Портрет художника

d«Это я – Менекл Пирронец, видящий во всем сказанном одинаковую ценность
и открывший для смертных путь атараксии».

Античная эпитафия

ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА

роман

Глава 1.

К Алеше Ростоцкому приехала мама. Событие было совершенно уникальным в
жизни детского дома, поскольку мама Алеши числилась умершей и
похороненной три года назад в Марокко, о чем имелись все необходимые
отметки, во всех соответствующих документах, сделанные на основании
свидетельства о смерти. Папа Алеши скоропостижно скончался год назад, в
возрасте тридцати семи лет от инфаркта, в результате чего, мальчик
оказался в детдоме, так как никаких других родственников, пожелавших бы
позаботиться о ребенке, у него не нашлось. Скоропостижно возникшая мама,
предъявила два паспорта, заграничный и общегражданский - с отметкой о
браке и о наличии Алеши, собственное свидетельство о рождении,
университетский диплом и собственную персону, вполне живую, смахивающую
на звезду экрана и моментально опознанную Алешей, по коробке шоколадных
конфет в руке. Оставалось только изумиться, нерадивым исламистам,
допустившим такую промашку, исполнить мелкие формальности и порадоваться
за Алешу, чудесным образом воссоединившемуся с семьей. Восьмилетний,
теперь уже, Алеша, довольно смутно помнил маму, которая исчезла с его
горизонта, когда ему было четыре года, но кем еще могла быть, эта
роскошная, улыбающаяся, великолепно одетая и восхитительно пахнущая
женщина, как не его мамой? Правда у мамы, которую он помнил, не было
длинной красной машины, но ее не было и у папы, стоило ли предаваться
мелочным воспоминаниям, уносясь в светлое будущее, под грохот рока из
магнитолы и с лаковой коробкой шоколада, шириной в половину стола для
пинг-понга, на коленях?

Будущее оказалось, ярче солнца, бьющего в лицо, слаще и горше шоколада
свежее ветра и острее, чем предчувствие счастья.

Шел 1992-й год.

Глава 2.

Раньше этот теплоход назывался “Генерал Доватор”, и всю свою долгую
трудовую жизнь неспешно болтался между Одессой и Поти, возя туда-сюда по
черноморским волнам всякие шуры-муры и мешочников с мандаринщиками, но
ветры перемен выдули его из наезженной колеи - в голубое средиземноморье
под кипрским флагом и с гордым именем “Академик Сахаров” на борту.
Сменив прописку, имя и ориентацию, старое корыто, отнюдь не стало, ни
изящное, ни комфортабельнее, но Алеше оно казалось настоящим океанским
лайнером, несмотря на каюты, чуть побольше стенного шкафа, замызганное
железо переборок и постоянную трясучку от изношенного дизеля. Алешина
мама, однако, совсем не разделяла его мнения и почти весь путь, от
Одессы до Пирея, продержала его, рядом с собой, под тентом, в тихом углу
палубы, подальше от тошнотных запахов кухни, смешанных с запахом хлорки
из туалетов и пьяных воплей гуляющих путешественников. - Как ты
переносишь солнце? - спросила она Алешу, в первый же час плавания. -
Хорошо переношу, - жизнерадостно ответил Алеша, всю зиму мерзнувший под
тонким сиротским одеялом среди холодных радиаторов детского дома. - Это
замечательно, - задумчиво сказала мама, - Это просто чудесно.

Стояла жара, а на теплоходе был бассейн, постоянно забитый голой и
орущей

публикой, не обращающей внимания на окурки и банановую кожуру, плавающую
в воде, но мама запретила Алеше приближаться к этой клоаке. Но зато,
каждые три или четыре часа, она принимала душ и заставляла купаться
Алешу. В каюте не было ванной комнаты, приходилось ходить в общую
душевую, и на этой почве Алеша получил первый урок эллинистического
воспитания. Отец никогда не находил нужным помогать сыну купаться, а в
детском доме Алеша привык особенно щепетильно относиться к собственной
наготе. Поэтому, он уперся, когда мама в первый раз подвела его к дверям
душевой. Душевая не была, ни мужской, ни женской, она была рассчитана на
троих и просто запиралась изнутри тем сексуальным большинством, которое
успевало захватить ее на данный момент. Если же большинство оказывалось
в меньшинстве, то оно выглядывало через щель и решало, допустить или не
допустить жаждущее помывки лицо к свободному соску. Женщина могла
простоять полдня под дверью этой душевой, то же самое происходило и с
неуспевшим мужчиной.

Итак, Алеша уперся, но в щель уже выглянул чей-то глаз, дверь
приоткрылась, и мама вошла внутрь, втолкнув Алешу перед собой. Задвижка
щелкнула. Побагровевший Алеша оказался в пространстве величиной с кабину
лифта, стоящим перед здоровенной, голой девицей, с ярко-красными
волосами. - Ваще, он уже взрослый, - сказала девица. - Ваще, у тебя что,
- тут мама произнесла слово, которое Алеша не понял, - ... не там где у
всех? - Там, там, - обиженно произнесла девица и повернулась к ним
задом. Мама быстро разделась и молча посмотрела Алеше в глаза.

В этот момент Алеша интуитивно понял, что между ним и мамой могут быть
какие угодно разногласия, но только не в присутствии третьих лиц. И хотя
руки у него тряслись, а уши пылали, он стиснул зубы, содрал с себя
одежду и встал под душ. Самая кошмарная проблема заключалась в том, что
в узком пространстве и с высоты его роста, куда бы он ни пытался убрать
взгляд - взгляд все равно упирался в то самое место, которое казалось
ему самым запретным из всех самых запретных мест на свете.

Девица вдруг заржала. - Заткнись, - тихо сказала мама. И девица
заткнулась

Глава 3.

В Пирее они задержались ненадолго, переночевав в отеле одну лишь ночь -
их путь лежал дальше, на остров Родос, где Алеше суждено было провести
последующие восемь лет его жизни, познавая себя и жизнь. Маленькому
Алеше поначалу не приходило в голову интересоваться, на каких основаниях
и на какие средства они живут в Греции, но, постепенно, он узнал и это.

Они поселились в районе Старого порта, где дома, в штукатурке цвета
охры, кубами взбирались на крутой берег и уступами спускались к голубому
морю. Здесь улицами были каменные лестницы, возникающие из морских волн
и уходящие в небо - там, где начиналось небо, располагались
виноградники, где делали лучшее в мире, вино.

Когда-то, здесь находились портовые конторы, еще раньше - крепость, все,
что здесь было построено, было построено не позднее начала
девятнадцатого века, некоторые дома стояли на фундаментах еще
византийских сооружений, неподалеку громоздился православный монастырь,
возведенный во времена Юстиниана-Отступника.

Их дом состоял из четырех больших комнат, в которых летом было
прохладно,

а зимой - не холодно, благодаря старинным стенам толщиной в метр, но в
нем

имелись все современные удобства и комфорт, включая даже небольшой
бассейн

с фонтаном, расположенный на террасе, служившей им двориком, и маленький
розарий на крыше собственного дома.

Перпендикулярно лестницам на террасах вдоль горы тянулись узкие,
асфальтированные дороги, по которым можно было проехать на автомобиле,
что решало проблему связи с любой другой частью острова, но ездили
здесь, в основном, на велосипедах и роллерах, здесь всегда было тихо и
пахло розами, иногда доносился колокольный звон из монастыря.

Как казалось Алеше в последующие четыре года, он ничему не учился,
кроме плавания и ныряния в прозрачных прибрежных водах, но как-то так
вышло, что за это время он выучился новогреческому и старогреческому
языкам, читал Гомера в оригинале, неплохо овладел латынью и ознакомился
с началами геометрии и физики по текстам Пифагора и Гераклита. Если бы у
Алеши возникла такая нужда, он мог бы узнать, что тот способ, которым он
получал образование, лет сто назад назывался классическим и был
привилегией высших слоев общества - но у Алеши не было такой нужды. Он
рос здоровым, веселым и интеллигентным ребенком, легко обходился без
комиксов и телевидения и понятия не имел о том, что большинство его
обездоленных сверстников, понятия не имеют о нимфе Каллисто, даже если и
живут в двух шагах от голубых волн Эгейского моря.

Они выезжали с Родоса нечасто, ненадолго и необременительно, но вся
европейская культура была сосредоточена на узкой полоске
средиземноморья, и здесь не осталось ни одного музея, ни одного
сколько-нибудь значительного античного места, где бы не побывали Алеша и
его мама. Алешина мама, не без оснований, полагала, что тыкать пальцами
в кнопки компьютера Алеша обучится за полдня, а вот культуре его не
обучит уже никто и никогда, если будет упущено время.

Алешу очень удивляло, как мама заботится о его здоровье, она постоянно
спрашивала, - “Как ты себя чувствуешь?“ Но Алеша всегда чувствовал себя
прекрасно - он не сидел в душных классных комнатах, его дух не получал
пинков от придурковатых педагогов и придурковатых старшеклассников, он
много плавал, бегал, никогда и ничего не ел из супермаркета, выпивал в
день по два стакана Родосского вина, и никто не бил его по щекам за то,
что он мастурбирует в туалете - как еще он мог себя чувствовать?

Однако, к четырнадцати Алешиным годам, ситуация начала небыстро, но
самым прискорбным образом, изменяться.

Глава 4.

- Недостаток гемоглобина в крови, - сказал врач. - Избыток порфиринов в
моче, кале, подкожной жировой клетчатке. Железодефицитная анемия, -
сказал врач, - Железосодержащие препараты, переливание крови, усиленное
мясное питание, избегать ультрафиолетовых лучей, - сказал врач.

- Порфирия - это наследственное изменение генов, мутация, - сказала
мама, - Когда-то, это должно было проявиться неизбежно. - Ты можешь
объяснить мне это простым языком? - спросил Алеша, - Раз уж я должен с
этим жить. - Могу, - усмехнулась мама, - Кто-то из наших с тобой предков
побаловался со своей сестричкой. Ключевое слово здесь - кровосмешение -
в буквальном смысле этого слова. У нас общая кровь, теперь я буду
вынуждена давать свою кровь тебе и смешивать ее с твоей, чтобы ты не
умер. - А кто дает кровь тебе? - Ее давал мне мой родственник, пока я не
научилась выживать сама. - Кто этот родственник? - Не имеет значения.
Все порфирогены на свете - родственники. - Я порфироген? - Ты
порфироген. И ты будешь кормить кого-нибудь другого, когда придет твое
время. - Когда все это началось? - Очень давно и длилось долго. -
Кровосмешение? - Кровосмешение. - Алеша замолчал и опустил голову. Он
был еще недостаточно взросл, чтобы задать вопрос, который вертелся у
него на языке. - Ты все узнаешь в свое время, - усмехнулась мама, - А
пока тебе достаточно знать, что пуповина, которая соединяет нас, еще не
оборвалась, ты только готовишься к рождению. - Что будет, когда она
оборвется? - Ты либо научишься дышать воздухом жизни, либо будешь дышать
воздухом смерти. - Что это значит? - Жизнь. Или сумасшествие. Состояние
ниже животного. Ад. - Я все равно тебя не понимаю. - Порфирия, - сказала
мама, - Это проклятие и благословление, такое же, как и состояние
человека. - Как это может быть проклятием я благословлением? - удивился
Алеша. - Из этого состояния можно подняться выше уровня человека и можно
опуститься ниже уровня животного, - сказала мама, - Существо, которое
рождается с мозгом человека, не может выжить без чьей-либо заботы и
никогда не станет человеком, если до пяти лет будет лишено общества себе
подобных. Из котенка в любых условиях вырастет кошка, а из щенка всегда
вырастет собака, даже если их воспитывал человек или свинья. Но человек
- это единственное существо на планете, которое не превращается
гарантированно во взрослую особь того же вида. Человеческий мозг - это
таинственная субстанция, в которой может быть отпечатана сущность чего
угодно, например - волка или обезьяны. Что и происходит, если
человеческого детеныша воспитывают животные. Но в этом случае
неиспользованная часть мозга превращается в раковую опухоль, которая
давит это несчастное существо и опускает его ниже уровня - волка или
обезьяны. У него нет чистых инстинктов животного, и оно лишено
человеческого интеллекта. Это - больное животное, не способное жить
долго, таких примеров науке известно достаточно, а вне науки их было, и
есть - намного больше. - Но как это связано с порфирией? - спросил
Алеша. - Так же, как состояние человеческого существа, воспитанного
животными, связано с состоянием человека, - терпеливо ответила мама, -
Человек использует не более 10% от мощности своего мозга. Остальное
давит его. С этим связано все то, что человек называет своей жизненной
борьбой - агрессия, страх, неудовлетворенность, болезни и смерть.
Человек живет в черном аду своих 10%, не сознавая этого. А если начинает
осознавать, то уходит в смерть или превращается в демона. Но иногда
стечение обстоятельств размывает почву у него под ногами, и непосильный
груз придавливает его еще ниже – в красный ад порфирии – и одновременно
он пробивает головой собственный потолок своих десяти процентов. Теперь
он – вне пространства человека, ноги его горят в огне, а голова – в
ледяной стратосфере небес. – Как это возможно? – спросил Алеша, невольно
подбирая ноги. Он не все понял, но был глубоко обожжен весьма
натуралистическими метафорами матери. - То, что формирует человеческий
мозг, - сказала мама, - Родом не с этой планеты. Эта таинственная
сущность, именуемая генетическим кодом - ангел, воспитанный животными,
существо, сформированное, чуждой ему биосферой Земли. Ему просто не
требуется вся его мощь для того, чтобы быть человеком. А то, что
называется человеком - развалится на куски, если эта мощь проснется
внезапно. Поэтому, она прожигает его постепенно, и ей нет никакого дела
до страданий тела, в котором она живет. А тело за миллионы лет эволюции
привыкло к дискомфорту и ощущает его, как неизбежные тяготы жизни.
Правда, некоторые, - мама усмехнулась, - Особо тонко сформированные
натуры, лезут в петлю от этих тягот, но миллионы живут себе - и ничего.
Кто знает, сколько миллионов лет еще понадобится ангелу, чтобы прорасти
и расправить крылья. Но, в каком-то отдельном случае и в некие
отдаленные времена стечение крови, смешение обстоятельств и чей-то
промысел, выдернули ангела за крылья - и он начал ими размахивать,
брызжа во все стороны кровью. На этот случай, эволюция или кто-то еще,
запасли надежный предохранитель - порфирию, преследующую и уничтожающую
всех, на кого капнуло. Но, поскольку, голь на выдумки хитра, - мама
успокаивающе похлопала Алешу по плечу, - Она выучилась предохраняться от
предохранителя, пользуясь при этом процентами с кровью заработанного
капитала. - Как? - жадно спросил Алеша. - Стоя на собственной голове и
плюя оттуда в адский огонь, созданный создавшим предохранитель. - Я тебя
не понял, - растерянно сказал Алеша, запутавшийся в метафизических
метафорах. - И не надо меня понимать, - улыбнулась мама, - Всему свое
время. А сейчас тебе достаточно знать, что я с тобой, и тебя не брошу.
Выпей половину стакана вина, ничего не бойся и иди спать - все будет
хорошо.

Глава 5.

На следующий день мама сказала, - Сегодня, Алеша, мы поедем в монастырь,
и я познакомлю тебя с одним человеком. - Он священник? - Иеромонах.

Отец Аристарх оказался изящным мужчиной, лет пятидесяти, весьма
элегантно выглядевшим в своем черном облачении, оттенявшем белизну рук и
лица, слишком бледных, пожалуй, от многих часов, проведенных под
толстыми сводами монастырской библиотеки. У него была короткая,
черно-седая борода и ярко-зеленые глаза, его блестящие волосы были
схвачены на затылке черным, шелковым шнурком.

- Сегодня, тебе предстоит узнать кое-что о себе самом, молодой человек,
- сказал отец Аристарх, разливая в бокалы черное вино. - А почему вы не
называете меня “сын мой”? - осмелился спросить Алеша, уже имевший опыт
общения с духовными лицами. Отец Аристарх рассмеялся, сверкнув
белоснежными зубами, - Потому, что не хочу навязывать тебе свое
отцовство. Мы все здесь, - он обвел красивой рукой сводчатое помещение,
сплошь уставленное книжными шкафами, - Братья и сестры. - Вы имеете в
виду, Эпикура, Сапфо и Аристотеля? - замирая от собственной смелости,
спросил Алеша, обладавший великолепным зрением. Отец Аристарх остро
глянул на него сквозь бокал, темным рубином вспыхнувший в луче солнца,
падавшем из узкого окна, - И их тоже. Тебя удивляет подбор книг в
монастырской библиотеке? - Какое я имею право удивляться? - ответил
Алеша, опуская глаза. Отец Аристарх посмотрел на Алешину маму, - Ваш сын
умен и куртуазен. - У него хорошая кровь, - улыбнулась Алешина мама.

- Как ты думаешь, - спросил отец Аристарх, - Каков самый интимный
способ, которым человек может общаться с окружающей средой? - Дыхание, -
не задумываясь, ответил Алеша. - Тепло, - согласился отец Аристарх, - А
еще? - Принятие пищи, - подумав, ответил Алеша. - Еще теплее, - кивнул
отец Аристарх, - А еще? - Секс? - слегка смущенно попробовал угадать
Алеша. - И это правильно, - сказал отец Аристарх, - А что получится,
если объединить все три способа? - Алеша покраснел и бросил взгляд на
маму. Отец Аристарх усмехнулся, - Это очень близко к тому, о чем ты
подумал, но еще интимней. Что это? - Алеша покачал головой, - Не знаю.

Отец Аристарх медленно отпил глоток вина и поставил бокал на стол. -
Знаешь. Ты просто забыл. И сейчас мы с тобой вместе доберемся до ответа.
Этот ответ находится в очень отдаленных временах, но всегда присутствует
в каждой капле нашей с тобой крови. В те времена человек не имел орудий,
чтобы бороться с окружающей средой. Но тогда, так же, как и сейчас, у
него не было клыков и когтей и не было пищеварительного аппарата,
приспособленного для усвоения травы, корней или коры деревьев. Чем может
питаться существо, которое не может догнать зайца и не может пробить
шкуру носорога своим кремневым рубилом? - Оно может питаться падалью, -
ответил Алеша. - Падалью и экскрементами других животных, - кивнул отец
Аристарх, - Но для этого оно должно стать совершенно безвредным для
этих, других, животных, как гриф. Оно не должно составлять конкуренции
хищникам, его не должны бояться больные или умирающие животные. Оно и
стало таким, оно нашло свою экологическую нишу и безбедно сидело в ней в
течение множества лет, и многие из его потомков, - отец Аристарх
усмехнулся, - Не избавились от привычки поедать кал и по сей день. Но
какой-то катаклизм сдвинул земную ось, и большая часть планеты
превратилась в суровую пустыню, большую часть года покрытую снегом,
бесчисленные стада животных прекратили питать падалью трупоедов, и грифы
улетели в Африку, а человек остался сидеть в своей клетке, со своей
прежней неспособностью к охоте, теперь еще и запертый генетически
закрепленным запретом на умерщвление животных. Где же был выход? Где? -
У него не было запрета на умерщвление себе подобных, - сказал Алеша.
Отец Аристарх посмотрел на Алешину маму и медленно покивал головой. -
Голь на выдумки хитра, - улыбнувшись, сказала Алешина мама. Отец
Аристарх вернул взгляд к Алеше, - И не было другого выхода. Начав с
поедания трупов умерших сородичей, человек перешел к охоте на живых.
Человек оказался единственной доступной дичью для человека, вооруженного
дубиной и каменным топором. В условиях арктической пустыни человеческое
тело оказалось единственным источником питания для существа, не умеющего
питаться мхом. Вот так, - отец Аристарх печально поднял брови, - Человек
научился сливаться душой и телом со своими братьями и сестрами самым
интимным образом и с далеко идущими последствиями. Он стал единственным
существом на планете, состоявшимся благодаря адельфофагии -
систематическому питанию особями своего вида. Таким жестоким путем пошла
эволюция или еще кто-то, чтобы создать разум, вырвав человека из цепи,
идущей от Солнца и соединяющей все живое, от травы до обезьяны, но
прерывающейся на человеке. Паук не претерпел никаких изменений от начала
мира, кистеперая рыба существует рядом с селедкой, большинство видов
животных за миллионы лет не проявили ни малейших признаков эволюции, и
обезьяна не собирается стать разумной. Не человек, замкнутый на самом
себе собственным пищевым циклом, оказался в условиях беспрецедентной,
внеприродной, внутривидовой борьбы за кусок мяса из собственного тела и
был вынужден развивать и оттачивать особое оружие для войны с себе
подобными. - Интеллект? - спросил Алеша. - Пока еще нет, - ответил отец
Аристарх, - Но то, что послужило базой для интеллекта. Льву не требуется
ничего такого, чтобы поймать антилопу, и бабуин не нуждается в изысках,
чтобы ускакать от леопарда, но человеку, который охотится на человека,
нужна особая оснастка, чтобы не попасть в желудок к своей дичи - любовь
к ней. - Вы шутите? - неуверенно улыбнулся Алеша. - К сожалению, нет.
Только не забывай, что мы говорим не о Ромео и Джульетте, а о
первобытном адельфофаге, который охотится на себе подобного. Его разум
находится в зачаточном состояния, но его инстинкты развиты, как у
животного. Как животное, он имеет два базовых инстинкта - пищевой и
половой - из которых вырастают все остальные. Как животное, он
испытывает страх, ярость, агрессивность, похоть - и множество других
эмоций, возникающих на почве инстинктов. Как животное, он чувствует
эмоции другого адельфофага и реагирует на них. Они в равных условиях.
Заметь, что речь идет не о схватке двух первобытных мачо, речь идет о
пище - вот о чем идет речь. Охотник не может допустить, чтобы дичь
просто убежала. И не может допустить, чтобы дичь превратилась в
охотника. Кто станет едоком, а кто - пищей? Это зависит от того, кто
сможет скрыть свой агрессивный комплекс и продемонстрировать приязнь на
понятном для обоих языке - языке эмоций. Оба адельфофага уже имеют
комплекс добродушия, генетически закрепленный в те времена, когда они
были пожирателями падали. Теперь пожрет тот, кто сумеет превратить
средство маскировки в оружие. Тот, кто сумеет наложить на этот комплекс
агрессивность хищника - и задушить противника в своих объятиях. - Вы
говорите о чем-то вроде гипноза? - спросил Алеша. - Я говорю о природе
любви, - усмехнулся отец Аристарх, - Адельфофаг не может
загипнотизировать адельфофага так, как змея гипнотизирует кролика - они
оба принадлежат к одному виду и обладают одинаковым психическим
аппаратом. Победит тот, кто сумеет использовать свой аппарат так, чтобы
воздействовать на соответствующий аппарат противника. Тот, кто на почве
полового и пищевого инстинктов сумеет вырастить из своего комплекса
безвредности цветок любви, утаив в ном ядовитое жало. Тот, кто научится
любить. - Но что толку от такой победы? - озадаченно спросил Алеша, -
Они же все сожрут друг друга внутри своего пищевого цикла. - Отец
Аристарх посмотрел на Алешину маму и поиграл бровями. Алешина мама
улыбнулась. Отец Аристарх повернулся к Алеше, - Вот ты и закончил этот
цикл. Сам. Ты уже понял, что из второй эволюционной ловушки, в которую
попал человек, должен был существовать выход, если мы дожили до
сегодняшнего дня. Популяция, замкнутая на себе пищевым циклом, развивает
любовь, как средство охоты и на основе любви развивает социальность -
как средство сдерживания особо пылкой любви. Адельфофаги не могут
существовать друг без друга, их непреодолимая любовь к ближнему легла в
основу всех человеческих институтов - она создала этот мир. - Нет
повести печальное на свете... - сокрушенно сказал Алеша, и все
расхохотались. - Шекспир мог бы написать поваренную книгу, - заметил
отец Аристарх, отсмеявшись и утирая набежавшую слезу, - Повесть о
человеке - это история адельфофага, которую он начал писать каменным
топором на черепе своего ближнего, и пишет по сей день другими
средствами - только теперь он уже не употребляет в пищу его мясо. Ну,
почти не употребляет. - Но причем здесь я? – осмелился слегка
возмутиться Алеша, - Вы же обещали рассказать мне что-то обо мне самом.
– Разве? - отец Аристарх удивленно поднял брови, - Что я могу рассказать
о тебе, чего ты не знаешь сам? Но, я вижу, ты умеешь получать по
векселям, молодой человек. И постепенно я верну тебе то, что уже
принадлежит тебе по праву. А пока, - он встал и, легко поклонившись
Алешиной маме, повернулся к Алеше, - Допей, пожалуйста, это прекрасное
вино и разреши мне откланяться, - он усмехнулся, - до следующего цикла.

Глава 6.

- Почему отец Аристарх называет людоедство интимным общением? - спросил
Алеша.

Они лежали в шезлонгах под тентом на палубе небольшой прогулочной яхты,
которую мама арендовала иногда за скромную плату, - Калликандзаридис,
капитан и владелец яхты, был их соседом.

- Потому, - ответила мама, - Что в этом случае плоть и кровь человека в
буквальном смысле сливаются с плотью и кровью другого человека. Такого
не происходит, когда человек употребляет мясо животных. - Почему, не
происходит? - Потому, что генетический код животного, не совпадает с
генетическим кодом человека. Поэтому, организм человека разбирает плоть
животного на составные части и строит из кубиков новую молекулу, такую,
какая ему больше подходят. А остальное выбрасывает вон. Ты знаешь,
почему некоторые народы не употребляют в пишу мясо свиньи? - Почему? -
Потому, что генетический код свиньи наиболее близок генетическому коду
человека. Поэтому плоть и кровь свиньи сливается с плотью и кровью
человека очень интимно, слишком интимно. Кстати, это является причиной,
по которой лекарства, предназначенные для человека, всегда испытывают на
свиньях. - Значит ли это, - спросил Алеша, - Что если я буду питаться
мясом льва, то стану храбрым как лев? - Не значит, - улыбнулась мама, -
Потому, что генетический код льва очень далек от твоего. Поэтому твой
организм разберет храбрость льва на части и преобразует ее во что-нибудь
другое. Но цивилизованные японцы еще совсем недавно ели печень
американских солдат, которые им казались храбрыми. - И это помогало? -
Вероятно, - усмехнулась мама, - Судя по тому, как они сражались. Во
всяком случае, в этом есть смысл. Во всяком случае то, что глупые крысы
становятся умными, пожирая умных, обученных крыс, является научно
доказанным фактом. - А почему японцы ели именно печень? - Потому, что
печень является кровотворящим органом. Если бы они пили кровь храбрецов,
то, возможно, достигли бы еще большего эффекта. - Может, они ее и пили?
- Может я пили, - рассмеялась мама, - Кто знает? Может и сейчас пьют.
Если можно пить вытяжку из тел нерожденных младенцев, то почему нельзя
пить кровь взрослых мужчин? - А почему кровь может дать больший эффект,
чем печень? - Потому, что помимо генов, кровь содержит еще много чего, о
чем люди знали раньше, но уже основательно подзабыли. Правоверные иудеи
сохранили об этом смутное воспоминание, они никогда не едят мясо
животных, не выпустив предварительно всю кровь и не промыв мясо в воде.
- Зачем? - Чтобы не смешивать свое человеческое жизненное начало с
жизненным началом животного, которое содержится в его крови. Но другие
люди, например, ацтекские маги, по этой же причине охотились за другими
магами, чтобы вкусить от их плоти и крови и приобрести их магические
силы. - Это имеет что-то общее с христианским причастием? - Имеет.
Причастие - это не символ. Если христианин не верит, что таинство
евхаристии в буквальном смысле преображает хлеб и вино в плоть и кровь
Христа, то он не является христианином. - Теперь я понимаю, куда делось
тело Христа, - рассмеялся Алеша. - Только никому не говори, -
рассмеялась мама, - Прости им Господи, им не хватило одного тела на
всех.

Калликандзаридис высунулся из рубки, - Чего вы тащитесь? - Мы обсуждаем

вопросы теологии, - ответила мама. – А-а-а, - Калликандзаридис поцеловал
серебряный крест, болтавшийся на его волосатой груди, ничуть не
удивившись такому объяснению, - Вина хотите? Холодное. - А не холодное
есть? - спросила мама. - Есть, - Калликандзаридис сверкнул белыми
зубами, - для тех, кто знает в этом толк.

Калликандзаридис знал толк в вине и, как всякий грек, умел угостить
друзей. Его вино было великолепным, в лучах солнца оно переливалось
всеми оттенками красного цвета - от багряного до светло-алого, его вкус
и запах нельзя было обозначить в немногих словах, это был букет,
созданный многими веками культуры виноделия, восходящей к самому
Дионису.

- Тебе нравится? - спросила мама. - Очень нравится, - ответил Алеша, -
Оно не хуже, чем у отца Аристарха. Ты даешь мне пить красное вино,
потому, что оно способствует кроветворению? - Да. Вино во всех
отношениях похоже на кровь. Хорошее вино способствует всему хорошему. А
плохое вино способствует всему плохому. - Чему способствует моя кровь? -
спросил Алеша. - Прямому знанию, - ответила мама, - Она его содержит. -
Значит, твоя тоже? - И моя тоже. Хочешь попробовать? - Ты это серьезно?
- Вполне серьезно. Если ты принимаешь мою кровь через систему
переливания, почему ты не можешь принять ее, как вино? - А не превратит
ли мой организм твое знание во что-нибудь другое? - У нас одна кровь.
Мое знание может только увеличить твое. А желудок человека, Алеша - это
весьма таинственный орган, а не просто мешок для переваривания пищи.
Некоторые физиологи называют его вторым мозгом, он продолжает работать,
даже когда связь с головным мозгом прервана. Головной мозг, кстати,
является полым органом, как и желудок - а разве не переваривает он
информацию так же, как желудок переваривает пишу? Особенно учитывая,
что, как полагают ученые, все в мире, является информацией, включая и
пищу, которую мы потребляем. Организм человека болеет, если мозг не
получает достаточно информации. Организм человека болеет от однообразной
пищи, не содержащей новой информации. - Ты предлагаешь мне пищу? - Алеша
попытался усмехнуться, - Ты пугаешь меня, мама. - Я не в состоянии тебе
ничего предложить, Алеша. Я дала тебе жизнь и кровь, такую, какова она
есть - и никто не спрашивал согласия, ни твоего, ни моего. А ты не в
состоянии ничего испугаться, несмотря на твое желание быть испуганным. И
я отдам тебе все, что у меня есть, а ты примешь это - независимо от
наших с тобой желаний. - Это звучит, как рок в греческой трагедии, -
невесело заметил Алеша. - Жизнь любого человека, это трагедия, -
усмехнулась мама, - Это песнь козла, влекомого на бойню. От рождения до
смерти он успевает только пару раз взбрыкнуть ногами и взблеять, чтобы
рассказать миру о своих печалях. Рок придает смысл этому бессмысленному
действу. Рок присутствует за сценой твоей жизни. Прими себя таким, каков
ты есть и не печалься, все равно никто не услышит. - Она встала и
потянулась, - капитан Калликандзаридис замер в своей рубке, уставившись
в отражение в ветровом стекле и забыв донести трубку до рта. - Пошли
вниз, - сказала мама и взяла со стола бокал с кроваво-красным вином.

В крохотной, но обшитой красным деревом кают-компании, она достала из
своей сумки одноразовый шприц, уверенным движением ввела иглу себе в
вену и извлекла 50 миллилитров крови. Затем вылила кровь я бокал с вином
и протянула Алеше, - Пей.

Алеша принял бокал и выпил. Коктейль не был неприятен, в нем едва
чувствовался медный привкус крови, но этого оказалось достаточно, чтобы
Алеша ощутил дурноту. Он сел на узкий диван. Мама наклонилась и,
коснувшись губами его щеки, прошептала в ухо, - Расслабься. Это твое
тело реагирует на знание.

То ли от вина, то ли от маминого шепота, Алешу бросило в жар. И вдруг
его пронзило острое, как игла, желание - ужасом и провальным восторгом.

Глава 7.

- Итак, мы переходим к следующему циклу, - сказал отец Аристарх, - Мы
переходим к вопросу о том, почему люди сегодня не покупают в магазине
колбасу из человечины, и как им удалось не залюбить друг друга насмерть
уже много тысяч лет назад.

В этот раз собеседование происходило поздним вечером, горели свечи и
пахло церковным воском, пахло книжным пергаментом и мудростью веков,
мама в этот раз не присутствовала.

- Этого не произошло потому, - сказал отец Аристарх, - Что кто-то в
очередной раз встряхнул кости, и первобытные адельфофаги вымерли. Ученые
путаются в хронологии тех событий, потому, что оледенений было
несколько, и были катаклизмы, неучтенные современной наукой, но для
нашего с тобой расклада не суть важно, как и куда легли кости нашего
несчастного предка. Суть в том, что снова потеплело, и появились новые
источники питания, лучи солнца разомкнули цикл, и человечество, грызясь
и огрызаясь, начало разбегаться от самого себя, пользуясь возможностью
питаться подножным кормом и уходя все дальше и дальше от собратьев -
адельфофагов. Ловить кроликов, удить рыбу и собирать плоды было намного
легче, чем охотиться на человека, и люди стали забывать о братской
любви, развивая иные качества на ее основе. А те, которые не забыли -
стали ужасом ушедшего вперед человечества, существующим на грани
ледниковой ночи и утра новой эры. Они стали тем, что ходит во тьме,
собирая дань с ходящих в свете - кощеями, кикиморами и гоблинами из
сказок, восходящих к неолиту. Полагаю, что последнего из этих мрачных и
не очень умных существ убили уже в историческое время здесь, в Греции. -
Почему вы так полагаете? - спросил Алеша. - Я полагаю свое знание под
твои ноги, - ответил отец Аристарх, - Как ступеньку для восхождения
вверх. А истина находится в твоей крови, и тебе предстоит познать ее
самому. Итак, ужас темных ночей закончился. Но человечество не
закончилось. Оно выросло из тех темных ночей, оно само было тем ужасом.
Поэтому, время от времени и по вполне научно объяснимым причинам,
генотип восстанавливается. - Что это значит? - спросил Алеша. - Это
значит, что рождается адельфофаг. Это существо ледниковой ночи, которое
слепнет от света дня. Это хищник, который лишен сырого мяса. Он ни
хороший, ни плохой - он просто умирает от железодефицитной анемии. То,
что было нормой в ледниковой ночи, в свете дня - страшная болезнь. Его
организм не способен вырабатывать гемоглобин. Если он не получает
человеческий гемоглобин извне, то начинает вырабатывать порфирин,
который превращается в яд под воздействием ультрафиолета. Этот яд
изменяет суставы и кости, так, что человек теряет способность
передвигаться вертикально, черты лица теряют человеческое подобие, зубы
вылазят из десен. То, что ты видел в фильмах про вурдалаков, описано в
медицинских учебниках, и происходит на самом деле, только не так быстро.
Яд влияет не только на тело, но и на психику, он превращает человека в
бешеное животное, рыщущее по ночам в поисках крови. В наше время, такое
происходит уже очень редко, поскольку порфироген, лишенный свежей крови,
умирает намного раньше, чем болезнь достигнет стадии, превращающей его в
вурдалака. Он похож на тигра, которого взращивают в клетке и кормят
консервами - он способен прожить некоторое время, страдая от анемии, но
гарантированно умрет, не достигнув зрелого возраста. Тигр не знает, что
он тигр, и умрет, даже если его выпустить из клетки - он не умеет
охотиться. Но, не в столь отдаленные времена, когда внутри человечества
еще могли существовать замкнутые общины и была возможна охота на
человека, существовало сообщества порфирогенов, которые давали
новорожденному необходимый тренинг и учили его выживать. - Семьи
вурдалаков? - спросил Алеша. - Да. Порфирия - наследственная болезнь.
Внутри такой семьи мог вырасти полноценный адельфофаг, но не мог
развиться полноценный человек. Внутри такой семьи эмпирически
развивались способы выживания и передавались потомству, но она была
лишена доступа к человеческой культуре и человеческим знаниям. Поэтому,
адельфофаг почти гарантированно вырастал полудебильным и почти
гарантированно погибал от серебряной пули, от осинового кола в сердце
или на костре. А если ему удавалось избежать металла, дерева и огня -
его все равно доставала порфирия и опускала на четвереньки, потому, что
он не владел научными способами борьбы с ней. Тогда он издыхал, как
животное, где-нибудь в темном овраге или сгорал в свете дня. Адельфофаг
- существо давно прошедшей ледниковой ночи, ему противопоказано
ультрафиолетовое излучение нынешнего мира. Он покрывается ожогами,
порфирин начинает разъедать его изнутри, как кислота, и он сгорает в
лучах солнца - медленнее, чем это показывают в кино, но намного более
мучительно. У него почти нет шансов. - Вы говорите “почти”, - заметил
Алеша. - Я говорю, “почти”. Порфирия - это наследственная болезнь. А
факт рождения человека - это рок. Никто не посмеет проткнуть колом
наследника княжеского престола, даже если он - урожденный вампир.
Особенно, - отец Аристарх усмехнулся, - Если вампиром является и его
папа. - Вы имеете ввиду, что существовали аристократические линии
вампиров? - спросил Алеша. - И существуют. Именно им удалось выжить в
свете дня. Порфирия - наследственная болезнь. Шансы заболеть ею
повышаются внутри семьи, где практикуются браки между родственниками.
Аристократы систематически практиковали инцест, так же, как и темные
селюки - только по другим причинам. Только, в отличие от селюков, у них
было больше возможностей разработать научную технику выживания,
пользуясь достижениями науки, даже если тогда она еще называлась магией.
Совсем не случайно все исторически известные маги были аристократами -
они могли не опасаться костра. - А Жиль-де-Рец? - Бедняга Жиль угодил в
число редких исключений, так же, как и Якоб де Моле, магистр тамплиеров,
потому, что был слишком богат, а не потому, что химичил с кровью детей.
Зато бюрократические записи не столь давних лет полны упоминаний о
расправах над вампирами попроще, - отец Аристарх взял со стола томик
Руссо и открыл его на заложенной странице, - Иначе как великий Жан-Жак
мог бы писать: “Если существовала когда-нибудь на свете часть истории,
за которую можно поручиться, и снабженная доказательствами, это история
вампиров; здесь ничего не упущено: официальные донесения, свидетельства
уважаемых людей - врачей, священников, судей; полная очевидность.” - Вы
доверяете свидетельству великого гуманиста? - Я доверяю свидетельству
собственной крови, - ответил отец Аристарх, - И данным науки. Что и тебе
настоятельно рекомендую. - Как мог восстановиться генотип адельфофага,
существа ледниковой ночи? - Последний зубр на планете был убит в 1911-м
году каким-то поляком, - сказал отец Аристарх, - И был восстановлен
учеными в середине прошлого века на основе генотипа американского
бизона. Который, в свою очередь, был полностью уничтожен пятьюдесятью
годами раньше и восстановлен на основе быка зебу. Такая же селекция
происходит случайно или практикуется спонтанно внутри ограниченных
популяций людей. Наследственные признаки, которые не способствуют
выживанию, не закрепляются и большинство мутантов вымирает. Но, в
некоторых особых случаях, они выживают и передают эти признаки
потомству. Если это происходят достаточно долго, то такие признаки, при
искусственной поддержке, переходят в иное качество. - Какое? - Человек
становится больше, чем человеком. Охотничья собака, выращенная таким
образом - лучший охотник, чем любое дикое животное, но она не способна
выжить в естественной среде. Порфироген, выращенный таким образом,
приобретает сверхчеловеческие качества, но он не способен выжить вне
сообщества себе подобных, которое его кормит. - Это правда, что
вампиризм передается через укус? - Неправда. Но употребление крови
вампира делает порфирогена вампиром. Поэтому, - отец Аристарх
усмехнулся, - Такие поцелуи любви практикуются только между
родственниками. Такой поцелуй является даром, избавляющим от мучений, а
не средством пропитания для дарящего себя. - Вампиры питаются друг
другом? - Они дарят друг другу свою любовь. Или берут ее силой. - Все
вампиры - родственники? - Все. Поэтому, они и враждуют, как братья и
сестры - кровной враждой. -Почему враждуют? - Отец Аристарх пожал
плечами, - А почему враждуют люди? Все люди - родственники, только не
такие близкие. Они унаследовали эту вражду от предка-адельфофага,
который замкнул эту вражду на самом себе, но унаследовал ее из
трофической цепи, в которую связаны все пищевые циклы на планете. Все
живое питается друг другом, враждует друг с другом и не может
существовать друг без друга. Так устроена эта машина, Алексис, - отец
Аристарх усмехнулся, - Человек выучился питаться всем, он жрет даже
минералы и прогрызает дыры в атмосфере, поэтому он оставил в покое тела
друзей - теперь он их просто скармливает червям. Но вампир не может
существовать без любви вампира - он умрет без нее. - Разве вампир не
пьет кровь людей? - Нет. Так поступали те, кого называют вурдалаками,
они ничего не знали о природе собственного естества. Кровь человека
может поддержать жизнь порфирогена, но она не может удержать его от
падения в животность. - Это правда, что вурдалака можно убить серебряной
пулей? - Его можно убить и обычной. Но его жизненная сила намного
больше, чем у человека, он залижет рану, как волк, если пуля не задела
сердце или мозг. Однако, серебро является окислителем порфирина, который
с избытком содержится в его крови. Вот почему от ранения серебряной
пулей он умрет, почти наверняка. - Вампир тоже умрет? - Нет. И тебе не
следует мыслить ребяческими категориями, Алексис. Жизнь - это не
компьютерная игра. И смерть - это не менее сложное явление, чем жизнь. В
некотором смысле, мы все уже мертвы. И в некотором смысле - никто
никогда не умирает. - Это слишком сложно для меня. - Это слишком сложно
для всех. Но мы приходим в этот мир, чтобы найти ответы на вопросы жизни
и смерти. А не для того, чтобы рыскать по миру, удобряя его телами
жертв, и сдохнуть, подобно животному. Мы были пожирателями падали - и
перестали имя быть. Мы были первоубийцами - и перестали ими быть. Мы
вынуждены сражаться с себе подобными потому, что так этот мир устроен.
Но мы преодолеваем его первоустройство, преодолевая себя, чтобы сомкнуть
клыки на горле того, кто заставил нас это сделать. Он этого хотел - он
это получит. Вот кто твой враг, Алексис, а не человек, не зверь, не
вурдалак и не вампир. Он научил нас смыкать клыки, и мы умеем это делать
лучше, чем любое другое существо во Вселенной. Он стравливал нас, он бил
нас ураганами и потопами, пока не создал демона, сгорающего в
собственном огне. Нам нечего терять, мы веками рвали свою плоть и не
заслужили у Создателя ничего, кроме гарантированной геенны огненной. И
мы будем прыгать, и прыгать, и прыгать – вверх, пока не достанем его
горло, он это заслужил. - Вы говорите о Боге? - потрясенно спросил
Алеша. - Отец Аристарх встал и прошелся по библиотеке, рассеянно касаясь
темных от времени корешков книг своей белой рукой. - Я монах, - сказал
он, после долгого молчания, - Я всю жизнь искал благого Бога - и не
нашел Его. Поколения искателей, подобных мне, оставили нам гору
бесполезно исписанной бумаги - в ней нет Бога. Если кто-нибудь скажет
тебе, что знает, кто такой Бог - он солжет. Люди, как дети, запертые в
темной комнате. Они желают верить, что в мире существует некая Сумма
Блага, которую они называют Богом, что все не так страшно. На самом деле
- страшно. Я искал Бога, чтобы спросить у Него, за что Он, с самого
рождения, обрек меня на нечеловеческие муки, за что каждый человек
обречен. Но куда бы я ни посмотрел - вовнутрь или вовне - я видел Зло и
не видел Блага. Тогда я понял, что добро - это фикция, семантический
призрак в человеческой речи, а все истинно сущее есть Зло. - Значит, вы
все-таки нашли Бога, - потрясенно произнес Алеша. Отец Аристарх в упор
глянул в Алешины глаза, и Алеша впервые почувствовал, что этот человек -
больше, чем человек. - Я увидел Его там, где Он есть, - сказал монах, -
В книгах есть ответы на все вопросы, но они лживы. Истина находится в
твоей крови. - Но зачем Он там, где Он есть? - с замиранием сердца,
спросил Алеша. - Там Он создает подобного Себе, - сказал отец Аристарх,
- Он есть Зло, или Хаос, или Сила, или Энергия - назови Это так, как
тебе будет угодно. Ты можешь назвать Это даже добром, если хочешь,
любое слово - это только слово и не более того. Все человеческие,
дочеловеческие и сверхчеловеческие существа, равно как и все солнца, все
планеты, все галактики - это Его несовершенные попытки создать
совершенство. - Зачем? - Чтобы бороться с ним. Все во Вселенной - живое
и все живое: солнца, планеты, люди и пауки - борется между собой путем
притяжения, отталкивания и пожирания. Все следует путем Господа -
Господа Войны. Иллюзия добра нужна Господу, чтобы все живое, стремясь к
миру, продолжало воевать, чтобы не впало во грех спокойствия, чтобы не
остановилась машина войны. Каждое живое существо понимает Благо, как
свое Благо и воюет с чужим Благом. Христианин ненавидит язычника, а
язычник ненавидит христианина по той же причине, по которой два паука не
могут ужиться в одной банке, и все - от паука до Папы римского, следуют
Закону Войны. Это та самая истина, о которой всегда знал человек, и от
которой он прячется в своей темной комнате. Чтобы взглянуть в глаза
такой истине, нужны особые глаза - глаза орла, которые не слепнут от
света солнца. Такие глаза есть у существа, которое сгорает в лучах
солнца - оно не может тешить себя иллюзиями, истина находится в его
крови. Господь создал тебя, чтобы ты мучался, Он Сам мучается в твоей
крови, создавая подобного Себе. Ты можешь назвать Его Богом или
Дьяволом, но ты сам есть капля Его жертвенной крови, пролитая в пыль
Земли. Ты можешь ненавидеть и себя и Его - это ничего не изменит. - А
что изменит? - горько спросил Алеша. - Любовь. Полюби себя и Его,
живущего в твоей крови, у тебя нет другого выхода. Полюби Его так, чтобы
допрыгнуть до Его горла, Он хочет этого. - Откуда вы можете это знать? -
спросил Алеша с испугавшей его самого злостью. - Я жизнь провел, кусая
самого себя, - усмехнулся отец Аристарх, - И я понял, так же как и ты
поймешь в свое время, что у меня есть два выхода - либо загрызть себя
насмерть, либо возлюбить себя, как Бога. Я выбрал второй. Так же, как и
ты выберешь в свое время. Иначе тебе не выжить с этим Богом в твоей
крови. У человека есть средний путь - оставаться человеком. У тебя нет
такого пути. Либо ты научишься почитать себя, как Бога, либо сдохнешь на
помойке, как вурдалак. - Вы учите меня любви и ненависти одновременно, -
сказал Алеша, - Вы говорите, что мой враг, является моим Богом. - Да.
Так же, как твоя кровь, является твоим врагом. Ты можешь облечь это
противоречие в любую речевую форму, но именно твоя кровь тебя убивает, и
ты не можешь выжить без противоборства с ней. Я ничему тебя не учу, я
ставлю тебя перед фактом, как он есть. Ты можешь обозначить этот факт
какими угодно словами, ты можешь назвать себя вампиром, порфирогеном или
человеком, больным железодефицитной анемией - это не избавит тебя от
необходимости потреблять чужую кровь. Но если ты назовешь себя вампиром,
ты будешь вампиром. А если ты назовешь себя больным, ты будешь больным.
Слова не меняют факта, но они меняют его интерпретацию. А от
интерпретации зависит, будешь ли ты жить или влачить жалкое
существование. Это понятно? - Понятно. - Все, что я рассказываю тебе, ты
можешь прочитать в Большой Медицинской Энциклопедии на букву “П” –
порфирия, и станешь навсегда больным. А можешь услышать от меня - и
стать вечно здоровым. Вот, что я делаю для тебя - я настраиваю твои
глаза так, чтобы они могли встретиться с солнцем. - О вампирах нельзя
прочитать ни в каких энциклопедиях, - возразил Алеша. - Можно. И намного
больше того, что рассказал тебе я. Но все эти энциклопедии называются
“Энциклопедии Глупостей и Суеверий” - вот в чем разница. - Значит то,
чем вы занимаетесь со мной, называется психоанализом, - сделал вывод
Алеша. - Нет. Психоанализ выводит на поверхность сознания, фикции
сознания, которые не становятся от этого фактами. А я указываю тебе на
факты, о которых тебе кричит в уши твоя собственная кровь, но ты не
понимаешь ее языка. - Вы настраиваете мои уши, - улыбнулся Алеша. - Я
настраиваю твои уши, - улыбнулся отец Аристарх, - Мы уже начинаем
понимать друг друга. - Но я не понимаю, - сказал Алеша, - Почему
солнечные лучи не причиняют мне никакого вреда? Я люблю солнце. -
Потому, что твоя мать любит тебя, - ответил отец Аристарх, - Она дает
тебе свою кровь, ее любовь избавляет тебя от избыточного порфирина, ты
сгоришь без ее любви. - Извне, из-за толстых стен монастырской
библиотеки, донесся крик петуха. Отец Аристарх встал и снял с книжной
полки небольшой футляр черного китайского лака с серебряными драконами
на крышке. В специальном углублении внутри лежал шприц. - Эта вещь
изготовлена из серебра и хрусталя, содержащего серебро, - сказал он, -
Она потемнеет, от соприкосновения с порфирином. Это - индикатор, теперь
он твой. Тебе не нужны ежедневные переливания крови и не понадобятся
чаще двух-трех раз в год, если ты будешь ежедневно следовать простому
правилу: 50-70 миллилитров крови - родной крови внутрь в красном вине,
плюс то, что тебе рекомендовал врач - препараты железа, мясная пища и в
меру солнца.

Первый солнечный луч ударил из-за горизонта. - Иди, - сказал отец
Аристарх,

- Ничего не бойся, никогда не плачь, возьми все, что захочешь - и прыгни
выше всех.

Глава 8.

Свое шестнадцатилетние Алеша встретил в кампусе Афинского университета.
Мама настояла на том, чтобы он учился на искусствоведческом факультете.
- Почему искусствоведческий? - спросил Алеша. - Потому, - ответила мама,
- Что ты имеешь склонность к живописи и ваянию, о твоих работах хорошо
отзываются специалисты. Учеба в университете, ничуть не помешает тебе
учиться ремеслу у какого-нибудь мастера, но диплом искусствоведа придаст
вес твоим работам. У тебя нет нужды сражаться за кусок хлеба, у тебя нет
нужды загонять себя в рамки специализации. Ты с детства получал
классическое образование, а теперь ты будешь получать академическое
гуманитарное образование, ты будешь учиться культуре. Тебе всего
шестнадцать лет, и в перспективе ты сможешь выбрать любую специальность,
например - инженерную. Или две, или три специальности. Но университет
даст тебе базу, он даст тебе свободу выбора и пространство для маневра в
любом направлении. Ты должен смотреть за горизонт, Алеша. Даже, если ты
проживешь двести лет - это все равно слишком мало, чтобы проводить
жизнь, закручивая одну и ту же гайку. - А почему бы мне, - усмехнулся
тогда Алеша, - Не проводить жизнь, плебействуя на каком-нибудь пляже и
глядя оттуда за горизонт? - Потому, что если ты будешь сидеть, протирая
голой задницей песок на этом пляже, ты не увидишь, что за горизонтом, -
усмехнулась в ответ мама. - Потому, что для такой жизни требуются не
такие мозги, как у тебя и ... - Ну-ну, договаривай, - вызывающе сказал
тогда Алеша, выпячивая мускулистую грудь. - ... И твоя собственная кровь
погонит тебя с этого пляжа за горизонт, хочешь ты того или не хочешь. Я
не настраиваю тебя на то, чтобы ты сидел под пальмой, с бокалом
“дайкири” в руках. Ты должен и будешь работать до кровавого пота - над
собой. А не для увеличения капитала какого-нибудь дяди. Ты должен и
будешь делать то, что хочешь сам. А не то, что хочет кто-то. Но, для
этого надо никогда не попадать в обстоятельства, когда кто-то сможет
надеть на тебя хомут. Первым шагом к независимости является приобщение к
культуре. Без этого ты - дикарь, Тарзан и будешь прыгать под луной,
тряся своими большими яйцами, или кто-нибудь посадит тебя в клетку и
будет показывать за деньги. Специализация - это ловушка, в которую ловят
дикарей. Охотники лишают их доступа к подлинной культуре и подвешивают в
клетке суррогат - поп-культуру. Доступ к подлинной культуре - это вопрос
различения между подлинным и фиктивным, это вопрос выживания в этом
жестоком мире, а не пища для интеллигентской рефлексии. Культурный
человек - вооружен. А бескультурный – беззащитен. Тарзан не способен
противостоять напору поп-цивилизации, у него нет точки опоры, и он сам
становится в очередь за хомутом. Понял? - Да.- Нет, ты не понял. Когда
ты поймешь, что весь пот и вся кровь, пролитые рабом в синем или белом
ошейнике не стоят одной строчки Сапфо - вот тогда, ты поймешь.

А пока ты считаешь, что компьютер - это подлинная ценность, ты не
способен к различению и не способен воспользоваться, ни компьютером, ни
собственным талантом.

Алеша оказался способным студентом. Ему нравились преподаватели,
ведающие

искусство, и жизнь в студенческой среде, внутри искусства - тоже
нравилась, а когда он выходил вовне, то ступал по камням, лежащим в
основе европейской культуры. Он немного лепил, немного мастерил из
стекла и металла - и всерьез учился живописи в хорошей студии. Он не был
богатым студентом, поэтому, продавал кое-что из своих работ на улице -
там он познакомился с Афродитой.

Все называли ее Афро - она и была похожа на африканку, у нее были
роскошные волосы в черных кольцах и фигура бронзовой богини, она
двигалась, как пантера и имела весьма острый язык. Как и многие в этой
среде, она была и студенткой, и художницей, и продавщицей собственных
работ, и натурщицей - всем одновременно. А еще она была женщиной, от
которой у любого мужчины старше пяти лет и младше девяноста пяти
сжималось сердце и высыхало во рту. Когда она шла по улице, лица мужчин
поворачивались к ней, как подсолнухи к солнцу - только намного быстрее,
она любила улыбаться, любила себя, не имела никаких комплексов и не
настолько нуждалась в деньгах, чтобы дарить свою любовь за деньги.

- Ты умеешь читать мысли? - спросила Афро. Они лежали на горячих скалах,
над ними было голубое небо, пронизанное солнцем, под ними - пронизанные
солнцем, голубые волны Эгейского моря. - Почему ты так решила? -
удивился Алеша. - Ты подарил мне бирюзу, а я люблю бирюзу, но никогда не
говорила тебе об этом. И ты привел меня в место, которое я больше всего
люблю на побережье. - Мне дешево предложили камни, и я сделал это
ожерелье сам, вот и все, - усмехнулся Алеша, - А это место,
действительно, самое красивое на побережье. Ничего удивительного. -
Много чего удивительного, - задумчиво сказала Афро. - Кто эта женщина,
которая приезжает к тебе? - Это моя мать. - Ты шутишь? - Афро удивленно
вскинула красивые брови, - Она старше тебя едва ли на десять лет. -
Двадцатитрехлетняя Афро, считала Алешу своим ровесником и удивилась бы
еще больше, узнав, что ее другу еще не исполнилось семнадцати. - А ты
что, не знаешь, что женщины рожают иногда и в тринадцать? - с улыбкой,
спросил Алеша. - Знаю. Но такие женщины, не выглядят в тридцать шесть
так, как выглядит твоя мать. - Она хорошо питается, - расхохотался
Алеша, - Много бывает на свежем воздухе и плавает. - А что еще она
делает, чтобы иметь такого сына, как ты? - прищурилась Афро. Алеша
перестал смеяться, - Я не думаю, что тебе следует говорить так о
женщине, которую ты не знаешь. - А ты знаешь, что в этих местах
существует легенда о женщинах, которые не стареют? - спросила Афро. -
Понятия не имею, - беспечно ответил Алеша. - Так вот, они действительно
существуют, могу тебя уверить. - Откуда такая уверенность? - ухмыльнулся
Алеша, - Мадам Шанель и мсье Диор давно переловили бы их всех и увезли
их кровь в банках для своей парфюмерии. - Они сами пьют кровь, они
вампиры, - повысила голос Афро, - Мою пробабаку утопили в море за это. -
Что за ерунду ты несешь? - нахмурился Алеша. - Ты можешь пойти в
университетскую библиотеку и прочитать, как это было, - сказала Афро, -
Ей привязали к ногам пушечное ядро и бросили в море. Это сделал не мсье
Диор, а кавалер д’Амбюмонт, капитан французского фрегата “Лисица”. В те
времена капитан фрегата был царь и бог - захотел и сделал. - Что здесь
делали французы? - С турками воевали. “Лисица” исчезла потом, при
невыясненных обстоятельствах. Но корабельный журнал как-то сохранился и
попал сначала в Морской архив, а затем - к нам. - От кого попал? - От
турок. Может, турки и пустили “Лисицу” на дно, вслед за моей чертовой
бабушкой. И теперь они лежат рядом где-то там, - усмехнувшись, Афро
махнула рукой в сторону моря, - Кавалер д’Амбюмонт и бабулька де Модро,
со своим ядром на ногах. - Откуда приставка “де”? - Тебе следует лучше
знать историю страны, в которой живешь, Алексис, - Афро, с насмешливой
укоризной, покачала головой, - Франки двести лет сидели на Крите и
Родосе, там были их рыцарские ордена. Кое-что, долго сохранялось с тех
времен, франкские имена в том числе. Сейчас уже ими не пользуются, но
мои родственники по материнской линии когда-то носили фамилию де Модро.
- Если с тех времен сохранилась не только аристократическая приставка, -
задумчиво сказал Алеша, - То у тебя могут возникнуть серьезные проблемы,
Афро.

Глава 9.

- В каком возрасте проявляется порфирия? - спросил Алеша. - В любом, -
ответила мама, - Она может быть явной с рождения, а может обозначиться
лет в 20-25. Некоторые, заболевают уже в старости. А почему ты
спрашиваешь? - Алеша молча опустил голову. - А-а-а, - улыбнулась мама, -
Любовь.

Алеша не был уверен, что любит Афро, и не был уверен, что она нуждается

в его любви. Но время расставило все знаки - как следы, от любовных
укусов.

Афро перестала появляться на улице художников, ее не было видно в
университете и, в конце концов, Алеша нашел ее я мансарде, которую она
снимала на паях с другой девушкой, неподалеку от кампуса.

- Что случилось? - спросил Алеша. Афро лежала в постели с книгой в руках
и была бледна.- Неважно себя чувствую, - ответила она, - Ничего
страшного, такое со мной бывает, иногда. - Но Алеша настоял, чтобы она
сделала анализ крови, и сам отвез ее в университетскую клинику. Выходя
из дому, Афро надела темные очки.

- Пониженный гемоглобин, - сказал врач. - Возможно, это связано с
менструальным циклом, - сказал врач. Но Алеша уже знал, с каким циклом
это связано.

Алеша уже знал, что ничто никогда не проходит и, начавшись, не
заканчивается, что девица де Модро не исчезла бесследно в волнах
Средиземного моря. Теперь Алеша знал, что любовь Господа беспощадна и не
убьет Афро милосердно. Афро будет терять силы, она будет терять свои
роскошные волосы, ее красота потускнеет, ее зубы покроются налетом и
вылезут из побелевших десен, а глаза перестанут выносить солнечный свет.
Любовь Господа преследует избранных через века и приводит их в место без
жалости, где они либо умирают в нечеловеческих муках, либо преодолевают
в себе человеческое, научаясь пить кровь человеков. Алеша знал это и
знал, что без его любви Афро превратится в больное животное и умрет в
тупике, не найдя выхода. Алеша знал, что на нем лежит обязанность, что
Афро - его сестра, и печать Господа, написанная рунами крови, уже
проступила на ее лбу.

Вечером они сидели в мансарде, горели свечи, на столе стояли вино и
хлеб, соседка Афро, снабженная достаточной суммой из Алешиного кармана,
ушла погулять с друзьями в ближайшее кафе.

- Ты знаешь, что такое красота? - спросил Алеша. - Красота? - Афро
подняла изящные от природы брови, - А что есть красота? “Сосуд, в
котором пустота? Или вино, налитое в сосуде?“ Никто не знает этого. - Я
знаю, - сказал Алеша. - Неужели? И что же это? - Красота - это ты. Твои
губы, твои глаза, твое лоно. - Мое анальное отверстие, - усмехнулась
Афро. - Твое анальное отверстие, - серьезно кивнул Алеша, - Красота -
это то, что мы отбираем у смерти. Это то, что мы отбираем у хаоса и
присваиваем себе. - Есть красота смерти, - становясь серьезной, сказала
Афро. - Нет красоты смерти. Есть красота жизни, наблюдающей смерть. Вне
человека красоты не существует. Ее нет на земле, нет в воде, нет в небе
- ее нет в природе, если ее не наблюдает человек. Человек - вне природы,
он создает красоту фактом своего присутствия. Человек выпал из цепи,
связующей все живое, он выломился из природы и настолько же не нужен ей,
как и красота, которую он создает. В природе нет ничего, что могло бы
конкурировать с ним, как Бог - он всемогущ и так же никчемен со своим
всемогуществом. Красота - это апофеоз бесполезности, созданный Богом,
создавшим человека, который играет, создавая красоту, потому, что ему
больше нечего делать на этой Земле. - Значит красота - это богатство,
создаваемое на небе? - усмехнулась Афро, - Это слегка похоже на то, что
нам говорил приходской священник, хотя и сильно отдает богохульством. Но
при чем здесь мои губы и анальное отверстие? - Притом, что одно без
другого не существует. Как не существует богатство на небе без того, кто
создает его на земле своим взглядом. - Взглядом идеалиста, - улыбнулась
Афро. - Нет. Идеалист - это тот, кто отказывается признать, что твои
прекрасные губы и твой анус - это две части одного пищевода и не может
принять твою красоту, признав это и все то, что находится между ними. Я
принимаю тебя такой, какова ты есть - прекрасной, вместе с содержанием
твоего кишечника и анализом твоей крови. - Ты издеваешься надо мной? -
Афро отвернулась в сторону, закусив губу. - Нет. Я принимаю сосуд и вино
в сосуде. Я сделаю тебя еще прекрасней, я научу тебя красоте крови. В
твоих жилах - очень древнее и очень горькое вино, оно свело с ума не
одну мадам де Модро, - он выложил на стол футляр черного лака с
серебряными драконами на крышке, - Я твой брат, я научу тебя пить вино
жизни и расплачиваться за жизнь, не спрашивая о цене, - он наклонился и
посмотрел ей в глаза, - Ты умираешь, Афро. Я пришел, чтобы спасти тебя.

Глава 10.

- Ты дал ей свою кровь? - спросила мама. - Да, - ответил Алеша.

Они лежали на пляже острова Кос, яхта Калликандзаридиса покачивалась на
волнах неподалеку, капитан спал на палубе, Афро только что вошла в воду
и не могла слышать их разговор.

- Ты взял на себя обязательства, - сказала мама. - Я знаю, - сказал
Алеша.

- А ты знаешь, что это значит? - спросила мама. - Что? - Это значит, что
ты больше не имеешь права вмешиваться в ее личную жизнь. Афро - твоя
сестра, даже если и любовница. Она - член семьи. Ты обязан заботиться о
ней, но не можешь навязывать ей свое общество или указывать, с кем ей
жить. - Я никогда не навязывал ей свое общество. - Я в этом нисколько не
сомневаюсь. Но моя обязанность - предупредить тебя, что она совершенно
свободна - и от тебя в том числе. Свобода - это принцип, а не пожелание.
Как член семьи, Афро имеет права и обязанности, но в эти обязанности не
входит спать с тобой. - За кого ты меня принимаешь, мама? - Я принимаю
тебя за семнадцатилетнего юношу, которому досталась такая любовница,
которой позавидует сам Аполлон. Не наделай глупостей. Я не хочу, чтобы
между вами возникла вражда. - Между мной и Аполлоном? - усмехнулся
Алеша. Мама остро посмотрела на него, - Это совсем не так смешно, как ты
наивно полагаешь. В мире существуют силы, которые далеко за пределами
твоего понимания. - Ты имеешь в виду Аполлона? - Не важно, как ты
назовешь силу - важно не попасть под удар. Она не слепа - это ты слеп.
По этому миру надо ходить очень осторожно и оглядываться, он усеян
телами раздавленных дураков. - И где-то по нему ползает Арахна, -
усмехнулся Алеша. - Возможно, она и ползает. Откуда тебе знать? Только
глупец знает о мире все. Поэтому он и ползает по нему, как вошь,
полагая, что ходят прямо. Мир - это война, и нет ничего страшнее, чем
вражда между родственниками - родная кровь знает твои пути. - Отец
Аристарх убеждал меня не бояться ничего. - Это не значит, что ты должен
носиться по земле, как лось во время гона. Ужасаться этому блистающему и
страшному миру, - мама махнула рукой в сторону горизонта, - Это не
значит бояться его. Это значит принимать его таким, каков он есть -
блистающим и ужасным, - Что значит - блистающим? - Я не знаю, что это
значит. Я знаю, что он блистает, он похож на молнию, увидеть это -
высшее достижение человеческого зрения, и ты увидишь, но никогда не
узнаешь, что это значит. Мы - чужие в этом мире, возможно, навозный жук
знает о нем больше, чем мы. Мы на войне, мы идем тропой крови и если
надо, ты должен разворачиваться и бить, как змея. Но идти по тропе войны
ты должен со страхом и уважением, не давя жуков, не вызывал вражды ни
людей, ни богов и крепко держась за родную кровь. - У меня много
родственников? - Не так уж и много. Они приходят и уходят, как и в любой
семье, мы не живем вечно и погибаем в войнах.- Отчего возникает вражда
между семьями? - От любви, - усмехнулась мама, - Любовь, основанная на
общности крови, всегда переходит в кровную ненависть - это бич нашего
рода, который гонит нас через века к неизвестной цели. Этот бич известен
и людям, чьи семьи достаточно древние, чтобы почувствовать его на своей
голубой шкуре. Две трети всей родовой аристократии мира - вампиры, даже
если и не знают об этом. Если они не получили инициации, то вымирают, и
такие линии пресекаются. Знание - сила, Алеша, и выживает сильнейший. В
жилах Афро течет кровь франкских рыцарей, и она бы умерла без твоей
любви. Теперь она - твоя сестра. Но ты не должен забывать никогда, что
она - из другого рода, а твоя кровь - еще древнее. - Насколько древнее?
- Неизмеримо, - усмехнулась мама, - Это кровь византийских басилевсов,
восходящая к Птолемею Сотеру, то есть - Спасителю. Она намного старше
линии цезарей Западной Римской Империи, которая пресеклась, едва
начавшись, оттого, что цезари загрызли друг друга, а франки - варвары по
сравнению с ними. Птолемей носил прозвище Филадельф, “Любящий сестру”,
он ввел в обиход культ богов Адельфов - братьев и сестер, возродив,
таким образом, инцестуальную практику египетских фараонов, умудрявшихся
выживать на протяжении семи тысяч лет. В тебе течет кровь Юстиниана
Порфирогена, то есть - Багрянородного - потомка Птолемея Сотера
Филадельфа и твоего предка. - Действительно, горькое вино, - задумчиво
произнес Алеша. - Это уже не вино, это “царская водка”, - невесело
усмехнулась мама, - Она сожжет твои жилы, она расплавит твой мозг, если
ты не будешь бежать вперед, ты не можешь остановиться, у тебя нет
возможности ползать по земле, ты должен бежать за горизонт - и все
равно, умрешь там, за горизонтом. - Грустно, - сказал Алеша. - Грустит
тот, кто мыслит, червяк не грустит, - сказала мама.

Афродита вышла из волн морских, вода стекала по ее телу струями блеска,


она встряхнула черной гривой волос, и в воздух взметнулись искры водяной
пыли, локоны упали на щеки и шею тугими кольцами. Она пошла,
приближаясь, ее обнаженные груди были, как из бронзы, ее бедра,
подчеркнутые узким бикини, покачивались, ее ноги почти не касались
песка.

Невольно, Алеша улыбнулся, - Афро смывала грусть, как глоток ледяного
шампанского, - он искоса глянул в небо, - Аполлон мог зачахнуть от
зависти, на своем Олимпе.

Мама уловила его взгляд и расхохоталась, - Есть вещи, ради которых стоит
жить, правда? - Ради красоты стоит жить, - сказал Алеша.

Афро опустилась на песок рядом с ними и заметила в ответ, бросив сначала
искристый взгляд на Алешину маму, - Тогда ты можешь взять меня, прямо
сейчас - и жить долго и счастливо. - Мама рассмеялась, - Не гневите
богов, молодые люди. Красота - это то, что вспыхивает в луче солнца - и
снова тает во тьме, совершенство недостижимо, - Процесс достижения
красив сам по себе, - сказал Алеша. - Это самурайская логика, - фыркнула
Афро, - Хризантема и меч. Но самурая вело чувство долга перед хозяином,
а это - рабство и в этом нет ничего красивого. - А что мешает мне
выбрать в хозяева самого себя? - искренне удивился Алеша. - Ничего не
мешает, - ответила Афро, - Но тогда ты будешь вынужден согласиться с
самим собой и принять свои ограничения. - Я бы так и сделал, - улыбнулся
Алеша, - Но я не знаю своих ограничений. И ты не знаешь своих. - Нет,
знаю, - категорически сказала Афро, - Поэтому я возьму то, что могу
взять здесь и сейчас. А не полезу на вершину, не зная, есть ли она
вообще. - Ты сейчас делаешь большую ошибку, Алеша, - вмешалась мама, -
Ты пытаешься говорить с женщиной на языке, которого она не понимает, и
имеет полное право не понимать. Вы – разные, и ты должен с этим
согласиться, женщина не мыслят на языке абсолютов. Но вы можете
дополнить друг друга, - она улыбнулась, - Как хризантема и меч. Или
враждовать, как слепой с глухим, не поделившие солнца. - Я не могу
допустить, - Алеша усмехнулся и бросил взгляд на Афро, - Чтобы моя
любимая женщина слонялась по кустам, собирая пустые бутылки, пока я буду
взбираться к солнцу. - Он - Дедал, - понимающе кивнула Афро, посмотрев
на Алешину маму, - Он не может допустить. - И обе женщины расхохотались.


Из корзины были извлечены вино, хлеб, козий сыр и острая греческая
колбаса, Калликандзаридиса подняли криками и свистом. Он постоял,
покачиваясь на волосатых ногах и скребя густейшие, полуседые лохмы,
почесал бороду и, обрушившись с палубы в воду, в два гребка достиг
берега, полосатые хлопковые штаны плотно облепили его внушительные
гениталии, но капитан не обращал на это никакого внимания - пока на нем
был нательный крест, он считал себя полностью одетым.

Вино разлили в глиняные чашки без ручек. - И где вы берете такой вонючий


сыр? - спросил Калликандзаридис, пожирая его и протягивая волосатую лапу


к следующему куску. - Мы покупаем его у твоей тещи, - ответила Алешина
мама.

- А-а-а, а я-то думаю, чего такой запах знакомый. Наверное, она делает
его

из козлиной спермы. - Тебе лучше знать, как пахнет козлиная сперма,
Маркос, сказала мама, - Но твоя маринованная кефаль пахнет хуже. -
Глупости! - возмутился Калликандзаридис, - Нет ничего лучше аромата
маринованной кефали, когда она пустит сок! Не слушай этих женщин,
Алексис, - он повернулся к Алеше, не забывая при этом коситься одним
глазом на грудь Афро, - От маринованной кефали, стоит - во! - Капитан
показал, как. - С таким ароматом изо рта, ты можешь сделать “во” только
козлу своей тещи, - сказала Алешина

мама. Афро прыснула так, что вино потекло по бороде Калликандзаридиса. -
Меня оскорбляют, - утираясь, горько сказал он, - За правду. Как пророка
Елисея. - Ты что-то перепутал, Маркос, - заметила Алешина мама, -
Пророка Елисея оскорбляли за лысину, а не за правду. - Какая разница,
как зовут пророка? - философски возразил Калликандзаридис и мстительно
пообещал, - Бог все равно воздаст. - Здесь нет медведицы, чтобы
воздавать, - усмехнулась Алешина мама, - А у тебя нет лысины, чтобы
Господь мог опознать своих. - Ты богохульствуешь, - удрученно сказал
Калликандзаридис, разливая вино в чашки, - Ты еще не знаешь нашего
Господа, он опознает меня по... - Да, я знаю, - перебила его Алешина
мама, - Не вводи меня во грех, не заставляй меня снова всуе поминать
козла твоей тещи. - Афро упала на спину, задыхаясь от смеха, и, глядя на
ее ноги, капитан уже не мог продолжать дискуссию. - Эти женщины не
способны ничего понять, - сказал он Алеше, отлепив, наконец, взгляд от
Афро, - Мы говорим с ними на разных языках.

Глава 11.

Черт его знает, какой национальности был Луиджи Дзампо, но приехал он из
Америки. Он слонялся по галерее “Аристо-Артис”, шаря слепыми стеклами
тонированных очков по цветным полотнам и нависая, как глиста, над
фигурками из терракоты и бронзы, пока не наткнулся на Афро. За
пятнадцать минут до закрытия устроители разрешали фотографировать, и
Афро делала снимки, чтобы потом без помех рассмотреть их в своей
мансарде и скопировать кое-что. Залы были уже почти пусты, и никому не
мешали вспышки ее фотоаппарата. - Этот пейзаж похож на рисунок дерьмом
на стене общественного туалета, - сказал мистер Дзампо, останавливаясь
возле нее. Афро посмотрела вверх на его очки - мистер Дзампо был не
менее двух метров ростом, тощ, узкоплеч и отчетливо вонял ментоловой
жвачкой. Мистер Дзампо произнес свою вескую фразу по-английски, и Афро
хорошо поняла только слово “дерьмо”, хорошо знакомое по американской
кинопродукции. - Это тот способ, которым вы рисуете у себя в Америке? -
спросила она по-гречески, - на впалой груди мистера Дзампо болталась
пластиковая карточка с орлом, уведомляющая каждого, что он гражданин
Соединенных Штатов и доктор чего-то там. - Пардон? - переспросил мистер
Дзампо с ударением на первом слоге. - Да пошел ты в жопу, - ответила
Афро и отвернулась от него. Но отвязаться от американца оказалось не
так-то просто, он достал из кармана англо-греческий разговорник и
закартавил, чудовищно уродуя чеканные греческие слова, - Имею желание
ходить. Ресторан здесь. Рыба и моллюск.- Он покопался длинным,
суставчатым пальцем в страницах, - Буду оплачивать, в рот. - Так мог бы
говорить гиббон, если бы ему позволили говорить по-гречески. Афро едва
не расхохоталась, но доктор принял ее веселые за согласие и схватил за
руку, - Мы пойдем. - Нет, мы не пойдем, - вразумляюще сказала Афро, - Ты
пойдешь один. В жопу.- Она попыталась вырвать руку, однако, доктор
вцепился в ее запястье мертвой хваткой.

В зал заглянул здоровенный охранник, - В чем дело? - Уберите от меня
этого идиота, - попросила Афро. Охранник был очень смуглый, курчавый,
что выдавало горца, и явно не знал, как обращаться с американскими
интеллигентами, поэтому, наступив армейским ботинком на ногу зашипевшего
от боли мистера Дзампо, он просто улыбнулся в усы и кивнул Афро, -
Пойдем, красавица, мы уже закрываемся.

Когда они выходили из зала, доктор снял свои тонированные очки и
посмотрел им в спину - возможно, горец и не стал бы наступать ему на
ногу, если бы увидел его глаза.

Вечером, проявив фотографии, Афро почувствовала непонятную сонливость и
рано легла спать, а уже через несколько минут пополуночи она проснулась,
оделась и, двигаясь как сомнамбула, вышла из дому. Во сне она видела,
что идет по булыжной, слабо освещенной мостовой к каким-то воротам в
каменной стене и теперь двигалась через паутину улиц, не отличая сна от
яви, сознание не фиксировало ориентиров, ноги сами несли ее вперед.

Глава 12.

В том, что наутро Афро не появилась в университете, не было ничего
особенно необычного, но после полудня, встретив во дворе ее соседку,
Алеша задал вопрос. Марго знала, что Афро отсутствовала всю ночь, пришла
под утро, едва волоча ноги, и заснула, как убитая, но не стала сообщать
об этом другу своей подруги. Она просто сказала, что вернется домой
нескоро, и Алеша может пойти и наедине пообщаться сам с проспавшей
лекции Афро, что он и сделал, сразу после занятий.

Никто не открыл дверь на его звонок, тогда он вошел, воспользовавшись
своим ключом, и обнаружил Афро в постели - она так и не проснулась.

Ее вещи были разбросаны по полу возле кровати - она никогда не делала
так раньше, в воздухе висел едва уловимый и незнакомый запах. Он постоял
над ней, глядя на ее бледное лицо, и ощущал смутную тревогу, но будить
не решился и присел к столу, рассматривая лежавшие на нем фотографии,
сделанные в Аристо-Артис. На стекле, покрывавшем один из пейзажей,
фотообъектив ухватил чье-то отражение - слепое лицо, блик на голом
черепе, искривленный в ухмылке уголок рта, и Алеша почувствовал, как
вдоль его хребта будто бы дернули острой иглой.

Афро так и не открыла глаз, тогда он подошел и снял с нее одеяло. У нее
не было привычки спать голой, но теперь она лежала на спине совершенно
обнаженной, на ее побледневших бедрах выступили синяки, роскошные волосы
в паху свалялись, соски грудей опали, на правом предплечье расплывался
след от подкожного кровоизлияния, незнакомый и неприятный запах стал
отчетливее.

А когда Алеша присел на корточки и увидел желтоватые, засохшие пятна на
ее нижнем белье, разбросанном по ковру - он понял, что такое
нечеловеческая лють адельфофага.

Глава 13.

- Человек идет вперед, ступая по собственным лицам, как по булыжникам
мостовой, - сказал отец Аристарх, - Он преодолевает себя, сбрасывал
маски, которые становятся ступеньками на его пути вверх. - Зачем ему это
нужно, - горько спросил Алеша. - А зачем ребенок приходит в этот мир?
Зачем он становится взрослым, взрослый - стариком, а старик умирает?
Есть вопросы, на которых разум останавливается. Ты можешь получить
ответы только став путем, который преодолеваешь. Или стоять, прорастая
ногами в могилу, как поступает большинство людей. - Старик не может
остаться юношей, - сказал Алеша. - Может, - сказал отец Аристарх, - Он
может лечь в могилу и ребенком, что и происходит с большинством людей.
Он уходит в слезах и тоске - как ребенок, у которого забрали игрушку,
так и не поняв, зачем родился. Ты этого хочешь? - Нет, - ответил Алеша.
- Тогда ты должен иметь мужество встретиться с самим собой. Тот ужас,
который ты встречаешь за каждым поворотом своего пути - это ты. -
Сколько поворотов пути, сколько масок? - почти в отчаянии, спросил
Алеша. - Я не могу пройти твой путь за тебя, - сказал отец Аристарх, -
Тебе рассказывали, что ты - вампир. Но ты понял, что это значит, только
сделав следующий шаг. - Куда, отец? Куда?! - прошептал Алеша, - Я
чувствую, что на вершине меня ждет крест. - Ты несешь крест на своих
плечах, - сказал отец Аристарх, - Ты ждешь себя на вершине, чтобы
распять себя или быть распятым, подобно животному. Выбирай. - У меня нет
выбора. - Есть. Выбор - это то, что есть у каждого мыслящего существа,
он дарован Господом. Ты можешь взобраться на вершину в волчьей шкуре, а
можешь взойти чистым духом, сбросив все покровы и маски. Но для этого
надо осознать, что ты - животное и прорасти через его шкуру, ты должен
стать волком и загрызть волка, чтобы перестать им быть. Даже птица не
может взлететь на вершину, если перестанет быть птицей. - Я не способен
осознать этот парадокс, - покачал головой Алеша. - Никто не способен
осознать, почему палка о двух концах становится бесконечной, -
усмехнулся отец Аристарх, - Если, разделив ее на две равные части,
продолжать делить на равные части каждую часть. Но, пытаясь осознать
это, мы двигаемся к Богу. Нет другого пути, ты должен восходить шаг за
шагом, разделяя себя на части и полагая себя, как жертву к своим ногам.
Ты должен отделять себя от своих масок, пытаясь уловить то неуловимое
нечто, которое есть ты - нет другого пути. Ты восходишь, преодолевая
человеческую животность и животную человечность, чтобы встретить Бога на
вершине. А потому - сражайся! Ты сражаешься с каждым, кого встретишь за
каждым поворотом твоего пути, потому, что каждый - это ты. Ты
сражаешься, стоя на собственной груди - и нет другого пути, и никто не
скажет тебе, каково лицо твоего Бога. Он - твой. Пойди и возьми Его,
если сможешь. А если не сможешь, - сдохни в Его лучах и не засоряй это
прекрасный мир. - Это жестоко, - сказал Алеша. - Ты находишься в месте
без жалости, - сказал отец Аристарх, - И не выживешь, если не будешь
жить по его законам. Я могу показать тебе направление. Я могу умереть за
тебя. Но не могу служить тебе костылем на твоем пути. Никто не поможет
тебе, кроме тебя самого, а ты не сможешь помочь себе, если не будешь
безжалостен к себе - и другим. Это понятно? - Понятно.- Каков вывод? - Я
должен пойти и загрызть того упыря, который напился крови Афро - и моей
тоже. - Это правильно, это мудро, это голос не мальчика, но мужа, -
усмехнулся отец Аристарх, - Но как ты собираешься это сделать? - Зубами.
- Скрежеща ими в бессильной ярости над телом умирающей Джульетты? -
Почему - в бессильной? - Потому, что Афро умрет, пока ты будешь рвать на
себе волосы. Кровь - весьма таинственная вещь, а упырь - весьма опытен,
насколько я понимаю. Афро будет ходить к нему, пока не умрет. Или умрет,
если не будет ходить к нему. Он связал ее узами крови, это именно то, о
чем тебя предупреждали - так воюют вампиры. - Как развязать узлы? -
Никак. Любовь вампиров - непреходяща, усмехнулся отец Аристарх, - Ее
невозможно обезвредить. Но вампиров узел можно разрубить, как и любой
другой узел. - Как? - Топором, ножом - любым из старых и надежных
способов - отрубив голову любому из любовников, на выбор. - Вы смеетесь
надо мной, отец Аристарх? - Я даю тебе поучение, Алексис. Ты готов
отрубить человеку голову топором? - Какому человеку? - Любому. Позиция
победителя - в мести без жалости. Вступая в схватку, ты не должен делать
различий между собой и врагом. Ты, Афро и вампир - любовный узел, хочешь
ты того или не хочешь. Ты должен встать над схваткой, чтобы разрубить
узел. Иначе твоя ярость, твой гнев и твоя боль утянут тебя вниз - под
ноги победителю. - Как я увижу врага, не делая различий между ним и
собой? - В свете своей ярости. Твоя ярость - свет. Это - качество силы,
а не сама сила. Ты должен использовать все свои качества, а не позволять
им рассеивать твою силу. Никто не может жить без эмоций, но тот, чьи
эмоции живут на нем - это животное и проигрывает, как животное в схватке
с разумным существом. - Мой разум останавливается, когда я думаю о
разумном существе, способном на такие вещи, как вампир, - сказал Алеша,
- и что у меня остается, кроме моих эмоций? - Ну, наконец-то, -
улыбнулся отец Аристарх, - Ты должен благодарить своего врага, за то,
что он есть. Ты начинаешь понимать, что разум - это всего лишь отметка,
стоящая чуть выше эмоций на градуснике жизни, а не ее венец. - А что же
венец? - Как внизу, так и вверху. Это все, что может сообщить тебе твой
скромный наставник, с той отметки на шкале, до которой донесет и тебя
тот же самый кол в заднице. Столб градусника выдавливает та же сила,
которая встречает его целью на отметке чуть выше точки разума -
интуиция. Интуиция - это прямое знание, без всяких “но” и “если”. Это -
первое кольцо силы. Дальше ты можешь смотреть, за что зацепиться вверху.
Отсюда ты можешь влиять на все, что находится внизу. Или хватать Бога за
бороду, - отец Аристарх ухмыльнулся, - Обнаруживая, что играешь с
собственной писькой. - Мне больше нравится играть с писькой Афро, -
рассудительно заметил Алеша. - Я тебя понимаю, - значительно кивнул
головой отец Аристарх, - Это единственное, за что стоит сражаться, когда
мы оставляем в покое бороду Бога. Какой вывод? - Загрызть упыря. - Как?
- Прыгнув выше него. - Правильно. Вы с ним на одном уровне, но ты об
этом не узнаешь, пока не поиграешь с его головой. А он не знает о том,
что ты есть, поэтому и ввязался в игру. В этой игре нет правил, поэтому
она - искусство. Но в ней есть закон и метод, поэтому она - высокое
искусство. А чтобы взлететь высоко, надо быть легким. Чтобы быть легким,
не собирай сокровищ на земле, не принимай любви, не отвечай на
ненависть, не становись ни на чью сторону. Не делай торгашеских ставок -
ни деньгами, ни спасением души, но играй всерьез - ради самой игры,
которая есть причина твоей души. Ходить по воздуху, не принимать ничьих
правил - это искусство войны. Я научу тебя взлетать высоко. А дальше -
бей первым, бей сверху, и ты забьешь любую голову в корзину.

Глава 14.

Мистер Дзампо угрюмо лежал в ванне, наполненной подогретой кровью и
терзался мыслью о том, что переплатил. Мистер Дзампо не бедствовал и мог
позволить себе отовариваться в банке крови, но, подобно всем своим
соотечественникам, он был жлобом, влюбленным в халяву, и необходимость
тратить собственные, живые баксы повергала его в злобную тоску и уныние.
Тот процесс, который доставлял подлинное наслаждение любому греку,
итальянцу или русскому - процесс траты денег вызывал у него симптомы
идиосинкразии и депрессию, которые многократно усиливались от
невозможности использовать кредитку, и не могли быть компенсированы
никакими переливаниями крови. Но без крови он тоже обойтись не мог, а
поскольку вялая, консервированная кровь в Штатах стоила безумно дорого,
и даже невинный укус мог обойтись на родине в несколько лет тюремного
заключения - он путешествовал по бедным странам, покупая за копейки или
отсасывая бесплатно чужую жизнь. Собственно, мистер Дзампо делал то же
самое, что и все его соотечественники, только напрямую и без
использования банковской системы, он питался кровью сам, а не превращал
ее в бифштексы на столах розовощеких американских детишек. Проклятый
СПИД перекрыл для него зеленые холмы Африки, где была славная охота
когда-то, а проклятая красная зараза не пускала его на благодатные
пажити Китая, но оставалось еще гигантское постсоветское пространство,
свободное от тоталитаризма, куда он и направлялся, сделав небольшую
остановку в Греции - для поправки здоровья. Мистер Дзампо не брезговал и
препаратами плаценты, и самой плацентой, и тем, что завернуто в плаценту
- желательно, тепленьким и орущим, этого добра было предостаточно в
России, мысли о которой, не давали ему окончательно свихнуться в своей
дорогостоящей ванне.

Мистер Дзампо поднялся из купели - кровь хлынула потоком по его длинному
телу, он переступил через край ванны на кафельный пол и встал перед
зеркалом, раздвинув ноги и сделав руки кренделем, его ноздри и кожа
подрагивали, его рот наполнился сладкой слюной - процесс пошел, кровь
начала подсыхать, стягивая кожу, и это было мучительно-приятно, он даже
на несколько секунд забыл о деньгах и ощутил нежный зуд в паху.

С благожелательным удивлением, мистер Дзампо посмотрел вниз. У него был
крохотный, вялый пенис, почти полностью скрытый свисшими от крови
волосами, но мистер Дзампо очень нравился себе. Он зажал член между ног,
так стало еще лучше. Он разлепил губы и наклонился перед зеркалом,
чувствуя, как раздвигаются слипшиеся от крови ягодицы - и тоненько
взвизгнул от наслаждения. Если бы в этот момент его увидел Алеша, ему
намного легче было бы избавиться от ненависти к мистеру Дзампо. Мистер
Дзампо, как и многие его соотечественники, был весьма склонен к
педерастии, он легко брал и руками и в рот, а если давал, - то
исключительно в задницу.

Но пора было становиться под душ, и мистер Дзампо со вздохом обернулся к
ванне, наполненной кровью. Ему жаль было выливать в канализацию ценный
продукт, он даже со своим дерьмом прощался, спуская его в унитаз.
Поэтому перед тем, как выдернуть пробку, он отхлебнул, сколько смог,
несмотря на то, что полчаса назад помочился в ванну - но мистер Дзампо
не имел ничего против собственной мочи.

Тщательно вымыв тело женским шампунем для волос - ему нравилось, когда
скользит, мистер Дзампо облек себя в итальянское шелковое белье и
длинные черные носки. Затем, слегка погримасничав в зеркальную дверцу
туалетного шкафчика, он открыл его, чтобы воспользоваться кремом для
лица, но не смог удержаться и, взяв сначала в руки небольшую круглую
коробочку фиолетового стекла, извлек из нее некий свернутый кольцом
предмет - прядь волос Афро, переплетенных с ее лобковыми волосами и
перевязанную красной шерстяной ниткой. Мистер Дзампо поднес косицу к
носу и зашевелил ноздрями, пытаясь уловить тонкий запах женщины - не то,
чтобы женщины особо интересовали его, и фетишизм не входил в число
невинных удовольствий мистера Дзампо, но он умел наслаждаться
ассоциациями о ястве с искусством подлинного гурмана. Не красота Афро
прельстила мистера Дзампо, просто женщина была более легкой добычей для
импозантного иностранца, чем мужчина или ребенок. Опасаясь СПИДа, он не
мог воспользоваться проституткой - это было так же гадко, как поднять с
земли надгрызенный кем-то гамбургер, и не мог напасть на ребенка посреди
большого города. Здоровая, интеллигентная и хорошо промытая девушка,
изучающая живопись, была лакомым кусочком для персонального натюрморта,
и мистер Дзампо, будучи профессором Колумбийского университета, почти не
сомневался, что сумеет воспользоваться студенточкой на халяву - у него
имелся богатый опыт, а, получив отмот, он воспользовался тем, чему
научила его кислотная кровь. Мистер Дзампо не был способен на
полноценный коитус и ничуть не нуждался в нем. Следы, оставленные им на
нижнем белье Афро, не были следами любви или хотя бы похоти, и, если бы
Алеша мог знать, что тело мистера Дзампо испустило струю спермы в
процессе пищеварения, как желудочный сок, это помогло бы ему обрести
равновесие для борьбы с ним.

Мистер Дзампо облачился, в пошитую Диором скромную рубашку из
“шотландки”, надел американские джинсы, изготовленные в Италии фирмой
Гуччи, английский твидовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях,
всунул свои огромные ступни в слегка аляповатые, но очень дорогие
башмаки бордовой кожи, долженствующие ненавязчиво подчеркнуть его милую
чудаковатость, чуть косо повязал под выпирающим кадыком темно-вишневую
"бабочку” и вышел из дому, поднимая руку навстречу проезжающему
таксомотору - никто бы не усомнился, что в меру англизированный
американский профессор направляется в университетскую библиотеку или
музей, почти все, собственно, так и было.

Глава 15.

- А почему мне не пойти вслед за Афро и не оторвать ему башку прямо у
него дома? - спросил Алеша. - Потому, что ты не дойдешь до его дома, -
ответила мама, - Он почувствует тебя так, как он чувствует Афро, когда
ведет ее к себе. И после этого прервет контакт, в лучшем случае. Или
убьет тебя так, как ему захочется - в худшем. Если он убежит, Афро умрет
без контакта с ним. - Есть средства дистанционного наблюдения, есть
риэлторы, есть справочники отелей, есть аэропорт - он же не на метле
сюда прилетел. Мы живем не в 14-м веке. - Не в 14-м. А ты не
Дракула-Князь Тьмы. Ты не можешь заявиться к нему домой с топором в
руке. Как ты собираешься отрезать голову человеку посреди города и не
попасть при этом в тюрьму? Даже профессиональный киллер не сделает этого
без поддержки. - Можно нанять киллера с поддержкой. - Чем зависимость от
киллера, лучше зависимости от вампира? Но ты не понял, Алеша. Эта тварь
- киллер от рождения. Ему лет девяносто, он загрыз больше киллеров, чем
у тебя волос на голове. Твой шанс - это удар из тени. - Подстеречь его в
темном переулке? - Во сне. - Чувствуя, как в нем поднимается
раздражение, Алеша вскочил на ноги и зашагал по небольшому пространству,
служившему кухней в мансарде Афро. Афро спала за тонкой стенкой, ее
соседка, получившая в подарок от Алешиной мамы номер в пятизвездочном
отеле, роскошествовала в нем со своим бой-френдом. В последние 48 часов
Алеша ощущал с трудом подавляемые приступы ярости, ему не удавалось
следовать советам отца Аристарха. С ним происходило нечто ужасное, на
него наплывала тьма, полная багровых вспышек, а мама впервые в жизни
перестала его понимать и говорила загадками, в то время, как секунды
утекали сквозь пальцы, и вампир мог напасть в любой момент.

- Афро - член семьи, - сказал он, останавливаясь перед мамой и стараясь
держать себя в руках, - Она попала в беду. Почему семья не поможет ей?
Почему я выслушиваю советы и не получаю конкретной помощи? - Потому, что
в обязанности семьи не входит менять твои пеленки, - резко сказала мама,
- Отец Аристарх дал тебе все необходимые наставления, но ты пропустил
мимо ушей, когда тебе говорили об ответственности. У тебя есть
ответственность - перед собой. И перед теми, кому ты позволил опереться
на себя. Ты принял любовь женщины, никто не понесет за тебя этот груз.
Ты и так получил больше, чем заслуживаешь, - глаза мамы вспыхнули, Алеша
никогда не видел ее такой, - Существо, с которым ты вступил в охватку -
это ты. Это ты, каким ты мог бы стать, если бы не получил необходимую
помощь, и во что ты превратишься, если не сумеешь реализовать то, что
получил. Он реализовал то, что у него было, без чьей-либо помощи. Он -
вурдалак, который сумел выжить и приспособиться. Семья будет драться за
тебя до последней капля крови и до последнего вздоха. Но, если ты не
преодолеешь его сам - ты никогда не станешь полноценной личностью. - Как
я могу преодолеть его во сне? - Заснув рядом с Афро. Прежде, чем прийти
к нему в своем физическом теле, она должна проделать этот путь во сне.
Сейчас ее тело обездвижено сукцинилхолинхлоридом, но мы не можем держать
ее в таком состоянии постоянно, а вурдалак не может обойтись без ее
крови более трех суток. Значит, он позовет ее этой ночью. Вы связаны
узами крови - вы трое. Он не сможет отличить тебя от Афро, если ты
пойдешь в сновидении рядом с ней. - Это возможно? - Это возможно и это
несложно - сложности начнутся потом. - Какие сложности? - Он срезал
волосы с тела Афро, у него есть амулет, который он держит в руках во
время вызывания. Ты должен будешь увидеть, где он прячет эту вещь. Он не
сможет долго удерживать Афро в теле сновидения, и она уйдет - но будет
мучаться. А ты не сможешь оставаться там без нее, потому, что он сразу
тебя обнаружит. Ты должен покинуть дом вслед за Афро, но не раньше, чем
увидишь, куда он положит амулет. - Этому видению можно доверять? -
Доверять? Доверять нельзя ничему. Поэтому, ты лучше не задерживайся там
ни на одно лишнее мгновение, если не хочешь проснуться полным идиотом. -
Это может произойти? - Это происходит постоянно. Но психиатры не верят
рассказам идиотов. - Я понял. Что дальше? - Дальше, ты вернешься к его
логову в такси. Ты будешь ждать. Ты уже знаешь его в лицо. Если он не
выйдет через полчаса, значит, в его доме есть запас крови, и атака не
удалась. Если запаса нет, он будет искать кровь вне дома. У него есть
час или полтора, иначе он встанет на четвереньки. Он не может купить
консервированную кровь посреди ночи. Но он слишком хитер и
респектабелен, чтобы нападать на людей на улице. Значит, он будет искать
живую консерву, чтобы купить ее или украсть. Знаешь, как Маркос ловит
судака? - На живую приманку, - ухмыльнулся Алеша. - Он ловит щуку там,
где она есть. Упырь голоден, он в цейтноте, он возьмет приманку возле
своего дома. - Зачем мне быть приманкой? Я могу ударить его ножом, когда
он выйдет из подъезда. - Не можешь. Если даже он не зарежет тебя твоим
ножом, то что ты будешь делать с его трупом на улице? Афины - это не
джунгли, где ты можешь без помех разделать добычу. Он должен пригласить
тебя в дом. Сам. - И что дальше? - Не знаю. Я знаю только, что ты не
можешь войти в его дом без приглашения. Я знаю, что амулет должен быть
разрушен. Я знаю, что тело упыря не умрет от одного удара ножом - голова
должна быть отделена от тела. - Но тогда он умрет? - Никто никогда не
умирает, - раздельно сказала мама, - И каждому предстоит убедиться в
этом на собственном опыте. Но если тело уничтожено дотла, то то, что от
него остается, не имеет привязки к телу и не способно вредить. - Как
возможна такая привязка? - Не знаю и знать не хочу. Если ты станешь
разбираться, как работает каждый электрон в телевизоре, у тебя не будет
времени смотреть телевизор. Чтобы жить, достаточно прямого знания жизни.
Эта привязка работает, и любой фрагмент тела упыря может быть
использован против тебя. - Кем? - Другим упырем. Волк-оборотень может
охотиться в одиночку - но где-то есть стая. Нельзя оставлять следов, -
мама усмехнулась, - Это прямое знание жизни есть у каждого хулигана с
улицы. Ты должен разрушить амулет, отделить голову упыря от тела и сжечь
его. - Как это сделать? - Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Тело ты
можешь уничтожить как угодно, хоть серной кислотой, если не собираешься
воспользоваться им сам. И сжить его со свету ты должен сам, как сможешь
и без чьей-либо помощи. - Разве тело не окислится на свету, само по
себе? - Окислятся, если в нем достаточное количество порфирина. Но у
тебя нет времени проводить анализы, и сидеть над ним, пока тебя сцапает
полиция, тоже времени нет. Тело нельзя захоронить в земле и нельзя
бросить в воду в бочке с цементом - без доступа ультрафиолета оно будет
сохраняться неограниченно долго. Кто-нибудь найдет его, лет через сто, и
начнет поклоняться, как нетленным мощам святого, призывая демона на свою
и твою голову. - Я буду жить через сто лет? - Ты не будешь жить уже
завтра, если он переживет эту ночь, вы не можете разойтись вничью. Твой
шанс - это удар из тени, удар из ночи и что пользы тебе в том, что потом
мы зажарим его живьем, если ты тело свое потеряешь? Ты должен выпрыгнуть
выше своей головы - и ударить сверху. Я научу тебя входить в состояние
сновидения, и ты получишь все необходимые карты в руки - у тебя козырь
на руках. Не думай, не бойся, не оглядывайся назад - выпрыгни из
состояния человека, и это сделает тебя сверхчеловеком, только так можно
убить вампира. Ты готов? - Да.

Глава 16.

Они двигались через паутину улиц, ночной город проходил сквозь них
струями света и тени, время текло, не двигаясь с места, как свет в
люминесцентной трубке, и смыкалось за их спинами - тьма звала.

Их тела лежали рядом, переплетенные кистями рук, горели свечи, женщина с
остановившимися глазами покачивалась в дыму курений.

Во тьме открылись ворота в каменной стене - они прошли сквозь око тьмы и
сквозь туннель несуществующего времени прошли они, не открывал глаз - в
комнату с фиолетовыми стенами.

Вампир сидел голый посреди фиолетового колодца, амулет свисал черной
змеей через его стиснутые пальцы, его глаза - колодцы багровой тьмы.

Девушка встала перед ним, безвольно опустив руки, ее брат - за ее
спиной, черный дым поднимался из медной чаши, губы твари искривила
усмешка.

Тело Алеши дернулось в мансарде, его пальцы стиснули руку Афро, его губы
свела судорога ненависти.

Упырь встал на ноги и навис над жертвой, как бледный червяк, его палец
потянулся к животу Афро, его вялый член набух синеватой кровью.

Алеша получил наставления, Алеша знал, что он - ничто, точка сознания в
чужом сне, но багровая тьма, смывая сознание, хлынула из ниоткуда в
несуществующую точку - и ангел расправил черные крылья за спиной Афро.

Женщина в мансарде почуяла неладное, она схватила за руки спящих, но сил
ее было недостаточно, чтобы разомкнуть замок их рук.

Черный ангел поднялся над своей головой и над бледной змеей, согнувшейся
над согбенной Афро, тьма стала огнем в сердце тьмы, которым он стал - и
ударил сверху, вспыхнув, как молния.

Глава 17.

- Человек не может помочь человеку, держа его за руку, - сказал отец
Аристарх, - Находясь внутри человечества, он не видит возможностей и не
может помочь даже самому себе. Спасение - это вопрос позиции, а не
ничтожного человеческого самомнения. - Человек должен встать на точку
зрения Бога? - усмехнулся Алеша. - Откуда человеку знать, где эта точка
находится,- усмехнулся в ответ отец Аристарх, - Его ничтожные теологии,
- отец Аристарх мельком глянул на книжные шкафы, - Это самомнение червя,
перенесенное в точку над его головой. - Вспышка молнии - это факт из
сферы физики, а не морали, - заметил Алеша. - Точно так, - кивнул отец
Аристарх, - Человек обречен вспыхивать и гаснуть. Он может выпрыгнуть
вверх, но не может задерживаться там долго - земля притягивает его.
Движение того, кто движется происходит между плюсом и минусом, это
электронная вспышка, прыжок. Мир - это квантовая физика, в нем не
существует ничего не физического, и кванты сознания так же материальны,
как и кванты света. - Почему же мысль не влияет на материю? - Она
влияет, но в такой неуловимой степени, что это не фиксируется сознанием.
Эффективность сознания зависит от его интенсивности. Любое сознание, как
и сама жизнь - это горение. Но гниение - это тоже горение, только
медленное. Тот, кто прыгает в небо, вспыхивает, а тот, кто таращится в
небо - гниет. - Прыжки в небо недешево обходятся, - Алеша приподнял
забинтованную руку. - Тебя подержала за руку смерть, - сказал отец
Аристарх, - И отпустила, забрав твоего врага очень эффектно. Но не
совершай ошибку, не впадай в гордыню, полагая, что это сделал ты. Ты
вызвал силу, но кто кем воспользовался - это большой вопрос. Я не
понимаю, как ты это сделал, но мое понимание этого не имеет никакого
значения. Твое понимание того, что когда ты замыкаешь кольцо силы,
начало и конец перестают существовать - вот, что имеет значение. Ты
становишься причиной и следствием, а твое понимание этого, остается
точкой, вынесенной за пределы процесса, из которой ты можешь
контролировать процесс. - Как я могу находиться в двух точках
одновременно? - озадаченно спросил Алеша. - Это не укладывается в
эвклидову геометрию, -усмехнулся отец Аристарх, - Но геометрия
психического пространства не является эвклидовой, а физика пространства,
в котором мы живем, не принадлежит ни Ньютону, ни Эйнштейну, хотя
последний и мог бы тебе объяснить, как можно находиться в двух точках
одновременно. То, что ты делаешь, не укладывается в известные законы
физики, но это не значит, что не существует неизвестных. Ты можешь
посвятить жизнь поиску объяснений, но тогда у тебя не останется времени
жить. Ты уже знаешь, где находится педаль газа и знаешь теперь, где
находится педаль тормоза, - отец Аристарх расхохотался, - Зачем тебе
знать, зачем Господь допускает такую мерзость, как автомобиль? - А не
является ли мое знание самомнением червя, вынесенным в точку над его
головой? - спросил Алеша. Отец Аристарх перестал смеяться и застыл с
открытым ртом. Потом медленно закрыл его, помолчал, почесал бороду и
вдруг крепко схватил Алешу за больную руку. Алеша вскрикнул. - Тебе
больно? - спросил отец Аристарх. - Больно, - сквозь стиснутые зубы,
ответил Алеша. - Какие тебе еще нужны доказательства? - отец Аристарх
приблизил свое лицо к его лицу, - Жизнь - это боль. Мы платим болью за
каждый опыт. А если ничему не учимся, то платим жизнью. Ты дешево
заплатил за прыжок в небо - жизнью твоего врага. И ты, как и каждое
живое существо - обречен на последний прыжок. Только от тебя зависит,
будет ли это прыжок в небо - или самомнение червя, вбитое в точку под
его ногами. Ты понял? - Не знаю, - ответил Алеша. - Нет, знаешь! -
крикнул отец Аристарх ему в лицо, - Ты знаешь, но ты юлишь, как червяк,
под пятой собственного знания! Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что ты -
сверхчеловек. Я могу сказать тебе это тысячу раз, но это не освободит
тебя от необходимости убрать ногу с собственной головы. Не сомневайся!
Не юли! Верь! Если надо - отгрызи себе руку, но не позволяй ничему
удержать тебя от веры в себя. Критицизм - это яд, разъедающий душу, - не
смей критиковать себя! Если тебе нужен дурак, меня считай дураком, я
буду очень хорошим дураком, не сомневайся ни во мне, ни в себе, - отец
Аристарх перевел дух и улыбнулся, - У тебя есть долг перед собой. Ты -
центр сферы. Не имеет значения, сколько точек можно разместить на ее
поверхности, вокруг тебя вращается твой мир. Никто не может быть для
тебя авторитетом, кроме тебя самого - это твой мир, и ты несешь за него
ответственность. - Вы предостерегали меня от гордыни, - с трудом,
ухмыльнулся Алеша, - А теперь убеждаете в том, что я - Бог. - Здесь нет
Бога, - вразумляюще сказал отец Аристарх, - Вселенная имеет столько
центров, сколько дискретных точек зрения, способных осознать себя
таковыми. Бог - вне Творения, если бы Бог находился в центре Своего
Творения, то в Творении не осталось бы места ни для чего, кроме Бога. Но
Вселенная существует, а ты - факт Вселенной, и это не имеет ничего
общего со сферой морали, это физический факт. Никто не мешает мне
осознавать себя таким же центром, но смогу ли я? - Как Бог может творить
Вселенную, не будучи ее центром? - изумился Алеша. - Так же, как плотник
делает табуретку, не будучи табуреткой, черт возьми! - вспылил отец
Аристарх. - Зачем Он это делает? - не отставал Алеша. - Чтобы подложить
ее себе под задницу! - отец Аристарх воздел руки к небу, - Какая тебе
разница? Ты - балбес, ты должен усвоить, наконец, тот закон мироздания,
который касается персонально тебя, если не хочешь превратиться в Венеру
Милосскую! Как вверху, так и внизу. У Бога столько точек влияния,
сколько осознающих центров в Его Творении, через них Он творит. Каждое
осознающее существо - это Бог в своей сфере, который не может влиять ни
на что, оставаясь ее центром. Центр - это источник времени внутри сферы.
Время внутри сферы начинается тогда, когда центр прилагает свое внимание
вовне - так возникает сфера. Перемещая предел своего внимания, центр
создает сферу так, как один-единственный электрон, рисует картинку на
экране телевизора - всегда возвращаясь к исходной точке. Центр всегда
прикован к точке настоящего мгновения, для него не существует прошлого и
будущего, существующих одновременно и всегда внутри сферы. Так
существует все, от атома до Вселенной, прикованным к центру, только Бог
свободен. - Никто ни к чему не прикован, - усмехнулся Алеша, -
Ошибаетесь, господин учитель. - Неужели? - удивился отец Аристарх. –
Сфера - это картинка на экране персонального компьютера, - сказал Алеша,
- Ее не существует. - Ну, наконец-то, - вздохнул отец Аристарх, - И что
же надо сделать, чтобы встать на точку зрения Бога? - Выключить
компьютер. – Туше, - улыбнулся отец Аристарх, - Надо вернуться в
собственный центр, тогда он может оказаться где угодно, в том числе - и
в оке Господнем. Отказ - вот средство, освобождающее от иллюзий, - отец
Аристарх откинулся на спинку кресла и задумчиво огладил бороду, -
Воистину, время понеслось вскачь черт знает куда. То, на что раньше
уходили годы упорного труда, сегодня можно объяснять просто, указав
пальцем на компьютер. Отказ - это медитация. Это то, о чем были написаны
тысячи толстых томов, и что тысячи учителей безуспешно пытались
объяснять на пальцах тысячам учеников, не имевших базы для такого
понимания. Мы живем в цифровой Вселенной, мы отцифровываем сырую энергию
в соответствии с программой - и так создаем реальность, персональную и
групповую. Мы можем создавать программы, перепрограммировать себя, если
хватает мозгов. А если не хватает - то жить в одном,
персонально-общественном туннеле реальности, как в подземном переходе,
от рождения до смерти. Предельный отказ и предельное усилие - вот, что
вытолкнуло тебя за пределы программы и самого себя. Ты отказался от себя
дважды - когда вошел в тело сновидения, и когда вышел из себя, пытаясь
освободить Афро. Медитация - это неправильный термин, придуманный в
импотентной Европе, думающей свою тугую думу, безрезультатно протирая
задницами импортированные циновки. “Огненное усилие” - вот правильное,
санскритское название процесса, которым ты стал, выйдя за пределы
иллюзии - в око Бога - и испепелил все. - То есть, я все-таки, стал
Богом? - осторожно спросил Алеша. - Ты стал тем, чем тебе хотелось
стать, на данный момент, - усмехнулся отец Аристарх, - Молнией. В
следующий раз ты можешь стать кучкой собачьего дерьма, если не будешь
сохранять контроль - о чем я толкую тебе, Богу, уже добрых полтора часа.
Бог может все, - отец Аристарх расхохотался, - А кучка собачьего дерьма
- это такой же факт Вселенной, как и Галактика.

Глава 18.

Газеты сообщили о трагедии на улице Бабулинас, и на телевидении мелькнул
сюжет о пожаре, унесшем жизнь американского гражданина. Старое
четырехэтажное здание, построенное сто лет назад в стиле “греческий
ампир”, занялось от неизвестных причин и выгорело дотла, жертв могло бы
быть намного больше, но, к счастью, нижние три этажа оказались нежилыми.
Зато четвертый, который занимал американец, провалился сквозь деревянные
перекрытия в геенну огненную, в которую превратилась каменная коробка, и
вылетел в ночное небо, как в печную трубу - от насельника не осталось
ничего. Нашлись, однако, люди, которые усомнились в том, что мистер
Дзампо исчез бесследно, растворившись в небе над Грецией, и взяли на
себя труд докопаться до истины - в буквальном смысле слова. У мистера
Дзампо оказалось застрахованным буквально все: не только его драгоценные
жизнь и здоровье, и не только его недвижимость, его банковские вклады и
проценты на вклады, но и каждая часть тела в отдельности, включая не
стоящий упоминания детородный орган, а также его чемоданы крокодиловой
кожи, тряпки, набитые в чемоданы, перстень, который он носил на пальце,
часы, запонки, зубные протезы и мемуары, которые он повсюду таскал с
собой - все на очень крупную сумму. Но мистер Дзампо был один, как перст
в этом мире, и вся сладостность его предусмотрительности вкупе с медом
по капле накопленного капитала и в соответствий с завещанием доставалась
страховой компании, при условии, что означенная компания, с которой
мистера Дзампо связывали некие особые узы, гарантирует ему страховой
полис в посмертное существование. Где бы тяжкая рука смерти, ни
прихлопнула бегущего в поисках вечной молодости мистера Дзампо,
страховщики и душеприказчики обязаны были разыскать, по велению души и в
соответствии с заключенным договором, его тело или то, что от него
осталось, чтобы поместить бренные останки в специально подготовленный
для этой цели мавзолей и запечатать оный в соответствии с разработанной
мистером Дзампо технологией.. Вот почему уже на следующий день после
того, как посольство получило известие о трагической гибели
американского гражданина, в Афины прибыли детективы страховой фирмы
“Гриззл, Гиббон энд Проктитт” - чтобы получить лакомые деньги,
требовалось найти хоть кусочек от беспокойного мистера Дзампо.

- Что-то здесь нечисто, - сказал мистер Вич перепачканному пеплом
мистеру Гриззлу-младшему, опираясь на лопату, которой ковырялся в
обгорелых головешках, и вытирая с залысого лба черный пот, - Хоть
что-то должно было остаться в любом случае. - Что-то и осталось, -
заметил Гриззл-младший, - Полиция нашла его зубные протезы, перстень с
монограммой и оправу от очков. - Если он инсценировал смерть с целью
получить страховку на подставное лицо, о котором мы пока еще ничего не
знаем, - менторским тоном произнес мистер Вич, - То он должен был
подбросить что-то, чтобы не оставалось сомнений в его смерти. Но это
что-то не дает нам оснований предъявить свои права на наследство,
согласно завещанию, - мы должны предъявить тело или фрагмент тела. В
противном случае, мы распрощаемся и со страховой премией, которую
заберут Соединенные Штаты Америки, если старый хитрец Дзампо не
унаследует ее через внезапно возникшую племянницу. - Мы безрезультатно
долбаемся здесь уже четвертый час, - вздохнул Гриззл-младший, оставляя
еще одну грязную полосу на своем потном подбородке, - А температура не
могла быть такой, чтобы сжечь даже остатки его зубов. Его не могли
похитить? - Могли, - кивнул мистер Вич, - Если только старый козел сам
не похитил себя. Согласно заключенному с ним договору, мы обязаны
заплатить выкуп, не втягивая в это дело полицию. Выкуп заменяет
страховую премию и служит запасным вариантом в том случае, если номер с
самосожжением не проходит. Старая гадина может легко воскреснуть, став
вдвое богаче. - А если не может? - Тогда, мы найдем кость, исключим оба
варианта и станем богатыми. - А если не найдем? - Тогда, - мистер Вич
оскалился, - Мы будем искать того черта, который унес нашего дорогого
мистера Дзампо и его кости.

Виновник причины загадочного исчезновения дорогого мистера Дзампо, в это


время занимался изысканной любовью с причиной вины - в шезлонге,
торчащем посреди безлюдного пляжа на острове Кос. Особое изящество их
камасутрической позиции состояло в том, что шезлонг к тому времени уже
давно перевернулся, и ноги Алеши торчали в том же направлении, что и
ножки шезлонга, в то время как Афро, опираясь спиной о сиденье, вбивала
Алешу в песок вместе с шезлонговой спинкой. Предполагалось, что Афро
ненавязчиво присядет на колени к Алеше таким образом, чтобы их невинные
шалости не бросались в глаза с палубы яхты, стоящей в трехстах футах от
берега, но когда шезлонг сменил позицию, стало еще лучше - теперь мама и
Калликандзаридис могли видеть только взлетающую в воздух, гриву волос
Афро и Алешины пятки. Особо тонкий слух мог бы различить через шум волн
и крики чаек, сдавленные вопли, которыми сопровождались прыжки Афро, а
особо опытный глаз мог бы уловить тонкий налет сюрреализма в общей
картине, поскольку забинтованные руки любовников, левая - Афро и правая
- Алеши, торчали из картины, соответственно, в зенит и на юго-восток..
Но Калликандзаридис был занят созерцанием своей очаровательной
пассажирки, которая созерцала заходящее солнце, через бокал
рубиново-красного вина, а пассажирка наслаждалась легким перебором
гитарных струн, которым услаждал ее слух капитан. Однако, когда огненный
шар солнца коснулся зеленого горизонта, выбив из него изумрудный луч,
сдавленный вопль взлетел к небу через шум волн вместе с гитарным
аккордом и, взглянув в сторону берега, они увидели, как Алеша и Афро
выкатываются из обломков шезлонга, путаясь в полосатой парусине, подобно
потерпевшим кораблекрушение.

Ночью они сидели у костра из смолистых сучьев приморской сосны. - да, -
сказал Калликандзаридис и надолго замолчал. - Что? - спросила мама,
минуты через три. - Небо, - Калликандзаридис двинул бровями вверх, - Оно
меня изумляет. - Чем тебя изумляет небо, Марко? - спросила мама. - Когда
я смотрю в ночное небо, - сказал Калликандзаридис, - Мне ничто не
кажется невероятным. - Ничто не существует в соответствии с твоим
неверием, Марко, - сказала мама, - Оно существует в соответствии с твоей
верой. - Почему же мне не воздается по моей вере? - вздохнул
Калликандзаридис, - Я хочу быть богатым, а я беден. - Ты беден? -
изумилась мама, - У тебя есть дом, лодка, море, молодые девчонки смотрят
на тебя, ты никогда не голодал и ни от кого не зависишь, чего тебе еще
надо? - Не знаю, - честно ответил Калликандзаридис. - “Не знаю” нельзя
купить за деньги. “Не знаю” - не продается, - сказала мама, - Вот когда
ты будешь точно знать, что тебе надо и получишь это, тогда ты будешь
бедным. - А если я точно знаю, что мне надо, - хитро прищурился
Калликандзаридис, - Но не могу получить этого, пока живу, и не стану
богатым, если получу - что это? - Это смерть, - ответила мама. -
Правильно, - изумленно ответил Калликандзаридис, - Что толку в
счастливой жизни, если покидаешь ее в слезах и тоске? Что надо делать,
чтобы не покинуть эту жизнь в слезах и тоске? - Надо не быть богатым,
надо не быть нищим духом, не быть трусом, не быть подлецом, а после
этого, - мама улыбнулась, - Надо ждать смерть, как невесту и быть ей
верным, пока жизнь не разлучит вас. - Я не могу понять тебя своими
мозгами, женщина, - ухмыльнулся Калликандзаридис, - Но я понимаю тебя
своими яйцами. Ты очень мудра. Моя теща говорит, что ты - ведьма, а она
сама ведьма и знает в этом толк. - Калликандзаридис повернулся к Алеше,
- Твоя мать - ведьма, Алексис, бойся ее. Если ты не будешь послушным,
она превратит тебя в лягушку или, не к ночи будь сказано - в женщину.
Тогда, может быть, ты перестанешь ломать мои шезлонги. - Это не я, - кем
бы ни был Алеша, но краснеть он не разучился. - Я знаю, - кивнул
Калликандзаридис, - Если бы Афро села на колени мне, я бы сломал не
только шезлонг, я бы сломал палубу своей яхты, я бы пробил ее дно и дно
Эгейского моря и выпал бы где-нибудь возле Эйфелевой башни с ней в
обнимку. - С башней? - хихикнула Афро. - Ты еще не знаешь, что такое
настоящая башня, девчонка, - угрожающе произнес Калликандзаридис. - А ты
не знаешь географию, капитан, - расхохоталась Алешина мама, - Вы бы
выпали где-нибудь возле статуи Свободы, вместе с твоей башней. - Ни в
коем случае, -

запротестовал Калликандзаридис, - Я бы сделал оверштаг, чтобы попасть в

Париж. Терпеть не могу американцев, они суют тебе свои вонючие доллары,
а потом блюют и ссут на палубу, потому, что не могут попасть членом выше
фальшборта. - А как поступают их женщины? - поинтересовалась Афро. -
Женщины? - удивился капитан, - Я не видел никаких женщин. То, что они с
собой привозят, похоже на пластиковых кукол из секс-шопа, и непременно
выпадает за борт каждый раз, когда присаживается на корме. Пацаны с
берега завидуют мне оттого, что я вижу этот товар, в чем он сошел с
конвейера, но ей-богу, когда я смотрю, как он елозит своими голыми
задницами по моей палубе, то начинаю думать, что моя жена не так уж и
плоха, хотя она старше Акрополя и ядовитей, чем мурена. - Не лги,
Маркос, - строго сказала Алешина мама, - Я точно знаю, что месяц назад
ты набил морду торговцу на базаре, когда он сказал, что твоя жена орет,
как ослица во время случки. - Да, набил, - вызывающе ответил
Калликандзаридис, - Хотя, тот ишакоёб был совершенно прав, она именно
так и орет. Он хорошо знает, как орут ослицы во время случки, но только
я имею право знать, как орет во время случки моя жена. Он нюхал следы
Коры еще когда ей было четырнадцать лет, мы выросли в одном квартале, и
с тех пор я бью ему морду регулярно, на Покров и на Пасху - не могу же я
нарушать традицию. - Конечно, нет, - согласилась Алешина мама, -
Традиции, это то, что скрепляет наше общество и повышает его культуру. В
России есть очень похожие народные обычаи. - Русские - братский народ, -
кивнул Калликандзаридис, - Я чувствую это особенно остро, когда смотрю
на Афро с Алексисом и на обломки моего шезлонга, который обошелся мне в
четыре драхмы на барахолке. - Не лукавь, Марко, - улыбнулась Алешина
мама, - Наверное, его забыл кто-то из туристов. - Туристов? - возмутился
Калликандзаридис, - Американцы не забывают даже использованных гондонов
- они просто выплевывают сперму в кок-пит, а русские не таскают с собой
шезлонгов - они приходят со своим ящиком водки, на котором и сидят. Они
не жадничают и всегда зовут меня выпить, но если их приезд, упаси
господь, совпадает с каким-нибудь престольным праздником, то возникает
массовое народное гуляние. В прошлый раз, мне выбили два зуба, наверное,
какой-то брат, дай ему бог здоровья, взял их себе, в качестве сувенира
со Святой земли. - Наверное, такой обычай, - серьезно заметила Афро, -
Не могли же они взять гвозди из твоего креста. - Им слишком долго
пришлось бы ждать, пока я дозрею до нужной степени святости, -
ухмыльнулся Калликандзаридис, - А гвозди они могут купить за доллары
возле любой церкви, вместе с церковью. У них на шее такие цепи, Афро, на
которых можно якорь поднимать - они подняли бы и церковь с крестом, и
тело на кресте, если бы попы его имели, чтобы продать. - Я поймала тебя
на богохульстве, Марко - удивленно подняла брови Алешина мама. - Ты
никогда не поймаешь меня на богохульстве, женщина, - ответил
Калликандзаридис, - Ни у кого нет такой наживки, чтобы меня поймать.
Никакая цепь не выдержит меру моей веры - я держу ее в сердце, а не на
цепи, и нет такой хулы, которая не подошла бы по размеру нашим попам -
это понимает даже моя жена, когда целует руку приходскому священнику. -
И все же, она ее целует? - с любопытством спросила мама. - Целует,
потому, что лучше целовать руку, чем жопу. Только жопа нам и остается,
если вообще не ходить в церковь. Церковь - это опора. Пусть там сидит
хоть черт - я почитаю сан, а не человека, и не черта. Мое почитание
делает размалеванную доску, которую можно купить на базаре - Богом,
который не продается. Если я способен на пафос дистанции между собой и
тем, что выше моей головы - я человек. А если я не способен смотреть
вверх, я - собака, которая ищет кость под своими ногами. Вот чего не
понимаешь ты, при всей твоей мудрости, женщина. И вот, что понимаю я, -
Калликандзаридис. - Да, - мама тихо покачала головой, - Потому, что ты -
человек.



Глава 19.

Тропы, по которым ходил беспокойный мистер Дзампо, не являлись тайной
для его душеприказчиков, именно поэтому он им и доверил заботу о своем
теле. Ничего не найдя в обгорелой руине, кроме пары оплавленных замков
от чемоданов, мистер Вич я мистер Гриззл-младший, вышли на охотничью
тропу - с фотографией Дзампо в руках. Посещение банков крови не могло
дать им в руки конец запутанной нити, на конце которой притаился мистер
Дзампо, или болтался на крючке кусок его мяса. Но они получили тот ее
отрезок, который соединял дату последней закупки крови и дату пожара.
Отрезок равнялся семи дням. Из чего следовало, что в этот период мистер
Дзампо должен был искать и мог найти другой источник - или свою смерть,
весьма вероятно связанную с этим источником. Где мог искать источник
жизни, иссушенный жаждой и искушенный в охоте на человека, доктор и
преподаватель искусствоведения, чья жизнь проходила в университетской
среде и околобогемных тусовках, если грелся у огней большого города, а
не сидел у костра в амазонских джунглях, грызя чью-то ногу? Даже в
Нью-Йорке узок был круг лиц, лицезреющих святой огонь искусства и
греющихся от него, страшно далеки они были от народа, а уж в
маленьких-то Афинах двое опытных детективов имели все шансы увидеть лица
и не без пользы протусоваться через хоровод ликующих - просто
приблизившись к огню. Вооружившись фотографией охотника и толстой пачкой
мелких долларовых бумажек, мистер Вич и Гриззл-младшяй пошли по музеям,
выставкам и арт-галереям, где и наткнулись, в конце-концов, на курчавого
охранника. Охранник не отказал себе в удовольствии наступить на штиблеты
наглым американцам, сующим ему свою замусоленную пятерку, и с радостью
сообщил им, что самолично и коленом под зад выставил из галереи их
соотечественника, пристававшего к местной девушке. Мистер Вич, упрятывая
пятерку в потертый бумажник, ухмыльнулся мистеру Гриззлу - момент истины
еще не настал, но они нашли точку отсчета и завязали первый узел.

А тот, кто разрубал узлы, сидел в это время в студии и делал набросок
карандашом. - Почему ты рисуешь Афро, которой здесь нет, - спросил,
подходя к нему, Аристидис, учитель рисования, - Вместо того, чтобы
рисовать натурщицу? - Потому, что у меня всегда получается Афро, -
ответил Алеша, - Что бы я ни рисовал. - Это и плохо и хорошо, -
Аристидис задумчиво покачал лысой головой, - Хорошо потому, что любое
творчество выжимается из сексуальной любви. И плохо, если артист не
умеет дозировать его по капле. Некоторые пропивают свой талант. Другие,
- Аристидис не был учителем хороших манер, он был хорошим учителем
рисования, - Проёбывают его. Если ты хочешь стать художником, ты должен
брать от Афро то, что она дает, и делать из этого то, что хочешь. Я твой
учитель рисования и я хочу видеть на этом листе бумаги натурщицу, а не
Афро, которую видишь ты. Знаешь, почему я этого хочу? - Почему? -
Потому, что у тебя есть талант. И я обязан научить тебя, продавливать
этот талант по капле, - Аристидис ухмыльнулся в бороду, - Через узкую
щель. И превращать каждую каплю - в палитру. Ты никогда не научишься
делать вещи, если будешь делать только одну вещь. Я - надсмотрщик, я
буду муштровать тебя, а ты будешь смиренно подвергаться муштре, которая
называется школой. Иначе, мы закончим рядом - под забором. Ты - потому,
что твой талант разорвет тебя. А я - потому, что я дерьмовый учитель.
Понял? – Да. - Рисуй натурщицу. У нее есть то, - Аристидис усмехнулся,
отходя от Алеши, - Что есть и у Афро.

Это понимал не только Аристидис, это понимал и мистер Вич. - Нам нужна

натурщица, - сказал он Младшему, - Из числа тех, которые подрабатывают
мандой. - Это может быть опасно, - ответил не совсем уж глупый Младший.
- Ну, тогда пойди и поработай грузчиком в порту, - раздраженно повысил
голос Вич, - Может я заработаешь четырнадцать миллионов долларов без
риска. - Младший сник - в порту работать не хотелось.

Тяжело и стиснув зубы, отработав четыре часа в студии, Алеша отправился
домой - теперь его и Афро домом, была мансарда, расположенная по
соседству с бывшим жилищем Афро. Трясясь в автобусе рядом с измотанными
работягами, он думал о том, что легкой жизни нет ни у кого, а если и
есть, то она еще тяжелее. Каждый получает то, чего хочет, но и платит
соответственно. Только за малое хотение всегда платят больше. У Алеши
был приятель-студент, простой и добрый сельский парень. Какая-то гадость
сожрала урожай винограда, и родители потеряли возможность платить за его
обучение. Тогда этот парень пошел грабить ликеро-водочный магазин,
прихватив с собой обрез, сделанный из отцовского ружья. Все, что он
хотел - это заплатить за семестр Он получил деньги, но что-то там
произошло, и этот несчастный убил другого несчастного - продавца этого
магазина. И его пристрелили полицейские, такие же сельские парни, как и
он сам, когда он выходил из магазина - с несколькими сотнями драхм в
руке я бутылкой граппы под мышкой.

Младший привел натурщицу, которая по вечерам превращалась в проститутку,
чтобы заработать на жилье и хлеб, как раз в то время, когда Алеша
заходил в свой дом.

Афро почувствовала себя плохо, когда Алеша засветил свечи, освещавшие их
скромный ужин, разлил в бокалы вино и разломил хлеб.

Упыри в пригородном мотеле распяли девушку на железной сетке кровати и
воткнули иглы в ее вены и нервные узлы.

Афро схватилась руками сначала за виски, потом за уши и упала на спину,
глаза ее закатились.

Алеша, в панике, вскочил на ноги, переворачивая стол - он не понимал,
что происходит.

Алешина мама в своем доме на Родосе чувствовала, но не понимала. Зато,
отец Аристарх в своем монастыре чувствовал и понимал все - он был очень
стар, очень опытен и волок на себе груз ответственности за всех.

l

h

h9-



b

d



®

?

E

E

I

I

?

A

AE

ae

i

†

?

O

TH

ue

?

?

–

?

hke

¤

¦

I

I

hke

hke

h

h

R Не раздумывая, Алеша исполнил, - Что дальше? - придерживай голову, бей
по щекам кричи в уши - не давай заснуть, ты понял? - Понял.- Вода будет
нагреваться, добавляй холодной, щипай за нос, открывай ей глаза
пальцами, не дай заснуть, понял? - Понял. Что еще? - Ничего. Исполняй.

Отец Аристарх лег на спину в своей узкой келье и закрыл глаза.

Мистер Вич подбросил пахучей смолы я курильницу и пошевелил иглу,
воткнутую в лоб девушки, распятой на железной сетке, - Имя? -
И-и-мя-а-а, - повторила девушка детским голоском. - Имя, сука, - мистер
Вич выдернул клок волос из ее головы и бросил в огонь, - Скажи имя,
тварь.

- Я люблю тебя, люблю тебя, - орал Алеша в мокрое ухо Афро и дергал ее
за волосы и бил по белым щекам, - Не смей уходить!

Отец Аристарх сжал белые кулаки в своей узкой келье и перестал дышать.

Алешина мама уронила бокал с вином и запрокинула белое лицо к небу в
своем шезлонге на крыше дома в Родосе.

- Имя - Смерть, - произнес голос в убогом номере пригородного мотеля. -
Фак! - взвизгнул мистер Вич, - Младший, гаси свечи! - Младший, сшибая
стулья, заметался по комнате, в то время, как опытный мистер Вич,
вылетал вон через оконное стекло.

Когда полиция, вызванная менеджером, прибыла в мотель, она обнаружила
труп мистера Гризэла рядом с привязанной к кровати вопящей проституткой,
не понимающей, как она здесь оказалась.

Так начинались войны вампиров - никак не начинаясь для непонимающих.

Глава 20

- Когда начали осваивать Америку, туда ринулись упыри со всей Европы, -
сказал отец Аристарх, - Потому, что там свободно можно было делать то,
за что в Европе вгоняли осиновый кол в сердце. - Вы преувеличиваете, -
сказал Алеша, - жестокость присуща всем народам, а не только
американцам. - Преувеличиваю? - отец Аристарх удивленно поднял брови, -
Войди в сайт библиотеки американского Конгресса и прочитай о том, как
американские кавалеристы пили кровь и носили на шляпах половые органы,
вырезанные из тел индийских женщин - это факт, а не сказки, и такого не
делали даже нацисты. Американцы подвергли геноциду около двадцати
миллионов аборигенов, такое не снилось ни Тамерлану, ни Чингиз-Хану, ни
Гитлеру. Они возродили рабство, когда все цивилизованные народы уже
отказались от него, и построили свою сатанинскую свободу на крови черных
рабов. - Есть множество наций, в которые можно бросить камень, - заметил
Алеша. - Есть, - согласился отец Аристарх, - Но они враждуют, как люди,
а не как упыри. Американцы - это линия упырей, возникшая на их Богом
проклятом острове и сосущая кровь из всего человечества. - Все? -
удивился Алеша. - Возможно и не все, - усмехнулся отец Аристарх, - Ну и
что? Ты знаешь, что такое куриный грипп, о котором сегодня, так много
говорят? - Ну и что это? - Это вирус человеческого гриппа, который
возник в теле птицы около двухсот десяти лет назад и мутировал в теле
человека, создавая новый штамм каждые тридцать лет. Птицы - самые
многочисленные существа на планете из числа включенных в пищевой цикл
человека, включенного в пищевой цикл вируса вместе с птицей. Восемь лет
назад, по прошествии семи раз по тридцать лет, вирус эволюционировал
внутри цикла в такой штамм, против которого нет вакцины. Вирус - это
таинственное существо, которое приспосабливается к окружению и
паразитирует на нем, подобно человеку. Латентный вирус - это крупица
кремния, несущая код развития существа и не имеющая никаких следов
органики. Но при каких-то обстоятельствах он становится живым и убивает
своего носителя. Это не вопрос жизни и смерти двух отдельных существ -
это вопрос жизни и смерти двух разных видов. Если ты хочешь уничтожить
вирус гриппа, ты должен разорвать его цикл, уничтожить либо всех людей,
либо всех кур, даже если их зовут Джон и Мэри. А если не уничтожить этот
Богом проклятый курятник, то Джон и Мэри склюют тебя. - Как можно
практически осуществить такую дезинфекцию? - усмехнулся Алеша.

- Изолировав Джона и Мэри в их курятнике, - ответил отец Аристарх, -
Пусть сидят там и не распространяют заразу по всему миру. Они сдохнут
там, а мы забудем дорогу в Новый Свет лет на двести, пока там не
очистится атмосфера. - Это жестоко, - сказал Алеша. - А что не жестоко?
- сказал отец Аристарх, - А Хиросима, а Корея, а Вьетнам, а Югославия, а
Ирак, - это не жестоко? Мы могли бы решить свои проблемы по-человечески
- но их решают вурдалаки из Америки, по-вурдалакски. Ну и что, что там
затесались такие ребята, как Тесла, и старина Эйнштейн, и Лири - они
случайно там затесались, среди эмигрантов третьей или десятой волны, Бог
им судья. А Богом проклятую Америку будет судить Бог и уже судит - она
уже начинает тонуть в волнах. - Вы имеете ввиду последние катастрофы? -
спросил Алеша. - Только идиот может не видеть очевидного, - сказал отец
Аристарх, - Потому, что глаза идиота замылены пропажей какого-то там
журналиста или пропажей акций какого-то капиталиста - идиот, он и есть
идиот. - Вы имеете в виду народ? - осторожно спросил Алеша. - Я имею в
виду народ, - ответил отец Аристарх, - Которому на роду написано быть
идиотом. Народом в Америке правят вурдалаки, а в нашей благословенной
стране народом правят идиоты - так и живем, вполне по-демократически. -
Не верю, - стиснув зубы, сказал Алеша, - Я сам - народ. - Ты? - отец
Аристарх удивленно поднял брови, - Ты - аристократ крови, мой дорогой
юный друг. И тебе придется нести этот груз, хочешь ты этого или не
хочешь - и за народ тоже. - Для этого я должен встать на один уровень с
вурдалаком и мечтать о геноциде целого народа? - угрюмо спросил Алеша, -
Между прочим, мой дед давил нацистов, как щенят в прошлую войну. - А он
что, спрашивал, кто нацист, а кто не нацист, когда бомбил немецкие
города? В одном только Гамбурге сожгли напалмом семьсот тысяч человек за
одну ночь. - Не передергивайте карту, отец, - еще угрюмей, сказал Алеша,
- Это сделали американцы, и моего деда там не было. - Да любой, кто
воевал с нацизмом - твой дед, дурак! И ты уже дважды ответил на
собственный вопрос. И если бы Сталин не уморил в своих Бухенвальдах
полстраны, то другая половина не порвала бы глотку Гитлеру. Они бы
просто плюнули и на Сталина, и на Гитлера, а потом сдохли бы в
Бухенвальдах у Гитлера. Народ - ребенок, а ты - дурак. Ты не хочешь
понять, что геноцид не в бомбах, геноцид в твоей крови, ты сам и есть
геноцид. От таких, как ты зависит - сдохнет ли человечество, сожрав
самое себя или выживет, сожрав больную половину. За все надо платить,
бесплатными бывают только игрушки в приютах для дебильных детей. Такие,
как ты платят чужими жизнями или просто выбрасывают их на ветер, пуская
в расход ради собственного удовольствия. Это твой дед сбросил бомбу на
Хиросиму - принимай ответственность. Потому, что такие, как ты сидят за
штурвалами всех бомбардировщиков в мире, они - адельфофаги, прирожденные
убийцы в отличие от тех бедолаг, которых убивают и учат убийству. - Я
отказываюсь быть убийцей, - сквозь зубы произнес Алеша. - Да? - удивился
отец Аристарх, - Тогда верни жизнь господину из Сан-Франциско, виновному
лишь в том, что обидел твою любовницу. Почему же ты просто не набил ему
морду - как народ? - Это от меня не зависело, - тихо сказал Алеша. - Это
от тебя не зависело, а от него не зависело - пить или не пить кровь. Вы
с ним - близнецы-братья, только ты - хороший, а он - плохой. Если же ты
считаешь плохим себя, то лучше сразу пойти и повеситься, как Иуда. Ты
убил брата, и ты будешь жить с этим и убивать дальше, если намерен жить
дальше, потому, что за тобой уже пришли. И ты будешь грызть своих плохих
братьев, пока никого не останется - если они на загрызут тебя. Мы все -
очень плохие, Алексис. И лучшее, что мы можем сделать для этого народа,
о котором ты так печешься - это избавить его, если не от самих себя, то
хотя бы от той своей части, которая еще хуже. От той части, которая
мучает проституток, распиная их на кроватных рамах. - Люди, которые
делают такое - вампиры? - спросил Алеша. - Люди не делают такого, -
горько произнес отец Аристарх, - Люди - не твои братья, Алексис. - Вот
как, - невесело усмехнулся Алеша, - А я уж, было, начал думать, что я -
высшая ступень эволюции. - Может быть, так оно и есть, - серьезно сказал
отец Аристарх, - Может быть, мы - плата человечества за прыжок в небо. -
А за что вы заставили заплатить того американца, который провалился в ад
прямо из мотеля? - спросил Алеша. - За колдовство, - ответил отец
Аристарх. - Вы инквизитор, - ошеломленно спросил Алеша. - Все
инквизиторы, и все, кого они сжигали на кострах во все времена - были из
нашего рода, - ответил отец Аристарх. - А я-то думал, что вы спасаете
Афро, - покачал головой Алеша. - Я спасал Афро, тебя и всех, кого еще не
успели распять на кроватной сетке, - резко ответил отец Аристарх, - Я
принял священнический сан и несу ответственность за всех, даже если я не
верую в то, что Бога можно распять. Но один из распинателей ушел, и у
него не хватило ума вернуться и дождаться полиции, теперь он на
нелегальном положения. Он трус, а крыса, загнанная в угол, может быть
опаснее тигра. Он не может покинуть страну, не потому, что у него не
хватит денег купить продажного чиновника, а потому, что его пришибет его
же начальство, если он вернется домой с пустыми руками. Он должен
выяснить обстоятельства смерти Дзампо, он должен выяснить обстоятельства
смерти своего напарника, он должен иметь в руках, хоть что-то, иначе
сдохнет. Он болтается где-то рядом, он не знает тебя, но он ищет тебя,
потому, что ты - причина всех его проблем. - И что я должен делать? -
спросил Алеша. - Он не знает тебя, а ты не знаешь, где он находится -
что ты должен делать? Ты должен подставиться, поймать его на наживку и
прикончить. Нет сомнения, что стая пришлет гонцов - ну и что? Если у них
не будет информации, чтобы ориентироваться на местности, мы будем
кончать их по одному, как котят.- А дальше что? - А черт его знает, что
дальше. Давай попробуем выжить сейчас. А что дальше - будем думать
дальше. Это должно было когда-то начаться - похоже, начинается война. -
У нас есть шансы выиграть войну? - Есть, если мы сумеем провести общую
мобилизацию. Но, любимое тобою человечество выиграет в любом случае. -
Не стройте из себя вурдалака, - усмехнулся Алеша, - Вы тоже любите
человечество. - Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - сказал
отец Аристарх, и в комнате ощутимо похолодало, - Ты любишь человечество
через Афро, когда раздвигаешь ей ноги. Что ты можешь знать, о миллионах
баб, которые голодают и умирают родами? И о миллионах мужиков, которые
изгрызают свои кулаки, глядя на этих баб? Ты - щенок, Алексис, и ты
должен вырасти в волка, чтобы защитить хотя бы свою Афро, ты понимаешь
это? - Да, я понимаю это.- Тогда, учись и не смей скрипеть на меня
зубами. Иначе, я вышибу твои зубы, потому, что я - убийца, такой же, как
и ты, только более опытный. Ты понял, Алексис? - Да, я понял, отец
Аристарх. - Что ты должен сделать, чтобы защитить себя и Афро? - Я
должен найти упыря и прикончить его. - Так пойди и сделай это, - сказал
отец Аристарх, - Если не хочешь, чтобы это сделали с тобой. - Но как мне
это сделать? - почти в отчаянии спросил Алеша, - У меня нет опыта, я не
боец. - А вот теперь я слышу голос не раздраженного пацана, а человека,
который собрался на войну, - удовлетворенно кивнул отец Аристарх, - Ты
признаешь свое неведение, а это значит, что у тебя есть шанс научиться
всему. - Отец Аристарх встал, взял с книжной полки ящичек кедрового
дерева и открыл его, поставив на стол. Внутри лежал осколок оконного
стекла, замаранный чем-то темным. - Это его собственная кровь, - сказал
отец Аристарх, - Мы разведем огонь и позовем его. Он поймет, что зов
исходит от того, кто является причиной всех его проблем. Он придет. - Мы
будем колдовать? - спросил Алеша. - Да, во имя Господа, - ответил отец
Аристарх. - А причем здесь Господь, - осторожно спросил Алеша. - Господь
при всем, - ответил отец Аристарх, - От тебя зависит, как использовать
вещи, созданные Господом. - Бедная моя голова, - сказал Алеша, - Я никак
не могу увязать в единое целое все то, что вы мне рассказываете о
Господе. - Я ничего не рассказывал тебе о Господе. Я всего лишь
предлагал тебе свои интерпретаций. Господь - вне жалкого человеческого
разумения. Но, если ты не веришь, что Господь на твоей стороне, тогда
тебе лучше сидеть в своей норке и не высовывать оттуда носа. - Как мне
уверовать? Существуют ли объективные критерии правоты? - Во Вселенной
существует столько точек зрения на Вселенную, сколько ты способен
вообразить и все - верные. Во Вселенной не существует ни единой мысли и
ни единого дыхания, которые не созданы Господом. Ты не способен
вообразить ничего, что не создано Господом, ты сам - искра Божьего Духа.
Любой объект, на который падает искра Божьего духа, становится
божественным. Любая позиция, которую ты занимаешь с твердой верой и
искренним убеждением - это позиция Господа. Оттуда ты управляешь
Вселенной. Оттуда становится возможным все - по воле Господа, ибо Его
воля свершается, но не твоя. - Значит, неправота не существует? -
задумчиво сказал Алеша. - Она существует, как соотношение между двумя
точками зрения, а не как факт. Тот, чьи ноги расползаются, всегда кривой
и всегда неправ. Вера является оправданием самой себя. Вера -
объективный критерий правоты, а все остальное - кривая суета от
лукавого. - Вы много и часто сомневаетесь, отец, - осторожно заметил
Алеша и добавил совсем тихо, - Вы даже богохульствуете. - Я никогда не
сомневаюсь, Алексис, - усмехнулся отец Аристарх, - И ни какая тварь не
способна оскорбить Творца. Я заставлял сомневаться тебя, чтобы выманить
тебя из твоей норки. Я предлагал тебе разные точки зрения, чтобы ты
пошевелил своим рачьим глазом и перестал созерцать свой пуп, подобно
всем остальным людям. Я предлагаю тебе целую пригоршню бисера - играй.
Все бисеринки одинаковы, козырной станет та, которую ты возьмешь в свои
руки. Играй, но играй всерьез, потому, что ставка в этой игре - твоя
душа. Возьми в руки этот осколок стекла и сделай его козырной картой. -
Объясните правила, - пожал плечами Алеша, - Существует ли в процедуре
вызывания механизм, который можно объяснить? - Существует. Священник
любой конфессии скажет тебе, что человек - это духовное существо. В этом
сходятся все религии, потому, что это - фундаментальный физический факт.
Физическое тело - это не факт, а способ, которым наш ограниченный ум,
интерпретирует факт духа. Между духовными сущностями может быть налажена
связь, такая же простая и не более мистическая, чем телефон. Но духовная
сущность среднего человека – это ребенок, которого никто никогда не учил
ходить, разговаривать, мыслить. Она никак не реагирует на безадресные
призывы, которыми полна вся наша атмосфера, и совершенно беспомощна
перед точечным, агрессивным вызыванием. Духовная же сущность человека,
осведомленного о своей духовной природе - это взрослый и более или менее
обученный человек, способный на адекватные действия. Это может быть
высокий мыслитель, пребывающий в философических размышлениях, а может
быть - маньяк, рыщущий в поисках крови. Любой человек, не осознавая
этого, постоянно контактирует с такими сущностями человеческой и
нечеловеческой природы. Когда эти контакты обходятся ему слишком дорого,
он говорит - я заболел, у меня депрессия, у меня запой, у меня полоса
неудач. - Что значит, - нечеловеческой природы? - То и значит -
нечеловеческой. - Это то, что богословы называют ангельскими чинами? -
Ангельские чины существуют вне усилий богословской мысли. Так же, как и
многочисленные духовные существа, неангельской и нечеловеческой природы.
Именно группа таких существ сбила с толку ангела, надзиравшего за нашей
локальной вселенной - Люцифера. - Кто они такие - Мусор Вселенной.
Вселенная обновляется огнем. Это те, кто сумел выжить в катаклизме, но
не захотел эволюцонировать к чистому духу. Они - грязные. - Темные? -
уточнил Алеша. - Темный и светлый, - сказал отец Аристарх, - Это
буквальные понятия, а не моральные. Эти существа - темные, потому, что
нечистые. Они замараны грязью. Они принесли с собой эту грязь из прошлой
Вселенной. Но именно в силу этого, в силу своей близости к строительному
материалу - они весьма сильны. Они - Творцы, понимаешь? Лучшие творцы,
чем ангелы. Но, поскольку реален лишь дух, то все, из чего можно творить
- это иллюзия. Они - Творцы иллюзий, великие мистификаторы Вселенной. -
Они обманули даже Люцифера? - Они его не обманули, а соблазнили.
Обещанием силы, которой у него не доставало. Каждая, ищущая живая душа,
- отец Аристарх горько усмехнулся, - Проходит такой искус на своем
уровне. И если ищет что-либо, кроме духа - получает геенну огненную.
Наша человеческая беда в том, - отец Аристарх усмехнулся еще горше, -
Что мы все, - дети Люцифера. Мы влюблены в красоту, красота зачаровывает
нас, как павлиний хвост. Крестьянин ищет красоту в толстом заде своей
жены, художник ищет ее в палитре своих красок. Ты художник, Алексис, и
если у тебя достанет безумства взывать к одному из Темных - он придет и
научит тебя всему, но ты будешь гореть в огне. - Вы серьезно это
говорите? - потрясенно произнес Алеша. - Я затеял весь разговор, чтобы
привести тебя к этому пункту, - ответил отец Аристарх, - Сражение с
упырем, - это мелочь, мы раздавим его походя. Но в ходе таких сражений,
ты становишься осведомленным о своем духе и о его силе. Ты начинаешь
понимать силу вызывания. Умоляю тебя, не призови на свою голову
какую-нибудь дрянь. Дряни полно и призвать ее нетрудно. Дрянь всегда
приходит танцующей походкой, она придет в таких цветах, от которых
заплачет твое сердце. Скрепя сердце, не поддавайся искусу. Работай
тяжело над своими картинами, лей на них пот. Не призывай вдохновение, не
заигрывай с языческими богами - это опасно. Афродита и Аполлон давно
умерли, но в их одеждах к тебе придет дьявол. - Зачем я нужен дьяволу? -
ошеломленно спросил Алеша. - Твоя душа - это огонь,

- сказал отец Аристарх, - Это единственная реальность и самая большая
ценность во Вселенной. Дьявол платит фальшивым золотом, но люди берут, и
берут, и отдают свой бесценный огонь за холодный уголь и черепки. - Как
можно взять душу? - спросил Алеша. - Так же, как можно взять твою жизнь,
- ответил отец Аристарх, - дьявол - это собирательное название для всей
дряни. Эта холодная дрянь из прошлой Вселенной поддерживает свою жизнь,
питаясь чужим огнем, так же, как упырь питается чужой кровью. Она -
бессильна, если ты сам ее не зовешь.- Она сумела сломать Ангела
Присутствия, - задумчиво заметил Алеша. - Тайна Люцифера слишком
грандиозна, чтобы иметь о ней суждение, - усмехнулся отец Аристарх, - И
слишком проста, чтобы осознать ее, как тайну. Люцифер - это Адам,
соблазненный холодным Змием, и он не более виновен в грехопадении, чем
любой из сотворенных им человеков. - Тогда в чем же он виновен? - В том,
что заигрался. Он влюбился в свою игрушку и принялся защищать ее от
терминаторов. - Чем им помешала игрушка? - Она была слишком, не по чину
хороша. - Люцифер пошел против воли Бога? - Полагать, будто кто-то может
пойти против воли Бога - это дичайшее из богохульств. Он пошел против
воли какого-то из локальных архангелов, всего лишь. - За что и был
наказан? - Ангела невозможно наказать. Чтобы защитить свое творение,
Люцифер поселился в нем. Он пал во плоти, и тем самым сделал Землю
неуязвимой для терминаторов, выкупил ее. - И это все? - усмехнулся
Алеша, воспринявший сказанное, как некую метафору или притчу, - Слишком
дорогая цена, за комок грязи. - Вселенная заплатила дороже за этот комок
грязи, - усмехнулся в ответ отец Аристарх, - Бунт Люцифера создал
немыслимый прецедент - войну ангелов. На этой планете заработала Машина
Войны, разнося вдребезги всю систему вещей, основанную на спокойном
потреблении Господней благодати. Игрушка Люцифера прикончила
энергопотребляющий мир и начала мир тотальной войны, работающий на
собственном генераторе силы. Мир перестал быть паразитом, подобно всем
предыдущим мирам, он приобрел внутреннее достоинство и красоту, он
перестал умирать - и начал разворачиваться, как свиток. Но осталась
маленькая проблемка из прежних, паразитических времен - холодный Змий,
который свил свое гнездо в Доме Огня, в Доме Люцифера. - Эту тварь
невозможно уничтожить? - озабоченно спросил Алеша. - Это целый сонм
тварей, невообразимо сильных. А сильны они оттого, что питаются
человеческим огнем. Это они ответственны за то, что люди постоянно
путают Дьявола с Люцифером, а Люцифера, - со Всевышним Господом. Это они
заставляют людей роптать на Господа и требовать от Него удовлетворения,
вселяя в сердца людей безумную гордыню, позволяющую им полагать, будто
бы Господь создал их по своему образу и подобию. Ты можешь поверить в
то, что Господь - это мужчина с яйцами, бородой и ногами, требующими
мытья? Но они верят, потому, что они безумны, а Дьявол греется у огня их
безумия. Дьявол вселил в них идею демократии, которая позволяет ему
удобно прятать свои яйца на древе человечества. - Что вы имеете в виду?
- Земля заселена потомством ангелов Люцифера и потомством демонов, о чем
ясно сказано в Книге Бытия и других Писаниях. От демонов происходит
поклонение Золотому Тельцу, Дьявол правит через деньги, отрицая свое
существование. - Люцифера снова побили, в его же доме? - невесело
усмехнулся Алеша. - Не побили. Дьявол нужен, чтобы не остановилась
Машина Войны, без которой не может устоять дом Люцифера. Дьявол - вечный
паразит, источник всего плохого и еще худшего. Но, он же – катализатор
силы, которую ворует и которой питается. Этот мир невозможно объяснить в
терминах добра и Зла, Алексис, он - черно-белый, как шкура змеи.

Они надолго замолчали, некий вопрос витал в воздухе, но Алеша не решался
его задать. - А чьим потомством являемся мы? - наконец, с замиранием
сердца, спросил он. – Мы - шкура змеи, - бледнея, ответил отец Аристарх,
- Играющая в лучах солнца Люцифера.

Глава 21.

Берковиц отказал. Беглый мистер Вич пришел просить убежища к господину
Берковицу, старинному партнеру фирмы “Гриззл, Гиббон Энд Проктитт”. Но
господин Берковиц, уже успевший просмотреть телерепортаж о подвигах
мистера Вича, выставил его за дверь. И теперь мистер Вич в отчаянии
метался по улицам, прикрывая глаза темными очками и лихорадочно ища
выхода из ловушки. Его положение катастрофически осложнялось тем, что
ему требовалась кровь. Ему были необходимы как минимум 250 миллилитров
человеческой крови в день, чтобы выжить. На улице он был в относительной
безопасности, но он не мог прийти в банк крови, где требовалось
предъявить документы и дать какие-то пояснения, поскольку человеческая
кровь не продавалась на разлив, как козье молоко. Он даже не мог сдаться
полиции - он уже двое суток не принимал кровь, и следующие сутки в
камере убили бы его надежно, но не быстро и не милосердно. Он уже
чувствовал, как начинают болеть суставы челюсти и слезятся глаза, лицо
его, время от времени, перекашивала непроизвольная гримаса, и тогда он
прикрывался рукой, чтобы не перепугать прохожих. Жилье не было
проблемой, он легко снял убогую квартиру в районе старого
железнодорожного вокзала, но барабаны судьбы наращивали темп, и в зените
третьих суток он напал на одинокую ночную проститутку. На его несчастье,
в крови старой лахудры оказалась какая-то дрянь, а мистер Вич не был
привычен к наркотикам и следующие сутки провалялся в своей норе, блюя и
не соображая, на каком свете находится, а к исходу четвертых суток он
услышал призыв, К этому времени он потерял уже фунтов двадцать весу,
кожа стала чувствительной к ультрафиолету, суставы конечностей распухли.
Он утерял остроту мышления, мысли его путались, но он понимал, что зовет
его не друг, что это враг поджаривает его кровь и призывает его к
расправе. Если бы он мог, то припал бы к ногам победителя, умоляя его о
милосердии и глотке крови. Но мистер Вич очень хорошо знал, что пощады
не будет. Мистер Вич знал, что стая не приходит на выручку волку,
попавшему в капкан - стая бросает такого волка и идет своим путем.
Мистер Вич знал, что никто не примчится из-за океана, чтобы спасать его.
Мистер Вич вскрыл вены на левой руке, напился собственной крови, затем
туго перебинтовал предплечье и отправился навстречу своей судьбе.

Если бы Алеша знал, что имеет дело с умирающим адельфофагом, а не мощным
и эффективным вампиром, то, возможно, и пощадил бы его, на свою голову.
К счастью, он не знал этого, и его пробуждающиеся инстинкты убийцы не
были ослаблены губительным состраданием.

В предместье Афин находился брошенный францисканский монастырь,
построенный французами и большое старое кладбище при нем. Православные
греки не хоронили здесь своих покойников и не нашли применения памятнику
католической архитектуры, величественное здание стояло пустым и
разрушалось, вся местность имела характер унылый и заброшенный.

Мистер Вич пришел сюда, шатаясь от слабости, с камнем за пазухой,
поскольку не имел другого оружия, и черной, неизбывной ненавистью в
сердце. Ноги сами привели его на кладбище, его разум почти отключился,
но и на пороге смерти это существо было настолько ощутимо опасным, что
даже воронье притихло на покосившихся крестах. Мистер Вич уже утратил
чувство самосохранения и ничего не боялся, но ему очень хотелось
кого-нибудь убить. Отец Аристарх ошибался, полагая, что упырь будет
слоняться на грани восприятия, вынюхивая и высматривая. Мистер Вич
просто достал камень из-за пазухи, стиснул клыки и пошел вперед,
насколько мог твердо.

В глубине кладбища, в тенистой его заросшей кипарисами и сиренью глубине
находился каменный склеп. Туда пришел мистер Вич, неестественно
выбрасывал из-под себя прямые ноги, поскольку, он их уже не чувствовал.

В склепе теплилась алая лампада, под лампадой на гробовой плите стояла
толстая холодная свеча, в проплавленном углублении вокруг фитиля
поблескивала черная лужица крови, и торчал оттуда острый осколок стекла,
замаранный темным.

Урча, упырь кинулся на кровь, стекло окрасилось красным, но он не
чувствовал боли, он лизал.

Тяжелая, железная дверь скрипнула и захлопнулась, за его спиной.

--------------------------------------------------------//--------------
--------------------------------

О, как легко! Как восхитительно легко и правомерно чувствовал себя
Алеша, расправившись с чудовищем. Ему и в голову не приходило, что он
сыграл роль Бога и обрек живое существо на муки, намного превышающие
человеческое разумение.

А о. Аристарх не счел нужным ему подсказывать.

Глава 22.

Когда известие о событиях в Афинах дошло до Америки, руководство фирмы
“Гриззл, Гиббон энд Проктитт” собралось на экстренное совещание.
Руководители были людьми сведущими, поэтому обстоятельства, при которых
скоропостижно скончался один из детективов, и бесследно исчез второй,
были однозначно определены как “вызывание”. С кем могли пытаться войти в
контакт мистер Вич и Гриззл-Младший? Кому могла помешать их
деятельность? Следуя логике событий, многоопытное руководство пришло к
выводу, что наиболее вероятным их объяснением следует считать аферу
мистера Дзампо. Детективы могли нащупать нечто, что противоречило
официальной версии его смерти. Тогда, мистер Дзампо, возжелавший удвоить
свое состояние путем получения незаконной страховки, возник из небытия и
уничтожил детективов вместе с их информацией. Такое объяснение не
противоречило опыту фирмы и не выходило за рамки той логики, которой
пользовались все участники событий. Дальнейшие действия диктовала данная
оценка ситуации - найти мошенника и заставить его выполнить страховые
условия, т.е. умереть, предъявить свой труп для опознания и передать
свое имущество страховой фирме. А кроме того, старая, подлая, грязная
тварь должна была заплатить за смерть Гриззла-Младшего, ну и мистера
Вича.

В этот раз, хорошо понимая, что из себя представляет потенциальный
противник, руководители действовали взвешенно, тщательно разработан план
поисковой операции. Они понимали, что мистер Дзампо может находиться и в
боливийских джунглях, и в Москве, они учитывали, что его может и не быть
в живых, они учитывали, что за наследство мистера Дзампо может сражаться
абсолютно неизвестное им лицо, но так или иначе - концы следовало искать
в Греции.

Вампиры всегда искали и находили убежище под сенью Церкви - ряса или
сутана защищала от осиновых кольев лучше всякого бронежилета, а
уединение монастыря позволяло вести весьма специфический образ жизни, не
привлекая внимания окружающих.

Пятерым монахам, срочно затребованным из православной общины
Сан-Франциско, было предложено отправиться в паломничество ко святым
местам восточного христианства. Монахи отнюдь не были серийными
убийцами, скрывающимися в монастырях, это были вполне искренне верующие
и совсем не плохие люди, но - порфирогены. Они не могли выжить вне
сообщества себе подобных, и не могли отказаться от сделанного фирмой
предложения, они стиснули клыки и стали собираться в дорогу.

Вторая группа состояла из трех детективов, которые должны были пройти
теми же дорогами, по которым ходили мистер Вич и Гриззл-Младший,
собственно - вызвать огонь на себя.

Группа управления состояла из двух координаторов и курьера, которые не
должны были показываться ни при каких обстоятельствах и осуществлять
общее руководство через электронные средства связи, поддерживая контакт
с базой и находясь в мотеле в пригороде Афин.

Когда последний монах вошел в самолет, на другом конце планеты, на
заброшенном кладбище, в запертом склепе обезумевшее животное, которое
было когда-то мистером Вичем, захлебнулось собственной кровью.

Глава 23.

Алеша удостоился очень большой чести - ему позволено было расписать
фреской часть стены во вновь отстроенной монастырской часовне. Поскольку
написать он должен был не что-нибудь, а каноническое изображение св.
Феодоры, то на такую работу требовалось формальное разрешение
архиепископа, и о.Аристарх исхлопотал для Алеши такое разрешение, убедив
высокое церковное начальство, что молодой, но талантливый художник
справится с порученной работой. Алеша не предвидел особых технических
сложностей, но волновался, понимая, что хорошая фреска будет сохраняться
в монастыре лет двести, а для художника - это прыжок в вечность.
Разумеется, он прошел курс фресочной живописи и уже делал нечто
подобное, но то были ученические работы на специально подготовленной
доске, а не настоящая фреска на настоящей монастырской стене. У Алеши
были хорошие учителя, в Греции существовала лучшая в мире школа
фресочной живописи, поскольку именно здесь и зародилось это искусство за
много веков до рождения Христа. К сожалению, фреска, как живое существо
- она живет столько, сколько о ней заботятся и умирает вместе с домом, в
котором живет, поэтому от античной живописи мало что сохранилось, фрески
умерли вместе с богами, которым были посвящены. Во фресочной живописи, в
особенности - канонической живописи очень мало места для импровизации -
изображение переносится по частям, на предварительно расчерченную стену.
Основная тонкость этого искусства заключается в точном следовании
техническим условиям - в составе штукатурки, в составе краски, в
температуре и влажности воздуха. Притом, работать надо быстро, пока
штукатурка сырая, и стену, в отличие от мольберта, нельзя повернуть так,
чтобы исключить возникновение тени, поэтому фрески пишут в основном
ночью, при искусственном освещении. При всем желании условия рождения
каждой фрески невозможно повторить, поэтому каждая фреска уникальна, и
поэтому даже такие великаны, как Леонардо да Винчи, не гарантированы от
ошибок, связанных с температурой и влажностью.

Алеша не был особо верующим человеком, но он постился семь дней прежде,
чем приступить к работе. Независимо от его веры или безверия, работа
была культовой и происходила в культовом месте, поэтому подходить к ней
следовало со страхом я уважением. Ему предстояло перенести изображение
св. Феодоры высотой в половину человеческого роста на верхнюю треть
трехметровой стены. Для этого он располагал увеличенной фотографией
иконы, которую сделала для него Афро, и самой иконой, любезно
предоставленной монастырским начальством. Икона была выполнена в
традиционной манере - на дубовой доске, но не старой. Святая стояла
выпрямившись, прижимая левой рукой к груди раскрытую книгу, а правой
указуя в небо. Алеша рассчитывал справиться с работой за сутки, максимум
- двое, учитывая подготовку стены.

Ночью пришла кошка и села между источком света и стеной, отбрасывая на
белую поверхность ушастую тень. - Ты можешь объяснить мне, что
происходит? - спросил у нее Алеша. Но кошка молча таращила желтые
глазищи, в которых можно было прочитать все что угодно, даже презрение.
Алеша снова повернулся к начатой фреске.

Как только его кисть в первый раз коснулась сырой штукатурки - краска
засияла. Это не был блеск, не была искристость, это было глубокое
внутреннее свечение - так светится кровь под кожей щек у здорового
ребенка. Сначала он не обратил на это особого внимания, полагая, что это
рефракция, вызванная яркой, бестеневой лампой. Но, по мере наложения
красок, это странное явление становилось все более и более очевидным.
Обычные краски, пропитывая сырую штукатурку, приобретали невиданную
интенсивность и объем, они становились живыми настолько, что Алеша со
страхом посмотрел на кисть в своей руке. На несколько минут он прекратил
работу и начал рассматривать стену, соображая, что дело, возможно, в
материале самой стены. Но работу следовало продолжить, и он снова полез
на подмостки.

Он прикладывал кисть - и голубая краска становилась голубой, как небо
над Эгейским морем. Он прикладывал кисть - и желтая краска начинала
светиться, как солнце на закате. Если бы Алеша не знал совершенно точно,
что трезв, как стекло, то мог бы подумать, что хватанул где-то
псилоцибину, по случайности. Но, вскоре эти суетные мысли покинули его.
У него появилось ощущение, что это не он пишет фреску, а фреска
проступает из сырой штукатурки, как проявляемая фотография. Затем и это
ощущение пропало. Он забыл обо всем, он потерял ощущение времени и
собственного тела, по мере того как фреска проступала из сырой
штукатурки - он втягивался во фреску, он пропитывал собой сырую
штукатурку, его глаза смотрели вовне из сырой штукатурки и щурились от
света бестеневой лампы.

Он очнулся, когда уже начало светать. Каким-то образом ему удалось
остановиться - он не закончил фреску. Закончить фреску сейчас было бы
катастрофой, он не был готов расстаться с ней и, хотя какой-то
внутренний сторож удерживал его от того, чтобы называть фреску по имени,
он хотел ее еще и еще.

Он ушел из часовни, не оглядываясь, он не мог бросить последний взгляд
на Феодору - творение его собственных рук поражало его красотой, как
молния.

Но двое монахов, зашедшие я часовню после него, не нашли в изображении
святой великомученицы ничего особенного.

Глава 24.

Разумеется, он вернулся к работе только ночью, он не мог допустить,
чтобы кто-то вмешивался в его общение с фреской. Но прежде, чем взять в
руки кисть, он внимательно рассмотрел изображение. Ему удалось передать
оригинал с почти абсолютной точностью, хотя он и не пользовался опорной
штриховкой или, во сяком случае, не помнил, что пользовался. Однако
существовали некоторые незначительные различия, совсем не существенные
мелочи. Каноническая Феодора не имела возраста, а женщине на фреске было
лет 20-23. Волосы канонической Феодоры были темно-русыми, а у этой -
цвета спелой пшеницы, и каждый волос был прописан с такой четкостью, что
создавалось ощущение пышности, объема, эту голову хотелось погладить. У
канонической Феодоры глаза были темными, а у этой - карие. Теперь
женщина на фреске уже не казалась Алеше такой сияющей, за прошедший день
краски как бы успокоились. Теперь они выглядели так, как будто всегда
были частью этой стены, как будто выросли вместе с белыми стенами
часовни, прорастая из них, как цветок. У канонической Феодоры и женщины
на фреске были одинаковые прямые носы, маленькие рты и круглые
подбородки. На них были одинаковые багряные платья и стояли они
выпрямившись. Но женщина на фреске была хозяйкой психологического
пространства, заключенного меж белых стен, а каноническая Феодора -
гостьей. Формально, никто не смог бы упрекнуть художника в отступлении
от канона, но та, кого он сделал хозяйкой, не была св. Феодорой.

Настоятель, возвращаясь с вечерней молитвы, зашел в часовню и
поблагодарил Алешу за хорошую работу. Алеша посмотрел на него испуганно
- ему показалось, что настоятель иронизирует, что сейчас он обрушит на
него град упреков. Но ничего подобного не произошло. Священник
перекрестился и вышел из часовни.

Алеша сел на пол, не спуская глаз с фрески, и глубоко задумался -
неужели только он видит разницу? Затем он вскочил на ноги и в несколько
штрихов закончил картину. Теперь было ни прибавить, ни убавить. На
периферии его сознания начало крутиться слово - “совершенство”.

Он попытался одернуть себя, говоря себе, что просто слишком увлекся,
заигрался. Что не следует впадать в манию величия, полагая себя
гениальным, что в картине нет ничего особенного. Но он не мог оторвать
глаз от фрески, и чем дольше он смотрел на нее, тем очевидней
становилось ему, что картина гениальна, и тем выше становился пьедестал,
с которого он рассматривал человека, скорчившегося у ног Женщины-в-Алом.
Глаза его остановились, зрачки растеклись черными лужами и уже не
реагировали на яркий свет лампы. Соски его грудей царапали алую ткань,
прорастая из объятий стены и мучительно-приятно напрягался его белый
живот, и бились соки в его лоне, скрытом под алым платьем, он пошевелил
пальцами ноги, чуя ими воздух, как воду, как осязаемую ароматическую
субстанцию, он приоткрыл губы, он вдохнул нектар, где-то что-то
треснуло, ну и что, пусть все валится.

Он смотрел сквозь стены, он смотрел сквозь ночь, сливаясь с ночью и с
человеком, распростертым у его ног, он царапал пальцами штукатурку и
покрывал поцелуями ноги Женщины-в-Алом. Что-то где-то трещало, что-то
где-то рвалось, алым пламенем полыхали мосты между Прошлым и Будущим, и
ноги его ступали по углям сгоревшего времени.

Благодарение Господу, никто не видел, как Алеша тычется губами в
рисунок на стене, в кровь разбивая нос и пятная кровью штукатурку.
Благодарение Господу, отец Аристарх первым вошел в часовню, когда
рассвело и нашел Алешу уже без памяти, лежащим на подмостках под
обломками рухнувшей фрески.

Глава 25.

- Это именно то, о чем я тебя предупреждал, - одержимость, - сказал
отец Аристарх, - Такие вещи случаются с творческими, увлеченными людьми
намного чаще, чем принято думать. Ницше, вне всякого сомнения, был
одержимым, так же, как и де Сад, и Моцарт, и Ван Гог и многие другие.
Современники отмечали, что Леонардо да Винчи, и Микеланджело, и Гойя, и
Босх были с очень большим прибамбасом, но никому не приходила в голову
религиозная трактовка этого явления. Наполеон всем показывал на звезду в
небе и говорил, что эта звезда его ведет, он запрещал мыться своей
Жозефине потому, что обожал лизать и нюхать ее гениталии, как собака.
Такое половое поведение - явный признак одержимости. Чарльз Дарвин был
респектабельным сумасшедшим и курильщиком опиума, у Эйнштейна имелись
большие, но тихие странности, о чем говорят все, кто его знал. Великий
Тесла, изобретатель генератора переменного тока, который движет всю нашу
цивилизацию, общался с духами и утверждал, что они диктуют ему его
открытия. Ваш русский Булгаков был гениальным морфинистом, а Достоевский
- гениальным эпилептиком, Лев Толстой проявлял признаки сумасшествия в
течение всей своей жизни и умер, окончательно сойдя с ума. Ненависть к
религии, религиозный фанатизм, пристрастие к наркотикам, эпилепсия и
половые извращения - это устойчивые признаки одержимости. Моцарт был
влюблен во все, связанное с дефекацией, он оставил целое эпистолярное
наследие в скатологическом жанре. Гитлер говорил многим людям, что лично
общается со сверхчеловеками, об этих его разговорах имеются вполне
достоверные записи. И он с ними, действительно, общался - с демонами.
Любой приходской священник на пальцах объяснит все эти феномены, над
которыми безуспешно бьются ученые историки, политологи, философы и
искусствоведы. Это - одержимость. Простой человек, редко попадает под
влияние демонов, если только не пьет запойно и не грешит безмерно. Но
человек, который открывает в себе дух, становится открытым для
проникновения. Гитлер мог бы остаться лирическим художником и поэтом,
если бы не баловался с черной магией. Ницше, Гоголь, Эдгар По, Гофман -
не умерли бы в тяжких мужах, если бы не пытались заглянуть за завесу, а
заглянув - не болтали бы об этом. Но человечество состоит не только из
Наполеонов, и на самом деле имя несчастным – легион. Человечество впало
в детство, оно играет со своими технотронными игрушками, забыв о
пространствах тьмы, из которой вышло. Люди играют в игры, пытаясь
объяснить одержимость в терминах психологии, психиатрии или социологии -
и проигрывают. Церковь уже не может защитить их, она сама увязла по уши
в этой игре, экзорцистов почти не осталось. - Вы полагаете, что я
нуждаюсь в экзорцисте? - спросил Алеша. - Ты нуждаешься в дисциплине
духа, - ответил отец Аристарх, - Дисциплина духа, - это техника
безопасности, при занятиях искусством. Искусство - это очень опасная
вещь, Алексис. Человек, который переступает порог искусства, выходит из
сферы человеческого и входит в сферу Творцов. Творцы очень любят таких
людей и пользуются ими. Иногда они даже любят их бескорыстно - из любви
к искусству. Но бескорыстная любовь демона хуже, чем корыстная. Он будет
раздувать человеческий огонь, не питаясь им, но, потакая человеческой
гордыне, пока человек не сгорит. Потом мы скажем, что он умер от водки,
или от героина, или сошел с ума и наложил на себя руки. - Если то, что
со мной произошло - это одержимость, то могу я считать себя свободным
после того, как фреска разрушилась? - спросил Алеша. - Подлинные
произведения искусства всегда вдохновлены Творцом, других не бывает, -
сказал отец Аристарх, - Такой артефакт не может быть разрушен, даже если
и спадает внешняя оболочка, - он содержит огонь. Творец - собственник.
Он будет стоять на страже такого артефакта, пока существует сам. Но если
оболочка спадает сразу - это очень плохо. Это значит, что художник и
Творец вместе выразили сущность Творца, поскольку Творец не стремится ни
к чему, кроме сотворения самого себя. Это уже больше чем вещь, и это
нечто Творец возьмет себе. Если ты подарил демону тело, Алексис - жди
ответного подарка. Игра - это сущность сути Творца и единственное, в чем
он может быть честен, если ты выиграл приз, ты его получишь. - Что это
может значить для меня? - напряженно спросил Алеша. - Любовь, - невесело
усмехнулся отец Аристарх, - Ты хотел любви - ты ее получишь. - Почему вы
решили, что я хотел любви? - удивился Алеша. - Потому, что я умею
сложить два и два. Потому, что я сложил куски головоломки, в которую
превратилась твоя фреска прежде, чем они превратились в прах в моих
руках. Ты изобразил Афродиту так, как ее изображали язычники. Язычники
не имели иконописного канона, они изображали вполне определенную персону
- женщину, которую считали Афродитой и которая, возможно, ею и была. Те
изображения, которые сегодня условно называют Афродитами - это условный
канон женской красоты, который служил для украшения светских зданий.
Храмовых изображений сохранилось всего два и оба хранятся под замком, в
этом монастыре. Кстати, они мне не нравятся, но кто я такой, чтобы
судить об Афродите? - А то, что сделал я, вам понравилось? - спросил
Алеша, потому, что не мог не спросить. Даже оступившись, даже попав в
беду и набив себе на лбу здоровенную шишку, он не мог перестать быть
художником и не искать успеха у публики. - Нет, - категорически ответил
отец Аристарх, - Она похожа на проститутку. Что, кстати, и являлось
одной из функций подлинной Афродиты. - Неужели? - удивился Алеша. - Да,
- кивнул отец Аристарх, - Афродита - это Великая Гетера, она дает всем,
ничего не давая задаром. Но Афродита - и самая таинственная из богинь,
мы вообще мало что знаем о ее культе. То, что мы полагаем своим знанием,
это сказки и байки из времен греческой античности, когда Афродита уже
умерла. Но между античными греками и дорийцами, которым Афродита
покровительствовала при штурме Иллиона, такая же дистанция, как между
дружиной князя Аскольда и современными русскими. - Во что для меня может
вылиться эта тайна? - спросил Алеша, - Во что я влез и как мне из этого
выбраться? - Ты влез в сношения с демоном, Алексис, - ответил отец
Аристарх, - А кто такая подлинная Афродита, я понятия не имею. Возможно,
это один из могущественнейших Творцов, а может быть - какая-то
развратная баба, - отец Аристарх усмехнулся, - Но ведь все мы - духовные
существа, не так ли? - Вы же говорили, что она умерла, - озадаченно
заметил Алеша. - Никто никогда не умирает, - сказал отец Аристарх, -
даже люди. Умереть - значит расстаться с одной из интерпретаций духа,
сбросить оболочку. - Но где может находиться существо без оболочки? -
спросил Алеша. - Где угодно, везде, - ответил отец Аристарх, - Время и
пространство - это интерпретации тела, а не факты духа. Но могу сообщить
тебе, что домом Афродиты считается планета Венера. И эта же планета
считается домом Люцифера, ее древнее название - Люцифер. - Я полагал,
что Ангел Огня и дьявол, находятся в состоянии антагонизма, - сказал
Алеша.- Никто не знает, что такое Ангел Огня, и спекуляции на эту тему
бесполезны, - сказал отец Аристарх, - Но дошедшие до нас изображения
Люцифера представляют собой прекрасную женщину с фаллосом. Или, если
угодно, прекрасного юношу с женскими органами. Проявленный Люцифер - это
Гермафродит, двойное существо, которое рождает и питает все формы,
мужские и женские. Бесполая сущность, которой является чистый дух,
будучи выше всяких форм, не способна к творению и различению - она
формально мертва. - Слово, "Гермафродит” говорит об участии Афродиты? -
спросил Алеша. - Говорит, - кивнул отец Аристарх, - Кем бы ни являлась
Афродита, но без участия Творцов иллюзия материальности не могла бы
существовать. Огонь и холод, притяжение и отталкивание, свет и тьма
существуют в антагонизме, но именно эти отношения и формируют
проявленный мир. В этом суть христианского учения о свете, как об
освобождении от мира форм, от смерти - и переходе в мир духа, в жизнь
вечную. Но в своем уповании на свет, люди исходят из своего опыта
формальной жизни, которой в мире духа не существует. Эта Вселенная была
полностью духовной и должна была таковой и оставаться, если бы не
вмешался дьявол, со своим мешком грязи. Именно Творцы подарили Люциферу
тело и дали ему возможность играть со своей игрушкой. - Дьявол такой же
игрок на сцене, как и Бог? - задумчиво спросил Алеша. - Бог не играет в
эти игры, - ответил отец Аристарх, - Но все, что происходит на сцене -
происходит по Его воле. Возможно, он выпестовал дьявола в прежней
Вселенной - чтобы тот сыграл свою роль в этой. - Бог хотел войны
ангелов? - спросил Алеша. - Хотел, если она произошла, - ответил отец
Аристарх, - Равно, как и слезы ребенка, которого Он обрек на смерть с
самого рождения. В этом мире не происходит ничего, чего не хотел бы
Господь, и если этот мир играет по правилам дьявола, значит, такова воля
Господа. Нам остается принимать Его волю - и воевать, не богохульствуя в
попытках определить, что есть добро, а что есть Зло.



Глава 26.

Десант из Америки приступил к работе. Прежде всего, детективы отправили
за океан запаянное в цинковый гроб тело Гриззла-младшего, после чего
принялись торить дорожки, по которым ходили их предшественники и
неуловимый мистер Дзампо. Им не удалось найти охранника из арт-галереи,
но они прочли в газетах о странном убийстве в районе старого
железнодорожного вокзала - у проститутки была разорвана шейная артерия,
и кровь ее таинственным образом исчезла. Предприняв розыски в этом
направлении, они нашли квартиру, в которой недолго бытовал мистер Вич.
Хозяин квартиры узнал своего постояльца по фотографии и назвал примерную
дату его исчезновения. Обыскав квартиру, детективы обнаружили плохо
замытые следы блевоты под ванной и гвозди, которыми мистер Вич крепил к
оконным рамам куски плотной материи - это означало, что бедолаге было
уже совсем плохо.. Они взяли за жабры господина Берковица, но господин
Берковиц, не без оснований опасаясь за свою жизнь, уперся намертво и не
сообщил им, что видел мистера Вича. Учитывая что в банках крови мистер
Вич не появлялся, на связь с базой не выходил и таинственных убийств
больше не происходило, следовало предположить, что он уже мертв. Однако,
если бы он умер на улице, то сообщение о трупе, который сгорает в лучах
солнца, непременно попало бы в газеты. Поскольку такого сообщения не
было, то из этого следовало, что мистер Вич не умер, а был убит, и тело
его уничтожено или надежно скрыто. Существовала очень небольшая
вероятность, что такая зачистка могла быть проведена прямо в городе,
поэтому детективы перенесли свое внимание в пригороды.

А в это время паломники из Сан-Франциско, располагавшие фотографиями
мистера Дзампо и мистера Вича, осуществляли прочесывание культовых мест,
двигаясь по спирали от места событий и имея центром спирали центр Афин.
В самом городе и его окрестностях существовало не так уж много подобных
мест, но, по мере расширения спирали и приближения к горе Афон, их
становилось все больше и больше. При каждом монастыре и при многих
храмах, находились дома приезжих, как для светских паломников, так и для
монашествующих, в которых никто не спрашивал документов. Если бы
иностранец захотел затеряться в Греции, он мог бы жить там годами,
переходя от храма к храму и не привлекая ничьего внимания. Если такой
иностранец, имел понятие о православии, он мог надеть рясу, и его бы
приняли в любом монастыре, как монашествующего паломника из любой
страны, в которой есть православная церковь. Монахи имеют такие же
паспорта, как и любые другие граждане и не имеют никаких специальных
документов, удостоверяющих монашеское состояние. Монах может иметь
рекомендательное письмо, но это не является обязательным, и никто не
возбраняет монаху паломничать в одиночку, если он получил разрешение
настоятеля или того священника, который выполняет его функций. У
большинства православных монахов просто нет денег для этого, а в русских
монастырях существуют более строгие правила, но бедные русские или
сербские монах - не единственные православные монахи в мире.

Учитывая тот факт, что мистер Вич и Гриззл-младший были изъяты из
обращения совсем недавно, следовало сделать вывод, что мистер Дзампо или
тот, кто его заменяет, находится не в Боливии и не в Китае, а где-то
поблизости от места событий. А если это был мистер Дзампо или какой-то
другой иностранец, то лучшего укрытия, чем какая-то из православных
структур, ему нечего было и искать. В страну приезжали десятки тысяч
паломников со всего мира, среди них можно было спрятаться, как лист в
лесу. Исчезнувший мистер Вич, мог прийти к тому же выводу и исчезнуть
именно на тех дорогах, по которым шли сейчас гости из Америки. Поэтому,
разыскивая пропавших родственников, они повсеместно предъявляли его
фотографию вместе с фотографией мистера Дзампо, но пока безрезультатно.
Их розыски были весьма трудоемки, но не бесперспективны, в стране
существовало огромное количество культовых мест, однако, сама Греция
была не настолько велика, чтобы нельзя было объехать их все. К тому
времени, как Алеша закончил свое предприятие на Родосе, монахи как раз
собирались выдвинуться на острова.

Алеше при содействии отца Аристарха удалось скрыть произошедшее. Он
вновь оштукатурил стену и очень быстро, всего за восемь часов, перенес
изображение с фотографии на сырую штукатурку, с фотографической
точностью и не втягиваясь в работу, никто не заметил подмены. Временное
помрачение рассудка оставило его, растаяв, как дым за его спиной, теперь
он уже не был уверен, а было ли оно вообще. Отец Аристарх предупреждал
его, что такое забвение прошлого опыта - большая ошибка и самообман, но
Алеша чувствовал себя совершенно здоровым, голодным к жизни и очень
соскучившимся по Афро. Он вернулся в Афины и погрузился в свою прежнюю,
полустуденческую, полухудожническую жизнь - он устал от эксцессов духа,
ему хотелось быть как все. Обмен кровью с Афро стал для него так же
привычен, как коитус между постоянными любовниками, он не ощущал его,
как бремя или как повод для выделенности. Он не хотел быть молнией во
тьме, ему не хотелось думать, что вокруг рыщут упыри, он кружился в
потоке жизни, как мотылек в луче солнца - но барабаны Рока за сценой его
жизни ни на мгновение не прекращали свой рокот.

Безуспешно обшарив окрестности Афин, детективы сняли квартиру, в
которой недолго обитал мистер Вич, и заперлись в ней. Они располагали
его личными вещами и образцом крови, привезенным из Америки, после всего
сказанного и сделанного им больше ничего не оставалось, как предпринять
вызывание. Они понимали опасность такого действа, поскольку голодный
дух, которого они собирались вызвать, уже не был мистером Вичем и мог
атаковать любого из них. Поэтому они взяли с улицы
мальчика-гомосексуалиста, чтобы использовать его в качестве медиума и
обезопасить себя. Мальчик запрокинулся и умер на седьмой минуте
вызывания, но в ту же ночь они разыскали и вскрыли склеп на заброшенном
кладбище.

Отец Аристарх совершал очень мало ошибок, но совершал их. Не уничтожить
тело упыря было фатальной ошибкой, теперь десант из Америки, располагал
мощным оружием, против его убийц.

Глава 27.

После первого опыта Алеша заинтересовался фресочной живописью, начал
искать соответствующую работу и нашел ее через своего учителя
Аристидиса. Аристидис представил его опытному живописцу, который
расписывал новую церковь в предместье Афин, и Алеша поступил к нему в
помощники.

Работа оказалась неизмеримо сложнее, чем та, которую он уже делал.
Работать приходилось на лесах, высоко под куполом, сначала стоя на
коленях, потом лежа на спине. От многочасового лежания навзничь с
поднятыми вверх руками Алеша терял ориентацию и был вынужден потом долго
сидеть, приходя в себя, прежде чем начать осторожный спуск вниз. Его
наставнику тоже приходилось тяжело, хотя он и был привычен к такой
работе, но это был уже очень пожилой человек.

Однажды, работая под куполом, Алеша вдруг ощутил холод. Сначала он
подумал, что это вызвано оттоком крови от поднятых вверх рук. Но холод
чувствовался и на лице, у него онемели губы и, глянув в сторону своего
наставника, он увидел, что тот сел и недоуменно озирается. В следующую
секунду леса начали медленно заваливаться набок, и они оба рухнули вниз
с девятиметровой высоты. Алеша отделался легкими ушибами, но у старшего
художника оказался сломан позвоночник, и он навсегда потерял способность
передвигаться самостоятельно.

Художник был одиноким человеком, и Алеша стал посещать его в больнице.
Он приносил фрукты и книги, но старик не хотел ничего, кроме вина, он не
только обезножил, он потерял смысл жизни и был полностью деморализован.

- Я больше не могу работать, - сказал он однажды, - И у меня нет денег.
Когда меня выпишут из больницы, я буду вынужден просить подаяние или
умереть возле мусорного бака, - он был уже сильно пьян, по его лицу,
заросшему седой бородой, покатились слезы. - Я буду помогать вам, -
сказал Алеша. - Спаси тебя Господь, ты добрый мальчик, - ответил старик,
- Но это не решит моих проблем. Просто пришла пора умирать.

Этой же ночью он разбил бутылку из под вина и попытался стеклом
перерезать себе горло. Но руки не слушались его, или рассудок его совсем
помутился - он изрезал себе лицо, губы, язык и захлебнулся собственной
кровью. Эту бутылку принес ему Алеша.

Алеша позаботился о погребении тела, но как он ни умолял приходского
священника, самоубийцу не похоронили в освященной земле. Алеша
основательно напился, сидя над свежим могильным холмом, а протрезвев,
вернулся к работе. У него не было никакого договора с церковным
начальством, но он воспринимал эту работу, как долг, и хотел его отдать.


Как-то раз он работал ночью, когда вдруг почувствовал, что находится в
церкви не один. Он глянул вниз и увидел стоящего посреди церкви человека
в темных очках, очень похожего на мистера Вича. Человек подошел к лесам
и стал раскачивать их. Обезумев от ярости, Алеша начал быстро спускаться
вниз, но когда спустился - никого не увидел.

- Они вызвали беса, - сказал отец Аристарх, когда Алеша сообщил ему о
случившемся. - Кто такой бес? - спросил Алеша. - Голодный дух,
нацеленный на определенный объект. Я рассчитывал уничтожить тело после
того, как упырь сдохнет, и раньше, чем до него доберутся другие упыри.
Но я просчитался, они оказались быстрее. Они уже здесь и уже достаточно
давно. - Что делать? - спросил Алеша. - Не расслабляться. Теперь ты
являешься источником постоянной опасности для окружающих. - Почему я? -
Потому, что ты силен, и тебя трудно достать. Но бес достанет Афро и
любого другого человека, который тебе близок. Ты должен уединиться. -
Где? - Здесь, в монастыре. - Я не могу надолго оставить Афро одну. -
Пусть приедет сюда, я найду для нее отдельное помещение. - Я не могу всю
жизнь прятаться в монастыре. - Не можешь. Поэтому, тебе придется всю
жизнь воевать. Отправить беса туда, откуда он пришел - это только
очередной шаг на твоей тропе войны, которая уже никогда не закончится. -
Как его отправить? – Бес - это не упырь, который живет здесь и сейчас.
Он приходит из того места, которое Церковь называет Преисподней, а ты
можешь назвать, как тебе будет угодно. Но сейчас он находится ближе, он
находятся в мире снов. Поэтому ты видишь его тогда, когда устаешь, когда
твоя нервная система истощена, и связь с этой реальностью ослабевает. Он
не имеет тела, ты видишь его таким, каким помнишь или ощущаешь, как
холод или как присутствие. Не имея тела, он не имеет воли и не
существует нигде, кроме твоего воображения, но твое воображение - это
часть этого мира и дверь, через которую он входит в этот мир.. Через
тебя он становится реальным и способен разрушить тебя, реализуя то, чего
ты больше всего боишься. Но мир снов - это определенное место, а не
соотношение, между нейронами твоего мозга, пусть тебя не вводит в
заблуждение поэтичность этого названия. Гностики называли его
Пространством Гнозиса, а первые христиане - Лимбом. Если ты не хочешь
всю жизнь бегать от этого беса, ты должен достать его там и загнать еще
дальше - в ад. - Чем загнать? Кулаками? - Кулаками, ногами, клыками, -
чем хочешь! - повысил голос отец Аристарх, - Но если ты собираешься
беспомощно иронизировать, вместо того, чтобы драться всерьез - бес
забьет тебе твою иронию в глотку. Ты понял? - Понял. - Тогда не
прикидывайся беспомощным ребенком, ты уже достаточно взрослый, чтобы
иметь дело даже с Творцами. Вызывай сюда Афро и готовься к блицкригу.
Подготовку операции я беру на себя, твое дело - это быть готовым самому.
Освободись от сомнений, освободись от страхов. Не прикрывайся юмором и
иронией - это очень слабая защита. Ты должен стать победителем прежде,
чем операция начнется, иначе тебе никогда им не стать. Вне этой
реальности времени не существует, все уже произошло. Но факты вечности
зависят от твоего движения в точке “здесь и сейчас” - здесь ты готовишь
свою победу или поражение. Двигайся быстрее, у тебя нет времени, чтобы
выдавливать из себя по капле раба обстоятельств, и что тебе толку в том,
что по ту сторону завесы в твоем распоряжении будет вечность, если это
вечность вечного поражения? Твоя персональная вечность зависит от твоего
движения в твоем персональном времени - осознай это со всей
определенностью. Это не сон, от которого можно проснуться, если ты
попадешь в Ад, ты будешь гореть в огне и шутить там одну и ту же шутку,
если ты намерен шутить над собой. Ты понял? - Понял.- Тогда выбрось из
головы все мысли, не связанные с одержанием победы, стискивай зубы на
победе, стискивай кулаки, если надо - бейся головой об стенку, пусть
пена течет из твоего рта. Не имеет значения, сколько сил твоего тела
уйдет на настройку - по ту сторону, будет сражаться твой дух. Твой дух
пойдет туда, где живет Дьявол, чтобы победить его. Беса не взять ни
хитростью, ни убеждением, а только силой. Беснуйся, чтобы разорвать
беса, стань воплощенной ненавистью, пусть в огне твоей ненависти сгорит
все человеческое и останется только Огнь поядающий - сим победишь. Ты
понял? - Понял. - Иди и готовься.. Не пей вина, не ешь мяса, не
прикасайся к женщине. Ты будешь пить только мою кровь, жить в келье и
принимать только мое общение. Скоро мы начнем.

Глава 28.

В обширном подземелье под монастырем собрался круг из одиннадцати
человек, в числе которых были отец Аристарх, пятеро незнакомых Алеше
священников, Алешина мама, Афро и две очень пожилые женщины, которые
выглядели как мумии с глазами юных девушек, усыпанные бриллиантами.

Алеша помнил, как зажгли множество свечей, и присутствующие запели
литанию на старогреческом языке, затем он возлег на гранитный алтарь...

...и сразу пошел по пустынной, каменистой местности, где не было ни
неба, ни горизонта. Он продолжил движение туда, куда вели его ноги - в
сторону плоских, глинистых холмов, на нем не было ничего, кроме сандалий
и юбки из белого хлопка. За холмами он с удивлением обнаружил шоссейную
дорогу, рассеченную белой пунктирной полосой, и пошел по ней влево.
Дорога была черной, прямой, но изгибалась из пределов плоскости, уходя
то ли вниз, то ли вверх, так, что впереди и сзади он мог видеть только
изгиб дороги, а дальше плавала желтоватая мгла. В воздухе не
чувствовалось ни температуры, ни движения, ни запахов, с небесной тверди
неподвижно свисали желтые пряди испарений.

Впереди на дороге появился мистер Вич, Алеша напрягся, но сзади вдруг
раздался нарастающий рев мотора, Алеша шарахнулся в сторону и мимо него,
в направлении мистера Вича, пронесся мотоцикл. Мистер Вич развернулся и
косо побежал к обочине, но мотоциклист, вильнув, настиг его и ударил
правой защитной дугой, после чего сам вылетел на противоположную
обочину, но удержался на колесах и, сделав вираж по склону холма, исчез
за изгибом дороги. Все стихло. Алеша осторожно приблизился к мистеру
Вичу. Мистер Вич неподвижно лежал на асфальте, очки его свалились с носа
и разбились, из-под его головы растекалась черная кровь. Совершенно
ошеломленный Алеша, присел рядом и взял его за запястье - мистер Вич
был, определенно, мертв. Вдруг впереди снова раздался рев двигателя,
мотоциклист, на мгновенье зависнув в воздухе, вылетел из-за бугра и
понесся на Алешу. Алеша вскочил на ноги и ринулся вверх по склону холма,
но мотоциклист съехал с дороги и начал его быстро настигать. В ярости
Алеша оглянулся, но вокруг не было ни камня, ни палки, тогда он отскочил
в сторону и ударил ногой в бак мотоцикла. Мотоциклист не удержался на
наклонной поверхности и покатился вниз рядом с машиной, дико завывающей
колесами, потерявшими сцепку с землей - Алеша побежал вслед за ним.

На обочине дороги мотоциклист попытался сесть, но Алеша настиг его и,
пинком в голову, опрокинул на спину, шлем слетел, открывая лицо,
рассыпались волосы цвета спелой пшеницы - это была женщина. Тяжело дыша,
Алеша сел на землю и занялся порванной сандалией. Женщина что-то
сказала, но мотоцикл продолжал завывать, расшвыривая задним колесом
землю, и Алеша ничего не услышал, зато увидел, что у нее прозрачно-карие
глаза и правый глаз слегка косит, придавая красивому лицу несколько
злобное выражение. Женщина снова что-то сказала и не подумав выключить
двигатель, вверх фонтаном летела земля, осыпая ее голову и плечи.
Кое-как завязав ремень сандалии, Алеша встал, повернул ручку газа на
ноль и с усилием, поднял мотоцикл на колеса - это был здоровенный,
красный “Харли-Дэвидсон”, образца 50-х годов, тяжелый, как смертный
грех. Прежде, чем пнуть стартер, Алеша посмотрел на дорогу и увидел, что
тело мистера Вича исчезло. С первого раза двигатель не завелся, женщина
снова что-то сказала, и Алеша снова ничего не понял - она говорила на
каком-то незнакомом языке. Со второго раза мотоцикл взревел, Алеша
оседлал его и вырулил на дорогу. В том месте, где лежало тело, осталась
большая лужа крови - тварь очухалась, но не могла уйти далеко, и Алеша
погнал машину в ту сторону, откуда пришел мистер Вич, женщина, разбросав
ноги, осталась сидеть на обочине, улыбаясь и глядя ему вслед. Сразу, без
перехода, как только пологие холмы, окружавшие дорогу, рванулись назад,
- Алеша оказался, лежащим на кровати в своей монастырской келье.

Глава 29.

- Это не поражение, но и не победа, - сказал отец Аристарх, выслушав
Алешин отчет, - Кто-то вмешался в действо, неизвестно, на чьей стороне.
То ли тебя спасли от беса, то ли беса спасли от тебя. Как выглядела эта
женщина? - Как женщина, - Алеша пожал плечами, - Довольно красивая, но
косая. И до тех пор, пока я не увидел ее лицо, я не мог понять, что это
- женщина. Но когда увидел, то увидел и то, что у нее есть задница и
грудь. - Как она была одета? - Синие джинсы, сапоги, черная майка и
черная кожаная куртка. На голове у нее был шлем с тонированным стеклом,
темно-красный, бордо. А мотоцикл был ярко-красный, хром. Но сильно
побитый и поцарапанный. “Харли”, какая-то старая модель. Это имеет
значение? - Понятия не имею, - теперь отец Аристарх пожал плечами, - Но
очевидным является то, что мы уже не знаем, где находится тварь, не
можем оценить уровень опасности и выбрать средства для ее нейтрализации.
- Нам остается только ждать? - спросил Алеша

- Мы не можем просто ждать, - ответил отец Аристарх, - Пока что мы
находимся на шаг впереди потому, что наши противники не знают, где мы
находимся. Но нет сомнения, что они сократят дистанцию путем простого
детективного расследования. Они продолжают располагать двумя телами, но
чтобы уничтожить человека, не обязательно прибегать к колдовству. Для
этого существуют такие простые и надежные средства, как винтовка или
гранатомет. - Вы думаете, они могут использовать оружие? - Могут. Война
уже началась, а на войне хороши все средства, которые являются
эффективными на войне. Колдовство использовали для войны всегда, но
когда оно не срабатывало, всегда брались за топор. Молебен войскового
священника - это акт магии, но он не отменяет пушек и самолетов.- Мы не
готовы к такой войне, - сказал Алеша. - Не готовы, - кивнул отец
Аристарх, - И они не готовы. Поэтому нам не стоит ожидать прибытия
авианосцев, хотя все авианосцы и прибывают, по воле вурдалаков, а вот
пули в спину - вполне. - Это уже напоминает гангстерские разборки, -
усмехнулся Алеша. - За всеми гангстерскими разборками, за всеми
жестокими преступлениями и за всеми полномасштабными войнами, которые
являются самыми гнусными гангстерскими разборками, стоят вампиры, -
сказал отец Аристарх, - Человечество уже давно перестало бы играть в эти
дикие неолитические игры, если бы не та дрянь, которая входит в мир
через нас. Но оно и не стало бы человечеством, не играя в эти игры. Так
устроен этот мир, Алексис. И все, что мы можем сделать - это воевать на
стороне человечества, а не упырей. - А что мы будем делать сейчас? -
спросил Алеша. - Мы не будем ждать пули в спину и не будем ждать, когда
эта или другая тварь выскочит, как чертик из коробочки, - ответил отец
Аристарх, - Я не могу их вычислить сам, но я соберу большой круг и мы
атакуем их так, чтобы и духу их не осталось в этой части света. Мы
мобилизуем все силы, мы мобилизуем свои инстинкты порвоубийц, и будем
рвать упырей на куски, мы зальем их кровью весь Пелопоннес, но вычистим
их отсюда. - Они снова придут. - Придут. Или мы придем к ним. Потому,
что эта война не заканчивается никогда. В ней никогда не будет
окончательных победителей. А если бы такое и произошло, то победители
вцепились бы друг другу в глотку. И даже если бы они сократили свою
численность вполовину - люди уже в достаточной степени переняли дикие
привычки вампиров, чтобы продолжить их благое дело - при небольшой
помощи друзей, оставшихся в живых.

Глава 30.

В одном из отдаленных монастырей на севере Греции произошло странное и
страшное событие. Пятеро монахов, собравшись ночью в церкви, предприняли
некое оргиастическое действо вокруг Распятия, при этом они сорвали с
себя одежду и лизали нарисованную кровь Христа. Затем они прибили одного
из монахов к Распятию головой вниз и пили его кровь, несчастный, пытаясь
дотянуться языком до собственных стигматов, свернул себе шею. Когда на
рассвете братия вошла в церковь, четверо безумцев были еще живы, они
корчились в лучах солнца, падающих через витражное окно, но к полудню,
умерли все, покрывшись черными язвами и распространяя вокруг себя
невыносимое зловоние. Монастырское начальство, учитывая, что монахи были
приезжими, и обоснованно полагая, что обитель посетил Дьявол, попыталось
скрыть произошедшее от мирян, но слухи достигли до архиепископа, и в
монастырь была направлена церковная комиссия, в числе которой был и отец
Аристарх.

Примерно в то же время трое обитателей мотеля в пригороде Афин изрезали
друг друга ножами, после чего, выскочив на улицу, напали на прохожих и
были насмерть забиты гражданами прежде, чем приехала полиция.

В убогой квартире в районе старого железнодорожного вокзала двое
постояльцев, нанюхавшихся кокаину, зарубили топорами третьего, подожгли
квартиру и задохнулись в дыму, перед этим, отрубив себе пальцы на руках
и ногах.

Самолет, арендованный фирмой “Гриззл, Гиббон энд Проктитт”, приземляясь
в аэропорту Афин, потерпел крушение и загорелся, погибли все, включая
нескольких руководителей фирмы. Поскольку один из двигателей самолета
оказался разворочен взрывом, полиция обоснованно предположила, что это
дело рук исламских террористов, и начала соответствующее расследование.

Могущественный круг, собиравшийся в подземелье под родосским
монастырем, на время распался, и члены его покинули Родос до следующего
действа.

Алеша и Афро вернулись в свою мансарду и включились в круг привычных и
приятных обязанностей двух молодых любовников, влюбленных в друг друга и
в свое искусство.

В церкви, которую расписывал Алеша, работал уже другой художник, но
Алеше удалось убедить его, что он будет неплохим помощником, и он
продолжил работу - за небольшую оплату. Одновременно он начал эскизы для
большого портрета Афро - ему хотелось запечатлеть ее такой, какой она
была сейчас. Афро находилась в расцвете своей красоты и женственности, и
сердце художника не могло не поддаться такому искушению. А еще он
посещал студию и занятия в университете, близилось то время, когда он с
полным правом сможет надеть мантию магистра искусствоведения. Ничто не
нарушало нормальное течение работы в церкви, которая уже подходила к
концу. Но с портретом Афро произошла некоторая неувязка. Если раньше
кого бы ни рисовал Алеша, у него всегда получалась Афро, то теперь у
него получалась женщина из сна. Он отложил уже два десятка эскизов - на
них была женщина, у которой косил правый глаз, с несколько плутоватым и
хищным выражением лица. Он пытался рисовать волосы Афро в крупных, тугих
кольцах, но у него получались мелкие завитки, он пытался запечатлеть
роскошные формы Афро, но у него получалось тело с маленькой грудью и
небольшими, выпуклыми, как у негритянки, ягодицами. Алеша понимал, что
путешествие не могло не оказать влияния на его психику, но его
раздражала маниакальная зацикленность собственного подсознания, он
злился, он швырял карандаш и даже рвал эскизы. Однако, собственная
злость странным образом заводила его сексуально - он снова поднимал
карандаш, затачивал его и рисовал снова и снова - маленькую грудь,
длинные бедра, тугие ягодицы. В конце концов, он спрятал подальше и
карандаши и планшет для эскизов, он полагал себя свободным человеком, и
ему не нравилась эта принудительная мастурбация карандаша и бумаги.

На некоторое время новое знакомство отвлекло его от неудачи с
портретом. Афро привела в дом девушку, с которой познакомилась на улице
художников. Девушка оказалась начинающей, провинциальной художницей из
греческой Македонии, она была довольно блеклой, носила очки с толстыми,
дымчатыми стеклами и не могла составить конкуренции роскошной Афро. Но
она писала морские пейзажи, хотя и жила очень далеко от моря, настолько
великолепные, что Алеша сначала не поверил, что это ее работы. Однако,
она пришла через три дня, принесла с собой маленькую акварель, которая
светилась, как будто пронизанная солнцем, и закончила ее в присутствии
Алеши и Афро. Помимо живописи, она занималась изготовлением небольших
фигур из стекла и металла, и эти вещи были произведениями зрелого
мастера. Оборудование для таких работ стоило немалых денег, и следовало
полагать, что девушка не стеснена в средствах. Но одевалась она весьма
скромно, не носила никаких украшений и стесняясь, продавала свои работы
на улице. Разумеется, они шли нарасхват, хотя и по цене, едва
превышающей стоимость ремесленных поделок - у художницы не было имени,
но по Афинам болтались тысячи туристов, среди которых немало было людей,
знающих толк в искусстве. Однажды девушка пригласила Алешу и Афро в
ресторан - очень дорогой, французский ресторан, из числа тех, в которые
не пускают без смокинга или вечернего платья. Что касается вечерних
платьев, то их здесь носили не только женщины - ресторан был полон
весьма респектабельных трансвеститов. Алеша решил, что девушка просто не
знала о том, что заведение с душком, и веселился вовсю, глядя на
увешанных жемчугом и бриллиантами пожилых фей. Они шикарно поужинали,
запивая трюфеля и омаров розовым шампанским и кларетом урожая 1884-го
года, Алеша пользовался бешеным успехом у некоторой части посетителей,
он хохотал до слез, но не отказывал, когда дамы приглашали его
танцевать.

За все про все провинциальная художница заплатила более тысячи евро,
Алеша, давно уже полагавший нужным представить ее Аристидису, посчитал
себя в долгу - и представил на следующий же день.

Аристидис был не только преподавателем рисования, он был еще и
профессором, и небезызвестным портретистом, и доктором искусствоведения,
и весьма влиятельной личностью в мире картинных галерей, выставок и
художнических тусовок. Через месяц в арт-галерее “Каллисто” состоялась
выставка Елены - так звали художницу, через неделю Государственный музей
искусств купил три ее акварели и фигуру из бронзы, еще через месяц
Афинский университет предложил ей стипендию. По сути дела, в срок, не
стоящий упоминания, она достигла того, на что другие тратили полжизни, и
никто не мог сказать, что ее продвинул какой-то меценат, заглядывающий к
ней под юбку. Она переехала из отеля в скромный особняк со студией на
берегу моря, где сады и виноградники террасами спускались к самым
волнам, Алеша стал проводить все больше и больше времени с ней, с ней
было интересно - она была умна, образована, и у нее было чему поучиться.
Афро изображала радость и улыбалась, глядя ей в лицо - и кусала губы,
глядя ей в спину, Афро была женщиной, она не могла не завидовать.

Глава 31.

Однажды, возвращаясь из университета, Алеша увидел мелькнувший на улице
ярко-красный мотоцикл и черного всадника в шлеме цвета бордо за рулем. С
этого момента в его жизни началась цепь странных совпадений - сон стал
перетекать в реальность.

На закате того же дня он пришел к Елене и застал ее, пребывающей наедине
с собой и погруженной в собственные мысли или чувства - она не заметила
его. Она стояла на широком балконе, облитая золотом заходящего солнца,
голая, поставив одну ногу на перила, лицо ее было поднято к небу, морю и
заходящему за морем солнцу, она была без очков, глаза закрыты. Алеша
хотел подать голос, обозначить свое присутствие, но, подойдя к балкону и
подняв голову вверх, застыл с открытым ртом. Он увидел снизу маленькую
грудь, длинное бедро и промежность, густо покрытую прядями цвета спелой
пшеницы. Алеша уже не был юношей, которого могло сбить с ног такое
зрелище, он был вполне зрелым мужчиной и художником, для которого не
существовало тайн в женской анатомии, но то, что он увидел, поразило
его, как молния.

Не открывая глаз, обращенных к солнцу, Елена убрала ногу с перил и
улыбнулась, отчего у Алеши потекли из-под мышек струи холодного пота -
ему показалось, что женщина видит его через закрытые веки. Но она
повернулась и ушла в дом, у нее была узкая спина с глубокой ложбинкой,
ее волосы были высоко подняты на затылке, открывая шею, она двигалась
танцующей походкой.

Затратив несколько минут на восстановление внутреннего равновесия,
Алеша вошел в открытую дверь, Елена встретила его в холле, одетая в
шорты и майку, глаза спрятаны за дымчатыми очками, ее маленький алый рот
приоткрылся, она рассмеялась, - Привет, Алексис, ты являешься, как тень.

Они сидели под ночным небом и пили черное хиосское вино из широких
бокалов, в которых отражались звезды. - Ночь, это время колдовства, -
сказала Елена, - У нас в Македонии девушки, которые хотят выйти замуж,
опьяняют себя вином и пляшут голыми под луной, чтобы привлечь природных
духов. Считается, что девушка, которая отдалась природному духу,
становится неотразимой для мужчин.- И это помогает? - спросил Алеша. -
Помогает, если они и сегодня пляшут так, как плясали их прабабки и
тысячу лет назад. Это очень практичные, крестьянские девушки, у них нет
времени для баловства. - А как на это смотрит ваш приходской священник?
- Никак не смотрит. Никто ему не показывает. - Но он знает? - Конечно,
знает. В Македонии нет ни одного приходского священника, который не был
бы родом из этого прихода. Когда он был молодым, он сам сидел в кустах и
подглядывал за женщинами, которые тогда были молодыми. - И они знали об
этом? - Конечно, знали. Зачем женщине нужна ее красота, если ее не
показывать мужчинам? Голая женщина - всегда красива, ее лоно знает об
этом со дня первой менструации, но сердце всегда хочет подтверждений. А
если не хочет, значит, оно принадлежит Богу и Его невестой станет такая
женщина. - У тебя было много мужчин? - спросил Алеша. - Ни одного, -
спокойно ответила женщина и улыбнулась, сверкнув в темноте зубами, - Мое
лоно не может вместить того, чего хочет мое сердце. - Гигантские
запросы, - усмехнулся Алеша, - Почему же ты не стала невестой Бога? -
Потому, что по земле ходит достаточно богов, которым можно себя
предложить. - Ты предлагаешь себя бестелесным духам? - удивился Алеша.

- Мы все - духи, только не знаем об этом, - ответила женщина, - Поэтому
всегда остаемся неудовлетворенными, - она легко встала и потянулась, -
Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

В студии, погруженной в тень, она зажгла одну, очень яркую лампу над

круглым столом черного лака. В центре черного круга, возвышалась
стеклянная фигура женщины, около полуметра высотой. Женщина стояла,
напряженно выпрямившись и прогнув поясницу, ее сияющий живот выступал,
ноги были плотно сжаты, в поднятых руках она держала ярко-алый предмет,
напоминающий вишню или виноградину. - Как тебе удается, сотворять из
стекла такие вещи? - спросил восхищенный Алеша. - Это не стекло, -
ответила Елена, - Это хрусталь.- А что у нее в руках? - спросил Алеша.
Предмет оказался незакрепленным, Елена взяла его двумя пальцами, и он
вспыхнул в ярком свете лампы, как капля крови, - Кровь, - сказала она, -
Жизнь. Дух. - А кто эта женщина? - спросил Алеша. - Жизнь, - ответила
Елена, - Дух. Кровь. - Она вложила рубиновую каплю обратно в чашу
поднятых рук, и теперь Алеша заметил, что стопы ног женщины, вырастающие
из черной поверхности стола, окрашены красным и стоят на красном
хрустальном круге - как в луже крови. - Я дарю эту женщину тебе, -
сказала Елена. - Я не могу это взять, - после мгновенной паузы ответил
Алеша, - Она стоит пару тысяч долларов, а на аукционе - и все пять. -
Она стоит намного больше, - спокойно заметила Елена, - Ну и что? Капля -
это рубин, изготовленный в специальной машине под очень большим
давлением. Он - произведение искусства, природа не умеет делать камни
такого размера, плотности и чистоты. Тело женщины - это линза, световод,
изготовленный по правилам искусства оптики и с учетом внутренних осей
светопроводимости, которые собирают свет и направляют его вверх, - она
выключила верхнюю лампу и включила боковую, тело женщины пронзило
розовым сиянием, - Посмотри вверх. - Алеша посмотрел вверх и увидел
розовое пятно на потолке

- Теперь присмотрись внимательно к пространству между каплей и потолком,
- сказала Елена. Алеша выполнил указание и увидел черный луч, бьющий в
потолок из чаши сложенных рук. Алеша помигал глазами, но луч не исчез -
это не был фотонный след на сетчатке глаза, это был черный свет. - Как
ты это делаешь? - изумился он. - Тайна искусства, - усмехнулась Елена, -
Ты можешь играть с этой штукой, когда тебе наскучит белый свет, Алексис.
Ты не можешь отказаться поиграть с женщиной - ты ответственен за ее
существование, она изготовлена специально для тебя.

Глава 32.

На следующий день Алеша снова достал планшет и быстро, не отвлекаясь ни
на секунду, не раздражаясь и не мудрствуя лукаво, сделал первый эскиз. -
Ты уже успел увидеть ее голой? - нейтрально спросила Афро, заглянув ему
через плечо. - Да, - отрывисто ответил Алеша, - Случайно. Она загорала
на балконе, когда я пришел к ней. - Она загорала стоя, растопырив ноги?
- С ядовитым безразличием, спросила Афро. - Да, - сквозь зубы ответил
Алеша, - Я не обязан перед тобой отчитываться.- Не обязан, - кивнула
Афро, - А я не обязана отчитываться перед тобой.

С этого дня между ними пролегла трещина.

За этот день, Алеша сделал девять эскизов по памяти, а вечером начал
готовить холст. Не долго поразмыслив, он решил работать акриловыми
красками, а не маслом. Он чувствовал, что сюрреалистическая лаковость
акрила более всего подходит для проявления картины, которая
фотографически отпечаталась на сетчатке его глаз. Он работал всю ночь,
работа продвигалась быстро, акрил сам лез в руки и не требовал
дополнительного смещения, он был ярким, быстрым, жестким и наглым. Алеша
понимал, что картина, написанная такими красками, будет вызывающей, как
порноплакат, но именно этого ему и хотелось - вызвать. Еще ему хотелось
сбросить с себя одежду и, хотя Афро уже спала, его впервые отяготило ее
присутствие.

К утру он почти закончил общий абрис тела, но ее поднятая на перила
нога зависла в пространстве холста, не найдя единения с телом, и слепым
оставалось лицо, он не нашел в себе сил прикоснуться кистью к ее
закрытым глазам и волосам цвета спелой пшеницы - это было слишком
мучительно. Когда рассвело, он рухнул на диван, стоявший в
противоположном конце комнаты от кровати, где спала Афро, и мгновенно
заснул. Во сне он видел хрустальную женщину, пляшущую, с поднятой ногой
и каплей крови в руках, и луч фары, бьющий на черную дорогу, по которой
он мчался на алом мотоцикле. Он проснулся, на ходу сбросил с себя
запачканную красками тряпку, которой укрывался и с ходу встал к
мольберту, мельком отметив, что Афро в комнате нет. Слепая женщина с
пляшущей в пространстве ногой смутно проступала из холста в блеклом
свете фонаря, падающем из окна, только тогда он понял, что уже ночь и
включил лампу.

Он забыл помыть кисти, и они засохли намертво, не тратя времени, он
схватил новые, облизал одну из них и застыл с поднятой кистью в руке.
Затем бросил кисть, побежал на кухню, выпил стакан вина и снова встал к
мольберту. Через несколько ударов сердца, он коснулся кистью бедра
женщины, и ее слепые веки дрогнули.

Кисть полетела, его зрачки расширились черными кольцами, отбросив прочь
все, что не проступало из зазеркалья холста, проступили волосы цвета
спелой пшеницы, и он ощутил их запах.

Вечером следующего дня Афро разбудила его и молча протянула стакан еще
теплой крови, смешанной с вином. Он молча выпил и, пошатываясь, пошел к
мольберту. - Алеша, тебе плохо, - сказала Афро ему в спину, - Ты должен
прекратить это. - Но он не обратил на нее внимания.

В эту ночь он несколько раз прерывал работу и становился под ледяной
душ - его тело горело, дрожали руки, но он не сделал ни единого
неверного мазка, и к утру женщина с закрытыми глазами, смутно похожая на
Елену, заглянула в комнату из рамы мольберта вместе с первыми лучами
солнца.

Вечером он проснулся в доме один и долго лежал неподвижно, глядя на
завешенный тряпкой портрет. Затем встал, выпил бутылку вина, почти не
глядя скатал в трубку холст и без звонка поехал к Елене.

Он застал ее, выходящей из моря, обнаженной, пена, покрывавшая ее тело,
призрачно сияла в свете луны. Они молча пошли друг другу навстречу,
холст выпал из его рук, скатившись к воде, и они молча, яростно
совокупились на холодных камнях пляжа. Затем Алеша заснул или впал в
короткое беспамятство, а когда очнулся, Елена заглядывала ему в лицо. Он
хотел встать, но не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, однако, это
ничуть не озаботило его, и он остался лежать, глядя в глаза звезд, не
заметив, как женщина исчезла, пока звезды не побледнели, и из-за моря
ударили лучи солнца. Тогда он встал и вошел в дом. Он обошел все
комнаты, но нигде не нашел Елену.

Она не появилась, ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Она
исчезла и вместе с ней исчезла картина, Алеша так никогда и не узнал,
женщина ли ее забрала - или море забрало ее.



Глава 33.

Роспись церкви подошла к концу, и Алеша получил кое-какие деньги - за
вычетом тех дней, когда болел картиной. Он продал на барахолке свой
старый “фольксваген” и на вырученный капитал приобрел на той же
барахолке старый “Харли” образца 50-х годов. Он сам восстановил мотоцикл
так, что от антикварной машины осталась только рама, руль и бонзобак,
разумеется, с крылатой хромированной эмблемой. Он поставил новые,
сияющие дуги, купил два роскошных кожаных багажника, украшенных
серебряными гвоздиками, и сам окрасил мотоцикл ярко-алым лаком. Когда он
впервые сел за руль и погнал машину через городские улицы - за город, у
него возникло мгновенное чувство дежа-вю, как будто он видят, или видел,
или увидит сейчас самого себя, мелькающего в конце улицы в черной куртке
и шлеме цвета бордо. С того дня у него появилось хобби - он гонял по
пустынным дорогам вдоль моря, преследуя мгновенье между прошлым и
будущим, в котором жили призраки его снов.

Жизнь, перетекая алыми каплями изо дня в день, вынесла его из стен
университета и из-под крыши мансарды - вместе с Афро и при небольшой
поддержке мамы он переселился в дом, который покинула Елена. Теперь,
Аристидис называл его “коллега”, теперь, надувая щеки и уперев руку в
бок, он мог указывать пальцем хохочущей Афро, не получившей еще красивой
картонки с надписью “Diploma”, на воображаемые недостатки в ее работах и
под руку ходил с ней на тусовки профессионалов от искусства. У него не
случилось ни одной персональной выставки, и его картины не шли
нарасхват, но неплохо продавались через магазины, и коллега Аристидис
подыскал ему работу по росписи одной из университетских студий - этого
хватало на скромную жизнь и на французские духи для Афро.

В своем новом жилище он не нашел никаких следов прежней насельницы, и
даже Афро, обнюхавшая в его отсутствие каждый угол, не обнаружила
ничего. Но однажды, ведомый неким неопределенным чувством, он вышел на
балкон и поставил ногу на перила - его пронзило такое ощущение
присутствия, что закружилась голова - больше он так никогда не делал.

Хрустальная женщина содержалась под замком в его кабинете, Афро знала о
ней, никогда не говорила о ней и молча смирялась с тем, чего не могла
избежать.

В одну из лунных ночей, когда утомленная луной и любовью Афро глубоко
заснула, он оседлал мотоцикл и погнал его по прямой дороге, идущей вдоль
моря. Он любил ездить ночью, луч фары, пронзающий тьму, включал в нем
некую психическую оптику, концентрирующую сознание, а чувство опасности,
вызываемое скоростью, обостряло ее. Любая мысль или любое впечатление,
влетающее в голову через глаза, вспыхивало в луче его сознания, как
бриллиант - холодный, острый, сияющий. Его реакции становились
молниеносными, если он мчался долго, то терял сцепку с землей,
приобретая взамен чувство полета и забираясь все выше и выше в небо, но
при этом, воспринимал реалии ночного пространства - всем своим телом и
телом машины.

Он вернулся домой, километров через сто мягко спланировав с небес на
красном драконе - прямо к крепостным воротам гаража. Двигатель смолк,
обрушив на него тишину, наполненную дыханием моря, но его сердце,
наполненное скоростью, рвалось вперед, он не мог остановиться. Он
сбросил одежду и вошел в воду, море приняло его в холодные руки, море
заглянул в его глаза глазами звезд. Он лежал на волнах, обнимал море и
думал о том, что дом, в который он сейчас вернется, никогда не станет
его домом, никогда не утихнет шум крови в его жизни, как никогда не
утихнет шум моря - взрослея, Алеша постигал, что мир проходит через
него, даже если он пытается стоять на месте, а если бежит - это ничего
не меняет в потоке жизни.

И он хохотал, глядя я глаза Вечности и обнимал море, утекающее сквозь
пальцы, и он плакал безысходными слезами существа, осознающего реальный
ужас своего бессмертия и иллюзорность любой реальности, и слезы его
переполняли море, состоящее из слез миллионов поколений. Ему хотелось
вдохнуть море, но он не сделал этого. Он уперся ногами в его дно, он
прополоскал рот и выплюнул море ему в лицо. Он стиснул клыки, он пошел
по холодным камням к дому - все дальше и дальше от холодного моря, все
ближе и ближе к теплым человеческим огням.

Глава 34.

Так получилось, что первый успех у публики пришел к Алеше не без
содействия отца Аристарха. Отец Аристарх провел немало времени в Богом
проклятом монастыре и привез оттуда серию фотографий, сделанных им в
ходе расследования. Церковь все еще обладала гигантским авторитетом в
Греции - полиция не осмелилась вмешаться в ее дела, и снимки были
уникальными. Отец Аристарх имел неосторожность показать их Алеше, и у
того сразу возник замысел картины, прежде чем был сделан первый эскиз, у
него уже было название - “Проклятие”.

Отец Аристарх не одобрил замысла и не позволил Алеше воспользоваться
фотографиями, но Алеша был художником, и одного взгляда на них ему
оказалось достаточно.

Через два месяца картину показали в университете, и она привлекла
немалое, хотя и противоречивое внимание художнической общественности.
Затем картина была выставлена в “Каллисто” - не в персональной
экспозиции, но в отдельном, специально затемненном зале и подсвеченной
снизу белым фонарем. Галерея не объявляла торгов, однако через три дня
некий меценат из Америки предложил за полотно через посредника очень
солидные деньги и получил его в собственность, неожиданно обогатив как
владельцев галереи, так и автора - но Алеше осталось неизвестным, что
меценатом была фирма “Гриззл, Гиббон энд Проктитт”.

Ветер возвращался на круги своя, выдувая из дому призрак Елены, Алеша
закончил роспись университетской аудитории и взялся за следующую, Афро
приобрела привычку ходить по “бутикам” и перестала носить джинсы, уже
никто не предлагал ей работу натурщицы, да она ей была и не нужна.
Несколько раз Афро осторожно затрагивала тему семьи, но Алеша уходил от
темы - он не был готов принять ответственность за собственную кровь и не
хотел ответственности, он точно знал, что ветер придет и уйдет, но
барабаны рока никогда не утихнут в его сердце. Он жил размеренной
жизнью, зная, что мера его иллюзорна, он жил в ожидании перемен и гнал
свой алый мотоцикл по черной дороге, не зная, что ждет его за поворотом
судьбы.

Алешина мама все больше времени проводила с Калликандзаридисом, что
очень нравилось Калликакдзаридису и не нравилось его жене, у мамы
появились ранее неизвестные ей проблемы, и она уже не могла или не
хотела общаться с Алешей так часто, как хотелось бы ему.

Отец Аристарх после того, как Алеша ослушался его, замкнулся в
неприязненном молчании и не отвечал на звонки. - “ Ну и черт с ними “, -
думал Алеша, лаская живую Афро или тело Афро, проступающее на картине, -
“Я пишу свою жизнь своими красками и не нуждаюсь в наставниках “. - Он
увлекся древнегреческими философами и с наслаждением читал Пирра, Зенона
и Эпикура, постигая их учение об автаркии - самодостаточности философа,
он еще не понимал, как наивен он, и как наивны были мудрые греки, он
слышал плач Иеремии, Иезекииля и Иова, но не внимал их плачу, он уже был
там, где был мало кто из людей, он был молнией в ночи, но молния
погасла, и остался мальчик, играющий в ночи со своими игрушками, чтобы
не заплакать.

Портрет Афро давался ему с большими усилиями, но это были усилия любви,
дающие наслаждение, он поливал полотно своим потом, но его творение
принадлежало только ему, и его пот, смешиваясь с красками, прорастал
портретом так, как рождается ребенок - в муках и с кровью, открывая
глаза, навстречу жизни.

И все же Афро обманула его, как обманывают все женщины всех мужчин от
начала мира. Когда портрет был закончен, она сказала Алеше, что
беременна на втором месяце. Алеша молча ушел в свой кабинет и заперся в
нем. А когда вышел, чтобы обнять Афро и поцеловать ее, ее не было в
доме.

Он поехал к Марго, но Марго не видела подругу. Он обошел кампус, стуча
во все двери, ко всем знакомым, но Афро нигде не появлялась. Он объехал
все кафе, рестораны и забегаловки, куда могла зайти Афро, но ее там не
было. К утру, раздавая деньги клеркам, он прочесал все отели, мотели и
пансионаты - но не нашел Афро. Она могла поехать к своим родителям,
которые жили в турецкой Анатолии, но вернувшись домой, он обнаружил ее
паспорт в ее платяном шкафу. Без всякой надежды на успех, он все же
позвонил своей матери - но мама ничего не знала об Афро. Тогда он начал
обзванивать больницы и полицейские. участки, но и туда Афро не попадала.


Когда солнце, выплыв из-за моря, поползло к зениту, он, после долгого
раздумья, начал набирать номер отца Аристарха.

Глава 35.

Прошла неделя, и три недели прошло - только портрет в заброшенной
студии напоминал об Афро. Полиция хранила многозначительное молчание,
как и положено полиции, отец Аристарх, удивительно холодно отнесшийся к
известию об исчезновении Афро, почти сразу уехал в Богом проклятый
монастырь и не давал о себе знать. Мама волновалась, она звонила и даже
предлагала приехать, чтобы поддержать Алешу, но Алеша резко отказал.

Теперь он находился в своем кабинете, была ночь, он достал из шкафа
хрустальную женщину и поставил ее на стеклянный диск с галогеновой
лампой внутри - вверх ударил черный луч и уперся в потолок пятном
розового света.

Он выпил уже бутылку вина, смешанного с консервированной кровью, на
столе перед ним лежал лист толстой промокательной бумаги, разрисованный
мордашками песика Снуппи, и стоял стакан, до половины наполненный водой.
Алеша никогда раньше не принимал наркотиков и понятия не имел, какая
доза ЛСД является предельной, но ему было все равно. Он ненавидел весь
мир и себя в том числе, мир без Афро был никчемной пустышкой,
заполненной багровыми вспышками ярости, он готов был искать Афро за
пределами жизни, он не знал, что ее исчезновение поставит его на грань
сумасшествия, и не знал, как самостоятельно войти в состояние
сновидения.

Он взял лист промокательной бумаги и опустил его в воду - Снуппи
ухмыльнулись через стекло, как через линзу, вода помутнела, потом снова
стала прозрачной, но приобрела чуть желтоватый цвет. Он выдавил в стакан
остатки зелья, взял его и выпил залпом.

Хрустальная женщина медленно обернулась вокруг себя, поворачиваясь к
нему выпуклыми ягодицами, он уже не мог оторвать от нее глаз, он
погружался в нее, он стоял, сияющий, на пьедестале из крови, и из чаши
его рук вверх бил столб черного света, он стиснул на руле ладони, он
повернул ручку газа и помчался вперед по черной дороге, пронизанной
белым пунктиром разделительной полосы.

Он мчался в пространстве без времени, не осознавая ничего, кроме белого
луча фары, пока белый луч фары не уперся в покосившиеся кресты кладбища
Тогда он остановился и пошел вперед, пробираясь меж темных кипарисов и
провалившихся могил, идти было тяжело, он шатался, его ноги увязали в
кладбищенской земле, его сердце билось в груди, как булыжник - другого
оружия у него не было. Так он пришел к каменному склепу и вошел внутрь,
через распахнутую дверь, Афро лежала, обнаженная, на гробовой плите, ее
горло было перерезано от уха до уха осколком оконного стекла, кровь
застыла черным зеркалом на ее груди.

Мистер Вич и Гриззл-младший, взявшись за руки, хихикали в углу склепа,
он сунул руку за своим камнем, и камень рассыпался в прах в его руке.
Вдруг лица упырей перекосились, они вжались спинами в стену, но бежать
было некуда, он сорвал с головы шлем цвета бордо, и его волосы цвета
спелой пшеницы хлынули ему на плечи, он пошел вперед, он улыбался, его
ноги, обтянутые синими джинсами, танцевали, его черные сапоги, едва
касались земли.

Афро заплакала за его спиной, и он начал рвать упрей на куски, он
упивался их страхом, он топтал их сердца, облепленные кладбищенской
пылью, он топтал их головы, их горький мозг брызгал на его пляшущие
ноги, он наслаждался хрустом их костей, их болью, пока от них не
осталось ничего, кроме черной грязи, и все вокруг стало столбом черного
света.

Он кружился в столбе черного света, как снежинка во тьме, падая, падал
во тьму, пока снежинка не стала слезой на щеке мертвой Афро и слеза не
исчезла в черном зеркале крови, тогда не стало ничего.

Глава 36.

- Алеша, Алеша, Алеша, просыпайся! - Он открыл глаза, но ничего не
увидел, все плавало вокруг в радужных цветах. Он помигал, и постепенно в
цветах прорезался потолок и гигантская, сияющая люстра. Он повернул
голову и увидел гигантскую, пустую комнату, но через мгновение в комнату
вошла огромная мама с детским ночным горшком в руках. Все было хорошо,
он был маленьким мальчиком, лет двух или двух с половиной, он закрыл
глаза и снова уснул.

Когда он проснулся, рядом с ним сидел отец Аристарх и читал книгу. -
Где я? - спросил Алеша. - У себя дома, - усмехнулся отец Аристарх,
откладывал книгу. - Где Афро? - спросил Алеша. - Она умерла, - ответил
отец Аристарх после мгновенной паузы. И быстро заговорил, не давая ему
сосредоточиться на услышанном, - Ты не помнишь, но ты сказал, где ее
тело. Мы нашли ее и предали земле. Она в хорошем, спокойном месте. Тебе
не следует... - Когда ее похоронили? - перебил Алеша, он был совершенно
спокоен, отец Аристарх зря волновался. - Вчера, - ответил отец Аристарх,
- Мы связались с ее родителями, но они не пожелали приехать. - Когда вы
приехали сюда? - Мама приехала сюда сразу, как только ты перестал
отвечать на звонки. Это произошло пять дней назад, не считая нынешнего.
Она обнаружила твой мотоцикл возле дома, но не смогла войти в дом и
сутки провела в отеле, пока не приехал я. - Как вы вошли? - Я заплатил
мальчику, который залез через окно второго этажа и открыл дверь. При
этом, - отец Аристарх развел руками, - Мне осталось непонятным, как
уходил тот, кто заботился о тебе до нашего приезда - у тебя следы уколов
на левой руке. - Я способен сам о себе позаботиться, - резко заметил
Алеша. - Вполне возможно, - кивнул отец Аристарх, - Когда мы нашли тебя,
лежащим в постели, ты сразу сел и сообщил, где находится тело Афро. Но
потом снова впал в беспамятство. - Что еще интересного вы нашли в моем
доме? - спросил Алеша, не стараясь быть доброжелательным. - Мы не нашли
никаких предметов для переливания крови и самой крови, - ответил отец
Аристарх, переставал улыбаться, - Но я видел портрет Афро и нахожу его
произведением мастера. - Я могу подарить его вам, - ухмыльнулся Алеша, -
Чтобы вы могли находить в нем удовлетворение каждый раз, когда
захочется. - Отец Аристарх свел брови на переносице, глаза его
потемнели, и он спросил, медленно чеканя слова, - Ты помнишь, что с ней
произошло? - Конечно, помню, - раздраженно ответил Алеша, - Ее зарезали
в склепе, на старом кладбище. - Ее заперли в склепе, - повысил голос
отец Аристарх, - И она сама лишила себя жизни. Тело находилось там не
менее трех недель. Вот почему пришлось предать ее земле в такой спешке.
Я не спрашиваю тебя, как ты нашел ее - я знаю. И знаю, что ты не
выбрался бы оттуда без чьей-то помощи. - Дерьмо! - крикнул Алеша, -
Никто не способен меня удержать! Я растоптал упырей, я вбил их в грязь!
Я ничего не боюсь, ни о чем не жалею и ни в ком не нуждаюсь! - Ну
хорошо, - холодно кивнул отец Аристарх, - Но, думаю, тебе будет
небесполезно знать, что тела монахов, погибших в монастыре, исчезли. И
думаю, тебе будет небесполезно знать, что твоя, некогда любимая Афро -
голодный дух, способный удовлетвориться тобой в твоем одиночестве, когда
ей захочется. - После этого, он встал и, не оборачиваясь, покинул
комнату.

Вечером того же дня мама, сильно озадаченная ледяной отстраненностью
Алеши, уехала домой.

Алеша проверил свои игрушки и убедился, что хрустальная женщина
неизменно пребывает за запертой дверцей шкафа, а красный дракон,
помеченный шрамами черной грязи, спокойно спит в своем стойле.

С этого вечера Алешина жизнь свернула на путь крови и грязи. Афро ушла,
ничто не удерживало его на пути к солнцу - он погрузился в ночь и в
холодную страсть ночи, отмеченную знаком луны.

Ночью он нашел на улице проститутку - нечистую и нетрезвую девку и
вбивал ее в ковер рядом с кроватью, на которой любил Афро, а под утро
вышвырнул вон с искусанной грудью и пачкой драхм в руке.

Он приобрел вкус к острым ночным похождениям и с удовольствием дрался
из-за шлюх в кабаках, под кабаками и возле мусорных баков, на задних
дворах кабаков. Он обнаружил в себе большие способности к этому делу, он
полюбил смотреть в глаза избиваемых им людей и быстро научился
поножовщине. Он забросил работу в университете, но возвращаясь домой в
джинсах, заляпанных спермой и чужой кровью, в заляпанных чужой кровью
сапогах, он становился к станку и продолжал с лихорадочной страстью
писать свои картины - дерзкие, наглые, страстные, как будто написанные
кровью, грязью и спермой - они шли нарасхват.

Больше никто не дарил ему свою кровь, и он не покупал кровь - ему
понравилось брать ее силой, ему понравилось рвать зубами человеческую
плоть. Он обрел глубочайшее презрение к людям, мужчинам и женщинам,
которые визжали под молотом его силы и не были способны ни на что, кроме
визга. Он лизал промежности грязных лахудр и хохотал в их распяленные
жопы, ощущал себя центром вселенской шутки - богом, павшим в грязь ради
собственного удовольствия. Он научился нюхать кокаин, кокаин сводил его
с ума, он подходил к портрету Афро и, смеясь, мочился на картину,
написанную любовью того, кто умер вместе с любовью.

Его благосостояние стремительно росло - грязным людишкам нравилось его
творчество, рождаемое грязью, Аристидис удивленно качал головой, но не
мог не признать очевидного - картины были талантливы. Деньги, однако,
обслуживая его пороки, не приносили удовлетворения - их некуда было
тратить. Он равно презирал я чистоту и грязь, в которой жил, его дом
постепенно превращался в волчью берлогу, он почти не снимал грязных
джинсов, сапог и черной майки, а когда снимал, то ходил по дому и по
пляжу голым. У него не было машины, он пользовался одним и тем же
мотоциклом, он ел всякую дрянь в забегаловках и, рыгая, жадно пожирал
снедь на фуршетах, если его туда приглашали – хотя мог бы купить эти
фуршеты вместе с устроителями. Он почти не интересовался продажей своих
картин, его нагло обманывали, но он смеялся над наглецами – теперь он
полагал, что любая живопись - дерьмо, он писал свои картины, как
испражнялся и был уверен, что это он обманывает дураков.

Однажды, когда он стоял посреди зала "Арт-Артис”, развлекая посетителей
своей персональной выставки скабрезными замечаниями и сломанной
“молнией” на ширинке джинсов, к нему подошла молодая художница из
Америки и, чеканно произнося греческие слова, попросила автограф - на
фотографии его картины “Проклятие”.

Глава 37.

Не раздумывая, он воспользовался своим положением мэтра, и вечером они
пили шампанское в его студии, ощутимо воняющей мочой, перед завешенным
тряпкой портретом Афро. Горели свечи, оставляя в тени чьи-то забытые в
углу трусы и высвечивая кокаиновую пыль, рассыпанную на поцарапанном
столе, девушка вела себя вполне раскованно и пила наравне с хозяином,
вынимающим бутылки прямо из разорванного пальцами ящика, но когда он
начал задирать ей юбку почему-то заартачилась. В раздражении он швырнул
ее на продавленный диван, он был готов на все, но наступил на
перевернутую бутылку и рухнул на пол - девушка вырвалась, оставлял в его
руках клочья нижнего белья, и убежала. Не вставая с полу, он плюнул ей
вслед и вынюхал со столешницы остатки кокаину, взгляд его упал на
замызганный ковер, и губы растянулись в злорадной усмешке.

Той же ночью он предпринял вызывание на крови, воспользовавшись
прокладкой, которую обронила беглянка и парой ее лобковых волос.

Она шла к нему через паутину улиц - к бледному пауку с пересохшими от
жажды и похоти жвалами, ее руки были безвольно опущены, тени длинных
ресниц падали на щеки, ее полные губы - приоткрыты, ее полная грудь -
безоглядно открыта навстречу ночи, ее ноги двигались ритмично, ее
шелковое платье скользило по холодным бедрам.

Она стояла перед ним, спящая девочка с закрытыми глазами, ее платье - у
ее ног, ее руки - как ночные цветы, ее живот - беззащитней лепестка
лилии. Он ухмыльнулся, он обнажил клыки, он протянул к ее глубокому
пупку длинный палец, замаранный красным.

Вверху развернулись черные крылья, хрустальная женщина шевельнулась в
своем запертом склепе, он поднял голову вверх и некто, тянувший коготь к
его горькому мозгу, ударил в алую молнию ненависти, ударившую в него.

Он покатился по черной дороге, намертво впившись в монаха с изгрызенным
язвами лицом, пока не заметил, что монах мертв. Он встал на ноги.
Впереди и сзади дорога исчезала в непрозрачном пространстве, с небесной
тверди к плоским, глинистым холмам, свисали желтые пряди испарений. Из
непрозрачного пространства вышли четверо в драных монашеских рясах. Он
сунул руку в задний карман и вынул пружинный нож. Четверо, беспорядочно
размахивая руками, пошли на него. Но они были никчемными противниками -
сначала он располосовал им руки, двигая нож молниеносным зигзагом, потом
- животы, потом перерезал горла. Потом он тщательно растоптал их головы
каблуками сапог - так, что осталась только черная грязь с торчащими
зубами и осколками костей. И пошел вперед, приплясывая и притопывая по
дорожному покрытию, чтобы сбить с сапог клочья их горького мозга.

Дорога превратилась в мостовую из серого морского булыжника, и справа
от нее поднялся дом, очень похожий на его собственный. Он вошел через
распахнутую дверь и поднялся в студию. Афро, завернутая в запачканную
красками тряпку, бросилась ему навстречу, он впился губами в ее рот,
существо с лысой, морщинистой головой и без признаков пола наблюдало за
ними через пыльное окно. Афро засосом втянула его язык, вырывая язык из
горла, он замычал от боли и ударил ее в грудь обеими руками. В
пространстве раздался хрустальный звук, оконное стекло разлетелось
медленными осколками, пространство за рамой окна вспыхнуло багрово-алым,
срывая с него запачканную красками тряпку. Он вынул изо рта осколок
стекла, волосы упали на его лицо черными кольцами, он закричал,
раскрывая окровавленный рот, и существо прыгнуло. Сияющая женщина,
визжа, закрутилась юлой на пьедестале из крови, алая капля скатилась из
разведенных крестом рук - покатилась лысая голова, облепленная черным
прахом, и алая капля стала пространством жара.

Все горело. Он сидел на ковре, раскинув ноги и обхватив голову руками,
плавились в огне перевернутые свечи.

Девушка стояла посреди огня, разведя в стороны растерянные руки, ее
ноги подрагивали, огонь подрагивал в ее распахнутых глазах, она
всхлипнула. Он вскочил на ноги, чтобы броситься к своим игрушкам, но его
тело бросилось к девушке, стоящей посреди огня, он смял ее в руках и,
оттолкнувшись ногой от перил балкона, спрыгнул вниз.

Его ноги хрустнули под двойной тяжестью, девушка ударилась задом о
землю и вскрикнула.

Он сидел, раскинув ноги, и улыбался в ожидании вспышки боли, но боль не
пришла. Он пошевелился - но боль не пришла. Он посмотрел на свои сапоги
и увидел, что оба каблука сломаны, он ухмыльнулся.

Девушка сидела рядом с ним на корточках и всхлипывала, глядя на
догорающий дом, отсветы пожара достигали холодного моря и отражались в
нем.

Глава 38.

Дом сгорел дотла и вместе с ним - все его начатые и часть законченных
работ, а также то, что он полагал своими ценностями.

Первую ночь после пожара он провел в мотеле, куда заявился вместе с
американкой, и голый по пояс, поскольку отдал ей свою майку, доходящую
ей до колен. Клерк потребовал денег за три дня вперед, скалясь на них
обоих. Алеша схватил его за горло, девушка выдернула из заднего кармана
Алешиных джинсов пачку долларов, на пол выпал пружинный нож, запачканный
кровью, глаза клерка полезли на лоб, девушка, сверкнув белыми ягодицами,
подняла нож и бросила его себе за пазуху, нож тут же выпал снизу, она
вцепилась ногтями в Алешино предплечье, швырнула через стойку четыре
сотенные бумажки, снова подняла нож и, зажав его в кулаке, прошипела в
лицо перепуганному клерку, - Давай ключ!

Эту ночь и большую часть следующего дня они провели вместе - в глубоком
сне без сновидений, рухнув рядом на застеленную кровать, она - без
штанов, он - голый по пояс и в сапогах. И остаток следующего дня, и всю
ночь - почти не расплетая тел. И следующие. И следующие. И следующие -
выходя только за провизией и за вином. Ее кровь была вкусной, она не
жалела ее, она ничему не удивлялась, ни о чем не спрашивала, ничего не
рассказывала сама и ей понравилась смешанная с вином кровь Алеши.

Надо было где-то жить, он мог бы купить три дома, подобных сгоревшему,
но он больше не хотел иметь дом на земле, ничто не связывало его с
землей. Он купил старый японский траулер, переделал его в яхту и стал
жить на ней, курсируя между островами, американка с ирландским именем
Меган - вместе с ним. Он бросил занятия живописью, они стали ему
неинтересны, он с удовольствием ловил рыбу пропитания ради и изредка
перевозил мелкие грузы - не уведомляя об этом властей. Он стал слегка
рыбаком, слегка контрабандистом, слегка плэйбоем, а в общем -
бездельником, извлекающим немало кайфа из своего безделья. Ему не
хотелось плыть за горизонт и не хотелось суетиться на земле, он был
вполне доволен, под солнцем и под луной, лежа на палубе своего дома и
покачиваясь на волнах вместе с Меган. Он приобрел привычку курить
марихуану, стал меньше пить, научился готовить рыбу и тренькать на
гитаре, отпустил длинные волосы и мало чем отличался от сотен таких же
бездельников, вслед за теплом и, избегая штормов, болтающихся по
Средиземному морю. Денег пока хватало, а что будет дальше, он не думал,
да он и вообще не думал. Иногда, заходя в порты, они с Меган забывали
одеваться и вспоминали только тогда, когда с проходящих судов,
раздавался восхищенный свист. Меган перестала быть беленькой сероглазкой
с розовыми щеками и пухлой попкой - она превратилась в бронзовую
красавицу с крепкими от постоянной качки бедрами, глазами цвета грозы и
алым ртом женщины-вамп. Она не заботилась о том, чтобы сбривать волосы с
тела и выглядела потрясающе сексуальной, с черными завитками,
украшающими ее подмышки и низ живота, ее прическа “под мальчика”,
превратилась в густую гриву, стоящую дыбом от ветра и соленых брызг, она
даже сама подросла, став выше на пару сантиметров.

Глядя на нее, Алеша вспоминал отца Аристарха и думал о том, что,
пожалуй, удавил бы самого наставника за эту американскую Мэри - и
хохотал, затягиваясь пахучей самокруткой.

Он наслаждался запахами моря и соленого ветра, запахом живой рыбы и
запахом Мега, похожим на запах живой рыбы и моря, он наслаждался сиянием
солнца и медленным вращением звездного неба над головой, барабаны рока
утихли в его сердце, он ничего, ничего, ничего, не думал о них.

Глава 39.

Алеша никому не давал свой номер, тем не менее, отец Аристарх разыскал
его по телефону. - Мама серьезно больна, - сказал он, - Настолько
больна, что не может позвонить сама - и дал отбой. Алеша взял курс на
Родос.

Он поставил яхту ввиду монастыря и приплыл на лодке прямо к ступеням,
спускавшимся к воде и поднимавшимся по обрывистому склону, прямо к
монастырским воротам.

Прежде, чем войти к маме, Алеша имел беседу с отцом Аристархом. Их
встреча была холодной. Отец Аристарх благословил его, но Алеша не
поцеловал ему руку и остался стоять, склонив голову и глядя в угол
кельи. - Что с ней? - спросил он. - Врач говорит, что прогрессирует
анемия, - сказал отец Аристарх, - Фактически, это так и есть. Но
конкретная причина неизвестна. Мы делаем ей переливания, но это не
помогает. - Есть ли другие средства? - спросил Алеша. - Есть, - кивнул
отец Аристарх, - Любовь. Все наши болезни происходят от упадка духа. Она
тяжело переживала то, что ты перестал с ней общаться. - Она сама этого
хотела, - Алеша с вызовом поднял голову. - Нет, - спокойно ответил отец
Аристарх, - Это ты хотел, чтобы она хотела этого. Тебе нужна была
причина, чтобы погрузиться в собственную жизнь и в свои пороки. - Ей
вполне хватало Калликандзаридиса, - огрызнулся Алеша. - Не тебе ее
осуждать! - повысил голос отец Аристарх, - Ты взрослый мужчина и не
имеешь права ревновать мать к другому мужчине. Причина в том, что,
научившись задирать все юбки, ты не можешь оторваться от юбки своей
мамы. - Где она? В больнице? - спросил Алеша, опуская голову. - Нет. Она
в отдельном помещении, рядом с моим.

Женщины не имели права находиться на территории монастыря. Но ни один

монастырский священник или монах, не мог отказать любому человеку, будь
то женщина, мужчина или ребенок, в духовной или телесной помощи.
Восточная Церковь полагала помощь ближнему превыше личного спасения
души, которое является целью монашества. Миряне не могли присутствовать
на некоторых таинствах, но они могли входить в храм, открытый для всех,
и могли получать помощь от монастырских врачей, среди которых имелись
весьма подготовленные специалисты. Для многих окрестных жителей, и не
только окрестных, это была единственная форма медицинской помощи, а сам
монастырь - единственным прибежищем в нужде, телесной хвори или болезни
духа. Монастырь был небеден, обладал огромной интеллектуальной базой, и
именно здесь получил образование один из президентов страны. Священники
пользовались непререкаемым авторитетом, они решали семейные проблемы и
проблемы собственности, очень часто их слово было выше слова суда или
местных властей. Греческая церковь была отделена от государства, но
государство не было отделено от нее, поскольку любой из госчиновников,
составлявших государственный аппарат, являлся православным христианином.
В силу этих причин и учитывая, что белые иерархи, которым формально
подчиняется черное духовенство, не лезли со своим уставом в монастырь,
монастырь почти никак ни от кого не зависел и даже пользовался
фактическим правом экстерриториальности.

Мама спала, когда Алеша вошел к ней, она выглядела исхудавшей и
бледной, она выглядела так, как выглядела Афро после визита к вампиру.
Алеша вопросительно посмотрел на отца Аристарха. - Не знаю, - покачал
головой отец Аристарх, - Мне не удалось зафиксировать никакого
вмешательства. Но она угасает.

Алеша посидел у постели матери около часу, но она так и не проснулась.

Вечером он сидел под звездами, курил марихуану и клял себя за то, что
ему не удается ощутить подлинное сочувствие к маме. На интеллектуальном
уровне он осознавал всю гибельность, происходящего с ней, но сердце его
оставалось холодным. После безуспешных попыток выжать из себя хоть каплю
эмоций, он швырнул окурок в воду, поймал за ногу проходящую мимо Меган и
повалил ее на теплые доски палубы. Пуповина, соединявшая его с мамой,
оборвалась, теперь она стала башней, пронзавшей тело Меган и соединявшей
его с холодными звездами.

Потом он долго плавал в тихо дышащем море, Афро плыла рядом с ним среди
звезд - и вдруг его начали душить слезы. Меган удивленно посмотрела на
него и усмехнулась, увидев, что Алеша хохочет, задирая мокрое лицо к
звездному небу.

Под утро позвонил отец Аристарх и сообщил, что мама умерла.

Глава 40.

- Как это могло произойти?! Как?! - рычал Алеша, - Вы же говорили мне,
что вампиры бессмертны! - Отец Аристарх молчал. - Чего стоит вся ваша
болтовня о величии, если вы не могли спасти одну-единственную жизнь! -
рычал Алеша, он не чувствовал горя, он чувствовал злость, его
переполняла холодная ярость, он готов был разорвать на куски этого
бледного упыря в черной рясе с изгрызенным морщинами лицом. Отец
Аристарх молчал.

Он молчал, когда тело мамы в каменном гробу опустили в глубокий склеп и
засыпали склеп землей. Калликандзаридис плакал, его жена стояла рядом в
черном платке, она перебирала четки, пальцы ее подрагивали.

- “Как это могло произойти?! Как?!“ - молча кричал Алеша, стискивая
кулаки, запачканные черной грязью, в которую опустили маму. Отец
Аристарх молчал. Он молчал, когда Алеша плюнул в сторону храма, и молча
смотрел в его удаляющуюся спину, и только когда спина исчезла за
воротами, растворившись в сиянии моря, за пределами освященной земли, он
прошептал, едва разлепляя губы, - От тебя нет спасения.

Алеша и его гетера устроили эпическую тризну в храме неба и моря, они

пели орфические гимны, выливая в море хиосское вино из золотой чаши и
заливали священным вином жертвенное мясо дельфина, они любили друг друга
в воде, подобно дельфинам, и дельфины наблюдали их жертвенные игры, чуя,
подобно людям, что все повиснут на остроге судьбы.

Они веселились трое суток, ни разу не преклонив головы, торя путь душе,
отошедшей в страну мертвых, они плясали, осыпая друг друга цветами, и
радовались смерти, а на рассвете четвертого дня, Алеша бросил в море
золотую чашу и встал к штурвалу.

Еще через три дня он загрузил судно полным запасом горючего, воды,
провианта, потратив на это последние деньги, и взял курс к африканскому
побережью.

Цель рейса, заявленная им своей команде, выглядела вполне прагматично -
взять на борт черный марокканский киф, то есть, ферментированную
коноплю, контрабандой привезти в Чивита-Веккию и там продать. Была,
однако, и другая цель, незаявленная - Алеше насточертела игрушечная
Греция, ему хотелось на простор, он и не знал толком, что такое Африка,
ему просто хотелось, чтобы ветхие ясли европейской цивилизации, с их
монастырями, респектабельными развалинами и хрестоматийными островками
утонули в море за его спиной, а его матрос, который нюхом чуял эти
настроения, был вовсе не против и только усмехался Алешиным бредням о
наркобизнесе.

Черт знает где потому, что электронное устройство для определения
координат сдохло, а ориентироваться с помощью секстанта и астролябии
Алеша не умел и не имел их - их застал шторм. Они шли с поднятыми
мачтами, оборудованными складными, металлическими элеронами, вместо
парусов - эти игрушечные мачты из алюминия мгновенно вырвало. Все, что
мог делать Алеша - это держать яхту на двигателе против ветра, но ветер
постоянно менялся, винты месили воздух и завывали, Меган хохотала,
прикладываясь к бутылке, капитан танцевал на пляшущей палубе, цепляясь
за штурвал, и вслух проклинал морских богов, не удовлетворившихся
взяткой.

Море было по колено налитой водкой Меган, а в капитане, налитом злобой,
не оставалось места для страха, но вода заливала трюм через рваные дыры
от мачт - игра явно подходила к концу.

Но играющий игроками не закончил свою игру - ветер стих, умерив рычание
моря, не успевшего переполнить чашу терпения судна, и мерно заныли
проглоченные морем винты.

Хронометр встал, замученный штормом, в мутном воздухе бредово бродил
туман, звезды, луна или солнце исчезли или не появились, с сизой
небесной тверди, свисали пряди холодных испарений.

Без ветрил, руля в пространство без времени они двигались через плоские
холмы мерно дышавшего моря, утопая в его дыхании, погружаясь в свое
отсутствие.

Но капитан не хотел утопать, и команда взбунтовалась против тишины, в
них было слишком много ярости, слишком много похоти, слишком много любви
и слишком много ненависти, чтобы отсутствовать. Они включили сирену, они
откачали воду из трюма, они стреляли ракетами в небесную твердь, освещая
ее алыми вспышками, а потом принялись плясать на носу судна, они плыли к
зеленым холмам Африки, и им не хотелось воткнуться в какую-нибудь дрянь.
Постепенно и мурашки сползли с обнаженного тела Меган к ее побелевшим от
соленой воды пяткам, бредовый туман разошелся в стороны, пропускал их к
земле, обетованной ими самим себе, посветлело, но ни солнца, ни звезд
по-прежнему не было видно.

- Уж не поднялась ли вся Европа в небо, за нашей спиной? - говорил
Алеша, озабоченно пережевывая черную икру. - Ну и черт с ней! -
беззаботно хохотала Меган, поигрывая на столе раздвинутыми ногами, - Мы
найдем Африку и поселимся в ней! -

Время ушло насовсем, они плыли и плыли и плыли, покачивая пространство
габаритными огнями и ориентируясь только по компасу, не встречал ни
кораблей, ни птиц, ни света небесного, радио задушено хрипело, половина
провизии была съедена соленым морем, вода подходила к концу, они пили
шампанское.

- Может быть, Африка уже утонула, - сказал Алеша, - И теперь нам
навстречу плывут жирафы, крокодилы и слоны? - Я вижу землю, - сказала
Меган.

Судно село на мель в трехстах футах от берега, сползающего в море
полями песка и полями песка уползающего в желтоватую дымку, следов
носорогов видно не было.

- Это Африка, - уверенно сказал Алеша, - Нигде, кроме Африки не может
быть так много желтого цвета. Но где африканское солнце? Уж не
закатилось ли оно навсегда за горизонт? - А где горизонт? -
расхохоталась Меган, - Солнце закатилось под небесную твердь.

Они нагрузилась шоколадом, марихуаной, перелили шампанское в
пластиковые

фляги, и пошли к пропавшему горизонту - две черные фигурки под
обморочным бельмом пропавшего солнца.

Идти становилось все тяжелее, время мерялось мириадами песчинок,
утекавших сквозь пальцы босых ног, наполняя их тяжестью прошедшего
времени, где-то между ребер песка застрял сморщенный Алешин рюкзак, не
содержащий ничего, кроме пустых надежд. Теперь гетера вела под руку
капитана, потерявшего ориентиры, и питала его кровью своих устремлений,
и несла свой мешок, полный веселящих игрушек.

Алеша шел и шел, кроша клыки, становящийся сухим песком в его рту,
выбрасывая из-под себя прямые ноги, которых не чувствовал, приводимый в
чувство болью от ногтей, вцепившихся в его предплечье, с неба свисали
пряди желтоватых испарений и плавали в его глазах, как мертвые
водоросли. Так они вышли на вершины плоских, глинистых холмов и увидели
внизу прямую дорогу, пронзенную белым пунктиром разделительной полосы.

Они шли по дороге, разделяющей миражи, исчезающей за их спинами в
желтом тумане, они шли к несуществующему горизонту в поисках утраченного
Эдема по дороге, пронзающей туман столбом черного света, он вел себя под
руку руками Гетеры, подаренной ему собственной кровью, в желтом тумане
повисали хрустальные звуки и утопали в нем.

PAGE - 96 -

PAGE - 1 -