Лихое счастье

 -Русалка моя,  любимая, — ласково протянул Николай, любуясь тому,  как Катерина частым гребнем чешет свои длинные, густые волосы. «Выдумал еще…», — скромно улыбнулась она.
 -Катюшенька, моя милая, вот еще пару раз с бреднем схожу, рыбу продам, тогда и к свадьбе можно готовиться.
   Николай встал со стула,  и,  потирая свои шершавые от воды и ветра руки, подошел к Кате и крепко обнял ее. Она не возражала, потому,  как давным-давно поняла,  встречаясь с этим молодым рыбаком, что жить без него не может и готова хоть сейчас под венец бежать. 
   -Катюша, что это  ты плачешь?! — напряженно вглядывался в лицо невесты Николай.
-Нет не плачу, с чего ты взял?- удивленно спросила Катя. 
-Да вот слезинки у тебя возле глаз блестят. 
Катерина,  взяв небольшой осколок зеркала,  вдруг расхохоталась: «Да это же рыбья чешуя прилипла, я рыбу чистила на дворе». Теперь они  уже вместе весело смеялись, заигрывая друг с другом, беззаботно грезили о будущем счастье.
    Ранним утром Николай с Михаилом заводили бредень, нужно было его протащить по реке, они надеялись на богатый улов. Николай сильными, загорелыми руками подкатил штаны, заправил  внутрь рубаху, он не мог знать и видеть,  что в тени прибрежных кустов, за ним зорко следят  Настасьины глаза, жадно поглощая его развитое тело. Он громко покрикивал на нерасторопного Мишку: «Ну что ты стоишь, как олух, оглох что ли?! Мишка заводи…».
   Настасья, молодая баба лет двадцати семи, рано овдовев, и не успев нажить детей, жила недалеко от реки в саманном домишке.  Работая в совхозе дояркой, она была излюбленной темой в разговорах пьяных мужиков.
-Вот бы к Настасье  поближе… баба при теле, ладная, да работящая. Как думаете не обидит…, — пошло выругавшись,  Санька Чернов, сплюнул набежавшую слюну.
-А тебе — то чего нужно от ней, у тебя жинка имеется?, — хихикнул Семеныч, скидывая пепел с почти истлевшей папиросы.
-А что жинка?! Жинка не помеха, эх, кабы я её оседлал…, — крикнул возбужденно Санька.
— Такая баба пропадает…эх, — сплюнув сквозь зубы, сожалел он.
-Прям так и пропадает?! — ехидно усмехнулся Гришка Молотов.
-Вот так и пропадает…, — уже раздосадовано, внутрь себя,  буркнул Санька.
-И чего дура нашла в этом сосунке, — сплюнув еще раз через зубы, Санька потянулся к стакану.
-Твоя правда, Санька,  мать её перемать, — поддержал Семеныч. – Ей бы мужика хорошего хозяина доброго, а она всё туда же с Кольки глаз не сводит. Все бабы ду-у-ры, так и есть ду-у-ры. Вот за это и выпьем, — предложил молчаливый Пашка, тут же послышался громкий стук граненных стаканов, грех за такое не выпить.
   Вечерело. Небо затянуло непроглядной черной пеленой, поднялся сильный, пронизывающий ветер, с земли потянуло холодом,  где — то вдали слышались раскаты грома. 
-Вот так лето, вот так жара, — кричал Николай Михаилу, стараясь быть услышанным. Ледяные волны с силой обрушивались на мокрые спины и головы мужчин, заглушая их голоса. Николай был злой и раздраженный, надежда на богатый улов не оправдалась, им попалось несколько мелких рыбешек, две щуки и десяток лещей.
   На берег выбрались, когда было совсем темно. На ощупь,  скрутили бредень, уставшие, продрогшие до костей, сидели на берегу, еле переводя дух.
   Над головой сверкало и гремело, начался сильный ливень; нужно было торопиться:  гроза разыгралась не на шутку. 
   Вдруг, словно из — под земли,  появилось и замелькало в темноте, подсвеченной керосиновой лампой, белое платье- это была Настасья. 
— Здрасьте…, — приветливый голос звучал одобрительно, слегка дрожа, — Вот так ливень, давно такого не было, чего встали бегом ко мне, что же вам под дождем мокнуть. Замерзли наверное совсем?! Конечно,  замерзли. Ну,  скорее-  скорее, пошли, — поторапливала она,   разговаривая сама с собой, задавала и тут же утвердительно отвечала на вопросы.
    В хате тепло и уютно, на окнах белые ситцевые занавески, большая железная кровать, без единой складочки, заправлена вышитым покрывалом, а сверху на нем стоят, как большие мучные мешки — разноцветные подушки.
  Усадив гостей за стол, хозяйка стала суетливо стаскивать все, что было съестного: картошку в котелке, соленые огурцы, жареное сало,  и, конечно, бутыль самогона.
-Для сугрева, — заключила она.
  Гости вначале, вежливо отказывались, говорили, что пора идти, но Настасья никаких возражений не принимала. 
-Уж вы не побрезгуйте, родимые, — щебетала она, расставляя три рюмки.- Ладно и я с вами одну выпью, уж больно озябла я.
   После домашнего тепла, пропущенного самогона и гостеприимства хозяйки настроение приподнялось, кровь разгорячено закипела в молодых телах, язык ожил, а мысли о неудачном улове все реже и реже посещали захмелевшие головы.
  Мишка, хорошо набравшись, вырубился тут же за столом, Николай с Настасьей отволокли его на лавку в сенях.
-Пущай полежит, воздух свежий здесь, полегчает, — заключила хозяйка.
   Вернувшись за стол, Николай под уговоры Настасьи выпил еще пару рюмок, и слабо понимал, что происходит вокруг. Он только смутно видел, как Настасья сняла с себя платье, потянувшись всем телом к нему, села ему на колени, впилась в губы так, что перехватило дыхание… дальше все вокруг закружилось, и даже кот на стуле,  подумалось ему, и он провалился в туман.
    Пробуждение было мучительно: голову раскалывало на куски, во рту пересохло, все тело ныло и болело. Повернув голову влево,  он обомлел, не поверив своим глазам.
-Это сон, нет, это не правда, — отчаянно шептал он; рядом, обняв его шею своей рукой на груди спала Настасья. Теперь он всем телом почувствовал её горячую, липкую кожу. Резко отбросив её в сторону, он схватил себя за голову,  всё еще не веря себе, кричал,
-Нет, это сон, нет, нет, нет…  Настасья, хотела было погладить  его по макушке, но он резко отбросил её руку, схватил свои вещи, наспех оделся и выбежал прочь.
    На улице свежо ..., прижавшись к забору спиной, на корточках курит Мишка.
-Ты это …, — стыдливо начал Николай.- Смотри не взболтни   кому…». 
-Так я что…, — затягиваясь, ухмыльнулся Мишка.- Поди все ужо знают… 
-Как? Откуда? – взволнованно, трясущимися руками, прикуривая папиросу, спрашивал Николай.
  -Так вчера такой ураган был с ливнем, — нас мужики искали,  думали,  мы с реки не вернулись… В этот момент Николай раскаленным, как угли мозгом, понимал только одно: -Это конец, конец всему, конец его жизни.
   Через месяц в деревне было  только два громких события, о которых судачили все, от мала, до велика: Настасья нагуляв от Кольки ребенка хочет женить его на себе, второе –пропавшую три дня назад Катерину, нашли рыбаки, ее тело прибило к берегу.
     Прошло семь лет….Потихоньку стали стираться и забываться в памяти людской страшные события,  произошедшие в Линевке. Все встало на свои места, и жизнь потекла привычно тихо и монотонно.  
    У Николая и Настасьи растет дочь – красавица, Анюта; смышленая и добрая девчушка. Помогает дома по хозяйству: и корову сумеет подоить, и на стол соберет, и полы перемоет. Души не чает отец в ней, везде с собой таскает.
   Вот только что-то странное стало происходить с его любимицей: кричит по ночам, пугая родителей. Говорит кто-то зовет  ее, играть кличет. Чего только не делали, и к бабкам водили, и водичкой святой поили и травки наговаривали — ничего не помогает, как ночь кричит Анюта, или смеется безудержно, да так, что дух захватывает.
   Как-то Настасья напекла блинов, булок, в местном сельпо конфет купила.
-Пойдем, — говорит Анюта, — на кладбище  бабушку Ефросинью помянем.
   Пришли, посидели, помянули, у Господа царствия небесного попросили. Настасья калиточку к оградке проволочкой приматывала, а Анютка  вперед побежала, не уследишь и не угонишься за ней. Вышла Настасья за кладбищенский забор, смотрит, нет Анютки.
-Анюта, Анюта, доченька, где ты?!- кричит она испуганно.
-Здесь я, мама-а-а»,-слышится вдалеке голос девочки, чуть позади кладбища.
-Ах, ты, егоза, и чего туда убежала-а-а?!
-Мама, мама,- кричит испуганно Анюта,- вот она та тетя-я-я, которая меня с собой зовет, это она.
   Похолодело у Настасьи в груди, сердце зашлось, подойдя ближе к могильному холму увидела она снимок Катерины — красивая, молодая, улыбается,  волосы распущены, и будто живая смотрит, так и сверлит глазами насквозь. Не по себе стало Настасье, волосы поднялись дыбом, кожа гусьей сделалась.
-Пошли, дочка, домой, -тихо шепчет она.
-Мама, мама, а еще она мокрая какая-то и холодная, когда ко мне прижимается…Мама, мама, я правду говорю, это она-а-а.
-Молчи, Аня,- голос Настасьи обрывается,- не выдумывай. 
   Вечером начался ливень, со страшной грозой…
   В эту ночь Настасья не спала вовсе, прислушивалась, проверяла, все ли спокойно в комнате дочери. Это была, пожалуй, единственная ночь, когда девочка не плакала и не кричала. 
-Слава Богу, все хорошо, — расслабившись, засыпала Настасья.
    На рассвете не человеческий крик мужа разбудил ее, он кричал из комнаты дочери.
    Прибежав туда, она увидела ошалевшего от горя Николая; он держал на руках безжизненное тело Анюты. На ее лице, прямо под глазами, было несколько рыбьих чешуек, которые походили на слезы… По голове, словно обухом ударили.
-Сегодня, 6 июля, последний день русалочьей недели, перед Иваном Купалой, -точно такое же она видела вчера, на могильной табличке Катерины, — защекотала, проклятая, защекотала….до смерти…., — бессильно упав на пол зарыдала она.
    В этот момент раздался  оглушительный удар грома, перепуганная насмерть Настасья, торопливо перекрестилась.  Взглянув  на лицо дочери, она увидела, поразительно схожую улыбку — это была улыбка Катерины, улыбка русалки, которая навсегда унесла ее счастье.