Никто не хочет умирать

Им больно дышать. Раскаленный воздух попадал в лёгкие и выгорал, оставляя сажу на стенках. Рёбра сдавливали внутренности, тяжкий груз давления мучил болью грудь.
Но и не дышать тоже больно. Как никогда больно.
Их сердца скорбят и от этого душа моя исчезает быстрее, чем того хотелось бы. Они не могут спать, плохо питаются, стараются оборвать все связи с миром. Затаились в тени, меланхолично грезя вариантами будущего и тающими воспоминаниями.
Я не хотела их страданий. Но вера в возможность своего не бессилия через чур эфемерна. Это мучительно видеть анарексичность их духа. Слишком мучительно приходить к ним дождём и снегом. И приходить в некогда свой дом сквозняком по шторам, истязает сердце.
Я не могу прекратить это. И всё, что сейчас могу — это смотреть на них через прозрачность в недвижном водоёме.
Ступая босыми ногами по махровой и пушистой траве невиданно яркого зелёного цвета, я проходила к воде, что отражала тени деревьев. Деревьев, чьё существо уже приспособилось находиться слишком близко с большим количеством жидкости. Корни их проходили по дну приятной влаги, насыщаясь по мере необходимости. Другие бы на их месте сгнили бы, но не эти, даже имеют прямой стан в трое выше моего роста. Не хотят умирать, а потому разумно используют подаренные им ресурсы и отталкивают лишнее.
Срывающий с воды единичные капли, ветер уверено подгонял моё ситцевое платье к не высокому обрыву. Пробегающий по материалу платья ветер можно было ощутить от кончиков пальцев до плеч, затем он пробрался к затылку и манил к редким солнечным просветам тоненькие, но длинные пряди, при дневном свете отливающие баклажаном. Когда ветер прекращался, оставляя за собой пожухлые листья на водной глади, я сжимала одинокую лилию излучающую призрачно-сиреневое сияние, пальцы неосознанно стягивали цветок из-за нестерпимой прохлады за спиной.
Идеальный мир после жизни. Сюда попадают все, но почему я одна. Или этот идеальный мир только для меня? Идеальный…
Получается это рай. Вряд ли, я не могу быть в раю одна, есть миллионы замечательных людей достойных рая, я не могу быть лучше всех них. Но и адом это место не может быть, по той же причине с точностью до наоборот.
А может это место что-то вроде перепутья? Балансир удерживающий меня.
Я хотела жить...
Не хотела умирать. Могла биться в истерике как от приятных так и неприятных эмоций. Любила спать, независимо от того кошмар это был или приятные грёзы. Нравилось петь не щадя горла, когда одна, и тихонько помурлыкивать популярные хиты, когда меня могли услышать.
Лишёность этих радостей расцарапывает бестелесную оболочку.
Я не могу смеяться. Не могу ни кричать, ни шептать, лишь мыслить. И эти медитации зацикленные на осознании собственной смерти и лицезрении скорбящих лиц родных, ещё живущих.
Иногда я слышу от них безутешные мольбы:
«Лучше бы умер(ла) я, лишь бы ты была жива»
Ложь. Никто не хочет умереть. Импульс, не больше.
И пусть даже это говориться от чистого сердца. Глупость человеческая не имеет границ. Пусть даже я была невероятна важна для этого человека, но моё существование всегда потесниться самым главным — ценностью собственной жизни.
Глупость — думать, что кто-то хочет суицида — или ложь, причём самому себе.
В жизни слишком много приятных и хороших вещей, что бы захотеть избавиться от них.
Да, в жизни много и теней, и неприятностей, но было бы глупо отдать за это мир.
Хотеть умереть? Похоже на развод с головой, или тяжеловекость и глухота разом или...
И всё же я уверена — никто не хочет умирать.
Хочу вернуться назад!
Не могу выносить их слёзы.
Я виновата в их плаче. Из-за моей ошибки они страдают. Хочу исправить это. Хочу тоже плакать.
Губы шевелятся, но звука нет.
Это место больше похоже на ад. Но ада нет, и рая нет. А есть только идеальное место для одной души, такая загробная приват-комната, Ад и рай одновременно для одной души. Если Ад сравнивать с чёрным цветом, а рай с белым, то идеальное место всегда будет пятидесяти процентным серым. Цвет притягивающий грусть. Не хочу быть мёртвой, хочу быть спящей. Кто-нибудь спасите от кошмара, разбудите меня.
И никто не протянет мне руку помощи.
Ткань обтянула фигуру, когда тело потеряло стойкость и пало на колени. Осталось лишь вглядываться в воду...
Переполненная социальным грузом душа не имеющая выхода пала в чистейшее озеро. Казавшееся на первый взгляд мелководье полностью скрыло фигуру.
Остановиться бы, но тормозов нет, я уже всё потеряла. Всё моё существо потеряло значимость. Я не хотела умирать, я жалею об этом, и плачу.

Рассвет. Тяжёлый алкогольный смрад обтекал захламлённое мусором помещение, сигаретный дым окрашивал этот мерзкий запах туманной расцветкой. Вкусовые рецепторы на языке отвратно-яростного привкуса жаждали омовения. В голове гудело многоголосьем колокольчиков, но это не дало прекратить внутренний диалог, жаль что только мысли эти были такие же грязные как действующие окружение. Обмякшее тело с трудом позволяло управлять собой. Перекинутый, но всё же отсутствующий взгляд на бардак грызло совестью эту понурую душонку. Он сам себя возненавидел, вписал в свой чёрный список себя самого. Но угрызения совести быстро сменилось мыслью о другом человеке. Человеке, что не только заполняет всё пространство в голове, но и переполняет вены.
Всё слишком быстро.
Рука нащупала невысокую бутылку с толстым стеклом. Горло снова обожгло гадкое пойло, подтёки низкосортного виски протянулись по шее.
Народившаяся мошкара от засохших хризантем на подоконнике нагло подлетала к душистым губам, то и дело норовило попасть в глаза и нос. Отмахиваясь от них организм сумел подняться, но сделав пару шагов он упёрся ладонями в стол, что бы не потерять равновесие. Стакан со спиртным опрокинулся. Созданная лужица зашла за пределы овального стола, но он не придал значения происходящему, скорее даже наоборот увлёкся нечто более важным. Чёрная лента обтянула фотографию женского портрета.
Несколько секунд мимолётного транса перечеркнул звонкий хлопок. Траурная рамка виднелась изнаночной стороной.
Не глотаемая горечь сверлила горло. Колени и поясница налитые свинцом заставили тело подчиниться гравитации. Открытая дверь балкона позволила охладить пол и освежающий сквозняк успокаивал разгорячившегося, стараясь дотянуться до слуха — «Уймись».
Но расшатанное сознание галлюцинировало уже прекративший звучать голос, от этого сердцу вдвойне становилось больнее. Давление на грудь стало ежедневно мучить, вследствие память бороздидась непроизвольно подстёгивала страдания, грусть оседала в сердце.
-Ты хотела, так хотела...
Дрожь унялась при сжатии кулаков. Весомый груз давил на затылок.
«Хватит»
-Я ничего не боюсь, но жить без тебя слишком не выносимо.
«Это не дело»
Расшатанное чувство координации невероятным способом позволило измученному телу подняться. Навязчивая идея добраться до свежего воздуха пробудила остатки инстинкта самосохранения и пригнала организм на балкон. Вид с седьмого этажа перестал завораживать, даже наоборот — сейчас он как никогда пугал, да и не застеклёность балкона лишала чувства безопасности.
На высоте всегда есть ветер, но сегодня он был особенно сильным. Накатывает проспиртованное тело обжигающе-холодными волнами, ощущение тяжести в плечах пропадало. Мысли остановились в предвкушении завершенности чувства вины.
Паранойя рождённая из переживания о потери близкого близилась к апогею своего бытия. Жестокость к самому себе подстёгивала теоретическими знаниями о трусости и морали. И непоколебимая вера, что после непременно будет легче, полностью размягчила остатки самообладания.
Поезд в обратную сторону уже начал отчаливать. На то, чтобы повернуть назад осталось несколько секунд. Но мысли о шаге назад таяли от воспоминаний о светлых днях и беззаботных улыбках. Обычно люди убивают время, но бывает, что и время убивает людей.
Остановиться нельзя. Он уже всё потерял.
Гудение автомобилей эхом затрагивали сердце.
Опираясь ступнями о подлокотник ограды, ему удалось встать балансируя на узком металле. Спина постепенно выравнивалась, казалось за ней шелестели перья. Холодный пот тонкими струйками пробежал марафон от виска до кадыка.
Никаких разбегов не требовалось, лишь один шаг.
-ТРУС!!! — Слишком громкий голос, слишком не реальный… -Не смей поддаваться!
Шею сковала судорога, оглянуться назад не представлялось возможным. Глаза в раз прекратили различать цвета, небо, земля и самый ближайший дом стали чёрно-белыми. Оглушенный твёрдостью женского гласа он потерял опору под ногами.
Странно, чувство вины лишь усилилось.
Знаешь, думал, расстанься мы на пару дней будет лучше, но лучше когда мы вместе. Когда тебя не стало, душа моя разорвалась в один миг. Перестал жить, считал вот она смерть, осталось лишь заснуть. Но ты всё издеваешься над моим сердцем, даже после твоего ухода хочешь погромче хлопнуть дверью.
Думаешь, я глуп, труслив и лжив. Ты как всегда права. Я боюсь боли, но вру сам себе, что это не так, и что самое отвратительное — верю сам себе. Ты не вероятна, раз могла любить даже такого как я.
Как никогда мне больно, и становиться только больнее от неведения твоего хохочущего лица. Я не могу, прости.
Вой автомобильных сирен подтверждал собственное присутствие. Пол через чур холоден, но именно это и делало тепло таким привлекательным. Согнувший в позе «зародыша» мужчина смог отрезветь, это и заставила чувствовать боль. Боль, что он заливал различным видом спиртного, разом ударила в одно место — в сердце. Чувство боли и страдания зализанные до рубцов одно из привлекательностей жизни. И единственный выход для этой боли — слёзы.
-Не хочу умирать...
Дикий рёв распространился по проветренной квартире. Плакать не стыдно, стыдно не плакать. Кричи о своей боли как можно громче, если никого нет рядом, вдруг всё таки кто-нибудь услышит.
Только теперь я знаю, что дождь не может быть вечным.
То, что со мной — так было. Возможно, я снова проиграю бой и наступлю на те же грабли, возможно… Но пока я жив — я не бессилен.
Резкий ветер вылетел прочь захлопывая за собой все двери, как знак того, что больше не вернётся, на прощание лишь коснувшись согнувшегося от страха мужчину, плачущего на балконе.