Разгульный ум

    После пяти лет обучения на факультете журналистики я, наконец, устроился штатным журналистом. Конечно, газета не столь престижна и популярна, но кто сказал, что меня сразу примут в Times? Даже великий и ужасный Хантер Томпсон, основатель гонзо журналистики, в начале своей карьеры был для огорода авторитетных изданий сорняком. Смотря в будущее с оптимизмом, я уже представлял, как буду писать статью за статьёй, обретая популярность как Голливудская звёзда. Моя супруга будет попивать шампанское из фужера, есть французский шоколад, а я, чуть уставший после рабочего дня, буду стоять перед камином в гостиной нашего особняка с дымящейся кубинской сигарой, наслаждаясь музыкой Моцарта доносящейся из колонок дорогой аудиосистемы.
    До коммуналки я добрался на метро. Долетев до пятого этажа словно бабочка, я с воодушевлением думал, как сообщу Соне пьяняще радостную новость. Своим внутренним взором я уже видел, как она с визгом отрывается от земли словно фея, радостная, сияющая, как и прежде влюблённая в меня. С ослепительной как солнце улыбкой, она заглянет в мои глаза, подойдёт ближе, поцелует, и мне вдруг станет на всё плевать. Хоть лава пусть пойдёт вместо дождя, унося жизни всем невинным и безгрешным! Пусть хоть земля сойдёт с орбиты и с луной столкнётся! Ничто не будет мне важней, чем её тёплый поцелуй, который даст мне на секунду увидеть жизнь иной. Жизнь, где нет никого кроме нас, сумевших убежавших от всех мелких и ничтожных людишек, переполнивших улицы мегаполисов! Кто-то в этот момент усядется перед телевизором с пакетом чипсов, найдёт под задницей пульт, и включит рекламу, после которой начнётся его любимый сериал с каким-нибудь загримированным красавчиком в обнимку с силиконовой красавицей. А мы, с моей любимой Соней, будем продолжать любить друг друга, не смотря на чужую убогость, распространяющуюся по миру подобно чуме.
    Открыв дверь нашей комнаты, мне пришлось закрыть уши. Мой годовалый сын плакал, словно плачем желал разбить всю посуду на этаже. Соня стояла над его кроваткой и что-то шептала. Возможно, это была колыбельная, возможно — заклинание… Бог его знает.
    Услышав мои шаги, Соня обернулась и выпалила:
    — Пришел, наконец, поганец паршивый! Изменщик! По глазам ведь вижу, от бабы притащился!
    Одетая в короткий розовый халатик, она вдруг начала грозно расхаживать по комнате со свирепым взглядом хищника.
    — Остановись! – взвыл я, почувствовав себя дурно. –  Я пришёл к тебе с радостной новостью, а ты и слова мне сказать не даёшь! Остановись! Не ходи из угла в угол! У меня уже голова кружиться!
    Сын мой никак не успокаивался и продолжал плакать, и ничто в этом мире не могло заставить его замолчать.
    — И что же за новость ты принёс? – с вызовом спросила Соня. – Обрюхатил, небось, свою очередную проститутку, а на аборт денег нет!
    — Как тебе такое в голову приходит? – спросил я. – Неужели ты позитивно мыслить не можешь?
    — Плевать мне на твой позитив!
    — Я работу нашёл, – сказал я спокойно, и даже крик сына слегка ослабел, дав моим словам потрясти Соню до глубины души.
    — О-о, — протянула она, — так значит, тебя взяли обратно грузчиком? И что ты такого наплёл своему начальнику? Или он больше не против твоего безделья?
    — Нет! – недовольно выпалил я, и плач сына набрал прежний уровень громкости. – Как и планировалось, теперь я журналист, моя дорогая!
    Несколько секунд Соня будто приходила в себя от шока. Её глаза стали влажными, губы слегка разомкнулись, рука невольно потянулась поправить прядь волос у виска, что на языке жестов означало «ой, прости». Перед моими глазами предстала сцена, где я словно неведомый зритель наблюдал за тем, как она, поджав губы, подходит ко мне и нежно целует. От нас исходит божественный свет, становясь всё ярче с каждым мгновеньем. Свет ослепляет меня, а затем начинает потихоньку тускнеть, но мы уже совсем в другом месте, где-то на елисейских полях, сидим на скамейке и кормим друг дружку мороженым.
    Однако все эти видения рушатся, и я снова созерцаю её безразличное лицо.
    — Так значит, ты до сих пор пытаешься опубликовать те свои идиотские статьи о проблемах нашего неблагополучного мира? Господи, когда же ты повзрослеешь? – говорит она, смотря на меня с жалостью. – Нашёл бы ты лучше нормальную работу. Сходи в какой-нибудь банк, поспрашивай, может тебя можно куда-нибудь пристроить с твоим образованием.
    За этот вечер я больше не произнёс ни слова, пропуская жалобы Сони мимо ушей. Полностью убеждённая в своей правоте, она пыталась успокоить моего сына, теребя у него под носом разные игрушки, напоминавшие мне мутировавших млекопитающих. Ночью мне приснилось, будто эти игрушки ожили, связали меня и потащили в супермаркет, где заставили скупить всех своих собратьев по товарным маркам.
    Утро следующего дня началось с Сониного нытья:
    — Нам нужно купить телевизор.
    — Ты же знаешь, я принципиально не буду покупать телевизор! Просто принципиально! – говорил я, стараясь абстрагироваться от неё.
    — Плевала я на твои принципы! Мне скучно сидеть целый день дома! Сам только попробуй ежедневно сидеть с ребёнком в четырёх стенах и никуда не выходить!
    Этот спор, как и все остальные, ни к чему не привёл. Абстрагироваться пришлось чтением жёлтой прессы, поеданием подгорелой яичницы и фантазиями о сегодняшнем продуктивном дне журналиста. Мне представлялись мои невинные разговоры с редакторами, флирт с изысканными секретаршами, интервью с интересными людьми.
    По дороге на работу, я чувствовал в воздухе запах удачи, словно она нечто материальное, живое, осознающее свою значимость для меня.
Город раскрашен рекламой пестрящей самыми яркими цветами. Реклама ослепляет меня, пытаясь въесться в мозг, но ей не удаётся меня заарканить как других людей, которых словно по дуновению ветра заносит в супермаркеты, бутики, рестораны и другие разнообразные заведения, в которых можно потратить деньги. Я осознаю реальность, а эти люди не осознают. Они пленены дурманящими строками билбордов, таблоидов, пленены завораживающими голосами новостных дикторов, футбольных комментаторов, их жизнь зависит от потребности в постоянном просмотре бессмысленных сериалов, герои которых интересуют их больше чем родные люди. Они пленники навязанных желаний.
Здание редакции газеты кажется нескончаемым небоскрёбом. На крыше его мне представляются журналисты, сидящие на смотровых точках с биноклями. Они разглядывают город и пытаются найти в нём смысл, сокрытый от мирных жителей, которые далеко от облаков, сидят себе на земле, занимаются своими делами, не обращая внимания на окружающий мир.
Зайдя внутрь, я чувствую нехватку людей. Здание будто необитаемо и скоро здесь поселятся летучие мыши. Неподалёку от лифта сидит молодая девушка, жуёт жвачку и смотрит в монитор своего компьютера. Лёгкое постукивание пальцев по клавиатуре выдаёт её деятельность – интернет переписка. Подхожу я к ней словно случайно заблудившийся бомж. Нетерпеливо вытащив из сумки документ, я вручаю ей его самым вежливым образом.
— Здравствуйте, — говорю с улыбкой.
— Да-да, можете идти прямо в офис, — говорит она, всматриваясь в документ. – Это на пятнадцатом этаже. Ваше рабочее место уже готово. Добро пожаловать в газету «Жёлтая эпоха».
— Спасибо, — говорю, забирая документ обратно.
В лифте играла лёгкая и непринуждённая мелодия. Когда двери открылись на пятнадцатом этаже, я чуть было не потерял дар речи. Сотни потных и грубых людей бегали из стороны в сторону, словно заводные апельсины. Новости шли нескончаемым холодным потоком, а журналисты пытались всё зафиксировать, но новинок было слишком много, и никто ничего толком не успевал. Прикрываясь сумкой словно щитом, я пробрался к своему рабочему месту и включил персональный компьютер. На экране появилось оповещение о новом электронном письме.
— Эй! Ты шпион? – услышал я за спиной нервный женский голос.
Обернувшись, вижу миниатюрную женщину со светлыми жирными волосами, которая с ненавистью сверлит меня взглядом, пытаясь вызвать у меня, то ли страх, то ли отвращение.
— Нет! – заявляю я, поднимаясь с места. – Я тут работаю!
— Я тебя никогда здесь не видела! – утверждает женщина.
— Правильно. Я ведь только первый день здесь.
— Ах, вот оно что?
— Да, вот это и оно! – раздражённо заявляю я.
— Хорошо, так уж и быть, — проговаривает она равнодушно. – Так, что ты думаешь о войне в Ираке? Ты за либералов или консерваторов? Как считаешь, стоит ли навязывать мусульманским странам демократию или плюнуть на них и отдать всё в руки Бога?
— Я? Не знаю. Я об этом как-то не размышлял, — говорю сконфуженно, словно меня уличили в непристойности.
— Ты уж определись с этим, — говорит женщина и исчезает в толпе дерущихся журналистов, оставив у меня на сердце неприятный осадок.
Усевшись за компьютер, открываю почту. Главный редактор поздравляет меня с первым рабочим днём и даёт мне первое задание. С энтузиазмом любопытного детсадовца я готовлю подробную статью о зимних дорогах и специальных химикатах, которые добавляются в снег. Чувствуя себя шпионом на военном задании, я лихо обхожу запреты и нахожу нужных людей, которые имеют прямое отношение к теме зимнего бездорожья. Их рассказы повергли меня в шок — настолько запущена данная отрасль. Специалистов не хватает, работники ленивы и некомпетентны, выделяемые на качественные химикаты для дорог деньги бесследно исчезают.
Статью я закончил за три дня. Мне представлялись редакторы, которые восхищаются моим текстом, с упоением перечитывают каждое предложение и приходят к пониманию, что впервые столкнулись с таким исключительным талантом как я. Опьянённый этими мыслями, я направился к главному редактору, который решил со мной поговорить. Он был старым седовласым мужчиной с мутными глазами, которые смотрели будто сквозь меня. Усевшись в кресло напротив его стола, я задерживаю дыхание и ожидаю момент истины. Настала, наконец, минуту восхваления моего хрупкого таланта!
— Я хотел поговорить с вами насчёт вашей первой статьи, — говорит Пётр Николаевич, откладывая какие-то бумаги на край стола.
— Да, я слушаю, — говорю я с улыбкой.
— Конечно, что-то в этом есть, и усомниться в вашем таланте будет даже грешно. Однако вам не стоило быть таким пессимистичным. После прочтения прямо-таки плакать хочется, честно говоря.
— Пессимистично? – удивлённо спрашиваю я. – Но это просто смешно! Статья ведь нацелена на то, чтобы вызвать реакцию.
— Да, — соглашается Пётр Николаевич, постукивая пальцами по крышке стола. – Однако ваша статья вызывает лишь негативную реакцию. Читатели просто начнут заваливать ЖКХ гневными письмами, что не улучшит, а даже ухудшит ситуацию с дорогами.
— Каким это образом? – спрашиваю я.
— Послушайте, почему вы не пишите статьи похожие на те, что вы прикрепили к личному делу при поступлении на работу? Именно они нам понравились.
— Они уже стары как мир. Я писал их ещё в институте, чтобы просто практиковаться.
— Отличные статьи, — говорит Пётр Николаевич.
— Это просто детский лепет, — говорю я, и позади меня открывается дверь.
— Можно? – спрашивает маленькая женщина с жирными волосами. Это та самая женщина, с которой мне приходилось разговаривать в свой самый первый рабочий день.
— Проходи Света, — говорит Пётр Николаевич. – Ты уже выполнила задание?
— Да, всё готово.
Она протягивает редактору лист. Он кладёт его перед собой, надевает очки и начинает читать.
— Я могу быть свободен? – спрашиваю.
— Нет, обождите минуту, — просит Пётр Николаевич. – Это ваша статья, — говорит он, указывая пальцем на листок бумаги перед собой.
— Как? – недоумеваю я. – Моя статья занимает три печатных листа! А это всего лишь заметка какая-то!
— Видите ли, Света решила перепечатать вашу статью и укоротила её. Получилось очень хорошо. Теперь я думаю, она готова для публикации.
Обратив взор к Свете, вижу на её губах лукавую улыбку. Она выглядит словно довольная жизнью кошка, нагадившая в мои тапки. Единственное моё желание сейчас, это схватить её за волосы и макнуть в эту статью приговаривая: «плоха киса, плохая».
Из кабинета мы выходим вместе. Только я ускоряю шаг, чтобы поскорей уйти от неё, как она мне говорит:
— Ты написал всё отлично.
— А зачем тогда нужно было переделывать всё? – спрашиваю я остановившись.
— Потому что здесь так писать нельзя. Тебе придётся себя ограничивать.
— В каком смысле?
— Просто не заставляй людей думать.
Прошёл месяц. На работу я ходил исправно, писал от души но, ни одна из моих статей не была опубликована в своём первоначальном виде. Редакторы нещадно сокращали мои тексты, словно нарочно выкидывая из них весь смысл.
Однажды я принёс домой газету с одной из моих статей. Пока я, придерживаясь нашей с женой договорённости, пеленал ребёнка, она вдруг вошла в комнату и начала радостно хихикать.
— Что случилось? – спросил я.
— Чудесная статья, — сказала она, показав мне газету. – Никогда не думала, что ты так можешь. Просто восхитительно.
— Тебе это нравиться? – спросил я вне себя от ярости. – Тебе нравиться эта пустая белиберда? Да я бы душу отдал, чтобы они перестали коверкать мои статьи, уничтожая первоначальный смысл. То, что ты читаешь – пустышка! Там нет и малейшего смысла, понимаешь?
— Господи, да успокойся ты, — продолжала хихикать Соня, но возражать мне не стала. Выйдя из комнаты, она прикрыла дверь, и я заорал, словно озверев от безумия, из-за чего мой сын начал плакать. Я наклонился над его кроваткой и прошептал:
— В каком же ты будешь жить мире…
Сегодняшний день должен быть другим. Скопив всю свою злобу и выпив разом четыре кружки кофе, я написал целый трактат, озаглавленный довольно известными словами: «оставь надежду всяк сюда входящий». Эта статья была обо всём. Там были все представители нашего времени: бизнесмены, бездомные, полицейские, школьники, студенты, дети детсадовского возраста, младенцы в своих кроватках. Мной были оценены все новости последних лет: все убийства, теракты, покушения, новые лекарства, законы, нашумевшие киноленты. На всё у меня была своя субъективная точка зрения, однако услышать эту точку зрения должны были все.
Реакция редактора была незамедлительной. Он позвонил мне и попросил явиться к нему в офис таким тоном, будто я убил его любимого зверька.
— Господи, что ты наделал? – спросила меня Света, на которую я наткнулся по дороге к лифту.
— Что ты имеешь в виду?
— Я же просила тебя не заставлять читателей думать. Ты сам нарвался!
— На что я нарвался? – не понимал я.
— Бог с тобой, — проговорила она и отправилась дальше.
Чокнутая кошка довольная жизнью. Гадит в мои тапки и довольно мурлычет.
В кабинет я вошёл гордо, тихо опустился в кресло и с улыбкой спросил редактора, в чём собственно дело.
— Дело в тебе, — сказал Пётр Николаевич. – Извини, но твои статьи никуда не годятся. Мы думали, что ты исправишься, так как люди твоего поколения обычно приходят к нам в редакцию уже без мозга. Но у тебя видимо, мозг есть и нам придётся его удалить.
— Что?
— Эх, какой же у тебя ум разгульный, друг мой молодой.
В кабинет вошли двое в костюмах. Лицом они были почти идентичны, словно братья близнецы. Они меня связали и отвели в соседнюю комнату. Проход в эту комнату был потайным и скрывался за книжным шкафом. В комнате был один стул, напротив которого стоял огромный телевизор, работавший на полную громкость. Шла реклама.
— Что вы делаете со мной? – спросил я в недоумении, но ответа не последовало.
Меня привязали к стулу. Пётр Николаевич убавил звук телевизора и спросил:
— Ты часто смотришь телевизор?
— Нет, я вообще не смотрю телевизор.
— Надо же, — сказал он с ухмылкой. – Теперь ты будешь смотреть этот телевизор до тех пор, пока мы тебя не отпустим.
— Зачем это вам?
— Твой мозг постепенно омертвеет от просмотра, однако ты ещё сможешь соображать на уровне обычного человека, который смотрит телевизор каждый день. Да, почти всё население земли ходит с омертвевшим мозгом но не замечает этого, однако бывают такие индивиды как ты, которые отказываются от просмотра телевизора. Обычно, такие как ты, начинают нести в народ новые идеи, заставляют его думать и так далее. Мы — средство массовой информации, и наш долг — держать людей в рамках. Благодаря нам страны ежегодно не переживают революции, благодаря нам люди довольствуются тем, что имеют, именно благодаря нам люди выбирают нужных нам президентов и именно благодаря нам они продолжают покупать всё новые и новые товары. Мы управляем миром сынок, и нам не нужны разгульные умы. Ну, всё, теперь довольствуйся нашим последним достижением в науке – рекламой.
— Я напишу об этом статью! Я всё о вас расскажу.
— Ну, попробуй, — с улыбкой сказал Пётр Николаевич.
Телевизор снова включили на полную громкость. Я смотрел чередующую друг друга рекламу, а потом начался сериал…
 
Он больше не может повествовать. Первым делом, придя домой, он заказал по интернету ЖК телевизор. Жена была счастлива, и отношения их со временем стали улучшаться. Им казалось, что они нашли, наконец, общий язык, однако дело не в языке и не в общении. У них просто появились одинаковые интересы: смотреть телевизор, делать покупки, слушать популярную музыку. По сути, они стали общаться меньше чем раньше и довольствовались лишь обсуждением интересных сериалов. Друг друга им слушать не нравилось, им нравилось говорить о том, что они видят в ежедневных передачах, и они получали удовольствие только от своих рассказов, порой полностью игнорируя рассказы других.
Его статьи стали проще. Редакторы уже не домогались его, ничего не изменяли.
Однажды к нему подошла Света, и с жалобным лицом спросила:
— Ты либерал или консерватор?
— Конечно же, либерал, — ответил он с улыбкой.
Света просто покачала головой и ушла. В редакции она была единственной, у кого действительно работал мозг. Она жила с этим бременем и ждала перемен.
 
Конец.