Сильный

Что-то толкнуло  в самое сердце, потом пронеслось дальше, гулко прозвенело где-то внизу живота, током пробежало под коленками и глухо отозвалось в пальцах ног, казавшихся запредельно далекими.  Он проснулся и сразу понял, что сегодня обязательно что-то произойдет – привыкнув прислушиваться к внутреннему голосу, не сомневался в этом ни минуты. Так люди иногда чувствуют весну в первых дыханиях оттепели, в едва заметной вибрации чуть теплого воздуха, в беззвучно  звенящем приближении  тепла; впрочем, он не знал как чувствуют другие люди, не помнил этого.  Минут пять поразмышляв о грядущем, он тяжело поднялся с мятой кровати. Он опять видел этот сон – детство, мама, звонкий смех сестры, синие качели, которые поднимаются выше, выше, выше, к самому небу. Казалось, он летит… А потом… Резкий удар головой о землю, виском об острый камень, темнота, чуть хрипловатый голос врача и чей-то надрывный плач. Удар не прошел бесследно – с тех пор началась жизнь во мраке, и  прогнозы были неутешительными – зрение не восстановится. Слепота. Это страшное слово ударило по голове тяжелым  тупым молотом, приглушило, оторвало, расщепило… С 9 лет началась новая жизнь – жизнь без солнца.
…Обычно, когда этот сон приходил к нему, подушка наутро оказывалась чуть влажной. Это был единственный момент его слабости, когда он, сильный, волевой и решительный человек, ничего не мог сделать со своим мокрым холодом на щеках.  Но сегодня все было не так: он остро чувствовал что-то, чего даже не мог объяснить словами, и  в этом была великая уверенность и сила, хотя и скребло холодком где-то слева под ребром.  Пес-поводырь Джим уткнулся холодным носом в ладонь – почувствовал, что хозяин неспокоен. Он встал. Уверенным шагом начал свой день – все действия давно были отработаны до автоматизма, да и квартира была оборудована соответствующим образом. Сделав все обычные утренние процедуры и позавтракав, он прошел в маленькую комнату, где стояла его верная подруга, его отрада и утешение – старая скрипка. Музыка давно стала спасением, он играл еще до того рокового падения, но тогда ему это казалось лишь баловством, несерьезным увлечением, ерундой. Как это обычно случается, после потери зрения стал действовать закон замещения – слух обострился, стал совершенней, а значит, музыка прочно заняла в его жизни главное место. Теперь она для него все – когда тяжелые мысли подходили вплотную, когда сил совсем не оставалось, когда не хотелось жить (а такое случилось всего один раз) – он брал скрипку. Может, потому он и выдержал, смог, научился жить со своим недугом. Он ненавидел, когда его жалели. Жалость – удел слабых, она – обратная сторона милостыни, тяжелая как бремя и унизительная. Никогда не жалуясь, принимая все как есть, он любил Жизнь, хотя иногда и срывался, но эти минутные срывы не могли подавить его великой негнущейся любви, не убивали его невероятного оптимизма. Сила духа, огромная воля и почти нечеловеческая закалка давно стали основными чертами его сильного характера – в свои 23, несмотря ни на что,  он добился многого. Закончил специальную школу, получил красный диплом престижного института, выступал на благотворительных концертах, помогал таким же, как он сам, любил прогулки и море. Он воспринимал все иначе, и это было его счастьем, его маленьким миром, который был гораздо светлее, чем мир многих из нас. Выросший на Юге, он больше всего любил Море. Оно  проходило сквозь него, он чувствовал, как древняя соль оседает в легких, принимал великую силу воды, пропуская ее через себя. Но еще  острее он ощущал солнце, то солнце, которое его глаза потеряли много лет назад, но он сохранил маленькое солнышко внутри себя, и грелся около него не только он сам, но и всегда щедро дарил его близким и родным. Все окружавшие его  -а их было ох как много, — говорили что таких удивительных и светлых людей почти не осталось, рядом с ним всегда тепло и уютно, надежно и спокойно.
Осень ощущал по-другому – тихое совершенство золотого  парка плавно входило во все его существо, наполняя гармонией и покоем; он всегда поднимал с земли падающие листья и кончиками пальцев, не переставая, перебирал их, вспоминал  цвет, вид, структуру, видел их такими же, как когда-то в детстве. За много лет палитра его внутреннего зрения расширилась, подключая воображение, тактильные ощущения, ароматы, он  учился понимать те предметы и вещи, которые не успел увидеть за свои короткие 7 лет. Впрочем, неправильно будет говорить, что осень он любил гораздо больше, чем другие времена года. Весной он слушал птиц, унимал радостное сердцебиение, протягивал усталые ладони весенним дождям. Зимой было труднее, он немного боялся вечеров и вьюги, но теплые звуки скрипки всегда растапливали холод, заполняя собой все пространство. Он любил каждый день, каждый миг, каждую секунду, боялся потерять мгновения… Многие друзья, у которых была роскошь видеть, завидовали иногда ему, слепому. Они просто видели, смотрели, порой глаза даже сковывали их, в то время как он просто чувствовал – и жизнь его была гораздо ярче. Он знал,  в чем секрет счастья, и был абсолютно счастлив, потому что ценил то, что имеет, и не гнался за иллюзиями. Он использовал все свои возможности, каждый день становился чуть-чуть лучше, просыпался  с невероятным желанием сделать хоть что-нибудь сегодня, не потерять этот день. У него была Душа, и он берег ее от плохих людей, от злых мыслей, не опускался до унизительной зависти, не гнался ни за кем, любил людей. Он чувствовал каждую секунду так же, как чувствовал море. Он любил.
  Мысли, как обычно, птицами бились в голове – сегодня важный концерт, потом запись в студии, потом… Что будет потом, он часто сам не знал – его день полон неожиданных поворотов. Джим радостно скулил, прыгал на задних лапах пока его хозяин обувал старые найки. Крепко зажав ошейник в руке, он похлопал пса по сильной спине- верный друг, самый нужный и понимающий. Они спустились по лестнице, вышли во двор. Он почувствовал тепло на щеке, оно нежно целовало его веснушки. Какой он сейчас? Как выглядит? В детстве был темненьким мальчишкой, совсем не рыжим, а веснушки почему-то россыпью сидели на скулах и щеках, мама всегда смеялась – солнышко в тебе живет. Как ты была права, Мама. Май цвел во дворе  и врывался в широко распахнутые окна. Цвели каштаны, пахло чем-то сладким и зеленым (он часто представлял, как связаны между собой цвета и запахи), старый кот что-то хулигански орал на крыше. Вдруг де-жавю – мысль ударилась в сердце, отпечаталась в сознании: «Если бы мне сказали, что это мой последний день – я был бы счастлив, что он именно такой». Джим тоскливо залаял, будто услышав это. Гравий под ногами весело хрустел, приближая идущих к оживленному перекрестку. Напевая, он шагал и радовался маю. Шум машин становился все ближе, все отчетливее звучал рядом. Его скрипка в старом футляре была в левой руке, он беспечно помахивал ей. В этот миг он услышал страшный скрежет – мир перевернулся, разогнался, понесся вниз, сбивая все под себя, растворился до  молекул, разорвался Хиросимой, забился в конвульсиях. Мозг, совершенно обескураженный, сбитый с толку растерянный, вдруг дал спазм, послал импульс к давно невидящим глазам, раскрыл их широко-широко, отразил в них безумие окружающего. Джим лаял, заходясь в бессильной злобе… А Он… Он видел… Все как тогда, в детстве – деревья, машины, все, что Он представлял себе в своем воображении. Он видел мир не больше минуты, но она тянулась долго, вечно, перекатывалась по пространству. Он улыбался и был счастлив как никогда. Последнее, что отразилось в медленно сужающихся зрачках – майское солнце. Его лучи освещали улыбку Очень Счастливого Человека.