора было ехать. Ей предстоял не близкий путь через лес мимо кладбища к старой церкви, где оставался лишь один старый священник Мартин, а паству составляли прихожане двух не больших имений. Но отъезд не казался девушке в тягость. Наоборот она была очень рада покинуть проклятое небом поместье. Тем более что благодаря посетившему ее в комнате Хельги видению она знала о грозящей витающей в воздухе смерти.
Давая последние наставления перед дорогой, касаемо ее встречи с пастором, Хельга на прощание ласково как сестру обняла любимую служанку:
— Ты все запомнила, о чем я тебя просила?
— Да конечно фройляйн Хельга. Я все до единого слова передам преподобному Мартину.
— Ты умница! Храни тебя Бог. – осенив крестным знамением, женщина поцеловала Гретту в лоб.
Странное предчувствие терзало Хельгу, мучащее обычно, когда прощаешься с человеком, будто зная, что не увидишь его больше. Словно он ускользает из пальцев подобно воде или призрачному видению и нет сил, и не находится повода удержать. Отчего душу терзает тоскливая боль не способности преодолеть какую-то тонкую черту решающую все… И Хельга почему-то глубоко в себе сознавая, что отпускает дорогую сердцу служанку навсегда, с другой стороны понимала то, что ей нужно ехать… покинуть ад кружащего в небе после дождя на фоне громоздких туч пересмешника...
— Фройляйн Хельга. – робко обозвалась Гретта, садясь в повозку и аккуратно поправляя юбку. – Можно я пока не буду возвращаться в имение? Конечно, это выглядит как предательство, но я очень боюсь… Я побуду у родственников в предместье Висмара… мне страшно… а там может страх пройдет...
— Хорошо Гретта. Последнее время мы пребываем, словно в аду. – сделав не большую паузу женщина спросила. – Я слышала, ты что-то видела в моей комнате, не задолго до того как я выздоровела?
Гретта утвердительно кивнула.
— Скажи мне, что ты видела? – тихо приглушенным голосом попросила Хельга.
Чуть помявшись растеряно озираясь по сторонам, девушка заговорила и от ее слов женщина вдруг побледнела:
— Я видела вас и ангела, играющего со смертью в какую-то игру переставляя фигурки солдат. Они умирали и умирали люди… Все умирали… и я тоже… – на глазах Гретты проступили слезы. – Я боюсь… я не хочу умирать...
— Я видела то же, что и ты когда была в забвении лихорадки. - шепотом произнесла, силясь чтоб не рухнуть в обморок, Хельга направившись к дому. Ей необходимо было побыть в одиночестве и подумать.

§24. Слон e2: c4   d6 – d5.
Ангел не сомневался в том, что предыдущий размен фигур унес жизнь Гретты. Теперь его задачей было спасти жертву нынешнего размена. Однако ангел уже догадался что смерть просто не оставляет ему шансов на это. Она будто издевается над ним, подчеркивая ущербную беспомощность его как глупого смертного посмевшего бросить вызов ее величеству. Но ангел не желал отступаться и подобно трусливому ничтожеству. Посему он на сей раз, следил за Хельгой. За каждым ее движением, жестом, ожидая рокового прикосновения.
Ему не пришлось долго ждать. Все произошло, когда он в компании Ганса находился в гостиной, играя с ним в покер. Ничего вроде бы не предвещало ничего дурного, но ангел все ж был на страже. Ощущение близости присутствия госпожи смерти не покидало его.
Распорядившись по поводу ужина, Хельга направилась на второй этаж с намереньем навестить ослепшего дворецкого. Но по злосчастному стечению обстоятельств ей на встречу из своей комнаты вдруг вышла Клер. И не отрываясь, глядя в зрачки, друг друга, они медленно, словно по краю бездны шагнули к точке соприкосновения...
Шпилер, затаив дыхание, сопровождал взором их схождение, подсознательно судорожно ища любой источник угрозы, все, что могло сулить смерть.
Женщины сошлись на верхней ступени лестницы и застыли, безмолвно соединившись зрачками.
— Ангел смотри сюда. – внезапно раздавшийся голос смерти заставил Шпилера вздрогнуть. Он осторожно обернулся и увидел стоящую посреди гостиной рядом с ним Анубис.
Лукаво улыбнувшись ему, она небрежно разжала сжимавшие пурпурную розу пальчики и та плавно полетела вниз, на пол. Поняв, что смерть вновь опередила его, Шпилер резко перевел взгляд на лестницу. Сердце мужчины дрогнуло. Он как взбесившаяся пантера стрелой сорвался с места, метнулся к женщинам, словно желая опередить время. Однако поток сублимации действия развивался быстрее...
Гневно поджав губы, гордо встряхнув головой, Клер с размаха неожиданно врезала Хельге мощную оплеуху. И тут же, своенравно тряхнув челкой, сделала шаг в сторону. Правда сделала она это как-то неумело, неуклюже. Ее правая нога, соскользнув со ступеньки, подвернулась и громко вскрикнув, женщина с оглушительным грохотом покатилась вниз по ступеням, ударяясь о которые она с треском ломала свои кости конечностей, ребер, шейных позвонков. В итоге к подножью лестницы скатилась просто безжизненная туша. Шпилер не успел ее спасти. Мертвое тело, с рокотом свалившись на пол, обмякло у его ног, тупо глядя широко открытыми глазами куда-то в направлении, продолжающего сидеть в кресле у горящего камина, мужа. А вслед падению Клер, эхом, сотрясающим камень стен дома, прокатился неистовый леденящий кровь вопль Хельги...

§25. Слон c4 – d3   Ладья f8 – c8.
Смерть Клер шокировала. В результате ни кто даже не прикоснулся к пище, часть коей все равно добродушная Марта принесла в гостиную, расставив на миниатюрном кофейном столике. Но до еды ли здесь было. В комнате царило давящее молчаливое удручающее уныние.
Подобрав под себя ножки, подобно котенок, сжавшись в комочек, Хельга безмолвно сидела в кресле, замкнуто погрузившись в какие-то отстраненные размышления. Правда о чем она думает, вполне легко было догадаться по время от времени бросаемым ею взглядам на то место, где полчаса назад лежал труп Клерхен. Естественно после констатации доктором факта смерти покойницу унесли в комнату, в которой уже пребывало тело Эльджабет, но все ж ощущение недавно случившейся смерти не давало покоя женщине. Она будто чувствовала кровь несчастной на своих руках… Ей отчего-то казалось, что это она виновна в ее гибели, что это не было банальной случайностью, что она непосредственно причастна, к сей смерти, как и ко всем прочим бедам дома. И тут ее мысли почему-то опять обратились к доктору и ряду совпадений и странностей, сопровождающих его появление, включая пребывание оного в поместье...
Что же до мужа фрау Тоффлер, то сей светский лев, упившись в хлам вина, вульгарно валялся на диване. Вряд ли он был опечален смертью супруги вечно донимавшей своей пресловутой ревностью. Однако и он не издавая ни звука, тупо смотрел в потолок… И вероятно вино было тем средством коим он смог заглушить патоку режущей душу боли и, как и Хельгу преследующей вины.
Единственно на кого не произвела смерть Клер ни малейшего впечатления так это на Генриетту. Словно дешевая уличная девка, с бесстыдством задрав юбку замызганного испачканного жиром некогда розового платья выше колен, так что были видны ее соблазнительные юные бедра и белые кружевные панталончики, она расположилась в импозантной позе на одной из ступеней лестницы. Зажав в правой руке баранью ногу, девушка с завидным аппетитом поглощала ее, шумно чавкая. Она теперь не стеснялась своего уродливого рта и периодически скалила его, оголяя гнилые кривые зубы.
Но, внезапно прекратив, есть, Генриетта, побледнев точно саван, уперлась взором в не задернутое гардинами за спиною Шпилера:
— Доктор, там вы! – неуверенно пробормотала она, указывая на окно.
Шпилер медленно обернулся, но то, что он увидел, повергло его в шоковое состояние. За оконным стеклом стоял человек как две капли воды похожий на него. Точнее его вторая копия. Только в отличие от доктора, человек был абсолютно голым, а череп проломлен, о чем свидетельствовала обильно спекшаяся на левом виске кровь.
Нежданное появление этого воскресшего из глубин чертогов преисподни субъекта повергло доктора в некоторое смятение. И будто окаменев, он оторопело созерцал сие существо, не имея представления, что ему предпринять.
Комнату огласил дикий перепуганный женский визг… Повскакивав, барышни, боязливо уставились на представшего их взорам нагого мертвого мужчину. Они с надеждой впились глазами в доктора, ожидая от того каких либо конкретных действий, нацеленных на обеспечение их безопасности и ограждение от подобных ужасов.
Как ни странно на выручку пришел Тоффлер.
Мгновенно протрезвев, он подобно ошпаренный подскочил с дивана, и молниеносно выхватив из-за пазухи пистолет, выстрелил в тварь. Извергнутая столбом огня свинцовая пуля, прошив стекло, врезалась в череп мертвеца, повергнув его наземь. Однако покойник, громко раскатисто расхохотавшись одним рывком встав из грязи, прыгнул в оконный проем, напрочь вынеся оконную раму, и оказавшись в гостиной, в непосредственной близости от Шпилера. Его увесистый кулак метнулся к лицу доктора и, угодив в челюсть, сбил с ног. Тоффлер дал по твари новый залп, но тот в точности, как и предыдущий не убил мертвеца, лишь сделав в нем лишнюю дырку. Однако этого было вполне достаточно, дабы на секунду отвлечь монстра и доктор успел отстегнуть от пояса топор. Крепко стиснув его рукоять в ладони, он со всей силы рубанул по ногам своего подобия.
Прописав дугу, сталь с голодным хрустом вонзилась в голень мертвого чудовища, перерубая сухожилия, ломая кость, практически отсекая нижнюю часть ноги. Двойник хрипло взвыл от боли. Гнилая, тухлая багряная кровь брызнула из рассеченных артерий и он, покачнувшись, рухнул на пол. Не теряя времени, Шпилер быстро поднялся и следующим взмахом отделил его голову от туловища. Покойник дернулся в конвульсиях и стих. Сила, приведшая в движение его мертвое тело, иссякла!
— Кто это? И почему он так похож на вас? – первой прейдя в себя, поинтересовалась у Шпилера Хельга.
— Это мой смертный грех. – сухо ответил доктор. – Я убил этого человека...
— А я то было подумал, у вас грехов нет и вы чисты как ангел. Мир мертвых до сегодняшнего вечера давал знать о наших проступках. – раскатисто засмеялся Тоффлер.
— Как видите, нет. Ибо я тоже грешен.
— Но почему он так похож на вас? – вновь пытливо настаивала Хельга.
Ангел выдержал не значительную паузу, дабы изобрести подобающую лож:
— Он мой кровный брат близнец. – далее он лишь видоизменяя интерпретировал истинный порядок обстоятельств вещей. – Виной была юная дева, но клянусь, я не хотел его убивать.
— Вероятно она весьма красива. – предположила Генриетта.
— Она сущая ведьма. –отбросив условности этикета христиан уселся прямо на пол подле трупа.
— Как же вас угораздило полюбить ведьму? – усмехнулся Тоффлер.
— Разве я сказал, что причиной его смерти… – Шпилер указал на труп. –… была любовь? О, нет. Виною стало нелепое стечение обстоятельств...
Разговор был прерван появлением ослепшего, с повязкой поверх глаз, дворецкого Олбенета. Шаря перед собою растопыренными пальцами вытянутых вперед рук, он, медленно осторожно передвигаясь шаркающими мелкими шажочками, вышел к лестнице. Глядя куда-то поверх голов, он робко спросил скрипучим полным отчаянья голосом:
— Простите госпожа Хельга что потревожу вас, но я очень боюсь темноты. Разрешите ли вы побыть здесь? Клянусь, не буду вам мешать.
— Конечно дорогой Олбенет. – благосклонно согласилась фройляйн. – Доктор помогите ему спуститься.
Но когда Шпилер поднявшись к дворецкому, взял его под руку, тот вдруг приникнув, быстро зашептал на ухо. Однако совершенно определенно то был не голос дворецкого, ибо ангел узнал эту женственную игривую мелодичную интонацию. То был голос Анубис. И молвя устами слепца она совершенно тихо произнесла:
— Ладья «а» один на «е» один!
Шпилер криво усмехнулся, ответив также шепотом:
— Ладья «ц» восемь на «ц» семь!
— О чем это вы там секретничаете? – лукаво улыбнувшись уродливым оскалом по итерировалась Генриетта.
— У Олбенета также как и у нас есть грехи. – аккуратно шаг за шагом сводя дворецкого вниз по ступеням учтиво произнес доктор.
— Что это за грехи?
Олбенет плохо понимал, как зашла речь о его проступках, но тем не менее ответил:
— Проделав в ванных комнатах специальные отверстия, я подсматривал за служанками, и… – дворецкий замялся и покраснел. — … за вами фройляйн Хельга и за вами фройляйн Генриетта.
Таковое признание несколько шокировало женщин. Горделиво поднявшись с кресла и решительно подойдя к усаживаемому Шпилером на диван дворецкому, Хельга отвесила наглецу мощную оплеуху. Ее честь была задета словами дворецкого, и она сочла их едва ли не прямым оскорблением.
— Вы грязное животное! Я разочарована! – коротко проговорила она опять усевшись в свое расположенное у камина кресло.
Реакция же Генриетты на фразу Олбенета была диаметрально противоположна:
— Мое тело вам понравилось? – заигрывающее спросила девушка.
— Да фройляйн. Вы неописуемо красивы. – пробормотал слепой бедолага.
Хельга всплеснула руками:
— Сестра как ты можешь о подобном спрашивать этого...
— Мужчину? – закончила фразу Генриетта.
— Мерзавца! – категорично поправив сестру, Хельга хотела еще что-то добавить, но, внезапно насторожившись, стала внимательно прислушиваться к звукам опустевшего дома. – Вы слышите? – перейдя на вкрадчивый шепот, она указала куда-то на второй этаж дома. – Там плачет ребенок.
Разом, насторожившись, все начали лихорадочно внемлить обширному пространству погруженного в безмолвный сумрак здания. И действительно в из глубины призмы его каркаса доносились слабые, словно переливы маленьких колокольчиков, жалобные детские всхлипывания. Сперва еле различимые, ласковые, они постепенно нарастали, делаясь громче, невыносимее от ощущаемой в них неистовой смертельной муки, страшнее. И вот то уже не простой плачь, а безудержный яростный крик, сводящий сума своим раскалывающим мозг безумным натиском.
— Нет… – зажав ладонями, уши выкрикнула Хельга, сползая на пол и скукоживаясь в позу зародыша. – Ради Бога, пусть он замолчит… он умирает...
— Это твой грех Хельга! Он зовет тебя. – злорадно зашипела в унисон раздирающему своды здания младенческому крику. – Зовет в ад...
— Генриетта хватит! Угомонись! – строго огрызнулся на девушку Шпилер. – Я схожу, узнаю что там.
— Может не стоит? – с явным сомнением изрек Тоффлер. – Если не ошибаюсь, в прошлый раз этот плачь, был преддверием появления злобных насекомых.
— В любом случае, туда сходить необходимо, иначе сей дьявольский плачь просто убьет Хельгу.
— Тогда я с вами доктор.
— Нет Ганс, я иду один, а ты оставайся оберегать женщин. – категорично заявив, Шпилер, резко развернувшись двинулся вверх по лестнице, сопровождаемый раскатистым скрипом старых досок.
§26. Отзвук призраков греха.
Комната Хельги оказалась абсолютно пуста. Светлая скромно убранная, довольно ухоженная, как и подобает девичьей миленькой спаленке. Что впрочем, соответствовало моральному и духовному облику ее хозяйки.
Однако единственным излишеством, пожалуй, в ней было наличие шахмат, кои, по издевательской насмешливости Анубис и служили источником ужасающих детских воплей. Плачь, насыщая всю комнату, буквально сотрясая ее, исходил непосредственно из шахматной доски. Ангел понял, что б прекратить сии адские предсмертные крики дитя ему необходимо совершить ход. И спешно промаршировав к ждущей его шахматной партии, он судорожно вгляделся в нее, собираясь принять решения дальнейшего действия фигур. Но благодаря хитроумной издевке Королевы мертвых ему трудно было сосредоточится, ибо от кошмарных раскатистых захлебывающихся воплей, он ни как не мог сосредоточиться. От чего действуя фактически машинально, почти наобум, он противопоставил ходу пешки e3 – e4, ход Ладьи a8 – c8.
Плачь ребенка, тут же прекратился, а шахматная доска подобно живой пластичной кисельной массе, свернулась в ком. Затем, заклокотав, она преобразилась в хорошенького розовенького младенца.
— Боже ведь это наше дитя! – неожиданно услышав за спиной голос Хельги, Шпилер спешно обернулся, с недоумевающим изумлением вытаращившись на впорхнувшую в пределы комнаты женщину. – Ганс таким должен был быть наш с тобой малыш!
— Я не сумел ее удержать. Она вдруг захотела попытаться его успокоить. – видя обескураженные глаза доктора попытался оправдаться Тоффлер.
— Какой он хорошенький! Мальчик!– не обращая внимания на оторопевших мужчин, восторженно восклицала фройляйн. Но едва анна взяла дитя на руки, как ее радужный смех сменил неистовый отчаянный визг.
Младенец, внезапно покрывшись неестественными кровоподтеками, стал с невероятной быстротой разлагаться прямо в ее руках, превращаясь в жижистую сочащуюся сквозь пальцы, падая ошметками на пол, гнойную кровавую кашицу. И подавляя подкатившую к горлу тошноту, Хельга принялась усердно лихорадочно стряхивать эту гадкую отвратительную гнилую массу. Моментально сориентировавшись, доктор подал женщине полотенце вытереть руки, но даже после того как очистила длани от мерзкой слизи кровавого гноя, она, пребывая в шоке, продолжала в ступоре смотреть на них.
Хельга чувствовала себя разбитой и опустошенной, жалкой, никому не нужной. Жуткая боль не сбывшегося, терзала ее. Она могла иметь счастье и любовь хотя бы в образе этого дитя, чья любовь была бы сильнее, дороже, и сказочнее той, что может подарить мужчина. Ибо любовь ребенка к матери свята, а мужчины к женщине платонична. И вот она получив шанс сделаться матерью вопреки моральным предрассудкам окружающих в краткий миг лишилась плода. Вероятно, это было следствием зачатия в грехе. Но тогда вся ее жизнь грех...
— Я грешна… – тихо прошептала Хельга. – Я грязна от греха, мое чрево осквернено. – она медленно опустилась на колени. – Генриетта, наверное, права. Ребенок зовет меня, потому что мой грех может быть смыт кровью...
Игрок, присев на корточки рядом с женщиной, покровительствующе нежно обнял ее за плечи.

§27. e4 – e5   Конь f6 – e8.
— Я могла подарить тебе сына. – с грустью прошептала Хельга, грея ладони чашкой горячего кофе и кутаясь в наброшенный на плечи плед. – Он еще не появился на свет, а я уже придумала ему имя. Я любила свое дитя, ощущая его крохотную жизнь под своим сердцем. Мать, конечно, осуждала меня, но то мало меня волновало. Любовь ведь окрыляет, и все представляется радужным и безоблачным, и все мечты вот-вот сбудутся… от того гораздо больнее, когда это однажды рушиться подобно карточному домику… – Хельга горестно вздохнула и, отпив из чашки, продолжала. – Я грезила о том, как покажу тебе дорогой Ганс плод нашей любви, и как ты будешь рад, но тому не суждено было сбыться...
— Ребенок родился мертвым. – в тон женщине также тихо проговорил доктор Шпилер.
Шморгнув носиком Хельга кивнула:
— Мы похоронили его в саду… словно воры ночью… без погребального обряда… без имени...
Жалясь над фройляйн, Марта поправила ей подушку:
— Лучше поспите фройляйн. Время уже позднее.
И дабы позволить Хельге отдохнуть, забывшись в забвении сна, все присутствующие вышли из ее комнаты. Раскупорив бутыль вина Тоффлер, по заведшемуся обыкновению, отдался пьяному дурману. Марта ушла в отведенные прислуге жилые постройки имения. Генриетта отправилась в свою спаленку… Они более не боялись. Так уж повелось, что человек быстро забывает о близости смерти. Его страх со временем притупляется и те, кто вчера роптали, сегодня отвергают всякую осторожность. Однако оставим подобного рода домыслы о человеческой сути господину Фрейду...
Вышедши из дома наружу во двор, Шпилер запрокинув голову, вверх жадно вдохнул холодный почему-то отдающий плесенью влажный воздух.
Сегодня он впервые за долгий период увидел луну. Ее огромный полный бледный овал, покроям обглоданный лоскутьями грозовых тяжелых туч, источал приятный блеклый серебристый свет на макушки облезлых деревьев. Благодаря чему те приобретали не правдоподобные мистические очертания. Представляясь то сказочными чудовищами старинных легенд, либо смешными страшными гримасами невиданных забытых существ, в зависимости от фактории изгибов теней.
Поистине луна была гениальным художником, ваяющим замысловато причудливые узоры из скудной палитры света и тени. И как подлинная хозяйка ночи, она была одна. Словно черпая вдохновение в своем гордом царственном одиночестве, королева ночного неба хитро выглядывала единственным желтым огромным глазом через дыру туч. И что-то в том было необычайно прекрасным, загадочным, не объяснимо жутким и манящим… Бесподобную выразительность чему предавала, явно сотворенная госпожой Анубис, тишина. Точнее сказать абсолютное гробовое безмолвие лишенное малейших проявлений звуков, будь то дуновение ветра, стрекотание насекомых, шелест травы… То была тягостная не живая давящая тишина, слепленная смертью из кусков страхов, снов мертвецов, гнилого савана гробов...
Однако в сем беззвучие, Шпилер неожиданно совершенно четко уловил чей-то крадущийся шорох вышедшего на охоту хищника. Он доносился откуда-то с территории внутреннего двора, и ведомый по большей части любопытством, доктор счел должным узнать причину интригующе загадочных звуков.
Обогнув угол здания, Шпилер осторожно пробрался во дворик. Обостряя слух и, нервно вглядываясь в каждый зияющий чернотой излом тени, человек, ориентируясь на шорох, проследовал к конюшне. Но внезапно прежнее, едва осязаемое, пластичное шуршание хищной поступи резко сменил шум отчаянной возни, похожей на борьбу. Но доктор не торопился, проявляя осмотрительную осторожность. Затаив дыхание, он медленно, постепенно, просунул голову в чуть приоткрытый дверной проем.                  Однако то, что предстало его взору, потрясло Шпилера до глубины отравленной проклятой оскверненной души.
Посредине конюшни, на плесневелой всклокоченной соломе поджав под себя ноги, сидела облаченная в белую хлопчатую ночную сорочку Генриетта. С жадным прожорливым чавканьем, девушка пожирала здоровенную, еще трепыхающуюся в ее руках крысу. Она делала это с невиданным проворством, причмокивающе чавкая, с хрустом перемалывая косточки и потроха, и смешанная со слюною алая кровь, стекая по подбородку, капала ей на грудь, проступая на материи жуткими пятнами.
Прикончив крысу в один присест, не оставляя от той ничего, ни шкурки, ни хвостика, ни кишок, девушка заурчав сыто отрыгнула. Она собиралась, было возвратиться в свою постель, но почуяв присутствие человека, ощетинившись, насторожилась. Словно животное попробовав воздух носом, девушка определила его место нахождения и изогнувшись прыгнула в нападение. Доктор скользнул в сторону, чудом избежав разящего удара когтей фройляйн.
Раздалось злое рычание промахнувшегося зверя.
Сталь с холодным шипением вынырнула из ножен. Обнажив меч, Шпилер приготовился к новому нападению, и одержимая дьяволом девушка не заставила его долго ждать. Оскалив кривые уродливые гнилые коричневые зубы, она повторила атаку, но в этот раз ей в горло уперлось острие клинка, вынуждая отступить. Доктор отлично продемонстрировал сноровку и умение владеть оружием. Посему, видимо, сочтя лучшим понапрасну не рисковать, Генриетта молниеносно ретировалась, скрывшись в узком оконном проеме.
Однако на этом ночное приключение доктора не закончилось...
Едва, покидая конюшню, Шпилер переступил порог, его сшиб с ног довольно мощный удар в челюсть. Приглушенно вскрикнув от неожиданности, доктор полетел лицом в прелый навоз. Падение оказалось не из приятных. Нос и рот доктора были забиты конскими экскрементами. Так что он, попытался поскорее подняться, но тут же получил серию сокрушающих пинков по ребрам. Тем не менее, преодолевая боль, откатившись в сторону, доктор все ж сумел подняться. При этом, моментально отпрянув назад, он уклонился от рубящего удара клинка, со свистом мелькнувшего в воздухе у самой шеи.
Нападавшим оказался архонт. В белоснежном балахоне словно привидение, он был вооружен кривой турецкой саблей, которой, как выяснилось, владел с очевидным мастерством. Доктор с большим трудом отражал обрушившиеся на него разящие удары, поочередно наносимые со всех сторон. И хотя клинок сабли буквально порхал в руке архонта, извиваясь в разряженной призме абсента воздуха, он рано или поздно должен был допустить ошибку. И он ее допустил...
Сделав широкий размашистый рубящий выпад неб6есный воин не предусмотрительно открылся, чем ангел непременно воспользовался, вогнав лезвие меча архонту прямо в сердце. Пронзив плоть насквозь, метал вырос окровавленным шипом промеж лопаток. Синяя густая жидкость проступила на устах архонта. Игрок, высвобождая, дернул рукоять меча на себя и архонт рухнул к его ногам замертво. Выругавшись на последок, Шпилер переступил через труп и твердой залихватской поступью зашагал прочь. Он был сильно изнеможен стычкой, но улыбался глупой, будто пьяной улыбкой...

§28. f3 – f4   g7 – g6.
Преподобный Рудольф Лоцтенберг, состоял пастором довольно малочисленного прихода при захудалой лютеранской часовни, располагавшейся за лесом. Невысокий человек с обширной в половину черепа лысиной окаймленной на затылке редким седым волосом, круглым и как бы плоским гладко выбритым лицом, на котором выделялся, над тонким поджатым ртом, приплюснутый нос и поросячьи вечно бегающие глазки. В общем, ничем ни примечательная личность, посвятившая годы жизни служению Богу. Однако сей почтенный муж, слыл в округе смиреннейшим и добродетельнейшим сподвижником Бога и его ревностным почитателем, равно как и последователем. Что в принципе ни мешало ему приобрести круглый внушительный живот и вообще разжиреть не хуже откормленного борова. А в добавок, во знамение свойственного священникам поста плоти, обрюхатить одну вдову, родившую ему здоровенького малыша нареченного Мартином. Естественно проявляя отцовскую заботу, преподобный сделал его своим учеником… Но это все неважно… речь ведь не о интимной жизни священников...
В данный момент Рудольф Лоцтенберг в сопровождении ученика постучал в дверь имения покойной госпожи Эльджабет. К его некоторому удивлению им открыл не дворецкий, а гер Тоффлер:
— Заходите святой отец… Лиза возьмет ваши вещи… – хрипло пробурчал мужчина, увлекая священника жестом за собой.
— Не к чему попусту беспокоить служанку, ибо наша кладь довольно скромна. – радушно возразил пастор.
— Ну, как вам будет угодно.
В гостиной зале преподобного Рудольфа уже ждали.
Фройляйн Хельга с накинутой на хрупкие плечи пушистой шалью, держа в тонких пальцах чашку горячего кофе, расположилась рядом с пылающим камином. Последнее время она постоянно мерзла, и ни как не могла согреться, точно чувствовала постоянное незримое присутствие смерти. Но, тем не менее, она как всегда мило улыбалась. При появлении преподобного, она быстро встала и направилась ему навстречу:
— Добро пожаловать в наш дом отец Рудольф. – на щеках Хельги вспыхнул легкий румянец. – Я, конечно, приношу вам свои извинения за причиненное беспокойство, а так же за ужаснейший беспорядок.
— О, какой пустяк дорогая Хельга. – снисходительно улыбнувшись, священник, бегающим пронырливым взглядом озирая собравшихся, в погребенной липким сумраком зале. Тьму, которой, образовывавшейся из-за завешивавшей окно тряпицы, немного развеивало лишь трепещущее пламя камина.
Надо, пожалуй, отметить, что внешний несколько измученный утомленный помятый вид находящихся в комнате несколько озадачил пастора, вселив в душу некую тревогу. И это ни не имело обоснования, ибо в самой атмосфере здания чувствовался промозглый напряженный удушливый страх. Он подобно ядовитой эссенции пропитывал все. Но отнюдь не это сейчас интересовало пастора. А причина тех наблюдаемых им разительных перемен. Священник видел стоящего посредине залы Тоффлера лишенного своей обыденной бравирующей насмешливости и чуть посидевшего у висков, и как будто постаревшего. Видел примостившегося в стороне от всех на полу с плотной повязкой поверх глаз, что-то бормотавшего себе под нос Олбенета. Видел непривычно грустную Лизу. Он то не был в курсе, что бедняжка с недавних пор онемела. Генриетту же преподобный узнал с великим трудом. Прежде скромная по детски смешная кроткая девушка, ныне, закрыв до половины личико плотным платком, похотливо развалилась на бархатном диване с непосредственностью вавилонской блудницы. Однако более всего внимание Рудольфа привлек доктор Шпилер. Ибо преподобный был с ним хорошо знаком, но вот парадокс, тот даже не поприветствовал его. Точно видит впервые. А еще пуще смутило то, что оба дееспособных мужчин Шпилер и Тоффлер были вооружены.
— Ладно голубушка. – произнес священник обращаясь к усаживающей его у камина Хельге. – Теперь расскажите мне все обстоятельно, поскольку вижу, что происходящее здесь неограниченно только лишь смертью достопочтенной фрау Эльджабет.
— Разве посланная мной служанка Гретта вам ничего не объяснила? – изумилась женщина.
— Право не понимаю! – озадаченно насупился преподобный Рудольф. – Фройляйн Гретта не посещала меня. Вчера вечером ко мне явилась девочка лет этак двенадцати иль тринадцати и сообщила о смерти фрау Эльджабет. О чем-либо другом не было ни слова...
— Что за девочка. – поинтересовался Тоффлер.
— Опишите ее! – спохватилась Хельга.
Решительно не разбирая сути происходящего, священно служитель нахмурил брови:
— Честно сказать я плохо запомнил ее. Вроде бы вполне обыкновенная девочка, ребенок. Разве что у нее волосы огненно рыжие, а глаза черные подобно уголь или тьма. Причем когда она говорила от слов ее веяло нескрываемой ересью, богохульством, будто это дитя выкормыш ада иль отродье Сатаны...
— Я сталкивалась, святой отец с ней… – еле слышным шепотом проговорила Хельга. Тут женщина, повернув голову, пристально посмотрела на Шпилера. – Ежели я не ошибаюсь, то тогда в аллее именно вы доктор призвали ее, озвучив имя...
Хельга собиралась, было выдвинуть доктору категоричный ультиматум, с требованием разъяснения. Так как была уверенна в его бесспорной прямой либо косвенной причастности к происходящим кошмарным событиям. Она и так его уже практически выгнала из своего дома, но, будучи сердобольным человеком, она просто сжалилась. Да и чуть сомневалась она в своих домыслах. Ибо слишком они были безумны, невероятны. Ведь люди слишком часто отвергают или оказываются принять, что-либо противоречащее их убеждениям иль расходящееся с общественными догматами, привычными картинами мировоззрения...
Но пока женщина колебалась, в некоторой нерешительности, испытующе глядя на Шпилера и подбирая слова, внезапный приступ обрушился на несчастную Генриетту.
Громко закашлявшись, девушка с грохотом скатилась с дивана на пол. Нечто изнутри душило ее. Она чуть приподнялась на руках, упершись ими в половицы. Платок спал, и взору священника предстало приятное девичье личико, изуродованное отвратительным старческим ртом. Этот мерзкий рот с сочащейся из него слюной приоткрылся и девушку вдруг вырвало тошнотворной гадкой кровавой кашицей, в которой легко угадывались не переваренные остатки некоего маленького животного. Сею же минутно, кинувшись к Генриетте, Лизхен принялась утирать ее уста краем своего фартука. Но рвота девушки продолжалась и прекратилась лишь, когда еще немного и та изрыгнула бы наружу вывернутые внутренности. Тогда Лиза и Ганс дружно усадили жадно хватающую исковерканными губами Генриетту обратно на диван, помогая ей прийти в себя...
— Вы видите гер Шпилер, что твориться с моей сестрой, и я уверена, что вы к тому имеете самое прямое отношение. – в сердцах выпалила Хельга, суетясь возле трясущейся будто в ознобе Генриетты.
— Хорошо! Я расскажу вам суть происходящего, только вряд ли способны ее принять! – не выдержав давления, вспылил доктор.
Однако, едва Шпилер закончил свою фразу как время остановилось… Оно прекратило существовать, резко замерев на сорванном вдохе и вместе с ним застыло все; всполохи огня, летящая вниз капля кровавой слюны Генриетты, воздух. А за одно будто окаменели присутствующие в гостиной зале в различных зафиксированных мгновением импозантных позах. И глядя на вмиг резко оцепеневших, словно каменные изваяния присутствующих, ангел догадался о вмешательстве смерти.
Она была уже здесь.
Проявившись из асфекции материи тугого замершего кислорода у противоположной камину стены, Анубис медленной парящей поступью, сопровождаемой легким шорохом шелкового белого платья, направилась к находящемуся близ окна ангелу.
— Милый ангел, как вы наивны! – ласково с ванильной сладостью произнесла Анубис. – Вы и впрямь собираетесь изложить все этому глупому отребью, которое в свое время распяло простодушного ангела философа, а потом возвело в ранг сына божьего.
— Вообще-то да!
Закатив к небу глаза, королева мертвых с напускной истомой покачала головой:
— Тебя примут за сумасшедшего. А если и поверят, то от того будет больше вреда. Об этом я позабочусь.
— Ты предлагаешь солгать.
— Ты лжешь с самого начала. Так что еще одна маленькая ложь… – женщина хлопнула в ладоши и на кофейном уже чуть покосившемся столике возникла приостановленная шахматная партия. – И впредь думай, прежде чем начать говорить.
Однако за ангела вступилась неожиданно возникшая за спиной священника Маргарита:
— Дорогая Королева не будьте так строги к нему. Он ведь всего лишь простой ангел хранитель, приобретший оболочку смертного. А следовательно ему свойственны спонтанные поступки.
Анубис снисходительно кивнула:
— Ты права, милая принцесса. Смертные так не совершенных, хотя с другой стороны в том есть своя прелесть. – женщина с игривой непосредственностью переместила Ладью e 1 на e 3.
Пользуясь моментом дабы перевести разговор в иное русло, ангел, совершив ход пешкой f 7 на f 6., спросил:
— Разве Христос не был сыном Божьим?
— Конечно, был. – с детской беспечностью, водя пальчиком по лысине священника ответила Маргарита. – Проблема лишь в том, что он, будучи сыном Божьим не был богом! Ибо чтоб породить богоподобное существо необходимо по структуре и могуществу быть высшим существом. Но таковым стать не возможно. Ведь как говорил тебе мой любимый папенька; «они зародились в результате гибели «некогда существующего» и зарождения этого спектра миров». Тоесть в каждом из них помещено столько магической энергии и абсолютного знания, что подобного им существа собрать, иль создать при всем желании нельзя! Однако, не взирая на это, и они умеют плодиться!
Видя недоуменное выражение лица ангела, Анубис, кокетливо оскалившись со свойственной ей величественной сдержанностью, пояснила:
— Лишь два искренне любящих существа могут породить схожее с одним из них по структуре существо, при условии что одно из них высшее, а второе хотя б частично по сродни ему. Отсюда правило «меж смертным и творением плазматического мира не может быть потомства. – белая пешка заколов копьем черную на поле f 6, принялась атаковать ферзя.
Смерть сжала поверженную фигуру в ладони и та превратилась по обыкновению в ярко красную розу.
— Ну что же ты ангел! Твой ход. – подначивая ехидно произнесла женщина.
На что ангел, без лишних слов, взял пешку f 6 Конем. Что в свою очередь было не совсем предусмотрительно, так как его же пешка e 6 оказывалась связанной. Но ангел о том не думал. Его мысли сейчас были заняты иным… С бледным лицом, он разжал, словно сведенные судорогой дрожащие пальцы и с ужасом обнаружил в раскрытой ладони окровавленное человеческое око, которое смотрело на него своим омерзительным мертвенным взором. Вглядевшись в мутный зрачок глаза, Шпилер брезгливо стряхнул безжизненную пакость. Ему было понятно, кто следующий обречен на смерть. Единственное что для него осталось не постижимым, так это то обстоятельство, что, сразу давая понять, то кто умрет, Анубис либо заранее была в курсе определенного стечения парадокса «закона действия», либо в очередной раз собралась продемонстрировать ангелу его никчемную беспомощность.
Однако пока игрок строил свои предположения, Анубис исчезла в априори пространства, с поразительной легкостью растворившись в его субстанции, и время вновь начало неторопливый отчет. А Шпилер продолжал стоять в тупом стопорном остолбенении, размышляя. Однако голос Хельги быстро привел его в себя:
— Что-то не так, доктор. Вы как-то вдруг резко замолчали и побледнели. – с участливой ласковостью спросила она.
Бесспорно, как бы не серчала эта замечательная светлая женщина, но она все равно оставалась сердобольной и внимательной к окружающим, даже если чувствовала со стороны некоторых некую затаенную ложь. Наверное, в том было ее необыкновенное умение прощать. Вот ее мягкая душа винила и прощала доктора, не взирая на то, что ощущалась некая скрытность. Так происходило, вероятно, потому что Хельга была исключительным человеком, чей дар заключался в отсутствии в душе зла. Хотя женщина и винила себя за эту мягкость, мешавшую порой проявить жесткую настойчивость характера. Но стоит помнить что отсутствие зла в душе есть одно из величайших достоинств, ибо есть формой проявления добродетели и смирения. Правда великая госпожа Селена считает смирение банальным проявлением глупости. Ведь не возможно познать добра или зла, света или тьмы, оков или ветра, просто сидя в углу и приемля нечто нарекаемое судьбой с покорностью вассала.
Однако, пожалуй заострять внимание на философских аспектах лишне.
— Вы нам хотели, кажется, что-то поведать, доктор Шпилер. – вновь обратилась Хельга, после того как мужчина, взяв себя в руки, кивком головы дал понять, что с ним все нормально.
— Дело в том. – несколько не уверенно начав Шпилер понес далее такую ахинею что услышь ее у господа Бога в стали бы дыбом волосы ибо даже ко всякому терпеливая бумага не способна снести такого бреда. Который, по сути, сводился к следующему… «Дом и его хозяева испытывают на себе натиск неких толи призраков, толи белых демонов, от кого-то чего-то добивающихся, но от кого и чего Шпилер еще ни выяснил. Однако он твердо уверен, что это напрямую связано с какой-то не законченной шахматной партией и девочкой по имени Маргарита. Правда, откуда она взялась, и кто собственно такая и тем более чем связана с привидениями в белых балахонах, Шпилер так же пока что не выяснил. Единственное что удалось ему разузнать, так это то, что девочка якобы является добрым духом, охраняющим дом от чего-то там...»
Хельга поверила. Она была как мягко сердечна так и доверчива. По сему доктору не стоило особых усилий убедить ее в том что он говорит чистую правду. Тоже касается и Тоффлера, с той лишь разницей что он совершенно ничего ни смыслил в потусторонней чертовщине. Ровным счетом доктору поверили все кроме священника и его ученика, но они предпочли не изъявлять своих предположений и подозрений.

§29. Реквием театра смерти.
— Конечно, весьма интересно то, что вы нам поведали гер Шпилер, но боюсь, от этого не стало меньше вопросов. – выслушав до конца доктора произнесла Хельга. – Тем не менее, мы теперь хоть немного осведомлены о смысле происходящего. Или хотя бы о том, с чем имеем дело.
— И мне кажется, сейчас самое время принять решение; покинуть дом или остаться и попытаться совладать с нечестью. – поглаживая небритый подбородок высказал точку зрения гер Тоффлер.
— Мне кажется Ганс, ты излишне пессимистичен. – взяв у Марты с подноса ломоть и хлеба кусок разогретой баранины. – Ведь с нами теперь носитель Божьей власти.
Напустив на себя чинный серьезный вид, преподобный молитвенно сложил ладони:
— Заручившись Божьею помощью, я с радостью, сделаю все возможное...
Далее священник говорил еще что-то относительно божественного промысла, но доктор его уже не слышал. Затаив дыхание, он внимательно следил за каждым движением подошедшей к Олбенету Хельги.
Присев перед несчастным на корточки, женщина, бережно коснувшись руки мужчины, вложила в нее хлеб и мясо:
— Тебе необходимо поесть.
— Спасибо госпожа фройляйн Хельга. – поблагодарил добрую женщину дворецкий.
Разве он мог подумать, что это его последний прием пищи… но о том хорошо знал ангел… И смерть не заставила его долго ждать начала своей новой кровавой жуткой комедии ада.
Не успел бедолага Олбенет приступить к трапезе, как ее прервало внезапное появление фрау Эльджабет. Точнее ее приведенного чудовищной силой в движение трупа.
Внезапно возникнув на вершине лестницы, она своим невероятным появлением повергла всех в шок, заставив в удивлении разинуть рты.
Бледная словно саван, женщина молча созерцала всех с высоты ступеней своими безжизненными холодными тусклыми выцветшими глазами. И по ее ледяному взгляду было ясно, что восстала она из мертвых с тем, что б кого-то забрать с собою в тишину могил.
В воздухе повисло тяжелое адское безмолвное напряжение ожидания, не выдержав коего, Марта с грохотом рухнула без чувств в обморок. На что собственно как-то не обратили внимания, будто не заметив, ибо все подобно загипнотизированные уткнулись взором на Эльджабет. Следя зрачками за каждым малейшим колебанием ее погребального черного платья, в неистовом волнении ожидая какого либо жеста, слова. Женщина же оставалась, не подвижна. Точно упиваясь тем страхом и трепетом, производимым на остолбеневших собравшихся в гостиной людей. И эта немая кошмарная сцена рвущего души страха предчувствия смерти излишне затянувшись, казалась бесконечной.
И вот когда нервы были практически на пределе томительной неопределенности дальнейших событий, покойница шевельнулась. Сначала как бы неохотно заторможено возложив длани на перила, затем уже более раскрепощено чуть нагнувшись и оскалившись, при этом стали отчетливо видны острые отточенные звериные клыки. Эльджабет злобно зашипела, резко дернулась с места и с пластичной грацией хищника прыгнула вперед, под самый потолок залы.
Стены гостиной залы сотряс истошный отчаянный женский пугливый визг, заглушивший яростный бреющий свист пущенного Шпилером в ход плотницкого топора. Смертоносной вращающейся кометой он метнулся по воздуху на перерез покойнице, прервав ее прыжок. Холодная сталь слету, с противным громогласным раскатистым хрустом проломив череп женщины, расколола его надвое. Багровые брызги красной тухлой крови смешанной с кусочками мозга и осколков кости веером разметались по комнате, пачкая стены, мебель и одежды присутствующих. Сшибленный же в прыжке труп Эльджабет с хрипящим булькающим стоном, камнем рухнул у подножия ступеней лестницы, корчась в дикой смертной неестественной агонии. От ее лица практически ничего не осталось. Размозженное лезвием торчащего из лобной кости топора, залитое кровью, расчлененное пополам, оно представляло собой ужасное месиво с вывалившимися из глазниц глазными яблоками и вывернутыми наружу мозгами. При виде сего кошмарного дьявольского зрелища Генриетту тут же еще раз стошнило.
— Нужно немедленно освятить помещение! – чуть заикаясь, выдавил из себя священник, судорожно стиснув в трясущихся от страха руках внушительный золотой крест.
— Сомневаюсь, что это поможет. – раздраженно прорычал Шпилер вгоняя острие меча в сердце продолжающей хрипеть в конвульсиях покойнице.
— Разве вы не верите в Бога? – язвительно осведомился Тоффлер.
— Я верю в его существование, но больше не верю в его могущество. – Шпилер стерев платком, кровь с лезвия меча, отправил его отточенным движением в ножны.
— Знаете ли, это уже попахивает ересью! – недовольно разведя в стороны руками, в сердцах воскликнул священник. – Бог един и всесилен.
— Святой Отец! – незаметно для присутствующих подобрав оброненный при падении кухаркой, которую сейчас приводила в чувства Лиза, хлебный нож, внезапно вмешался в разговор дворецкий. – Не знаю почему, но в ваших устах упоминание Бога звучит пошло.
Сказанное дворецким пришлось преподобному Рудольфу чем-то вроде хорошей оплеухи. Моментально побагровев от ярости, он гневно уставился на слепого, но тот более не говоря ни слова, как бы ставя финальную точку кровавой миниатюрной пьесы, внезапно выхватив из-за спины хлебный нож, провел острым лезвием по своему горлу… Поток алой крови хлынул из перерезанных артерий шеи. Доктор спешно устремился на помощь спятившему слепцу, зажав его страшную рану ладонями. Да только что он мог сделать. Кровь хлестала безудержным красным потоком сквозь пальцы...

§30. f4 – f5. Конь f6 – e4.
Утро следующего дня было отмечено холодным моросящим дождем, сопровождаемым густым отдающим плесневелой сыростью плотным туманом. Непроницаемый, белый, он был подстать проводившемуся спешному лишенному пафосности погребению трех человек. Двух женщин и мужчины.
Сначала их хотели переправить на расположенное по близости, за лесом возле часовни, кладбище. Но от этой идеи пришлось довольно быстро отказаться по причине того, что тела надо было на чем-то доставить до указанного места. Ибо все имевшиеся в имении лошади, как то было упомянуто выше, перемерли. А вороные, на коих прибыл преподобный, внезапно заболели той же хворью и оказались не пригодны. И, исходя из подобных осложнений, решено было похоронить усопших в дальней части аллеи близ озера.
Доктор Христиан Шпилер и гер Генс Тоффлер вместе с тремя мужчинами из числа слуг выкопали три могилы. Что в принципе оказалось делом не из легких, так как дождь не прекращался ни на секунду, а почва, раскиснув, сделалась тяжелой и вязкой, отчего в ней постоянно грузли кирки, лопаты и ноги. По этому их не стали делать глубокими. Примерно на полтора локтя. И к четырем часам по полудни они все-таки были вырыты.
За отсутствием гробов покойников пришлось хоронить завернутыми в ковры. Однако их погребение не обошлось без серьезных эксцессов. А именно...
Когда Клерхен, после короткой отповеди священника, начали засыпать мокрой земле, она вдруг вздумала воскреснуть. Со сверх естественной силой разорвав плотную прочную толстую ткань ковра, точно бумагу, женщина молниеносно выпрыгнула из могилы и животным рыком мощным ударом ладони в грудь, смела овдовевшего мужа с ног. Издав хрипящий болезненный стон, полетел навзничь в жидкую грязь. В его глаза все померкло и абсолютно тем самым лишенный координации, оглушенный ударом, он не способен был подняться и оказать какое либо сопротивление. Тоффлер попросту беспомощно лежал в грязи, истерично размахивая взведенным пистолетом словно саблей.
Один из слуг попытался лопатой усмирить разбушевавшеюся покойницу, но тут же поплатился за проявленную храбрость. С невиданной легкостью, сломав ему руку, подобно сухую ветку, покойница опрокинула смельчака в свою пустующую могилу. Затем, расправившись подобным образом еще с двумя слугами, тварь бросилась на женщин.
Их пронзительный визг, огласив, содрогнул тугую пелену тумана. Перепуганные, они мгновенно кинулись бежать в рассыпную не заботясь о платьях и сапожках через грязевые топи. Падая, поднимаясь и возобновляя бег, они спешили спастись, укрыться, спрятаться. Точно сама смерть дышала в затылок к каждой. Но ни устремившаяся к дому Марта, ни помчавшаяся на оборот к ведущей от дома дороге Лиза, ни юркнувшая за ствол ближайшего дерева Генриетта не интересовали Клер. Она устремила свой переполняемый яростной ненавистью взор на ищущую защиты за спиной священника Хельгу. И воскресшая покойница двинулась к ней. Обомлевший остолбеневший от ужаса священник, заграждаясь, поднял дрожащими руками на встречу монстра библию. Но мертвая женщина была совершенно равнодушна к святому писанию и образу креста. Ее не пугала эта религиозная мишура. И возможно бормочущему молитву пастору пришлось бы сейчас довольно туго, но на выручку ему подоспел доктор, доселе не без тайного удовольствия созерцавший истязания Тоффлера. Ну а теперь, когда взбесившаяся покойница физически угрожала возлюбленной Хельге, он решил вмешаться.
Проворно выхватив из ножен меч, доктор, молниеносно подскочив к священнику, встал на пути мертвой женщины. Покойница хищно оскалилась. Шпилер произвел размашистый рубящий выпад, но тварь увернулась. Повторная попытка доктора убить Клер так же не увенчалась успехом. Она с изящной пластичной элегантностью избегала его смертоносных ударов. А доктор с бешеной одержимостью все продолжал махать клинком, хотя и понимал что это несколько бесполезное бессмысленное занятие, и что покойница всего лишь ждет, пока он выдохнется. И не известно чем бы закончился сей странный танец вооруженного двуручным мечем человека и разъяренного мертвеца, если б не вмешался гер Тоффлер. Несколько оклемавшись после нокаутирующего удара бывшей супруги, он пустил пулю в затылок стоявшей к нему спиной покойницы. Извергнутый залпом огня кусок свинца практически прошил ее голову насквозь, обдав лицо доктора холодной остывшей кровью трупа.
Однако едва стихло эхо выстрела, и тело мертвой женщины, свалившись, подобно подкошенному колосу, распласталось на мокрой земле, как из сероватой пелены тумана донесся истеричный надрывный девичий крик...
§31. Слон d3: e4. d5: e4.
Крики и шум борьбы остались где-то далеко позади. Но она одержимая страхом и инстинктом само сохранения продолжала бежать, сколь хватало на то сил. Ее сердечко готовое в любой миг взорваться в груди отдавалось неистовым бешеным ритмом в висках. И с дрожащих бледных губ слетали обрывочные невнятные слова молитвы обращенной к пресвятой деве Марии. Перепуганная бедняжка с одержимым упоением просила великую матерь божью о заступничестве, уповая к ней, что б та отвела от нее кошмары во-царившего ада... Но святая дева была глуха... А туман меж тем делался все гуще и плотнее, и Лиза уже просто не ведала, куда она бежит, утопая кожаными утлыми ботиночками в раскисшей хлюпающей грязи, коею была в конец перепачкана, заляпана вся нижняя часть длинной юбки.
Остановилась девушка, что бы перевести дыхание лишь, когда в легких не оставалось почти воздуха, да силы иссякли.
Трясясь всем телом точно в агонии иль приступе лихорадки, девушка боязливо осмотрелась по сторонам, пытаясь осмыслить, где на сей момент находится. Да только как не вглядывалась она в гущу беловатого полога тумана так и не сумела разобрать толком ничего, кроме того, что стоит посреди проезжей дороги. Но в каком направление ей бы следовало идти по ней к поместью, девушка не представляла, ибо вовсе не могла в этом проклятом тумане с ориентироваться в сторонах света. Что и вовсе сковало сердечко Лизы трепетным паническим страхом.
— Марта! – робастно окликнула она, но ее голос поглотила в себе обступившая туманная стена, отозвавшаяся подобно эхом загадочным приглушенным чуть слышным скрежетом.
Лиза, навострившись, прислушалась. То был протяжный перекатистый скрип едущей повозки. Предположив, что более бояться нечего, девушка смело пошла ей на встречу. Ибо путник на повозке наверняка обязательно поможет ей, довезет до имения и защитит. И Лиза, радуясь своему нежданному избавлению, мысленно благодарила деву Марию...
Однако, пройдя около сотни ярдов сквозь пелену тумана, девушка не обнаружила повозки. Хотя по звукам и логике вещей та должна была быть перед нею. Лиза недоуменно остановилась, но когда она растерянно оглянулась, ее глаза остекленели от ужаса. Повозка, к которой она шла, все это время ехала позади нее.
Внезапно возникнув из омута сырого марева, повозка являла ужасную проекцию дьявольской мистерии, поражающую безумной тошнотворной отвратительностью. Поджилки девушки задрожали, ноги подкосились и опустившись в грязь на колени Лиза со страхом взирала на двигающегося к ней запряженного в ветхую трухлявую телегу мертвого облезлого изъеденного червями и личинками мух осла.
Ничего ни видя выгнившими глазами, слепое животное, медленно переволакивая копыта подойдя, остановилось подле девушки. Словно оно чувствовало ее, иль кто-то все ж правил им...
Лиза, переборов в себе сковывающий ступор страха, нерешительно, поднялась с колен, и осторожно заглянула в повозку. В тоже мгновение, объятое туманом пространство, огласил безумный отчаянный крик молодой девушки. Ибо на дне повозки она вдруг увидела бездыханное, совершенно обнаженное тело Гретты. Не тронутое тлением оно было, как и прежде прекрасно с упругой увенчанной розовыми ягодками грудкой и обоймленным вьющимся черным руном волос холма Венеры. Поначалу конечно могло сложиться впечатление, что Гретта попросту спит, с легкой блаженной улыбкой на алых устах. Но ее грудная клетка была не подвижна, а кожа слишком бледна… Бесспорно, девушка была мертва. И осознав это Лиза в ужасе за кричала. Нет, она не помнила и не осознавала, как кричала. Она словно выдохнула свой безудержный оглушительный вопль боли, лихорадящего кошмара… А дальше окаменев подобно изваянию, безмолвно стояла возле повозки, остекленевшими зрачками взирая на труп мертвой подружки.
На призывный крик служаночки очень скоро прибежали вооруженные гер Ганс Тоффлер и доктор Шпилер в сопровождении молодого послушника священника Мартином.
— Почему ты кричала Лиза? Что там, в повозке? – подбегая к остолбеневшей девушке, запальчиво во весь голос произнес запыхавшийся от быстрого бега доктор.
Но Лиза ничего, не смея проронить ни звука, не отвечала, устремив максимально расширившиеся зрачки увлажнившихся глаз в повозку. Лишь когда мужчины в плотную приблизились к ней, поняли причину такого критического состояния девушки.
Конечно, им, как и Лизхен было жаль Гретту, но каждому по своему. И наверное более всех юному Мартину, коей не ведая еще о всех нечистотах пороков этого мира видел в умершей красивой деве некое подобие ангела с присущей сему образу романтической палитрой. Мысли же Тоффлера банально, по сути, сводились к простой жалости к почти ребенку не вкусившей еще, наверное, всех прелестей грешного мира, любви плотских утех. Следует, пожалуй, отметить что, обратив должное внимание на прелестную плоть покойницы, он так же пожалел о том, что не соблазнил ее, когда та была жива. Правда Ганс поспешил отогнать сии нечестивые помыслы, ибо всегда было и будет по отношению к мертвым определенного рода табу. И то только в сердцах тех кто хоть немного помнит о приличие, милосердии, добре, пусть у выражающемся в скупом имени Бога. Однако по большей мере страшнее были чувства Шпилера. Поскольку он не ощущал ни скорби, ни радости, ничего… Нет, то было не, потому что он сделался, черств душой. Нет. Совсем нет. Это было другое… Так всегда случается с людьми иль существами, повидавшими все восемь сторон мирозданья. С теми, кто воззрел ад и рай, в подлинной их безумной извращенной красоте остановившись меж них посередине, на нейтральной черте пространства. Таковые существа всегда начинают воспринимать смерть по иному, как нечто волшебное, а людей, ничтожных насекомых, как расходный материал или обреченных… Вот и Шпилер не воспринимал смерть девушки, словно трагедию, а как вынужденный неизбежный необходимый, пусть и неприятный аспект сложившейся полемики вещей коитуса событий. По причине выше изложенного доктор не теряя время, на ненужные проявления эмоций скорби предварительно проверив пульс Гретты, мощным ударом вогнал лезвие меча по самую рукоять ей между грудей, рассеча надвое сердце.
Неожиданный поступок доктора возымел на Лизу чрезмерно сильное впечатление. Закатив глаза, девушка рухнула в обморок. К счастью Тоффлер успел подхватить ее на руки. Кинув через плече насмешливый взгляд на обмякшую в объятьях Ганса девушку, Шпилер принялся обследовать бездыханный труп Гретты пытаясь определить причину ее смерти. Он разжал ее охладевшие уста и к собственному пущему изумлению обнаружил у нее звериные острые клыки хищника. Однако когда доктор, было, решил что на этом исследование трупа можно прекратить и пора уходить, предварительно отправив обратно в мир мертвых осла, пригвожденный мечем, к дощатому днищу повозки труп решил вдруг воскреснуть.
Выпустив из подушечек пальцев длинные металлические когти, Гретта внезапно выдохнув рычащий вопль, с неистовой мощью дернулась вперед. С противным треском острие меча выскользнуло из старой гнилой древесины, и освободившаяся покойница поднялась на ноги. Ее насквозь пробитое клинком тело изогнулось с пластичностью хищника. Губы в оскале обнажили клыки. Доктор поспешил отстегнуть от пояса топор, но Гретта оказавшись проворнее, не позволила вынуть ему оружия. Громко заверещав, словно взбесившаяся крыса иль гиена, она ударом в голову сшибла доктора, с ног прописав на его лице довольно глубокие кровоточащие борозды от когтей.
Пока Шпилер барахтаясь в грязи, пытался подняться, а Тоффлер грубо бесцеремонно отбросив в сторону Лизу, выхватывал пистолеты, воскресшая девушка ринулась к доселе робко стоявшему поодаль от повозки Мартину. В один затяжной прыжок, достигнув до него, она повалила юношу наземь, с размаху вонзив зубы в горло жертве. Мартин захрипел, импульсивно в смертной агонии желая стряхнуть, отбиться от терзавшей его плоть твари. Но его горячая кровь обильно хлестая из прокушенных шейных артерий уже вовсю питала глотку мертвой девы. Той, в которой он в первый миг видел ангела.
Довольно смешной вышел парадокс, когда ангел принес на устах своих гибель. Как априорию к общему сюжету… Ну что ж в сем грешном мире, то есть естественный порядок вещей. Однако врятли умирающий раздираемый когтями и клыками Мартин думал об этом. Он скорее отчаянно боролся за крохи утекающей из вен жизни моля о спасении. Ибо лож, что убиваемый человек просит принять в небесном царстве его душу. Он просит жизни. Вот и Мартин насколько хватало, сил сопротивлялся смерти, вопреки тому, что его борьба уже перешла в судорожные конвульсии. И последнее что он ощущал это скребущие по шейным позвонкам клыки...
Тоффлер опоздал. Слишком поздно он достал пистолеты нацелив их на монстра. Невероятно быстро расправившись с юношей, Гретта теперь исподлобья с ненавистью смотрела на целящегося в нее человека, кривя в усмешке окровавленные губы.
От этого взгляда у Тоффлера невольно пробежал по спине холодок. Он нервозно взвел большими пальцами кремневые затворы пистолетов, но выстрелить заряженной свинцовой дробью так и не успел. Неожиданный крепкий мощный удар в затылок лишил его чувств. И выронив оружие Ганс, словно тряпичная кукла рухнул без сознания.
Это был архонт. Выросший точно из под земли за спиною Тоффлера, он оглушил того эфесом сабли. Его расчет был довольно прост. Выведя из строя Тоффлера, архонт полагал убить доктора оказавшегося тем самым запертого меж ним и порожденной фантазией Анубис Греттой. Вынужденный противостоять сразу двум противникам Шпилер в этом поединке, несомненно, был обречен на погибель.
Посему предвкушая довольно быструю и легкую победу, архонт воодушевленно ринулся на вооруженного одним лишь плотницким топором и изнуренного безумным шахматным поединком «ангела». Однако планам архонта не суждено было сбыться. Так как Гретта являла не бездушного одержимого жаждой крови монстра, а, прежде всего творением Анубис, то естественно блюла ее интересы. Исходя из чего, она не стала слепо атаковать доктора. Вместо этого мертвая девушка, сорвавшись с места, словно пантера, сделала грациозный кувырок, в воздухе пролетев над головою архонта, приземлившись меж ним и доктором.
Архонт опешил. Опираясь на широко расставленные руки в полу присеве, дева окрысилась на него. Не понимая, что именно намерена предпринять Гретта небесный воин, тем не менее, предпочел отступить, рискуя навлечь негодование достопочтенной госпожи серых могил смерти. Воспользовавшись сим коротким замешательством Гретта, одним четким рывком извлекла из груди окровавленный двуручный меч, протянув его игроку:
— Мной исполнен выбор Хельги по воле госпожи. – девушка тряхнула длинными прядями черных волос. – Анубис повелела тебе передать, что пешка «ф» пять совершила взятие на поле «г» шесть!
— Передай ей что я перемещаю ладью «ц» семь на «ц» два. – с горечью что не может ответить взятием на взятие произнес Шпилер, принимая меч из рук покойницы.
— Она уже приняла ваш ход гер Шпилер. – на прощанье, изобразив реверанс, Гретта бесследно исчезла в гуще тумана, подобно призраку растворившись в нем.
Доктор остался один на один с архонтом, обнажившим обе кривые изогнутые турецкие сабли. Но тем не менее он не спешил нападать на Шпилера. Предварительно небесный воин, скрестив клинки, прошипел древнее заклинание на забытом кельтском языке, смешанном с латынью являя весьма экстраординарный, своеобразный диалект поднебесного мира:
— Leaptonter dios dei filcore arer iudikare Qwillisia mort, Abes. – с этими словами он разъединил клинки саблей, и пространство вокруг перестало существовать.
Они стояли на плоской площадке около пятидесяти шагов в диаметре расположенной на самой вершине пологой отвесной скалы, подножье которой терялось где-то в обступающей ее по окружности пропасти. Но не просто глубокой и черной, а вовсе не имеющей дна как такового. Тоесть ежели сказать больше то это, по сути, вообще-то было порталом в иное совершенно чуждое любому существу временное геометрическое измерение именуемое «Пустотой». Миром, лишенным пространства времени. Тюрьма без стен из коей невозможно сбежать. Ангел очень хорошо знал это место. И сейчас находясь на краю скалы и глядя куда-то во чрево пропасти, он догадывался, зачем архонт перенес их сюда. Его как преступника нарушителя божественного догмата собираются заточить в пустоте. Обречь на бесконечное заточение! Ну что ж, коль иного выбора не оставалось, как драться ангел принял бой.
Издав гортанный громовой воинственный яростный рев, Шпилер занеся над головою клинок, устремился на противника, обрушая на него всю вложенную в удар силу. Архонт парировал. Схлестнувшаяся сталь, проскрежетав, высекла сноп искр. На этом атака доктора не завершилась. С нечеловеческим остервенением он наносил сокрушительные размашистые рубящие удары, чередуя их с колющими выпадами. Однако архонт отражал их с ехидной издевательской насмешкой. Он точно игрался со смертным, словно кошка с мышью. Давая ему возможность нападать, и тут же с легкостью блокируя выпады, раня лезвием сабли или сшибая с ног пинком, затрещиной. От коих в голове доктора уже после пяти минут поединка шумело, а губы были разбиты в кровавое месиво. Но Шпилер, будто одержимый продолжал пытаться атаковать, невзирая на то, что координация его движений была значительно нарушена, и он с трудом держался на подгибающихся подкашивающихся ногах.
Тем не менее, архонт, решив, что поединок пора уж заканчивать, резко переломив ход борьбы, повел шквальный натиск контратаки, принуждая ангела отступать к краю скалы, где он в результате оказался полностью блокирован небесным воином. Попытка же Шпилера прорваться путем проведения серии резких колющих выпадов не принесла ему успеха. Наоборот, в итоге он был обезоружен. Архонт, парировав очередной выпад при помощи искусного приема, выбил меч из рук ангела. Все схватка завершена и ангелу лишь оставалось с честью принять уготованное заточение иль смерть, хотя, по сути меж ними не было практически ни малейшей разницы. Что одно, что другое являлось полным прекращением существования как такового. И ангел закрыл глаза.
В этот момент он не увидел, как вдруг округлились очи архонта, узревшего, за спиною безоружного приговоренного противника, несущуюся на умопомрачительной скорости верхом на метле рыжеволосую девочку. Столь внезапное появление здесь Маргариты, дочери Сатаны было сущей неожиданностью.
Не замедляя своего стремительного полета, Маргарита, с кошачьей грациозностью, соскочив с метлы, врезавшись в грудь сбившей с ног архонта, в прыгнула в доктора. Словно призрак иль асфиксная плазматическая парадигма она призмой рассеянной туманности впиталась в его тело, завладев им. Ангел даже ничего не успел осознать, как ощутил в собственной плоти постороннее присутствие, которое нарастало подобно горной лавине. Он, было, попытался противиться этому, но тут же услышал у себя в голове голос:
— Не пугайся это всего лишь я, твоя обожаемая Маргарита. Подчинись и я спасу тебя дурачок… – сладкой мелодией окутав сознание слова девочки, успокоили Шпилера, и он подчинился.
Далее доктор только наблюдал за поединком как бы, будто со стороны. Он видел все своими зрачками, воочию, но плоть, подчиняемая чужой воле вела себя словно марионеточная кукла отдельно от него. Естественно доктор чувствовал собственные конечности, каждое их движение, напряжение мышц, пульсацию вен, только то было производной не его психики.
Однако в том оказались свои уникальные преимущества координально переломившие ход поединка.
Утвердившаяся в теле доктора Маргарита внезапно стала выделывать настоящие чудеса акробатики и фехтования, двигаясь с прыткой грацией кошки пластичными рывками, совершая кувырки, головокружительные прыжки. Клинок, в ведомых ею руках, сверкая с хаотичной неподражаемой последовательностью, мелькал в опасной близости от шей и лица архонта, грозя при малейшей оплошности пустить кровь. И как искусно не оборонялся небесный воин, количество порезов на его теле неуклонно возрастало.
Девочка, несомненно, была для него подходящим и достойным противником, будучи, по сути, с ним не только на одном уровне, но и превосходя его отчасти в мастерстве, но все ж больше в коварстве, ловкости, быстроте, маневренности. Не даром ведь она была любимой дочерью Сатаны. Так что с архонтом она расправилась довольно скоро.
Внезапно буквально взмыв вертикально вверх на три ярда, Маргарита крутнулась в воздухе вокруг своей оси. Сталь клинка со свистом описала круг, срезав с плеч голову архонта. Фонтан голубой крови ударил ввысь. Обезглавленное тело пошатнулось и, захрипев, повалилось на камни, брызжа во все стороны инкрустацией плазмы, крови.
Только теперь Маргарита покинула плоть Шпилера, кристаллизовавшись прямо перед ним из симметрии пространства.
— Не говори, что ты не рад меня видеть. – девочка подойдя к краю скалы посмотрела вниз в зияющую бездну пропасти. – Я ведь, кажется, секунду назад спасла тебя от ужаснейшего заточения в «нигде»!
Ангел, тяжело вздохнув, присел на сырую голубоватую от спекшейся крови каменистую почву:
— Я безмерно тебе благодарен. – пробурчал он несколько заносчивым тоном. – Вот одно лишь объясни мне. Почему ежели Анубис не заинтересована в моей смерти, то не оградит полностью меня от этих дотошных свихнувшихся на преданности божьему догмату архонтов? Ведь каждый раз, сталкиваясь с ними, я рискую лишиться и без того проходящей на грани параноидального безумия жизни!
Однако это, казалось бы, вполне справедливое недовольное возмущение доктора вызвало у хорошенькой миленькой девочки звонкий смех:
— Анубис покровительствует тебе. – элегантно пнув носочком позолоченной туфельки обезглавленного архонта, она подняла изогнутую саблю.
— Покровительствует!? – вспыльчиво воскликнул ангел. – Если б было так, мне бы не пришлось периодически выйти из игры.
— Ты действительно так глуп или же претворяешься? – в темных, словно ночь глазах Маргариты вспыхнули огоньки озорства. И с игривой искушающей порочностью облизнув язычком пухленькие алые губки, она по детски непосредственно провела пальчиком вдоль по острому точно бритва лезвию клинка сабли. – Разве ты забыл о законе равновесия? В соответствии с коим равно как у тебя есть шанс спасти свою ненаглядную Хельгу, так и у архонтов должен быть шанс убить тебя.
— В чем тогда выражено это покровительство? – ангел перешел на крик. – В том, что я постоянно подвешен на волоске от смерти, натыкаясь еже ли не на кровожадных воскресших покойников, так на профессиональных убийц неба?
— Вот именно «профессиональных убийц». – девочка выдержала значительную паузу и только сейчас ангел заметил эту поразительную черту Маргариты роднившую ее с Анубис. Уникальную способность сохранять абсолютное хладнокровие и сдержанность. Говорить размеренно и четко, не придавая особого значения происходящему, будто точно зная структуру бытия во всех интерпретациях и от того не существуя в нем, а созидая его. Тем временем Маргарита продолжала. – В принципе им ничего не стоит прирезать тебя, да это и не сложно сделать, но после того случая, когда ты подвергся нападению сотни архонтов, Анубис изменила полярность симметрии пространственного отрезка игры. Естественно с одобрения самой Селены...
— О чем ты говоришь?
Маргарита капризно надула губки и пояснила:
— Формально ты бессмертен дурачок!
— А как же в таком случае закон равновесия? Поскольку выходит, что если я бессмертен, архонты не способны меня убить.
— Нет, они могут тебя убить при условии, если в твоих руках будет оружие. Однако не какое либо, а именно данный богиней смерти меч. – с этими словами Маргарита неожиданно вогнала лезвие сабли по самую рукоять в живот человека.
Из груди доктора вырвался протяжный стон. Его глаза удивленно округлились, с презрением вытаращившись на девочку, а пальцы инстинктивно сжали торчащую из брюшной полости рукоять. Он совершенно ясно ощущал жуткую боль от насквозь пронзившего плоть метала, внемля краями раны его гладкую холодную чужеродную поверхность. Однако он не чувствовал смерти. Его организм продолжал функционировать, словно питаемый из вне неизвестной магической силой, не позволяющей ему умереть.
— Как можешь в том удостовериться ты все еще жив! – Маргарита выдернула из тела ангела клинок и отбросила в сторону.
Шпилер несколько недоуменно ощупал образовавшуюся сквозную рану. Слишком это было странно по теории быть убитым, но оставаться живым.
— Ты вероятно со временем к этому привыкнешь. – глядя на ошеломленного Шпилера засмеялась оскалив белоснежные клыки Маргарита. – Ну а сейчас нам пора. По возвращению обязательно зайди в свою комнату. Анубис ждет тебя. Поскольку пока ты тут сражался с архонтом, Хельга уже совершила выбор, прикоснувшись к священнику. – девочка развела в стороны береста белоснежных изящных ручек и пространство вокруг возвратилось в первоначальное положение исходного измерения...

§32. g6: h7 + Король убегает на h8.
За окнами уже темнело, возвещая о надвигающейся ночи, когда доктор с Тоффлером, рыдающей Лизой и трупом Мартина возвратились обратно в дом имения.
Вид мертвого молодого человека весьма опечалил Хельгу, но еще более удручающее впечатление на нее произвел рассказ Лизы о Греттхен.
— Боже милостивый, когда же весь этот кошмар закончится! – в сердцах воскликнула молодая женщина, заплакав.
— Где священник. – вместо того чтоб ее утешить коротко осведомился Шпилер.
— Он, кажется, пошел наверх. – ответила ему Марта, омывая куском полотна обильно забрызганное спекшейся кровью и грязью лицо убитого Греттой юношей.
Святой отец Рудольф, тем временем, после беседы с Хельгой укрепившись в мысли, что Шпилер вероятно причастен к необычным мистическим, событиям, происходящим в имении, решил обследовать его комнату в надежде найти в ней какое либо рациональное объяснение. Он, пользуясь моментом пока доктора нет в доме, подошел к двери отведенной ему комнаты и повернул задвижку двери. Та оказалась не заперта. И преподобный смело толкнул ее ладонью. Дверь плавно бесшумно распахнулась и кристаллический, харизматический голубоватый свет неожиданно ударил ему в лицо ужасным не естественным пробирающим до мозга костей могильным холодом. Священник было ворохнулся назад, но это непонятное дьявольское фосфорическое свечение неведомой силой затягивало его во внутрь себя. Безрезультатно он пытался противиться ему. Свет, обладая магической бесовской магнетической мощью, моментально втащил священника в себя, поглотив в голубоватом вихре синергетического потока.
Рудольф зажмурил от страха глаза, мысленно готовясь к посещению чрева преисподней. Так или иначе, но, открыв веки, он таковой не обнаружил, или же то было чистилище радикально противоположное тому, которое тот рисовал своим прихожанам на проповедях. Ни клокочущих языков пламени, ни огромных котлов, ни рычащих бесов; ничего этого тут не было. Его взору предстало убранство некоего гигантского храма, сравнимого величественностью разве что с монументальными шедеврам зодчества как Noter-Dam de pari[1] иль как Софийский собор в Константинополе.
Бесподобно высокие арочные своды, поддерживаемые великолепной колоннадой исполненной в виде вырезанных из гранита деревьев, были полностью покрыты восхитительной художественной росписью весьма реалистично изображавшей дивных мифических птиц с ярким разноцветным оперением. Остальной же декор помещения, оформленный резной мебелью черного дерева, шитыми золотом и серебром гобелены с изображением диких животных, создавал соответствующую иллюзию древнего таинственного волшебного леса. Усиливал эффект выложенный зеленым малахитом зеркально блещущий пол, похожий толи на умытую росою луговую траву толи на гладь поросшего тиной лесного озерца. Так или иначе, но сей потрясающий неописуемо богатый и невообразимо прекрасный интерьер помещения говорило о величие и могуществе его хозяев.
— Это, наверное, Божьи чертоги. Хотя может быть это и проделки черта. – не уверенно пробормотал себе под нос пастор, настороженно приглядываясь к восседающей на белом мраморном троне в противоположной части этого огромного подобия зала в окружении не многочисленной свиты женщине. С благородной осанкой подобно царице восседая на троне с пурпурно-красной розой в правой руке, она подала священнику знак, приглашая подойти. Священник не смело шагнул к женщине.
Однако, приблизившись к даме на расстояние в семь локтей, он, остановившись, замер, на месте не зная, что ему следует делать далее. Поскольку теперь более полно разглядев ее, и принадлежащую ей свиту священник понял, что местом его пребывания является не божий кров, а нечто иное, потустороннее страшное. Ибо женщина, с надменностью взиравшая на него с высоты трона была пленительно дьявольски красива. Облаченная в безупречно белое шелковое одеяние украшенное тончайшим ажурным кружевом, с серебряной диадемой в бархатных черных волосах, она являла собой само совершенство. В соответствии госпоже ее окружали столь же прелестные фрейлины в легких длинных полупрозрачных платьях облегающего покроя, подчеркивая искушающие прелести их юных девичьих тел.
— Кто вы? – сипло проговорил покрывшийся испариной при виде дев пастор.
— На этот вопрос думается вам лучше ответит наш дорогой доктор. – с кокетливой улыбкой ответила женщина глядя куда-то поверх головы священника.
Тут же обернувшись, преподобный Рудольф к пущему изумлению увидел стоящего в компании прелестной огненно рыжей девочки Шпилера.
— Милый ангел будьте так любезны разъяснить нашему замечательному гостю кого он удостоен чести лицезреть. – адресуя слова доктору с поистине королевским величием произнесла хозяйка чудесных чертогов.
— Не пугайтесь преподобный. – тихо проговорил доктор подойдя к пастору. – Это ее величество госпожа смерть, в своем истинном обличие коей имя Анубис. – Шпилер скривил уста в ухмылке, обратился непосредственно к самой королеве загробного мира. – Вот только я не пойму на кой черт достопочтенной Анубис понадобилось затаскивать священника в сей спектр измерения, вместо того чтоб просто уничтожить. Коль на то был совершен выбор Хельги.
— Милый Христиан это не так интересно. – примостившись на набитую лебяжьим пухом красную подушку из бархата у подножия трона смерти, ласково пояснила Маргарита. – Со священниками и всяким сбродом вроде медиумов, всегда забавно поболтать.
— Знаешь ли, ангел. – Анубис сделала многозначительную паузу, как бы собираясь сказать нечто важное. – Довольно интригующе выслушивать измышление священников о вечности, бытие, промысле «Всевышнего», истине, о том какая я ужасная горбатая старуха с косой. Но если жрецы измышляют, опираясь на догмат либо писание, то медиумы вовсе безграмотны и кажутся такими смешными. Особенно когда начинают врать о вызове умерших, их воскрешении и прочей ахинеи. И это притом, что кроме Химер, Селены и естественно меня ни у кого из высших существ нет такого права. Воистину смертные способны лишь жрать друг друга и сочинять всяческую чушь о том чего не знают.
— Смертным свойственно награждать властью крыс, ядом мышей, уповая на провидение отправлять на крест философов да мыслителей. – вступила в разговор Маргарита. – Забавно, что они жаждут вникнуть в суть мироздания, не сознавая собственной индуктивности. Они будто не желают усвоить тот банальный факт, что специфику окружающего можно познать лишь через познание себя и своего места в системе импульса первоначала.
— Христианин должен воспринимать мир через Бога! – ревностно вдруг воскликнул пастор, при этом, плохо понимая, о чем девочка ведет речь.
— Знаете ли мой глупый Рудольф. – алые губки Анубис озарила прозаичная улыбка. – Вам, смертным, Бог нужен в принципе как некое табу[2]. Не более того...
— Это богохульство. – в сердцах отчаянно заорал священник.
Но Анубис, совершенно игнорируя его, продолжала:
— Однако лучше бы уж вы блюли заповеди хотя бы этого Бога. – женщина щелкнула пальчиками и в следующее мгновение перед ее троном опустилась на колени очаровательная темноволосая девушка держа на ярко синей подушке туфельки из белоснежных лепестков лилий. Аккуратно приподняв подол платья, Анубис с подлинным королевским изяществом погрузила в них свои изумительные точеные ножки. – Пусть он несколько недееспособен и имеет слишком много имен трактующихся в каждой религии по-своему, но он ваша совесть, ваша мораль, ваша эстетика, чистота. Вы же, с дикой жестокостью, топите это все в крови, попирая его.
— Мы склонны подчиняться аффекту чувственного. – прошептал с сожалением ангел.
— Нет! – вновь заговорила Маргарита. – Вы слишком злы. И прежде всего Дьявол это вы сами, ваша маньякальная страсть крови, одержимость вожделением власти, драгоценных каменьев, металлов, плоти. И пока вы не поймете двойственности любой сущности, и не научитесь воспринимать окружающее через абстракцию, вы будете убивать.
— Что скажите преподобный Рудольф. – с явной издевкой в голосе женщина обратилась к священнику желая узнать его мнение по поводу слов Маргариты.
— Бесспорно Дьявол искушает нас плотью, духом, золотом. – напустив на себя вдумчивый сосредоточенный вид, многозначительно ответил пастор. – И наше спасение в покаянии богу.
— Но преподобный, я ведь не об этом. – Маргарита громко засмеялась. – Я о добром зле и злом добре, которые всегда сопутствуют вам смертным, но вы их не видите.
Пока пастор соображал о смысле слов девочки, Анубис легкой воздушной поступью приблизилась к Шпилеру и мягко улыбнувшись, взяла его под руку:
— Как вы смотрите на то, что б продолжить нашу партию пока Маргарита развлекается с сим чудаковатым жрецом, не ведающим, толком, даже во что он верит.
— Наверное, я здесь именно для игры. – ощущая сквозь толстую ткань пиджака веющий от женщины пробирающий до костей холод, сквозь зубы кратко ответил Шпилер.
— Что ж, мы замечательно понимаем друг друга. – Анубис сделала изящное быстрое движение пальчиками и перед ними из эссенции кислорода материализовалась шахматная доска с приостановленной партией. И они уже за игрой в шахматы опрометчиво наблюдали за диспутом между священником и дочерью Сатаны.
Необходимо отметить, что Маргарита довольно таки мастерски и в короткий срок довела беднягу до белого каления. И ежели в начале он давал вялые не многословные сдержанные ответы на подковырестые реплики обеих дам, то теперь он практически буйствовал багровея от ярости и негодования и наверное еще больше от невозмутимости нахально отвязной девчонки дерзко перечившей ему.
— Бог сотворил этот мир. – брызжа слюной вопил по багровевший от неистового гнева священник. – И о том деянии его правдиво и всецело изложено в библии. Ибо господь наш пастор наш, охраняющий нас от Дьявола. Он ведет нас по жизни волею своею, определяя судьбу каждого ибо, то есть проведение, и глаз его всюду…
— Вы действительно верите в то, что некто с выше распоряжается вашими судьбами? – перебила священника девочка, в то время как пешка «д» четыре перейдя на поле «д» пять открыла черному королю шах от слона на позиции «б» два. На что последовал ход пешкой «е» шесть на «е» пять.
— Конечно! Ведь бог всемогущ и всеведущ!
— Где-то я это уже слыхала. – с сарказмом проговорила Маргарита. Встав с подушки, она подошла к Рудольфу и кокетливо щелкнула его поносу, от такой вольности глаза мужчины буквально округлились. – Если б было бы так, то вы сегодня не умерли бы лишь из-за того, что ангел проиграл фигуру.
— Что это значит? – заикаясь, пробухтел уже побледневший пастор.
— А то, что ангел сражаясь за жизнь одной девы, спроецировал смерть, а дева же ничего не подозревая, выбрала вас.
— Ты говоришь загадками.
— Отнюдь нет. Все довольно таки просто. – Маргарита оскалила остренькие белые клыки зверя. – Не Бог определил то что вы умрете, а совокупность чужих, но взаимосвязанный действий. Ведь не мать же бедного Мартина искушала вас. Насколько мне известно, вы сами совратили несчастную женщину, подобно животному накинувшись на нее, повалив на пол и разорвав платья. Вы ненасытно лобзали ее груди, в то время как она просила вас остановиться, хотя то было лишь притворство для приличия. Из вас конечно паршивый любовник, но она на тот момент была очень голодна, и для нее фактически это не имело значения. Течной самке необходим был срочно самец, вам семя ударило в голову… и Дьявол тут не причем…
Слова девочки повергли священника в глубокий шок. Он тупо смотрел на нее, не понимая, откуда это маленькое создание могло знать таковые подробности.
А меж тем Ферзь, ведомый Анубис выдвинулся на поле «б» четыре. Этот маневр был гениален! Ведь если б ангел взял вражеского ферзя, он автоматически получал мат в восемь ходов. Посему он предпочел заслониться Ладьей, поместив ее с «ц» восемь на «ц» пять. Но ангел пока не сознавал, что смерть начала свою великолепную восхитительную по искусности комбинацию, открыв ее ходом ладьи f1 по вертикали на f8, с провозглашением шаха. Ретируясь, ангел был вынужден убить королем пешку на h7. Разжав же пальцы, он обнаружил скарабея, пискнув брякнувшегося на пол и быстро шмыгнувшего под трон хозяйки.
Священник не видел всего этого. Несколько оправившись от сковавшей оторопи заикающимся голосом, нервно спросил девочку:
— Если это все не шутка, и это женщина действительно смерть. – он указал на Анубис. – Тогда кто же ты!
— Ее высочество Маргарита. Принцесса преисподней и дочь его величества Сатаны – с готовностью продекларировал Шпилер.
— Так ты исчадие ада! – в ужасе произнес священник и с горечью посмотрел на доктора. – И вы значит с ними.
— Нет. Я всего лишь играю в шахматы…
— Значит вы с ними. – пастор выхватил распятие и наставил его на Маргариту. – Из иди нечистая сила обратно в гиену изрыгнувшую тебя. Во имя Отца, сына, и святого духа…
Вполне естественно, что против дочери Сатаны Рудольф пытался использовать крест. Но его действия ничего не возымели. Распятье не породило в ней ни страха, ни трепета, ничего из того огромного перечня кошмарных мук в кои по теории, ее оно должно было бы повергнуть. Девочка не шелохнулась, оставаясь совершенно спокойной и предвзято взирая на священника как на никчемного идиота.
Воодушевленные возгласы безуспешно пытающегося уж не то чтоб изгнать в огненную гиену дитя-антихриста, а хотя бы напугать, священника прервала Анубис:
— Он мне порядком надоел. – с кошачьей идеальной грацией королевы подойдя к пастору она небрежно швырнула досель помещавшийся в ее ладони бутон пурпурной розы в сторону.
С небывалой дикой прытью Шпилер прыгнул за цветком. Пролетев по воздуху весьма приличное расстояние в десять ярдов, он, грохнувшись на каменный пол с глухим грохотом и сдавленным стоном, все ж сумел перехватить цветок в падении. Да он смог предотвратить смерть недалекого священника. И от мысли что он спас не причастную случайную жертву игры ему на душе сделалось тепло и радужно. Впервые за долгое время. Посему валяясь перед госпожой мертвых на жестком малахитовом полу, он глупо улыбался, чувствуя радость, превосходство, психологический подъем.
— Браво! – Анубис захлопала в ладоши, аплодируя поступку ангела. Однако она тут же не применула его огорчить. – Это можно бы назвать подвигом, если бы не один маленький казус!
— В чем подвох. - насторожился Шпилер.
— Ты поймал не тот цветок. – личико женщины озарила милая обнажившая жемчужные зубки улыбка. – Видишь ли, подхваченный тобою бутон является смертью стрика из предместий Шампани лежащего сейчас, если не ошибаюсь, в госпитале для нищих в Мадриде. А цветок Рудольфа вот он… — с этими словами женщина из ниоткуда извлекла вторую розу и с точно такой же непосредственностью обронила оную.
Ангел, без отрыва стиснув в приступе бешенства челюсти, проследил зрачками за парящим затяжным вальсом устремившегося вниз красного, словно свежая кровь бутона. Его сердце даже на миг замерло когда, отдавшись дрожью, лепестки ударились о твердую зеленую малахитовую поверхность пола. Однако со священником ничего не случилось. Он по-прежнему в замешательстве вооруженный распятием стоял целый и невредимый, в явной растерянности.
Анубис же акцентировала свое внимание на священника:
— Крест не магический символ. – поучительно произнесла женщина. – Он есть всего лишь элемент. Не буду говорить, какой, поскольку ты все равно не поймешь, а лишние разглагольствования нам не к чему…
— Из иди… — подобно безумцу оторопевшим пропитанным легкой истерией голосом промямлил священник, еще на что-то надеясь.
Видя эту ошалевшую растерянность пастора, Анубис мягко с неким умилением улыбнулась:
— Дайте его сюда. Я вам покажу как правильно… — забрав из дрожащих рук пастора крест, она взяла его по центру, сжав пальцами на пересечении и наставив на священника, вычертила в пространстве некий символ, сочетая со словами, произнесенными на утраченном забытом крито-микенском языке. Едва женщина закончила, как преподобного швырнуло на пол к ее ногам, протащило по гладкому покрытию и с невероятной силой ударило о стену. Затем человека начало швырять подобно никчемную тряпицу, по всей громадной сводчатой зале, с неистовой мощью врезая в камень монолитных стен. Пространство сводов наполнил истошный надрывный вопль и мерзкий треск ломающихся дробящихся костей, от которого волосы вставали дыбом и леденели жилы.
Анубис, с невинным видом, шаловливо смеялась, слегка обнажая белоснежные зубки в искусительной улыбке чуть разомкнутых манящих бархатных алых уст. Для того чтоб проделывать над священником жестокие коварные фокусы истязания, ей не требовалось ни каких магических приспособлений, заклинаний и тому подобной мишуры, лишь банальное незначительное усилие воли. И пораженный в очередной раз могуществом княгини мертвых, ангел беспомощно созерцал то, как одно лишь маленькое обыкновенное желание этой прекраснейшей женщины способно уничтожить, превратив человеческое существо в кровавое месиво покореженных костей и мяса….

§33. Королева b4 берет пешку e4 и объявляет шах. Король спасается на g7.
Известия о внезапной смерти преподобного Рудольфа повергло Хельгу в полнейшее уныние. Присев подле догорающего камина, и подставив жаркому огню ладони, она вдруг тихо поинтересовалась:
— Любопытно, а кто умрет следующим и насколько страшна, иль мучительна будет его смерть?
Вместо ответа на ее вопрос по сводам прокатился тугой душащий женский хрип, доносящийся сверху, со второго этажа здания. В едином оба находящихся в гостиной мужчины; доктор и бывший боевой офицер порыве стремглав взлетев по степеням ворвались в комнату служившей источником не доброго шума воспроизводимого явно умирающим. Однако от представшей взорам картины Тоффлера моментально вырвало.
На полу, посреди комнаты дергаясь в конвульсиях валялось полумертвое тело кухарки Марты. Причем жутко распухшее, и усеянное огромным бесчисленным множеством скарабеев, выползавшим наружу через широко открытый рот и кожу, прорывая ее из нутрии подобно бумажной. И не взирая на то, что кухарка была еще относительно жива, перепачканные кровью и вязкой слизью скарабеи с алчной ненасытностью вгрызались в ее плоть, поглощая с необыкновенной скоростью. В результате толстая увесистая туша кухарки, полностью испещренная рваными ранами фактически утопало в багровой крови…
— Боюсь, мы ей не поможем. — исполнив реплику не цензурной бранью, изрек Шпилер.
— В таком случае следует запереть комнату, дабы насекомые не вырвались, устроив нам лишние неприятности.
— Ты прав!
В общем итоге дверь комнаты была плотно заперта и подоткнута для герметичности снизу крупными лоскутами материи. Управившись они тут же вернулись в гостиную. Конечно Хельге никто из мужчин не сказал о произошедшем с Мартой. Им не хотелось ее огорчать. Она была так мила по-прежнему сидя у огня и точно ребенок продолжать, греясь играть с ним. По причине этого они ограничились скудными заверениями, что ничего особенного не произошло. Однако словно чувствуя лож, попытку утаить от нее нечто страшное, Хельга прижав к груди береста дланей, растерянно проговорила:
— Я вновь слышала, плачь нашего ребенка Ганс.… И я чувствую, что кто-то умер,… умерла… там во сне умерла марта…
— По моему разумению нам необходимо покинуть пределы имения, а дом сжечь. – слегка как бы оставив без внимания грустные апокалипсические слова Хельги, предложил прохаживающийся в зад перед по гостиной комнате Тоффлер.
— И где мы будем с сестрою жить?
— Я с радостью предоставлю вам свой кров дорогая фройляйн…
— А так же разумеется постель. – бестактно прервав мужчину в его благородном порыве, язвительно ввернула реплику Генриетта, стоя в центре комнаты отставив в сторону ножку с манерной распущенностью дешевой уличной девки. Видя же в свою очередь, что оброненная фраза больно хлестнула присутствующих, ибо их лица значительно поблекли, девушка с нахальственной издевательской ехидностью продолжила. – В прочем сестренка полагаю тебе следует согласится. Будете страстно любить друг друга, совокупляясь ночи на пролет, а там глядишь и еще одного ребеночка наплодите…
— Закрой свой поганый рот! – не в силах вынести изрыгаемую Генриеттой дерзящую похабщину сквозь хлынувшие по щекам слезы вскричала Хельга.
— Если хочешь, мы можем делить ложе втроем… — не унимаясь, все с тем же извращенным насмешливым сарказмом предложила девушка.
Однако на сей раз Хельга вместо мольбы прекратить отвратительную похабщину, опрометью резко выпрямившись, подошла к сестре и со всей силы влепила ей мощную пощечину. Хлесткий звонкий отзвук огласил стены, откликнувшись давящей тишиной грядущей бури, всколыхнулись от безумных воплей и грохота.
Генриетта, в ответ на действия женщины со свирепым рычанием вцепилась в волосы, повалила ее на пол и взобравшись сверху принялась молотить кулачками по лицу. Но тем не менее Хельга отчаянно сопротивлялась извиваясь всем телом, царапаясь, кусаясь. И в итоге ей удалось спихнуть девушку с себя. Она приподнялась, встав на колени и вцепившись пальцами в золотистые немного засаленные локоны Генриетты, поддаваясь негативной эйфории аффекта начала бить сестру головой о дощатые половицы. Не контролируя себя, Хельга обеими руками буквально вминала личико девушки в пол, пока та не прекратив уже сопротивляться, не обмякла всем телом…
— Она же убьет ее! – наконец-то опомнившись от нейтрального, безучастного, бесполезного созерцания потасовки двух дам, громко воскликнул доктор.
Моментально среагировав на кличь доктора находившийся ближе всего к дерущимся Тоффлер молниеносно подскочил к Хельге и, обхватив ее за плечи от тащил в сторону. Неохотно отпустив истерзанное тело сестры, женщина оказала мужчине довольно сильное сопротивление, брыкаясь и норовя вонзиться зубами ему в удерживавшие ее руки.
— Ненавижу! Я тебя ненавижу тварь! – задыхаясь от льющихся ручьем слез орала Хельга, сопровождая слова ненормативной лексикой завсегдатаев злачных мест. Обуреваемая яростью, нестерпимой злобой, захлестнувшей неприязнью к некогда самому любимому человеку, она одержимо жаждала выместить на нем свою боль, обиду и безумную тоску по умершей матери, когда-то потерянному ребенку, обращенному в пепел не сбывшемуся, но ведь возможному счастью.
Но Ганс Тоффлер крепко держал женщину, физически подавляя ее агрессию, пока доктор Шпилер склонившись над Генриеттой, суетливо перевернул на спину. Лицо девушки было полностью залито обильно сочившейся из разбитой переносицы и лба алой крови стекавшей крупными каплями на грязные доски пола, образуя вокруг разметавшихся золотистых локонов дьявольский нимб кровавой лужи. Лишь при виде этого кошмарного зрелища Хельга стихла. Прекратив вырываться, она тупо безмолвно уставилась на неподвижное тело сестры.
— Она мертва. – ощупав пульс констатировал Шпилер.
Череп девушки был практически расколот надвое, так что виднелась серая мозговая масса. Не вольно даже Шпилер задался вопросом, толи кости черепной коробки юной фройляйн были так хрупки, толи в Хельге проснулась воистину животная демоническая сила способная нанесть столь страшные смертельные увечья. Так или иначе, но это не меняло общей картины разыгравшейся в доли мгновения трагедии. Безжизненное тело девушки мертвыми холодными, словно хрусталь карими глазами в потолок. Однако доктор невольно обратил внимание насколько преобразилось замызганное кровью лицо Генриетты. Оно сделалось прежним. Таким, каким было в день его приезда в проклятое имение, хорошеньким, с детской свежестью и непорочностью. И вместо старческих гнилых уст вновь на нем красовались пухленькие очаровательные губки.
Шпилер перевел взгляд на удерживаемую Тоффлером Хельгу. Женщина была бледна. Ее губы задрожали, и спертый хладный кислород подобно рокочущему раскату грозы прорезал оглушающий крик:
— Нет!
Что было мочи оттолкнув ослабившего объятья мужчину женщина метнулась прочь из гостиной к двери прихожей исчезнув в ее проеме. Вслед за этим донесся щелчок запора и глухой шорох задвижки, скрип петель…
Выругавшись, Ганс поспешил за ней…

/>
1 Собор парижской Богоматери.
[2]Табу – запрет определенного действия.

§34. Слон b2: e5 +   Король g7: g8.
Дождь. Снова промозглый моросящий холодный дождь и туман, неприятно пахнущие зловонной могильной сырой плесенью разложения, застящие все зыбкой непроницаемой пеленою. Благодаря чему складывалось ощущение, что сам воздух насыщен падалью и эссенцией крови. И сей нестерпимый смрад, едва не выворачивал легкие, наружу оседая противной горечью в горле.
Но доктор особого значения этому не придавал. Он жутко устал и единственное чего б жаждал сейчас так это отдохнуть и все равно на том иль этом свете. Что в принципе не имело значения, ведь там за чертою директории материального его ожидал ад. Однако ангел старался о том не думать, ведь он обязан спасти возлюбленную Хельгу. Правда он уже сомневался, что у него получится, ибо его фигуры были в весьма фатальном критическом положении. В принципе было бы проще сдаться и не морочить голову бессмысленным лавированием открытого обреченного короля. Хотя оставалась еще надежда на ферзя, да только тут же пришлось признать, что она слишком призрачна…
Придаваясь этим размышлениям доктор медленно брел по аллее. Он не видел пред собой не далее чем на три шага, но зато четко знал, куда ему следует двигаться, ориентируясь по вымощенной гладким серым булыжником дорожке. Кутаясь в длинном воротнике и вжимая голову в плечи, Шпилер определенно догадывался где следует искать Хельгу. И он уверенно направлялся к дальней беседке аллеи. После долгих лет проведенных в роли ангела хранителя женщины, он сделался едва ли нее ее частичкой, помня наизусть все ее повадки, укромные места в которых она, как и свойственно смертным, любила прятаться от самой себя, и прочих неурядиц. Словом если ей необходимо было поплакать, побыть одной, пережить сильнейшие душевные муки, она всегда укрывалась в дельней беседке. Туда-то и устремился сейчас Шпилер.
Однако, не доходя до этой самой беседки десяти шагов, он внезапно резко остановился. Его слух неожиданно уловил голоса. Один из них совершенно определенно принадлежал Хельге, а второй Гансу.
Они трепетно возбужденно шептались, но злой моросящий дождь своим журчащим шелестом заглушал их слова, примешивая к своей унылой какофонии. И дабы по лучше разобрать, о чем у них идет речь, а за одно и подсмотреть за их тихими играми, Шпилер начал осторожно прокрадываться. Бесшумной хищной поступью зверя, он незаметно осторожно приблизился к плетенному, обтянутому сухой порослью, ограждению беседки затаился, внемля происходящему внутри, подглядывая через небольшие щели.
— Ты не понимаешь! – вполголоса с дрожью говорила Хельга. – Мне хочется покончить с собой, свести счеты с жизнью, может тогда этот весь ужас закончится.
— Зачем ты так?
— Я заснула в ничем не омраченном доме, а проснулась в адском кошмарном склепе, где постоянно кто ни будь, умирает и творится всякая чертовщина! – Хельга заплакала, и, ища в мужчине поддержки, нежно прильнула к нему. – Я ведь видела все это во сне. Там все были мертвы… и я тоже…
— Нет, я не допущу этого! – он крепче прижал ее к себе.
— Ты не сможешь ничего сделать.
— Я тебя люблю всем сердцем и думаю этого достаточно…
И их уста слились в сладостном жарком поцелуе. Волнующий трепет пробежал по телу женщины и она, обвив его шею руками, еще сильнее припала к нему, словно подсознательно желая запечатлеть в памяти, сей радужный миг навечно. И пусть смерть рыщет рядом, пусть вообще весь мир рухнет, сгорев в огненной гиене ада, она влюблена! Она любит и любима и счастлива без меры от осознания этого простого волшебного чуда встрепенувшихся в ней чувств. Не исключено что следующий рассвет отразится в их мертвых глазах и сказанные здесь в беседке слова навсегда похоронит ледяной мелкий дождь, и посему молодая женщина, дав волю страсти, готова была сгореть без остатка, подставляя неистовым жадным поцелуям мужчины, тонкую шейку, губы, лицо, плечи. И острая дрожь электрическим разрядом прошибала ее плоть, пробуждая в ней знойное нескромное греховное желанье, от безумной неги коего даже подгибались колени, и она уже практически висела на возлюбленном, благодарно приемля чуть похотливые пылкие ласки.
Однако ангел не был в восторге от представшей его взору любовной идиллии. В его сердце, жуткой патокой ревности раня острыми шипами, разрастался алый цветок ненависти. Ведь он боготворил ту, что сейчас таяла в объятьях другого. Он любил ее на столько что отважился ради нее покинуть небо, предав своего повелителя, снизойти на дно ада и родится из нечего, бросив вызов самой госпоже смерти. Но она ведь всего этого не знала.… Да и Сатана предупреждал его с самого начала, что ее любовь не будет принадлежать ему. Однако ревность прорастая ядовитым стеблем очерняет яростью, злобой и завистью к тому кто отважился иль был удостоен прикоснуться к самому желанному, вожделенному, едва ли не святому… И вот ангел практически на грани безумия, созерцая как воздвигнутая им на пьедестал дева дарит поцелуй пусть пьянице, грешнику, записному дуэлисту, но главное не ему, вскипал дьявольским бешенством. Только от этого буйства негативных эмоций ему делалось еще горше. Ибо в нем смешанная с ревностью обида все более преобладали над здравым смыслом, и он покинул свое тайное убежище…
— Надеюсь не помешал. – прохрипел Шпилер сухим голосом, заходя под сень беседки, попутно отстегивая от бедра топор.
Гер Тоффлер и фройляйн Хельга пугливо отпрянули друг от друга в стороны, словно напроказничавшие дети. Причем женщина заслонила ладошками личико, отвернувшись к дальней стене беседки. Она явно была очень смущена.
— Мы с фройляйн Хельгой разговаривали. – с трудом подбирая слова несмело чуть растерянно проговорил как бы оправдываясь промолвил Ганс. – Она весьма расстроена гибелью сестры…
— И вы как истинный джентльмен утешали даму. – окрысился Шпилер зло сверля противника зрачками.
— Разумеется.
— Я имел неосторожную осторожность видеть…
— Извините доктор… — вдруг резко перебив Шпилера, вмешалась в принимавший дурной оборот разговор. – Но то что вы здесь соизволили видеть не ваше дело и то что вы нас застали в столь пикантной ситуации не дает вам права осуждать, а тем более предъявлять какие-то претензии.
— Но я забочусь о вас фройляйн…
— О себе я пожалуй в состоянии позаботится сама. Опека же с вашей стороны мне кажется лишней и неуместной. Конечно, спасибо вам огромное, что не бросили меня в тяжелую минуту обрушившихся испытаний, но ради всего святого не вмешивайтесь в мою личную жизнь!
— Фройляйн права дорогой друг. – снова заговорил Тоффлер. – Вы много совершили доброго для Хельги, и нет сомнений в вашем благородстве, но будьте благоразумны… Мы с фройляйн, как вы наверняка уже догадались, очень давно любим друг друга…
Произнесенное Тоффлером лишь сильнее взбесило Шпилера. Он невольно внезапно ощутил себя оплеванным, брошенным словно никчемная надоевшая вещица, преданным. Не ужели действительно Хельга его любит и этот поцелуй не был простым проявлением женской слабости и она никогда не будет принадлежать ему. Но глаза молодой женщины говорили о правдивости сказанного. Она, в самом деле, любила, беззаветно и искренне. И все это время эгоистично самонадеянно отбрасывавший таковой факт Шпилер теперь неожиданно оказался поставлен перед ним. А взор обожаемой им женщины красноречиво настойчиво подтверждал как приговор ту истину что все его доселе лелеемые надежды были лишь мусором. Машинально он искал объяснения жаждая скорейшего опровержения того что слышит и видит. Он не мог смериться с предреченным еще Сатаной. И тут у него в голове мелькнула мысль:
— «Ведь она прикоснулась к нему, а стало быть соперник умрет… Обязательно умрет… А коль так то почему б не приблизить сей чудный момент!»
Месть и ревность – две алчные старухи демоны завладели рассудком человека. И взмахнув топором, прочертившим кривую дугу, Шпилер обрушил его, вложив в удар всю ненависть, на голову соперника. Широкое лезвие, с лопающимся хлюпающим треском, проломив черепную коробку чавкая, погрузилось в брызнувший в стороны, смешанный с багряной кровью, мозг. Алые обильно хлынувшие из страшной раны густые кровавые струи потекли ручьями по лицу, залив его полностью и еле слышно со стоном захрипев, мужчина навзничь рухнул в мокрую сырую траву. Дело было сделано. Пару раз судорожно дернувшись в конвульсивной агонии, труп соперника стих, оставшись валяться у ног дамы на коею посмел посягнуть, истекая ярко алой сегментацией крови.
— Что ты наделал. – отчаянно закричала во все горло Хельга заломив в смятении руки и опустившись подле трупа любимого человека на колени. – Ты сумасшедший. Он ведь тебе ничего не сделал, он всего лишь сказал, что любит меня. А ты убил его сволочь! Теперь можешь убить меня, мразь! – горькие слеза хлынули по бледным щекам женщины. – Ну, чего стоишь, чего ждешь, убей меня…
Хельга плакала, причитала, клеймя доктора отборными ненормативными характеризующими его выражениями и проклятьями. Шпилер же молча сев чуть поодаль на грязную размокшую землю покорно, не переча, слушал. А что еще ему в принципе оставалось. Вязкое гложущее чувство вины и вместе с тем желчь душащего комом в горле оскорбительного унижения, ненужности собственной жизни давили, невыносим грузом на плечи. Естественно он искал оправдания своему вспыльчивому поступку, но не находил такового, или они были слишком нелепы. От чего невольно напрашивался вывод, что совершил он величайшую глупость по причине ревности, неуемной страсти к женщине. И он тогда попытался себя пожалеть, да и это получалось у него как-то не правильно, неказисто, нескладно и даже не совсем понятно.
Так просидел Шпилер около двух часов, собирая разбредающиеся мысли, словно бисер на нитку. Насквозь промокший и замерзший, трясущийся от холода, он тщетно искал в своем мозгу кляч к совершенным ошибкам. Ведь Хельга отнеслась к нему сначала скептически, а далее он вызвал в ней вообще какую-то неприязнь связанную с недоверием и опаской. Точно подсознательно догадывалась сия дивная молодая женщина, кто превратил ее маленький уютный сонный мир в адский кошмар гипербол чистилища. А убийство Тоффлера теперь и вовсе оттолкнуло ее, и даже более того. Она отныне ненавидит его. Что ж в том исключительно его вина и ни чья больше…
Доктор тяжело, грузно вздохнул. Он искоса посмотрел на Хельгу. Женщина безмолвно лежала подле трупа Ганса, прямо на холодной земле, положив голову мертвецу на грудь и глядя мутным затуманенным взором куда-то в одну точку. Сердце Шпилера невольно сжалось. Сняв с себя плащ он укрыл им несчастную, отдавшую душу на растерзание горю, молодую деву. Однако она никак не прореагировала на это, будто утратив восприятие окружающего, отрешенно впав в глубокий транс схожего с беспамятством и анабиозом. Тоесть ее плоть продолжала жить, но складывалось впечатление, что именно в сей грустный момент, умирала душа, устремляясь за возлюбленным в вышину неба.
Нет, здесь ангел не мог ей помочь. И внезапно ощутив ту же тяготящую беспомощность, что и тогда в комнате Хельги в момент посещения смерти, он медленно побрел в туман…

§35. Kapitel «beendigung»[1].
В доме стояла не выносимая гробовая тишина, облепившая стены вереском полумрака, немного рассеянного лишь пламенем затухающего камина. И невольно складывалось навязчивое, тоскливое, ощущение покинутости, навеваемое пропитавшим отдающий трупным смрадом воздух, и сами своды запахом смерти. Теперь то она была истинной хозяйкой сего жилища, выкосив практических всех его обитателей со слугами.
Сиротливо окинув печальным взглядом одинокие стены, Шпилер подошел к надтреснутому кофейному столику. Взяв с него початую бутылку бургундского, он сделал внушительный глоток из горла. Терпкая кисло-сладкая жидкость разлилась теплой магмой по внутренностям. Идея просто напиться до состояния беспамятства показалась Шпилеру достаточно хорошей. И заручившись благосклонной компанией бутылки, почему-то забродившего прокисшего вина, доктор по удобнее уселся в расположенное у камина кресло. Вино слегка ударяло в голову, усиливая истязающую отягощающую плоть усталость, отчего смертельно клонило в сон. Шпилер зевнул. Затем, сделав еще пару глотков из бутылки, он, чуть откинувшись и вытянув ноги, закрыл отяжелевшие веки. Дрема хмельной весталкой сразу склонилась над ним, даруя дурманное забвенье…
Однако доктору по настоящему уснуть так и не удалось. Его разбудил приятный похожий на щебетания птички голосок Лизхен:
— Доктор гер Шпилер, извините, что беспокою вас.
Шпилер нехотя приоткрыл слипающиеся веки, тупо уставившись на девушку. Небрежно поправив привычным жестом локоны, заложив их назад за ушки, она, видя несколько потерянный, отстраненный, охмелевший взор доктора, спросила:
— Вы часом случайно не знаете где фройляйн Хельга? Ее, кажется, нет в доме и я впрямь…
— Она в дальней беседке аллеи. – сухо с явным раздражением процедил сквозь зубы Шпилер. – Идите, приведите ее, пока она не простудилась возле трупа этого Тоффлера. Черт бы его побрал!
— Разве гер Тоффлер мертв? – воскликнула девушка.
— Да, мертв… — мешая слова с непристойной бранью, промолвил пьяный доктор. – Я топором проломил ему череп…. Хельга мне этого никогда не простит…. Она теперь наверняка призирает меня, хуже блудливой плешивой облезлой собаки…. А я ведь люблю ее….
Однако последней фразы кающегося ангела Лиза не слышала, выскочив из дому сразу после откровения о проломленном черепе, направляясь вдоль по аллее в поисках дражайшей госпожи хозяйки имения. Но у грешного ангела уже имелись иные слушатели. О чем возвестил насмешливый детский шепот:
— У вас смертных, по-видимому, эгоизм, жеманство и склонность к порокам как я понимаю в порядке вещей! – сказанное принадлежало Маргарите. Материализовавшись из молекулярной призмы кислорода, девочка неспешно тихой поступью подошла к ангелу и ласково погладила нежной ручкой по небритой поросшей колючей щетиной щеке. – Твоя беда в том, что твои чувства к смертной изначально были обречены на безответность. Ибо она уже была влюблена по настоящему, и тут то ты ничего не мог изменить...
Речь Маргариты прервало появление смерти, вошедшей в гостиную комнату через внезапно, с оглушительным громогласным грохотом, распахнувшиеся двери столовой. Точнее запертые створки дверей практически развалились на куски, разметавшись, будто под напором чудовищной силы, по всей комнате освобождая путь повелительнице мира усопших, великой госпоже Анубис.
— По идее, — словно ничего не произошло, с царственной невозмутимостью возникнув в развороченном покореженном дверном проеме, заговорила женщина. — Пожертвовав ради Хельги небом и собственным бессмертием, ты должен был так же пожертвовать и сердцем. Тебе следовало благословить ее выбор. Поскольку любовь это постоянная жертва ради предмета обожания. Однако жертва должна быть взаимна, иначе это эксплуатация. И вот когда оба любящих существа жертвуют каждый своими амбициями… и все приобретает иной параболаметрический ортодоксальный смысл… подобно преломленной растворенной плазме… — восхитительное личико Анубис засияло в обворожительной улыбке.
— Мамочка! – всплеснула ручками девочка игриво встрепенув огненно-рыжими прядями волос и бархатом длинных черных ресниц. – Как романтично! У вас с папочкой, наверное, все также красиво?!
— Да милая. – засмеялась женщина, приблизившись и даруя материнский поцелуй девочке. – У нас с ним все очень красиво.
Вытаращив полные недоуменного удивления глаза на двух проявляющих теплые нежные родственные чувства леди, Шпилер мгновенно протрезвел. С минуту не в состоянии произнести не слова просто глядел на прелестниц, не веря своим ушам и зрачкам. Наконец когда дар речи вернулся, он все ж заикаясь, судорожно выдавил из себя:
— Или вы решили подшутить, или…
— Маргарита действительно моя дочь. – Анубис произвела изящными тонкими пальчиками еле уловимое харизматичное абцентное движение, и перед доктором из сегментации воздуха образовалось нечто жидкокресталическое. Подвешенное в пространстве в полуметре от пола, оно, забурлив начало изгибаться, меняя форму, приобретая определенные конфигурации, и спустя малый отрезок времени превратилось в шахматную доску с исполненной на ней шахматной баталией.
— У меня ощущение будто вы все это время водили меня за нос. – склонившись над шахматами прорычал ангел.
— Не будь букой! – присев на подлокотник кресла, Маргарита непринужденно обвила шею доктора раками, принявшись шаловливо трепать его шевелюру. – Согласись, тебя ведь никто не принуждал играть со смертью. Ты сам бросил ей вызов. И я не вижу ничего дурного в том, что мы чуточку развлеклись, строя козни и выпустив на волю парочку бесов, демонов, а также небольшой взвод мертвецов павших в Варфоломеевскую ночь[2]. А то, что ты не знал о нас с Анубис так это ведь не имеет значения, тем паче какого либо отношения к партии.
— Ты права. – ухмыльнулся Шпилер. – Даже если б мне было известно об этом, врятли что изменилось.… Но почему ты великая хозяйка загробного царства, владычица ключей небытия, могущественная госпожа умирания и просто бесподобная женщина вступила в связь с Люцифером?
Вопрос ангела вызвал у Анубис немножко застенчивый с искоркой кокетства смех:
— Хотелось бы внести поправку. – белый слон самостоятельно преодолев два поля утвердился на g7 предъявляя черному королю шах. – Мы с Люцифером обручены venerabilisia Selenia[3] семь тысяч лет назад. Селена связала непоколебимыми сперическими неразрывными узами наши сущности, узаконив тем самым наши светлые чувства.
— Не думал, что когда-либо увижу влюбленную смерть. – убегая от атаки слона, ангел передвинул короля на g8. – Но почему твоим выбором стал именно Люцифер?
— Он довольно умен и красив. – белый ферзь выхватив меч обезглавил черного ферзя заняв плацдарм на e7. – К тому же с ним мне весело. Не то что с самодовольными упивающимися нудными речами о собственной непогрешимости существами света. С жесткими же нравами моими ты знаком и коли, я остановила выбор на повелителе тьмы, значит, он не похож на остальных и в первую очередь образом мышления и уровнем знания, в чем в принципе и выражается наша схожесть…
Сказанное Анубис лишний раз подчеркивало ее независимость и способность действовать совершенно самостоятельно не опираясь, не уповая ни на кого, ибо ее могущество было слишком велико. Посему не привыкшая считаться с мнением нареченных нынешними смертными богами, она была абсолютно вольна. И для Люцифера, по сути, была большая честь, что ее выбор как женщины остановился на нем. Ведь она предпочла его не из догматических приоритетов, а по банальной индукции восприятия его как мужчины, сумевшего заинтересовать ее как восхитительную умную, интеллектуально развитую беспринципную женщину.
Ангел перевел взгляд на расположение на шахматной доске фигур. Король оказался почти полностью обложен, словно загнанный зверь. Можно было смело утверждать, что партию он сдал. В принципе ему не было смысла сопротивляться дальше, поскольку то был почти тотальный разгром. Основных фигур не осталось, а королю грозили скоротечным матом…. Это был финал партии…
Томящее ощущение фатальной обреченности сдавило горечью горло ангела. Неужели все его старания окажутся тщетными? Неужто все было зря? Кровь прильнула к вискам, врезавшись ритмичным пульсом сердца в мозг. Ангелу не хотелось признавать страшной правды поражения и он судорожно шаря глазами по полю баталии искал спасительный маневр. Но сразу же понял по расстановке сил, что смерть не оставила ему не малейшего шанса вырваться из ужасной дьявольской западни. Однако именно в такие момента ради того, что б оградить тех, кого любят, многие способны на истинные жертвы и безумства. Вот и ангел внезапно решился на отчаянный прыжок в пропасть, отбросив всякий страх инстинкта самосохранения. Сущей воды сумасшествие, но оно показалось ему единственно верным, возможным выходом.… И злобно выругавшись, Шпилер, сорвавшись с места, покинул дом….

/>
[1] Kapitel «beendigung» – (нем) глава «окончание».
[2]События правления Карла IX при которых погибло приблизительно шестьдесят тысяч человек.
[3] Venerabilisia Selenia – (лат) достопочтенной Селеной.

§36. In articulo mortis[1].
Осторожно, шаг за шагом, бредя в пелене тумана, Лиза то и дело вздрагивала, ожидая появления из сизоватого дымчатого марева, прожженного пропитанного непрекращающимся дождем, повозки ведомой мертвым ослом. И периодически останавливаясь, она то и дело прислушивалась. Но туман молчал. Он был наполнен могильным абсолютным безмолвием тишины, нарушаемой лишь шелестом моросящего холодного дождя и еле слышным далеким плачем младенца. Этот плачь, очень тревожил девушку, навевая на нее смертельный ужас. Ибо что-то зловещее таилось в нем, подобно кружащему над погостом стервятнику. Однако, не взирая на терзающий душу страх, девушка храбро упрямо двигалась, вперед стараясь ступать по-возможности бесшумно. Она боялась окружающего ее тугой стеной тумана. А воображение само словно нарочито рисовало скользкие невероятные жуткие силуэты монстров, рыщущих средь ближайших кустов терна, роз, деревьев.
Наконец чернеющим шатром показалась беседка.
— Фройляйн! Фройляйн Хельга! – громко окликнула девушка.
— Лиза! Я здесь! Лиза! – чуть слышно отозвалась молодая женщина.
— Фройляйн Хельга! – радостно воскликнув служаночка, торопливо засеменила по мокрым булыжникам дорожки ножками.
Она уже видела одинокий завернутый в дорожный плащ силуэт дрожащей от холода промокшей до нитки хозяйки. Женщина была от нее практически в трех шагах. Кутаясь в мокрую холстину плаща, она сквозь бегущие по щекам слезы улыбнулась.
Девушка распахнула перед фройляйн Хельгой объятья, дабы, заключив ее в них и крепко прижав к себе развеять насылаемое туманом чувство страха, выразить свою преданность и поддержку. Теперь они в месте и направятся в дом, ни боясь того, что таится в тумане; не воскресших мертвецов, не детского плача.
Однако внезапный сильный толчок в спину сшиб Лизхен с ног, опрокинув наземь. Пронзительно с негодованием взвизгнув, она плюхнулась в липкую раскисшую грязь, смягчив падение тем, что вовремя выставила в стороны руки. Она бесспорно оказалась застигнутой врасплох. Но больше всего ее потрясло то, что когда подняла голову, то увидела Шпилера. Карие прелестные глазки девушки удивленно округлились. Она не как не могла взять в толк причину его неожиданного появления, и еще более беспардонного грубого и даже хамского поведения по отношению к ней.
Шпилер же, словно не замечая сбитую им с ног служаночку, опрометью подскочил к Хельге, и мертвой хваткой стиснув ее хрупкие плечи, впился поцелуем в губы. Неизвестно чего ожидал он от потрясенной убийством любимого человека женщины…. Но его поцелуй остался безответным. Тонкие нежные теплые уста Хельги даже не дрогнули, точно безвольная мякоть плоти. Они были безучастны к его проявлению чувств. Так что, целуя эту красивую молодую женщину, доктор невольно подумал, будто припал к устам трупа иль гипсовой безжизненной статуи.
Удушливая злость стеснило горло мужчины, отчего его пальцы сильнее сдавили нежные плечи женщины, причиняя ей боль. Таковое непредвзятое хамское грубое проявление эмоций нисколько не импонировало Хельге. Наоборот, будучи человеком, довольно мягким, она постаралась отстраниться от нахала, упершись ладонями ему в грудь. Но это у нее не очень то получилось. Слишком цепко держал ее мужчина, настырно смакуя, обсасывая мертвенно пассивные губы. Подобно перед смертью он ни мог, ни как ими насытиться, точно припавший к живительному роднику истомленный далекой дорогой путник. Тем не менее, эта навязчивая несильная пародия близости очень скоро надоела Хельге, принуждая к активным ответным действиям….
Следует, пожалуй, отметить, что Шпилер меньше всего ожидал от хрупкой женщины столь категорично жесткой реакции. Точнее он не предполагал, что та будет продиктована столь явной агрессивной яростью.
С минуту, беззащитно снося домогательства Шпилера, Хельга словно пребывала в трансе, не предпринимая ровным счетом ничего кроме несмелых попыток отстраниться. Но не в состояние более терпеть она дала отпор. Резко с отчаяньем оттолкнув от себя доктора, женщина врезала по его физиономии распахнутой раскрытой ладонью, вложив в удар всю свою неприязнь, ненависть, отвращение…. Шпилер пошатнулся. Оплеуха оказалась такой силы что в его глазах потемнело. И потеряв на время ориентацию, доктор застыл точно оглушенный в полнейшей растерянности и сконфуженности. Воспользовавшись этим замешательством, женщина выхватила из-за пояса валяющегося у ног трупа покойного Тоффлера пистолет, и навела его на доктора.
— Лиза иди ко мне! – вспыльчиво прокричала Хельга. — Этот человек ненормальный извращенец. Неизвестно что еще у него на уме!
Подчиняясь, девушка мигом подскочила к фройляйн, спрятавшись ей за спину. Опомнившийся же Шпилер, в некоем ступоре, недоуменно уставился на целящуюся в него из пистолета женщину. Он отчетливо понимал, что Хельге сейчас ничего не стоит, спустив курок выстрелить. Какой бы добросердечной богобоязненной жалостливой она не была, но слишком уж обидел он ее. Да и когда человеком руководствует страх, он способен на многое… слишком многое….
Шпилер остолбенел в нерешительности. Ведь даже ежели все таки Хельга и не выстрелит, он должен умереть. И это обязано было непременно случиться в ближайшее мгновение. Вопрос оставался в том кто именно убьет его; Хельга или кошмарная патология случайности? Одно из двух. Однако в сей момент, застывший в ожидании конца Шпилер совершенно четко услышал до боле знакомый чарующий голос лично соизволившей явиться за ним смерти…
— Ты хитрее, чем я предполагала. – в присущем ей властном тоне произнесла возникшая позади него облачная в ослепительно белое изящное платье утонченная женская фигура.
Вздрогнув, обернувшись к ней, Шпилер инстинктивно оскалился.
— Кто эта женщина? – не понимая, откуда взялась незнакомка, настороженно осведомилась Хельга, видя исказивший при ее появлении лицо доктора трепетный ужас, смешанный с растерянной озадаченностью, какой бывает обычно у висельников ведомых на казнь.
Однако у доктора, чьи поджилки тряслись в лихорадочном ознобе страха, за ранее знающего итог последующей вероятной беседы, хватило духу ответить:
— Это смерть…. Пришедшая за мной смерть…. – выдохнул он.
— Я бы предпочла, что б меня называли по имени. Анубис. – как бы попрекая ангела за некую невежливость и не воспитанность произнесла женщина. – Хотя, пожалуй, разговор пойдет не о том, и хотелось бы его провести в более удобной подходящей обстановке…. – в перламутрово-зеленых глазах смерти блеснула искорка лукавого озорства. Она выдержала много значительную паузу, прежде чем пояснила. — Там где все началось… в маленькой комнатке тишайшей фройляйн Хельги. – при этих словах она прочертила обеими дланями в перцепции воздуха пиктографический символ, и пространство прекратило быть прямолинейной абстракцией….
В следующее мгновение все присутствовавшие в беседке очутились в принадлежавшей фройляйн комнатке. Здесь все также было тихо, скромное убранство создавало незатейливый уют. Только помимо непосредственно Хельги, ее служанки, ангела и великой княгини Анубис здесь присутствовали еще трое. Что несколько смутило молодую женщину, окончательно потерявшуюся во всевозможных догадках происходящего. Но, будучи в состоянии чистейшей растерянности она не могла проронить ни звука, лишь ошеломленно оглядывая собравшихся. Если вульгарно, по детски непосредственно, развалившуюся на ее усланной белой простыней рыжеволосую девочку Хельга видела прежде, то остальных лицезрела впервые. Отчего ей тут же сделалось не по себе и выдавливая из каждое слово женщина робастно еле слышно спросила:
— Кто ни будь, объяснит мне кто эти все люди, что здесь происходит и главное что это все значит?
— С вашего дозволения, я все разъясню этой смертной. — шаловливо закусив нижнюю губу, промурлыкала Маргарита. Получив от сидящей на невесть откуда возникшем, внушительном, окаймленном декоративной узорной резьбой, нефритовом, украшенном золотыми вензелями и расшитым серебром батистом троне, дамы одобрительный снисходительный кивок, Маргарита продолжила, уже обращаясь непосредственно к Хельге, с чрезмерной официальностью. – Милая Хельга пользуясь удостоенной мне честью я для начала, познакомлю вас с собравшимися здесь в сей памятный чудесный вечер!
— Это было бы конечно весьма кстати. – несколько неуверенным тоном проговорила интуитивно взявшаяся за руку служанки фройляйн.
— В таком случае сперва представлюсь сама! — вскочив на ноги и встав посреди постели, словно на постаменте, девочка поправила свое бархатное увитое кружевом изумительное синее платье с оголенными плечами и с гордостью торжественно объявила. – Законная дочь князя тьмы Люцифера и принцесса Преисподни Маргарита. К вашим услугам.
— Не думаю, что знакомство с отродьем Сатаны доставит мне удовольствие. – скованно поморщилась Хельга.
— Дело вкуса. Тем не менее, если вам претит общество царственной особы ада, пожалуйста. – Маргарита указала на Шпилера. – Будьте любезны, самый что ни наесть настоящий ангел. Правда, за последнее время немного очеловечившийся, причем не в лучшую сторону. Ваш ангел хранитель, между прочим.
— Где же его крылья? – нарочито, тая обиду и злость на доктора, поинтересовалась Хельга.
Девочка сокрушенно вздохнула, ткнув пальчиком на особняком стоящего у зашторенного окна в белом балахоне с надвинутым на лицо капюшоном:
— У Ангелов крылья имеют лишь архонты. Как вот этот. Ибо они формируют небесное воинство и исполняют основные функции свиты Саваофа. Хранители же состоят из другой по сублимативной консистенции плазмы… — здесь девочка осеклась, видя, что Хельга и Лиза едва улавливают смысл ею сказанного, а стало быть, незачем более углубляться в анатомию населяющих иные грани пространства существ. И Маргарита в резкой манере перефокусировала внимание на занимавшую расположенный в центре комнаты трон молоденькую миниатюрную женщину в одеянии черной кожи представлявшем собой плотный облегающий корсет, длинную широкую юбку, полностью скрывавшую ее ноги, аккуратного покроя плащ стягивавшийся на груди массивной бронзовой застежкой в форме круга с изображением паука плетущего паутину. – Хотя смею предположить, что таковые подробности будут смертной не интересны, а посему счастлива представить нашу главную гостью. Почтеннейшую, великую княгиню серебряной и красной лун, ревностную блюстительницу и хранительницу вселенских законов мироздания, а именно «закона равновесия», «закона действия», могущественную герцогиню теней ее величество Селену! – Маргарита, вместе с матерью, исполнила реверанс, а ангелы в свою очередь почтительный поклон.
Все это походило на жуткий кошмарный спектакль ада, в реальность которого Хельга с трудом верила. Но был еще один ужасный парадокс, заключавшийся в странной неприятной пугающей схожести с тем, что снилось ей, до того как она вышла из забвения лихорадки. Правда за гранью сна она умирала, а собравшихся сейчас существ она узревала по отдельности, да и вообще было много различий. Только факт оставался фактом. «За гранью сна»… они все были там… «за гранью сна»… соблюдая правила какой-то сумасшедшей игры,…. В которой ангел, не являясь доктором Шпилером, тоже принимал участия, а после рассказывал Люциферу абстрактную философскую сказку «Красная шелковая лента»… и читал стихи, врезавшиеся в память строкой «Уходя, не клянутся давно погасшим огнем[2]….»
Хельга теперь будучи относительно уверенной, в параллелях видений ирреальности, невольно проронила:
— Я ведь видела вас всех во сне….
— Твой сон был всего лишь вариацией стагнации кансумации событий. Тоесть, по сути, ты наблюдала один из трехсот вероятных итогов целого перечня ситуативных соотношений в рамках единственной незатейливой истории. – максимально упрощенно пояснила Анубис, вдохнув приятный аромат бутона яркой пурпурной розы.
— Тебе дозволено было видеть финал. Право по сущей случайности его довелось узреть и твоей горничной Гретте. – как бы дополняя королеву могил и в тоже время плавно переходя непосредственно к смыслу всего происходящего, вновь заговорила Маргарита. – Прологом к последующим ужасам, сопутствующим череде смертей стал брошенный ангелом вызов самой божественной повелительнице смерти. – здесь девочка уступила опять слово королеве усопших.
— В правилах шахматного поединка было обусловлено. При поражении белых смертная и ангел получают право жить. Если же терпят поражение черные, то Хельга умирает, а ангел, в свою очередь, отправляется в ад, смертный же чье место он занял, воисполнение закона равновесия, будет воскрешен. Причем Хельга не может умереть пока партия не завершиться. – царица, покачивая изящными бедрами, медленно грациозно ступая приблизилась к глядящему на нее из подлобья игроку. – В случае размена фигур погибал первый, к кому на тот момент прикоснулась Хельга.
— Анализируя расстановку фигур на доске, я был обречен. – с горечью подобно оправдание прохрипел ангел.
— Потому ты отважился на хитрость. – на алых устах Анубис отразился хищный игривый оскал. – Ты соприкоснулся с Хельгой, тем самым по закону поединка должен умереть. Но если ты погибаешь, партия не может быть закончена, а, следовательно, и возлюбленная тобой смертная остается жива.
— Смешно, но по-моему я тебя переиграл. – внезапно разразившись громогласным истерическим хохотом, сквозь смех торжественно изрек Spieler[3].
Однако несколько слегка наигранное истеричное ликование ангела, апробируя, прервал саркастический озаренный плотоядной улыбкой тихий смех Селены:
— Парадокс в том что, поглощенный игрой и своими взаимоотношениями с фройляйн ты не удосужился прочесть находившийся при тебе личный дневник убиенного тобой доктора, чье место ты занял. Иначе б ты знал, что он вез с собою медицинский препарат способный при регулярном применении в течение двух недель частично излечить от недуга твою вожделенную подопечную.
Слова Селены шокировали ангела. И моментально побледнев, словно погребальное полотно савана, он, подняв на владычицу теней увлажненные глаза, задрожавшим голосом удрученно спросил:
— Стало быть, этот поединок был никчемной бесполезной тратой времени. – по небритой щеке ангела скатилась слеза. – Ну а почему тогда Смерть посетила Хельгу, когда та пребывала в беспамятстве агонии лихорадки.
— У меня нет списка тех, кто обречен на смерть. Умереть может каждый и в любой момент. Даже по глупой случайности. Хельга действительно умирала, а я всегда рядом с теми, кто застыл на тонкой грани меж жизнью и смертью. – вкрадчиво ответила Анубис. – А также сопровождаю поэтов, писателей, композиторов, философов, историков… людей творческих. Ибо у них есть странная особенность общаться, перешептываться со мной… Люцифером…. Селеной…. Химерами….
— Они будто чувствуют материю мира, очертания пространства. — задумчиво произнесла девочка, спрыгнув с постели и продефилировав с похотливой разнузданностью ведьмы к матери. Ласково обняв ее за талию, она по-детски прильнула к красивой женщине. – Твоя жертва ангел была не то чтоб ни необходима, скорее не обязательна. Видишь ли речь шла по сути не о том умрет или нет предмет твоей любви, а о не большем отрезке времени определяющем момент ее смерти и последствиях перенесенной болезни.
— Судьба Хельги зависела не от тебя ангел, а от лекаря чье место ты занял. – с издевательской насмешкой продекламировала Анубис. – Но последнее слово за Селеной.
Одетая в черный кожаный наряд королева теней поднялась с трона:
— Закон равновесия и репродукция действия, так или иначе, будут соблюдены. – ее голос уподобился раскатам грома, эхом со дрогнувшим своды и низвергшему в трепет сердца. – Хельга в соответствии с третьей и четвертой линией перфорации развития событий, по коим у эскулапа все ж хватает навыка спасти ее, но поскольку мы не в силах нарушить правила субстильности проекции мироздания она ослепнет. В результате перенесенной болезни.
— Сволочи! – сквозь зубы прошипел Шпилер.
— Эта не наша прихоть, ангел. – в игрока уперся испепеляющий взор Селены. — Согласно презумпции сущего, зависящего от развития ее не дуга, женщина теряла в любом случае зрение, если выздоравливала.
— Так что ты играл за ее серо-голубые дивные глаза. – не упустила момент весело привзвизгнула девочка.
Снисходительно улыбнувшись ей, госпожа равновесия продолжала:
— Ангелу, в соответствии с правилами шахматного поединка, определено умереть и быть сосланным в Преисподнюю, беспрекословное распоряжение Люцифера.
— Но постойте! – внезапно выступил доселе молчавший архонт. – Он ведь прикоснувшись к смертной рабе божьей Хельге, принес себя в жертву. А по догмату все его грехи списываются, и ему следует вознестись в Поднебесную.
— Самопожертвование списывает ему грехи смертного; убийство, и прочее. Но не отменяет того факта, что сущность его, тобишь душа, продана, а посему принадлежит Люциферу, не в зависимости грешен ангел, иль нет. – категорично обосновала решение Селена.
— А…. – архонт хотел еще что-то возразить, но встретив пылающим адским пламенем карих глаз, взор женщины, умолк.
— Хочешь поспорить?
— Никак нет….
— Что ж тогда продолжим. – выражение личика Селены вновь сделалось беспристрастно спокойным. – Я же в свою очередь обязуюсь соблюсти вселенский порядок бытия, расставив все на свои места, точно этой шахматной партии и не было вовсе.
— В таком случае приступим! – обтянутые белой лайкой перчатки изящные пальчики Анубис разжались, и помещавшаяся в них роза устремилась в падении в низ. Ангел неотрывно следил за его вдруг показавшимся бесконечным полетом, чувствуя, как холодеет кровь в венах, как сердце замедляет свой стук, и как отчаянно хочется жить. Вдыхать в легкие кислород, запах растений, ощущать; холод, тепло, прикосновение к другому живому существу, быть счастливым от дурманящего аромата тела женщины, в конце концов, внемлить не через призму электромагнитных парадигм, а через нервно сенсорное восприятие боль, страх…. Хотя именно эти чувства и стали последними, кои он в последний раз испытал.
Ударившись о твердую шероховатую поверхность скрипучего деревянного пола, лепестки бутона дрогнули, отдавшись по сводам стен комнаты раскатистым резким гулом пистолетного выстрела, и последовавшим пугливым женским визгом, да грохотом двух падающих тел.
Внезапно прогремевший выстрел, прозвучал из пистолета, до сих пор пребывавшего в руке жмущейся к служанке Хельги. Однако она не спускала курок. Как то ни странно прозвучит, но оружие выстрелило самостоятельно. Естественно, что перепуганные этим неожиданным залпом смертные барышни завизжали, а впечатлительная бедная фройляйн Хельга и вовсе рухнула в обморок. Комната наполнилась удушливым запахом жженого пороха. Извергнутая из пистолетного жерла свинцовая пуля, вопреки тому что оно было направлено вниз, двигаясь по своей необычной изогнутой своеобразной траектории скоординировав дугу отвернула от пола, взмыла вверх и совершив под потолком пару кругов, со свистом врезалась в грудь ангела. Его глаза недоуменно озадаченно остекленели. Уста осветила странноватая ухмылка, толи облегчения, толи огорчения, толи скомканной радости. Он слабо покачнулся и упал на чуть запыленные дощатые половицы замертво. Безжизненные зрачки бессмысленно уткнулись в потолок….
Подойдя к распластавшемуся телу Шпилера, Маргарита присев на корточки, склонилась над ним:
— Ангел. Мой бедный ангел. Никому ты не был нужен кроме меня. – девичьи пухленькие алые губки нежно коснулись поцелуем хладных немного испачканных выступившей кровью уст и он покинул свою материальную биологическую оболочку.
Ангел кристаллизовался рядом со своим мертвым, истекающим кровью трупом прежним, в виде плазменной субстанции. Ему было довольно забавно взирать на плоть, к которой он успел уже привыкнуть, и даже привязаться. Но как не жаль, настало время покинуть ее.
Безмолвно, ласково взяв за руку, Маргарита увлекла ангела за собой. И он покорно повинуясь последовал за ней. Проведя его через комнату, девочка, тронула запертую дверь. Противно со стоном проскрежетав металлическими петлями, она плавно отъехала в сторону, открывая пред ними путь в непроницаемый густой мрак тьмы. Ведомый девочкой ангел, украдкой бросив беглый взгляд на лежащую на полу в глубоком обмороке Хельгу, над которой, причитая суетилась Лиза шагнул в бездонную бездну жидкой тьмы. Дьявольский черный мрак с алчной жадностью, окутав, захватил обоих и они с Маргаритой бесследно исчезли в его адском чреве….
Как только ангел и его новая хозяйка дочь Люцифера покинули пределы парадигмы абстракции этого мира, Селена с невероятной скоростью принялась кропотливо воспроизводить в партитуре эссенции воздуха замысловатые геометрические символы. Вспыхивая ярко зеленым свечением, они один за другим поднимались вверх, собираясь в круг над ее головой….
Игра окончена…. Fdnjh — :blrjd Fylhtq Fktrcfylhjdbx[4].

§37. Orthodox.
Лежа на белых накрахмаленных простынях, вытянув вдоль истощенного миниатюрного тела слабые хрупкие береста рук с просвечивающимися через кожу синими винами, Хельга разомкнула плотно закрытые веки. Темнота. Словно все пространство вокруг было поглощено вязкой давящей на зрачки липкой чернотой. Она не видела ничего кроме абстрагированной призмы застящего слепого мрака, из которого вдруг ее окликнул звонкий очаровательный радостный голосок Гретты:
— Фройляйн Хельга вы очнулись! Слава Пресвятой Деве Марии! – резкий скрип старенького табурета, нежное прикосновение к запястьям девичьих ручек. – Дорогая фройляйн, сейчас я обрадую вашу матушку фрау Эльджабет и фройляйн Генриетту. – звук удаляющихся торопливых шагов.
Сердечко Хельги застучало с невыносимой бешенной рвущейся из груди частотой. Она внезапно осознала страшную истину что то, что созерцала она в забытьи, не было сном. И действительно она пережила тот жуткий кошмар, чудовищного театра преисподни. Однако еще страшнее было признать, что теперь она слепа…. Ее прелестные серо-голубые глаза более, никогда не увидят света, чистой дали горизонта, травы под ногами, смены времен года, лазури неба…. Она отныне обречена, прозябать в ядовитой темноте слепоты.
Отчаянье сдавило горечью слез горло, и губы молодой женщины произвольно проронили:
— Лучше бы я умерла….

/>
1 In articulo mortis – (лат) за секунду до смерти.
[2]Строка из песни А.Жидкова «Тишина».
[3]Spieler – (нем) игрок.
[4]Фраза произнесенная на неизвестном языке высших существ.

§38. P.S.[1].
Фройляйн Хельга, после внезапной кончины матери фрау Эльджабет в декабре 1799 года, открыла в имении частный сиротский приют для девочек. Коим и отдала всю материнскую любовь своего сердца. Умерла она в возрасте семидесяти четырех лет в окружении своих двадцати воспитанниц и верной Лизхен, ставшей ей за долгие годы ближайшей подругой.
Ее сестра фройляйн Генриетта весной 1798 года вышла замуж и уехала с мужем в Кенигсберг.
Жизнь же супружеской четы Тоффлер сложилась печально. Ибо мелкие семейные неурядицы и склоки отравляли их совместное существование. Причинами их семейных дрязг были слишком участившиеся измены со стороны мужа и глубочайшие длительные тяжелые приступы депрессии у жены. Вовремя одного из таких приступов депрессии осенью 1801 года Клерхен, повесилась. Омраченный же самоубийством жены Ганс спился. С Хельгой он большее не виделся. Конечно, он мог попросить ее руки, но поскольку не любил ее по настоящему то и не хотел связывать свою судьбу с калекой.
Ну а Ангел остался пленником преисподни. И у него впереди еще целая вечность мучительно заточения….
                      2006 — 2007 год от Р. Х. Н. Э.   f. Ключник (Жидков А.А.)

Дань благодарности повествователя.
Я безмерно признателен чудной женщине Ольге. Чей образ и навеял мне эту бывшую в действительности бесхитростную историю. И да храни Селена эту милую, прекрасную, изумительную женщину, которую я по своему неведению, глупости и бестактности очень сильно обидел ее. Жаль только, я не знаю, как сложилась ее дальнейшая судьба после нашего расставания. Но я надеюсь, что все у нее сложилось хорошо и пусть хранит ее Господь.
Помимо этого я приношу свою благодарность всем тем, кто был рядом. Замечательной супружеской паре, Александру и Анне из маленького городка на отшибе России Шебекина (жаль что к моменту окончания моей работы над произведением они развелись, но у них родилась дочурка). Моим хорошим друзьям: Денису Владимировичу; лихому рокеру Алексею Юрьевичу; Сархану и сестре его Анне; самому веселому толстяку Игорю Михайловичу более близкого мне как «Цоллер»; гитаристу Ване, настоящему панку Крику, человеку с забавным прозвищем «Маньяк»; моей коллеге историку Ларисе Ивановне – самой красивейшей на свете женщине, а также милым девчонкам Ире, Иришке, Дашеньке, Маше…… и всем кто был со мною в трудные моменты жизни и творчества.
Еще я весьма благодарен за моральную и психологическую поддержку Наталие Васильевне и Алене из славного города Санкт-Петербурга, ставших мне настоящим духовными наставницами.
Так же я благодарен чудной девушке Ксюше, пусть та и вообще не желает со мною общаться….
И, конечно же, отдельная благодарность замечательному Питерскому социологу Сергею из отдела светильников гипермаркета (наше государство почему-то ненавидит гуманитариев).
Я искренне люблю вас и вы все мне дороги. И да храни вас Небо.

                                                            f. Ключник ( Жидков А.А.)

/>
[1]Послесловие.

Автор: Андрей Жидков, опубликовано 28 июня 2013

Ангел

Комментарии