Крылья

КРЫЛЬЯ

роман

Исайа ответил «Я не слыхал Бога ушами и не видел глазами, но чувства мои
обрели бесконечность во всем, и я уверовал и остаюсь убежденным, что
голос искреннего гнева есть глас Божий. Я не думал о последствиях, но
написал книгу».

Уильям Блейк. «Бракосочетание Рая и Ада».

Я знаю только одно отношение к великим задачам – игру, как признак
величия это есть существенное условие.

Ф.Ницше. «Ессе Номо».

Е-2

Глава 1

Саша Кровлей родился в середине лета, в день Солнца и в месяц Солнца, в
год Великого Катаклизма – 5-го июля 1992 года. Он пришел в этот мир в
восемь часов вечера, в час Луны и растущая Луна, повитуха колдовства,
наблюдала его рождение.

Первые пять лет жизни Сашуни были совершенно безмятежными. Его родителя,
университетские преподаватели и очень молодые люди, сами еще почти дети,
понятия не имели, как обращаться с ребенком. Но души в нем не чаяли.
Выйдя из младенческого возраста, Сашуня большую часть времени проводил
один. Завалив ребенка книжками, фруктами и шоколадом, папа с мамой
оставляли его перед включенным телевизором, увлеченно окунаясь в мир
аудиторий, библиотек, картинных галерей и студенческих тусовок. Но уже
когда они им занимались, то это имело характер «мозгового штурма» -
чтение, счет, французский язык, хатха-йога, музыка, компьютер, икэбана,
гимнастика, шахматы, «Сексология для самых маленьких» - пока Сашуня не
начинал валиться с ног, и его относили в постель.

К пяти годам он свободно читал по-русски, по-украински и по-английски,
решал несложные алгебраические уравнения, бегло говорил по-французски,
играл пьесы на фортепиано и пять раз делал подъем переворотом на
перекладине. Он был на редкость красивым и изящным ребенком, его
постоянно принимали за девочку, особенно, когда мама, развлечения ради,
подвязывала ленточкой на затылке его длинные, волнистые волосы.

И он совершенно не ориентировался ни в мире детей, ни в мире взрослых. У
него не было бабушек, дедушек, тетушек, двоюродных сестер и братьев. Он
не ходил в детский сад, не играл во дворе, и уж конечно его не брали на
дискотеки и вечеринки с алкоголем. Его друзьями были Сумасшедший
Болванщик, Гусениц и Червовая Королева из психоделических картин Диснея,
которые обожала его мать, герои древнегреческих мифов, из богато
иллюстрированных книг отца, Роден, Микеланджело и Боттичелли – в доме
имелось огромное количество репродукций из всех музеев мира. Он не знал
совершенно, о чем говорить ему с изредка возникающими приятелями
родителей, но мог часами беседовать с Дионисом, Афродитой Пенорожденной
или грезить о том, какие сны видит Спящий Гермафродит. Он был умницей,
веселым и открытым ребенком, но на людей с улицы производил впечатление
слегка отстающего в умственном развитии. Родители же, радуясь его
крепкому здоровью, его успехам в музыке, языках, математике и спорте,
ничего особенного не замечали.

Возможно, со временем, по мере роста под влиянием школы и улицы все бы
постепенно и выправилось. Возможно, Саша и не стал бы Эйнштейном,
Моцартом или Леонардо да Винчи. Но у него были все шансы влиться в
социум, адаптироваться, найти применение своим талантам и стать
полноценным членом общества. Но через десять дней после Сашиного пятого
дня рождения его родители, на недельку оставив его под присмотром
двоюродной и полу знакомой бабки, с энтузиазмом отправились самолетом на
Алтай, в паломничество к какому-то мистическому месту и больше уже не
вернулись никогда, с высоты в одиннадцать тысяч метров, мистически
окропив своей кровью и землю, и все Сашино будущее.

Гибкая психика пятилетнего ребенка не сломалась от удара об алтайский
камень реактивного Ту-154, бабка, явившаяся единственной родственницей и
наследницей погибших, продала их городскую квартиру со всем имуществом
и, получив солидную компенсацию от авиакомпании и властей, оказалась
вполне обеспеченной опекуншей маленького Саши. Материальных проблем не
предвиделось. Проблемы, однако, были с самой бабкой. Эта 78-летняя
женщина, никогда не бывшая замужем и почти никогда не выезжавшая из
своего села, производила впечатление очень сухой, очень трезвомыслящей,
очень рациональной, очень себе на уме и очень строгой старухи, крепкой,
как дубовый корень. Она персонально и по полной программе исполнила все
формальности, связанные с похоронами, наследством и опекунством, она не
упустила ни единой копейки, торгуясь за реализуемое имущество, она
говорила короткими, резкими фразами, успевала везде и делала все как
надо, и под всем этим трезвомыслием крылось неявное, но черное и
окончательное безумие.

Глава 2

Село находилось в каких-нибудь тридцати километрах от города и в
каких-нибудь пятнадцати километрах от оживленной трассы, но смахивало на
грубо сработанные декорации к фильму ужасов из жизни 17-го века. Не
очень давно оно еще находилось на краю леса, но никем не сдерживаемая и
не обихаживаемая растительность наступала в то время, как вымирало село
и теперь оно стояло посреди чахлой поросли из больных, корявых или
полузасохших деревьев. Подпочвенные воды здесь близко подходили к
поверхности земли и в лучшие времена, по этому поводу проводились
дренажные работы, но уже лет двадцать этим никто не занимался и половина
домов стояла на болоте. Дома были частью деревянные, частью саманными,
крыты камышом или древней, пористой черепицей, почти все – пустые, над
колодцами торчали полусгнившие «журавли», совершенно не типичные для
этой местности.

И в лучшие времена здесь никто ничего не слышал о газе, водопроводе и
канализации, бил один телефон в закрытой давно уже конторе. Но
бесполезные его провода, вместе с линией электропередачи, оборвало пару
лет назад снегопадом, повалившим, заодно и ветхие столбы – остальное
доделали охотники за металлом и теперь, оставшиеся в живых старики, у
которых не было ни сил, ни средств достучаться до нищего районного
начальства, освещали свои убогие жилища старинными лампами, заправляя их
самодельным подсолнечным маслом.

Первое, что сделала бабка, доставив чистенького, кудрявого Сашуню к
месту его нового жительства, это переодела его в свою старую ночную
рубаху, кое-как ушив ее у плеч и обрезав подол. – Нечего штаны и трусы
мазать, - сказала она, - Мыла нет, стирального порошка нет. – В этой
рубахе Саше суждено было проходить ближайшие два с половиной года. Той
же ночью, таясь и озираясь, бабка закопала в огороде банку с деньгами и
больше никогда уже о ней не вспомнила.

Саша был слегка подавлен, но это быстро прошло – он и вполовину не
осознавал весь ужас своего положения. Стояла теплая, солнечная осень, в
лесу созрели грибы-ягоды, в брошенных садах было полно сладчайшего
винограда да и вообще, исследовать развалины оказалось чрезвычайно
интересно. Для ребенка, который и по улицам-то родного города в
сопровождении родителей ходил нечасто, но зато был знаком с
приключениями хитроумного Одиссея и Бетмена, это был воистину новый мир,
блистающий и прекрасный, за каждым поворотом заросшей лопухами тропинки,
с каждым лучом нового солнца нового дня открывающий для него свои
восхитительные тайны.

Бабка почти не обращала на него внимания, но каждое утро он получал
кружку козьего молока с домашним хлебом, днем – миску борща и миску
вареной картошки, вечером – то же молоко и хлеб, пища была простой и
однообразной, но здоровой, регулярной и вдоволь. Раз в неделю бабка
грела воду и стирала его рубашку, после чего он купался в той же
хозяйственно-мыльной воде, а затем, пока рубашка высыхала над печкой,
бродил по двору в выданных на время бабкиных рейтузах и наблюдал жизнь
домашних тварей, если было тепло, а если было холодно, то сидел на
кровати, закутавшись в одеяло, и разбирал мудреную кириллицу бабкиной
Библии.

Он был привычен к одиночеству и любил его, воспоминания о родителях не
часто овевали его тихой грустью - без горечи, без привкуса слез, но кто
его знает, как обернулись бы дела холодной, мрачной зимой и в четырех
стенах, наедине с сумасшедшей бабкой, если бы он не нашел клад.

Клад представлял собой кучу разномастной и частично подпорченной
непогодой литературы, сваленной на чердаке одного из заброшенных домов.
Здесь были: подшивка французских порнографических журналов за 1935-й –
1937-й годы, журналы «Наука и жизнь» за 1969-й – 1974-й годы,
разрозненные тома из собраний сочинений Жюля Верна, де Сада, Флобера,
Бунина, Мирбо, Дельтея, Бальзака, Клода Феррера, де Мюссе – разных
французских издательств, вышедшие в период с 1927-го по 1938-й годы,
«Тарзан Великолепный» Эдгара Берроуза, издательства «А.Ф.Маркс»,
напечатанный в 1924-м году в Петрограде, кипа брошюрок «Религiи и тайныя
ученiя Востока», некоего Iога Рамачараки, Книгоиздательства «Новый
ЧеловЪеъ», СПб, за 1914-й год, четыре роскошных альбома в муаровых
переплетах с видами Лангедока и Прованса, перемежающихся со старинными,
нежно-жемчужными порнографическими открытками, бульварная серия «Дети
черного Дракона», напечатанная издательством «Рабочая Москва» в 1925-м
году, «Тибетская Книга Мертвых» с комментариями Юнга, вышедшая в Лондоне
в 1927-м году, четыре тома «Большой Советской Энциклопедии», несколько
книжек Эдгара По, Амброза Бирса и Густава Мейринка, изданных в 20-е годы
в Нью-Йорке, с надписями «Советскому народу – от американского народа» и
множеством бело-лиловых печатей каких-то уполномоченных, французское
издание «Романа с кокаином», «1001 ночь» советского академического
издания 1947-го года в двух томах, десяток Госиздатовских брошюрок из
серии «Революция и Гражданская война в описаниях белогвардейцев» за
1927-й год, «Искусство мастурбации» неизвестного французского автора,
«100 приемов самозащиты» с полуоторванной обложкой и без выходных
данных, но с уцелевшей надписью, - «Будьте осторожны! Только прямая
угроза Вашей жизни оправдывает переломы и увечья, нанесенные с помощью
этих приемов». «Новый Альбертъ или секреты, почерпнутые изъ новЪйшихъ
открытiй, - Медицинскiе, Химическiе, Ботаническiе, экономическiе и
другiе», в переводе с французского, изданном в московской
Университетской Типографии, иждивением Любия, Гария и Попова, а 1805-м
году, пиратское издание книжки какого-то Лихваренко, под названием
«Последнее путешествие Клингзора», монументальный двухкирпичный труд «Le
Diable au XIXsiecLe» доктора Батайля и полтора десятка школьных
учебников по химии, русскому языку, математике, физике и биологии. Все
это богатство было густо пересыпано паршивыми порнографическими
фотографиями из числа тех, которыми во времена оны торговали немые в
электричках.

Постепенно и с некоторыми интуитивными опасениями, Саша начал
перетаскивать богатства домой. Опасения его оказались не напрасными,
бабка, в конце концов, сожгла в печке большую часть «Науки и жизни» и
почти всего «Черного Дракона», но к тому времени Саша уже успел их
одолеть. Она также помяла в пальцах плотные страницы альбомов, она даже
сунула нос к нежнейшим, теневым прелестям французских красавиц, но,
будучи не в состоянии ничего разобрать подслеповатыми глазами в
постоянном зимнем полумраке хаты, освещенном лишь огнем очага, с
презрением отбросила альбомы прочь, вследствие жесткости и общей
непригодности для специфических бытовых нужд.

Саше и в голову не приходило, что порнокартинки могут быть расценены
кем-то, как грязные и неприличные, собственно, он и слова-то эти никак
не связывал с обнаженным телом – папа с мамой позаботились об этом, для
него не было тайн ни в женской, ни в мужской анатомии, ни в отношениях
между полами, он не делал различия между порноискусством и творениями
Фиделя, Родена или Боттичелли. Очень удивился бы случайный путник,
заглянув в крохотную Сашину спальню и увидев над его спартанской
кроватью изображение роскошной, обнаженной девицы из французского
журнала – девица напоминала Саше его подругу детства, Афродиту
Пенорожденную. Но никаких путников не было, никто не приходил и не
приезжал в это Богом и людьми забыто село, покрытое то белым снегом, как
новым саваном, то снегом грязным, как саваном, гниющим на позабытом
трупе.

Но все кончается, закончилась зима, и Саша впервые в жизни увидел живых
журавлей. Собственно, зима и не была такой уж страшной, дров было полно,
за ними даже не надо было ходить в лес, в бабкином дворе не умещалась
гора досок, собранных ею, с поваленных окрестных заборов, еды было
вдоволь, даже старый и беззубый дворовый пес питался козьим молоком, с
добавленным туда маслом, Саша заметно подрос и даже несколько располнел,
у него появилась привычка завязывать свои длинные волосы шнурком на
затылке, чтобы не падали на глаза во время чтения и в своей, ставшей
коротковатой ночной тунике и латаных валенках на босу ногу, он напоминал
то ли аккадийского пастушка, то ли деревенскую девочку, весело и радуясь
весеннему солнцу, снующую по двору, по хозяйственным надобностям. Бабка
же абсолютно не изменилась, она была совершенно такой же, что и девять
месяцев назад и казалось, что и через 90 лет она будет все так же
торчать в углу между домом и козьим сараем, в том же платье, в том же
платке, в тех же раздолбанных туфлях и бубнить себе под нос, и
жестикулировать, беседуя то ли сама с собой, то ли с козой, то ли с
только ей видимыми существами.

Впрочем, за эту зиму Саша тоже приобрел привычку разговаривать сам с
собой. Разумеется, он не мог читать Мирбо или де Сада, но кое-что из
Жюля Верна, кое-что из Эдгара По и французские журналы мог. В процессе
чтения он обнаружил, что способен воспринять примерно треть страницы
сразу. Но при этом возникли трудности с проговариванием, он начинал
забывать, как произносятся те или иные фонемы. Тогда он начал читать
вслух и повторять прочитанные тексты по памяти, просто для развлечения.
Забавные, наверное, разыгрывались сцены долгими зимними вечерами в
заваленной снегами хате – бабка, бубнящая у печи «Отче наш» и Сашуня,
декламирующий пересыпанные галльскими скабрезностями пассажи из
порножурнала.

Весна вступила в свои права, а затем и лето. Все больше и больше времени
проводил Саша в лесу, всматриваясь, вслушиваясь в тайную жизнь вовне и в
тайную жизнь в себе. Все глубже тонули в прошлом лица родителей, шум
большого города, многоголосица телепрограмм. Не чувствуя, не понимая, не
осознавая, Саша все дальше и дальше уходил от людей, которые не были ему
нужны. Он не успел войти в человеческое общежитие, когда оказался
насильственно отброшенным от его двери и теперь не ощущал никакой
потери, ему нечего было терять. Все ближе и ближе подходил он к самому
себе, экстерном преодолевая путь, на который другим людям требуется вся
жизнь, входя во зрелость прямо из младенчества, без детства, без
отрочества, без юности, все явственнее прозревая то тайное лицо, на
которое другим людям лишь мельком удается бросить взгляд на пороге
смерти.

Минул его шестой день рождения, он его просто не заметил, ровно, как и
бабка, плавающая в аквариуме своего безумия. Приперся какой-то древний
дед из числа соседствующих живых мертвецов и, опираясь на клюку, щуря
полуслепые глаза, спросил, - Ты чья, девочка?

Разумеется, Саша знал, что он – мальчик. Но вокруг него не существовало
никаких стимулов, которые могли бы кондиционировать его половую роль.
Стараниями родителей он был напрочь лишен обычного для ребенка
сексуального любопытства, связанного с сексуальными запретами, на основе
которого и формируется половое самосознание. Эмоционально он не ощущал
себя ни мальчиком, ни девочкой, а просто – Сашей, Сашуней. Притом, его
половой аппарат развивался вполне нормально, но ему не удавалось
идентифицировать физиологические его проявления, как сексуальные.
Рассматривая картинки в альбомах, он получал удовольствие, но никак не
связывал его с сексом. В свое время ему было так же приятно смотреть на
маму, стоящую под душем, от нее исходило тепло, любовь, она была
красивой и доброй. Глядя на свой член, он точно знал, что такая же
штука, только побольше, была и у папы, но совсем не был уверен, что дед,
назвавший его девочкой, имеет такую же. Будучи знаком с «Сексологией для
самых маленьких», он знал, что мужские и женские органы связаны с
деторождением, но никто никогда не говорил ему, что они еще и доставляют
удовольствие.

В заброшенном лесу, в нескольких километрах от города, корчащегося в
судорогах похоти, страха и жадности, существо, пришедшее в мир для
любви, в играх с самим собой приобретало черты демона, теряя свою
человечность.

Глава 3

В это лето Саша открыл для себя две стихии – водную и воздушную. Он
всегда любил воду, любил купаться, но никогда в жизни не видел не только
больших водных пространств, но даже и просто естественных водоемов. В
лесу же он обнаружил заросшее камышами озерцо с чистой водой и мягким
песчаным дном, которое было океаном по сравнению с бабкиным корытом.
Впервые он обнаружил, что вода имеет запах и цвет, что она имеет тело,
что она – живая и дает жизнь множеству живых существ. Плавать и
задерживать дыхание под водой его обучили еще в младенческом возрасте,
сначала в ванне, потом в бассейне – раньше, чем ходить. Он вспомнил все
известные ему стили плавания и изобрел новые, он открыл эмпирически, что
можно достичь самого глубокого места, там, где вода, как черное стекло и
со дна бьют ледяные ручьи, если перед этим долго и глубоко подышать, а,
вынырнув на поверхность и вдохнув, ощутить все ранее ускользавшие
оттенки запаха воды, он понял, что нет ничего страшного, если вода
попадает внутрь тела, достаточно просто резко согнуться, выдыхая и
ударить себя обоими кулаками в грудь, тогда вода выплеснется из горла,
вот и все, он обнаружил, что небольшую рыбу, оказывается, можно ловить
руками, как кузнечиков, если прижать ее ко дну сложенными горстью
ладонями, что ее можно есть сырой и даже живой, обдирая чешую вместе с
кожей и это очень вкусно, он обнаружил, что если утка срывается с мести
и, панически крякая, ломится сквозь камыши прочь, но не становится на
крыло, а присаживается невдалеке – значит где-то рядом гнездо с яйцами
или нежными, попискивающими утятами. Быстро и не осознавая этого он стал
охотником, безжалостным и искусным, как хищное животное, он видел, как
щука хватает окунька, как уж заглатывает лягушку, как ястреб бьет утку
влет, он никогда не видел Хрюшу, не слышал говорящих котят или поющих
белочек – он воспринимал мир таким, каков он есть, но никогда не
приходило ему в голову ни разорить гнездо, вместо того, чтобы съесть
одно яйцо, ни заготовить рыбу впрок, чтобы угостить ею бабушку.

Наплававшись вдоволь, он любил лежать на теплом песке, почитывая
брошюрки Iога Рамачараки. Родители познакомили его с хатхо-йогой в
четыре года, он уже умел завязывать свое гибкое тело всевозможными
узлами, но в одной из книжек он нашел описание ранее неизвестного ему
упражнения в глубоком дыхании и начал практиковать его из любопытства.

Дышать свежим, пахнущим водой озерным воздухом было легко и приятно, он
сам и почти без усилий вливался в легкие, Саша расслабился, Саша почти
задремал под мерный ритм внутреннего метронома, отсчитывая длину вдоха,
выдоха и задержки дыхания легким постукиванием пальцев по груди. Время
перестало существовать и вдруг – перестало существовать и тело. Саша в
панике дернулся – мысленно, потому, что дергаться было нечем. В
следующее мгновение его ужас возрос до высшей точки потому, что тело
вернулось, но – чужое, живущее по своим законам. Пальцы его рук и ног
скрючились, как когти, лицо перекосила гримаса. Это длилось несколько
длинных, кошмарных мгновений, затем судорога прошла, и тело стало
наливаться теплом и блаженным, электрическим гудением. Никогда за всю
свою короткую жизнь Саша не ощущал такого наслаждения. Несколько мешал
только внезапно возникший, сильный позыв к мочеиспусканию и, не в силах
сдерживаться, он обмочился, но это не имело уже никакого значения. По
телу проходили волны незнакомой энергии – как теплая, наэлектризованная
вода, волосы на нем встали дыбом. Если существовал рай – то это был рай.

Потом все прошло, но осталось ощущение необыкновенной бодрости и
ясности, как будто каждая клетка его организма оказалась промытой и
обновленной потоком неведомой силы.

Глава 4

Этот восхитительный опыт настолько захватил Сашу, что он начал
предаваться ему снова и снова со всем рвением неофита, по несколько
часов в день. Однако через некоторое время он с разочарованием
обнаружил, что ожидаемое наслаждение теряет свою интенсивность. Оно
становилось все меньше и слабее, пока не перестало возникать вообще.
Тогда, резонно рассудив, что для возвращения в рай требуется большее
количество воздуха или того, что в нем содержалось, он оставил медленное
дыхание с задержками и перешел к быстрому и яростному – во всю грудь,
жадно и нетерпеливо, стараясь догнать ускользающее блаженство. Он еще не
знал, что уже начал учиться тому, что старые дороги, закончившись,
заканчиваются навсегда, а новые дороги – ведут к новым местам. Яростное
дыхание рождало ярость, а не блаженство и новая дорога привела его в
джунгли, а не в райский сад.

Сила обернулась к нему темной своей стороной, он начал ощущать мощные
приливы агрессии, ему казалось, что он может сшибать деревья плечом, и
часто ему хотелось убить бабку. В таком состоянии он срывался с места и
бегал по лесу, голый, со вставшими дыбом волосами, визжа от
переполнявшего его мрачного восторга, сшибая кулаками сухие ветки, и
очень ему повезло, что он ни разу никого не встретил на своем пути,
хотя, возможно, повезло тому, кто не встретил его – ему было шесть лет,
и он весил 32 килограмма, но рысь весит меньше и способна убить
человека.

После таких пробежек он долго плавал, а потом лежал, отдыхая, на песке.
У него хватало ума осознать, что эти вспышки связаны с глубоким
дыханием, они не являются проявлением его внутренней сущности, они
ненормальны, опасны и могут привести к беде. Но, все равно, ему
нравилось.

В один из таких дыхательных сеансов к нему пришло видение, он ощутил
себя сражающимся с огромным крокодилом и победил его, он сломал ему
челюсти, он разорвал его тело на куски и разбросал на все четыре стороны
света, он расценил это видение, как сон, но оно оставило в нем ощущение
собственной силы и власти.

Глава 5

Лето прошло – Саша сильно вырос, никто бы не смог опознать в этом
стройном, длинноволосом подростке мальчика на седьмом году жизни, а
осень принесла ему очередной подарок, каких много еще будет на его пути.

Собирая грибы, он вышел на густо заросшую изумрудно-зеленой травой
полянку, посреди которой из кучи замшелых камней сочился ручеек. В
ручейке лежала шина от грузовика и водочная бутылка присутствовала
рядом, но все это было настолько старым, что казалось частью ландшафта.
А в траве острый Сашин глаз обнаружил множество притаившихся мелких
грибочков с темными шляпками и ножками толщиной в спичку. Грибы были
незнакомыми, но незнакомым было все, уже больше года Саша
самопрограммировался и самообучался, пробуя на зуб все, что может
оказаться съестным, и интуиция ни разу еще не подводила его. Он
осторожно разжевал один грибок и восхитился его острому, чуть жгучему
вкусу и богатому запаху, с оттенком осенних листьев. Захотелось еще и
Саша, не в силах совладать с собой, пополз по траве, высматривая
вкуснючие грибочки и съедая их один за другим. Вдруг возле его правого
уха раздался резкий, металлический звук, как будто лопнула струна. Саша
вздрогнул и поднял голову.

Поляна озарилась ярким, зеленым светом и посреди нее стояла обнаженная
женщина. – Мама! – крикнул Саша, но губы его не разжимались и хорошо,
потому, что, присмотревшись, он понял, что это не мама, а Афродита
Пенорожденная. – Афродита должна быть в воде, - сказал Саша, не разжимая
губ. – Афродита везде, - улыбаясь, ответила женщина, - В воздухе, в
листьях, в траве. В грибах. Посмотри, грибы – это мой маленький народец.
– Саша посмотрел вниз и увидел, что грибы превратились в забавных,
серо-зеленых человечков, пляшущих среди стеблей травы. Он застыл, боясь
раздавить кого-нибудь из них. – Не бойся, - ласково сказала женщина, -
Они живут, чтобы умереть и умирают, чтобы жить, так устроена жизнь. –
Она наступила босой ногой на хоровод человечков, и те исчезли, но другие
хороводы продолжали кружиться и скакать вокруг. – Почему так устроена
жизнь? – беззвучно спросил Саша. – Потому, что я так хочу, - ответила
женщина, - И ты так хочешь. Ты – мой, я люблю тебя. И потому, ты будешь
страдать. Без страдания нет наслаждения, как без смерти нет жизни. Я дам
тебе способность быть всем сразу, светом и тенью, блаженством и болью.
Ты будешь брать и давать, отпускать и связывать. Ты – двойственный. –
Она подняла вверх два пальца правой руки и возложила на его лоб два
пальца левой руки, - Двойственный.

Глава 6

Пошли дожди и Саша, не имея другой одежды, кроме ночной рубашки и
валенок, большую часть времени сидел дома, одолевая книжную мудрость и
книжную глупость, равным образом полезные, поскольку не учили ничему,
кроме умения различать и соединять противоположности – единственному
практически-важному делу среди моря жизненных абстракций. К тому же,
постоянное французское и английское чтение неуклонно продвигало его
вверх по лестнице лексически организованных смыслов, к чему-то,
расположенному выше, нежели журналы с картинками и Эдгар По. Иногда,
развлечения ради, он говорил бабке фразу по-французски или по-английски,
а когда та раскрывала рот, приставив ладонь к уху, повторял то же самое
по-русски, вгоняя сумасшедшую старуху в разумное сомнение – а не сошла
ли она с ума? Однако, в целом, эти двое относились друг к другу
по-доброму и ладили намного лучше, чем в подобных же обстоятельствах
поладили бы люди, во всех отношениях нормальные. Они привыкли к
одиночеству и не тяготились им, они не считали нужным развлекать друг
друга разговорами и тем самым избегали ненужных трений, они исполняли
свою часть обязанностей по хозяйству, не пересекаясь, не плетя паутину
неприязни и лишь иногда поглядывая из своего аквариума на другую рыбку,
между ними было безводное простран6ство, по которому не ходили волны
раздражения, разочарования и скуки, они были вполне счастливы.

В конце ноября бабка занемогла, она начала кашлять, перхать и, бормоча,
- «Помираю, помираю», - крепко приросла к своей продавленной кровати. Но
Саша совсем не хотел, чтобы бабка померла. Он возложил на нее руки,
левую – на лоб, правую – на худой живот и пожелал, чтобы она жила. Бабка
заснула и дрыхла почти сутки, громко храпя, пердя и чмокая во сне, а на
следующее утро поднялась со своего смертного одра, совершенно забыл, что
была больна. Однако, к вечеру, бросив взгляд на тумбочку, уставленную
самодельными микстурами, она вспомнила, и, пав на колени, застучала лбом
в пол перед иконами. Саша долго смотрел на темные лики святых, потом
отвернулся и раскрыл «Искусство мастурбации».

В декабре ударили неслыханные для этих мест морозы - 30(, коз пришлось
взять в дом, а также петуха и двух кур, остальных зарезали, поскольку
они все равно замерзли бы, старого пса пускали в дом на ночь, так они и
жили до весны – с тремя козами, козлятами, козлом и урезанной петушиной
семьей, жируя безлимитной курятиной и выходя из дому только за дровами и
по большому делу – малое справляли в ведро.

За зиму умерло двое одиноких стариков, что обнаружилось только в марте.
Но и в марте земля была еще, как железо, поэтому хоронили в начале
апреля. Саша со своей бабкой копали обе могилы, остальные жильцы были не
в состоянии. На похороны никто не приехал, если и были у покойников
где-то родственники, то откуда же они могли знать?

На поминках старики напились самогону и сильно плакали.

Глава 7

Лето в этом году началось весной, жара ударила внезапно и мощно, как
морозы зимой и так же внезапно и мощно изменился Саша – у него начала
расти грудь.

В конце апреля стало уже очень тепло, а в начале мая Саша уже вовсю
плескался в своем озере. Однажды, вернувшись вечером домой, он
почувствовал, что у него сильно чешутся соски и, обнаружив, что они
припухли, поначалу решил, что просто слегка обгорел на солнце. Следующим
утром, рассматривая себя на берегу озера, он увидел, что грудь несколько
увеличилась, но не придал этому особого значения. В последующие дни зуд
то утихал, то усиливался, но не проходил, грудь продолжала
увеличиваться, через две недели Саша мог явственно прощупать в ней
железы, величиной с лесной орех, а через месяц уже не было никаких
сомнений – у него появилась и продолжает развиваться девичья грудь.

Метаморфоз вызвал у Саши легкое удивление и не более того. Не имея
половой самоидентификации, он не имел и базы для возникновения
каких-либо комплексов, не будучи сексуально кондиционирован, он
продолжал оставаться свободным и не играя никаких половых ролей, не
испытывал нужды менять сценарий, никто не указывал на него пальцем,
никого не волновало его гормональное состояние, ничто не мешало
метаморфозу раздвоить линию его жизни, поскольку в точке перехода не
существовало никаких препятствий.

Плавно и беззаботно вошел Саша в восьмой год своей жизни, питаясь лесом,
дыша силой, растворенной в воздухе, купаясь в воде, пронизанной солнцем
и в порочной мудрости французских книг, не ведая ни греха, ни вины. Ни
печали. Ни воздыханий.

Он всегда был редкостно изящен и красив бесполой красотой Арлекина, но
теперь даже опытный педиатр был бы поражен, обнаружив у этой грациозной
и не по летам развитой девочки мужские половые органы. У Саши были
стройные ноги с длинным бедром и маленькой стопой, необыкновенно нежная
кожа лица, глаза, похожие на александриты в солнечных лучах, загнутые
ресницы и великолепные, волнистые волосы, его бедра были нешироки, но не
широки были и его плечи, у него были элегантные руки с розовыми ногтями
прямоугольной формы, он двигался, как ветер и часто улыбался – внешне он
был здоровой и красивой девочкой 10-11 лет. Притом, у него совершенно и
странным образом отсутствовала приязнь, равно как и неприязнь к своей
внешности, он безразлично смотрел в зеркало, схватывая шнурком волосы на
затылке и никогда не чистил зубы, которые и без того были белоснежными.
Зато он очень остро ощущал себя изнутри – свою печень, свои легкие,
предстательную железу, ток крови, он мог произвольно замедлить биение
сердца и даже вовсе остановить его на несколько мгновений, он мог
вызвать прилив крови к любой части тела или эрекцию члена – просто
обратив на него внимание, он умел поднимать дыбом волосы на теле и
голове, шевелить кожей мошонки и двигать кишечником, полагая, это
естественными проявлениями организма. Не внешность тела, но его
проявления – вот, что доставляло ему море наслаждения, в котором он
купался 24 часа в сутки. Он любил бегать, плавать, дышать, есть, пить,
спать, испражняться. Он любил мыслить, грезить наяву, видеть сны, решать
алгебраические задачи, играть со своими половыми органами, психические
процессы были для него столь же вещными и столь же упоительными, как и
физиологические, он не замечал между ними разницы, его двойное существо
не было фатально разделено на душу и тело, он жил в психосоматическом
единстве с самим собой. Никто не изгонял его из рая и не смог бы, даже
если бы и захотел.

Глава 8

Еще в апреле черти отнесли бабку в соседнее село за пенсией и принесли
обратно. Старики добирались за девять километров на почту, к своим
копейкам, с большим трудом и нерегулярно, а зимой и вовсе никак. Тратить
копейки было негде, все жили натуральным хозяйством, а хватало их только
на соль, спички, мыло, муку и мешок кормовой пшеницы, которые
закупались раз в два-три месяца.

Добравшись на перекладных (то есть, перекладывая палку из руки в руку),
до центра цивилизации и получив то, что нашло возможным уделить ей
укравшее все ее сбережения государство, бабка с традиционной челобитной
по поводу электричества завернула в контору местного начальства, где ей
предложили взамен электричества место в первом классе начальной школы. –
Поздновато будет, - начала отнекиваться опупевшая бабка. Но начальство,
переходя в атаку и заминая тем самым электропроблему, возвысило голос и,
внушительно тыча пальцем в какую-то бумажку, напомнило ей об Опекунских
Обязанностях и Демократических Правах.

Радуясь, что хоть не посадили, бабка выскочила за порог и, прижимая к
тощей груди плоский кошелек, помчалась в магазин, тут же забыв о строгом
начальнике.

Однако в конце августа извилистая нить ее мысли снова привела ее к
состоявшемуся в конце апреля разговору и бабка решила, что да, от греха
подальше, надо отправлять Сашку в школу.

Саша воспринял известие с радостью, поскольку с радостью он воспринимал
все. Его совершенно не интересовала школа, как школа, поскольку он не
знал, что это такое. Его совершенно не интересовали новые друзья,
поскольку у него никогда не было и старых. Его совершенно не
интересовали знания, поскольку он не понимал, чему его можно научить.
Его совершенно не привлекали какие-либо частные изменения в жизни – он
был ею вполне доволен. Но он испытывал абстрактный интерес к жизни в
целом, он был открыт навстречу миру и потому – радовался.

Все одежки из другого времени оказались Саше малы. Но бабка обрезала до
колен эластичные спортивные штаны, и получились вполне приемлемые шорты,
типа велосипедных. Ни одна рубашка на него не налазила, и бабуля
снабдила его, ради такого случая, своей ситцевой кофточкой скромных
расцветок салюта над Красной площадью, заодно кофточка и маскировала
грудь, которую старуха в упор не замечала или, может быть, считала
вполне обычным делом, пригодились и тесные майки – одну из них, смутно
осознавая необходимость конспирации, Саша поддел под кофточку,
экипировку завершили бабкины туфли на стоптанных каблуках, без носков он
обошелся. Саша позволил слегка подрезать свои волосы, уже достигавшие
ягодиц, завязал их новым, чистым шнурком от ботинок, взял в руки бабкину
торбу, в которой лежали пятнадцать советских школьных учебников с 3-го
по 10-й класс и в таком виде, ранним утром 1-го сентября отправился
пешком первый раз в первый класс.

Его появление вызвало фурор. Над ним смеялись все – даже мудрые
воспитатели детских душ, на него приходили посмотреть из других классов,
- Тьфу ты, блин, - сказал директор школы, - Ты девочка или мальчик? –
Саша краснел и улыбался, но улыбаться становилось все труднее и труднее,
дрожали губы и болели мышцы лица, обвал произошел на большой перемене, в
середине дня, когда Саша присел помочиться возле спортивной площадки,
точно так же, как это всегда делала бабка в огороде. – Девка! –
взвизгнул какой-то третьеклассный пацан, - Девка! Девка! – И Саша
мгновенно оказался в кольце любопытно-злобных глаз и орущих ртов, мудрые
преподаватели предусмотрительно держались в отдалении.

Он встал, дрожащими руками натягивая шорты, и тут же его накрыл первый
из его приступов безумия.

Визжащие человеческие детеныши исчезли. Он снова сражался с огромным
крокодилом, у которого выросли десятки разноцветных глаз, десятки орущих
ртов и отвратительные щупальца.

- Только прямая угроза Вашей жизни оправдает переломы и увечья,
нанесенные с помощью этих приемов, - говорил чей-то строгий голос на
грани его восприятия.

Все произошло так быстро, что толпа не сразу осознала, что происходит.
Сначала несколько злорадных воплей оборвались болезненными стонами,
затем тела полетели, как кегли, брызнула кровь.

Он хватал, бил, топтал, рвал и расшвыривал тело чудовища, он шел через
него, как через траву, он обонял запах его страха, он упивался его
болью.

Над толпой повис многоголосый крик ужаса, уцелевшие бросились
врассыпную, учительский состав застыл с раскрытыми ртами.

Когда, перепрыгнув через забор, он исчез, оставив за собой треск кустов,
а учителя, наконец, сдвинулись с места, на спортивной площадке валялись
обрывки кофточки «Салют в Москве» и стонущие, покалеченные школьники.

Так прозвенел первый звонок.

Глава 9

Ярко светила луна, освещая рубчатый край автомобильной шины, выпирающий
из травы, как спина рептилии, отражаясь в зеленом стекле водочной
бутылки, которая будет валяться здесь и через сто и через тысячу лет,
вода хрустальными каплями сочилась из замшелых камней.

Он лежал на полянке, подставив груди лучам луны, на его животе, в такт
дыханию, шевелилась горстка черных грибов, он брал их по одному и с
наслаждением пережевывал, глядя в фиолетово-синее небо, глядящее на него
глазами звезд.

- Тебе больно, - тихо и без интонаций произнес мелодичный голос. Он ждал
этого и не удивился, - Больно, - ответил он. Женщина смотрела на него
сверху вниз звездными глазами, ее голова и тело были в синем покрывале,
насквозь пронзаемом светом луны. – Без страдания нет наслаждения, -
сказала женщина. – Это одно и то же, - ответил он. Женщина рассмеялась,
как будто ветер прошелестел в кронах деревьев, - Ты понял, - сказала
она, - Хочешь, я сделаю так, что твои руки перестанут болеть? – Нет, -
ответил он, - Когда я разбивал их лица, мне было хорошо. Пусть болят. –
Тебе нравится боль? – спросила женщина. – Да, - ответил он. – Своя или
чужая? – Это одно и то же. – Тогда разбивай, - вздохнула женщина, -
Разбивай зеркала. И пусть боль течет. – Что там, за зеркалами? – спросил
он. – Там… ничего…, - ее голос был, как затихающий ветер, - Больше нет…

Глава 10.

- Где ваш внук? – требовательно спросил мент. – Не видела, не знаю, -
ответила бабка, глядя ему в лоб глазами, похожими на шляпки кровельных
гвоздей. – Он ненормальный, его лечить надо! – вступила, повышая голос,
здоровенная, редковолосая баба в очках, у ее плеча терся лысый мужичонка
с папкой. Начальство приехало на разбитом райотделовском «УАЗике» и
сразу начало шмыгать по двору, но бабка насмерть встала у входа в дом. –
Он же и вас зарезать может! – пискнул мужичонка. – Не видела, не знаю, -
бабка брезгливо поджала морщинистую щель рта. – Все равно найдем, -
угрожающе произнес мент, - Ну-ка, пусти! – Он попытался отодвинуть бабку
в сторону, но старуха выставила костлявые руки и толкнула его в грудь
так, что коренастый, как пень, пузатый участковый чуть не упал,
мужичонка испуганно отпрыгнул в сторону. – Отойди! – крикнула бабка,
жилы на ее шее натянулись веревками, - Не маешь такого права, в дом
ломиться! Не 37-й год! У тебя бумага есть?! – Какая бумага?! – заорал
вышедший из себя мент, - Он семь пацанов искалечил и тебя пришибет,
дура старая! Пусти! – Но бабка резво нагнулась за порог и выпрямилась с
топором в руке, глаза ее перестали быть похожими на шляпки кровельных
гвоздей, в них начал разгораться огонек безумия, как в старом, затянутом
пылью радиоприемнике, разгорается контрольная лампочка. – Тьфу ты,
ведьма! – мент отступил на шаг, - Разбирайтесь сами, - кинул он дылде в
очках и зашагал к «УАЗику». Но ни у дылды, ни у плюгавого не было
желания разбираться, выкрикивая угрозы, они отступили вслед за
урядником, злобно хлопнули дверцами и «УАЗ», завывая мотором, затрясся
прочь по ухабистой дороге.

- Сашка, выходи! – крикнула бабка, когда за ним улеглась туча пыли.

Конечно, никто не мог посадить в тюрьму семилетнего ребенка, но забрать
его из под опеки восьмидесятилетней бабки и закрыть в специнтернате –
могли бы вполне. Поэтому, в целом, бабкины предосторожности были
неизлишни, хотя, вряд ли кому-то удалось бы сохранить психофизическое
единство в мере, достаточной, чтобы изъять Сашку с чердака, откуда он,
корчась от смеха, наблюдал происходящее.

Глава 11

В конце ноября вернулась обманутая в прошлом году смерть и встала у
бабкиного изголовья.

За окном лил холодный дождь, дорогу развезло, промозглый ветер мотал
черными метлами деревьев, сшибая наземь угрюмое воронье, а бабка горела
в огне.

- Ты думаешь, я не знаю… не понимаю, - горячечно шептала она, хватая
Сашину руку, - Ты меня исцелил… тогда… силой своей, - она закашлялась, -
Но теперь все, помираю. Вон она стоит, - бабка ткнула корявым пальцем за
спинку кровати, - Ждет. Пора уж… Ты ее не гони, Сашуня, не гони, ты
аггел, аггел… - Ангел? – переспросил он, наклоняясь ближе к ее
запекшимся губам. – Аггел! – бабка, напрягаясь, повысила голос, - Ангел
– то от Бога, а ты – от Князя. И груди у тебя… млеком питать… тварей из
праха. Ты добрый, ты хороший, - она погладила его руку, - Бог у меня все
взял… Жених был, да не довелось женой побыть. Ребеночек был… помер
младенцем, - она всхлипнула, - Ты – не Божий. Тебя Князь привел, конец
мой усладить горький… хорошо мне было, тепло, - вдруг она встрепенулась,
- Деньги! Деньги, Сашка, в огороде, в банке, твои они! – она в отчаянии
замотала головой по подушке, - Не помню где! Ищи! Ты – найдешь,
найдешь…, - она затихла, но через несколько долгих минут открыла глаза,
- Ничего не боюсь, ничего… Вижу тебя во славе. Маши крыльями, маши!
Возьми… - Что? – он наклонился к ней, но бабка была мертва.

Глава 12

Из двух оставшихся в селе старух одна уже не поднималась с постели, а
вторая – просто отказалась. Поэтому, Саша обмывал бабку сам. Он нагрел
на печке воды, снял со стола скатерть, затем совлек с дряхлого тела
покровы и, выложив его на голые доски, тщательно вымыл теплой водой с
хозяйственным мылом, он вымыл седые, редкие волосы, расчесал их и
завязал так, как завязывал себе – по другому он не умел, он одел бабку в
светлое, летнее платье с коротким рукавом и бантом на груди, которое
показалось ему самым красивым, и обул ее босые, корявые ноги в старинные
лаковые туфли с тупыми носами, он достал из шкатулки и надел на нее все
ее украшения – стеклянные бусы, колечки, серьги и сломанные часы с
крохотным циферблатом, из досок от забора он с большим тщанием изготовил
ящик, примерно похожий на гроб, умостил в него одеяло, чтобы не кололись
щепки, вышитую подушечку с дивана и положил сверху бабку, укрыв ее новой
гардиной, найденной в сундуке, он снял со стен все фотографии и положил
их бабке под бок, а затем взял лопату и пошел на кладбище копать могилу.

Он копал под проливным дождем, стоя сначала по щиколотку, потом по
колена в воде, глина сползала с лопаты, когда он протаскивал ее сквозь
воду, он шатался в яме, как пьяный, его уже не держали ноги, когда он
выполз на поверхность, но, все равно, не сумел прокопать больше метра с
небольшим.

Потом он пошел просить стариков, чтобы помогли донести гроб до кладбища.
Старики отнекивались, говорили, что покойница должна переночевать в
доме. Тогда он вернулся домой, зажег вонючую лампу и сел возле гроба,
открыв на коленях Библию – ему казалось, что будет пристойно почитать
бабке Святое Писание. Он читал громко и внятно, водя пальцем по мелким
строчкам и стараясь выбирать места почище и посветлее. Но таких мест
было мало.

Утром он снова пошел к старикам, те многословно говорили про дождь,
ревматизм, артрит, радикулит и инфаркт, а потом отказались. Все.

Сначала Саша попытался везти гроб на самодельно тележке с колесами от
детской коляски, но тележка моментально увязала в грязи и не сдвинулась
с места. Тогда он попытался волочить гроб, поставив его на расстеленный
брезентовый плащ, но гроб увяз в грязи, так же, как и тележка. Он
попытался тащить гроб за один конец, поставив его на плечи, но это было
слишком тяжело, а хлипкий ящик трещал, готовый рассыпаться.

Тогда он вынул бабку из гроба, посадил на закорки и понес, идти было
километра три, лил дождь, на ноги сразу намотались комья глины, бабкины
волосы липли к щекам, несколько раз он был вынужден присаживаться прямо
на землю, не снимая бабку со спины, чтобы не ложить ее в грязь, в ее
белом летнем платье, но в очередной раз он не смог подняться, и пришлось
положить, после этого он понес ее на руках, увязая и скользя на
раздолбанной дороге, потом положил ее животом на плечо – так и донес до
могилы. Он долго сидел на земле, в глазах плавали разноцветные круги,
бабкины глаза раскрылись, в глазницах собралась вода, вымывая сукровицы,
бабка плакала кровавыми слезами, ее седые волосы разметались в грязи,
шатаясь, он поднялся на ноги, - Я же хоронил ваших мертвых! – крикнул он
в сторону насупленных, молчаливых хат, никто не научил Сашу ругаться
по-русски, - Merde! – крикнул он в сизое небо и пошел назад, за гробом.

Обратный, гробовой путь был не легче, последняя бабкина постель
напиталась водой, какой-то старик глянул на него через мутное окно и
исчез, когда он проходил мимо хаты с гробом на плечах.

Бабка уже наполовину ушла в грязь, как будто хотела поскорее провалиться
сквозь эту проклятую землю, но гроб долго плавал в заполненной водой
яме, затем вода проникла в щели, и он пошел вниз, теряя крышку, едва
наживленную четырьмя мелкими гвоздями, вверх всплыли бабкины фотографии
– молодой мужчина в форме, группа смеющихся девушек, женщина с букетом
цветов под пальмой, внизу надпись «Крым», Саша, уже почти ничего не
соображая, сполз в могилу, собрал фотографии в комок и, слепо шаря
руками, засунул их бабке за пазуху, затем грудью утопил крышке, встал на
нее коленями и, разбивая под водой пальцы, прибил ее к ящику, чтобы
выбраться назад, ему пришлось встать на гроб ногами, вода хлынула из
ямы, когда он забросал ее грязью, но он упорно кидал лопату за лопатой,
пока над могилой не вырос холм и, плюнув в направлении нового креста на
соседней могиле, часто падая, побрел к дому.

Глава 13

Эта зима оказалась слякотной и грязно-солнечной, у природы съехала
крыша, и в прореху то лил дождь, то светило солнце, то валил мокрый
снег, в январе случались грозы, в лесу можно было собирать вешенку, а
заросли клубники в огороде постоянно были ярко-зелеными.

В доме было достаточно муки, соли, спичек, подсолнечного масла и молока,
а сыр Саша делал сам, петух знал свое дело, но козлят пришлось зарезать,
чтобы сэкономить корт, однако на совершенно бесполезного, желтоглазого,
умного и злобного козла, живущего своей тайной козлиной жизнью, рука у
него не поднялась.

Некоторое время Саша еще прислушивался и поглядывал на дорогу – не едут
ли по его душу, но про него забыли, душа его никому не была нужна.

В эту зиму Саша добрался до де Сада и Мирбо, его очаровала ледяная,
изысканная проза блистательного маркиза и страстные, поэтизированные
тексты Мирбо и хотя он мало, что понял в них, но в его сознании, как сыр
в кринке, зрела основная мудрость, - добродетель наказуема.

Он добыл из книжной горы книжку д-ра Папюса «Предсказательное Таро или
Ключ всякого рода карточных гаданiй», и, вырезав из нее карты, научился
получать массу удовольствия, пытаясь уловить в Арканы, этот неуловимый и
текучий мир, он много гулял по лесу, он обнаружил, что если не опускать
взгляд вниз, то длительный и ритмичный бег способен сделать ноги
зрячими, и можно было бегать даже в темноте, он видел оленей и волков,
которых не видел больше никто, он всю зиму плавал в незамерзающем озере,
распугивая уток, которые в этом году так и не улетели в теплые края, он
не видел людей, но видел странные сны наяву и никогда, ни на единое
мгновение в его мозгу не прекращалось движение тайных, глубинных
потоков, созидающих его самого.

«Искусство мастурбации» немало способствовало его росту, орошая
гормональным душем организм, а Волшебник Метаморфоз не прекращал работу,
ваяя из растущего тела герметическое существо, Сашины ягодицы
округлились, сформировалась грудь, под пышками и в паху выросли волосы,
кожа приобрела оттенок полированного мрамора – в ночь на Ивана Купала в
лунном озере плескалась молодая красавица с лицом Афродиты и
вздыбленным, львиноголовым фаллосом.

Е-4

Глава 14

У Йоси Рубина было знаковое имя – он вырос в тени Отца Народов и в
сиянии самого прекрасного, что есть на свете – драгоценных камней. Мать
родила его в страшной зоне Уч-Кудур, под жарким солнцем Узбекистана, в
июле 1932-го года, к тому времени отец уже полгода, как гнил в земле с
пулей в затылке. До двух лет младенец Йося был при матери, потом его
отдали в спецдетдом для детей врагов народа. В целом, «врагам» жилось
неплохо, за счет благодатной земли, которой не коснулись российские
голодовки, незлого отношения персонала, состоявшего сплошь из
туркестанских русских, которым плевать было на идеологическую борьбу в
Питере и скрытого сочувствия узбеков, но, самое главное – за счет
базара. Базар был – через дырку в заборе и с трех лет Йося проводил
большую часть своего щенячьего детства в этом благословенном, шумном,
пахучем и сытом месте. «Враги» не воровали, это было совершенно не к
чему, более того, старшие пацаны строго предупреждали малолеток, чтобы –
ни-ни, иначе поставят нос на полседьмого и порвут жопу, поскольку вся
детдомовская мешпуха могла лишиться богатого подкорма из-за чьей-то
дурной жадности. «Враги» исполняли посильную базарную работу – таскали в
чайхану воду из арыка и корявые ветки саксаула к тандымам, сопровождали
обкупившихся покупательниц, имеющих много денег, но только одну голову
для корзины с продуктами, помогали разгружать арбы, а за это им щедро
сыпали в растянутые пазухи янтарный урюк, лепешки, сушеный верблюжий
сыр, а иногда и совали в руку кусок ледяного на вид, но теплого и
сладчайшего сахару.

Вот так, тусуясь по майдану, Йося, к тому времени уже опытный
шестилетний базарный деятель, прибился, в конце концов, к старому
Зокиру. Зокиру было 78 лет, он хорошо помнил отца, последнего эмира
бухарского и жен английских дипломатов, для которых полировал
экзотическую туркестанскую бирюзу, он был богатым ювелиром,
домовладельцем и счастливым отцом четверых сыновей, но старший сын погиб
еще в 14-м, сражаясь в Галиции, под началом барона Унгерна, двоих убили
красные, а младший сгинул в Афганистане, жена умерла, магазин отобрала
Советская власть и в доме открыли «Политпросвет», теперь старый Зокир
сидел на базаре, под куском кошмы, натянутом на четыре жерди и торговал
разложенным на тряпке бедненьким серебришком. Старик был слаб глазами,
ногами и мочевым пузырем, поэтому в Йосины обязанности входило следить
за подсчетом денег, бегать за чаем и приглядывать за товаром, когда
Зокир отлучался в конец базара по надобности.

- Мен синге хикойа айтыб бирамен, - говорил Зокир, перебирая
морщинистыми пальцами колечки с бирюзой, - Жили когда-то в горах
Заравшана, а может быть и Гиндукуша, двое влюбленных, но злые родители
не давали им соединиться, тогда они умерли от любви, а из их костей
родилась бирюза. – Значит, она приносит несчастье, - уверенно сказал
Йося. – Так говорят, - кивнул старик, - Но они не знают, что из смерти
рождается жизнь, а из жизни смерть. Тот, кто носит бирюзу, открыт для
изменений, к лучшему или к худшему. Бирюза распускает узлы, это ключ,
открывающий дверь, а то, что за дверью, - написано в книге судьбы, ее
нельзя изменить. Поэтому бирюзу носят женщины, которые ждут жениха и
женщины, готовые родить, поэтому, бирюзу надевают маленьким девочкам,
чтобы были счастливы – по мере, отпущенной Аллахом. Бирюза – женский
камень. Женщина зависит жизнью от своего ребенка, которому дает жизнь, -
час его рождения может быть последним часом в ее жизни, женщина зависит
от мужа, которого дает судьба, чтобы поддерживать нить ее жизни, поэтому
женщина больше нуждается в расположении судьбы, чем мужчина. Но даже
если твоя судьба – стать эмиром, ты никогда не станешь им, если не
откроешь дверь и не пройдешь через нее. Понимаешь? – А какой камень
эмира? – жадно спросил Йося. – Рубин, ягут, - не задумываясь, ответил
старик, - Это камень силы, крови и славы.

И Йося прикрыл глаза, ощутив дыхание судьбы.

Глава 15

- Настоящее серебро чернеет, - поучал Зокир, - А настоящее золото не
изменяет цвета никогда. – Йося начинал свою деятельность, полируя
серебряные изделия и очищая загрязненные окислами камешки, заметив его
тягу к ювелирному делу, старик начал постепенно приучать смышленого
мальчишку к работе и очень скоро Йоська научился делать самостоятельно
несложные вещи: заменить треснувшую бирюзу, припаять лапку или выровнять
погнутый браслет, через некоторое время старый Зокир уже мог позволить
себе вздремнуть на обрывке кошмы, пока Йося бойко зазывал покупателей
по-узбекски, по-русски и по-таджикски – доверие было полным.

Йосины воспитатели, а потом и учителя поражались его очень специфическим
познаниям в области химии, геологии и местных языков, а он не спешил
сообщать им, сколько времени проводит в ювелирном ряду и в квартале
Пайшанба-Сиоб, в лачуге старого ювелира.

Поворотному моменту в Йосином профессиональном становлении предшествовал
один слякотный зимний вечер, когда он, торопясь к отбою, выскакивал от
Зокира и столкнулся в дверях со странным человеком в черном халате и
черном колпаке, отороченном шакальим хвостом, угрюмым и черноглазым, с
бородой до живота, каких не носили местные жители.

На следующий день он спросил о нем Зокира. – Тьфу, шайтан, караим, -
ответил старик, из чего Йося заключил, что приходил шайтан – караим. В
тот же вечер старик торжественно усадил Йосифа перед собой на кошму и
сказал, - Ты уже умеешь кое-что, сынок. Пора учиться настоящему делу. У
меня есть большой заказ, который может принести большие деньги. Это
опасное дело, но я уже стар и мне не осилить его одному. Поэтому, я
предлагаю тебе стать учеником, настоящим цеховым подмастерьем. Ты еще
ребенок, но ты умен, не по годам, а у меня нет другого выхода, мне
некому довериться. – С этими словами он высыпал на кошму пригоршню
невзрачных, серых камешков. – Что это? – спросил Йося. – Это сырые
рубины, - ответил Зокир, - С них надо снять скорлупу, огранить и
отшлифовать. Я уже не могу делать это один. Ты будешь крутить гранильный
камень, и смотреть, как я делаю основную работу. А потом ты шлифуешь
рубины, я покажу тебе, как это делается. Согласен ли ты стать моим
учеником? – Да, - ответил Йося.

Они работали всю зиму, и каждый отграненный и отшлифованный камень
старик уносил и прятал где-то в недрах своей лачуги, но в середине
апреля он поднес сложенные ладони к единственному лучу солнца, падающему
из тщательно занавешенного окна, и раскрыл их. У Йоси захватило дух,
никогда в жизни он не видел ничего прекрасней – на коричневых ладонях
старика играла, билась, пульсировала, как живая, кроваво-красная
красота. – Да, сынок, - Зокир искоса взглянул на побледневшего Йосю, -
Это вино пьянит сильнее всех вин. – Зокир-усто, - голос Йоси дрожал, - А
можно получить в уплату один камень? – Старик надолго задумался, глядя
на пригоршню живого огня. – Думаю, ты можешь его получить, сынок. – Он
взял сморщенными губами алую каплю и уронил ее в подставленную Йосей
ладонь. – А ты, что получишь ты, Зокир-усто? – Ничего, - Зокир
усмехнулся. – Как же так? – Йося чуть не плакал, разрываясь между
невозможностью выпустить из рук камень и невозможностью обделить
старика. – Я наставил на путь ребенка, который станет мастером, чего еще
желать? – сказал Зокир, - С сегодняшнего дня ты сможешь прокормить и
себя и своего старого учителя. А деньги? Что деньги? У меня нет никого,
кроме тебя, а что мне надо, кроме куска хлеба?

Глава 16

Год Йосиного шестнадцатилетия ознаменовался тремя событиями:

- ему дали паспорт, вывели за ворота детдома и сказали, - «Перед тобой
открывается вся жизнь! Езжай на стройки народного хозяйства»,

- в зоне умерла Соня Рубин, которая еще восемь лет назад, недотянув года
до окончания десятилетнего срока, воткнула сапожное шило в глаз
надзирательнице и получила очередную «десятку»,

- в возрасте восьмидесяти шести лет тихо отошел старый мастер Зокир. Уже
давно не было цеха ювелиров, и давно не действовали в Узбекистане законы
шариата, но перед смертью Зокир-усто отвел Иосифа к доживающему свой век
старенькому кади, и тот составил по всем правилам грамоту на святом
языке Корана и с зеленой печатью о том, что Иосиф Рубин, ученик мастера
Зокира Хуссейнова, получает звание мастера ювелирного цеха, а также
мастерскую, торговое место и все инструменты вышеозначенного мастера
Зокира Хуссейнова, сына Абдуррахмана Хуссейнова.

Разумеется, эта грамота, каллиграфически написанная на настоящем
пергаменте, ничего не значила в Советской стране, но, дело в том, что в
Советской стране шла не только советская жизнь.

В 1948-м году в Узбекистане, как и во всем Советском Союзе частной
ювелирной практики не существовало. Ремесленники, имеющие лицензии,
могли чинить изделия из золота и не более того, они не имели права
покупать драгметаллы, работать с ними или тем более – с камнями. Но и
государство не покупало настоящие драгоценности – оно их просто
отбирало. Продать можно было только золотые изделия государственных
ювелирных фабрик, и то за пол цены, а серебро не брали вообще.

Но жизнь продолжалась. Люди играли свадьбы, давали приданное и калым,
строили дома, растили детей. На все на это нужны были большие деньги,
которые заработать в нищей и послевоенной стране, на аграрной ее
периферии было просто не возможно. Но население имело на руках кучи
драгоценностей, которые даже в небогатых семьях накапливались из
поколения в поколение, в силу традиций. В этой ситуации тот, кто мог
дать за рубиновые браслеты, хорассанскую бирюзу, изумрудные серьги и
тяжелые мониста из полуимпериалов бумажные советские червонцы, имел
весомый шанс быстро разбогатеть.

Йося сделал свою ставку – и проиграл.

За восемь лет его ученичества караим навещал их еще дважды, дела на
базаре шли неплохо, а траты были минимальными – Зокир совсем не
преувеличил насчет куска хлеба, а его самого всегда ждала в детдоме
гарантированная миска каши, таким образом, после смерти старого мастера
Йося остался обладателем некоторого начального капитала и достаточно
широкого круга клиентуры, для которой грамота кади не была антикварной
бумажкой. Он начал осторожную предпринимательскую деятельность, люди, с
которыми он имел дело, были обязаны ему ничуть не менее чем он им,
отношения, поставленные на взаимной выгоде и взаимном уважении,
приносили добрые плоды и дела шли очень неплохо.

Йосю подвела миграция. После войны в теплый Узбекистан из разрушенных
районов страны хлынули толпы переселенцев, озлобленные, горластые,
дерущиеся между собой, как стая собак, но всегда готовые встать стеной
против «зверей», то есть, местных жителей. На Йосино несчастье, одна из
таких бродячих групп проходила по базару, когда он, как обычно, сидел
там со своими кольцами и сережками. От группы отделились две тощие тетки
и начали жадно шарить по лотку, перебирая украшения. Йося
доброжелательно улыбался, будучи воспитан на Востоке и в уважении к
старшим, он даже не возмутился вслух, увидев, как колечко исчезло в
широком рукаве «покупательницы», а просто тихо предложил вернуть его
обратно. – Что?! – заорала баба, - Разожрался тут!!! Харя!!! Пока мы
слезы горючие!!! Проливали!!! – Йосю моментально окружила вопящая толпа,
появился постовой. – Деньги!!! – вдруг взвыла баба, - Деньги украл!!! –
и вцепилась когтями в Йосино лицо, моментально десять свидетелей
забожились, что видели своими глазами, как Йося присвоил червонец,
который женщина на минуточку положила на его лоток. Хмурый постовой,
который давно уже знал Йосю, был вынужден сопроводить его в участок. В
участке обнаружилось, что у него нет разрешения на торговлю и вообще,
торговать серебром нельзя. Об этом всегда знали все, и никому никогда не
приходило в голову дергать базарного торговца за такую ерунду. Но под
окнами, тряся бумажками и медалями, стояла вопящая толпа, и составили
протокол. Йосю обыскали и нашли червонец и даже не один. С расстояния в
десять метров баба опознала свой, кровный – по портрету вождя.

И в доме у Йоси произвели обыск.

При обыске было изъято полтора килограмма золота, почти пуд серебра и
около тридцати каратов разных камней – тянуло на «вышку», но Йосе не
хватало трех месяцев до совершеннолетия, и ему сунули одиннадцать лет.

Когда «черный воронок» вез Йосю в Уч-Кудур, соседи воротили от него носы
– все время, проведенное под следствием в «крытке» он испражнялся по
ночам в руку, чтобы не уронить в парашу заветный рубин, незаметно
проглоченный им перед тем, как на него надели наручники.

Глава 17

Бытовая сторона зэковской жизни не слишком отяготила Йосю, он вырос и
прожил большую часть жизни в таком же бараке, с такими же железными
койками в два яруса, ел ту же кашу с черным хлебом и носил очень похожую
темно-серую робу, то, что он из числа «рожденных в неволе» быстро стало
общеизвестным и, хотя не давало никакого статуса, но основанием для
статуса было, его фамилия – Рубин, как-то незаметно превратилась во
вполне пристойную кличку, большой срок по солидному, «золотому» делу, не
умалял его положения среди сидельцев, а постоять за себя Йося умел с
детства, здесь не было ни морозов, ни лесоповала, ни урановых шахт, зато
был хлопок, зэки набивали ватой одеяла и шили телогрейки, «сучьи» войны
минули эту зону, поскольку в ней не было достаточного количества
фронтовиков – в целом, жить было можно.

Достаточно быстро Йося нашел применение своим профессиональным
способностям, зэкам запрещено было иметь драгоценности, но на перстни из
латунных водопроводных кранов, портсигары из алюминиевых тарелок и
нательные кресты из ложек смотрели сквозь пальцы, будучи вообще
человеком творческим, Йося открыл в себе талант татуировщика, и вскоре к
нему уже записывались в очередь.

Однажды его дернул к себе зам по хозчасти и спросил, - Ты ювелир, Рубин?
– Да, ювелир, - ответил Йося. – А колечко раскатать сможешь? – зам
выложил на стол обручальное кольцо, - Что-то тесновато стало. – Так Йося
начал приобретать клиентуру среди тюремщиков. В те годы каждый начальник
зоны считал своим долгом иметь коллектив крепостных мастеров – портных,
парикмахеров, плотников, но иметь собственного ювелира, да еще с
арабской цеховой грамотой, которую по ошибке подшили к Йосиному личному
делу, приняв, поначалу, за басмаческую «ксиву» - это было верхом
престижа. Тюремщики тоже были людьми. Равно, как и тесно связанные с
ними менты, чекисты и прокурорские. И жили они не где-нибудь в холодном,
насквозь заидеологизированном Питере, а на теплой, золотой земле
Узбекистана, где очень многое было по-другому. Золото, как и тысячу лет
назад продолжало оставаться здесь мерилом всего. Но теперь уже – тайным
мерилом. Здесь никогда не было никаких банков, никаких ценных бумаг,
никаких печатных станков, золото в слитках, в иранских динарах, в
индийских рупиях, в царских червонцах накапливалось здесь веками. Но
теперь само их хранение уже стало преступлением. Однако никто не мешал
честному совслужащему иметь честное, трудовое золото, с советской
звездочкой и тремя циферками госпробы. Таким образом, один и тот же
презренный металл, но по-разному маркированный, мог послужить и путевкой
в зону, и пропуском в сладкую жизнь.

А он килограммами прилипал к рукам тех, кто имел дело с изъятиями.

Глава 18

Через три года Йося жил по-царски. Он числился оператором котельной, у
него была собственная каптерка с диваном, книжным шкафом и
радиоприемником. И он точно знал, что ему никогда не выйти из зоны.
Никто и никогда не выпустил бы из рук крепостного ювелира, через руки
которого в руки тюремщиков и дальше уже прошли пуды перелитого и
перемаркированного золота. Не веря ни в каких богов, Йося молил
собственного бога, по имени Он, чтобы в зоне не сменился «хозяин»,
«хозяин-при-деле» - был его ангелом-хранителем, «хозяин-не-у-дел» -
становился смертельным врагом. Йося ел хлеб с маслом, пил самый лучший
чай, курил все больше и больше анаши. Иногда к нему приводили «петухов».

Так продолжалось до тех пор, пока судьба не свела его с типом по имени
Гуссейн Гуссейнов. Гуссейн подсел за пособничество немецким оккупантам,
он служил в подразделении, называемом «Мусульманский Легион», который
немцы сформировали из военнопленных под эгидой Управления СС. Но,
поскольку ни в каких зверствах он замешан не был, в боевых действиях не
участвовал и вообще, служил интендантом в этом самом «Легионе», который
охранял какие-то тыловые склады в Донбассе, то ему дали по-божески –
восемь лет. Его изъяли уже после войны в 46-м году из родного городка
Газах и где-то там же он и сидел себе, не тужил, пока в 53-м зону не
расформировали и его перекинули в Уч-Кудур. Предусмотрительность подвела
мудрого Гуссейна Гуссейнова, свой кошелек он всегда носил с собой – у
него была полная пасть золотых зубов, и все было в порядке, пока он
сидел в родном Азербайджане – Гуссейн был здоровенным битюгом с двумя,
довоенными еще, ходками и мог не опасаться наездов. Но солдатики из
охраны «столыпина» позарились на его фиксы, они сковырнули шомполами те,
что можно было сковырнуть, а остальные выбили прикладом. Гуссейн издыхал
от голода, выл по ночам и бился головой об стенку от нестерпимой боли в
обнаженных зубных нервах, пока Йося не пожалел его и не сделал ему
протезы из четырех золотых монет, закрепив их смесью строительного
цемента и эпоксидного клея.

Гуссейн надрезал вену на руке и, скрежеща золотом зубов, поклялся Йосе
на крови в вечной дружбе и преданности.

- Слюший, бырат, - сказал Гуссейн через полгода, - Они прынымают у тыбя
рыжиё по вэсу? – Нет. – Вах-х! Пачиму ты нэ бырешь сваю долю? – Куда я
его дену? – Вах-х! – Гуссейн задумался, - Слюший, бырат. Исчо чыриз
полгода я откынусь. Я все зыделаю для тыбя. Пырячь золото, заначивай. Я
что-ныбуть прыдумаю.

Через год в оперчасти зоны появился новый оперуполномоченный, бывший
фронтовик, молодой, но очень заслуженный азербайджанец из Баку.

В течение 55-го - 58-го годов в зоне, постепенно, сменилась
администрация, золотой поток превратился в струйку, а затем и вовсе
иссяк.

В 58-м – 59-м годах Йося пережил три покушения на свою жизнь, но, при
помощи бога Он, собственного ума и оперативности оперативного
оперуполномоченного из Азербайджана ему удалось выжить.

К 60-му году Йося стал весьма уважаемым сидельцем и очень опытным
ювелиром. Он не был вором, не занимал никаких постов в преступной
иерархии, но имел большой авторитет за ум, за силу и за справедливость.
Он вполне официально работал мастером в организованной новым начальством
мастерской, где делали нарды, резали шахматы из кости и изготовляли из
поделочных металлов и камней великолепные ювелирные украшения, что
приносило зоне приличный доход.

А в 61-м, когда он вышел из Уч-Кудура, у ворот ждал его сияющий золотыми
зубами Гуссейн Гуссейнов.

Глава 19

Молодой президент в черной водолазке закончил свое выступление, и по
экрану, размахивая крыльями, полетели гигиенические прокладки. – «Ну и
мир», - Рубин отвернулся от телевизора и плеснул себе рюмку коньяку, -
«В котором приходится жить». – Йосиф Леонидович! – в кабинет заглянула
похожая на фотомодель секретарша. – А? – Домой пора, Йосиф Леонидович,
поздно уже. – Ты иди, иди, Аллочка, а я посижу еще. – Ну, тогда, до
завтра? – До завтра, милая.

Он откинулся в кресле с рюмкой «Метаксы» в руке и снова начал нажимать
кнопки пульта. – Война. Землетрясение. Цунами. Опять война. Опять упал
самолет. Наводнение. Снова война. Паника на бирже. Ракеты фейерверком
летят в празднично освещенный Багдад. Мятеж. Взрыв. Дефолт. Амба. – Он
выключил телевизор, бросил пульт на журнальный столик и начал
собираться, захотелось пройтись, развеяться.

Он отпустил шофера и, опираясь на трость, задумавшись, пошел по слабо
освещенной неоном улице – пожилой человек в широком, черном пальто, с
непокрытой головой, капли дождя поблескивают на лысине.

- Дед, прикурить не найдется? – Он поднял голову, - какой-то тип в
шапочке, как у Буратино, совал ему незажженную сигарету. Он опустил,
было, руку в карман за зажигалкой, но тут же получил ослепляющий удар в
лицо, и навзничь упал на тротуар, чей-то ботинок врезался под ребра,
чьи-то руки рванули пальто на груди, добираясь до внутренних карманов.
Он резко перевернулся набок и ударил головой, подсек тростью чьи-то ноги
в джинсах взвизгнули тормоза. Он услышал какое-то кхеканье, хруст,
кто-то заскулил по-собачьи. Когда он сел, протирая залепленные грязью
глаза, рядом валялись три неподвижных тела, а над ним стояла высокая
девка в сапогах и распахнутой, короткой шубе. Она протянула руку, -
Пойдемте к машине, я подвезу вас.

- Вообще-то, я ювелир, - сказал он, они сидели в креслах в гостиной его
дома и пили коньяк, было тепло и уютно, в камине пылал огонь, его бровь,
залепленная пластырем, почти не болела, - Но сейчас уже редко что делаю
своими руками. У меня ювелирная фабрика. Кроме того, обрабатываем
полудрагоценные камни и граним драгоценные, - он усмехнулся, - Кроме
алмазов. – Почему кроме? – Наше государство предпочитает доверять их де
Бирсу, который снова продает их государству, а государство распределяет
заказы по своим предприятиям. Половина из того, что вы покупаете здесь,
с марками французских фирм, огранено в Питере и имеет некоторую якутскую
узкоглазость. – Говорят, что в Якутии добывают, в основном, технические
алмазы. – Вздор. Технических алмазов не бывает. Для этого есть
искусственные камни и высокопрочные сплавы. Алмазная же пыль
используется для обработки самих алмазов. Париж, Лондон и Нью-Йорк носят
сибирские бриллианты, восхищаясь их африканским огнем. – В Сибири их
что, больше? – Их меньше. Но сибирский карат, добываемый из вечной
мерзлоты, стоит в два раза дешевле, чем южноафриканский, потому, что
неграм надо платить. – А у вас есть бриллианты? – Нет, - он безразлично
пожал плечами, - Не люблю я их, нет в них настоящей, цветной красоты.
Цветной алмаз – это бракованный алмаз, мутный. А игра алмаза чистой воды
сильно преувеличена, иначе их не подделывали бы веками – страз можно
отгранить ничуть не хуже. – Откуда же бриллиантовая лихорадка? – От
пиара, - он ухмыльнулся, - Вы обратили внимание, что все знаменитые
алмазы – Шах, Звезда Африки, Регент – новые? Нет старых алмазов. Потому,
что в старину они никому не были нужны. В старину алмаз считался
второстепенным, полудрагоценным камнем, о чем свидетельствуют
сохранившиеся торговые документы. Алмазный бум начался в 17 веке, когда
были открыты богатые месторождения в Африке и южной Америке, а
голландский еврей Авраам Скариа изобрел гранильную машину и начал
промышленное производство бриллиантов из дешевого сырья. – Да? –
удивилась его собеседница. – А я читала в какой-то французской книжке,
что какой-то Людвиг Беркен начал делать это еще в 1450-каком-то году. –
Враки. Понадобился сбыт – началась рекламная компания, в рамках которой
возник и алмаз Карла Смелого, и 12 бриллиантов Мазарини, отграненных
Беркеном, и камни, украденные из глаз индийских идолов, и много других
легенд. Триста лет рекламной компании – и бриллиант стал драгоценным
мерилом престижа. Но никому не приходит в голову, что мир усыпан
бриллиантами. Несмотря на искусственно вздуваемые цены, сегодня любой
мещанин в Западной Европе или Америке может позволить себе колечко с
бриллиантом или бриллиантовые сережки для жены, он их может купить в
любом ювелирном магазине и по вполне доступной для него цене в 3-4
тысячи долларов. А вот попробуйте, найдите хороший изумруд? Или просто,
настоящий – рубин? – Жаль, что вы не любите бриллиантов, - сказала она,
- Я хотела предложить вам полюбоваться вот этим, - она протянула на
ладони круглый, прозрачный камешек величиной с крупную горошину. Он взял
его двумя пальцами, и, надев очки, долго рассматривал под светом лампы.
– Да, это похоже на бриллиант, - сказал он, - Погодите минутку. – Он
вышел в соседнюю комнату и, вернувшись с кусочком алюминиевой проволоки,
провел ею по одной из граней камешка. – Очень похоже на бриллиант, -
повторил он, - А можно полюбопытствовать… - Можно. Я получила его в
оплату за работу. – Они посмотрели друг другу в глаза, следующий вопрос
напрашивался сам собой. – Я умею предсказывать будущее, - сказала она.

Глава 20

В воздухе витает такая нестабильность, - говорил он, - Что я подумываю,
а не закрыть ли мне производство и не зарыться ли в какую-нибудь щель. -
Они медленно шли по периметру небольшого, но чрезвычайно изысканно
изукрашенного зала, где экспонировалась продукция фабрики, здесь был
наборный пол из полированного гранита и мрамора, малахитовые стены,
колонна из яшмы и карнизы узорной бронзы. – Нет такой щели, - ответила
Аликс, - И нет нужды закрывать лавочку, вы будете катастрофически
процветать. – Я начинаю слегка побаиваться вас, - сказал он, наполовину
шутя, - И ваших пророчеств. – Неделю назад она посоветовала ему
перевести деньги из своего банка в два других, через три дня после того,
как он сделал это, банк прекратил выплаты, а еще через три там начала
работать совместная комиссия Минфина и Генпрокуратуры. Они остановились
перед витриной, в которой стояла потрясающей красоты ваза, выточенная из
цельного куска лазурита. – Никогда ничего не меняется, пока не
заканчивается навсегда, - сказала Аликс, - Люди будут голодать,
богатеть, воевать, трахаться – и покупать ваши цацки. – Это не цацки! –
Неожиданно для себя он обиделся так, как давно уже не обижался. – Это не
цацки, - повторил он, снижая тон, - Это красота. Что есть в мире
стоящего, кроме красоты? Она стоит столько же, сколько сама жизнь,
бессмысленная и беспощадная – ничего не стоит. Все это, - он обвел рукой
витрины, - Нельзя есть, нельзя пить, нельзя в это одеться. Но без этого
остается только пить, жрать и срать, дожидаясь, когда все кончится. –
Сколько стоит эта ваза? – тихо спросила Аликс. – 37 тысяч долларов, - не
задумываясь, ответил он. Наступило долго молчание. – А сколько стоит все
это? – она обвела рукой зал. Он не ответил. Стало слышно, как гудит
сигнализация. – Красота – это от Сатаны, - сказала Аликс. – А, бросьте!
Сатана, Христос, Мохаммед Али – какое мне до этого дело? – А может быть,
этому есть дело до вас? Если вы торчите здесь, а трава растет, и планеты
ходят по путям своим – значит, это кому-нибудь нужно? – Насчет планет –
не уверен, - усмехнулся Рубин, - Но не заметил, чтобы я был кому-то
нужен, кроме самого себя и моих кредиторов. – Даже самые трезвомыслящие
люди, - Аликс удивленно покачала головой, - Склонны окружать себя
миражами. Они видят свое величие в том, в чем его нет, и усматривают
свое ничтожество там, где оно не существует. Человек – это Красота,
дорогой вы мой Иосиф Прекрасный. Он – бессмысленная и беспощадная суть
Вселенной. Без него Вселенной остается только жрать, спать и срать. –
Рубин расхохотался, - Ну, спасибо, дорогая! Меня и в лучшие-то годы
никто не называл прекрасным. Значит, моя лысина кому-то нужна? – Мне, -
улыбаясь, ответила Аликс.

Глава 21

- Иосиф Леонидович! – в кабинет просунулась кудрявая головка Аллочки. –
А? – Из Иерусалима звонят. – Из Иерусалима? Ну, давай. – Он взял
телефонную трубку,

Алло.

Здравствуй, дорогой.

Гуссейн?! Что ты делаешь в Иерусалиме?

Сижу в тюрьме.

Что случилось?

Контрабанда.

Сколько ты уже сидишь?

Неделю.

Они предъявили обвинение?

Нет. Они еще не решили, по какой статье свернуть мне шею.

Не понял.

Йося, ты ничего не поймешь оттуда. Я отсюда мало что понимаю. Они
считают, что я оскорбил какие-то их святости. Ты можешь приехать?

Могу. Как тебя найти?

Здесь одна тюрьма, Йося, найдешь как-нибудь.

Рубину приходилось бывать в Израиле и не один раз, поэтому никакой
излишней суеты не возникло, на следующий день он уже сидел в самолете, а
следующим утром – в конторе адвоката.

Проблема в том, - говорил адвокат, - Что ваш друг нанес оскорбление
религиозным чувствам народа Израиля. – У адвоката был сильный
западно-украинский акцент и Рубин, временами, с трудом его понимал. –
Причем здесь контрабанда? – Контрабанда здесь притом, что ему в руки
попала одна святая вещь, принадлежащая еврейскому народу, и он тайно
ввез ее в страну и тайно же попытался продать. – Эту вещь, конечно,
отобрали? – Отобрали, конечно. – Ну, так пользуйтесь, на здоровье и
отпустите старика. – Не так просто, господин Рубин. Эта вещь
представляет собой экземпляр Святого Писания, Торы. Очень древний
экземпляр, написанный на бычьих шкурах. Ваш друг сделал из них чемодан и
привез в нем свои вонючие носки и трусы, понимаете? Это оскорбление.
Особенно, если учесть, что он, извините за выражение, мусульманин. – Уже
были экспертиза? Есть заключение эксперта? – Это так быстро не делается,
это вам не какой-нибудь поддельный Пикассо, это религиозная реликвия. –
Но, может еще оказаться, что это подделка? – Адвокат подумал, пожал
плечами, - В принципе, может. Сейчас рукопись исследуют в Иерусалимском
Университете. Этим занимается ведущий специалист, профессор Соломон
Ривкин, очень знающий, уважаемый человек. – А я могу поговорить с этим
человеком? – Ну, никому не запрещено сходить в Университет. Если только
Соломон согласится побеседовать с вами. – Пожалуйста, - Рубин извлек
толстую пачку долларов и взвесил ее в руке, - Организуйте передачку
Гуссейнову и сообщите, что я здесь. И если можно, - он положил пачку на
стол, - Устройте мне встречу с профессором.

Глава 22

- О вас говорят, что вы самый умный человек в Израиле, - сказал Рубин. –
Не надо мне льстить, - Соломон Ривкин поморщился, - Я и так уважаю ваше
желание помочь другу, он, действительно, попал в переделку. Вы, конечно,
заплатили Вайссману? – Ну, как вам сказать… - Заплатили, я знаю его не
первый год. Так вот, со мной этого не надо, ни в какой форме. Понятно? –
Я вас понял. – Вы, надо полагать, неверующий? – Неверующий, профессор. –
Ну, тогда я вам объясню на пальцах суть дела. Существует мнение, -
профессор пожевал губами, - Или скорее поверье, что Моисей, получив
откровение на горе Синай и увидев, что народ не готов к принятию, в
полном объеме, тех страшных истин, которые в нем содержались, скрыл от
Израиля часть скрижалей. Он разбил их, но, впоследствии, передал тайное
знание самым приближенным ученикам, чтобы оно не исчезло. Во все времена
существовали секты, претендовавшие на эксклюзивное владение этим
знанием, то есть аутентичным Законом Моисея. Одной из таких сект были
караимы, возможные потомки хазарских иудеев, проживающие или проживавшие
в мусульманской Средней Азии, на Кавказе и в Крыму. – Я своими глазами
видел караима и разговаривал с ним в 1948-м году, в Узбекистане, -
заметил Рубин. – Очень может быть. Эти люди не признают каноническое
Пятикнижие, не общаются с ортодоксальным еврейством и о них мало что
известно. Так вот, до сего дня были известны три записанных на воловьих
шкурах экземпляра Торы, которые считались караимскими. Два из них
хранятся здесь, в Израиле и один – в Америке. Тот, который привез ваш
друг – четвертый и он сильно отличается от трех известных. – Чем
отличается? – Профессор помолчал, пожевал губами, - В нем содержится
пророчество о пришествии Антихреста. – Какое отношение имеет Христос к
иудейскому Закону? – Я не сказал – Христ, я сказал – Хрест, Хрестос. Это
значит – «человек скорбей». Так называли герметические греки земного
человека, человека из праха, в отличие от Христоса – человека
преображенного, духовного существа. Таким образом, Антихрестос, значит –
Античеловек. – Сатана? – Нет, не Сатана. Сатана – это падший Ангел,
Ангел согрешивший и свергнутый на Землю, Аггел. Антихрестос же не имеет
ничего общего со грехом. Это Ангел, которого в конце времен посылает
Господь, чтобы наказать отпавших от Его Закона за их грехи. В тексте, -
профессор махнул рукой в сторону сейфа, - Конечно, употребляется другое
слово, там его называют Аб’гхадд’га, но смысл тот же – Антихрест,
Античеловек. Впрочем, это слово можно интерпретировать и как «Серп» или
«Жнец». – Он будет отделять зерно от соломы? – усмехнулся Рубин. Но
профессор не принял предложенного тона. Он замолчал, а потом медленно,
глядя в сторону, произнес. – Там еще много чего написано. Там написано,
что Князь Мира сего будет защищать свой мир от Ангела Господнего. – Но
какое это имеет отношение к Гуссейну Гуссейнову? – Вот об этом я и
собирался с вами поговорить, - профессор остро глянул на него из-под
очков, - Ради этого я согласился с вами встретиться, а вовсе не ради
того, чтобы дать заработать Вайссману, - он снова отвел взгляд в
сторону, - Если этот текст подлинный, - он ткнул пальцем в сейф, как в
притаившуюся гремучую змею, - То это значит, что канонический текст – не
подлинный. Вы меня понимаете? – Я понимаю вас. – А раз понимаете, так
поговорите с вашим другом, - брови профессора многозначительно поползли
через гигантский лоб к камилавке, прилепленной на макушке, - Где он взял
этот текст? Его будут изучать еще десятки, может быть сотни людей. От
меня же не все зависит, вы понимаете? От того, как представить эту
рукопись, от обстоятельств ее появления будет зависеть очень многое.
Одно дело, если он украл ее из караимского святилища и совсем другое
дело – если купил у какого-то мошенника на базаре. Он же мог купить ее
на базаре? – Конечно, мог. Он вообще слаб глазами, мог и не рассмотреть,
что на том чемодане что-то нарисовано. – Вот видите, - профессор огладил
бороду, - Нельзя сажать старика в тюрьму за то, что он купил чемодан, вы
меня понимаете, Йося, можно вас так называть? – Я вас очень хорошо
понимаю, Соломон, вы можете называть меня вашим вечным должником.

- Только между нами, - сказал Рубин уже у дверей, пожимая профессору
руку, - Когда сбудется пророчество? – Скоро, - печально ответил Соломон.

Глава 23

Как и много лет назад они встретились у ворот тюрьмы, но судьба поменяла
роли и стороны света.

- Я думал, они дадут мне миллион и скажут большое спасибо, - говорил
Гуссейн в такси по дороге в аэропорт, - А вместо этого оказался в
тюрьме, вот их еврейская благодарность, хорошо хоть фиксы не выбили. –
Ты старый дурак, - сказал Рубин, - Как тебя вообще угораздило? На хлеб
не хватает? – Черт попутал, Йося. Или может быть, ихний Иегова захотел,
чтобы я вернул эти проклятые шкуры в Израиль.

- Гуссейн, - спросил Рубин уже в самолете, - Ну, ты скажешь мне, какой
грех ты на самом деле взял на душу, с кого ты содрал эти шкуры? –
Клянусь Аллахом, не убивал! Я за всю свою жизнь убил всего семерых, они
все были подлецами, клянусь могилой отца. – Но как они к тебе попали? –
Война была, Йося. Я ничего особенного не хотел, я просто сидел на
перевале и брал пропускные с чеченцев, которые шли на нашу сторону.
Услышал стрельбу, вечером дело было. Утром послал туда людей,
посмотреть. Они вернулись и сказали – лежат какие-то убитые. Я сам туда
пошел – да, лежат, на караимов похожи. Начал шарить биноклем по горам,
так, на всякий случай. И увидел этого. Он лежал на леднике и прижимал к
себе мешок, как родного ребенка. Конечно, я подумал, что там деньги или
еще чего. Залез туда, нашел в мешке шкуры, почему их не взял себе
шайтан? Потом уже знающие люди сказали, что это караимский Коран, что
его можно задорого продать евреям. Где я их возьму, евреев? Ну и
пришлось лететь в Израиль, чтоб они проиграли войну, неблагодарные. А
тот караим сам замерз, дырок на нем не было. Он сдуру на ледник полез, в
темноте или, может, другой дороги ему не оставили, там и замерз, старик
уже был. Я так и не разобрался, кто на них напал, и русские могли быть,
и чеченцы, и наши, не знаю и куда их, вообще, несло, тоже не знаю.

Самолет приземлился ночью, и они поехали ночевать к Йосе, дверь открыла
Аликс. – Ну, ты даешь, - говорил окосевший после пятой рюмки коньяку
Гуссейн, когда он вел его наверх, в спальню, - Где ты взял такую девку?
– «Если бы я знал», - подумал он, спускаясь вниз по лестнице.

Аликс сидела у камина, глядя в огонь, и он в очередной раз изумился ее
умению быть. Она не нуждалась во множестве суетных жестов и ритуальных
телодвижений, которые совершает человек, бессознательно заявляя о своем
праве, находится здесь и сейчас. Ей не требовалась сигарета, стакан,
покручивание в пальцах зажигалки или покачивание носком туфли, ей не
нужно было что-нибудь жевать или что-нибудь пить, чтобы устроиться в
психологическом пространстве и времени, - она сама организовывала это
пространство вокруг себя, самим фактом своего присутствия. Она просто
сидела и смотрела в огонь и была абсолютно естественна, как кошка.

- Я нравлюсь вам? – спросила она, не оборачиваясь, и он вздрогнул, ему
казалось, что он спустился с лестницы бесшумно. – Да, - сказал он и
прокашлялся, потом подошел и сел в кресло напротив нее, - В той мере, в
какой позволяет возраст и чувство меры. – Красота – это мера, - сказала
Аликс, - Красота не существует сама по себе, она есть то, что вы
отмеряете вашей собственной мерой и присваиваете себе, отбирая у мира.
Способность к красоте – это способность осуществлять власть. Вот почему
в этом мире больше нет настоящих властителей – одни менялы. – Кто вы
такая, Аликс? – Глупая девчонка, которая пытается охмурить зрелого
мужчину, - она тихо рассмеялась, - Вы хотите умереть красиво, Йосиф? –
Очень хочу, - он попытался вложить в усмешку долю сарказма. – Вы умрете
красиво, я вам обещаю. – Он почувствовал, как на затылке поднимаются
остатки волос, но сказал с той же усмешкой, - Все зрители останутся
довольны? – Вы – единственный зритель и единственный актер, вы даете
представление для себя, где все те статисты, что прошли через вашу
жизнь, где они? Где, Гуссейн? Он будет спокойно спать, если вы умрете
прямо сейчас. Так чем ваша смерть отличается от вашей жизни? –
Отмеренной мне мерой, - ответил он, - А смерть – безмерна. – Тогда вы,
возможно, никогда не умрете, - сказала Аликс, - По мере вашей веры. И
будете вечно играть ваш одинокий спектакль в луче вечного проклятия.
Смерть без конца, - что может быть красивее?

Глава 24

- Я лечу на Урал за камнями, - сказал он, проводив Гуссейна и вернувшись
из аэропорта, - Хотите со мной? – Конечно, хочу, - ответила Аликс, - Я
никогда не была на Урале.

- Я была уверена, - говорила Аликс в самолете, - Что на Урале уже и нет
камней, все забрали еще царские сатрапы. – В те времена, - ответил он, -
Не было таких технологий, как сегодня. А сегодня нет такого спроса на
камни, какой был в те времена. Поэтому они будут лежать там еще тысячу
лет, на наш век хватит. А вы знаете, что на Урале добывали алмазы? –
Неужели? – Да. Первый алмаз был найден в 1829-м году в районе
Биссерского завода, затем их находили возле Крестовоздвиженска, Троицка
и в так называемой Кочкарской системе. По данным «Горного Журнала» за
1858-й год на одном только Крестовоздвиженском золотом промысле в период
с 1830-го по 1858-й годы был найден 181 алмаз, общим весом в 80 каратов.
Это немного, но ведь их и не искали специально, а находили при добыче
золота. – И что же дальше? – А ничего. Все как-то постепенно заглохло.
Да и кто станет ковырять камешками там, где можно взять миллионы тонн
массивных ископаемых и быстро, карьерным способом? Обыватель полагает,
что золото и алмазы – это очень выгодно. На самом деле, это мелочь по
сравнению с железом, углем, бокситами, не говоря уже о нефти. Они
являются истинным богатством, а золото и бриллианты – просто его
переходящие символы. – Говорят, в мире осталось нефти всего на двадцать
лет, - заметила Аликс. – Это – для мира, – усмехнулся Рубин, - А для
того, кто ее отмеряет миру, по мере своего хотения, хватит и на тысячу.
Близится время, когда люди отдадут жен и детей за нефть. Потому, что без
нефти не будет ни жен, ни детей – цивилизация, выросшая из нефтяной
скважины, засохнет вместе со всеми своими плодами. – Есть другие
источники энергии. – Они есть. Но цивилизация, ориентированная не нефть,
к ним не приспособлена. Вы не можете использовать электроэнергию в
автомобиле, в котором стоит двигатель внутреннего сгорания. Нынешняя
цивилизация, ориентированная на нефть теми, кто отмеряет нефть – это
двигатель внутреннего сгорания, в котором сгорает мир, в своем
бессмысленном движении черт знает куда.

Они приземлились в аэропорту Екатеринбурга и через три часа пробирались
в джипе вдоль речки Токовой по чему-то, слегка напоминающему дорогу. –
Этот рудник, он принадлежит вам? – спросила Аликс. – Нет, не мне. Он
ничейный, его владельца нет с нами уже лет сто. Но там работает артель,
в которой я являюсь пайщиком и потому имею право на лучшие камни, - он
усмехнулся, - Если успеваю до них добраться.

Такое можно было увидеть только в кино. В глубь горы уходила наклонная
штольня, кое-как закрепленная бревнами, туда было страшно смотреть, не
то, что заходить. Свой свет старатели носили с собой в бензиновых
лампах, никакого электричества не было и в помине. С одной стороны от
входа в штольню высилась гора свежей породы, с другой – навалом, прямо
под моросящим дождем лежали куски малахита. – Это ему полезно, - пояснил
Рубин, - Малахит набирает цвет от холодной воды. Здесь, - он махнул
рукой в штольню, - Добывали когда-то медную руду, малахит растет в
медной руде. Она и сейчас есть, но бедненькая, малахит тоже не ахти
какой, но другого нет. Там, - он махнул рукой в чащу леса, - Есть еще
старый золотой прииск, золото, конечно, выбрали, но особо старательные
находят в отвалах неплохие аметисты. Потом мы все это посмотрим, а
сейчас пойдемте, перекусим.

Они сели вдвоем под навесом за длинный стол из неструганных досок,
рабочие были в шахте, им еще не подошло время обедать, но полчаса назад
все собрались возле машины, и Рубин раздал каждому по десять пачек
«Примы», по большой пачке чаю и по полкило карамели. – Я им ничего не
должен, - пояснил он Аликс, - Но я сам работал на таком же руднике,
знаю, каково оно.

Чернозубый мужик, дико заросший бородищей, поставил перед ними по кружке
черного, как деготь, чаю и здоровенную сковородку дымящегося мяса. –
Лосятина, - ухмыльнулся Рубин, - Охотятся помаленьку. – Когда они, почти
давясь от наслаждения, прикончили сковородку обалденно вкусной лосятины
с черемшей, запив ее тягучим от крепости чаем, к ним подошел тот же
бородатый кашевар и протянул на бугристой ладони сине-зеленый кристалл
ромбической формы, - Держи, хозяин, подарок. У твоей…, - он запнулся, а
потом сказал то, что вертелось на языке, - Девки глаза такого же цвета.
– Держи, Захар, - не задумываясь, Йосиф сунул руку в карман и достал
золотую зажигалку, - На подарок есть отдарок. – Что это? – спросила
Аликс, когда старатель, поигрывая красивой цацкой, отошел от стола. –
Уральский хризоберилл, - ответил Рубин, рассматривая неуловимо меняющий
цвет камень, - Иначе называемый александритом, в честь в Бозе-почившего
государя императора Александра II Освободителя. Их добывали поблизости
отсюда, на речке Большой Ревт, там были изумрудные копи, а хризоберилл
соседствует с изумрудом. Не все добыли, надо полагать, ели Захар
раскопал этот камешек. Кристалл такой формы, - он положил александрит на
ладонь Аликс, - Очень редкая вещь. Носите, на счастье.

После обеда, надев гремящие, как железо, брезентовые плащи, они
углубились в лес и вскоре вышли на поляну, заросшую молодым сосняком. –
Вот здесь добывали золото, - сказал Рубин. Золотой прииск представлял
собой несколько осыпавшихся ям с полуобвалившейся бревенчатой кладкой,
вокруг высились кучи окаменевшей глины и щебня. – Мало похоже на
Форт-Нокс, да? – усмехнулся Рубин, - Все золото родом из грязи. – Аликс
поковыряла щебень носком сапога, - Смотрите! – она подняла с земли
голубоватый кристаллик вытянутой, октаэдрической формы, величиной
примерно с фалангу ее пальца. – Я притягиваю камни. Наверное, это
аметист? – Нет, это не аметист, - Рубин взял камешек из ее руки,
осмотрел на свету, пощелкал по нему ногтем, лизнул его, снова осмотрел,
поцарапал им стекло своих швейцарских часов и, наконец, сказал очень
медленно, - Я не берусь дать окончательный ответ, но, по-моему, это
алмаз, каратов на 87.

Глава 25

Рубин не проронил ни слова о находке, пока они добирались до
Екатеринбурга на просевшей от тяжести машине, оформляла груз, ночевали в
отеле и летели домой, но теперь они сидели в доме, у камина, за стенами,
сложенными из цельных гранитных блоков, облицованных изнутри цветным
камнем, на столе перед ними, в бокале со слабым раствором азотной
кислоты, лежал алмаз.

- Назовите его как-нибудь, - сказал Йосиф, - это ваше право и долг,
такое камень должен иметь имя. – Пусть будет «Крылья Утра», - сказала
Аликс. – Почему «Крылья Утра»? – Потому, что мы нашли его утром и
потому, что я так хочу. – Мой долг ювелира подчиниться. Теперь этот
камень называется «Крылья Утра». И мой долг ювелира объяснить вам, с чем
вы имеете дело. Ценность алмаза заключается не только в его величине.
Есть камни, величиной с булыжник, но они хранятся в пыльных ящиках
минералогических коллекций, а не сияют в коронах монархов. Потому, что
нечему сиять. Они мутные, со множеством внутренних и внешних дефектов,
их невозможно отгранить и нет смысла шлифовать. Большинство же
окрашенных алмазов хорошей величины и без дефектов не являются камнями
«чистой воды». А камни «чистой воды» - это, в основном, осколки,
обкатанная водой галька или они просто слишком мелки. Уникальность
вашего алмаза заключается в том, что это голубой кристалл «чистой воды»,
весом в 88 карат, в форме правильного октаэдра и без дефектов. Он не
требует огранки, нельзя ничего ни убавить, ни прибавить к нему, он
представляет собой совершенный баланс алмазных качеств, меру алмазной
красоты. Абсолют. В мире больше нет таких алмазов, Аликс. – А может, на
том прииске их еще целая гора? – Исключено. Там копались больше ста лет,
если бы существовало месторождение, его бы непременно нашли. Этот камень
больше, чем удача, это – чудо, я не верю своим глазам. – Чудо? – Слово
ювелира. – В таком случае, я дарю его вам. Возможно, «Крылья Утра»
помогут вам подняться над вашим неверием и полюбить чудеса. – Йосиф
долго молчал, глядя в пол. Потом молча вышел в другую комнату и,
вернувшись, встал перед Аликс, огонь камина бросил алые блики на его
лицо. – Цена этого камня не соизмерима с ценой «Крыльев Утра», - сказал
он и раскрыл сжатый кулак, кроваво-красный рубин вспыхнул на его ладони,
- Но это самое дорогое, что у меня есть, - склонившись, он вложил рубин
в ее руку, - Это моя душа.

Глава 26

- Йосиф Леонидович! – В кабинет просунулась парижская головка Аллочки. –
А? – Включите телевизор. – А что там? – Включайте, включайте. Черное
море горит.

Он нажал кнопку пульта и сразу увидел фантастическое зрелище, - над
поверхностью моря ходили гигантские полотнища голубого огня. – Воздух
сгорает в этой огромной топке, - говорил голос за кадром, - Люди
страдают от недостатка кислорода, температура доходит до +45(. – На
экране появились пустые улицы какого-то городка, одиночные прохожие
пробирались вдоль стен, обмотав головы мокрыми тряпками. – Транспортные
линии не справляются с потоком беженцев, - продолжал комментатор, -
Пожары в порту… Взрыв на нефтяном терминале… - Во весь экран вспыхнуло
багровое, дымное пламя. Рубин переключил программу. – Уже более ста лет
известно, - говорил серьезный, бородатый мужчина в очках, - Что на
глубине в двести метров, под слоем ила, существуют метановые линзы.
Отдельные возгорания происходили и раньше, но никто никогда не думал… -
Рубин переключил программу, - Уже более ста лет учение предрекали
катастрофу, - говорил бородач, как две капли воды похожий на первого, но
без очков, - Под поверхностью Черного моря, под морем ила, находится
море метана, теперь это море вырвалось на свободу… - Рубин переключил
программу. – Горят шельфовые нефтеразработки у побережья Турции и
Болгарии, - без пауз строчил диктор, - В море выливаются тысячи тонн
горящей нефти, - на экране взорвался танкер, - Правительства Греции,
Италии и Португалии… - Рубин переключил программу и застыл, завороженный
зрелищем. Катастрофа, видимо, случилась ночью. Между небом и водой горел
голубой огонь, небеса были индиго-синими, вода – абсолютно черной. Пламя
качалось, пульсировало, как живое, какие-то полусформировавшиеся фигуры
угадывались в нем, возникало и опадало нечто змееобразное, от горизонта
до горизонта вспыхивали всполохи, что-то гримасничало, что-то корчилось
и, хотя все это происходило за тысячи километров отсюда, Рубин
почувствовал, что в комнате становится жарко. Он выключил телевизор и
откинулся в кресле, вытирая со лба холодный пот. Вдруг мягко пропел
телефон.

Алло.

Здравствуйте, Йосиф Леонидович.

Здравствуй, Ахать – Ахать был младшим пайщиком и доверенным лицом Рубина
при руднике на Токовой.

У вас включен кодер, Йосиф Леонидович?

Секунду, - Рубин нажал кнопку кодирующего устройства, - Говори.

Наши ребята нашли кое-что.

Что?

Гельд.

Есть о чем говорить?

Есть.

Я буду сегодня.

Положив трубку, он поразмышлял с минуту, потом набрал номер.

Аликс?

Я.

Хотите со мной снова слетать на Урал?

Хочу. Я теперь люблю Урал.

Тогда собирайтесь.

Глава 27

Там жила или россыпь? – спросил Рубин в машине по дороге из аэропорта. –
Там коренная жила, Йосиф Леонидович, - Ахать через зеркальце заднего
обзора метнул взгляд в Аликс и тут же вернул его на дорогу, - Чистый
кварц и золото. Они сейчас там берут по семь грамм с килограмма руды,
простой промывкой в лотке. – Есть шанс сохранить секретность? – Ахать
пожал плечами, - Им нет смысла болтать. Их же подрядили добывать
малахит, а не золото. То, что они берут сейчас, по совести, идет им в
карман, прииск-то не заявлен. Зачем болтать? – Ахать ухмыльнулся, -
Работать надо, а не болтать.

- Кто эта женщина? – брюзгливо спросил один из пайщиков, жирный, лысый
человек, похожий на жабу. – Доверенный деловой партнер, - ответил Рубин.
– Но… - Никаких «но». Она будет присутствовать на совещании.

- Надо взять столько, сколько можно взять обушком, - пятью минутами
позже сказал тот же тип, в комнате с плотно зашторенными окнами и
запертой, бронированной дверью, - Потом купить рудник и сделать заявку.
– Ни в коем случае, - Рубин резко повернулся к нему, - Мы немедленно
завалим жилу. Изолируем рабочих, завезем водку, консервы,
электрогенератор и телевизор, заключим с каждым долгосрочный договор с
зарплатой в три тысячи долларов в месяц, прямо с сегодняшнего дня.
Одновременно, начнем подготовительные работы. Затем купим рудник вместе
с прилегающей местностью, через два месяца заявим золото и начнем
легальную, промышленную добычу. – У нас заберут половину, - хмуро
заметил один из пайщиков. – У нас заберут больше половины, - ответил
Рубин, - Но если там коренная жила, то оставшегося хватит и вам и вашим
правнукам. А жадность погубит. В лучшем случае, будем сидеть на нарах и
вспоминать про наше золото. А в худшем – нас там и закопают, в той
шахте.

В целом, пайщики были здравомыслящими людьми, и той же ночью в тайгу
осторожно пошел первый «Камаз», груженый новыми палатками, спальными
мешками, водкой и провизией.

- Ты слышал, что Черное море горит? – спросил Рубин, покачиваясь в
джипе, пробирающемся впереди грузовика. – Слышал, - Ахать безразлично
пожал плечами, - Всегда что-нибудь горит. У нас тут в прошлом году
полторы тысячи гектаров лесу выгорело. Ну и что? Новый вырастет.

Через месяц незаметной и кропотливой работы в тайге вырос небольшой,
благоустроенный поселок из сборных домиков, добыча малахита не
прекращалась, была даже заложена новая штольня – для добычи малахита.
Рубин отрастил бороду, Аликс успела слегка помять ребра троим старателям
и пользовалась всеобщим уважением, пайщики не оставляли рудник своим
вниманием, тщательно контролируя процесс и друг друга, появились горные
машины, заботливо укрытые брезентом, а еще через месяц в печати
промелькнуло сообщение об открытии нового месторождения золота на Урале.

Глава 28

- У меня золота уже столько, сколько в небольшом швейцарском банке,
основанном в 1789-м году, - сказал Рубин, - Почему вы не позволяете мне
пустить его в оборот? Обменять на деньги? – Потому, что деньги – это
бумага, - вразумляюще ответила Аликс, - А золото – это изначальный и
конечный эквивалент обмена в цивилизации менял. В конце, - она
усмехнулась, - В конце концов, золото останется единственным, что можно
обменять на нефть, а нефть – на жизнь. – К тому времени я успею десять
раз расстаться с жизнью, - заметил Рубин, - Не успев поменять фамилию на
Крез. – Жизнь коротка, - кивнула Аликс, - Но расстояние между пропастью
«Да» и пропастью «Нет» - еще короче. Кто мог предположить, что Черное
море, плескавшееся себе со времен плейстоцена, за одну ночь станет
Геенной Огненной? С тех пор, как Босфор превратился в печную трубу,
нефть вздорожала в три с половиной раза. – Но параллельно растет и
доллар, - возразил Рубин, - В этом нефтяном мире не золото определяет
цену доллара, а нефть. А нефтяные расчеты производятся в нефтедолларах.
– Это до тех пор, - ответила Аликс, - Пока американцы торгуют ворованной
иракской нефтью и контролируют Аравийскую платформу через Израиль. Но
кто знает, что случится завтра? – Какое мне дело до завтра? – повысил
голос Рубин, - Я хочу сегодня, у меня мало времени, Аликс. – Времени?
Время – это шестеренка, тикающее в ваших часах и больше ничего. Где все
те секунды, что уже ушли, где они? Будь в вашем распоряжении все секунды
Вечности, они уйдут туда же, в ничто. Прийдя из несуществования, они
туда же и уходят. Существует только настоящий момент. Он – реален. Его
реальность возникает из смысла. Из этой точки перехода вы
экстраполируете и прошлое, и будущее, опираясь на них, как на крылья,
поддерживающие вашу жизнь в пустоте несуществования. Вы ищите смысла,
Йосиф, чтобы ощутить себя живым. Смысла, а не жалких стариковских лет
прозябания под пальмой с бокалом «дайкири» в руке. Время? Дайте ваши
часы. – Рубин беспрекословно расстегнул браслет и положил «Омегу» на ее
ладонь. Аликс сжала кулак и затем медленно распрямила изящные пальцы. У
рубина отвисла челюсть – на ее розовой ладони, поблескивая осколками
хрусталя и чешуйками иридиевого браслета, лежал плотно спрессованный
комочек металла. – Вот ваше время, - сказала Аликс, - Перестаньте тикать
мелкими человеческими смыслами, - она размахнулась и швырнула
металлический шарик об стенку, шарик намертво влип в панель красного
дерева и застыл, как выпученный глаз, - Вы отдали мне свою душу и
получили взамен «Крылья Утра». Просыпайтесь!

Глава 29

- Через месяц у меня день рождения, - сказала Аликс, - И я рассчитываю
на подарок. – Не спрашиваю, сколько вам лет, - ответил Рубин, - Опасаюсь
услышать «пятнадцать» или «пятнадцать тысяч». – Аликс рассмеялась, - Не
уходите от ответа, старый скряга, вы опасаетесь услышать «пятнадцать
миллионов долларов». – Мне все равно их негде взять, - пожал плечами
Рубин, - Они не умещаются в кармане пиджака. Так что вы хотите, кроме
пятнадцати миллионов? – Трон. Из черного дерева и слоновой кости. – У
вас уже есть дизайн? – почти не удивился Рубин. – Нет. Полагаюсь на ваше
чувство красоты. Но это должно быть настоящее эбеновое дерево и
настоящая слоновая кость из Африки. – Фуфла-с не держим-с, - с
достоинством произнес Рубин, вытирая пот со лба, - Но жара, однако, и
здесь африканская. Наверное, это связано с пожаром в Черном море. – Вряд
ли. Если бы пожар время от времени не утихал, то в этой части света уже
не осталось бы ни мороженного, ни кислорода. – Июнь удался
апокалиптически жаркий, солнце пылало, насквозь пронизывая плотный
полосатый тент, они сидели на палубе речного ресторана, где было
несколько прохладней, чем в раскаленном городе. – Да, этот президент не
чета предыдущему, - заметил Рубин, указывая на телевизор, укрепленный
над стойкой бара, - Предыдущий-то был похож на старого хорька,
зараженного вирусом бешенства. – На экране, на фоне звездно-полосатого
флага улыбался молодой, золотоволосый атлет с глазами цвета светлого
изумруда, - Peace… Prosperity… Cooperation… , - пробивался его голос
через восторженную тарабарщину комментатора. – Наш выглядит мелким бесом
по сравнению с этим, - Рубин ткнул большим пальцем через плечо,
отворачиваясь от телевизора. – Сейчас самое время готовиться к большому
буму, - продолжал он, - И вкладывать… - Сейчас время готовить
parabellum, - перебила Аликс, - Иначе Pax Americana раздавит вас, - она
указала пальцем на экран телевизора, - Они уже готовы к большому буму. У
них хватит вакуумных бомб и для Московского метрополитена, и для
уральского рудника, нет щели, в которую можно заползти. Если вы не
возьмете на себя ответственность за вашу жизнь, они возьмут вас за горло
и выдавят ваши миллионы вместе с жизнью. Поэтому, вкладывайте деньги не
в акции американских компаний, а в российскую оборонную промышленность.
Потому, что никто кроме мелкого беса не защитит вас от этого Аполлона, -
она показала пальцем на экран, - Россия, может, и не лучшее место для
жительства, но у вас нет другого, это ваш дом. Так защищайте его! Вы уже
профукали дворец, списав развал на капремонт, теперь горит ваша
времянка, а вы уверены, сто Черное море загорелось без чьей-либо помощи?
Конечно, глупо говорить «вы», когда одни из «вас» издыхают в трущобах, а
другие из «вас» - покупают футбольные клубы. Но мне нет дела ни до
издыхающих, ни до ликующих. Мне есть дело до земли, которая кое-где
называется Россией, а вы – соль этой земли.

- Ум, честь и совесть нашей эпохи, – задумчиво глядя в пустой стакан,
заключил Рубин.

Глава 30

- Йосиф Леонидович! – В кабинет, протолкнув вперед волну французского
парфюма, просунулась голова Аллочки. – А? – Включите телевизор. – А что
там? – Включайте, включайте. Красное море горит. – Он нажал кнопку
пульта.

Море было Красным, багровые пламена вздымались до небес. Но оно могло
быть и Черным, картина была знакомой. На побережье горело все, связанное
с нефтью и с ней не связанное, и судя по всему – далеко вглубь
побережья. Горели трубопроводы, вышки, нефтяные платформы, горели
танкеры, портовые сооружения, терминалы, горела вода на сотнях
квадратных километров, нефть продолжала хлестать из нефтепроводов и
танков. – Нефтеструктура Ирака полностью разрушена, - частил
комментатор, - Страшное землетрясение… аэропорт в руинах… американцы не
в состоянии эвакуировать персонал… - Под картинкой появилась надпись, -
«Израиль», но сама картинка существенно не изменилась, лишь стало чуть
меньше огня и чуть больше битого камня, - Израиль разрушен почти
полностью… Хайфа… Нигерия… Петах-Тиква… Рамат-Ган… десятки тысяч
погибших… американский авианосец «Тикандерога» выброшен на берег… -
Египет, Саудовская Аравия. Картинки менялись, менялись названия городов
и стран, но картина разрушений была общей, катастрофа не пощадила ни
араба, ни иудея, ни христианина, ни друза, землетрясение встряхнуло весь
Ближний Восток, но особенно пострадали приморские районы, где были
сосредоточены конечные пункты нефтяной сети.

Рубин ошеломленно откинулся на спинку кресла и потянулся в карман за
несуществующими сигаретами, он не курил уже целых два месяца.
Триумфальный локомотив ближневосточной нефти, увлекая за собой
нефтедоллар, сошел с рельсов лет на 5-6. Единственным серьезным нефтяным
источником мира осталась Сибирь. Основные кардинальные последствия этого
события можно было просчитать сразу – цены на российскую нефть взлетают
в стратосферу, американская печатная машинка, преобразующая черную нефть
в зеленую краску, останавливается, рубль становится золотым. Но пройдет
время, пока он напитается золотом и на это время золото останется
единственным средством нефтяных расчетов.

Рубин подошел к бару, и, плеснув мимо рюмки, налил себе коньяку. Все
было бы хорошо, и центр мира мог бы переместиться в Москву, если бы
доллар опирался на золото, а не на баллистические ракеты. Американская
валюта оказалась несостоятельной еще в начале 70-х, когда французы
предъявили правительству США триллион долларов США к оплате и американцы
не смогли выполнить обязательств, заявленных на каждой бумажке из этой
кучи. Тогда они просто плюнули на французов. Но на нефть, защищенную
российским ядерным потенциалом, не плюнешь, а платить нечем. Значит,
следовало ожидать подвоха от этой нации мошенников, они отберут там, где
не смогут уплатить и украдут там, где не смогут отобрать силой.

Рубин вернулся к телевизору, на экране с ритуальными соболезнованиями
появился скорбный российский президент в традиционной уже черной
водолазке, он мог бы ее и не снимать.

Запись была сделана в какой-то резиденции, а не в кремле, отсутствовал
театр масок российского политбомонда, вокруг толпились незнакомые люди.
Вдруг Рубин ощутил, как железное его сердце пропустило удар – за спиной
президента промелькнула высокая, красивая девка и исчезла, глянув в
объективы александритовыми глазами.

Глава 31

- Как продвигается работа над моим троном? – спросила Аликс. Они сидели
в том же речном ресторанчике и ели мороженое. – Она продвигается хорошо,
питаясь моим чувством красоты и потом с моего лба. Но где вы собираетесь
установить свое стольное место? Ландшафт мира меняется катастрофически
быстро. – Ничего не меняется, кроме темпа изменений. Мир пожирают демоны
политики, экономики и денег, а вовсе не пожар не нефтепромыслах,
землетрясения случались и раньше. История пришпорена компьютером,
история понеслась вскачь, ломая подковами черепа дураков. – Куда? – Кто
знает? Знание предыдущих траекторий мировой эволюции не позволяет
указывать направлений в будущем, накопление информации связано с
появлением непредсказуемых, фрактальных аспектов. – Но есть же законы
общественного развития, - возразил Рубин. – Единственный «железный»
закон состоит в том, что нет никаких законов. Эволюция человечества
развивается путем квантовых скачков, мгновенных переходов с одного
уровня на другой. Политики и «прогрессивная общественность» постоянно
ошибались, даже в прогнозировании сиюминутных перспектив. На рубеже
прошлого и позапрошлого веков в Европе бытовало мнение, что войны между
цивилизованными странами стали невозможн6ыми. Четырнадцатый год утопил
эту иллюзию в горчичном газе. После Мюнхена великие политики великих
демократий разъехались по домам, в полной уверенности, что им нечего
бояться. Мир заплатил за их близорукость 60-ю миллионами жизней.
Горбачев болтал, как слепой попугай о «социалистическом выборе», когда
Союз уже трещал по швам. Ученые, создавшие атомную бомбу, были уверены,
что это всего лишь средство сдерживания, но американское демократическое
правительство сбросило бомбу на головы японцев, едва на ней просохла
краска. – Обозреватели пророчествуют большую войну, - заметил Рубин. –
Не надо быть метеорологом, чтобы прогнозировать для человечества плохую
погоду, - отмахнулась Аликс, - Но чем руководствуются люди, указывающие
миру пути развития и пишущие для него законы? Чем они измеряют карту,
если у них нет даже карты? Но они прокладывают курс корабля дураков,
пока дураки спят, принимая феноменальный мир политики и СМИ за реальный,
спят и видят сны о сытом будущем, когда уже нет и настоящего,
пережевывая во сне меню и умирая, так и не проснувшись. – Всегда есть
надежда, что спящий проснется, - усмехнулся Рубин. – Надежда? Надежда –
подлая вещь. Надежда гнала евреев во рвы Бабьего Яра. Вера? От Рождества
Христова не было таких зверств, которые люди бы не совершили во имя
Веры. Любовь? Разве не из любви к своим детям американские пилоты
сбрасывают бомбы на головы детей славянских и арабских? Вера, Надежда,
Любовь – семантические призраки, вирусы в программе, натворившие больше
реальных бед, чем чума, холера и сифилис вместе взятые. Избегайте
любящих, уйдите из собрания верующих, опасайтесь одержимых надеждой –
ибо они безумны. Тот, кто не живет в реальности настоящего момента,
Йосиф – не живет нигде и никогда. Нет для него ни Царствия Небесного, ни
радостей земных. Он – призрак, обитатель статического ада, поэтому, с
ним можно обращаться, как с условной единицей. Цивилизация, основанная
на принципах демократии – это печатный станок, выпускающий условные
символы несуществующих ценностей, это дешевая коммерческая подделка,
которая от тиражирования становится все хуже и дальше от оригинала – она
лишена эволюционной перспективы.

- Так и черт с ней? – предложил Рубин, поднимая бокал с шампанским. –
Так и черт с ней, - ответила Аликс, - Но сначала вы закончите мой трон.

Глава 32

- Вы последовали моим советам? – спросила Аликс. Они сидели в кабинете
Рубина и пили кофе. – Последовал. Я вложил деньги в ВПК. – Куда именно?
– В судостроение. – И что? – Компания «Аркос», акции которой я купил,
получила правительственный заказ на строительство двух ракетных
крейсеров. – Хорошо. Что с нефтью? – Невозможно пробиться. Туда ринулись
все. Там сейчас такая свалка, что не исключено введение госмонополии, -
Рубин развел руками. – В Украине есть нефтеперерабатывающий комплекс
«Червень», - сказала Аликс, - Дела у него идут так себе. Купите столько
его акций, сколько сможете. Это предприятие получит нефть по цене ниже
рыночной и госзаказ на ее переработку. – Будет сделано. Но… - Что? – В
Украине творится черт знает что. На ее западных границах не прекращаются
учения НАТО. Украинская «труба» осталась, по сути, единственной
артерией, по которой нефть из России идет в Европу и дальше. Сейчас
каждый метр нефтепровода сделан из золота и украшен бриллиантами. – Если
начнется драка, Йосиф, то она не закончится на украинском отрезке. Нет
такой щели, в которую можно забиться. Сражаться придется в любом случае.
Вкладывайте деньги. – Что делать с золотом? – Передать государству. В
дар. За это вам расчистят место в свалке вокруг российской нефти и не
отберут ваш прииск. Вы вернете все сторицей и через полгода станете
самым богатым человеком в России.

- Йосиф Леонидович! – А? – В кабинет просунулась кудрявая головка
Аллочки и превратилась в камею, застыв в направлении Аликс. – Ну, что
там, Алла? – Включите телевизор, Йосиф Леонидович. – Горит Ледовитый
океан? – Нет, Египет. Израиль бросил бомбу на Александрию. – Рубин
схватился за пульт.

- … как, - говорил диктор, - Гражданские и военные структуры Израиля
оказались парализованы чудовищным землетрясением, объединенные
египетско-сирийские войска перешли демаркационную линию и, не встречая
сопротивления, двинулись на Иерусалим и Тель-Авив, в Хайфе и Яффе были
высажены десанты. Не будучи в состоянии противостоять вторжению обычными
средствами, Израиль нанес ядерный удар по Александрии. – На экране
появился голубой шар Земли, снятый из космоса, в районе Северной Африки
вспыхнула, как бы, красная лампочка и медленно погасла. – По понятным
причинам, - продолжал диктор, - Мы не имеем видеорепортажа с места
событий. До сих пор остается неизвестным, каким образом ядерный заряд
был доставлен в столицу Египта, предполагаемое количество жертв доходит
до полутора миллионов… - Текст, видимо, исчез с монитора, диктор
замолчал, и, опустив голову, начал перебирать бумаги на столе, затем в
кадр протянулась рука с запиской. – Появилось новое сообщение, -
зачастил диктор, выхватывая записку, - Американское правительство,
поддержанное руководством НАТО, заявило о своей решимости защитить мир и
демократию, в США объявлена мобилизация военнослужащих запаса и
национальной гвардии, ракетно-ядерные силы приведены в полную боевую
готовность…

- Ну, вот, - сказал Рубин, - Бомба, заложенная в 47-м году, взорвалась,
как и следовало ожидать. – Христос родился в Палестине, - усмехнулась
Аликс, - Христос умер в Палестине. А человечество омоет его жертву своей
кровью. Цивилизация, которая сейчас заканчивается, началась с
Искупительной жертвы, Греха, Суда и равенства всех перед Богом. Вот вам,
Йосиф и Судный день – один на всех. – А, бросьте! – Рубин раздраженно
махнул рукой, - Не время для теологической болтовни. Никто не верит в
евангельские сказки. – Яд действует, независимо от того, верите вы в
него или нет, - сказала Аликс, - Христианство превратило честь,
гордость, достоинство и красоту в предмет насмешек, и мир, лишенный этих
качеств сгнил. Они не абстракция, они – реальность, такая же, как
тригонометрические функции или число ?. Это краеугольные камни
мироздания, те самые Царства Земные, которые отверг Христос в пользу
Царствия небесного. А последствия строительства дома на песке вы можете
видеть своими глазами, - она указала на экран телевизора, - Христиане
отравили мир больной идеологией нищих духом, и теперь этот сумасшедший
дом валится. Они отменили пафос дистанции между людьми, лишив людей меры
и адекватного восприятия действительности. Политика, СМИ, деньги – это
всего лишь последствия утраты чувства реальности. Царствие Небесное
отразилось Адом на Земле, во искупление смертных грехов Веры, Надежды и
Любви к несуществующему.

Глава 33

- Это похоже на отражение змеи в воде, - сказала Аликс, когда Рубин
сорвал с трона черный покров.

Они стояли в выставочном зале, середина которого была освобождена, но на
периметре, поддерживая центр своим присутствием, находилось множество
прекрасных предметов.

- Верно, - кивнул Рубин, - Я взял за образец рисунок на спине гюрзы, как
самое совершенное из мне известных, сочетание темного и светлого. – Это
инкрустация? – Нет, не инкрустация. Это цельные параллелепипеды эбена и
слоновой кости разной длины, но одного сечения, пронизанные иридиевыми
стержнями. Будучи армирована изнутри, структура открыта вовне, она имеет
внутреннюю прочность без внешних ограничений, при желании вы можете
сплясать на вашем троне. В местах изгиба поверхности рисунок не замкнут,
что визуально расширяет его в пространство, вот почему он напоминает
отражение в воде. Притом, что каждая деталь объема и плоскости имеет в
основе прямой угол, в целом создается впечатление текучести,
изменчивости формы. Это достигается особым соотношением размера и цвета.
Должен признаться, Аликс, что это не мое изобретение, в свое время целые
военные институты работали над созданием такого рисунка. Толщина сиденья
относится к толщине спинки, как 2:1, их площади находятся в обратном
соотношении соответственно. Площадь пространства, заключенного между
подлокотником и краем сиденья, равна половине площади сиденья, высота
ножки равна половине высоты спинки. Конструкция никак не располагает к
расслабленности тела, она намеренно неудобна. Трон ведь предназначен не
для того, чтобы в нем спать, а чтобы с него властвовать, не так ли? В
дизайне использованы две асимметричные детали. Это рубин, называемый
мною «Душа Крови», укрепленный в навершии правого подлокотника, и алмаз
«Крылья Утра», укрепленный в навершии левого подлокотника. – Вы
возвращаете мне мой подарок, Йосиф? – Я ничуть не альтруист, Аликс. Я
увеличиваю свое богатство, принося его в дар вам. – Вы мудры, как змий,
Йосиф. – Я всего лишь достаточно прозрачен, чтобы отразить мудрость
змия, Аликс. Рубин и алмаз составляют ансамбль. Но, в основе своей, они
отделены от своего основания. – Чем? – Длиной волны. Черный и белый
цвета трона – это иллюзия. В отличие от красного и голубого они не имеют
самостоятельного существования. Это всего лишь ахроматики, оттенки
серого, которые нельзя измерить в ангстремах. Вы пожелали, чтобы ваш
трон был черного и белого цветов. Я выразил ваше желание, как и было
велено, во плоти растения и животного на основе геометрических пропорций
разума, дополнив его реальностью красного и голубого минералов. Ваш трон
– это совершенный символ Человека Живого на Земле. – Человек – это
только несовершенный символ самого себя, - сказала Аликс, - Он рождается
в боли, жилет в страдании и умирает в старости, болезни и тоске. Мы
пытаемся бежать от страха, танцуя в луче жизни, словно мошки в конусе
света от настольной лампы и игнорируя бесконечные пространства тьмы. Мы
забавляемся пылью, поднятой нашими движениями, мы кружимся в хороводе
любви-ненависти, мы согласны на боль от сожженных крыльев, только бы не
заглядывать во тьму, из которой пришли и в которую уйдем. Но человек –
это свет. Тьма внутри и вовне нас, потому, что мы спим. И одинокое
бегство в любом направлении – иллюзорно. Нет персональной свободы, но
способность проснуться спит в каждом спящем, и освободиться можно только
всем вместе. Человечество – это единый организм, пораженный болезнью,
обусловленной противоречием между провозглашенными целями богатства,
власти, успеха для всех и невозможностью их реализации. Демократия – это
не форма социального устройства, Йосиф. Это – искусственно вызванный
психоз, когда миражи принимаются за действительность. Это сон разума,
рождающий чудовищ Денег, Капитала, Политики и тотального страха перед
реальностью. Это Дьявол, отрицающий существование, а чтобы осознать
существование, надо проснуться и стать сознательным. Наступает время, -
Аликс поднялась по малахитовым ступенькам и села на трон, возложив руки
на подлокотники, александрит вспыхнул на ее пальце, - Когда проснувшиеся
будут жить в Свете, под новыми Небесами, на новой Земле, в Царствии
Земном. А не сумевшие проснуться – уйдут во Тьму, в несуществование
Царствия Небесного. Однако, - усмехнувшись, она выпрямилась на троне, -
Будем реалистами – нет никаких гарантий, что весь процесс снова не
свернется в точку, вместе с небесами.

Глава 34

- Йосиф Леонидович! – кудрявая головка Аллочки, которую очень украсили
бы маленькие черные рожки, просунулась в кабинет. – А? – сказал Рубин,
рефлекторно берясь за пульт телевизора. – Включайте, включайте. Киев
горит.

На экране мелькнула горящая автомобильная шина, и Рубин несколько
расслабился – это был еще не пожар. Но голос комментатора, фраза за
фразой, убеждал его в том, что Аллочка не поторопилась, - … что привело
к усилению напряжения между Востоком и Западом, - говорил комментатор, -
Когда после третьего, беспрецедентного в истории страны, тура
президентских выборов результаты голосования остались неопределенными, а
срок полномочий прежнего президента истек, в образовавшийся вакуум
власти хлынула волна гражданского недовольства, которую оказались не в
состоянии сдержать государственные структуры, размытые длительным
политическим противостоянием. – На экране появились толпы людей,
штурмующих какое-то здание. – Руководство НАТО, под давлением США и в
обход Совета Безопасности ООН, приняло одностороннее решение о введении
войск в Украину, - продолжал комментатор, - Мотивируя свои действия
стремлением защитить мир и демократию, необходимостью противостоять
волне терроризма, а также ссылаясь на устный запрос некоей неуказанной
парламентской группы. – По экрану потекли колонны бронетехники,
мелькнули самолеты с белыми звездами и черными тевтонскими крестами на
фюзеляжах. – Население Запада Украины, в целом приветствуя войска
Альянса, выступило против присутствия польского и румынского
контингентов, но выступления были жестоко подавлены. – В кадре появилась
горящая деревня, и сразу вслед за ней – дивчина в лентах, подносящая
хлеб-соль жующему резинку солдату. – Восток страны, поддержанный большим
бизнесом, - продолжал комментатор, - Усматривающим в американском
присутствии угрозу своим прибылям, демонстрирует резкое неприятие
оккупации и вооружается. – На экране возник мордастый парень, раздающий
с грузовика автоматы каким-то старикам и подросткам. – В столице не
прекращаются стычки между националистами, коммунистами и
военизированными группами из Донбасса, мятеж в войсках Киевского
военного округа ставит под сомнение способность правительства
стабилизировать обстановку, спикер парламента выступает с
противоречивыми заявлениями. – На экране появился растерянный человек,
размахивающий руками, затем – машины, разбегающиеся, как черные жуки, от
здания с белыми колоннами. – Президент России выступил с резкой критикой
руководства НАТО и США, российские вооруженные силы приведены в полную
боевую готовность, объявлена мобилизация военнослужащих запаса до 35
лет. – На экране появились люди с «сидорами», толкущиеся у дверей
военкоматов. – Боже ж ты мой! – простонал Рубин, - И с этим они
собираются противостоять вакуумным бомбам?! – Почему же, не только с
этим, - раздался голос у него за спиной, Аликс летящей походкой прошла
от двери и села в кресло напротив него, - Есть еще ядерный потенциал,
побольше, чем у НАТО и США вместе взятых, хватит на всю Европу, а
кое-что и до Атлантиды долетит. – Кое-что и оттуда прилетит, - бросил
Рубин, направляясь к бару. – Конечно, - Аликс пожала плечами, - За все
надо платить. Но, если заплатить хорошо, то можно получить желаемое. –
Что? – горько усмехнулся Рубин, ставя на стол рюмки и коньяк, - Урну для
собственного пепла? – Урна - это уже очень много, - заметила Аликс, -
Многие и этого не имеют и сдыхают под забором без всякой атомной войны.
Но выжившие получат шанс, заплатив цену. – Это не они заплатят, -
возразил Рубин, разливая коньяк, - Заплатят те, кто уже не сможет
воспользоваться никаким шансом. – Верно, - согласно кивнула Аликс, - Как
всегда. Персонально вы платите только за водку, а за ваш шанс всегда
платит кто-то – ваши рабочие платят здоровьем, чтобы вы могли платить
золотом, а ваша мать заплатила кровью за вашу жизнь. – Вот мы и заплатим
своими жизнями, - угрюмо произнес Рубин, - Чтобы американцы процветали
на своем гребучем острове. – Аликс расхохоталась, - Вы мстительны
авансом и недальновидны, Йосиф. Нет никаких американцев. Есть раковая
опухоль, которая изгрызает сама себя, как только лишится возможности
питаться от тела всего остального мира. – Сначала она убьет тело, -
заметил Рубин, - Она всех нас утащит под обломки своего Торгашеского
централа. – На то и существуют хирургические операции, - нравоучительно
сказала Аликс, допивая коньяк, - И больно, и кроваво, и в гарантах
только слово хирурга, да Господь Бок, которого нет, - она стукнула
пустой рюмкой об стол, - Но ведь и выхода-то тоже нет.

Глава 35

- «О, как она была права!» - думал Рубин, просматривая свои деловые
бумаги. Люди продолжали покупать, продавать, трахаться и танцевать,
несмотря на наступление Судного Дня. Украинский завод «Червень»
получил-таки дешевую нефть от российского (российского!) консорциума и
теперь заливал продуктами ее переработки баки натовских танков и
лимузинов местных компрадоров, огребая огромную прибыль, немалая часть
которой вполне беспрепятственно оседала на банковском счету Рубина,
освобожденный на пять лет от налогов золотой прииск, фактическим
владельцем которого он теперь являлся, исправно отгружал центнеры
золотых слитков, акции судостроительной компании «Аркос» уже в семь раз
превысили номинал, и выплаты по ним росли с каждым днем, он продолжал
вкладывать деньги в нефть, и деньги возвращались еще большими деньгами –
все, к чему он прикасался, обращалось в золото, и из золота он ковал
сталь российской обороны, вкладывая его в ВПК.

Государство быстрыми темпами тотализируясь в преддверии большой войны,
все меньше и меньше стеснялось в средствах, убирая со сцены тех
бизнесменов, которые не желали идти на сотрудничество и, расчищая путь
купцам с пудовыми кулаками, у которых на лбу написано «Не замай!» На
семитском лбу Йосифа эти слова были выведены золотыми буквами, и он
таранил нефтебаронов и железных королей, которые падали, как кегли.
История была пришпорена, история понеслась вскачь, без разбору ломая и
тех дураков, кто золото ценил больше жизни, и тех дураков, кто в глаза
его не видел, наступил день, когда Президент, вручая Йосифу высший орден
государства, шепнул ему доверительно, – «А не согласились бы вы
консультировать меня по некоторым финансовым вопросам?», - а год назад
Йосиф был скромным владельцем ювелирной фабрички, теперь время капало
сквозь его пальцы ракетами, системами наведения, спутниками связи,
подводными лодками и каждая железо-секунда была гвоздем в крест для
кандидата на распятие.

Американцы, бросив иракскую нефть догорать вместе с иракцами, уже
переместились на новые пастбища – в Иран, обнаружив там то ли гнездо
террористов, то ли приготовления к производству зубного порошка,
подарили Израилю новую атомную бомбу взамен использованной и отбомбили в
порядке компенсации то, что осталось от Египта, спешно строили две
авиабазы в Азербайджане, расправившись, походя с местной нефтемафией и,
заменив местного президента на какого-то чикагского азербайджанца, на
Чукотке появился, вынырнув из холодных вод Берингова пролива, бывший
губернатор с подарками для детишек и осторожными разговорами, что, мол,
неплохо бы побаллотироваться еще, но в этот раз чукчи оказались умнее, и
баллотство пресекли, линчевав кандидата, несмотря на протесты
американского президента и мягкие увещевания российского, но Запад
Украины американцы осваивали ударными темпами, жестоко подавляя
сопротивление на Востоке и с каждым днем приближаясь к российской
границе.

Вторая мировая война вовсе не закончилась 1945-м году, она вышла на
новый виток спирали, когда правительство США взорвало атомные бомбы в
Японии, и с тех пор, стараниями дяди Сэма, уже не утихала никогда,
продолжаясь в Корее, Вьетнаме, Палестине, Чили, Никарагуа, в Центральной
Африке, Индостане, Средней Азии, пока, через разрушенный Белград, снова
не вернулась в Европу, отмеченная той же белой звездой, что и самолет,
положивший начало ядерному Апокалипсису.

Россию можно было не любить, Россию можно было даже ненавидеть, но
нельзя было не признаться, что Россия осталась единственным оплотом
против американской чумы. Для Йосифа Леонидовича Рубина не существовало
проблемы выбора, и денежный вопрос, который он решал всю жизнь и решил,
его не испортил. Вопрос был только в том, успеет ли он перековать все
орала на мечи, чтобы выставить их против подползающей звездно-полосатой
демократии и защитить свой старческий живот с рюмкой коньяку в нем. Люто
ненавидел Йосиф Леонидович Рубин, проклятых капиталистов, идущих
отбирать его золотые россыпи, когда он только-только начал жить
по-человечески. И готов был Йосиф Леонидович Рубин взять топор, если
мечей не хватит, надеть коротковатую кольчужку и идти на поле Куликово
или как там оно у них называется.

Но была еще Аликс.

Глава 36

«Понятие политики совершенно растворится в духовной войне, все формы
власти старого общества взлетят на воздух, будут войны, каких еще
никогда не было на земле». – Аликс захлопнула книгу и бросила ее на
журнальный столик, - Ессе Номо. И почему умных людей всегда принимают за
психов? – А за кого еще их должны принимать психи? – усмехнулся Рубин, -
Вы полагаете, что такое время уже наступило? – Они сидели в гостиной его
дома, распечатав бутылку коньяку, в углу тихо бубнил никогда теперь не
выключаемый телевизор, был вечер 11-го июля. – Эволюционистские теории,
созданные умными людьми и слишком многочисленные для перечисления
предполагают, что эволюция, как и любой другой процесс во Вселенной,
имеет волновую природу, - сказал Аликс, - Теория Временной Волны рисует
законченную картину того, как устроено время и что такое история.
Собственно, она охватывает всю эсхатологию, от Ригведы до Ветхого
Завета, в терминах квантовой физики. – Законченную картину? –
Законченную, Йосиф. История заканчивается в текущем году. Кстати, это и
конец цикла по григорианскому календарю. Посмотрим? – Есть время допить
коньяк? – деловито спросил Рубин. – Время? – Аликс расхохоталась, - Люди
страдают манией величия. Время не заканчивается с концом маленькой
человеческой истории. Но мир человека изменяется через изменение ума. А
все развивается не путем совершенствования, а путем истребления старой
формы. Как безумец может справиться с безумием, если он сам и есть –
безумие? Большая часть человечества живет на ветвях гнилого дерева,
которое не только не растет и не приносит плодов, но и готово упасть.
Меньшая часть, имеющая шанс, живет в его тени, в сумеречной зоне. Если
она желает спастись, то обязана свалить гнилое дерево, направив его
падение прочь от себя, в другую сторону. А потом – сжечь. Именно так и
поступают с гнилым деревом. Оно уже мертво, оно должно быть свалено,
чтобы освободить место жизни и свету. – Но может и придавить дровосеков,
- сказал Рубин, разливая коньяк. – Вполне может, - кивнула Аликс, берясь
за рюмку, - Мир – это храм Сатаны, а не церковь, Йосиф. Здесь никто не
гарантирует блаженства взамен за свечку, но и не обманывает пустыми
обещаниями. – Один мудрый еврей, - заметил Рубин, - Сказал мне, что
Сатана будет защищать свой дом. – Конечно, будет. А вы бы не защищали?
Вы, собственно, и делаете это. Человек, Йосиф – это и есть Сатана, а
Сатана – это не церковный черт с рожками, а Человек на Земле, в Доме
своем, в котором завелся черт христианской цивилизации. – А вы уверены,
что воздух был чище две тысячи лет назад? – Христианство появилось не
две тысячи лет назад. Христианство появилось тогда, когда человек
поклонился Золотому Тельцу, им же созданному куску металла, и назвал его
Богом Живым. Христианство, в сущности своей – это подмена реальности
вымыслом, а набор деревянных святых и спасителей, предлагаемых теологией
– это всего лишь декорации спектакля. Сегодня вам предлагают Новую
Коллекцию – святого Сороса, святого Маркса, святую Мадонну и
модернизированный символ веры – святую Троицу Демократии, Экономики и
Политики. Сегодня Спасение значит – Потребление. И вы сжигаете вашу
жизнь, как свечку, перед иконами Банковского счета, Работы и Социального
Статуса. – Но почему вы считаете, что именно христианство в этом
виновато? – потому, что христианский «золотой миллиард» - это самый
грязный и самый гнилой миллиард Земли, отравляющий весь мир своим
присутствием. Это он придумал атомную бомбу, демократию и банки, это он
превратил мир в базар, где торгуют жизнью, это он развязал две кошмарные
войны и готовит третью, чтобы утащить всех под обломками своего
сумасшедшего торгового дома. Представления о реальности, как продукты
человеческого мозга, связаны информационно-обусловленными отношениями с
несимволическими событиями, которые заставляют наши мозги создавать эти
представления. Тот, кто пишет программу, владеет программой, вводит
программу – тот владеет мозгами. Кто этот Тот? Кто делает баксы
зелеными? Кто владеет мировой информационной сетью? Кабалистическому
символу Глаза в Треугольнике намного больше двух тысяч лет. Он и сегодня
контролирует мир, глядя на него с триллионов долларовых банкнот. Что
изменилось? Ничего, кроме темпа изменений - Дудочник ускорил шаг. Куда
понеслась история? Ответа нет, есть лишь суровый выбор – слепо надеяться
или мучительно прозреть. Человечество виновно во грехе христианского
отказа от плода Древа Познания, как греховного, кто не прозреет, тот
умрет слепым, не познав, что есть Зло и откуда оно течет в мир. – Аликс
одним глотком допила коньяк, - Карфаген должен быть уничтожен.

Вдруг погас свет.

Глава 0. Шут.

Он сидел на троне, сотканном из света и тени, чутко ощущая малейшее
движение в Паутине Мира.

На другом полюсе Ангел с изумрудными глазами застыл в своем Овальном
яйце, ощутив Его присутствие.

Течение Времени превратилось в ревущий водопад, сбрасывающий в Пропасть
мириады секунд, вплоть до последней.

Человеки танцевали, убивали, зачинали детей и считали деньги.

Лысый старик опрокинул рюмку коньяку и сжал трость, чтобы сражаться с
Богом, Которого Нет.

Под сенью мертвых орлов, слепо смотрящих в разные стороны, мальчик в
черной водолазке всхлипнул и стиснул кулаки.

Все пророки были правы, вот только знали они мало.

Глава 37-я. Еще более ложная, чем все предыдущие – Эпически ложная.

Землю объяла тьма. Свет больше не двигался. Земная твердь стала безвидна
и черна. Погасли светила небесные. Время остановилось в этой точке
холодной и бездушной вселенной.

На Западе воздвигся золотоволосый Ангел с глазами цвета изумруда,
отмеченный пятиконечной Звездой цвета Полыни с мечом, несущим Смерть и с
Небес, за его спиной, сходило неисчислимое Воинство Его, все, как один –
его точные копии.

На Востоке, осеняя Землю крыльями, чернее самой тьмы, поднялось
Существо, отмеченной пятиконечной Звездой цвета Крови, с женской грудью,
чтобы питать всех живых существ, с подъятым Фаллосом, несущим Жизнь и из
Земли, за его спиной, поднялись боги и богини, родившиеся, сражавшиеся и
умиравшие на этой Земле – Зевс и Гея, Аполлон и Афродита, Кецалькоатль,
Дурга, Тор, Баал-Зебуб – они восставали из праха, всплывали из воды,
возникали из воздуха, их были тысячи и тысячи, Защитников и
Покровителей, злых и добрых, честных и коварных,
мужественно-женственных, отважных, похотливых, страстных, пахнущих
амброзией, кровью, травой, цветами, спермой, козлиной шерстью, вином и
мясом.

Игрок стукнул ладонью по кнопке часов и время, тренькнув звоночком,
сдвинулось с места. Игрок зажал в пальцах головку одного из
малозначительных божеств и сделал первый ход – Е-2, Е-4.

Конец.



PAGE 61