Город Zero

С Е Р Г Е Й М О Г И Л Е В Ц Е В




Г О Р О Д Z E R O

стихи




ТАНКИ ИДУТ НА ЗАПАД

Танки идут на запад,
Время движется вспять,
Если не хочешь плакать,
Можешь просто молчать.

Дети большой империи,
Мы ускоряем шаг,
Призрачные материи
Зуммером в наших ушах.

В наших зубах завязла
Мудрость былых веков,
Мы отвечаем фразами
Нанятых дураков.

Прочь от родного крова,
Прочь от родных дверей,
Будем стальным покровом,
Выстрелом егерей.

Тот, кто шагает слева,
Видно, давно упал,
Наше правое дело
Вспыхнуло, как запал.

Птицы кричат надрывно,
Падальщики вдали,
Мы разрываем нарывы,
Вылезшие из земли.

Наши вожди смеются,
Ветер доносит плач,
Кое-кому отольются
Слезы больших удач.

Наши подруги дышат
В нашу слабую грудь,
Может быть, и услышит
Шепот их кто-нибудь.

Танки достигли цели,
Время пришло стрелять,
Жаль, что мы не сумели
Досыта погулять.

Танки давно сгорели,
В танках сгорели мы,
Радужные акварели
Пишут дети страны.

На акварелях танки,
Кремль и Мудрый Вождь,
Мама, и пиво в склянке,
И бесконечный дождь.

Только не надо плакать,
Лучше всего молчать,
Танки идут на запад,
Время движется вспять.

22.11.2010г.




ГОРИ, ГОРИ, МОЯ СТРАНА

Гори, гори, моя страна,
Страна печали и страданий,
На фоне потемневших зданий
Горят седые письмена.

Гори, гори, мой русский лес,
Мои березы и осины,
Тот остров тайный и лосиный
Под вечным куполом небес.

Гори, гори, моя любовь,
Мои просторы вековые,
Деревни, станы полевые,
И зря пролившаяся кровь.

Гори, гори, мой ветхий кров,
Кров матери, отца и деда,
Как стон утерянной победы
Звучит набат колоколов.

Гори, гори, надменный Кремль,
Сгорай, как все, в пожаре века,
Где не осталось человека,
Там не осталось и проблем.

Гори, гори, мой вечный зов,
Зов тайных троп и чудных знаков,
Икон святых и тучных злаков,
И Богом даденных азов.

Гори, гори, как старый пень,
Все, что уже давно сгорело,
Пускай останется лишь вера,
Да горсть семян на черный день.

11.08.2010г.




МИЛЛИОН АЛЫХ РОЗ

Как-то в детстве, уже в последних классах, мы с моим приятелем решили летом обворовать плантацию роз, находящуюся в одном из пионерских лагерей. Лагерей этих в нашем городе была тьма-тьмущая, город лежал у моря в уютной крымской долине, и на каждом углу здесь цвели розы самых разнообразных оттенков: красные, алые, белые, желтые, и вообще Бог знает какие, на любой вкус и на любой выбор. Можно даже сказать, что клумб с розами в городе было больше, чем приезжих курортников, и розы эти были практически никому не нужны, их можно было даром, если и не посреди бела дня, то, улучив нужный момент, срезать себе любое количество: хоть одну, хоть десять, хоть миллион. Однако нам с приятелем зачем-то понадобилось обворовывать именно плантацию роз в пионерском лагере, который ночью, естественно, охранялся, и где воровать что-либо было небезопасно. Чего тут присутствовало больше: юношеской бравады, желания рисковать, или даже безумия, - неизвестно; видимо, и того, и другого, и третьего было достаточно в этом безумном и абсолютно бессмысленном предприятии. Бессмысленным оно было в силу того, что нам эти розы было некому подарить, потому что в те времена мы только лишь начали шататься по танцплощадкам, но своих девушек еще завести не успели. С гораздо большей пользой можно было бы купить бутылку портвейна, и выпить ее ночью у моря, сидя на мокром, забытом кем-то лежаке, а потом пойти по городу, ища себе приключений, которых, конечно же, на каждом шагу здесь было достаточно. Но мы, повторяю, движимые странным и сладостным чувством, постоянно замирая при каждом шорохе и обливаясь от страха холодным потом, проникли на территорию пионерского лагеря, и начали, раня себе об острые шипы пальцы и руки, срезать заранее припасенными ножами одну за одной алые розы, которых здесь было, очевидно, не меньше миллиона. Огромная плантация алых роз, освещенная с боков мертвенным светом больших фонарей, казалась неким полем жестокой битвы, залитым кровью поверженных и бездыханных бойцов. И к этой чужой ирреальной крови примешивалась наша собственная кровь, текущая из наших насмерть исколотых пальцев и рук. Мы срезали алые прекрасные розы, все в каплях нашей безумной юношеской крови, и складывали их в огромные алые кучи, казавшиеся багровыми кострами, горевшими в темноте звездной июльской ночи. Мы срезали эти розы в течение нескольких часов, опустошив почти всю плантацию; этих срезанных роз было, без сомнения, не меньше миллиона! Этот миллион алых и страшных роз лежал у наших ног, и в бледном свете наступающего крымского рассвета походил на огромную кучу давно поверженных тел, - отвратительных, страшных, и давно уже мертвых. И нам вдруг стало страшно. Мы вдруг поняли, что розы эти нам совершенно не нужны, что в своем безумии мы совершили абсолютно бессмысленную работу, поскольку нет того идеала, той женщины или девушки, к ногам которой мы могли бы бросить этот миллион алых кровоточащих роз. И тогда мы стали медленно отступать назад, с этой арены безумной сечи, с этого ристалища наших собственных фантазий и грез, и постепенно очутились у моря, где долго потом отмывали с себя кровь и алые розовые лепестки, проникшие, кажется, сквозь кожу, и навеки впитавшиеся в нашу плоть и нашу тогда еще наивную душу. С тех пор я не люблю розы. Более того – я их ненавижу. Каждый раз, как я беру в руки розу, я вижу перед собой огромную кучу алых кровоточащих тел, нелепо застывших в неотвратимо надвигающемся на землю июльском крымском рассвете. А безумие той странной крымской ночи, и миллион алых безмолвных роз, неподвижно лежащих у моих ног, не забуду уже никогда.

19.02.2010г.




ДОМИК АНТИХРИСТА

Посетил вчера домик антихриста, который в начале 22-го года прожил здесь сорок дней, написав, по словам замшелого экскурсовода (худая в возрасте женщина из прошлой эпохи) 300(!) работ. Я, очевидно, был единственным посетителем здесь за несколько месяцев. Церкви же вокруг, во всяком случае во время праздников, переполнены! Вот удар по самолюбию господина Ульянова, дух которого, очевидно, еще летает где-то в этих местах! Впрочем, вокруг сплошные космические заводы, от тихой деревеньки Костино в окружении леса не осталось и следа, и дело Ленина, таким образом, живет и побеждает; а музей... да Бог с ним, с музеем! жизнь-то вокруг все равно во имя антихриста, так что пусть пока музей и пустует, потом будут ходить все равно! Страшно дело антихриста!
Экскурсовод говорит шаблонными фразами (Ленина, якобы, хотели убить, и поэтому его спрятали здесь; кто хотел убить? Коба хотел убить?), и не знает год открытия музея; все вещи тут собраны какая где, Ленину первоначально ничего не принадлежало; имение некоего Крафта, а сам музей в домике управляющего. Три комнаты вождя: столовая, кабинет, и спальня; а также кухня, увешанная лопатами, лошадиной сбруей, весами по типу аптечных, уставленная казанами, ухватами, бутылями, клещами для ковки лошадей (а может – для пыток?), и т.д. Домик охраны виден из окошка над столом, письменным, массивным, с резными ножками, - чекисты видели все: и работу, и сон гения; кровать узкая, на одного человека; впрочем, жена, по словам дамы-экс., лишь наезжала вместе с сестрой. Ощущение убожества, вранья, и легкого омерзения. Почерк у Ленина крупный и малопонятный; слово Бог пишет с маленькой буквы; заплатил за вход три рубля.

16.04.99г.




ДОРОГА К ХРАМУ

Моя Дорога к Храму пролегла через Болшево к его окраине, где 11-го апреля участвовал я в местной церкви в праздничном пасхальном богослужении, и, выходя вместе со всеми после 12-ти часов ночи на улицу для крестного хода, не знал заранее, увижу ли я там старую землю, или увижу одни туманы и пустоту, оставшиеся от прежней земли; думаю, что подобные чувства испытывали многие христиане в часы последней Пасхи второго тысячелетия от Р.Х., кончающегося в этом году. После крестного хода вокруг церкви, построенной, очевидно, в начале века, я выстоял внутри еще около часа, пока не понял, что сейчас или упаду с непривычки в обморок (привычка моя к службе невелика), или выйду на улицу; так я и сделал, осмотрев снаружи несколько памятников, самый старый из которых датирован 1919-м годом.
О том же, как трудно я шел Дорогою к Храму, знает только Господь, и больше никто.

16.04.99г.




ЧУЖАЯ РИФМА – 2

Помню, написав стихотворение «Пророк», - написав его без оглядки на кого бы то ни было, движимый тайными внутренними побуждениями и тайными токами энергии, поднимавшимися из глубины моей души, я не удержался, и вставил туда одно-единственное слово, позаимствованное из Пушкина: слово «монгол». Вышло это, очевидно, случайно, вышло подсознательно, из какого-то детского кокетства, из какой-то детской бравады – я невольно перефразировал Пушкинское: «и ныне дикий монгол, и друг степей калмык…» Но нет ничего случайного в мире, тем более в поэзии. Пушкинский накал стихов настолько высок, что подчас подобрать иную рифму к Пушкинскому слову, кроме той, что подобрал он, попросту невозможно. К слову «монгол» у Пушкина подходит одно-единственное: «глагол», и то же самое пришлось сделать мне, потому что иного варианта попросту не существует в природе. Но на то он и Пушкин, чтобы выбирать один-единственный, абсолютно верный, существующий в природе языка вариант! И я, заимствовав у него слово монгол», был вынужден рифмовать его со все тем же «глаголом», получив в итоге следующее:

А мой божественный глагол
Разбудит все, что спит и дышит,
И воспоет меня монгол,
И русский дух меня услышит.

Я написал так, чувствуя здесь что-то не то, ибо пришлось притянуть уж за одно за уши и «русского духа», и в итоге получилось двойное заимствование, получился куплет, который резко отличался от всех остальных своей фальшью, своей притянутостью за все те же Пушкинские (или мои?) уши. Куплет, который принес мне много бед, и, разумеется, дошел до ушей самого Пушкина (о чем мне было несколько знаков). Я долго пытался не замечать фальши этого куплета, долго отказывался признаться самому себе, что чужая рифма попросту испортила стихотворение, что, срифмовав глагол с монголом, я залез на другую, священную и запретную территорию, территорию античного храма, охраняемого безжалостными эриниями, богинями мщения, больно и беспощадно жалящими меня за такое бесцеремонное вторжение. За вторжение в Храм Пушкина. И я ходил не менее двух лет, весь изъязвленный и изжаленный, пока, наконец, не сдался, и не признал, что чужая рифма, тем более рифма из Пушкина – это чужая рифма, предназначенная для одного-единственного человека, данная только ему, и больше уже никому, трогать которую нельзя под страхом неминуемой смерти. Ибо рифмы не даются поэтам просто так, они приходят из туманной и баснословной дали и глубины античности, охраняемые безжалостными богами мщения и огнедышащими драконами, и очень часто похитить чужую рифму означает обречь себя на неминуемую погибель. Я был на волосок от такой погибели, и, подойдя к краю роковой черты, к краю роковой бездны, был вынужден, чтобы не упасть в нее, переписать свои сакраментальные строки:

А мой таинственный напев
Разбудит все, что спит и дышит,
И поступь осторожных дев,
И ангела на мокрой крыше.

И все, и исчезла бездна! И я понял, что выжил, избежав страшной опасности. Что, отдав другому поэту его рифму, я тут же получил взамен рифму свою, данную именно мне, и никому другому. И тому, кто попытается украсть у меня моего ангела на моей мокрой крыше, придется так же трудно, как мне. И, если он будет упорствовать, он подойдет к краю бездонной пропасти с огнедышащими драконами и безжалостными эриниями, и упадет в нее, обрекая себя на бесконечные муки ада. Ибо сладостна и благостна именно своя, посланная именно тебе рифма, и горька, отравлена и бесконечно опасна рифма чужая.
А Пушкин, между прочим, у которого я позаимствовал рифму, вовсе не желал мне зла, о чем ненавязчиво и доброжелательно дал мне понять.

4.03.2007г.




ЧУЖАЯ РИФМА - 1

Мне понравилась строчка из чужого стихотворения, даже не строчка, а отрывок из нее: «в безумном октябре». Этот «безумный октябрь» долго не давал мне покоя, отчасти потому, что я сам родился в октябре, и действительно считал этот месяц безумным, а еще и потому, что эти безумства я связываю с конкретным городом, в котором родился, - с Алуштой. И город, и месяц, и моя жизнь здесь безумны до невозможности, и потому я страстно желал, заполучив этот стихотворный отрывок всего из двух слов (кстати, имеющий отношение к Ялте, и написанный ялтинским поэтом), - я страстно желал сделать его своим, и написать стихотворение, в котором бы он присутствовал. И я написал неплохой первый куплет из этого стихотворения:

Проклятый город на заре,
В безумном октябре,
Я, как распятый Назорей,
Торчу в твоей ноздре.

Город этот действительно по многим причинам стал для меня проклятым, я много раз бежал из него, и хочу бежать сейчас, и этот первый куплет чрезвычайно вдохновил меня, обещая скорое продолжение, но… Но скорого продолжения не было, и я бился с этим простым и естественным, как мне казалось, продолжением, чрезвычайно измучась и изведя километры бумаги. Но все было тщетно – стихотворение мне не давалось. Когда я особо усердствовал, и требовал от Муз некоего конечного результата, выходило в прямом смысле черти-что: распятый Назорей оборачивался неким черепом, причем роль черепа играл сам город, то есть Алушта, а в его мертвой страшной ноздре торчал я сам. Может быть, так и было в некоем метафизическом смысле, ибо жизнь моя во все времена в этом городе была очень тягостной, но в таком виде заканчивать стихотворение было нельзя. Я пробовал и так, и эдак, я мучился со стихом этим долгое время, чуть не сошел с ума, пытаясь его закончить. Но закончить его было нельзя: что-то мешало этому. Кто-то очень настойчиво мешал мне, громоздя одну чертовщину на другой в таких странных и страшных пропорциях, словно хотел отучить меня пользоваться чужой рифмой. И постепенно смысл этого, - использование чужой рифмы, - стал доходить до моего измученного поэтического сознания. Мне дали понять, что чужую рифму использовать нельзя, что она послана не тебе, а другому, что она фактически рождена из ничего, из призрачного поэтического небытия для другого человека, для другого поэта, и принадлежит только ему. Рифмы, как прекрасные, блестящие в призрачном свете солнца вечной Поэзии, выкапываются из песка Времени душами спящих поэтов, и приходят к ним легко и играючи во время бодрствования. Любая конкретная рифма принадлежит данному конкретному поэту, и не может быть использована никем, кроме него. Поэт и рифма навечно связаны друг с другом в Вечности, в Поэзии, еще до рождения рифмовальщика. У каждого поэта своя судьба и своя собственная рифма. Нельзя повторить чужую судьбу и нельзя присвоить чужую рифму, ибо этому препятствуют боги и Музы. И я наконец-то понял это, и прекратил свои попытки написать стихотворение, используя чужую рифму. Ибо если бы я продолжил их, я бы или сошел с ума, или погиб. Что, собственно говоря, одно и то же. А от всех этих усилий остался первый куплет незаконченного стихотворения:

Проклятый город на заре
В безумном октябре,
Я, как распятый Назорей,
Торчу в твоей ноздре.

Вот такая случилась история.

5.06.2006г.





МИЛЫЙ ЗОЩЕНКО

Милый, наивный Зощенко, докопавшийся-таки до причин своей украденной молодости, и сумевший ее возвратить! То ли безумно-наивный, то ли наивно-безумный, то ли действительно несведующий, или безбожно притворяющийся человек. Если бы все было так просто, как у него! Если бы действительно молодость можно было возвратить и вернуть! Но, к сожалению, часто, гораздо чаще, чем об этом принято вслух говорить, за потерянной молодостью стоят вещи настолько страшные, что о них в лучшем случае можно сказать в «Исповедях» Блаженного Августина, или Руссо, не договаривая, безусловно, очень и очень многого; или, как у Достоевского, чьего отца, если верить Гиппиус, растерзали у него на глазах взбунтовавшиеся крестьяне, не говорить вообще ничего, а только лишь выкрикивать боль и слезы в виде «Идиота» и «Записок из Мертвого дома». Потому что не всякую молодость можно вернуть назад, потому что не всякая молодость возвращается.
Милый, наивный Зощенко!

22.12.2000г.




ЛИПОВАЯ АЛЛЕЯ

Однажды, холодной и снежной зимой, я стоял в аллее высоких столетних лип, ведущей к старинной барской усадьбе. Дорожка посреди деревьев была расчищена, по бокам же от них возвышались большие сугробы снега, который ровной белой попоной упал на землю, и терялся в ночной темноте. Светили холодные и яркие звезды, но ярче и ближе их был свет в барской усадьбе, горевший в окне на втором этаже. Здесь жил учитель небольшой местной школы, который одновременно работал в усадьбе сторожем. Я шел к нему с какой-то инспекцией, посланный сюда районным отделом народного образования. В село, где находились усадьба и школа, пришлось добираться весь день, я очень устал и промерз, и сейчас, шагая внутри аллеи столетних лип, не очень соображал, в каком же времени я нахожусь. Все смешалось у меня в голове, и невообразимая красота этой зимней холодной ночи, с сиянием бесчисленных вечных звезд, словно бы закинула меня в прошлое на сто лет назад. Я уже не был инспектором народного образования, а был просто помещиком, владельцем этой старинной усадьбы, этой аллеи столетних лип, этого снежного поля до горизонта, и этого окна на втором этаже, у которого, склоняясь над неровно горящей свечой, ждала меня прекрасная женщина... Ах, как же был я молод в те баснословные времена, как же давал волю своему воображению, да, признаться, и не ему одному!

17.12.2000г.




СВЕТ В ОКОШКЕ

Когда-то, в эпоху безверия и застоя, проходя по кривому переулку в Загорске (я жил здесь уже несколько месяцев, работая воспитателем в заводском общежитии), увидел я свет в темном окошке. Время было позднее, фонарей в переулке не было, да и сам он весь был каким-то кривым, покрытым кочками, заросшим деревьями и травой, и только этот неяркий свет, вроде тусклой лампочки или свечи, служил мне путевым маяком в темноте. Я прошел мимо какого-то низкого здания, вроде сарая или землянки, и почему-то лишь искоса взглянул в это окошко, торопясь поскорее добраться домой. В низкой и тесной комнате, почти что на уровне земли, рядом с моими ногами, стоял грубый стол, накрытый какой-то скатертью, а на нем в свете свечи лежала толстая раскрытая книга. Это была Библия. Рядом с ней лежали на столе две руки, то ли женщины, то ли мужчины, быть может даже одетого в рясу монаха, - я это точно уже не помню. Да это было для меня и неважно, ибо главное – путеводный свет, освещающий дорогу мою, лился оттуда, из низкого свода, посылая мне знак в виде книги, неподвижно лежащей на грубом столе. Что-то кольнуло меня в то мгновение, я сразу же понял, что этот знак посылается единственно мне, идущему наугад, и спотыкающемуся на каждом шагу. Ибо и жизнь моя была тогда кривая и лишенная всякого смысла. Мне посылали опору и смысл в этой моей кривой и безалаберной жизни, и я это сразу же понял. А потом, выйдя на большую дорогу, прочно забыл. Я был тогда неверующим, хоть и не воинствующим атеистом, ищущим не там, где надо, и бредущим по тем дорогам, где не надо ходить. И вот теперь этот свет в полутемном оконце все чаще и чаще вспоминается мне, и на душе у меня теплеет, а на глаза наворачиваются слезы радости.

17.12.2000г.




За упокой поставишь свечку,
Смахнешь украдкою слезу,
И вновь покатится колечко
На голубом твоем глазу.


По осени не стыдно плакать,
Устав от фраз, устав от слов,
Меся заезженную слякоть
Под перезвон колоколов.


В опавших листьях нет надежды,
Над куполами ветра вой,
Святые в траурных одеждах
Прольют печаль на аналой.


Вопросов нет, и быть не может,
Юродивый, как перст, торчит,
И лишь несбывшееся гложет,
И лишь прошедшее горчит.


И только осень, только осень
Шуршит заезженной листвой,
И, как обычно, нет вопросов,
И свечечка за упокой.


21.12.2009г.




Нет никакого исхода,
Нет никаких новостей,
То ли поет непогода,
То ли грустит коростель.


То ли метель-завируха,
То ли чужая вина,
То ли дурная старуха,
То ли родная жена.


То ли уйти, не прощаясь,
То ли войти, не спросясь,
То ли от водки шатаясь,
То ли от счастья смеясь.


То ли залетной тачанкой
Вновь пролететь по степи,
То ли закончить все пьянкой,
То ли в дозор заступить.


То ли начнется потеха,
То ли прольется слеза,
То ли в кармане прореха,
То ли блестит бирюза.


То ли на дальней заимке
Нет ни чернил, ни людей,
То ли на тихой тропинке
Вас поджидал лиходей.


То ли на ближнем погосте
Всем не уйти от судьбы,
То ли опять не по росту
Нам заказали гробы.


То ли красиво
стреляться,
То ли загадочно петь,
То ли с повинной
являться,
То ли на праздник успеть.


То ли прослыть недотрогой,
То ли гулять до зари,
То ли закончить дорогой,
То ли остаться в Твери.


То ли в Торжке, иль
в Одессе
Нам прописаться,
как встарь,
И подгулявшим повесой
Снова идти на фонарь.


И обнимая другую,
Ту, что не любит всеръез, -
А не тебя, дорогую, -
Вновь целоваться взасос.


16.09.2009г.




1
Ах, люди, люди,
ах, звери, звери,
Где ваши морды,
где ваши хари?
Я вам не верю,
я вам не верю, -
На издыханье, на издыханье!

2
Путем рассвета,
путем заката,
Путем нелепым,
путем свободы, -
На перекатах, на перекатах
Разверзлись хляби
и пали воды.

3
Убит на взлете,
убит на взлете, -
Как это страшно,
как это правда!
В своей работе,
в своей работе
Он не оправдан,
он не оправдан!

4
Уносит песня, уносит речка
Былую славу,
былую силу, -
Катись, колечко,
катись, колечко,
Я не осилю, я не осилю!

5
Приятней славы,
приятней чести,
Быть просто нищим,
быть просто вором, -
Без всякой мысли,
без всякой лести,
Ударь затвором,
ударь затвором!

6
Пусть это небо, пусть эти тучи
Падут на землю,
падут на крышу, -
Звезды падучей,
звезды горючей
Я не увижу, я не услышу!

7
Не пойте песни,
не верьте в счастье,
Не стройте храмы,
не стройте планы, -
Грозой нездешней
придут несчастья,
И будут падать
аэропланы.

8
Прощайте, други, прощайте, други,
Уже светает,
уже светает,
Не лейте слезы,
мои подруги, -
Дорогой дальней
я улетаю.

9
Сверкнет зарница,
сверкнет надежда,
Он не вернется,
он не пребудет.
Все возвратится,
все станет прежним, -
Другие горы,
другие люди!

9.07.2003г.






ТЕНЬ ГЕНИЯ

Когда-то давно, скитаясь по необъятной России, набрел я на дачу писателя, оказавшегося другом юности Василия Шукшина. Вместе они начинали писать, вместе на мотоциклах ездили по Алтаю к знакомым подругам, пробираясь иногда по таким непроходимым местам, что долго потом удивлялись, как вообще остались в живых. Вместе пили, не разбавляя, стоградусный спирт, были соперниками в любви и литературе, вместе затем перебрались в Москву и поступили во ВГИК. Здесь их каръера начала развиваться постепенно по-разному: Шукшин быстро пробился наверх, стал знаменитым писателем и артистом, а мой знакомый писатель надолго остался в запасе, писал неплохие повести и рассказы, много печатался, но так и остался вторым, немного не дотянув до вершины Олимпа. То ли дыхания ему не хватило, то ли из двух может наверх пробиться только один, то ли другие факторы здесь сыграли свою роль , но он, оставаясь недурным, в общем, писателем, все больше и больше ощущал себя чем-то иным. Ощущал себя другом Гения, к яркой личности которого некогда ему удалось прикоснуться. Он был человеком довольно разносторонним, собирал иконы, печные изразцы, изделия старого деревенского быта, и быстро приобщил к такому собиранию и меня. Дом его, построенный собственными руками, был доверху набит предметами, спасенными им из разрушенных и покинутых деревень, которых вокруг было хоть пруд пруди. Однажды, в порыве великодушия, он полез на чердак, и вытащил оттуда чемодан Шукшина, который Гений когда-то забыл у него. Чемоданчик был простой, почти что фанерный, и в нем, помимо личных вещей, хранилась вещь неслыханной ценности: незаконченная рукопись рассказа, называвшегося «Шатун». Было видно, что и сам чемоданчик, и вещи, и незаконченный рассказ его умиляют, и он полностью отдает себе отчет в той роли, которую играет по смерти Гения. И все же какая-то часть его естества продолжала бороться! Он был младше Шукшина на несколько лет, и, очевидно, роль вечно второго, роль попутчика его все же тяготила, хоть он и старался не показывать это другим. Ему, очевидно, страстно хотелось самостоятельности, хотелось быть просто русским писателем, хлебосольным хозяином, построившим от фундамента до кровли собственными руками дом, и украсившего его изнутри мебелью и вещами также собственного изготовления. Ему хотелось оригинальности абсолютной, хотелось самостоятельности и независимости, но роль, вольно или невольно навязанная жизнью, мешала ему это сделать. Роль придавила его. Он был в большей степени другом Гения, чем писателем, и год от года все больше и больше вживался в эту сладкую и страшную роль. Гений придавил его, и мешал нормально жить и дышать, однако освободиться от Гения он был не в силах. Гений, как статуя Командора всегда незримо находился где-то рядом, пристально взирая на него из бессмертия. Он еще хорохорился, пытался где-то издать свой роман, встречался со школьниками, и рассказывал им о молодости Шукшина, а вечером, сидя со мной за столом, пил водку, и угрюмо молчал, смотря куда-то в пространство. Говорить нам было почти что не о чем. Мне он уже все, что мог, успел рассказать, и ему требовался новый слушатель, новый наивный и неопытный мальчик, который бы, затаив дыхание, слушал рассказы о приключениях Гения, поведанные его лучшим другом. В тот вечер я был с ним в последний раз. Я уезжал из маленького городка, в котором прожил около года, и пришел попрощаться, сказав хозяину спасибо за все, что он для меня сделал. Он действительно сделал для меня много, воскресил лики давно ушедших людей, приобщил к тайнам , до этого скрытых для меня за семью печатями. Наше прощание затянулось за полночь, я не захотел оставаться у него на ночлег, и ушел в душную июльскую ночь, предварительно крепко пожав руку писателя, который некогда был другом Гения. Оглянувшись из темноты, я увидел высокую, немного сутулую, чем-то словно придавленную фигуру, застывшую на фоне открытой калитки. Подняв голову вверх, я неожиданно понял, чем же она была придавлена. Это была огромная тень, отбрасываемая откуда-то из-за облаков, из неземного пространства, в которое, очевидно, уходят все небожители, устав от земной суетной жизни. Тень была похожа на крыло. Гений, попав на небо, превратился, очевидно, в небесного ангела, и тень его, падая сверху на землю, словно бы вдавила в нее фигурку, неподвижно застывшую на фоне калитки. Тень Гения была монументальна и беспощадна. Я понял, что моему знакомому не выбраться из нее уже никогда.

16.04.2002г.




КАДР В КАДРЕ

Давным-давно, в маленьком южном городе, мы вышли с женой из кинотеатра после ночного сеанса. Фильм был об Италии, о времени правления диктатора Муссолини, и герои фильма, живущие в маленьком южном городе, - рабочие, учителя, врачи, парикмахеры, крестьяне, чиновники, - поразительно напоминали людей, окружающих меня и жену в этом маленьком советском городе, затерянном на самом юге тоталитарной империи. Не было никакой разницы между жизнью людей в далекой провинциальной Италии, отдаленной от нас более чем сорока годами времени, войной, победой, и массой последующих событий, а также тысячами километров, - не было никакой разницы между жизнью з д е с ь и т а м. И там, и здесь была диктатура, и было странно и дико, даже кошмарно видеть сцены из жизни диктаторского режима с их несправедливостью, насилием, кровью и ужасом, так похожие на сцены твоей собственной жизни. Зрители в кинотеатре словно бы смотрелись в странное зеркало, видя на экране самих себя, видя свои кривые, мощеные булыжником улочки, свои кипарисы, свою набережную, и свое лежащее рядом, тихое, теплое и сонное море, и сознавая, быть может не совсем отчетливо, что т а м все уже давно изменилось, а з д е с ь до сих пор ничего не меняется. Что здесь, в тоталитарной советской империи, продолжаются насилие и террор, что здесь по-прежнему ломаются судьбы, и люди делятся на тех, кто, бездумно глядя на экран, стараются ничего не понимать и не прозревать, и на тех, кто все понимает, и готов от невыносимого ужаса или покончить с собой, или бежать без оглядки куда глаза глядят, сжав руками пульсирующие кровью виски.
Впрочем, толпа, расходившаяся по городу после ночного сеанса, была внешне спокойна, никто не сжимал руками виски, никто никуда не бежал, совсем рядом лежало спокойное летнее море, вонзались в ночную синь стрелы стоящих шеренгами кипарисов, что-то весело щебетала жена, рассказывая о событиях, совсем не относящихся к фильму, и это в конце концов успокоило меня. Мы медленно шли по притихшему городу, внимая звукам и шорохам притихшей южной природы, и только лишь одно ощущение долго еще не покидало меня, - странное ощущение того, что в фильме я видел себя самого, что это словно бы был кадр в кадре, действительность, наслоенная на действительность, некое фантастическое смещение времени, которого в принципе просто не может быть. Впрочем, внешне, повторяю, все для меня успокоилось довольно быстро, мы дошли наконец-то с женой до дома, поблагодарили соседей, которые смотрели за спящим ребенком, достали из холодильника бутылку вина, и неспеша выпили ее, сидя на выходящей в сад лоджии и внимая шорохам летней ночи. Жена давно уже не говорила о фильме, а, смеясь, рассказывала что-то смешное о жизни школы, в которой работала учительницей, а я, вполуха внимая ей, видел как бы кадр в кадре, как бы два слоя действительности, разделенные между собой четырьмя десятилетиями, которые внезапно наслоились один на другого, как будто этих десятилетий не было вовсе. Жизнь маленького итальянского городка сороковых годов двадцатого века накладывалась на жизнь маленького южного городка времен Советской империи, и это странное наложение, иногда полностью совпадавшее, этот кадр в кадре, стояли у меня перед глазами еще многие годы. Иногда, видя эту поразительную картину, я начинал безумно смеяться, иногда безудержно плакать, и даже сейчас, спустя годы, не успокоился до конца. Ужас узнаваемости, ужас того, что все уже было, что ты это уже когда-то видел, что вокруг есть всего лишь повторение давно пройденного, что ты не в силах вырваться из этого порочного круга действительности время от времени вновь приходит ко мне. Думаю, что так происходит не только со мной. Доподлинно известно, что нечто подобное испытывали некогда Платон и Ницше, выдумавший, кстати, идею Вечного Возвращения… А тоталитарный советский строй, между прочим, начал разваливаться через год после описываемых событий. Но кадр в кадре, увиденный на экране провинциального кинотеатра, остался со мной навсегда.

16.12.2001г.




ФОРМУЛА КРАСОТЫ

Я вырос на юге, среди баснословных пейзажей, среди развалин могущественных некогда крепостей и останков античных храмов, на которые натыкался буквально на каждом шагу. Детство мое прошло под знаком всеподавляющей и властвующей над всем Красоты, и поэтому не удивительно, что юность моя, во многом безалаберная и трагическая, была посвящена раскрытию тайны этой неодолимой и таинственной силы. По наивности, думая, что мне подвластны все тайны земли, и надо лишь постараться на совесть, чтобы раскрыть их, я старался вывести формулу, обьясняющую смысл Красоты. Помню, как я изводил километры бумаги, рисуя на них таинственные письмена, казавшиеся мне верхом загадочности и откровения. Наивный! Я не хотел признать тот простой факт, что Красота и так, без всяких математических знаков, доступна для понимания человеком. Что она не нуждается ни в чьих, в том числе и моих, математических формулах, потому что выше и сильнее любой такой формулы! Помню, я совсем обезумел в своих бессмысленных поисках, и одно время даже стоял на пороге самоубийства. К счастью, дело до этого не дошло, я оставил свои бесплодные вычисления, и сразу же был вознагражден чистым и глубоким пониманием Красоты, которое, как я теперь понимаю, всегда жило во мне, и было лишь временно затуманено моими бессмысленными вычислениями. Ну а Формула Красоты… Кажется, она долго валялась в разных местах, начертанная у меня буквально на всем: на клочках бумаги, на полях моих книг, на обоях, и, кажется, на манжетах (если они у меня тогда были). Потом она затерялась, забытая на старых квартирах, на чердаках, кладовках, и Бог знает где еще, смешная, нелепая, и уже ненужная мне. От нее не осталось ни одного экземпляра, и как она выглядела когда-то, я теперь совершенно не помню. И сами поиски этой таинственной и загадочной Формулы, которой была посвящена вся моя юность, вызывают теперь на моих губах лишь легкую улыбку ностальгии и сожаления.

8.08.2001г.




БОГ ПОЗВОЛИЛ

Бог позволил нам увидеть лик Соблазнителя – это лик Моны Лизы. Но Бог не позволил увидеть свой собственный лик – Он скрыл его в грозовом облаке. Мы узрели облик одного из ангелов Его, наиболее, возможно, могущественного некогда, участвовавшего в Сотворении Мира, а позже – в соблазнении праматери нашей Евы. Но мы не узрели, и никогда не узрим лика самого Творца. Нам этого не дано. По крайней мере здесь, на земле.

26.04.96г.




СТРАШНЫЕ ГОРОДА

О, их много, много! В них невозможно жить, они везде, везде! Каменные кубы и коробки, яркий свет полдневного солнца, освещенные белым светом мертвецкой безжизненные профили манекенов-прохожих, беззвучно проплывающие в воздухе трамваи и легковые авто, и – ужас, ужас, ужас, пропитывающий воздух и стены домов. Единственное спасение – бежать, немедленно, без оглядки, бежать прочь из каменного проклятого лабиринта: туда, вовне, в природу, в облака, в леса, в бескрайнее поле. И, упав на траву и песок, лежать, раскинув в стороны руки, и прислушиваться к бешеным ударам сердца. О ужас, о проклятие высвеченных солнцем проклятых городов!

5.05.96г.




УЖАС

Вернувшийся после безнадежной болезни оттуда, из царства мертвых, из мрачного и безнадежного царства теней, знает, какое счастье просто жить, просто дышать, просто видеть море, траву, деревья. Вернувшийся оттуда, из царства мертвых, некоторое время живет, как блаженный, радуясь уже одному – возможности жить и дышать; ему нет никакого дела до проблем остальных, нормальных людей. Он с восторгом непонимания смотрит на них, радуясь лицам – прекрасным и добрым. Но постепенно, забыв об ужасе вечной смерти, он неожиданно понимает, что иной, гораздо больший, гораздо более страшный Ужас живет здесь, в мире солнца и света. Он понимает, что люди всего лишь бегут, всего лишь забываются недолгим весельем, работой, любовью, войной, искусством, страшась взглянуть в лицо этого Ужаса, который неистребим и который проникает везде; как воздух, как лихорадка, как эманация смерти. И тогда человеку хочется кричать и бежать, зажав голову руками от страха, и он совершает непоправимые поступки, или создает Венеру Милосскую, или отправляется завоевывать Илион. В этом и заключается смысл античности, которая совсем еще не изжита христианской любовью.

5.05.96г.




ДЬЯВОЛЬСКАЯ КРАСОТА

По-существу, никакая «Мона Лиза» не картина, а явление миру самого Соблазнителя, Антихриста, представшего нам в виде Дъявольской Красоты. Такой, лучше которой и нет ничего на земле. Абсолютная Красота соблазняет, и спасти мир не может, ибо как раз погубителем этого мира и является. Служение красоте есть служение дъяволу.

26.04.96г




УЛЫБКА ДЖОКОНДЫ

То не Мона Лиза Джоконда смотрит на нас с портрета, то душа самого Леонардо, покусившегося на тайны запретные, на плоды с Древа Жизни, срывать которые не позволено никому, смотрит на нас сквозь вечность. Ты сам, о великий Мастер, наказанный за гордыню свою немощью и отлучением от любви, одиночеством и предательством учеников, говаривал не однажды, что точно так же, как душа еще до рождения человека выбирает себе тело его, так и художник, подсознательно, рисуя другого, наделяет его собственными чертами. То душа твоя, Леонардо, антихристианин, ученый мечтатель, улыбается странно и непонятно. То сам лукавый женоподобный Антихрист смотрит с портрета на поколения зрителей, прельщая их яблоками научного знания, плодами с запретного Древа Жизни, вкусив с которого, люди в гордыне безумия возомнили себя богами. За этой улыбкой все: Небо, опрокинутое Бруно и Галилеем, пепел Хиросимы и Нагасаки, жертвы Чернобыля и будущий Армагеддон, будущий Судный День, неизбежная плата за твое, Леонардо, дерзание. За безмерную гордыню твою. Платоническая улыбка Антихриста, сладкозвучно завлекающего в сети свои – вот, что такое улыбка Джоконды.

25.04.96г.




МАНСАРДА

Петергоф (Старый), решетки дворцов, сами дворцы, полускрытые дымкой, стоят на холмах в отдалении, вокруг зима, снег блестит, и еще ярче снега блестит золото петергофских фонтанов. А рядом, сбоку, в снегу – обнаженные белые женщины, античные боги. Лыжня моя бежит среди богов и замерзших фонтанов, я возвращаюсь в мансарду, на первом этаже которой играют Баха и читают стихи. На столе у меня «Гамлет» Шекспира, монолог которого «Быть, или не быть?» я заучиваю наизусть. Рядом раскрытый «Манфред», блокнот со стихами:

Или физика, или бред полуночных стихов?
Или треки частиц и след электронных потоков?
Или… а, впрочем, нет, это действительно бред,
Это для дураков – груз всех моих стихов!..

Я никак не могу выбрать между физикой и поэзией, я мечусь, мучаюсь, бросаюсь из стороны в сторону, но выбор сделать никак не могу…
Тут же, на столе, конспекты по физике и учебник по высшей математике. На печке кипит чайник с кофе, а на столе – пепел и груда окурков в пепельнице. Я курю и пью кофе, я очень много курю и очень много пью кофе. На проигрывателе крутится пластинка. Это – «Реквием» Моцарта. Мансарду вместе со мной делит однокурсник, Саша Данченко, очень бледный молодой человек, приехавший из Германии, прекрасно играющий на рояле (который стоит в фойе недоставшегося мне общежития), незаметно подталкивающий меня к заучиванию Шекспира, чтению «Манфреда» и бесконечному повторению Моцарта. Данченко вписывается в готический антураж моих петербургских сидений так органично, что, кажется, сам является одной из химер моей готической одинокой мансарды. Я одинок и заброшен в снега. Белый мрамор обнаженных Венер впитывается в меня вместе с проклятием и одиночеством Манфреда. Я сам уже давно стал Манфредом; русским Манфредом. А Данченко? – Ну что же, тут нет никакой загадки. Он – самый настоящий черт, дъявол, пришедший меня искушать. Подталкивать к поискам абсолютного совершенства. К поискам Формулы Красоты. Щемящие звуки «Реквиема» с трудом пробиваются сквозь плотный дым сигарет. Гора окурков на столе растет час от часу. Уже далеко за полночь, я в мансарде один. Дописаны последние строчки:

Размазаны черные тучи
По серой холстине неба,
И ветер в лицо колючий:
Он злится. Позлись, коллега!
Я тоже ведь зол, не меньше,
Я крикнуть хочу – смотрите:
Стоит перед вами женщина,
Прекрасная Нефертити…

Я вздыхаю, и принимаюсь читать Шопенгауэра.

21.06.96г.




РУССКИЙ ФАУСТ

Русский Фауст перевалил за 40 лет. Одинокий, заброшенный, он сидит в холодном жилище в заброшенной долине у моря и все чаще думает о самоубийстве. О, у него было все: творчество, вдохновение, бурная жизнь, путешествия, необыкновенные приключения, власть, надежды, любовь. Сейчас же все это рассыпалось в прах. Картины на стенах и затянутые паутиной приборы для опытов окружают его, одиноко сидящего в кресле. Впрочем, у него еще остается собака – верный друг, который, очевидно, будет с ним до конца. Приборы же и картины, а также коллекции минералов он продает: Фаустам тоже надо питаться, к тому же и вино стоит недешево. Что же касается собаки, то он не помнит, когда кормил ее в последний раз.
А как хорошо все начиналось! Как и водится у Фаустов, отец его тоже был крупным ученым, а если точнее – врачом, память о котором еще жива в местных жителях. Отец мечтал о всеобщем благе, имел ученую степень и проводил дни и ночи за окулярами своих микроскопов. Фауст смотрит в затянутый паутиной угол и грустно улыбается – свой микроскоп он уже успел продать на базаре. Как водится, была у него честолюбивая юность, и, как венец ее – банальнейший договор с Чертом, расплачиваться за который пришлось потом всю жизнь. Заветная мечта – отыскать Формулу Счастья – осуществилась еще в студенческие годы. Поначалу все шло так прекрасно, что он не смел об этом даже мечтать. Успехи в искусствах, науках и любовных делах сыпались один за другим. Он даже женился! Он даже стал известен, как крупный политик, сочетающий философию с тонкостью знания жизни! Он стоял у истоков развала Великой Империи – России, просуществовавшей до него 1000 лет! Он решил основать справедливое государство у моря, в укромной долине, на самом краю некогда процветающего государства, он все продумал и все просчитал; у него были деньги и желание перемен. Он решил построить общество будущего, построить идеальное государство, взяв у России – Третьего Рима – все самое лучшее, оставив, разумеется, все худшее позади. Он… Впрочем, вот тут-то он и сломался. Внезапно что-то сломалось в нем изнутри: ему стало неинтересно все, что он с таким размахом затеял. Он стал скучать и зевать. Недостроенный Град Будущего его развалился, друзъя разъехались, жена и дети незаметно ушли. Осталась собака. Сейчас она играет за окнами с соседскими шалопаями и очень раздражает его своим лаем. Фауст поднимается, кряхтя, и идет к бочонку с вином. Впрочем, и этот поход надоедает ему все больше и больше.

22.04.96г.




ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА

Пространство, расположенное по ту сторону Добра и Зла, находится в уединенной долине, застроенной небольшими группами одноэтажных домов под красными черепичными крышами и районами белых многоэтажек, утвердившихся на высоких холмах. Внизу лежит тихое море, от которого вверх, к горам, поднимается плотная дымка, создающая у людей ощущение отчаяния и безнадежности. У моря на холме – развалины старой крепости, похожие на руины инопланетного города. Безнадежность и отчаяние, казалось, впитались в саму эту каменистую почву, в эти поросшие карликовым дубом холмы и в очень старые горы, не слишком высокие и в некоторых местах уже обвалившиеся. Местные жители, придавленные безнадежностью этой долины, неспособны, однако, сформулировать вам, отчего так все проклято, призрачно и безжизненно здесь. Для этого требуется философ могучий, наблюдательный и прозорливый, сходный с античными мудрецами, наподобие Сократа или Платона. Лишь он один сможет вам объяснить, что долина эта, такая внешне шумная и яркая летом, похожая на торжище и гульбище древнего Вавилона, находится не где-нибудь, а по ту сторону Добра и Зла. Исследуя историю этой долины, философ, этот современный Сократ, выяснил, что целых три великих цивилизации: Римская, Византийская и Российская, правили здесь непрерывно в течении трех тысяч лет; впрочем, эти три отрезка истории частично наложились один на другого. Империи эти впитали в себя столько добра и зла, такие невероятные гекатомбы добра и зла, что вся остальная история всего человечества такого количества Добра и Зла просто не знала. Соединенные же воедино в одной долине, эти гекатомбы Добра и Зла превышают все, что может вообразить человек; все, что способна вместить любая долина, любая местность, любая страна на земле. Здесь все уже кончено. Здесь уже ничего и никогда случиться не может, ибо это единственное место на свете, где правили все три великих империи. Именно поэтому, говорит вам современный Сократ, долина эта находится по ту сторону Добра и Зла. Безусловно, это место должно иметь мистическое значение для человечества. Здесь мог бы жить новый Ницше. Здесь мог бы проповедовать Заратустра. Здесь можно, не спеша, исследовать причуды истории. Здесь… Впрочем, оставим все это богам и Сократу. Достаточно и того, что мы теперь знаем, где же помещается то, что лежит по ту сторону Добра и Зла.
... Я сижу у окна, и гляжу на древние горы, необыкновенно старые, со следами недавних обвалов. Группы одноэтажных домов с красными черепичными кровлями на холмах перемежаются районами белых высоток. С моря, оттуда, где сохранилась круглая башня крепости, построенной Юстианом, ветер несет плотную неподвижную дымку, похожую на вязкий туман. От дымки этой становится тревожно и безнадежно настолько, что хочется попеременно или сойти с ума, или проповедовать, как Заратустра, или основать под окнами новый, Четвертый Рим, которого, впрочем, основать уже никогда не удастся.


21.06.96г.




СТАРАЯ ЛЮБОВЬ

Старая любовь шуршит в шкафу забытыми платьями, старыми туфлями, которые находишь ты в ящике для разного хлама, массой серег, браслетов и бус, на которые натыкаешься ты постоянно, бродя бесцельно по опустевшей квартире. Она врывается в твое сознание случайным запахом, который хранится так долго в забытых платках, шалях и тонких поясках с белой металлической пряжкой. Старая любовь напоминает о себе по ночам, и тогда ты кричишь во сне, а наутро соседи смотрят на тебя с испугом и состраданием. Старая любовь не забывается, и ты с каждым годом убеждаешься в этом все больше и больше.


24.04.96г.




КУКЛА

Холодно, снег падает крупными хлопьями. Самый разгар крещенских морозов. Я иду в своем тулупе по улице Радужной, и несу в хрустящем целлофане большую куклу. Это – подарок жене, у нее сегодня день рождения. Деньги заработаны здесь же, рядом, на станции Лосиноостровская, где убираю я по утрам снег и лед. Работа трудная, от нее трескаются руки, вставать приходится очень рано, но я студент, и жена моя тоже студентка, мы снимаем здесь комнату, и нам нужны деньги для оплаты жилья. Сегодня утром я получил в конторе станции деньги, и, не зная, что купить, купил жене эту вот куклу. Она похожа на миниатюрную женщину. Снег продолжает падать крупными хлопьями. Жена увидела меня из окна и приветливо машет рукой. Я подхожу к дому замерзший, усталый и радостный от предчувствия счастья. Снег валит все гуще и гуще. Обернутая в прозрачную пленку кукла улыбается, как спящая Нефертити.

20.04.96г.




ВЕРНУВШИЕСЯ

Может быть, кто-нибудь из умерших и возвращается после смерти на Землю – не может быть, чтобы это было невозможно совсем. Но, скорее всего, жизнь на Земле настолько страшна и ужасна, что возвращающиеся предпочитают пролетать здесь в образе бестелесного и бесплотного ангела, с грустью озирающего поля своих недавних ристалищ; поля своих недавних мучений. Туда, ввысь, в горние города светлой и лучшей жизни бегут затем бесплотные и бестелесные ангелы, бегут наши людские души, ужаснувшись одной лишь мысли опять воплотиться в страдающего человека. Воссесть одесную Бога – это и значит быть вечно испуганным пребыванием на Земле.

19.04.96г.




БЕГСТВО

Страх и ужас России в том, что некуда уйти, некуда податься, некуда спрятаться. Беги, если можешь, беглец, Родина везде тебя вычислит! «Родина видит, Родина знает…» Бывают ситуации настолько мучительные, что человек согласен на все, лишь бы уйти от кошмара действительности. Муж дворничихи, живущей в доме напротив, бежал в Чернобыль, лишь бы уйти от нее. Он не дает о себе знать вот уже десять лет – предпочитает смерть на больничной койке ужасу разделенного ложа, после которого надо стреляться. Для него лучше кошмар радиации, умирание в незримых жгучих лучах, чем смерть в объятьях постылой подруги, которая, без сомненья, и есть олицетворенье России – мистическое ее воплощение. России, от которой хочется убежать любой ценой, даже в Чернобыль.

20.04.96г.




ЛЮБИМАЯ

Я бросил свою любимую, я не смог с ней ужиться в тихом городе на берегу Черного моря, где прямо под окнами росли чайные розы и пряный лавр кружил голову своим дурманяще-гастрономическим ароматом. Я бежал от радостей тихой семейной жизни, мне захотелось свободы, одиночества и дерзновений. И я оставил свою любимую – одну, в одинокой квартире, выходящей своим окном в сад, заросший лавром и чайными розами. Я уехал в Россию, надеясь там обрести новое счастье, я скитался по городам и весям огромной страны, голодал, износил свои башмаки, и нищим, больным и голодным, погибая от бесконечных неудач и лишений, встретил случайно свою любимую. И она, спокойная, уравновешенная, и такая домашняя, как была в дни нашего счастья, приняла меня, беглеца, не сказав ни слова осуждения и обиды. А я, скиталец, оборванный и нищий беглец, совсем одичавший и отвыкший от женщин, плакал ночью у нее на груди, потому что почти все растерял, и не верил уже, что могу что-то вернуть. И вот за эти мгновения высшего счастья, обретения погибшего мира, я готов, кажется, отдать все, что имею. Но сейчас мне снова хочется уходить – туда, в Россию, в бега, в новые потрясения и новую неизвестность. Незримый зов затерянных в небесах труб зовет меня в дорогу, и я не могу с собой совладать. Прости меня, любимая, если сможешь. Прости меня опять, если встретишь через несколько лет!

18.04.96г.




ДВОЙНИК

- Встань и иди в Ниневию, которая через сорок дней будет разрушена! – приказал Господь Ионе.
Иона не сразу послушался Господа, и был за это сильно наказан, проглочен даже огромной рыбой, но под конец, поняв, что воле Бога сопротивляться нельзя, пришел в Ниневию и громко вещал:
- Покайтесь, люди, иначе через сорок дней Ниневия будет разрушена!
Жители Ниневии, испугавшись такого пророчества, посыпали головы пеплом, облачились в рубища и стали поститься, и за это Господь пощадил их и Ниневию.
Но не знал Иона, не знали люди, и никто не знал, кроме Господа, что был
У Ионы двойник из небольшого соседнего города Дилижанса, который тоже услышал Господа, сказавшего:
- Через сорок дней Дилижанс будет разрушен!
Этот двойник Ионы, то ли ясновидящий, то ли бесноватый, не был принуждаем Господом стыдить жителей Дилижанса и призывать их к покаянию. Он, в отличие от Ионы, всего лишь слышал слова, идущие с неба прямо в душу его: «Через сорок дней Дилижанс будет разрушен!» И он пришел в Дилижанс, и молча жил там среди его жителей, которых за мерзости их и ежедневные непотребства, несмотря на то, что они были детьми, и одинаково легко предавались как непотребствам, так и раскаянию, ненавидел особенно сильно.
И он прожил так все сорок дней, возмущаясь мерзостям жителей Дилижанса, и за все эти дни не проронил ни единого слова. А через сорок дней погиб вместе со всеми, поглощенный разверзшейся бездной, из которой струились испарения серы.
И никто больше не помнил о Дилижансе.
А о двойнике Ионы знал лишь один Иегова.

28.05.95г.




РУССКАЯ ДЕВУШКА

Знаменитое стихотворение в прозе Тургенева «Порог». Перед громадным зданием, желая войти в него, стоит девушка… Русская девушка…
Она согласна на все: на жертву, на тяготы, на забвение… Даже на преступление согласна она!
- Войди! – говорит ей голос из здания.
И девушка заходит в него.
- Дура! – говорит кто-то рядом.
- Святая! – отвечает ему кто-то тише.
- Революционер! – прошептал кто-то совсем тихо.
Так тихо, что Тургенев не расслышал его. Или сделал вид, что ничего не расслышал.
.
20.05.95г.




ЭПИТАФИЯ

Он жил на свете в этом
веке,
Среди невзгод и суеты,
Его любили человеки
И звери редкой
красоты.


Он был не то, чтобы
ухожен,
Но в общем тоже
не дурак,
И раздавал себя
прохожим
За просто так,
за просто так.


И если б жизнь была
послаще,
И не болела голова,
Его б не миновала
чаша,
Любви, отравы и вина.


15. 07.2008 г.




ХУДЫЕ ВРЕМЕНА

1

Худые времена, наперсники
печали,
В неведомой стране, в неведомом
краю,
Вы колыбель мою над бездною
качали,
И было то в аду, и было то
в раю.


2

Худые времена, предвестники
разлуки,
В тех городах, где снег не тает
целый год,
Вы надо мной всегда смыкали
цепко руки,
Храня от злых людей, храня
от непогод.


3

Худые времена, насмешка
злого века,
Я через вас прошёл, как
ходят нарожон,
Ища средь бела дня
иного человека,
Ища иную жизнь, иных друзей
и жён.


4

Худые времена, довольно
быть в печали,
Иные времена настали
на дворе,
Мы с ангелом моим иную
жизнь зачали,
На краешке земли, на
огненной заре.


5


Худые времена, вы были
и вас нету,
Вы просто странный сон, вы
морок прошлых лет,
Вы память той страны, куда
не взять билета,
Вы блеск пустых витрин, вы
след чужих комет.


6

Худые времена полны
очарованья,
Они прозрачный след на
утренней росе,
В них нет ни грана лжи,
ни страха, ни страданья,
В строю иных времён
такие же, как все.

26.08.2007 г.





ВАВИЛОН

1

Вавилонская башня, построенная
до неба,
Где-то внизу суета, а за окном
благодать,
И звучащие в бездне слова:
«Не треба, прошу, не треба!»,
И полёт в никуда, который
рифмой не передать.


2

Если ты захочешь идти, то пойдёшь
рядом со мною,
Если ты захочешь уйти, то уйдёшь,
не спросясь никого,
Мы с тобою построили дом, который
стоял под луною,
А теперь стоит на песке, и вблизи
не видно его.

3

Ветер снова качает ветви
гигантских сосен,
Ветер снова несёт прохладу и
сладкий мёд,
Ты пришла, когда падал снег
и кончалась осень,
А теперь за окном ноябрь и
дожди вразлёт.


4

Вавилонская башня уткнулась
в такие бездны,
Что вокруг никого, даже росчерка
случайных ракет,
Если строить ещё, то это
уже бесполезно,
Ведь вдали от земли ни ада,
ни рая нет.
5

И к тому же хорошо известно,
как падают башни,
Будь то башни - близнецы, или
их библейский оригинал,
Как они лежат на пажитях
невспаханной пашни,
И каков бывает вообще этот
грустный финал.


6

А поэтому давай остановимся
на той отметке,
До которой мы ещё не дошли,
но которая есть,
Хватит ставить друг другу в дневник
плохие отметки,
Хватит помнить про вечную месть
и безумную лесть.


7

Хватит строить до неба и звёзд,
безумную башню,
Хватит тратить слова на стон
и чернила на плачь,
Всё, что было до этого, зовётся
лишь днём вчерашним,
Всё, что будет потом, назовём
страною удачь.


8

И поэтому в той вышине, куда
мы прибыли,
Есть лишь только поэзия губ,
и амброзия рук,
И бессмертные корабли, которые
вместе с нами отплыли,
Салютуют с кормы из бронзовых пушек
и современных базук.


9

Пусть салют этот длится всегда,
и продолжается вечно,
Пусть земной Вавилон изумляется
нашей счастливой судьбе,
Стиснем руки, и будем плыть
сквозь ту бесконечность,
Где кончается всё, начавшись однажды
во мне и в тебе.


23.11.2006 г.





Она пошла за инвалида,
Ей, как всегда, не повезло,
А после горькая обида,
Кривила белое чело.

Всю жизнь колясочку
возила,
И подтирала там и тут,
И часто маме говорила,
Что отдалась за пять минут.

Но мама веско отвечала,
Что надо было не спешить,
Что лучше б ты в углу
кричала,
Как начал он тебя душить.

Что видно ты всегда хотела
Пойти за этого козла,
И твоё розовое тело
Он лапал вовсе не со зла.

А инвалид валил на койку,
И бил железным костылём,
И продолжал свою попойку,
Всегда оставшись при
своём.

Она ушла от инвалида,
Когда на улице мело,
И снова горькая обида
Кривила белое чело.

А после весело смеялась,
И ночевала там и тут,
И без разбору отдавалась, -
Как некогда, за пять
минут.

20,11,2006 г.




Как уныло, - хрип и стоны, -
Как уныло, пустозвоны,
Как уныло, мудозвоны,
Вы поёте на заре!

Как уныло вы поёте,
Как уныло вы бредёте,
Как уныло вы живёте
В этой вечной тишине!

Как нелепы ваши лица,
Как кровава ваша пицца,
И не надо веселиться
Там, где все давно мертвы!

Здесь лишь хрипы, здесь лишь
стоны,
Здесь лишь скотные загоны,
Здесь лишь вечные прогоны
В этом страшном октябре!

Здесь одни лишь коридоры,
И нелепые запоры,
Здесь от крыс одни лишь
норы, -
Одни норы по углам!

Здесь не надо петь романсы,
И читать от счастья стансы,
Здесь без воздуха пространство,
И нерадостный рассвет!

Здесь психушка, здесь
пирушка,
Здесь наполненная кружка,
С чистым ядом чья-то кружка,
И надкусанный калач!

И дерюга, и подушка,
Слишком тощая подушка,
И любимая игрушка
С размалёванным лицом!

Здесь вокруг одни лишь
куклы,
И конфеты, и продукты,
Слишком горькие
продукты
Для жильцов нелепых стен!

В этих стенах нет ни боли,
В этих стенах нет ни воли,
Нет ни боли, нет ни воли, -
Здесь страна, которой нет!

Здесь уходят, не простившись,
И нелепо помолившись,
От вина развеселившись, -
В безнадёжность и
покой!

И оттуда, из рассвета,
Там, где рыщут лишь кометы,
Где распроданы билеты, -
Пишут письма тем, кто жив!


17.10.1006 г.




Мальчик, сыграй мне на лютне
Песню о прелестях рая,
Медленно, нежно играя,
Мальчик, сыграй мне на лютне!


Мальчик, сыграй мне на лютне,
Будем подобны блаженным,
К кубкам прильнём этим пенным,
Мальчик, сыграй мне на лютне!


Мальчик, сыграй мне на лютне
Песню о страшных истоках,
Сагу о горных потоках,
Мальчик, сыграй мне на лютне!


Мальчик, сыграй мне на лютне,
Путь предстоит мне неблизкий,
Полог откинь этот низкий,
Мальчик, сыграй мне на лютне!


Мальчик, сыграй мне на лютне,
Время прошло распрощаться,
Надо легко расставаться,
Мальчик, сыграй мне на лютне!


Мальчик, сыграй мне на лютне,
Всё, что я мог, я уж сделал,
Нет у бессмертных предела,
Мальчик, сыграй сне на
лютне!


Мальчик, сыграй мне на
лютне,
Ты уж не мальчик, а воин,
Плакать тебе непристойно,
Мальчик, сыграй мне на
лютне!


22.10.2006 г.




1
В одной чайной, на берегу,
Под фиговым кустом,
Сидел Удачник – Не – Могу,
И пил явайский ром.

2
Ещё в чайной на берегу
За липовым столом
Сидел Малютка – Ни – Гугу,
И пил простой боржом.

3
Сказал Малютка – Ни – Гугу
За липовым столом:
«Зачем, Удачник – Не – Могу,
Ты пьёшь явайский ром?

4
Тебе ведь жить ещё, и жить
Под фиговым кустом,
Бросай и днём, и ночью пить
Один явайский ром!

5
Позволь, как другу, заявить
За липовым столом –
Приятней днём и ночью пить
Один простой боржом!»

6
Тут набежала с разных мест
Весёлая шпана:
Угрюмый Бес, Кривой Отвес,
И Мельник – Ни Зерна.

7
И стали прыгать и скакать
Под сводами чайной,
И веселиться, и икать,
И биться головой.

8
И не ответил ничего
Удачник – Не – Могу
На вопли друга своего
Малютки - Ни – Гугу.

9
Он только с нежностью взирал
На буйство и погром,
И улыбался, и вздыхал,
И пил явайский ром.

10
И вместе с ним его сосед
Малютка – Ни – Гугу
Ел вилкой тощий винегрет
На мглистом берегу.

11
И разоряла всё вокруг
Весёлая шпана:
Угрюмый Бес, Кривой
Отвес,
И Мельник – Ни – Зерна.

12
И только Солнце в вышине
Катилось не спеша,
И в изумрудной тишине
Жила его душа.


16.10.2006 г.




1
Сопротивляться, сопротивляться,
Что было силы сопротивляться,
Ветрам и штормам сопротивляться,
Сопротивляться, сопротивляться!


2
Не продаваться, не продаваться,
За два с полтиной не
продаваться,
За булку с маcлом не
продаваться,
Сопротивляться, сопротивляться!


3
Сопротивляться, сопротивляться,
Постылым сплетням сопротивляться,
Обманам гнусным сопротивляться,
Сопротивляться, сопротивляться!


4
Сопротивляться, сопротивляться,
Безумствам века сопротивляться,
Всей фальши века
сопротивляться,
Сопротивляться, сопротивляться!


5
Не отдаваться, не отдаваться,
От горя в рабство не
отдаваться,
В златые цепи не
облачаться,
Сопротивляться, сопротивляться!


6
Сопротивляться, сопротивляться,
Мохнатым вепрям
сопротивляться,
Всем вашим рылам
сопротивляться,
Сопротивляться, сопротивляться!


7
И не стреляться, и не стреляться,
Послать всех к чёрту и не
стреляться,
Вздохнуть всей грудью, и не
стреляться,
Сопротивляться, сопротивляться!


8
И не пугаться, и не бояться,
Не нужно нищих врагов
бояться,
Не нужно даже вообще
бояться,
Сопротивляться, сопротивляться!


9
И улыбаться, и улыбаться,
Сквозь кровь и слёзы, но
улыбаться,
Сквозь мрак и пепел, но
улыбаться,
Сопротивляться, сопротивляться!


10
И признаваться, и признаваться,
В любви почаще всем
признаваться,
Прекрасным дамам вновь
признаваться,
Сопротивляться, сопротивляться!


6 – 7.10.2006 г.




Жив Курилка, пишет письма,
Днём сидит на чердаке,
А вечернею порою
Совершает променад.

Жив Курилка, и напрасно
Вы забыли про него,
Потому что он живее
Тех, кто жил, и кто
живёт.

Он сидит себе в сторонке,
И глядит на белый свет,
Молча трубку набивает,
И вполголоса поёт.

Его очень уважают
В разных странах за мечту,
За умение спокойно
Переждать и не шуметь.

Он уже почти легенда,
Его любят там и тут,
А детишки изучают
Его вольные труды.

Сам же он довольно скромен,
И не требует наград,
Что дают, то принимает,
И не лезет на рожон.

Жив Курилка, и не надо
Волновать его покой,
Пусть пыхтит себе в сторонке,
Пусть мечтает о былом!


05.10.2006 г.




Мы все давно на небесах,
И наше время золотое,
Оно немножечко другое, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
И перестали спорить с веком,
Простившись с бренным человеком, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
Нам возвращаться нет резона,
И это, право, не зазорно, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
И вниз стекаем чистой влагой,
Журча по рощам и оврагам, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
В сиянье утренней Авроры
Мы слышим ангельские хоры, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
В раскатах грома, вое ветра,
Мы ретро, мы седое ретро, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
Вы встретитесь когда-то с нами,
С другими, золотыми снами, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
В чистейших ангельских одеждах,
В других мечтах, других
надеждах, -
Мы все давно на небесах!


Мы все давно на небесах,
Где нет ни ада, и ни рая,
Где все горит и не сгорает,-
Мы все давно на небесах!


24.08.2006г.




(Алушта. Август 2006 –го)

Всё на продажу, всё на продажу!
Женщины даже, девушки даже!
Город-потеха, город-забава,
Лейся, отрава, лейся, отрава!


Всё на продажу, всё на
продажу,
Парни из джаза, леди из
джаза,
Кровью сочится ваша
помада,
Звери из стада, звери из
стада!


Всё на продажу, всё на продажу!
Ангел на страже, ангел на
страже!
Плачет невинный образ
Мадонны,
Милая Донна, милая Донна!


Всё на продажу, всё на продажу!
Он не промажет, он не
промажет!
Метко стреляет мальчик из
лука,
Корчится сука, корчится сука!


Всё на продажу, все на продажу!
Выпачкан в саже, выпачкан в саже!
Снова лукавый мчится вприпрыжку,
В белой манишке, в белой
манишке!


Всё на продажу, всё на
продажу!
Оптом и сразу, оптом и сразу!
Толпы проходят, падая в
бездну,
Всё бесполезно, всё
бесполезно!


Всё на продажу, всё на продажу!
Хуже и гаже, хуже и гаже!
Можно и боком, можно и раком,
Булочка с маком, булочка с
маком!


Всё на продажу, всё на продажу!
Тянется пряжа, тянется пряжа!
Все вы живёте в роще у
ада,
Будет награда, будет
награда!


Всё на продажу, всё на продажу!
Вышей ухмылки я не
изглажу!
Снова несёте похоть на блюде,
Где же вы, люди, где же вы,
люди!


Всё на продажу, всё на
продажу!
Солнце на пляже, воздух на
пляже!
Город у моря полон безумья,
Дышит Везувий, дышит Везувий!


5.08.2006г.




Чьи это сливы растут
Летней волшебной порой,
Чьи это слёзы текут
Под одинокой горой?

Чьи это вербы стоят
За опустевшим селом,
Чьи это тени сидят
За колченогим столом?

Чьё это поле цветёт
В месяц таинственный май,
Чья это дева живёт
В роще, похожей на рай?

Чья это льётся печаль
С вечных и светлых небес,
Чья эта синяя даль,
Чей этот скомканный лес?

Всё это тихо ушло
В вечный и светлый покой,
Всё это тихо зашло
За одинокой горой.

И оттого за селом
Больше не слышно шагов,
И оттого за столом
Нет ни друзей, ни врагов.

И оттого в небесах
Больше никто не поёт,
И у земли в волосах
Алый бутон не цветёт.


21.07.2006 г.




Ещё работает машинка,
Ещё шмонает по углам,
Ещё знакомая ширинка
Пугает осторожных дам.


Ещё дудит в свою сопилку
Весёлый малый по утру,
И пьёт из горлышка горилку,
И брызжит в небо на ветру.


Ещё пыхтит по вечным рельсам
Густой от дыма шмаровоз,
И ветер развевает пейсы
Окрестных елей и берёз.


Ещё не вмерла Україна,
Ещё гарцуе на коне,
Ещё дае моя Марiна
Того, что треба вам и мне.


Ещё бросает кости в чашу
Судьба, по-прежнему щедра,
Даруя нашим и не нашим
Кому вина, кому добра.


Ещё возможно жить и
верить,
И ждать, когда она придёт,
И будет долго рост твой
мерить,
И гвоздь положенный
забьёт.


21.07.2006 г.




Где же вы, ангелы мщенья,
Что ж не спускаетесь вниз,
И не садитесь в смущеньи
На уцелевший карниз?


Где же мечи огневые,
Где же пронзительный
взгляд,
И почему вековые
Угли в груди не горят?


Где же размах ваш сторукий,
Где же полёт над землёй,
Где же скрещённые руки,
Где же ваш праведный бой?


И почему же злодеи
Вновь улыбается вам,
И почему лицедеи
Вторят фальшивым словам?


И почему не трясётся
Твердь под неверной ногой,
И почему как придётся
Царствует в граде другой?


И отчего так нелепо
И всё неверно кругом,
И не окончится лето,
И не сразитесь с врагом?


И неужели издревле,
Ныне, и присно, и днесь,
То вековое поверье
Вновь не исполнится здесь?


15.06.2006 г.




Не говори: «В последний раз,
И больше не увидим Солнца!»,
Оставим нищим пепел фраз,
И горсть одолженных червонцев.

Ещё заветная звенит
Струна в предутреннем тумане,
И тайной прелестью манит,
Грустя о боли и обмане.

И тихой полночи ключи
Из глубины текут наружу,
И вновь рассветные лучи
К нам льются через мрак и
стужу.


19.03.2006 г.




У него в Москве квартира,
У него на юге дача,
Ему очень подфартило,
Он теперь совсем не плачет.

Он теперь весь день рисует
Журавлей и Солнце в небе,
И лишь изредка тоскует,
И не думает о хлебе.

О душистом, о горячем,
Из печи, и с крупной солью,
Потому что всё иначе
Для того, кто всем доволен.

Иногда, и то случайно,
Он рыдает без причины,
И пугают чрезвычайно
Его ранние морщины.

Но потом он вновь рисует
Журавлей и синь в придачу,
И лишь изредка тоскует,
И лишь изредка заплачет.

Потому, что всё иначе
Для того, кто кончил злиться,
Потому, что эта дача
Из малинового ситца.

Потому, что он хороший,
Только очень невезучий,
Потому, что в дальней роще
Расплодился гад ползучий.

Только он на этих гадов
Смотрит сверху, и смеётся,
И вокруг все страшно рады,
И кому-то уж неймётся.

Уж неймётся, право слово,
Ему сделать предложенье,
Хоть всё это и не ново,
Но какое-то движенье.

Но ему уже не нужно
Ни участья, ни страданья,
Он идёт вперёд по лужам
С вдохновеньем и
вниманьем.

И рисует без причины
Журавлей и Солнце в небе,
И мечтает о кончине,
И не думает о хлебе.


18.03.2006 г.




Мы не плачемся ни маме, ни папе,
И у нас здесь ни тёти, ни дяди,
У нас только куры в томате,
У нас только бляди в помаде.


И у нас здесь не сеют, ни пашут,
И у нас здесь не жнут, не веют,
У нас только ветры крыльями
машут,
У нас только флаги над родиной
реют.


А наша звезда Проксима Центавра,
А наш весь народ из звёздного света,
А наши пожарники с утра бьют в
литавры,
И нам не видать ни зги, ни
просвета.


А мы все давно устали
креститься,

а наши девчонки уходят
из дома,
А наша вся жизнь из дешевого
ситца,
И нас уже не возьмут из
роддома.


А наши телеги давно отскрипели,
А наш бронепоезд успел к
расстрелу, -
Во всём виноваты, друзья,
капели,
Во всём виноват иностранец
Растрелли.


Всё, что сбылось, не идёт в
сравненье
С тем, что когда-нибудь может
случиться, -
Мы все поплывём через реку
забвенья,
И все за Иисуса будем
молиться.

15.08.2005 г.




Он всё крестился, и крестился,
И клал поклоны до земли.
И так неистово молился,
Что не ложился до зари.

А утром встал, и встретил Бога,
Идущего своей тропой,
И всё оставил у порога,
Забыв про негу и покой.

И долго ангельское пенье
Летело к чистым небесам,
И из селения в селенье
Дивились люди чудесам.


2.07.2005 г.




Это ещё не конец,
Это всего лишь начало,
Птица в лесу прокричала:
«Нет, не конец, не конец!»

Это всего лишь игра
Странных и дивных созвучий,
Отзвуки песни тягучей,
Это всего лишь игра.

Это начало пути
К храму лучистого света,
Певчая птица рассвета,
Это начало пути.

Это начало любви,
Жарких и тесных объятий,
Страшные тайны заклятий,
Это начало любви.

Это гармония слов,
Это мелодии счастья,
Струи былого ненастья,
Это гармония слов.

Это прозрачный покров
Над лабиринтом столетий,
Жгучие гибкие плети,
Это прозрачный покров.

Это пульсация душ,
Встреча за дальней чертою,
Облако с девой немою,
Это пульсация душ.

Это следы на песке
Странных лучистых созданий,
Тонкие пальцы латаний,
Это следы на песке.

Это зачатье плода
В чреве таинственных лилий,
Пестик надежд и усилий,
Это зачатье плода.

Это почти что итог
Долгой дороги неблизкой,
Ларчик с последней запиской,
Это почти что итог.

Это похоже на смерть
Только в начале, в начале,
Лодка в тенистом канале,
Это похоже на смерть.

Это ещё не конец,
Это всего лишь начало,
Птица в лесу прокричала:
«Нет, не конец, не конец!»


5.05.2005г.




1
Не дай мне Бог уйти, не
попрощавшись
С утёсом, что стоит всегда
над морем,
И с одинокой ветреной сосной,
Подругой гроз, приливов и
штормов,
К которой часто забирался
я под вечер,
Когда уже давно истлели
краски,
И Солнце, что всегда полно
надежды,
Ушло на Запад в гости
к антиподам.


2
Не дай мне Бог уйти, не
попрощавшись
С тем родником, что весело
журчал
И нёс прохладу и цветам,
и людям,
И всякой твари, мелкой и большой,
Которая боится света Солнца,
И прячется до срока в тёмных
норах,
С тем родником, что больше
не журчит,
И существует лишь в воображеньи.


3
Не дай мне Бог уйти, не
попрощавшись
С той девой, что гуляла здесь
в долинах,
На пажитях, политых щедрым
ливнем,
Слагала песни, ела виноград,
Купалась в море и ныряла
с буны,
И не могла представить, что
в конце
Взойдёт звездой на тёмном
небосклоне,
И будет освещать дорогу
павшим.


4
Не дай мне Бог уйти, не
надышавшись
И вечером и утром полной
грудью
И за себя, и за своих друзей,
Которых уже нет на этом свете,
А есть лишь память, да
немые тени,
Да холмики сырой земли,
которой
Всегда хватает всем,
поскольку в ней
Начало и конец любой
дороги.


5
Не дай мне Бог уйти, не
рассказав
Историю одной нелепой жизни,
Которая всего лишь глупый
сон,
Приснившийся смешному человеку,
Нелепому и странному созданью,
Проклятому на вечное скитанье,
За то, что он посмел обидеть
Бога,
И заплатил за это вечной
жизнью.


6
Не дай мне Бог уйти, не
рассмешив
Своей побасенкой, подуктом
чёрной желчи,
Толпу невежд, глумливых дураков,
Готовых хохотать при каждом
слове,
Которое срывается порой
В часы ночных раздумий и
тревог,
И наперёд отмечено твоей
Тоской, бессонницей и горестным
сарказмом.


7
Не дай мне Бог уйти, не дописав
Комедию, в которой только
правда,
И нет ни капли вымысла, а
есть
Одна лишь жизнь, которая видна
Тебе насквозь, как будто
заглянул
Ты в бездну, и увидел в ней
людей,
И все их страсти, что кипят
внутри,
Невидимые тем, кто слеп
с рожденья.


8
Не дай мне Бог уйти, не
попросив
Себе прощенья за свои
грехи,
Которым нет числа, и
груз которых
Всё ниже клонит голову
под вечер,
Как будто ты идёшь не налегке,
А с тяжкою сумой, набитой
хламом,
Как тот осёл, которого влечёт
Не здравый смысл, а мелкое
упрямство.


26.04.2005 г.




Страшное время весна,
Ты на платформе стоишь,
Где-то Мытищи шумят,
Звук электрички вдали.


Солнце и лужи воды,
Зелень кудрявых дерев,
Молча скамейки стоят,
Ты на перроне один.


Страшное время весна,
Май побеждает апрель,
Счастье не в том, чтобы жить,
Счастье лишь в том, чтоб лететь.


Птицы летят в облаках,
Звук электрички вдали,
Рельсы чуть слышно звенят,
Хочется в бездну упасть.


Чьи-то шаги наискось,
Люди зачем-то идут,
Страшное время весна,
Хочется вдаль улететь.


20.05.1984 г.




1
За Россию гибнут дети,
Ранним утром, на рассвете,
В тихий полдень, в чистом поле,
За мою и вашу волю.

2
За моё и ваше счастье,
За дожди и за ненастье,
За разливы и за ветер,
Ранним утром, на рассвете.

3
За Россию гибнут дети,
Кто теперь их всех приветит,
Кто подаст им кров и пищу,
Кто оплачет на кладбище?

4
Кто протянет хлеб и воду,
Кто вернёт им всем свободу,
Кто поставит вновь на ноги
Всех лежащих у дороги?

5
Всех, кого настигла пуля,
Не красуясь, не рискуя,
Та, что в поле пролетала,
Та, что в душу залетала?

6
За Россию гибнут дети,
Им вообще уже не светит,
Им вообще уже не нужны
Чья-то боль и чья-то дружба.

7
Чьи-то вздохи, чьи-то стоны,
Чьи-то льстивые поклоны,
Чей-то бархат, чья-то кожа,
Чья-то масляная рожа.

8
За Россию гибнут дети,
Что теперь им ваши плети,
Что теперь им ваши рыла,
Ваши окна и перила?

9
Ваши долы и овраги,
Ваши трепетные флаги,
Ваши сказки, ваши песни,
И цветы на Красной Пресне?

10
Ваши лес и ваше поле,
Ваше чистое приволье,
И стога густого сена,
И река в Сибири Лена?

11
Ваши кошки и собачки,
Ваши беленькие дачки,
Ваши козы, ваши куры,
Ваши шуры, ваши муры?

12
Ваши взгляды, ваша пища,
Ваши тесные жилища,
Ваша слабость, ваша сила,
Ваши низкие стропила?

13
Ваши песни, ваши пляски,
Ваши вкрадчивые ласки,
Ваше тёплое участье,
Ваша боль и ваше счастье?

14
За Россию гибнут дети,
Над Россией чистый ветер,
То ли рано, то ли поздно,
И горят рубином звёзды.

15
И сочится чистым воском
Кровь Христа на старых досках,
И бросают свечи блики,
И молчат во храмах лики.

16
Лики павших и воскресших,
Лики нищих, лики грешных,
Дев прекрасных и уродов,
Бородатых, безбородых.

17
И гудят речитативом
Колокольные мотивы,
И пугают всех без меры
Пьяные милиционеры.

18
За Россию гибнут дети,
Кто за это всё ответит,
Кто отдаст за это душу,
Кто не станет бить баклуши?

19
Бить баклуши, бить поклоны,
Воровать у них патроны,
Те патроны, что стреляют,
Те, что часто убивают?

20
За Россию гибнут дети,
Может те, а может эти,
Может ваши, может наши,
Может даже тёти Глаши.

21
Тёти Глаши из подъезда,
Дяди Бори из уезда,
Бабы Нюры, мамы Кати,
Счёт идёт уже на рати.

22
Счёт идёт уже на тыщи,
И мильоны на кладбище,
Под крестами, под землёю,
Под могильною травою.

23
Кто услышит их молитвы
Ранним утром перед битвой,
Кто омоет капли крови,
Кто в последний раз укроет?

24
За Россию гибнут дети,
Ты найдёшь их по примете,
По нехоженой тропинке,
По изрытому суглинку.

25
По кровати, что скрипела,
По друзьям, что шли на дело,
По обугленной одёжке,
По Захару, по Алёшке.

26
По крестам, что здесь стояли,
По провалам, что зияли,
Словно вход в иное место,
Где не душно и не тесно.

27
Где хватает всем патронов,
Где тебя уже не тронут,
Где поют чудно и тихо:
«Ой ты, лихо, ой ты, лихо!»

28
По траншеям, по бомбёжке,
По убитому Серёжке,
По разорванной Марине,
По мечте, да и по мріе.

29
По Танюшке, по Алёнке,
По расстеленной клеёнке,
По буханке, что лежала,
По травинке, что дрожала.

30
По свинцовому налёту,
По бесшумному полёту,
По разорванной гранате,
По бинтам, да и по вате.

31
За Россию гибнут дети,
Ранним утром, на рассвете.
И качается на воле
Чистый клевер в чистом поле.


10.03.2005г.




Под занавес так хочется вина,
И водки с мёдом, и глоток
полыни,
Настоянной на чистом свежем
ветре,
И наплевать уже на чудеса,
Которые придумала природа,
И на забавы праздные людей,
На их страстишки, мелкие, как
пруд,
В котором нет ни карпов, ни
ершей,
И даже на улыбки милых женщин,
Готовых подарить на миг
блаженство,
Которое тебе уже не нужно,
А хочется всего лишь тишины,
Глоток вина, полынного настоя,
И водки с мёдом, что собрали
пчёлы,
Летая над цветами и землёй,
Которая тебя когда-то примет,
Как принимала всех,
прощая всем.

24.04.2005 г.




Всё, что прошло, не стоит и гроша,
В нём только пепел и обрывки фраз,
Там письма, извиваясь и шурша,
Сгорают на огне за разом раз.


Там только смех, застывший
навсегда
На лицах тех, которых больше
нет,
И позабытые в долинах города,
И облетевший с яблонь белый
цвет.


Там только звон больших колоколов,
Которые звенели на заре,
И потрясение незыблемых основ,
И сожаление о сказочной поре.


Там только прах заброшенных могил
Со стёршимися датами конца,
И надписи о тех, кто был любим,
И профили неясного лица.


Там лишь остовы рухнувших
дворцов,
И тени тех, кто в них когда-то
жил,
И звук давно умолкнувших
певцов,
И нити от растрескавшихся
жил.


Там лишь следы на высохшем песке,
Которые исчезнут на заре,
И чей-то лик на треснувшей
доске,
И шрамы на израненной горе.


Там только дым от прежних
пепелищ,
Давно уж превратившийся в
туман,
И камни от разрушенных
жилищ,
И пепел, и обман, обман,
обман.


Там лишь предания о славных
временах,
О битвах, о сошествии богов,
И обернувшийся свободой бывший
страх,
И вечное сияние снегов.


Всё, что прошло, не стоит и
гроша,
Оно исчезло, как поток
комет,
И пусть напрасно мается
душа, -
Его уж нет, его уж нет!


20.05.-29.06.2005 г.




С О Д О М

Содом все тот же, улицы кривые,
С небес течет содомская вода,
И исчезает в море без следа,
И заливает пеной мостовые.


На фоне гор содомские дела
Мельчают, и становятся иными,
Приятными, честными, удалыми,
И непонятно, кто кому дала.


Но ниже все такое же дерьмо,
И грех такой же на содомских
лицах,
И ничего уже не возвратится,
И общее на всех стоит клеймо.


Едва светает, Лотова жена
Спешит на рынок за пучком
шпината,
Она еще ни в чем не виновата,
И любопытство не ее вина.


Но все уже готовится втайне,
И ангелы собралась в доме Лота,
Им предстоит рутинная работа
На этой необъявленной войне.


А город верен принципам своим,
И чернь уже стучится в двери Лота,
Ей предстоят рутинная работа –
Вонзить в пришельцев дерево
с и т т и м.


Но небеса напоминают рать,
И Лот уже спасается с семьею, -
Женою, дочерьми, - неся с собою
Ту часть имущества, что удалось
собрать.


А капли серы пополам с огнем
Стучат по кровлям и прекрасным
лицам,
Сжигая все, что может шевелиться,
И дерево с и т т и м, и грех
на нем.


И Лотова жена, презрев угрозы,
Оставив мужа где-то за бугром,
Вдруг застывает соляным столбом,
И смотрит на Содом, глотая
слезы.


20.11.2004 г.




К И Л И М А Н Д Ж А Р О

Килиманджаро за окном,
Килиманджаро,
От грусти загибаюсь, и от
жара,
Все птицы за окном давно
взлетели,
Растрелли виноват во всем,
Растрелли!


Для видов из окна есть
много места,
Невеста от меня ушла,
невеста,
Я это говорю не для
проформы,
Реформы ожидают нас,
реформы!


Все то, что было, сгинуло
навеки,
Не боги глину обжигают –
человеки,
Во всякой речи есть не много
смысла,
Артисты приезжают к нам,
артисты!


Прозрение приходит очень
поздно,
Я к жизни отношусь
теперь серьезно,
За домом на холмах
одни высотки,
Красотки изнуряют нас,
красотки!


На холоде сидеть умеют
птицы,
В лесу зимой нетрудно
заблудиться,
Бескормица порой страшнее
яда,
Помада на щеке у вас,
помада!


Мне в этом мире ничего
не светит,
С высоких гор подул
холодный ветер,
Пройдусь немного по
пустой квартире,
В сортире замочите всех,
в сортире!


От кофе и от чая дохнут мухи,
Всему виною телефон и слухи.
Тому, кто весел, не страшны
морозы,
Заноза вы в башке моей,
заноза!


Спасать вас всех ненужная
затея,
Теперь никто смеяться
не умеет,
От водки все погибнут и
разрухи,
Старухи окружают нас, старухи!


Заканчивать пора, но нет
бумаги,
За городом равнины
и овраги,
Поэтам не хватает
вдохновенья,
Забвенье ожидает всех,
забвенье!


28.11.2004 г.




К И Т А Й - Г О Р О Д

Китай-Городская отрава,
Сиянье снега в январе,
Людей текущая орава,
Мороз в подарок детворе.

Варварка варварами полна,
Гудит, и движется вразброд,
Подобен набежавшим волнам
Приезжий и столичный сброд.

Гостиный Двор все так же вечен,
И так же тверд его гранит,
Стоит безмолвен и беспечен,
Заветы древности хранит.

Максим Блаженный тих и скромен,
И спит у вечности в плену,
А Кремль надменен и огромен,
И воет ночью на Луну.

Метро гудит своей машиной,
Пыхтит, накачивая пар,
И выпускает в мир блошиный
Людской насыщенный отвар.

Торговля движется рядами.
Товар расставлен вдоль стены:
Лотки с заморскими плодами, -
Презент полуденной страны.

А рядом звезды из-за моря,
Кораллы, бусы и часы:
Блестит гороховое горе,
Приют обманчивой красы.

Столы с газетами пестреют,
Красотки глянцево глядят,
От холода привычно млеют,
И отдаются всем подряд.

На Красной Площади смятенье,
Здесь мавзолей и маята,
С утра обычное волненье,
И деловая суета.

А в небе, над Москва-рекою,
Взирая сверху на людей,
Касается земли рукою
Какой-то древний чародей.

7.12.2004 г.




Крысы бегут с корабля,
Книзу поджавши хвосты,
Снасти противно трещат,
Скоро настанет конец.

Отсвет Полынской Звезды
Все освещает вокруг,
К небу поднялись валы,
Стоны и шепот кругом.

Запах полыни горчит,
Волны колышут траву,
Руки растут из земли,
Молча скелеты встают.

Море на юге шумит,
Ветер приносит песок,
Море похоже на кровь,
Чайки пикируют вниз.

Крысы бегут с корабля,
Крысам достался паек,
Все, что не смогут сожрать,
В море с собой унесут.

Крысы сильнее людей,
Крысам достанется все,
В дальней и южной стране
Будут они проживать.

Запах полыни сильней,
Ветер дурманит висок,
Тем, кто не умер еще,
Снится сиреневый май.

Солнце взошло над Землей,
Солнцу уж нечего петь,
Крысы бегут с корабля,
Крысам не будет светить.

Крысы довольны собой,
Крысы обставили всех, –
Тех, кто стоял на корме.
Тех, кто натягивал снасть.

В море опять тишина,
Нет ни снастей, ни людей,
Только лишь крысы плывут
Клином к волшебной стране.

Там проживает король
С длинным и гладким хвостом,
Он предводитель всех крыс,
Крысы боятся его.

Отсвет Полынской Звезды
Треплет короткую шерсть,
И запевает король
Песнь о погибшей земле.

18.12.2004 г.




Курьеры спешат, курьеры,
У века свои манеры,
До цели дойти не поздно, -
Серьезно, друзья, серьезно!

Курьеры спешат, курьеры,
За морем лежит Ривьера,
Там пальмы и манго в рощах, -
Попроще, друзья, попроще!

Курьеры спешат, курьеры,
Из мебели лишь шифоньеры,
А все остальное чисто, -
В таксисты уйду, в таксисты!

Курьеры спешат, курьеры,
Обходят они барьеры,
Все ваши стихи забылись, -
Не сбылись они, не сбылись!

Курьеры спешат, курьеры,
В Бразилию и Кордильеры,
Там куст расцветает чайный, -
И это все не случайно!

Курьеры спешат, курьеры,
Над морем одни карьеры,
А ниже одна лишь пена, -
Равенна моя, Равенна!

Курьеры спешат, курьеры,
Без меры их здесь, без меры,
Оставьте меня в покое, -
Спокойно, дружок, спокойно!

31.12.2004 г.




З И М А

И да, и нет одновременно, -
Под звуки башенных часов
Выводит колокол отменно
Свой ежедневный часослов.


Загадке вечности внемлите, -
При виде этих звонарей
Плывет, как спутник на орбите
Ватага красных снегирей.


Блестит налево и направо
Январский нележалый снег,
И взгляд юнца имеет право
Лететь в страну безумных нег.


А по притихшим переулкам,
Под крики пьяных ездоков,
Проносится с весельем гулким
Чета усталых рысаков.


И под вечерние напевы
Давно отворенных церквей
Восходит у притихшей девы
Звезда над бездною очей.


10.01.2005 г.




Молитесь Господу, молитесь,
Во дни побед и в дни скорбей,
Склонитесь перед Ним, склонитесь,
Как тот усталый скарабей,
Что тянет ношу пред собою,
Не замечая ничего, -
Ни бед, идущих за бедою,
Ни даже Бога самого.
И будете сынами света,
И в наступившей тишине
Сияя, вещая комета
К вам прикоснется, как во
сне.
И в дальней дали, за судьбою,
За отшумевшею грозой
Вас понесет вслед за собою
Чудесный Ангел неземной.

30.01.2005 г.




Л У Ж Н И К И

Лужники мои, Лужники,
У изгиба большой реки,
У излома моей судьбы,
У истока твоей борьбы.

Лужники мои, Лужники,
Купола ваши так легки,
Колокольный ваш звон высок,
Он размеренно бьет в висок.

Он летит над обвалом лет,
Как поток дорогих комет,
Как ее отдаленный смех,
Как провал твой, и как успех.

Как загадка ее судьбы,
У которой одни гробы,
У которое один обман,
У которой в руках саван.

Лужники мои, Лужники,
Не загнуться бы от тоски,
Не пуститься бы вновь в разгул,
Не услышать бы в небе гул.

Гул от горя и гул от потерь,
Гул от старых и новых затей,
Гул от прошлых истлевших лет,
От "Приди ко мне!" и от "Нет!".

Не прилечь бы до срока ниц,
До истоков сырых криниц,
До излома сырой земли,
Что снега давно замели.

Не поспеть бы на пир к врагам,
Где веселье и странный гам,
Не надеть бы чужой хитон,
Не уйти бы до срока вон.

Лужники мои, Лужники,
Как вы близи и далеки,
Как вы стары и молоды,
Как прекрасны ваши плоды.

Как искрится ваш чистый лёд,
Как наотмашь вы бьете влёт,
И, планируя, падают вниз
Ваши дети на ваш карниз.

Ваши кладбища так милы,
Здесь метели все замели,
Здесь лишь урны в пустой стене,
Здесь лишь плиты в сырой земле.

Здесь лишь лебеди на воде,
Черно-белый абрис везде,
Здесь лишь ивы склонились ниц,
Как изгибы ее ресниц.

Здесь в громаде прожитых дней
Нет ни памяти, ни людей,
Здесь лишь песня, как шепот губ,
Как камланье органных труб.

Лужники мои, Лужники,
Вы как вешние родники
У шрапнели весенних рос,
У разрывов далеких грез.

Где уже не видать друзей,
Ни холопов, и ни князей,
Где не будет уже зазноб,
От которых жар и озноб.

Где лицо твое каждый век
Выплывает на топкий брег,
Где белеет немой висок,
И развязан твой поясок.

Где заплачено все сполна,
Где качает тебя волна,
И не слышно уже нигде
О твоей и моей беде.

Где зимой наметает снег,
И белеет замерзший брег,
Где сугробы до самых крыш, -
Не Париж здесь, дружок, не Париж!

Где удачи мои и беда,
Где не строятся города,
Где руины лежат в пыли,
Где ветра твой след замели.

Где кикиморы у воды,
Где травой поросли следы,
Где один лишь шепот и страх,
И тоска у всех на устах.

Где огни горят вдалеке,
Отражаясь в немой реке,
И зарницы былых надежд
Освещают толпу невежд.

Где размах и небесная ширь,
Где легко поется в тиши,
И слагаются песни в лад,
И березы, как встарь, шумят.

Где оклады старых икон,
Где провалы слепых окон,
Где лишь метки от старых вех,
Где лишь память, как смертный
грех.

Где дома стоят вкривь и вкось,
Где лишь слякоть и изморось,
Где твои следы на песке,
Где мой сон в чистом вереске.

Лужники мои, Лужники,
Фиолетовые родники,
Мой дворец на сыром песке,
Твой венец на лихой реке.

13-14.02.2005 г.




Как страшно, Господи, как страшно,
Когда волну роняет ветер,
Дождливым утром, на рассвете,
И кажется все пусто, зряшно.

Как больно, Господи, как больно,
Когда кусты мокры от влаги,
И ветви елей, словно флаги,
И вбок воткнуты, и продольно.

Как чудно, Господи, как чудно,
Когда сквозь мрак проглянет солнце,
И краски мира, как в оконце,
Влетают, и блестят прилюдно.

Как рано, Господи, как рано
Ушла весна в обнимку с маем,
И только эхо, гулким лаем,
Вонзается в утесов рану.

Как поздно, Господи, как поздно
Лететь вперед за птичьей стаей,
Чей клин по осени растаял,
И ждать декабрьских морозов.


Как много, Господи, как много
Всего лежит на этих стогнах,
В них ветра шум и песен стоны,
И память, девка-недотрога.

Как сладко, Господи, как сладко
Взирать с крыльца на полдень
мира,
И слушать, как играет лира,
И улыбаться для порядка.

2.11.2004 г.




Пусть ходят слухи разные,
Пусть шепчут об одном,
Девчоночки заразные
Смеются перед сном.

Постелешь скатерть белую,
Не зная, где она,
Возьмешь ковригу спелую
И хлебного вина.

И будешь пить до одури,
До проблесков зари,
Пока за огородами
Не грянут глухари.

А после выйдешь во поле,
На ветреный откос,
У старого у тополя
Застынешь в полный рост.

И влагой затуманятся
Твои, дружок, глаза,
И в небе, за туманами,
Сползет ее слеза.

И жизнь опять покажется
Хрустальною мечтой,
И вновь беда окажется
Наивной и простой.

17.10.2004 г.




С О Н Е Т 34

Я не могу уже терпеть
Ни суету, ни подлость дня,
Опять размеренная твердь
Плывет, как лед, из-под меня.

Мне сил уже недостает
Бороться с прихотью судьбы,
И как гусей стреляют влет,
Так я твержу одни мольбы.

Вокруг одно лишь только
зло,
И хари черные кругом,
И всем законникам назло
Опять война, опять разгром.

Но если отступлю опять,
Свобода будет горевать.

24.09.2004 г.




Вот снова, на исходе лета,
Ты попросила тишины,
В объятьях бледного рассвета,
В разрывах ветреной Луны.


Твои отрезанные косы
Змеились тихо на столе,
И вкус последней папиросы
Был горек, как миндаль в золе.


И только утро прибавляло
Другим войскам других побед,
Как будто дева умоляла
Спасти ее от страшных бед.


24.09.2004 г.




Мертвые не пахнут,
Мертвым все равно,
Пахнут лишь живые
Пахнут, ой-ой-ой!

Выноси, родная,
Выноси скорей,
Демоны по круче
Вслед за мной бегут.

Некуда деваться
Нам с тобой, дружок,
Видно, попадем мы
В лапы сатаны.

Скоро вечер скроет
Ужас этих мест,
Скоро возвратимся
Мы опять к живым.

Скоро будет свадьба,
Будет хоровод,
Весело и тихо
Встретим Новый Год!

29.08.2004 г.




Когда износишь до конца
Свою последнюю рубаху,
Когда у скорбного лица
Увидишь не цветы, а плаху,
Когда оставишь позади
Надежды, славу и сомненья,
Когда осенние дожди
Прибьют твое стихотворенье,
Когда уже невмочь терпеть
Весь ужас падшего столетья,
Когда приходится гореть
В горниле бед и лихолетья,
Когда последний сладкий сон,
Посланник вечности и Бога,
Тебя качает в унисон
С умолкшей птицей у порога,
Тогда в лазоревой дали,
Наполненной теплом и светом,
Твоя судьба опять пылит
С другой землей, с другим
рассветом.

26.08.2004 г.




Твердым шагом иди,
Ровным светом светись,
Не сбиваясь с пути,
И не падая вниз.

Никого не спросясь,
Ни за что не держась,
Никогда не смеясь
Над упавшими в грязь.

Не жалей ни о чем,
Что ушло – то ушло,
Узнавать, что почем –
Не твое ремесло.

Не проси ничего,
Если надо – дадут,
А не надо – тогда
Заберут и убьют.

Будешь мирно лежать,
Будет мрачен твой крест,
Будут тихо дрожать
Все осины окрест.

Попадешь ты не в ад,
И не в праздничный рай,
А в загадочный сад,
А в затерянный край.

Но и там, как всегда,
Будешь твердо идти,
Не считая года,
Не сбиваясь с пути.

Потому, что нигде,
Ни в раю, ни в аду,
Нет покоя тебе
В том цветущем саду.

Ведь с утра, словно встарь,
Мой дружок дорогой,
Ты грустишь, как кобзарь,
Над нелепой судьбой.

1.08.2004 г.




Попутный ветер в паруса
Всем тем, кого любил когда-то,
Кто не добыл ни благ, ни злата,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Всем вам, друзьям любви и света,
Пусть вам сопутствует комета,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Всем вам, врагам моих исканий,
Покойтесь мирно без страданий,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Всем тем, кто ждет и верит в чудо,
Пусть будет полно ваше блюдо,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Всем вам, наперсники свободы,
Пусть будут длинны ваши годы,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Тебе, предел моих желаний,
Причина всех моих страданий,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Забытым, нищим и калекам,
Останьтесь гордым человеком,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Той деве, тихой и прелестной,
Пусть будет звездочкой небесной,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Всем отошедшим в мир забвенья,
Пусть будут неподвластны тленью,
Попутный ветер в паруса!

Попутный ветер в паруса
Тебе, светило жизни вечной,
Дари нам радость и беспечность,
Попутный ветер в паруса!

26.06.2004 г.




Если слишком долго сидеть у
реки, можно увидеть, как вниз по
течению проплывают трупы твоих
врагов.
Китайская пословица.


Он долго сидел у широкой реки,
И трупы его заклятых врагов,
Сжимая пальцами траурные венки,
Плыли вдоль извилистых берегов.

А он все сидел, и глядел на восток,
Который алел, словно щеки цариц,
Похожий на бледный и чахлый росток,
Колеблемый ветром и гнущийся ниц.

Потом вниз поплыли его друзья,
И бурные воды широкой реки,
Вздымая валы и кому-то грозя,
Несли к океану их траурные венки.

А он все сидел, и глядел на закат,
Который пылал, как огромный костер,
Несчастный вдвойне, и даже стократ,
Отдавший всех братьев, друзей и
сестер.

Потом он поднялся, и вышел за дверь,
Устав от невзгод и вселенской тоски,
И долго кричал, словно раненный зверь,
И сам закачался на волнах реки.

И только восток все алел и алел,
И только закат все пылал от ран,
И были губы его, как мел,
И были руки его, как саван.
22.06.2004г.




Лисы имеют норы,
Птицы имеют гнезда,
Кони имеют шпоры.
Небо имеет звезды.


Воры имеют счастье,
Горы ласкает ветер,
Осень несет ненастье,
Люди за все в ответе.


Книги имеют память,
Стены венчают кровлю,
Если кого-то ранить,
Он истекает кровью.


Полдень сменяет утро,
Звери живут на свете,
Всполохи перламутра
Вспыхивают на рассвете.


Падает камень в пропасть,
Солнце встает над морем,
Сила смиряет робость,
Радость идет за горем.


Смерть побеждает старость,
Жизнь побеждает вечность,
Подлость рождает ярость,
Глупость таит беспечность.


Так повелось от века,
Полдень часы пробили,
Слабого человека
Боги спросить забыли.


21.06.2004 г.




Нет, ты не поэт, ты серьезный прозаик,
Ты пишешь про заек, ты пишешь про заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И в даль улетают, и в даль улетают.

Нет, ты не поэт, ты прекрасный прозаик,
Ты знаешь довольно про сереньких заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И хвостики их в огороде мелькают.

А все потому, что ты крупный прозаик,
Давно полюбивший доверчивых заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И с носом охотником всех оставляют.

Но ты не всегда был отличный прозаик,
Ты много не знал про хорошеньких заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И в книгах твоих на страницах мелькают.

Ты часто бывал никудышний прозаик,
Писал про волков, и не помнил про заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И с грядок морковь и капусту срывают.

Ну вот наконец ты стал мощный прозаик,
Прославивший всех восхитительных заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И горя не знают, и горя не знают.

Пропела труба, ты стал первый прозаик,
Придумавший много про глупеньких заек,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И волки их взглядом своим провожают.

Фанфары гремят, все узнали про заек,
Которых прославил безумный прозаик,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И книжки твои на досуге читают.

Вот так ты и пишешь про маленьких заек,
Безумный прозаик, великий прозаик,
А зайки скакают, а зайки скакают,
И вместе с тобой от похмелья икают.

10.05.2004 г.




Уходят в вечность фараоны,
Как воины, за строем строй,
Их обольстительные троны
Забыты в камере пустой.


Их мумии давно истлели,
И кости превратились в прах,
Их золотые менестреля
Давно с печатью на устах.


Их вековые пирамиды
Давно засыпаны песком,
И только старые брамиды
Проходят мимо их тайком.


Их боевые колесницы
Теперь уже не мчатся в даль,
И царств надменные столицы
Не просят милости, как встарь.


Их золотые саркофаги
Лежат в музейной тишине,
И шумные ареопаги
Не шлют приветствия войне.


Все их надежды и стремленья
Ушли сквозь пальцы, как вода,
И золотые поколенья
Уже не встанут никогда.


Все их безмерное величье
Теперь не нужно никому,
И мумий хладное обличье
Угодно Богу одному.


И только Сфинкс глядит сквозь
вечность,
Являя всем свой грозный вид,
Храня надежду и беспечность
На фоне древних пирамид.

25.04.2004 г.




М О Л И Т В А - 3

В волшебных небесных чертогах,
Где ангельский мир и покой,
Позволь мне, о Господи Боже,
Навеки быть рядом с Тобой.

Но только позволь мне сначала
Пожить на прекрасной земле,
Я прожил и много, и мало,
Но страсть не угасла во мне.

Мне хочется так же, как прежде,
Бродить по лесам и долам,
В покорной и тихой надежде
Когда-нибудь встретиться нам.

Мне хочется большего счастья,
Мне хочется большей мечты,
Устал я бежать от ненастья,
И жить от версты до версты.

Мне хочется жить бесконечно,
Мне хочется вечно любить,
Смеяться и прыгать беспечно,
И боль навсегда позабыть.

Все это, о Господи Боже,
Всего лишь пустые слова,
Ты мне бесконечно дороже,
Чем эта людская молва.

Откликнись на просьбу поэта,
Призри на хромую судьбу,
Не гневайся, Боже, за это,
Как царь на немую рабу.

В волшебных небесных чертогах,
Где ангельский мир и покой,
Позволь мне, о Господи Боже,
Навеки быть рядом с Тобой.

4.04.2004 г.




Иллюзия свободы
На западной горе,
Заснеженные воды
В холодном январе.

Уйти, чтобы остаться,
Остаться, чтоб уйти,
Не стоит так стараться,
Февраль не обойти.

То вечер, то побудка,
То утро, то закат,
Еще одна минутка,
Последний перекат.

Ты медлишь, выбирая
Последнюю зарю,
Ни ада нет, ни рая,
За все благодарю.

Все, что должно случиться,
Случилось уж давно,
Осталось помолиться,
А, в общем, все равно.

В дали холодный воздух,
И радостный рассвет,
Увидишь только звезды,
Да несказанный свет.

Блеснет денница мира
Над куполом судьбы,
Полночная порфира,
Иллюзия борьбы.

И вот уже не видно
Ни снега, ни людей,
Проститься не обидно
В угаре этих дней.

Лишь только в поле белом
Погосты, да кресты,
Замазано все мелом
Для вящей простоты.

Иллюзия свободы
На западной горе,
Заснеженные воды
В холодном январе.

5.02.2004 г.




Бедные, бедные люди,
Бедные, бедные звери,
Кошки, собаки, олени,
Пудели, зайцы, медведи,
Мальчики, девочки, дяди,
Тети, старушки, и даже
Дедушки в старых калошах, –
Все вы когда-то умрете,
Все потеряв в этом мире,
И вам на смену приедут
Из той страны, что зовется
Счастьем и Вечным Приютом,
Новые люди и звери,
Новые пудели, пони,
Зайцы, медведи, олени,
Новые мамы и папы,
Мальчики, девочки, дяди,
Тети, старушки, и даже
Дедушки в старых калошах,
Ведь так издревле ведется,
Ведь все уходят куда-то,
И невозможно жить вечно,
Сколько бы нам ни хотелось.

3.01.2004 г.




Бесстыдство старухи, глумливо взирающей
на пассажиров троллейбуса,
Развалившейся на сидениях, словно на своей
грязной и неопрятной постели,
Закинувшей, кроме того, кверху ноги,
Сбросив при этом вниз уродливые башмаки,
И шевелящей из стороны в сторону
короткими и толстыми пальцами,
Покрытыми отвратительными бородавками
и наростами.
Лицо старухи напоминает лицо ведьмы,
Сожженной инквизицией в средневековой
Испании.
Пассажиры, невольно глядящие на
старую потаскушку,
С тоской думают о том, что их изнасиловали
прямо в троллейбусе.
Мне же вспоминаются слова одной
знакомой девицы,
Сказанные ей в порыве откровения
и признательности:
"Блевать хочется, дядя, глядя
на это!"

26.12.2003 г.




Старый портфель, забытый в каком-то
безвестном сарае,
Где-то в провинции, в снежной
убогой деревне,
Среди лесов и сугробов под
самые крыши,
Ночью, во тьме, на покрытой
газетами полке,
Весь запыленный и полный ненужного хлама,
Рядом с пузатыми банками
разных припасов,
Также забытых в сарае на
долгие годы,
В ужасе, мраке и хаосе
старых отбросов,
Кучи гниющей картошки, моркови,
капусты,
Россыпи зерен и разных проросших кореньев, –
Что ты стоишь здесь, сверкая
стальными замками,
Тлен попирая и долгие годы забвенья,
Словно надеясь на некое
близкое чудо,
Словно опять возвратится твой
прежний хозяин,
И, поднимая тебя, как
бесценную ношу,
Полную разных бутылок, стихов
и открытий,
Будет ходить по редакциям с
гордой улыбкой,
И принимать поздравления,
как именинник?

24.12.2003 г.




Судьба моя – Россия,
Мой отчий дом – Москва,
И сколько ни проси я, –
Себя не пересилить, –
Не скрыться от родства!

Мне трудно жить на свете,
Но только до тех пор,
Пока России дети, –
Сережи, Гали, Пети, –
Не скажут мне в упор:

«Спасибо, милый дядя,
За то, что ты живешь,
И сказки сочиняешь,
И всех нас удивляешь,
И песенки поешь!

Живи как можно дольше,
И сочиняй скорей
Истории про зайцев,
Про чукчей, про ногайцев,
Про леших и зверей!»

И я живу на свете,
Катясь то вверх, то вниз, –
На голубой планете, –
Ведь всей России дети
Мне подарили жизнь!

12.12.2003 г.




Жертвы и палачи,
Мимы и лицедеи, –
Желтые орхидеи,
Брошенные в ночи.

Мне ли пристало врать,
Мне ли кривить улыбку, –
Не совершить ошибку,
Не разобрать кровать.

Как говорить теперь
С миром и со страною,
Если везде со мною
Список былых потерь?

Как отворить окно,
Как протоптать тропинку, –
Жизни на половинку,
Треснувшее стекло.

Пепел далеких звезд
Падает, угасая,
Что ты стоишь босая
Среди своих берез?

Все мы уходим в тень,
Все мы бредем по следу,
Не позабыть победу,
Не перепутать день.

Прочее не дано,
Будущее неясно,
Вечно жалеть опасно,
Вечно любить смешно.

Правильная игра
Кончится, не начавшись,
Сложно поверить в счастье,
Если вставать пора.

Жертвы и палачи,
Мимы и лицедеи, -
Желтые орхидеи,
Брошенные в ночи.

22.12.2003 г.




Собачка сдохла, поезд опоздал,
Невеста сдуру отдалась другому,
На берег налетел девятый вал,
И боцман осушил бочонок рому.


Трубач не дует, пушка не палит,
Капрал пропил последнюю монету,
Правительство имеет жалкий вид,
И важно резонирует при этом.


Портной не шьет, девица не даёт,
Жена ушла к богатому соседу,
Инфляция на море воду льет,
И моль ведет застольную беседу.


Все в государстве стало абы как,
Торговля развалилась в целом мире,
Народ от скуки побежал в кабак,
И кто-то замочил себя в сортире.


13.03.2006г.




Пейзажи и руины,
Забытая страна,
Безмолвные равнины,
Прошедшая война.


Обвалы, камнепады,
Остовы городов,
Застывшие громады
Без цели, без следов.


Вокруг лишь только горы,
И одинокий крест,
Умолкли разговоры,
Ищи теперь окрест.


Какой-то зыбкий абрис
На треснутой стене,
И пена, словно аист
По вспаханной волне.


Один лишь ветер воет,
Да горбятся холмы,
Здесь были только войны,
Здесь были только мы.


И набегает чаще,
Чем требует устав,
Неистово – кричащий
Осенний ледостав.


И чертит ястреб в сини
Затверженный урок,
И властвует отныне
Неистребимый рок.


12.12.2004 г.




Вот снова, на исходе лета,
Ты попросила тишины,
В объятьях бледного рассвета,
В разрывах ветреной Луны.

Твои отрезанные косы
Змеились тихо на столе,
И вкус последней папиросы
Был горек, как миндаль в золе.

И только утро прибавляло
Другим войскам других побед,
Как будто дева умоляла
Спасти её от страшных бед.

24.09.2004г.




Мы шли с тобою по этапу
Глухой зимою вдоль реки,
А рядом мишка косолапый
Сосал свой палец от тоски.

Ты мне сказала, что не нужно
Мечтать о том, что отцвело,
И тихой поступью натужной
Зашла в какое-то село.

Твой ветхий старенький бушлатик
Был весь изорванный до дыр,
И на него глядел солдатик,
А также пьяный конвоир.

А в это время где-то сбоку
Убили двух простых людей, -
Они сидели восемь сроков,
И было им всего трудней.

И стало тихо и печально
В пространстве вечном и немом,
И только ветер машинально
Твердил о чём-то о своём.

Но ты лишь тихо улыбалась
Чему-то сквозь гримасу рта,
И мне навеки отдавалась
Твоя любовь и красота.


5.04.2005г.




Благословляю вас за то,
Что вы так много не успели,
За ветра шум и звон капели,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что вы до времени устали,
За то, что были вы из стали,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что вы теперь почти седая,
За то, что были мне родная,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что вы так много потеряли,
За наши дни и прелесть мая,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что вы теперь совсем другая,
И мне почти не дорогая,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что мы теперь совсем другие,
И перед памятью нагие,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что всё кончается в итоге,
И не пылят уже дороги,
Благословляю вас за то.

Благословляю вас за то,
Что в вечности мы будем вместе,
И вновь вернутся наши песни,
Благословляю вас за то.


7.05.2005г.




Старый пень, зачем ты лёг
Летом у дороги,
Подставляя древний бок
Под людские ноги?

Был ты некогда другим
Дальнею весною,
Был ты некогда любим
Вольною сосною.

А теперь ты всё молчишь,
Старый и угрюмый,
И стоит лесная тишь
Средь людского шума.


27.04.2005г.




Не говори о ней плохого,
Она лучистая звезда
На бреге моря рокового,
На грани бездны без следа.

Не называй её чужою,
Ни в дни побед, ни в дни потерь,
Она дарована судьбою,
Ты только верь, ты только верь.

Не прогоняй её нагую
Глухою ночью за порог,
Ты не нашёл себе другую,
Живи с такой, что создал Бог.

Не сотвори себе кумира,
Из прежних глаз и прежних рук,
Она дитя иного мира,
Она венец нездешних мук.

И если вдруг тебе случится
Увидеть чей-то завиток,
Заставь себя остановиться,
И не стреляй себе в висок.


14.02.2005г.




Собачка бежала по полю,
Собачке сделали больно,
Собачка упала в канаву,
И тихо завыла с тоски.

Ах, бедная, бедная псина!
Тот мальчик, что ты укусила,
Когда-нибудь бросит учебу,
И станет большим ловкачом.

Он будет великим магистром,
Он будет плеваться со смыслом,
Он будет солидно смеяться
И дергать котов за усы.

Он вырастит чудную травку,
Бальзам для клопа и козявки,
Бальзам для собачек и кошек,
И даже лесных комаров.

Он каждой хорошей собачке
Подарит сосиску и жвачку,
Он кошек научит смеяться,
А львов и слонов хохотать!

И только несчастной собачке
Не даст ни сосиски, ни жвачки,
За то, что она укусила
Мальчишку во время игры.

Ах, бедная, бедная жучка!
Ах, драная, рыжая штучка!
Зачем ты кусаешь мальчишек,
И воешь в канаве с тоски?

Не надо рычать и кусаться,
Не надо внезапно бросаться
На всех без разбору мальчишек,
Что ходят с утра во дворе.

Лежи себе лучше в канавке,
Мечтай о зелененькой травке,
Мечтай о сосиске и жвачке,
И тихо скули от тоски.

3.09.2002г.




Мочить в сортирах,
Мочить в пещерах,
Стрелять в квартирах,
Играть на нервах,
Все в мире просто,
Когда ты храбрый, -
Абракадабра,
абракадабра!


Когда ты храбрый,
Когда ты честный,
И взгляд открытый,
Как у невесты,
Мундир отлично
Сидит на малом, -
Дерьма навалом,
дерьма навалом!


Дерьма навалом,
И денег тоже,
Сажай в подвалы
И бей по роже,
Мы вправе делать
Все это сами, -
Прости, Сусанин,
прости, Сусанин!


Прости, Сусанин,
За наше время,
За то, что врали,
И за евреев,
И за чеченов
Прости уж сразу, -
Добей заразу,
добей заразу!


Мы не заразы,
И не вампиры,
И нас не надо
Мочить в сортирах,
И нас не надо
Стрелять в пещерах, -
Игра на нервах,
игра на нервах!


Игра на нервах,
Игра на вылет,
Кто не был в стервах,
Тот не осилит,
А, значит, будет
Поставлен к стенке, -
Дрожат коленки,
дрожат коленки!


Дрожат коленки
У всех без спроса,
Поставить к стенке,
И нет вопросов,
Тошнит в сортире,
Тошнит в пещере, -
Дай всем по вере,
дай всем по вере!


Дай тем мундиры,
Кто жил без веры,
Дай им сортиры,
Дай им пещеры,
Дай им навалом
Дерьма в придачу, -
И денег с дачей,
и денег с дачей!


Дай им, о Боже,
Того, что просят,
Дай им по роже,
Пусть их заносит,
Пускай до гроба
Сидят в пещере, -
Дай им по вере,
дай им по вере!

9.02.2006г.




Я молился не тем богам,
Плыл вперед не по той реке,
Ничего не прощал врагам,
Погибал в ледяной тоске.


Я глядел на пожаров медь,
Я дошел до края земли,
Зарекался влюбляться впредь,
И друзей забывал в дали.


Я иконы снимал со стен
Потемневших старых дворцов,
Разгребая руками тлен
Отошедших к богам отцов.


Я не знал, что такое боль,
Я надеялся жить всегда,
И моя проходная роль
Удавалась мне без труда.


Мне светила удача вслед,
Нет страны, где бы я не бывал,
И на мой отчаянный след
Набегал океанский вал.


Я всегда пел то, что хотел,
Я всегда пил много вина,
Плел венок из прекрасных тел,
И не знал, в чем моя вина.


Но теперь я понял, что был
Только пешкой в чужой игре,
Что стремительный бег кобыл
Вдруг закончился в декабре.


Что моя удача была
Только ширмой чужих утех,
И моя золотая стрела
Сгоряча полетела не в тех.


И поэтому я стою
На краю большого пути,
И уже ничего не пою,
И не знаю, куда идти.

22.02.2006г.




Урод и Слепая составили чудную пару,
Урод и Слепая на маленьких скрипках играли,
А после, забывшись, терзали большую гитару,
И пели про гурий, живущих в восточном серале.


Урод и Слепая, обнявшись, встречали рассветы,
Урод и Слепая не знали, что были безумны,
И виделись им нисходящие в бездну кометы,
И слышались им голоса и сладчайшие струны.


Они проходили по жизни, как светская пара,
Они посещали приемы, банкеты, собранья,
И даже Войтыла, святой католический папа,
Одобрил их вечный союз, как венец мирозданья.


Им было плевать на безумье, на зло, на картины
Паденья и чванства живущих в подлунных столицах,
Они открывали друг в друге такие глубины,
Что, кажется, были едины в отверженных лицах


Но все это кончилось вмиг, как кончаются реки,
Которые падают вниз, в бесконечное море, —
Они вдруг прозрели, и стали, как те человеки,
Которых постигло большое и тяжкое горе.


Урод вдруг очнулся, Слепая ж открыла глазницы,
И все происшедшее стало им страшно и тяжко,
И долго глядели на вечность их бледные лица,
И долго сердца трепетали под тонкой рубашкой.


А после Урод застрелился, не выдержав пытки,
Слепая же, ставшая зрячей, разрезала вены,
И тихо стонали от горя столетние скрипки,
И пели про кровь, и про то, что грядут перемены.


Так кончился этот союз двух безумных созданий,
Так кончился этот визит на ристалища мира,
И долго еще утонченные пальцы латаний
Плели им венок, и рыдала скорбящая лира.


А следом иные безумцы пришли им на смену,
Но долго еще, повторяясь в бесчисленных масках,
Урод и Слепая не раз выходили на сцену,
И зрители плакали, веря свершившейся сказке.

4.02.2006г.




Париж ушел, и больше не вернется,
Над ним горит уставшая звезда,
Он был таким, как в песенке поется:
«Уехал ты, как видно, навсегда!»


Ты был моим прощальным поцелуем,
Ты был моей пещерой тайных грез,
И я, свиданьем сладостным волнуем,
Хотел тебя надолго и всерьез.


Но, видно, нам не суждено проститься,
Поскольку мы не встретились опять,
А потому давайте веселиться,
И пить за то, что нужно оставлять.


За блеск свечей и Эйфелеву башню,
За парижанок, трахнутых другим,
За утра стон, и за глоток вчерашний,
И за мечты, истаявшие в дым.


За твой уход и за мою потерю,
За то, что надо трезво принимать,
За то, что я тебе давно не верю,
А за одно уж за едрёну мать.


Прощай, Париж, ты был моим кумиром,
И не моя беда, что ты пропал,
Пускай дрожит над изумленным миром
Твоей улыбки пепельный оскал.


Париж ушел, и больше не вернется,
Над ним горит уставшая звезда,
Он был таким, как в песенке поется:
«Уехал ты, как видно, навсегда!»

10.01.2006г.




Трогай, ямщик, уже кони заждались,
Утренний свет уже манит в полет,
Все опоздавшие сзади остались,
И за тобою никто не придет.


Ты теперь волен скитаться, как птица,
Ты теперь волен сквозь небо лететь,
Пусть ослепительно вспыхнет зарница,
Пусть оглушительно щелкает плеть.


Плакать не надо и требовать сдачи,
Жалкой полушки не стоит жалеть,
Не вспоминай про былые удачи,
Не вороши потускневшую медь.


Так подними же повыше ладони,
Пусть подбородок не чувствует дрожь,
В звездном полете распластались кони,
То, что прошло, ты опять не итожь.


Вот и свершилось все так, как хотелось,
Вот и пришло все к простому концу,
Знать, не терпелось тебе, не терпелось
С Богом столкнуться лицом да к лицу.


Так погоняй же покруче, служивый,
Что наши кони и наши года!
Прошлой дорогой, нелепой и лживой,
Ты не поедешь уже никогда.

12.03.2005г.




Эх, Рассея моя, Рассея,
Ненаглядная сторона,
Я тебя до поры засеял,
И собрал урожай сполна.


Я ходил по тебе до срока,
Я лежал на твоих боках,
Не давал никаких зароков,
Уходил, не сказав: «Пока!».


Погуляли с тобой мы вволю,
Погуляли с тобой мы всласть,
Пронеслись по лихому полю,
Подержали за вымя власть.


Озверевши от злой работы,
Ухватив коней под уздцы,
И давясь от припадков рвоты,
Мы сосали твои сосцы.


Эх, Рассея моя, Рассея,
Потому я такой больной,
Что давно уже все посеял,
И ушел другой стороной.


Ты бросала нас всех в атаки
На последний немецкий дзот,
И лизали мы, как собаки,
Твои руки и твой живот.


Ну так вой же, как эта сука,
Ощенившись в который раз,
Как последняя сладкая мука,
Зачарованный вечный Спас.


Брось скулить, и давайте выпьем
За озера и эту синь,
И надрывной болотной выпью
Будем на небо голосить.


Эх, Рассея моя, Рассея,
Неба синь и звериный вой.
Оттого я не жну, не сею,
Что навеки пленен тобой.

8.10.2005г.




Б Л А Ж Е Н Н Ы Й

От низкой злобы и порока
Который год бегу опять,
И на челе моем высоком
Горит проклятия печать.

Оставил я покой отчизны,
Уехал в дальние края,
И на пиру безумной тризны
Проходит молодость моя.

Забыл я матери лобзанье,
И взгляд сурового отца,
Приковано мое вниманье
К виденьям близкого конца.

Дана мне правда обличенья,
И жгучий, как огонь, язык,
Бичую зло без сожаленья,
Переходя со слов на крик.

Нигде не вижу я ответа
На самый главный свой вопрос:
“Когда же в облаке из света
Вернется к нам Иисус Христос?”

Я вижу язвы моровые,
И кровь, текущую рекой,
Открылись ада кладовые,
В них смертный вопль и покой.

Нет ни достойных, ни невинных,
Есть только мерзость и разврат,
Стоят все в очереди длинной
Пред бездною подземных врат.

На площадях людей дурачат,
Ведя кощунственный рассказ,
Покойников не в землю прячут,
А выставляют напоказ.

Подобно мерзким тараканам,
Забыли люди свой покой,
Ваяют страшных истуканов,
И водружают над Москвой.

Девицы, как волчицы, рыщут,
Прохожим спуска не дают,
Из подворотен мерзко свищут,
И каблуками в землю бьют.

Милиция везде наглеет,
Прохожих держит в дураках,
По вечерам совсем звереет,
И водку глушит в кабаках.

Идут не к Богу, а к Мамоне,
Над миром важно развалясь,
Пирует в шутовской короне
Надменный и бесовский князь.

Открылись гробы вековые,
Святые в тех гробах встают,
И всем проклятья роковые
Умильным голосом поют.

И над отверзлыми гробами
Ищу ответ на свой вопрос,
Шепча разбитыми губами:
“Прости меня, Иисус Христос!”

9.12.1999г.




А ЭТО БЫЛО РЕМЕСЛО

А это было ремесло,
Которое совсем не сложно, –
То, что сегодня невозможно,
То завтра рифмой проросло.

А это было ремесло,
Которое пришло, как осень,
Как разговоры стылых сосен,
Как против глупости заслон.

Оно возникло, как предлог,
Что студит в зной и греет в стужу, –
Тебе уже никто не нужен,
Ты сам себе и царь, и Бог.

И ты калякаешь слова,
Как дочь глухого геометра,
Что чертит знаки в струях ветра,
И дребезжит вокруг молва.

Все очень просто, мой родной,
И вовсе не такое чудо,
А просто дорогое блюдо,
Подаренное нам судьбой.

На нем слова и чудеса,
А также много разных песен,
А мир вокруг блажен и тесен,
И седина уж в волоса.

На нем ни слова про любовь,
Но ты и сам об этом знаешь,
Ты сам по лицам все читаешь,
И вновь стучит, как раньше, кровь.

Все очень просто, и порой
На образ Божий не похоже,
Но оттого оно дороже,
И солнце село за горой.

Все потому, что ремесло
Любого сорта и сноровки
Сучит то рифмы, то иголки,
И снегом землю занесло.

Все потому, что по тебе
Прошла стезя седого рока,
И ты не требуешь оброка, –
Ты сам его несешь судьбе.

А это было ремесло,
Которое совсем не сложно, –
То, что сегодня невозможно,
То завтра рифмой проросло.

1.04.2004г.




Он часто тогда выходил на балкон,
И долго смотрел в предрассветную даль,
И все, что он ставил на этот кон,
Слегка горчило, как горный миндаль.


И Лысый Череп сиял за окном,
Как будто прося подождать чуть-чуть,
Как будто этот последний кон
Слегка затянулся, как длинный путь.


Как длинный путь всей его судьбы,
Которая мимо него прошла,
И принесла лишь одни гробы,
И, посмеявшись, вперед ушла.


Ушла вперед к иным берегам,
К иным холмам и иному пути,
К иным друзьям и иным врагам,
К которым в гости уже не зайти.


Уже не зайти, потому что дверь
Его нелепой и частной судьбы
Давно закрылась, и дикий зверь,
Ее стороживший, презрел мольбы.


Презрел мольбы всех его друзей,
Презрел мольбы всех прекрасных жен,
Которые были ему верней,
Чем ветер, что к морю любовью сражен.


И он остался совсем один,
И перестал выходить за дверь,
И был теперь сам себе господин,
И господин всех своих потерь.


И только ветер гудел за окном,
И Лысый Череп сиял вдали,
И город спал предутренним сном,
И травы в гopax кроваво цвели.


И этот кон подошел к концу,
И горный миндаль перестал цвести,
И травы тянулись к его лицу,
И тихо шептали: “Прости! Прости!”


И он простил всех, кого любил,
И даже тех, кто любил его,
И час его ухода пробил,
И он уже не любил никого.


17.07.2004г.




Отдай золотарям оставшуюся медь,
Прости друзей за то, что не подали руку,
И будет под тобой дрожать земная твердь,
И звать за горизонт, и обещать разлуку.


Уже горит вдали тревожная звезда,
Уже мерцает свет, и неподвижен воздух,
И от вокзала в ночь уходят поезда,
И возвращаться к ней теперь уж слишком поздно.


И чудится тебе, что больше нет преград,
И воздух напоен настоем трав и вишен,
И ждет тебя вдали большой и чудный град,
Который до поры невидим и неслышен.


И вот уже перрон остался позади,
И чай несут в купе, и закрывают двери,
А где-то за окном опять стучат дожди,
И рельсы говорят про зряшные потери.


И бледный серп Луны вонзается в туман,
И утро настает, и близок час рассвета,
И ты благодаришь природу за обман,
За новый ясный день, и за судьбу поэта.


27.06.2004г.




Какие грустные картины
Под белым небом января,
Какие снежные равнины,
Какая стылая заря.


Какой тугой и чистый воздух
Разлит над девственной землей,
Как холодно мерцают звезды,
Сливаясь с утренней зарей.


Какие страшные предметы
Лежат под черною плитой,
Какие белые скелеты
Сокрыты в толще золотой.


Как пламенно горят гвоздики
На белом холмике простом,
Как неподвижны и безлики
Кресты в сиянье золотом.


Какие черные старухи
Несут заледеневший гроб,
Как медленно кружатся мухи,
Садясь на девственный сугроб.


Как далеко уплыло лето,
Румянцем нежности горя,
Какие грустные приметы
Повисли в небе января.


Как все непросто и неясно
В чуть слышном говоре речей,
Как безнадежно и напрасно
Под льдом пульсирует ручей.


Как тяжело идти по снегу,
Заученно шепча мольбы,
Таща постылую телегу
Своей заброшенной судьбы.


11.03.2004г.




Повернулась со скрипом ось,
Покатилась вперед телега,
Спицы тронулись вкривь и вкось,
Наслаждаясь забытым бегом.


Поменялись местами дни,
Улетели назад минуты,
Сны остались совсем одни,
И забылись былые смуты.


Вечный солнечный календарь
Вдруг напомнил о новых датах,
Зазвенела капель, как встарь,
Тарахтя о былых утратах.


Закачалась в лесу трава,
Поднимая побеги к небу,
Предъявляя свои права
На любовь к золотому Фебу.


Зажурчали в полях ручьи,
Серебрясь ключевой водою,
Стали ели в лесу ничьи,
Выставляя иголки к бою.


Заскрипело в руке перо,
Зашуршала в углу бумага,
Позабытый актер Пьеро
Вновь проснулся под старым
флагом.


Все отправилось в свой удел,
Все вместилось в последний список,
Постигая иной предел,
Существо потайных записок.


Все родилось на новый лад,
Все наполнилось новым светом,
Забывая былой разлад,
Просыпаясь с иным рассветом.


Только лишь повернулась ось,
Только двинулась в даль телега,
Подминая былую злость
Под колесами с талым снегом.


8.02.2004г.




Мы вернемся туда, – говорил я тебе,
Мы вернемся в свою колыбель, –
По высокой траве, по забытой судьбе,
О моя навсегда Аннабель!

Ты бежала сквозь хаос ручьев и полей,
Ты смеялась и пела псалмы
На неведомом мне диалекте зверей,
На наречье ущербной луны.

Нет, не властны над нами ни прошлого боль,
Ни холодный туманный апрель,
Я молю об одном – как когда-то, позволь
Называть тебя вновь – Аннабель!

Мое рыжее счастье в просторах земли,
Улетевшая сказка весны,
О царица любви, моей боли внемли,
Возврати позабытые сны!

Мы летели с тобой через шорох и град
Ненадежных и острых камней,
Собирая на склонах судьбы виноград,
И в долинах – щедроты полей.

Ты смотрела на мир через призму любви,
Через росчерк дрожащих ресниц,
Укрощая огонь в закипавшей крови,
И разметы летящих косиц.

Только холмик сырой на горе вековой,
Только мокрый холодный апрель, –
Вот и все, что осталось от страсти былой,
От тебя, о моя Аннабель!

Мой последний подарок от скряги-судьбы,
Мой последний червонец в руке,
Ты устала от бега и вечной борьбы,
Я устал от блужданий в тоске.

Анна – склоны укрывшая в злую метель,
Анна – ночь, отворившая дверь,
Уложившая спать в пуховую постель,
О моя навсегда Аннабель!

Мы расстались навек, мы другие теперь,
Но ты сплетням, как прежде, не верь,
Нас двоих обручила сырая купель, –
Анна-Ли, Анна-Бель, Аннабель!

Мы вернемся туда, – говорил я тебе,
Мы вернемся в свою колыбель, –
По высокой траве, по забытой судьбе,
О моя навсегда Аннабель!

29.01.2004г.




Головушка разбитая
Натужено болит,
Дороженька размытая
До вечера пылит.

Плывет тоска нездешняя
По скошенным лугам,
Стоит обида грешная
По топким берегам.

Гуляет Русь убогая
От водки и вина,
Была ты недотрогою,
А ныне всем жена.

Гуляй, рванина пьяная,
На ломаный алтын,
Вались, артель незваная,
На покосивший тын.

По берегам, по рытвинам,
То церковь, то острог,
Тропиночка изрытая
Окончится в свой срок.

Прости-прощай, хорошая,
Не жалуйся судьбе,
Снегами и порошами
Завален путь к тебе.

Пойдем путем нехоженным
По матушке-Руси,
Возьмем суму дорожную,
И будем грязь месить.

Ни лютого ознобушка,
Ни злата, ни венца,
Подайте только хлебушка,
Да белого винца.

Зальем тоску горючую
Одолженным вином,
Пошлем обиду жгучую
Шататься за селом.

Когда-нибудь все вспомнится,
Но только не сейчас,
Погосты переполнятся
В назначенный им час.

Как женщины с лукошками,
Церквушечки стоят,
Незрячими окошками
На странника глядят.

Течет река великая
Меж тихих берегов,
Покойся, Многоликая,
Без плача и врагов!

Сидит в Кремлевской башенке
Народный президент,
Не сеет и не пашет он,
И дарит всем презент.

Живет в лесу под елочкой
Отшельник-нелюдим,
Одет в одни иголочки,
Зовется Никодим.

Не жалко ни головушки,
Ни ситцевой судьбы,
Напойте мне, соловушки,
Ту песню, что забыл.

Зачем ты, шут гороховый,
Сидишь на мостовой,
Губастою Ерохою
Качая головой?

Уймись, тоска горючая,
В израненной груди,
Уйди, обида жгучая,
За тучи и дожди!

Прости меня, о Господи,
За этот тихий плач,
Размыли вешние дожди
Мой крашеный калач.

Садится солнце в свой удел,
Восходит на восток,
Всему имеется предел,
Всему назначен срок.

Назначен срок и нам с тобой,
Его не обойти,
Довольно уж играть с судьбой,
Пора свернуть с пути!

8.12.2003г.




Когда за редкие удачи
Мы благодарны небесам,
Когда все так, или иначе,
Ты в жизни потеряешь сам,

Когда за каждой новой встречей
Приходят боль и пустота,
Когда за каждой частью речи
Скрывается лишь простота,

Когда в пространстве невесомом
Бушует ветер за окном,
Когда потерянное снова
Нам кажется волшебным сном,

Тогда становится неважным
Все получить, или отдать,
И нашим подвигам бумажным
Дается Божья благодать.

20.11.2003




П Р О Р О К

Уже лицо Твое горит
На фоне ветреного неба,
И голос трубный говорит
О святости добра и хлеба.


Еще о том, что до поры
Я буду жить, как все живые,
И приносить свои дары
На плиты храма вековые.


Туда, где жертвенник дымит,
И тук течет густой смолою,
И где предание хранит
Священный ужас под землею.


Я буду биться, и молить
Под сению седого храма,
И будет ветер разносить
Струю святого фимиама.


А после встану, и пойду,
То падая, то вновь вставая,
Пока во тьме не набреду
На стан изгнанников из рая.


Там будут нищие в пыли,
И грязь, и тусклые лампады,
И свет в предутренней дали,
И гор неясные громады.


Там будет бедственный народ
Под гнетом горя векового,
И бледный царственный урод
Под сенью идола немого.


И я им всем открою мир,
Наполненный добром и светом,
И воцарится мой кумир
Под небом с праздничным рассветом.


А мой таинственный напев
Разбудит все, что спит и дышит,
И поступь осторожных дев,
И ангела на мокрой крыше.


И встанут нищие впотьмах,
Больные, карлики, калеки,
И навсегда исчезнет страх,
И боль развеется навеки.


И воздадут мне все хвалу,
Пророку Бога неземного,
И вознесут свою хулу
На идолов царя былого.


И будет чтить из века в век,
По воле царственного рока,
Простой и слабый человек
Меня, как дивного пророка.


16.07.2004г.




Я Л Т А

Как Ялта в час рассвета молчалива,
Блестит и наряжается слегка,
И точно так же, сквозь нее, игриво,
Течет и извивается река.

Как горы в час заката непорочны,
Зеленою покрытые листвой,
И сосны, беспричинно и досрочно
Смыкают на холмах свой чудный строй.

Как ангел на крыле немой громады
Застыл от близости немерянной воды,
И облака его соседству рады,
Сдувая с крыш прозрачные следы.

Вот так и я, презрев ночной покой,
Брожу средь скал меж небом и землей.

31.01.2005г.




А Л У Ш Т А

На седьмой версте,
На седьмой тоске,
У ветров в гости,
В чистом вереске.

Поперек дорог,
Поперек тревог,
Там, где ходит Бог,
Там, где в поле стог.

В синеве небес,
В разноцветье трав,
Там, где правит бес,
Там, где ты неправ.

Там, где кончен бег
Вечных колесниц, –
Странный человек
В шорохе страниц.

Там, где плачь и стон,
Там, где кровь и боль, –
Холостой патрон,
Старая любовь.

Там, где ты всегда
Будешь лишь вторым,
Там, где навсегда
Ты неповторим.

В тайне синих вод,
В крике белых птиц, –
Вечный хоровод
Невозвратных лиц.

Невозвратных лет,
Невозвратных дней, –
Еле видный след
На песке ночей.

На бульваре тайн,
На аллее роз, –
Разноцветный рай
В зареве угроз.

На семи холмах,
На восьми верстах,
Там, где чистый прах,
Там, где вечный страх.

На виду у всех,
На исходе дня,
Дева для утех,
Сказка для меня.

На семи столбах,
На восьми замках,
В белых теремах,
В женских завитках.

Пьяная гульба,
Взгляд через века,
Белая изба,
Чистая доска.

На которой Бог,
Чертит письмена, –
Выйди за порог,
Встретится она.

Та, с которой быль
Кажется ясней,
Та, с которой был
Ты в чудесном сне.

В гробовой тиши,
В парафразе фраз,
Моцарт, напиши,
Реквием о нас!

О тебе и мне,
О хромой судьбе,
О прекрасном сне,
О былой борьбе.

Город на показ,
Город на сейчас,
На чужой заказ,
На последний раз.

Город на песке,
Город на крови,
Город на тоске,
город на любви.

Там, где я любил,
Там, где ты прошла,
Где тебя забыл,
Где любовь ушла.

В чаше вечных дней,
В пене белых струй,
Та, что всех родней, –
Вечный поцелуй.

В тишине лесов,
В разговоре рек,
Ходит среди снов
Вечный человек.

Там, где милый край,
Там, где птичий грай,
Где всегда раздрай, –
Там, где красный рай.

Это ходишь ты,
Это ходим мы, –
В шорохе листвы,
В тишине зимы

У тоски в плену,
У беды в горстях, –
Вспоминай войну
На чужих костях

Вот и весь рассказ
О прекрасном сне, –
Торопливый сказ
О былой весне.

О чудесном дне,
О чужой красе,
О былой войне,
О твоей косе.

Город чистых снов,
Город страшных войн,
Крепость всех основ,
Вековечный вой.

Тайна старых слов,
Грустный парадиз,
Мати городов,
Солнечный каприз.

Ты моя судьба,
Ты моя тоска,
Вечная борьба,
Вечная река.

Лета дней моих,
Где хромой Харон
Сочиняет стих
Вечных похорон.

2.08.2004г.




Л У Н А

1

Луна, как перст небесной длани,
Повисла в воздухе ночном,
Как силуэт бегущей лани,
Как страж, заснувший чутким сном.

2

Светило тьмы, избранница судьбы,
Грозящая неведомой бедою,
Тебя не трогают нижайшие мольбы,
И тщетно слёзы лить перед тобою.

3

Охотница за судьбами людей,
Крадущаяся в зарослях вселенной,
Царица бурь и благостных дождей
Висящая над жертвой вожделенной.

4

Загадка ночи, тайна бытия
Таинственная жрица наслаждений,
Мы двое в этом мире: ты и я,
В подводном сне чарующих видений.

5

Последнее прибежище огня,
Безумный вздох погаснувшего солнца,
Ты вновь поила муками меня,
Впитавшего тебя до треснувшего донца.

6

Любовница моя, царица грёз,
Дарительница тайных откровений,
Пришедшая ко мне надолго и всерьёз
Из вечной мглы мерцающих селений.

7

Мой вечный демон, посланный судьбой,
Терзающий меня под сводом ночи,
Я как агнец, распластан пред тобой,
Потупивши мольбой наполненные очи.


8

Исчадье ада, вестница беды,
Которая придёт, как ангел мщенья,
Разрушивший небесные сады,
Надмирную идею примиренья.

9

О кошка тьмы, о львица темноты,
Сидящая в засаде над землёю,
О чёрная пантера красоты,
Скользящая во мгле бесшумною змеёю.

10

Соединенье неба и земли,
Ажурный мост над пенною водою,
Последний звук, погаснувший вдали,
Последний вздох, подаренный судьбою.

11

Зачатье сна, объятие богов,
Которое тесней, чем свод вселенной,
Небесное прибежище снегов,
Подобие бесценной чаши пенной.

12

Луна судьбы, висящая как рок,
Невластная ни времени, ни тленью,
Пришедшая в положенный ей срок,
И ставшая твоей ночною тенью.

13

О дама ночи, посланная мне
В награду за мою былую нежность,
О красота, пришедшая извне,
О сказка, о судьба, о неизбежность.

14

О грудь земли, о чрево естества,
Впитавшее моё земное семя,
О воплощение вселенского родства,
Разъявшее предательское время.




15

Луна поэтов, призрак кораблей,
Плывущих в даль по бисеру вселенной,
Несущих весть о счастье и о Ней,
Моей любви, погибшей и нетленной.

16

О лоно сна, о дева красоты,
Раскинувшаяся на ложе неба,
О торжество небесной простоты,
О антипод дневного брата Феба.

17

Проклятая, дешёвая Луна,
Неясный свет в разрывах мутной пены,
Последняя бегущая волна,
Чуть слышный стон отчаянной измены.

18

О женщина небес, о нега тьмы,
О счастье ночи, длящееся вечно,
В котором существуем только мы,
Бредущие вперёд бездумно и беспечно.

19

Селена ночи, спутница тревог,
Спаси меня от ужаса дневного,
Дадим друг другу сладостный зарок,
И окунёмся в мир лобзанья неземного!

22.12.2003 г. – 12.01.2004 г.




1
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про запахи весны и свежий клевер мая,
Про то, как за селом, у новеньких яслей,
Грызутся жеребцы, от ревности сгорая.

2
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про то, что все прошло, и больше не вернется,
Про тихий детский смех, и стаю сизарей,
Воркующих в тени у старого колодца.

3
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про синий пепел звезд и утреннее солнце,
Про то, как первый луч заботится о ней,
Бросая нежный взгляд в открытое оконце.

4
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про мальчика с веслом и тихий скрип уключин,
Про то, как вдалеке у белых кораблей,
Алеют паруса по берегам излучин.

5
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про тихий плач осин и травы на погосте,
Про крестный ход вдали и вечный сон церквей,
И клевер под косой, поникший в чудном росте.

6
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про деву на лугу, которой имя – Лета,
Про ветра шум и росчерк журавлей,
Мелькнувший вдалеке, как верная примета.

7
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про страшный женский крик и про мужские слезы,
Про то, что всех правей, и что всего левей,
И что от жалости в саду поникли розы.

8
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про свадьбу в ясный день и грустные поминки,
И про чету берез, тоскующих о ней,
Стоящих с стороне с осокорем в обнимку.

9
Пой песню поутру, веселый соловей,
Про яблони в цвету и запах свежих вишен,
Про то, что в мире лжи и мерзостных вралей
Твой утренний концерт увиден и услышан.

Пой песню поутру, веселый соловей!

22.10.2003г.




Жить надо так, как живется,
Петь надо так, как поется,
Верить, надеяться, ждать,
И бедовать, как придется,
И отдавать, что найдется,
И не спешить опоздать
К празднику с полною чашей
Пенных и пьяных даров,
Ибо чем ниже, тем краше,
Ибо поднимется кров,
Ибо в итоге сольются
Все ручейки на земле,
И переполнится блюдце,
И в яркий пламень сойдутся
Искры в остывшей золе.

15.10.2003г.




1
Я тебя разлюбил, и уже не
смогу полюбить,
Я тебя позабыл, и уже никогда
не узнаю,
Я с тобой разорвал узнаванья
волшебную нить,
И теперь без тебя в предрассветный
туман улетаю.

2
Ты такая ж, как все, ты бредешь через
жизнь наугад,
Ты летишь в никуда, натыкаясь на
рифы и мели,
Мы сажали с тобой наших дней
золотой виноград,
Но собрать до конца урожай все равно
не сумели.

3
Мне теперь все равно, я уже
перешел Рубикон,
Я уже ухожу в ту страну, где не
знают печали,
Исполняя тем самым великий вселенский
закон,
По которому мы наше счастье в безумье
зачали.

4
Ты смеялась когда-то и пела волшебную
песнь,
Обещая любовь и все прелести дивного
рая,
Наливая в бокалы тягучую чудную
смесь
Из любви и вина, и мы пили, от
страсти сгорая.

5
Посмотри повнимательней в ту сторону
бытия,
Из которой глядели на нас маяками
созвездья, –
Там давно отражаешься в небе не ты,
и не я,
Потому что прошло наше время, и
близко возмездье.

6
Здесь туманом наполнены дни и
бушует метель,
Здесь летят за окном бесконечные
белые стаи,
Ты стелила весной на лугу из ромашек
постель,
Но весна отцвела, и мираж нашей сказки
растаял.

7
Все уходит в метель, все давно
превратилось в туман,
Все уходит в туман, и давно обернулось
метелью,
Ты глядишь на меня, но в глазах твоих
ложь и обман,
Ты пытаешься петь, но свисток твой не
станет свирелью.

8
Я тебя разлюбил, и уже не
смогу полюбить,
Я тебя позабыл, и уже никогда
не узнаю,
Я с тобой разорвал узнаванья
волшебную нить,
И теперь без тебя в предрассветный
туман улетаю.

14.10.2003г.




Сидеть у моря, ждать погоды,
Высматривать зеленую волну,
В которой скрыты тайны океана,
Вдыхая запах свежести и йода,
Разгадывать секреты облаков,
Швыряя камни в пенистые волны,
И думать о друзьях, которых нет,
И о которых вспоминаешь с грустью,
Вылавливая в вечности те дни,
Когда ты с ними шел по жизни рядом,
И славные дела вершил совместно,
Не думая о почестях и славе.
Потом подняться, и пойти домой,
И двери отворить без всякой цели,
И сесть за стол, и подпереть щеку,
И вновь задуматься о парадоксах века,
И наблюдать былой калейдоскоп
Из дней, событий, радостей и бедствий,
В которые попал ты, как листок,
Влекомый ветром по просторам жизни,
И снова ощутить себя юнцом,
Беспечным мальчиком на шаре золотом,
Перебирающим божественные струны,
В плену надежд, иллюзий и страстей,
А не согбенным старцем в жалкой позе,
Склонившимся пред тайной Океана.

19.09.2003г.




1
Твои платочки кружевные
С искусно вышитой каймой, –
Как сарафаны расписные
У девок вешнею порой.

2
Они лежат огромной стопкой
В шкафу, на полочке простой,
И ты божественною штопкой
Их правишь белою рукой.

3
Ты вся такая кружевная,
Что негде яблоку упасть,
И яркие наряды мая –
Твоя матерчатая страсть.

4
Ты вышла из другой эпохи,
Из колдовства календарей,
Где только шорохи и вздохи,
И свет забытых фонарей.

5
Там нет ни джипов, ни трамваев,
На блюдечке остывший чай,
И звон забытых разгуляев
Тебя тревожит невзначай.

6
Теперь же ты летишь в трамвае,
В сиянье солнечных лучей,
В окно тихонько напевая
Под крики новых лихачей.

7
Но стоит лишь тебе забыться,
И замечтаться до зари,
Как вновь листаются страницы,
И снова врут календари.

8
И возвращаются приметы,
На блюдечке остывший чай,
И кружевные эполеты,
И поцелуи невзначай.

17.08.2003г.




Не пожелай мне злой отравы,
Не пожелай лихого дня,
А пожелай мне вольной песни,
И ветра в белых парусах.

Возьми себе мою гордыню,
Возьми себе мою тоску,
А мне отдай любовь земную,
И тех друзей, что потерял.

Верни мне счастье золотое,
Верни безоблачную даль,
И ту единственную деву,
Что улетела навсегда.

Укрой меня от моря бедствий,
Укрой от яростной судьбы,
И забери мои тревоги,
И пытки, коим нет числа

Спаси мою больную душу,
Спаси всех тех, кто мной любим,
И не суди за те ошибки,
Которые я совершил.

Прими меня на лоно света,
Прими меня в обитель грез,
И постели мне чистый клевер
Взамен измятых простыней.

4.07.2003г.




Звездой случайной и несчастной
Упала ты на склоне дня, –
Как это призрачное счастье,
Что так тревожило меня.

Звезда скатилась по ошибке,
И ты скатилась вместе с ней,
Сверкнув внизу на почве зыбкой
Заменой старых фонарей.

Тебе уже не быть звездою,
Не освещать небесный круг,
И не сиять над головою
В кругу сиятельных подруг.

Выходит, ты жила напрасно,
И вновь не вспыхнешь никогда, –
Упала в воду, и погасла,
Как эта падшая звезда.

2.07.2003г.




Не падай в воду, дорогая,
Ни среди звезд, ни среди дня,
Вода холодная и злая
Утянет за собой тебя.

На дне холодные теченья
Тебе подняться не дадут,
И все высокие стремленья
Тугие травы оплетут.

И будешь ты лежать немая,
Глядя на илистый плывун,
Рукой невольно обнимая
Какой-то пористый валун.

О Волга-речка, мать родная,
Не принимай сей тяжкий груз,
Упавших в воду отдавая,
Расторгни тягостный союз.

Отдай его обратно свету,
Отдай его обратно мне,
Верни сверкнувшую комету,
Лежащую на мглистом дне!

28.06.2003г.




Все умирают молодыми,
Не дочитав последних строк,
И вновь путями золотыми
Уходит в вечность на Восток.


Туда, где в зареве лучистом
Сияет первая звезда,
Где в окоеме серебристом
Белеют чудо-города.


И прорастают лепестками
Из чрева матери-земли,
И зеленеют островами
В морской загадочной дали.


И часто, на исходе ночи,
В какой-то яростной мольбе,
Как будто бедствия пророча,
Зовут оставшихся к себе.


И слышны в воздухе рассветном,
Вниманье путников маня,
Слова последнего привета:
«Прости меня! Прости меня!»


20.06.2003г.




Не говори словами ничего,
Весь мир уснул, и только море дышит,
Безмолвного вопроса твоего
Пускай никто на свете не услышит.

Твое молчанье есть залог любви,
И шорох платья есть залог согласья,
Смирим на миг волнение в крови,
Пусть жизнь идет без нашего участья.

Не надо говорить дежурных фраз,
И клясться вновь священными дарами,
Огонь любви сжигает только нас,
И пепел слов кружится лишь над нами.

В безмолвии сокрыто много тайн,
Их разгадать готовимся мы снова,
Нас ожидает ад и светлый рай,
Но ты, я знаю, к этому готова.

Ты вновь склонишься к моему плечу,
И замолчишь, восторги предрекая,
И в этом будет все, что я хочу,
И все, что хочешь ты, сама не зная.

15.05.2003г.




Из века в век одно и то же,
То ставень скрип, то шум дождя,
Апрель по-прежнему тревожит,
Дорогой мокрой уходя.

Игра свечей в оконной раме
Не больше, чем каприз Луны,
Огни в небесной панораме
Нездешним золотом полны.

В горниле жизни все едино,
Что соловьи, что воронье,
Смешная лампа Аладдина
Спалила старое жнивье.

Река спокойна и искрится,
Вода по-прежнему легка,
В тумане лодка серебрится,
И негой дышат облака.

Весенний дождь прольет надежду,
И переполнятся ручьи,
А люди станут жить, как прежде,
И будут, как всегда, ничьи.

12.05.2003г.




Не держи ты, Господи,
Жизнь мою на ниточке,
Не бросай ее ты
Во глубокий омут,
Пожалей ты, Господи,
Меня, сиротинушку,
Отпусти ты, Господи,
Меня в мир пожити,

Во миру ведь, Господи,
У меня есть детушки,
Во миру ведь, Господи,
У меня жена,
Ну а сам я, Господи,
Бывший сиротинушка,
Рос без милой матушки,
Рос я без отца.

Если можешь, Господи,
Отпусти покаяться,
Отпусти в поход меня
По святым местам,
Там я, любый Господи,
Буду ставить свечечки,
Может быть, помилуют
Ангелы меня.

Ведь у них, у ангелов,
Есть к Тебе дороженька,
Ведь у них, у беленьких,
Есть к Тебе стежок,
Ведь они, родимые,
Могут помолитися
За душу, за падшую,
И спасешь меня.

12.05.2003г.




1
Отверженность есть свойство бытия,
Оно сродни протезу из металла,
Оно остыло и давно устало,
Оно такое же, как ты и я.

2
Отверженность есть ураган страстей,
Он налетает, словно ниоткуда,
Как хоровод невиданных затей,
Как искупленье и явленье чуда.

3
Отверженность есть дальняя звезда,
Она лишь светит, но совсем не греет,
Она улыбкой манит иногда,
Но никогда спуститься не сумеет.

4
Отверженность есть лежбище мечты,
Оно похоже на скалистый остров,
Оно прибежище таким, как я и ты,
В нем жить легко и умереть непросто.

5
Отверженность есть траурный сосуд,
Его несут, как носят пепел друга,
С ним призовут тебя на Страшный Суд,
На выход из магического круга.

6
Отверженность есть милость высших сил,
Она дается, как награда Бога,
Ты получаешь в ней все, что просил,
Ты в ней теряешь, но совсем немного.

7
Отверженность есть добровольный крест,
Его несут, как тяжкую порфиру,
Спеша на зов из самых разных мест,
Себе на муки и на радость миру.

10.05.2003г.




Цветы любви в картонной раме
На фотографии простой,
Как эпилог к прошедшей драме
Пылятся в комнате пустой.

Их профиль бледный и неясный
Уже не тронет никого,
И труд садовника напрасный
Волнует Бога одного.

Они завяли в прошлом веке,
Который кончился давно,
Как сон о падшем человеке,
Как черно-белое кино.

23.04.2003г.




1
Когда ты ласкаешь пальцами горящее лоно
женщины,
И вскрикиваешь от ужаса, ожегши себе
мизинец,
Множество разных мыслей,
испуганных и изменчивых,
Влетают в твое подсознание, напоминая зверинец.

2
Когда ты идешь по улице, кусая вкровь всех
прохожих,
И многоэтажки качаются от твоего дикого
взора,
Множество собачонок, в чем-то даже
похожих,
Бросаются на тебя, как на квартирного вора.

3
Когда закат догорает, не оставляя надежды
живущим,
И ночь открывает глазницы, мигая
земным скитальцам,
В твое бытие вплывает, заменяя
ненужное сущее,
Ужас непонимания, присущий всем иностранцам.

4
Когда ты все же живешь, и пишешь, не понимая,
для кого и зачем,
И брызги чернил замерзают, упавши на промороженные
и треснувшие половицы,
Где-то в центре земли, зачарованный, ворочается
могильный червь,
И все живущие наверху кажутся ему одинаковыми и
безлицыми.

5
Но ведь никто не отличается ни от тебя, ни от
того скакуна,
Что, споткнувшись о камень, переламывает себе
хребет и колени,
И, значит, ничего необычного не происходило ни
сегодня, и ни вчера,
И можно по-прежнему, закрыв глаза, предаваться
любви, тоске и измене.

17.11.94г.




1
Под окнами кричат золотари,
Приветствуя рождающийся день,
И с первыми всполохами зари
Вонзают в небо золотую тень.

2
Под окнами кричат золотари,
Их лица золотит нездешний свет,
Они слагают золотое попурри,
И льют его в расплавленный
рассвет.

3
Под окнами кричат золотари,
Они кричат о золотой поре,
Когда такие же златые кустари
По уши всех нас вымажут в дерьме.

4
Под окнами кричат золотари,
Они кричат примерно об одном,
И, в общем-то, что там ни говори,
Они насквозь пропитаны дерьмом.

5
Под окнами кричат золотари,
Распявшиеся в воздухе немом,
Они ворочают большие кубари,
Наполненные жижей и дерьмом.

6
Под окнами кричат золотари,
Служители злаченого тельца.
Воскресни мир, или опять умри,
Они останутся такими до конца.

7
Под окнами кричат золотари
На золотом наречии своем,
Ты им пошире двери отвори,
И вмиг тебя обделают дерьмом.

8
Под окнами кричат золотари,
Выдавливая горлом звуков медь,
И гаснут на рассвете фонари,
И хочется до срока умереть.

25.02.2003г.




1
Зимняя сказка, деревья в волшебном
уборе,
Сосны стоят, как невесты под белой
вуалью,
Горы синеют и тихое плещется море,
Воздух наполнен последней холодной
печалью.

2
Здесь наша память, мой друг, и
все наши надежды,
Здесь наше прошлое, ставшее
искристым снегом,
Здесь все изжито, и больше не
будет, как прежде,
И не вернется спокойным размеренным
бегом.

3
Корни дерев, и покрытые снегом
овраги,
Небо сливается с белой и тихой
землею,
Тучи висят, как поникшие,
падшие флаги, –
Все это было, мой друг, и с тобой,
и со мною.

4
Медленно падают белые
хлопья забвенья.
Старая кладка камней вдоль
проезжей дороги.
Нет, не найти нам на этом снегу
вдохновенья.
Тихо скрипят деревенские ветхие дроги.

5
Нет ни людей, ни машин, только
море и горы,
Только лишь мы и безмолвные
белые птицы.
Стихли слова, и давно не
слышны разговоры,
И растворились в молчании
милые лица.

6
Кладбище старое белым укрыто
саваном,
Тихо вокруг, только запах и
скорбь кипарисов.
Плиты могильные млечным
облиты туманом.
Грустный венок из засохших
и мертвых ирисов.

7
Нет, не унять нам ни дрожи
в растерянных пальцах,
И не смахнуть незаметно слезу
на ресницах.
Кончен узор на забытых и
брошенных пяльцах.
Скомканный бант на нелепо
торчащих косицах.

8
Память спешит опуститься на
стылую землю,
Память спускается с неба
божественным светом.
Все, что я в жизни люблю, и
чего не приемлю, –
Все растворится в печали с
последним рассветом.

9
Нет, то не снег повисает на
стылых деревьях, –
Это кружит пепел нашей
священной надежды,
И налипает на сброшенных
ангельских перьях,
И возвращается с каждой зимою,
как прежде.

10
Тихие сумерки льются в
уставшие окна,
Все завершается вновь, чтобы
завтра начаться.
Нет, не уйти нам от длани
вселенского рока,
И не удастся нам вновь на
земле повстречаться.

11
Нет в этом, друг мой, ни сна,
ни печали, ни смысла,
Есть только дивная нота
вселенской печали.
Небо раскинулось сверху
седым коромыслом.
Кони надежд нас в последнюю
сказку домчали.

12
Вот так и мы все когда-то
подернемся снегом,
Вот так и мы все когда-то
повиснем на склонах,
И обернемся последним
безудержным бегом,
И растворимся с последним
прощальным поклоном.

13
Нет, не ропщи, мой хороший,
на боль и разлуки,
Все уходящее есть лишь
преддверие встречи.
Стиснем в последнем прощании
белые руки,
И позабудем последние
пылкие речи.

14
Почки миндаля набухли, и
стали большими,
Стрелы шиповника в россыпи
сморщенных ягод,
Ах, отчего мы с тобой вдруг
проснулись чужими?
Ах, не уйти нам от этих
заснеженных пагод!

15
Зимняя сказка, деревья в
волшебном уборе,
Сосны стоят, как невесты
под белой вуалью,
Горы синеют и тихое
плещется море,
Воздух наполнен последней
холодной печалью.

23.02.2003г.




ГОРОД ZERO

1
В этом городе сквозняков
Можно сойти с ума,
В этом скопище чердаков
Нет ничего, кроме дерьма.

2
В этом царстве пустых холмов
Нет ни памяти, ни могил,
В этом мире дырявых умов
У тебя лишь одни враги.

3
Здесь не надо сдирать покров
С заповедных и страшных тайн,
Не несут здесь святых даров,
И даров здесь не принимай.

4
В этой вечной обители лжи
Нет ни жалости, ни тревог,
Здесь вокруг лишь одни миражи,
И руины вдоль пыльных дорог.

5
Здесь не хочется петь псалмы,
Здесь до смерти подать рукой,
Здесь несчастливы только мы,
Только мы, и никто другой.

6
В этом царстве пустых квартир
Нет ни окон, и не петель,
Здесь никто не устроит пир,
И не будет стелить постель.

7
В этом мире седых вершин,
И столовых покатых гор
Есть на всех лишь один аршин,
Лишь аршин, но и он другой.

8
В этом страшном пространстве снов
Черно-белых, но чаще цветных,
Не найдешь никаких основ,
И ничто не воздвигнешь на них.

9
В этом мареве вечных тем
И заброшенных старых дач
Успокоишься ты, а затем
Будет слышен твой вечный плач.

10
В этом шорохе вечных дорог,
И пустых троллейбусных трасс,
Ходит с вечной сумою Бог,
Но Ему нет дела до нас.

11
В этом хаосе вечных стен
Ни прохода, ни выхода нет,
Здесь звучит лишь один рефрен,
И мерцает обманчивый свет.

12
В этом шорохе вечных волн
Побеждает только прибой,
На волнах здесь качается челн,
А в челне только мы с тобой.

13
Здесь в пространстве кривых зеркал
Только хари, хари кругом,
И звериный вечный оскал,
Впрочем, это я о другом.

14
Здесь не жалко и жизнь сложить,
Здесь до смерти надо гореть,
Здесь поэтам непросто жить,
Как непросто и умереть.

8.02.2003г.




ДЕМЕРДЖИ

1
Рогатая гора, нависшая, как рок,
Над временем и над моей судьбою,
Я, как дитя, стою перед тобою,
Как раб, принесший тягостный оброк.

2
Лукавая гора, поверенная снов,
Надежд моих и тайных устремлений,
Свидетельница тягостных решений,
И колебатель всех твоих основ.

3
Наперсница судьбы, подруга дней моих,
Пронесшихся так бурно и так чудно,
Ах, позабыть тебя совсем не трудно,
Но не могу забыть всех чар твоих!

4
Подруга милая, безумная гора,
Мы связаны с тобой теперь навеки,
Мы больше, чем друзья, мы – горы-человеки,
В рулетке дней смешные шулера.

5
Любовница моя, сладчайшая из грез,
В объятьях каменных я вновь от страсти
млею,
Пролил из-за тебя я много слез,
И снова, как тогда, от нежности немею.

6
Рогатая гора, привратница беды,
Смешны мне все твои злодейства и
уловки,
Бегу я от твоей обрушенной судьбы,
И чужды мне твои граненые обновки.

7
Проклятая, дешевая гора,
Обломки скал, осколки бывшей мощи,
Спаленные огнем таинственные рощи,
Величество твое – сплошная мишура.

8
И я один, и ты всегда одна,
Мы – две звезды на куполе вселенной,
Мы – песня дней и кубок пенный,
Налитый вновь, и выпитый до дна.

9
Сокровище небес, обитель красоты,
Пещера тайная с богатствами земными,
Волшебными дарами золотыми,
Безмолвный страж, бегущей суеты.

10
О шлюха дней, о панночка мечты,
Погибель тайная и тайное мученье,
Надежда без любви, и вера без
спасенья,
О воплощение коварной красоты!

11
Мы – два колодника у вечности в
плену,
Мы – два мазка на мировой картине,
Две пальмы на песке в далекой
Палестине,
Билета два в волшебную страну.

12
О Демерджи, последняя любовь!
Ты стала мне и женщиной, и музой,
В объятиях сладчайшего союза
Погибнем вместе, и воскреснем вновь!

7.02.2003г.




ЧАТАР - ДАГ

1
Серебряный ларец, поднятый к небесам,
Души моей сиянье и отрада,
Мне больше ничего теперь не надо,
Спокойным и простым я стал и сам.

2
Седая прелесть пасмурного дня,
Немая тайна пепельного утра,
Небесные всполохи перламутра,
И ощущение пределов бытия.

3
Хранилище небесной чистоты,
Святое место ангельских собраний,
Отдохновенье после трудной брани,
И воплощение заветнейшей мечты.

4
Спокойное величие снегов,
Достоинство полдневного Востока,
Начало всех таинственных истоков,
И чуткий сон забывшихся богов.

5
Прибежище полдневной красоты,
Серебряные струи откровений,
Вместилище Божественных знамений,
И торжество вселенской простоты.

6
Червленое сиянье февраля,
Фантазия стремительных падений,
Подлунный мир заснеженных владений,
Волшебный сон хромого корчмаря.

7
Царь неба и земля, седой владыка гор!
Ты прежде века был, и прежде века будешь,
Ты мой порыв, конечно, не осудишь,
И снисходителен твой будет приговор!

. 5. 02. 2003г.




Ах, маята, ах, маята,
Душа земная занята
Решеньем самых разных дел, –
И в том ее удел.

Приходит день, приходит ночь,
И сутки время гонят прочь,
А ты один, как перст земной, –
И лишь душа с тобой.

И сколько ты не будешь жить,
Несладко есть и вволю пить,
Душа с тобою навсегда, –
И в том ее беда.

Ты весь конечен и несмел,
Удел слепцов есть твой удел,
И лишь душа твоя вольна, –
И ввысь устремлена.

Ты грезишь миром неземным,
Далеким краем золотым,
И ты с ума сойдешь с тоски, –
До гробовой доски.

В конце – концов приходит день,
Когда таинственная тень
Спускается перед тобой, –
И дарит мир иной.

В том мире вечной красоты
Не будет прежней маяты,
Там будет нега и покой, –
И лишь душа с тобой.

22. 09. 2002г.




Тихая Девушка Смерть
Тихо у печки сидит,
Грустно кудельку прядет,
Грустно в окошко глядит.

Тихо сияет луна,
Избы в сугробах стоят,
Тихая Девушка Смерть
Вечно сидит у окна.

Вечно знакомый пейзаж
Видит она из окна, –
Избы да трубы торчат,
Снег на полянах лежит.

Тихо приходит рассвет,
Полдень затем настает,
Тихая Девушка Смерть
Вечно кудельку прядет.

День за денечком бежит,
Годы проходят чредой,
Тихо прядется кудель,
Прялка чуть слышно скрипит.

Снова приходит рассвет, –
Пряха не видит его,
Очи давно уж мертвы,
Губы белее, чем мел.

Пальцы бесшумно скользят,
Ткут невесомую нить,
Волнами падает вниз
Саван, похожий на снег.

Саваном полон весь дом,
В горнице места уж нет,
Тихая Девушка Смерть
Вдоволь его наткала.

Выполнен тяжкий оброк,
Скрипнула старая дверь,
Входит старушка в избу, –
Саван готовый забрать.

Саван для страшных затей,
Саван для проклятых душ, –
Тяжко им вечно лежать
Без отпущенья грехов.

Тихая Девушка Смерть
Вольна теперь уходить,
Тихо идет на погост,
Молча ложится на снег.

Вот уж и нету ее,
Чисто вокруг и бело,
Новый рассвет настает,
Новые птицы поют.

24.05.2001г.




Идеальная Женщина выносит подойники
с молоком,
И убирает в хлеву навоз, а также возится
с курами и огородом.
Она слегка косоглаза, и заикается,
когда говорит,
Особенно общаясь с местными мужиками,
Одетыми в ватники и засаленные
телогрейки, –
Обычный костюм тракториста, пропившего все,
кроме гаечного ключа.
Она вообще-то не прочь пофлиртовать
с кем угодно, хоть с чертом,
И не отягощена никакими предрассудками и
запретами,
Ей нравится жизнь деревенской красотки,
Хозяйки фермы и доходного огорода,
Знающей толк в курах, и в ядреном
словечке,
И все, что мешает ей наслаждаться
Покоем, природой и невзыскательным
сексом,
Это некий сидящий у моря идеалист,
Посылающий ей бесконечные письма,
И называющий своей Идеальной Женщиной,
Которого она искренне презирает,
Хотя и догадывается иногда,
Что другого такого случая
Превратиться из потаскушки
в богиню
Ей больше никогда и никто
не подарит.

11.01.2001г.




Развенчанные иллюзии съеживаются,
Как листы сгоревшей бумаги,
И разносятся ветром
На огромные расстояния,
Прорастая потом на полях
Твоими несбывшимися мечтами
В виде прекрасных и непорочных
миров,
Идеальных Женщин, готовых услужить
при первой возможности,
Воздушных Замков, прекрасных,
как сама преисподня,
И прочих химер твоего несостоявшегося
бытия.
Некоторые из них приносят плоды,
Похожие на заморские тропические
диковинки,
Другие оставляют на облаках знамения
В виде комет, а также солнечных и
лунных затмений,
Но самые мудрые залегают на дно,
И лежат там до Скончания Века,
Надеясь, что когда-нибудь прорастут
В прекрасной долине
Под новым солнцем
И для новых безумцев.

10.01.2001г.




Бойтесь данайцев, даров приносящих,
Все их дары лишь предвестники смерти,
Речи хитры, и проникнуты ядом,
Льстивы улыбки, и помыслы лживы.

Бойтесь принять от данайцев подарок,
Будь то копье, колесница, иль дева:
Дротик убьет, колесница раздавит,
Дева ж опоит смертельным настоем.

Также страшитесь различных колоссов:
Глиняных, медных, и сбитых из досок,
В форме слонов, лошадей и грифонов:
В чреве их могут скрываться данайцы.

Пуще ж всего опасайтесь данайца
Лет сорока, с бородою густою,
С легкой улыбкой и вечным прищуром, –
Имя ему Одиссей хитроумный.

Был он участником многих сражений,
Много придумал коварных ловушек,
Многих убил он, покинув Итаку,
В битвах ему помогает богиня.

Бойтесь, о дети, коварных данайцев,
Время пришло для твердынь Илиона,
Троя падет, и останется вечно
Только в стихах и поэмах Гомера.

27.11.99г.




МАСКА

Ты носишь маску, но под ней
Нет ни восторгов, ни желаний,
Там только боль воспоминаний,
И груз несбыточных затей.

Ты носишь маску, но подчас,
Когда ее с тебя срывают,
Все сразу с грустью понимают,
Что твой огонь давно погас.

Ты носишь маску, ты права,
Лишь только в ней ты снова блещешь,
Лишь в ней, как девушка, трепещешь,
Хотя давно уже мертва.

Ты носишь маску, словно ты
Ее на время одолжила,
И в эту ленточку вложила
Свои посмертные мечты.

21.11.99г.




ЛИЗИНА ОТХОДНАЯ

1.
Лиза лежала в гробу сухая, как
мумия фараона,
Как будто рожденная не в этом веке, а
во время оно,
И по кочкам и рытвинам скверной
сельской дороги
Уносили ее и меня убогие четырехколесные
дроги.

2.
А потом, окончив у церкви свой бег,
Где пахло ладаном и пирогами,
Полуторка вжалась колесами в снег,
Истоптанный валенками и сапогами.

3.
И Лизин путь завершился на
этой земле,
На этой безмолвной снежной
равнине,
Которая раскинулась во мне,
и вовне,
Подобная мягкой и безотказной
перине.

4.
А впереди, за древним покосившимся
частоколом,
Где белели холмы и валились
на бок кресты,
Уже зияла в земле дыра, выкопанная
лопатой и ломом,
В которой в итоге, после недолгой молитвы
и упокоилась ты.

5.
И я, не друг и не брат, а всего лишь
супруг
Твоей ветреной и довольно легкомысленной
внучки,
Возводил сверху курган из земли и костей,
доведя его вдруг
До размеров несчастной и жалкой
посмертной кучки.

6.
А потом, на поминках, за длинным и
щедрым столом,
Где тебя величали ровесницы, дети и
внуки,
Я по-прежнему шел сквозь снег и
кресты напролом,
И долбил мерзлый грунт, обдирая до крови
замерзшие руки.

2.11.99г.




Страшный овражек, поросший по склонам
густым молочаем,
Весь в перевивах корней и ползучих
растений,
С руслом потока былого, иссохшего
летом,
Белый песок обнаживший и
круглые камни,
Между которых навалены груды отбросов:
Ржавые банки, бутылки, веревки,
железо,
Кости убитых животных и прочая мерзость,
Что попадала сюда вместе с вешним
разливом,
Сверху из города белого несшимся
вольно,
С бледным и хилым побегом,
проросшим сквозь мусор,
Кончик которого, ужас и тлен
попирая,
Нежным цветком распустился,
не знающим страха,
Будто вся мерзость и все запустенье вселенной
Миг и ничто перед солнцем и лаской
земною,
Будто он сам не цветок и не
чахлый кустарник,
Робко проросший в угрюмом и
страшном овражке,
А белокурый и дерзкий на выдумку
отрок,
В городе белом живущий средь
песен и смеха.

24.04.96г.




Жилище холостяка,
Траченое молью.
Где-то над грустным полем
Перистые облака.

Чистый кухонный стол,
Ласковая соседка.
Жизни чужой объедки,
В ягодицу укол.

Прямо под потолком
Радужные разводы.
Русские хороводы,
Чайничек с кипятком.

С клюквой пироги,
Старые занавески.
В полночь тачаешь пьески,
Утром платить долги.

Тесен судьбы союз
С выбеленной избою.
Вечно тащить с собою
Памяти милый груз.

Крепче держись, дружок,
В море опять качает.
Что же тебе мешает
Вновь затрубить в рожок?

В полдень у дальних стран
Праздничные горизонты.
Здравствуйте, Робинзоны!
В Индию караван.

Может быть бросить все,
И улететь с насеста?
Сладостная сиеста,
Шепот про то да се.

Тихо скрипит перо,
Тихо шуршит бумага.
Старая колымага
И дурачок Пьеро.

27.02.96г.




Не верь целующей нас в губы
Внезапно, страстно и до слез, –
Ее слова пусты и грубы,
Ее любовь сковал мороз.

Она пройдет холодной тенью,
Саваном лживым обовьет,
Отравит прихотью и ленью,
И душу навсегда убьет.

А ты останешься, скитаясь
Холодным, старым и больным,
Для юных женщин оставаясь
Всегда нелепым и чужим.

11.02.96г.




Оса объясняется в любви с помощью
жала.
Стерва-соседка пачкает горизонт рваным
тряпьем,
Но в глубине души изнывает от похоти и
звериного одиночества.
Кубические постройки многоэтажек напоминают
уплывшую Атлантиду.
Снежные тучи занавешивают Демерджи
и Чатырдаг.
Кто-то кричит за окном, имитируя
раненного пехотинца.
Стрелка часов своей методичностью
способна свести с ума.
Я что-то пишу на листе голубой бумаги,
Однако по-прежнему думаю лишь о тебе,
Хоть это и лишено всякого смысла.

30.01.96г.




СОН

Собака-инвалид с человеческой рукой,
Приделанной вместо протеза на переднюю
лапу,
Разрезанная, кроме того, пополам,
С вложенными внутрь приборами и
проводами,
Ласкает бледным десятипалым протезом
Плачущего гомункулуса, прильнувшего
к ее рыжей шерсти.
Из окна стоящего рядом здания сцену эту
наблюдает группа ученых,
Обсуждающих вопрос об анатомии человека:
Что-то о нервной системе и акупунктуре.
Собака, вынужденно превращенная в няньку,
Глядит на гомункулуса с нежностью и
любовью:
Плачущее, голое, почти безволосое существо
Кажется ей одним из щенков, которых она
когда-то имела.

20.12.95г.




1
В горах мое сердце, и здесь я умру до рассвета,
Друзья отнесут меня в грот, заслонивши плечами,
И дивное Солнце, вплывая в роскошное лето,
Меня не согреет уже золотыми лучами.

2
А после, сглотнувши слюну, и собрав все патроны,
Они меж камнями рассядутся сверху и снизу,
И будут держать до утра на скале оборону,
А утром умрут, прижимаясь щеками к карнизу.

3
Их души уйдут в темноту предрассветного неба,
Сольются с цветком, с силуэтом ночным кипариса,
И с первым лучом золотого возничего Феба
Предстанут на суд молодого посланца Париса.

4
И я уплыву вслед за ними по звездному следу,
Вливаясь в покой, приходя к изначальным истокам,
А после вернусь, и прольюсь над горами к обеду
Струями дождя и напором шумящих потоков.

5
Зеленым побегом травы покажусь меж камнями,
Шиповником красным вопьюсь в основанье карниза,
Времен чередой протянусь я, ночами и днями,
Туманами южной зимы и весенним капризом.

6
А те, что взойдут по карнизу к подножию грота,
В шинелях чужих, прижимая к себе автоматы,
Увидят лишь скалы да серого камня породу,
Обвалы и ливни им будут достойной расплатой.

7
И все повторится сначала, истлеют запоры,
И круги времен, забывая о крови и мести,
Чрез бездну веков нам подарят любимые горы,
И камни, и скалы, и солнце, и воду, и песни.

8
В горах мое сердце, и здесь я умру до рассвета,
Друзья отнесут меня в грот, заслонивши плечами,
И дивное Солнце, вплывая в роскошное лето,
Меня не согреет уже золотыми лучами.

30.12.94 г.




Старый ныряльщик, судьбу ухвативший
за призрачный гребень,
Крабов ловец, и рапанов, и мидий
колючих,
Жемчуга тайный искатель
и разных сокровищ,
Скрытых на топких отмелях
под илом глубоким,
Что ты бежишь от людей
и от света дневного,
Быстро скользя в переулках
по козьим тропинкам,
Пряча лицо, как преступник,
отвергнутый миром,
К сваям у пристани старой
стремясь ежедневно,
Ласты на ноги приладив
и гибкую маску,
Вмиг погружаясь в зеленые
волны у мола,
Словно вода и холодное
царство Нептуна
Слаще тебе, чем земля
под лазоревым небом?

5.06.95г.




ЛЕС

Чистота небес,
Родниковый звон,
Накренился лес,
Да со всех сторон.

Хочешь волком вой,
Хочешь, лешим плачь,
Или - стоймя стой,
Или – рысью вскачь.

В Бога душу взять,
Иль свою сложить,
Эх, Россия-мать,
Дай еще пожить!

Дай попить винца,
Да поесть ухи,
Девку снять с крыльца
В куст черемухи.

Ничего не жаль,
Никому не верь,
За обиду – вдарь,
Власть народу – зверь.

За зазнобу – в лоб,
От тоски – в кабак,
На погосте – гроб,
В кошеле – табак.

На троих распить,
Наискось – тюрьма,
Надоело жить
И хлебать дерьма.

Уходи двором,
Обходи окрест,
На холме сыром
Покосился крест.

В бороденке вошь,
В поднебесье клин,
Делай то, что хошь,
Ты теперь один.

Под ногами прах,
На устах запрет,
Для России страх –
Становой хребет.

Соловьиный грай,
Лебединый плачь,
За окошком – рай,
А в Кремле – палач.

А в Кремле молчат.
На стенах зубцы
Грозно вверх торчат,
Как волчиц сосцы.

Понад нами Бог,
Благ и всемогущ,
Отворись, чертог
Православных кущ!

На рассвете синь,
На закате кровь,
На лугу – полынь,
А в душе – любовь.

Если долго бить
В мякоть топором,
Можно душу слить
Чистым серебром.

Вот и наш черед
Подбивать концы,
Расступись, народ,
Красны молодцы!

Жаль, что мало жил,
Жаль, что мало пел,
Не по той тужил,
Не того хотел!

Лес стоит, как тать.
Грех большой тужить,
Дай, Россия-мать,
Мне еще пожить!

22.05.95г.




Дожить, как леший, до весны,
И костыли поставить в стойку,
И пить вишневую настойку,
И видеть радостные сны.


И ощущать жужжанье пчел,
Кукушки зов, и запах мяты,
Найти в траве, тобой примятой,
Ту книгу, что давно прочел.


Пугать детей незнаньем тем,
Привычных им, и ставших модой,
Пройти тропинкой к огородам,
И успокоиться затем.


И вдруг решить, что здесь конец,
Что впереди туман и слякоть,
Что вкус вина и хлеба мякоть
Тебе приелись наконец.


Достать из сумки пистолет,
И, разорвав патронов пачку,
Нажать упругую собачку,
Упав в траву на первоцвет.


А через вечность вспомнить вдруг,
Что оглушительная пушка –
Всего лишь детская игрушка,
Вспугнувшая зеленый луг.


И, на костыль меняя сны,
Плестись домой сквозь огороды,
В траве прокладывая броды, –
Вперед, до будущей весны.

11.03.95г.




1
«Тебя не хочет здесь никто, –
сказали мне, – покинь квартиру,
скитайся по свету и миру, –
тебя не хочет здесь никто!»

2
«Ну что ж, – сказал я им, – тогда
готовьте хлеб и режьте мясо,
пируйте, пьянствуйте до Спаса, –
я вас покину навсегда!»

3
«Ты опротивел всем давно, –
сказали мне, – твой вольный гений
не нужен нам, твой вольный гений, –
ты опротивел всем давно!»

4
«Ну что ж, – сказал я им, – привет,
раз дело так, назначьте дату,
потребуйте за все расплату, –
свобода уж не ваш сосед!»

5
«Черед настал, – сказали мне, –
беги, иль будешь здесь убитым;
не хочешь быть простым и сытым, –
беги тогда!» – сказали мне.

6
«Глупцы, грозитесь мне войной,
в лицо бросаете перчатку,
но знали б вы – как это сладко:
убитым быть в земле родной!»

29.12.94г.




Очнись, поэт, ты так устал!
Покинь на миг обитель грез, –
Твой дом в огне, и край твой стал
Долиной слез.

Твой друг погиб от пуль и ран
В бою у крепостной стены,
И рвы телами горожан
Давно полны.

Чужие кони пронеслись
По пажитиям твоей страны,
И пепел сел взмывает ввысь, –
В лицо войны.

Далеким и волшебным днем
Поблек твой праздничный наряд,
И щеки траурным огнем
Давно горят.

Чердак твой пуст и бледен лоб,
И нет ни хлеба, ни чернил,
И прислонен сосновый гроб
В углу стропил.

А Та, которая жила
С тобою здесь и пол мела,
Которая с тобой спала, –
Давно ушла.

Но ты все пишешь про любовь,
Про травы и весенний бред,
Целуя быстро вновь и вновь
Ее портрет.

Внизу шаги и звон оков,
И приговор твой предрешен,
Но ты все там же в мире снов, –
Как ты смешон!

Очнись поэт, оставь свой бред,
Не морщи больше хладный лоб,
Скажи: «Прости!», разбей портрет,
И ляг во гроб!

21.12.94г.




АЛУШТА. ЗИМА 94-го

1
Штормит. Летают чайки над водой.
Придавленное серым бытием
С пятном неясным призрачного солнца
Седое море тяжко бьется в буны.
В провалах волн какой-то странный лебедь:
Весь серый, в крапинах небесного дождя, –
Как часовой, оставленный на страже, –
Упорно мерит килем глубину,
То поднимаясь к самым небесам,
То опускаясь прямо в преисподню, –
Как будто хочет всех нас научить
Бесстрашию над пропастью во ржи.

2
На пятачке меж морем и почтамтом
Знакомый вернисаж привычных тем,
Два-три торговца, впаянных в пространство,
Торгующие всякой мелкой дрянью:
Значки, монеты, камушки из моря,
Рубли с портретом лысого вождя,
Ракушки, крабы, семечки и шишки.
Клиентов нет. Лишь нищий ветеран,
Назначенный с утра идти в филеры,
Хрипит, да ищет бдительно крамолу,
Но ощущает вдруг с тоской и страхом,
Как вечность подступает прямо к горлу.

3
Чуть выше корни лавра и акаций
Переплетаются и образуют кущи.
В них лепятся какие-то хибарки,
Сарайчики, клетушки для приезжих,
Татарские дома под красной кровлей
И тупики, ведущие к обрывам.
В оконных стеклах, мутных от туманов,
Мелькают сцены местной скучной жизни:
Горшки с геранью, пятна репродукций,
Куски обоев, полки, банки, лыжи,
Приткнутые в углу на антресолях,
И смысл которых есть мечта о бегстве.

4
Здесь жизни нет, здесь воздух скован льдом,
Здесь страх течет в извивах гибких улиц,
Впитавших кровь и блеск трех падших Римов,
Оставивших вокруг одни лишь камни,
Да жалкий остов башни Юстиана
В объятьях рук надломленных смоковниц.
Здесь все мертво, история ушла,
Уже ничто не может повториться,
И только стаи черные ворон
Кружат над богадельней трех миров, –
Обрывкам стилей, вкусов и страстей,
Придавленных к земле белесым небом.

5
Здесь хочется порой сойти с ума,
Покончить жизнь трагическим уходом,
Пить горькую, создать Четвертый Рим,
Слагать стихи, свершать открытья века,
Иль, затворясь в нетопленой мансарде,
Точить кинжал на Кесаря в столице.
Здесь ощущаешь вдруг себя Мессией,
Помазанным на новое величье,
Наследником империй, тронов, лавров,
Но понимаешь вдруг, что лавров нет,
А ты стоишь незначимой песчинкой
Над бездной, что разверзлась под тобою.

6
И бездна вдруг действительно приходит,
И острое желание бежать, –
Куда угодно, только б не остаться
В кошмаре снов, навеянных веками, –
Засасывает вмиг в водоворот,
В континуум эпох, времен, столетий,
Тебя, торговцев, лебедя, филера,
Владельцев лыж, мечтающих о снеге, –
На удивленье мирным водолазам,
Что опустились здесь в машине счастья,
И наблюдающих сквозь шлем паденье тел
Нелепых и не связанных причиной.

28.12.94 г.




Как странный сон, увиденный внезапно:
Дверь школы, стойка, длинный коридор,
Куда пришел ты окунуться в детство, –
Давно уже разрушено все это,
И только память, прихотию сна,
Вновь воскресила призраки былого.
И ты стоял пред дверию в ничто,
Пред шахтой лифта, уходящей в вечность,
Которой никогда и не бывало
В той школе, где учился ты однажды,
Где десять славных лет провел беспечно,
И где товарищей своих встречать привык,
Забавам шумным предаваясь с ними вольно.
И вдруг открылись настежь двери школы,
И женщина, по облику вдова,
Повязанная черным платом скорбным,
Вбежав внезапно в школьный коридор,
С рыданьями и стоном билась в стену,
Все повторяя, плача и крушась:
«Серега мой, ах, Господи, Серега!»
И вдруг, поворотив к тебе лицо,
Белее мела и милей самой Мадонны
Взглянула на тебя… и ты проснулся,
И все не мог уснуть, и думал о былом,
И облик милый видел пред глазами,
И голос скорбный слышал, и слова,
Звучащие так странно и так чудно:
«Серега мой, ах, Господи, Серега!»

21.11.94г.




РУССКИЙ БУКЕР

I
Русский Букер отчасти
немного Покер,
Русский сахар отчасти
немного шюга,
Дверь открылась, и входит
Крутой Уокер,
Добрый малый, напарник
черного друга.

II
Как приятно, когда ты
всего лишь должен
Что-то высказать, и до конца
не сдаться,
В этом, собственно, и состоит
та должность,
На которой ты обязан, как мавр,
держаться.

III
Впрочем, я не мавр, хотя тоже
склонен к апломбу,
Впрочем, я не сын своей матери,
а сын своего века,
Я не знаю, чем кончится все,
и кто бросит бомбу
В сказочный этот мир и в
последнего человека.

IV
Но я знаю одно, — то, что я
существую,
То, что я дышу и кричу,
когда мне больно,
То, что я пишу и временами
даже ревную,
Словно мавр, к Робинзону, Данту, и...
а, впрочем, довольно!

V
Меня били по роже менты
и трепала вьюга,
Но я шел напролом, и не знал,
чем окончится схватка,
Где-то рядом со мной шагала
чужая подруга,
Но я думал, что обрюхатил ее,
и довел до схваток.

VI
Все окончилось так, что даже
стыдно признаться:
За окном весна, и туманом
подуло с моря,
Если выживу, то буду опять
шататься
По холмам за городом, и трястись,
как бомж, с перепоя.

VII
А потом туман ослабеет и
мавр ослабнет,
И размякнет под нежным взглядом,
как промакашка,
И чужая подруга вновь родит,
от кого не надо,
И положит дитя с ладоней
в твою рубашку.

7.03.2005