- Я автор
- /
- Римма Блахова
- /
- БОЖИЙ ШУТ (Пляски смерти.Глава 2.)
БОЖИЙ ШУТ (Пляски смерти.Глава 2.)
ПЛЯСКИ СМЕРТИГлава 2
После похорон дочери и без того немощная Агафья слегла: ее бил озноб, мучили резкие боли в крестце, ломило конечности. Яшка укутал ее двумя старыми, лоскутными одеялами, а сверху еще полушубком накрыл ноги. Бабка все никак не могла согреться и трясущимися посиневшими губами шептала:
-Спасибо, тебе, Яшенька, что старуху доглядаешь. Дай Господь тебе здоровьюшка…Ты скотину – то — управил, родненький?!- по привычке беспокоилась она.
Получив утвердительное мычание, Агафья стонала и тяжело дыша, продолжала:
-Ох, за грехи наши страдания принимаем, ой сил нет, всю бочину изорвало, поясницу ломит, дергает, терпежа нет боле…
Вскоре по телу поползла красная сыпь, конечности тянуло судорогой , озноб сменился жаром.
Яшка подошел ближе, протянул какое-то питье в закопченной кружке…Агафья не раздумывая , с жадностью, громко глотая, выпила; ее мучила жажда. Яшка притащил с огорода капустных листьев, побурчал по — своему, обложил старуху ими, около двух часов, выделывая над ней безвестную, затейливую пляску.
По избе разнесся запах немытой плоти, соединяясь в зловонный букет с загаженным полом и помойным ведром.
Весь потный, добавляя в устоявшийся букет пахучести новые ноты, пышущего жаром тела, Яшка устало повалился навзничь, откинул голову и тяжело захрипел…
Через время он с трудом, помогая себе изодранными в кровь руками, поднялся.
Покачиваясь, подошел к старухе, вялые капустные листья сменил на свежие, приподнял ее голову и вновь дал питье. Агафья с трудом глотала, цепляясь слабыми руками за Яшку. Говорить она не могла, только отрешенно смотрела воспаленными, слезливыми глазами. Яшка уложил ее и вышел из избы.
Еще до этих страшных времен, как в деревне поселилась смерть, Яшка прослыл врачевателем людских недугов. Побормочет по своему над болящим, посмеется, поплачет в никуда, ниц упадет, полежит сколько нужно и выгонит немощный дух прочь . Откуда он появился в деревне никто точно не помнил, забрел случайно и полюбился люду своей добротой и безотказностью.
Постояв немного на дворе, Яшка побрел к небольшому домику на переулке. На этот раз ему повезло, Ксюша сидела на окне и ласково теребила за уши старую рыжую кошку. Прежде, чем она его заметила, он уже некоторое время, наблюдал за ее игрой, ничем не выдавая своего присутствия. Увидев его, девочка весело взвизгнула, радостно улыбнулась и прижалась вплотную к окну, неловко задев кошку ногой. Мурка испуганно фыркнула и бросилась прочь. Яшка тоже очень был рад встрече: доброжелательно мычал, широко улыбался, подпрыгивал на месте.
-Яся, Яся, гляди, гляди, — Ксюша показывала ему серый, засученный шерстяной клубок…
-Муйка, игала, Муйка…
-Яся, Яся,- постукивал белый, пухлый кулачок по стеклу, — у нас телок родился, Мишя…
Яшка счастливо улыбался, прижимался к стеклу и водил по нему своими разбитыми, заскорузлыми руками, стараясь погладить через него пальчики девчушки…
Шли дни, недели, а работа у Яшки все не убавлялась…
Как то на рассвете, крепко спящего Яшку разбудил звонкий лай Дымка, в который вплеталось редкое брехание старого Шарика ….Часто брякает железный засов, кто-то настойчиво дразнит собак, вызывая хозяев.
Яшка сполз с сеновала, наспех потирая глаза рукавом рубахи, и вприпрыжку побежал к калитке.
На улице, хоть глаз выколи – беспроглядная тьма, да осенняя стужа, жадно изъедающая оголенное, пригретое тело.
-Агафья, Агафья, просынайся, беда у нас, Яшку кликни.
За окном тускло мигнуло свечой; замелькали нечеткие очертания худого тела. Створки окна медленно аккуратно раскрылись, показалась Агафья, замотанная в теплую шерстяную шаль. После перенесенной болезни она была еще слаба и боялась застудиться.
-Кто там?! Чего нужно?! — глухо, спросонья, буркнула она.
-Агафья, Агафья, — торопился прокуренный низкий старческий голос, — Яшку кликни, сноха померла сегодня, да Кузьма Игнатов прибрался.
Яшка, уже стоя возле калитки, тяжело дыша, отрывисто и громко мычал: « Калын, и-ма, ми-и та-а…», — махал быстро руками и подпрыгивал на месте.
Семидесятилетний Федор неожиданно отшатнулся, отступил шаг назад, пристально посмотрел на него, и под бременем своего горя, будто разбуженным Яшкой , дал волю слезам.
Не сдерживаясь более и не скрывая своего отчаянного положения, он громко вскрикивал, отчаянно хватая и тряся Яшку. Темнота молча ежилась, тщательно прикрывая непозволительную мужицкую слабость.
Изгнав слезами печаль души своей старик, громко высморкался на землю, утер кулаком глаза и суетливо, увлекая Яшку за собой, засеменил, растворяясь в дымчатой мгле.
В этот раз Яшке было проще: ямы помогали копать родные, да и гробовщику немало подсобили , но к концу недели в Калиновке было еще три покойника и времени на отдых не было ни минуты.
Ведь он, этот полоумный деревенский дурачок был главный могильщик и все погребальные процессии происходили с его негласного руководства, и именно он, облюбовывал место для последнего пристанища… Деревенские боялись выходить на улицу, не говоря уже о погосте, но когда рядом появлялась эта высокая фигура в разодранной рубахе, со светящимися глазами и широкой улыбкой , становилось спокойнее, они твердо верили, что у Яшки договор со смертью. ….
На улице с каждым днем холодало, серое небо низко опустилось над прокаженной землей, мрачно гудело долгими, затяжными дождями. Стужа усиливалась, могучий ветер безжалостно рвал в клочья одежду и холодил кровь, услужливо поклоняясь загостившейся важной персоне. По селу праздно шествовала Смерть, держа высоко и победоносно кубок завоевателя, лениво потягивая из него печаль и горькие людские страдания. Ее длинная, просторная мантия, сотканная из тяжких немощей и горечей, волочилась по земле черным шлейфом, легко и изящно накрывая обреченный люд…
Великий Покров несколько преобразил унылую, измученную землю своим белым пуховым одеялом.Началось зазимье, через пару месяцев перешедшее в суровую зиму.
Вечерело. Сгорбленный усталый Яшка бредет с кладбища — сегодня еще двоих схоронил… ступая босыми ногами по комьям замерзшей земли, припорошенной снегом, он вдруг резко остановился, присел…На его большой ладони покрытой язвами, заполненными смешанной с кровью землей лежит мертвая, махонькая пташка. Яшка старается согреть ее своим горячим дыханием, прикрывает руками, бережно касается щекой – ничего не получается, она мертва.
«А ты, калын, калын…», — горячо рыдает Яшка, кладя птаху за пазуху.
Вечерние сумерки быстро разрастаясь, окутывают Калиновку темнотой. Ветер завел волчью песню, с силой треплет Яшкины волосы, тот не обращая на это никакого внимания, плетется знакомой дорогой к домику Ксюши. Вот и знакомая низенькая крыша, вот и маленькое мутное оконце...
Пристально вглядевшись в него, Яшка теряется, мечется … тело мгновенно холодеет, трясется и немеет… Он видит в тускло освещенном окне избы отчетливые голубые огоньки…они играют с ним: то светятся ярко, то слабеют, то совсем пропадают.
Дикая боль разорвала голову на куски, сердце бешено колотится, в безуспешной попытке выпрыгнуть наружу, тело отказывается подчиняться…Какая-то высшая сила завладев им не позволяет ему шевелиться, он даже не может вздохнуть, хватая открытым ртом поверхностный воздух. Ему разрешено только беззвучно созерцать страшную картину представленную его глазам…
Там Смерть….там Смерть….и она спокойно и легко бродит по дому. Он видит ее величественный силуэт: она то появляется, то пропадает в глубинах комнат… Вот она совсем рядом, ровно и спокойно, плывет на него, приближаясь к окну…. Тело наполняется тяжелым металлом, позвоночник натягивается струной, частая, не прекращающая дрожь усиливается, расползается повсюду и и колет его ледяным холодом. Ломит виски, мозг распадается на множество неровных, острых обломков и они кружатся вокруг, не в силах соединиться. Глаза наливаются кровью, давление в них растет, голову распирает изнутри неведомая сила …… и ….вот …предстает видение…Это О-н-а… таинственная грань загробного мира, грань запредельная и необъяснимая – это черная пасть преисподней.Она скалится и щерится на него, стараясь поглотить. Он видит это через пустыми глазницы Смерти, в короткие промежутки возвращаясь в себя, но кто-то поистине Великий выхватывает его вновь и бросает на одр Смерти, а она, все еще здесь , напротив, и сверлит его, поблескивая голубыми огоньками….Опять взлет и падение, вновь вернулся в себя….приоткрыл веки….Их разделяет только тонкое закопченное стекло…она еще ближе прижалась к окну, насмешливо изучает его. Он чувствует ледяное и смердящее дыхание… Он с силой набрал воздуха в грудь, но выдох оборвался, резанув сердце болью… В этот самый момент стекло лопнуло и ОНА, эта ЧЕРНАЯ ТВАРЬ с множеством кривящихся личин, придавила его своими мерзкими, когтистыми лапами… Теперь она над ним, в нем, он в ней, и нет никакой преграды … Все смешалось, закружилось в неистовой чертопляске, и он погружаясь все глубже и глубже, растворился в ней…
Очнувшись, Яшка с трудом открыл мутные глаза, попытался подняться — не получилось. Собрав последние силы, заставил себя кое — как привстать, передвигая непослушные ноги. Ему необходимо было попасть к Ксюше, во что бы то ни стало; что с ней, ей нужна его помощь … Продвижение было мучительным : ноги мозжит, они не слушаются; голова словно в тумане, виски продолжают пульсировать, тело ноет и ломит.
Придерживаясь за обшарпанные стены хаты руками, он приблизился к двери. Низкая дверь, обшитая когда-то давно старым войлоком, просела от ветхости и сырости и, приоткрывшись на небольшую щель, не пускает Яшку вовнутрь. Дергая обессиленными руками ее ржавую кривую ручку, он в отчаянии взревел и усилием воли, издавая воинственный клич «АААААААААА», продолжает наступление. Дверь держала оборону, отвечая противным лязгающим скрипом. Яшка упершись одной босой ступней о стену , изо — всех сил надрывая пупок, рванул ее на себя. Раз, еще раз… и вот, наконец-то, победа. Дверь громко скрипя, поддавшись напору настойчивых рук , противно шкрябая по полу, острым кривым углом, приоткрылась.
Яшка пригнув голову, пролез в небольшой проем, и с порога при тусклом освещении увидел на полу пугающее зрелище. Неподвижное тело Нюры, лежало полубоком внизу , руки распластались по сторонам; заострившийся белый мраморный нос чудно выделялся на измученном оспой лице: редкие розовые пятна которого переходили в пузырьки медно-красного цвета. Обильная сыпь, рассыпалась по всему телу, включая и голову, особенно были страшны открытые веки : распухшие и отвисшие вниз, напоминающие жабьи. На полу пятна харканья кровью, поваленная скамья, опрокинутое ведро, скинутая одежонка. Видимо смерть нанесла последний удар, именно в тот момент, когда Нюра в безуспешной попытке старалась схватить свой последний вздох, рот был широко открыт и перекошен …
Выйдя из темноты на свет Яшка не сразу увидел, что на груди у Нюры, неподвижно свернувшись калачом, подобрав под себя тонкие ножки в старых штанишках, лежит Ксюша, крепко обхватив маленькими ручонками шею матери.
Подскочив к ней, он резко схватил и прижал ее к себе.
«ААА-ты калын, калын…», — мычит Яшка, выпуская изо рта облачка пара в нетопленной избе. Девочку мучили корчи, все тело тряслось мелкой, частой дрожью, опухшие глаза смотрели испугано и дико — слез уже не было. Сбивчивое неровное дыхание прерывалось громкой икотой…Оказавшись в Яшкиных руках Ксюша истерично, прерывисто вскрикивала, едва шевеля пересохшими и искусанными в кровь губами « Мам-ка, ма-а-монька-а…открой глазо-о-оньки». После сильнейшего припадка перевозбуждения она провалилась в забытье.
Яшка завернул ее в шерстяное одеяло, сгреб в охапку и, торопясь, потащил к Агафье.
Отогревшись в жарко натопленной избе, обласканная теплыми старушечьими руками, Ксюша потихоньку приходила в себя. Поев лапши на курином бульоне, она перебирала бабкины ложки, играла сухожилием сырой куриной лапки: потянет за ниточку — лапка распустит острые коготки, отпустит - коготки сожмутся. Интересная и веселая забава.
Ранним утром, оставив под присмотром молодой соседки Ксюшу, Агафья, вместе с теткой Нюры, Сорочихой направилась в дом к покойнице. Натаскав и нагрев колодезной воды, бабы у самого порога в избу приступили к омовению тела Нюры. Разбередив вновь тоскующее сердце этим уже привычным ритуалом, Агафья тихо подвывая сокрушалась судьбой опустошенной деревни, вспоминала усопших родных, звучно воссылая упокоенные моления.Сорочиха, тут же, рядом, горько вторила ей….
Обрядив Нюру в кремовое платье, повязав голову платком, они вдвоем заволокли ее на скамью, застеленную соломой. Сверху ее покрыли узорницей, снятой с железной койки, ведь теперь она не пригодится.
Больше всего Агафью ужаснули открытые глаза покойницы.
— Да, что ж ты така -то ненасытная,- зло бурчала бабка, обращаясь незримо к смерти, — еще жертву высматриваешь?!!!
-Ой, Полина, гляди, гляди, — указывала она на Нюру, обращаясь к Сорочихе, — помяни меня, еще покойник будя.
-Чуешь землей несет.., тьма голосит, покойников просит, — утвердительно кивала Сорочиха, испуганно озираясь и косясь на черные трупные пятна на теле Нюры.
-Видать , все ж я приберусь, призовет и меня Господь к ответу, нас ведь и осталось всех по пальцам перечесть. И навзрыд, напевно заводила причитания, отмахивалась от Сорочихиных утешительных объятий.
Яшка тем временем, как всегда , пропадал на погосте: готовил яму к погребению. Разбив землю тяжелой пешней на деревянной рукоятке, Яшка умело продолжает дробить ее заступом, выгребая промерзшие комья.Орудия быстро тупились, приходилось править их точилом, разбивая, снова и снова , в кровь, и без того изуродованные руки. После смерти гробовщика Михалыча, людей приходилось хоронить завернутых в любое полотно, чего у кого было под рукой. Яшка до позднего вечера пробыл на кладбище и явился не один, а с белой козой, придерживая ее за длинные, изогнутые рога.
-Эх, ты, горемыка,- ласково приговаривала Агафья, поглаживая козу по спине.
-И чего, чего вертишься?! Чего брыкаешь?! – будто ожидая ответа, продолжала уговоры старуха, — нет больше твоей хозяюшки, сиротинка ты моя…, щас я тебе сенца дам. Постой, постой не дергайся.
Яшка отпер козу в сарай, где стояли две коровы, шесть баранов, да старая лошаденка. Агафья принесла целый навильник с сеном. Привели Ксюшу, которая обрадовавшись своей Зинке, с удовольствием наблюдала, как та торопливо уплетает хрустящее сено.
Истопив баню, Агафья силком погнала туда Яшку, который сопротивлялся и отрицательно мотал головой, но со старухой было бесполезно спорить.
-Ишь чего выдумал, промерз весь насквозь. Руки хоть отмочи, отпарь, да кости прогрей, родимый, — приговаривала она, снимая с Яшки грязную рванину.
-И чего полушубок скидываешь, это Никифора моего покойного, Сынка любимого. Ох-хо-хох, царство ему небесное, тоже как и ты здо-о-ровенный, как бык был, да что толку не пощадила и его проклятая.
Яшка упирался, отталкивал вещи, но Агафья вталкивала его в предбанник, а в бане уже было приготовлено два таза с теплой водой для его помывки.
Агафья знала, что Яшкину рубаху, нужно успеть постирать к утру, иначе все равно нацепит ее и уйдет именно в ней и старых заплатанных штанах. Сначала старуха не могла никак понять, как же он бедолажный бродит в такую стужу по снегу , в лохмотьях и босой; сердце сжималось от жалости. Но поняв, что обрядить Яшку в теплую одежду бессмысленно, она все же сумела долгими уговорами, приправленными щедрыми слезами надеть на Яшкины ноги обрезанные войлочные сапоги сына. Хотя он их скидывал и забывал надевать, но она настаивала и следила, боясь, что он заколеет. Да еще нацепила на него мужеву телогрейку на овчине.А потому, как на большее он не соглашался, не смотря ни на какие увещевания, успокоилась и свыклась. Единственное, что она могла сделать — это время от времени простирывать его белье, тут же сушить над печкой, чтобы поутру он его надел.
Отправив Яшку спать, уложила и Ксюшу. Ей нужно было успеть сварить кутью и яйца , да заправить борщ для завтрашних поминок. И самое важное сменить Сорочиху, которая вела ночное бдение над усопшей.
Покончив с хозяйственными делами, Агафья вооружившись вилами отправилась на край села к маленькой хатке. Ночью и даже днем в деревне стало находиться небезопасно. Повсюду шастали голодные своры одичавших собак, да и молва о лихоимцах, рассказанная ей матерью еще в детстве навсегда осела в ее памяти.
-Так надежнее, — сжав натруженными руками черешок вил, — заключила старуха и, подсвечивая себе керосинкой, отправилась в путь…
Погоревав на лавке возле покойницы до рассвета , старухи заканчивали последние приготовления Нюры в загробную жизнь. В руки вложили деревянный крест, прочли еще раз «За упокой», поголосили, как полагается, попеременно обнимая заплаканную Ксюшу, приведенную утром Яшкой.
Ровно в полдень заботливые руки баб завернули тело усопшей в простыни, оставив открытым лишь лицо. Яшка, как всегда, осторожно погрузил его на сани, запряженные старой худой кобылой, выступал впереди, придерживая вожжи руками, прокладывал нелегкий путь; траурная процессия понуро, тихим ходом плелась сзади.
На улице собачий холод, вьюга заводит, взвизгивая, свою заунывную песню, кружит затейливые хороводы, путает ноги, забрасывает глаза хлопьями снега. Старухи тяжело перебирая ногами часто спотыкаются, охают, на время прекращая и движения и причитания. Тогда где-то внутри шального многоголосья вьюги слышатся тихие жалобные аккорды детского голоска. Сильный порыв ветра, перехватывая дыхание, пытается пробраться под черное ветхое пальтишко Ксении, перевязанное крест накрест шерстяной Агафьиной шалью, треплет закатавшиеся шерстинки. Пимы с чужой ноги до колен, мешают ходьбе, увязая в снегу. Яшкины заботливые руки спасительно выдергивают ее из сугробов, попутно вызволяя оттуда же еще и обессиленных старух.
Наконец-то погост. Седая от изморози лошаденка, дыша белым паром, покорно остановилась возле могильной ямы. Яшка, прихрамывая, суетится возле саней: достал лопату, замотанную в мешковину, спрыгнул в яму, выкинул из нее налетевший снег. Сорочиха тяжело крякая, схватившись за поясницу, подает ему туда два мешка соломы. Застелив ею дно могилы, он растянул по ее краям ситцевое полотно и придавил его концы земельными комьями. Злобный вихрь прытко налетев на остатки соломы, подкинул их высоко вверх и тут же, мгновенно , лихо скинув вниз на людей, засыпая круговертью шелупни. Приходилось прищуриваться и протирать глаза руками.
Страшная опочивальня готова и ждет свою хозяйку – приспел прощальный час.
Яшка выбравшись из ямы, встал рядом с санями, старухи вновь завели причитку, утирая краями платков красные отмороженные лица. Ксюша стояла рядом, дрожала от пронизывающего ветра и постукивая друг о друга пимишками. Она пыталась немного согреться, топчась на месте: дула в обледенелые рукавицы, силясь хоть немного заставить шевелиться онемевшие пальцы. Лицо горело огнем, коленки посинели, а тело закостенело от холода; сил плакать уже не было. А безжалостная стихия угрожающе продолжала реветь и бушевать над беспомощным людом, дополняя тайную оргию смерти, и без того черными красками. Нагнувшись над лицом матери, приподнятая все теми же заботливыми руками Яшки, Ксюша слабыми губами прикоснулась к ледяному лбу, натужно проронила несколько слезинок, превратившихся в округлые стекляшки. И вымученным, надорванным голоском, совсем тихо прошептала: « Ма-моч-ка.…Ма-а-мочка ….»
Сорочиха обняв ее за плечи, громко рыдая, указала Яшке кивком головы — пора…
- Автор: Римма Блахова, опубликовано 03 ноября 2012
Комментарии