Китайская притча

С Е Р Г Е Й М О Г И Л Е В Ц Е В


К И Т А Й С К А Я П Р И Т Ч А

притчи






ПРИТЧА О КАСИЛЬДЕЕ ВАНДАЛЬСКОЙ, АНТИПОДЕ ДУЛЬСИНЕИ ТОБОССКОЙ



Касильдея Вандальская, как известно, была дамой сердца Рыца¬ря Леса, он же Рыцарь Зеркал, он же бакалавр Самсон Карраско. Одновременно она являлась как бы антиподом, несуществующим, впрочем, в природе, несравненной Дульсинеи Тобосской. Которой, кстати, в природе тоже не было никогда, ибо выдумало ее исключительно воображение Дон Кихота, он же Алонсо Кихано. Воображение, помноженное на страсть к чтению рыцарских книжек, а также подкрепленное леностью Санчо Пансо, утверждавшему с наглым видом (попросту вравшим) в глаза Дон Кихоту, будто он действительно видел Дульсинею Тобосскую, несравненную и прекрасную владелицу роскошного и богатого замка. Следовательно, реальность Дульсинеи Тобосской гораздо более высокого плана, ибо свидетельствуют о ней не один, а два человека (Дон Кихот и Санчо). Причем на протяжении обеих частей романа Сервантеса реальность и осязаемость Дульсинеи Тобосской выше реальности Касильдеи Вандальской, о которой свидетельствовал один лишь Самсон Карраско, он же Рыцарь Леса (или Рыцарь Зеркал). Существуя, как антипод Дульсинеи Тобосской, оспаривающий право ее первородства в деле изящества манер и вообще добродетелей женщины, в том числе таких, как женская красота, Касильдея Вандальская извлекается из небытия одним лишь фактом упоминания рядом с именем Тобосской Владычицы. Обрекаясь этим на вечную жизнь, хотя и второго, не такого высокого плана. Дай Бог, чтобы люди живые, а не выдуманные чьим-либо воображением, удостоились такой чести бессмертия на фоне реального, земного своего антипода!

11.05.94 г.







ПРИТЧА О МОТЫЛЬКЕ

Жил-был мотылек, весьма слабый и беззащитный, но с таким свирепым узором на крыльях, изображающим хищного зверя, похожего на льва или тигра, что даже хищные птицы: орлы, совы и филины, — боялись его и на всякий случай не связывались. Он же так поверил в свою свирепость, что переходил (точнее — перелетал) дорогу кому попало. Однажды он перелетел дорогу маленькому воробью, только что вылупившемуся из яйца, совсем еще птенцу, не наученному пока что обходить стороной хищных тигров, львов, и вообще незнакомому с белым светом. А потому птенец воробья, недолго думая, склевал мотылька, и тут же его проглотил. Все были в ужасе, но потом успокоились.
Мораль: не пыжься больше, чем отпустила природа, а также будь разборчив в еде.


11.05.94 г.







ПРИТЧА О ДВУХ СУМАСШЕДШИХ

Один сумасшедший пожаловался врачам на другого, но его самого внезапно схватили, одели в смирительную рубашку и начали усердно лечить.
Мораль: не рой яму ближнему своему.


8.06.94 г.







ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИТЧА

Герой спасает от разрушения рынок маленького южного городка, в котором когда-то родился. Но на рынке теперь сидят базарные бабы, торговки рыбой, а также местные бандиты и рэкетиры. Как чужой, как оплеванный и шелудивый пес пробирается по краю рынка герой, истомленный и смертельно уставший в экологических битвах, а от рядов, торгующих свининой и салом, летит к нему глумливый хохот и жалкие кости в виде подачки. И, втянув в плечи разбитую голову, бежит герой прочь с поля своих недавних ристалищ.
Мораль: не мечи бисер перед свиньями.


30.03.94 г.








ПРИТЧА О ЖЕНЩИНЕ-ШТУРМБАНФЮРЕРЕ

Женщина-штурмбанфюрер состарилась, режим ее давно рухнул, фюрера ее вытащили из могилы и повесили на веревке вниз головой. И только в семейном альбоме осталась она — налитая и ражая, одетая в черную форму с повязкою на рукаве, — осталась она стоящей на параде режима, рядом с робким мужем своим, отправленным позже в концлагерь, и сыном, ставшим штурмовиком и сложившим голову в одной из бесчисленных войн во благо Империи: на фотографии смотрит он в объектив восторженным идиотом и полным кретином. Империя рухнула, и женщина-штурмбанфюрер стала теперь неопрятной и нищей старухой, но ненависть, клокотавшая некогда в ней, — ко всему, что чисто и прекрасно душой, а, значит, опасно для нее и Империи, и что немедленно надо физически и психически поломать, — ненависть по-прежнему жива вместе с ней. Но теперь в ее убогий пенсионный быт и в старческие болезни ее вошел призрак мужа, сгоревшего когда-то по приказу ее в крематории; она привыкла к нему, и живет с ним довольно долгое время; а недавно явился ей и призрак убитого сына; с каждым днем он становится все материальней и осязательней, и, говорят, скоро закончит антиимперскую книгу, главным героем которой — конечно же, отрицательным, — будет его мать-штурмбанфюрер. Она ненавидит и мужа, и сына, и копит деньги на пистолет, чтобы опять прикончить их — хотя бы на время.


3.04.94 г.







КИТАЙСКАЯ ПРИТЧА

Если слишком долго сидеть у реки, можно увидеть, как вниз по течению проплывают трупы твоих врагов, — говорит китайская мудрость. Человек очень долго сидел у реки — так долго, что о грудь, плечи, руки и спину его разбились тщетные хитрости его многочисленных недругов, а потом и близких его, ибо он приучил сердце свое быть каменным и бесчувственным. Сначала тело его от ударов превратилось в рваные кровавые клочья, но потом и оно, подобно сердцу его, окаменело и перестало чувствовать боль.
А трупы по реке все плыли и плыли.
Сначала врагов. Потом вообще всех, кто жил невдалеке от него.
Потом близкие его стали врагами, ибо стал он каменным и бесчувственным, и поплыли вниз по реке к океану.
Он все сидел, и оказался со временем владельцем каменной башни, вознесшей зубцы свои на брегах древней реки. А вниз, к океану, плыло все меньше и меньше народу, ибо жить с ним рядом не мог уже никто из людей. Потом вниз проплыло последнее тело. И он остался один. И когда он понял это, он взвыл от одиночества и тоски, и бросился вниз головой в бурные воды реки. И она отнесла его к океану.
Ибо понял он, что для человека, если он не хочет превратиться в бесчувственный камень, надо иногда позволять врагам убить себя, чтобы проплыть потом мертвым телом вниз к океану в водах бурной реки.
Ибо страшно жить вечно и сидеть в башне из камня.
Ибо смерть и страдания дарованы человеку как благо и как избавление от одиночества.
Ибо хуже и горше в тысячу раз тому, кто бессмертен и кто не страдает.


5.04.94 г.







ПРИТЧА О МОРСКИХ РАКОВИНАХ И О ПОДДЕЛЬНОМ ЖЕМЧУГЕ

Один человек доставал со дна моря прекрасные раковины и продавал их на набережной своего города. Раковины были затейливо перекручены волнами, и в их перламутровой глубине слышался неумолкаемый шум морского прибоя. Люди охотно их покупали. Но человек так любил все прекрасное и удивительное, что красоты морских раковин ему было уже недостаточно. Он стремился к красоте абсолютной, к такой, чтобы люди, взглянув на нее, немели, и не могли уже ничем заниматься, кроме бесконечного созерцания этого нового чуда. Он стал украшать раковины, и так абсолютно прекрасные и совершенные, ибо некогда были задуманы Богом, поддельным жемчугом, так как настоящего жемчуга не имел. И красота раковин превзошла все, что было в природе. Раковины были красивы настолько, что люди, увидевшие их однажды, уже не могли отвести своего взгляда от этого чуда. Они покупали раковины, украшенные поддельным жемчугом, на свои последние деньги, отнимая их от жен, стариков и детей. Они не могли уже заниматься ничем, кроме бесконечного созерцания этой новой, невиданной еще красоты, и нередко гибли от жажды и голода, ибо все свои деньги отдали человеку, прельстившему их поддельным жемчугом. Со всех сторон, и даже из дальних стран потянулись к берегу моря толпы людей, совершенно запрудившие маленький городок, ставший вскоре Республикой Дивного Созерцания, которая богатела от притока людей и денег день ото дня, и постепенно стала самой сильной страной в этих местах. Естественно, что возникла срочная необходимость в налаживании производства фальшивого жемчуга, и его отныне изготовляли на фабриках тоннами; раковины же вообще ввозили теперь из стран сопредельных, иногда очень далеких, ибо свои, отечественные, кончились к тому времени совершенно. Главными в городе были дворец че¬ловека, изобретателя абсолютной, наполовину поддельной красоты, именовавшегося теперь Творцом Абсолюта, и кладбище, куда свозились тысячи погибших от созерцанья людей. В конце концов местность та окончательно опустела, ибо умерли все, кроме Творца Абсолюта; раковин в морях ни одной не осталось, и только фабрика поддельного жемчуга работала автоматически день и ночь, засыпав весь город поддельным блестящим бисером; в конце концов остановилась и она. Творец же Абсолюта погиб, утонув в озере бисера.
Мораль первая: не мечи бисер ни за какие блага, даже за Абсолютную Красоту.
Мораль вторая: бойтесь мечущих бисер!


8.07.94 г.







ПРИТЧА О ПОЛОУМНОМ ИСТОПНИКЕ

Один истопник, весьма полоумный и злобный, писал романы, и не мог их печатать; ибо поносил в тех романах все и вся в своей чудесной стране, действительно имевшей деспота и подручных его на месте демократии и народного большинства; и потому в той стране любой талант подавлялся и цвела под луной и под солнцем одна лишь серость, подобная плесени; и потому многие люди, отмеченные ангелами и талантами, работали больше истопниками и сторожами, мечтая о времени, когда свобода вернется в их большую страну; ибо свобода в стране их когда-то была; мечтал об этом и истопник, писавший романы, которых вскоре стало больше, чем угля рядом с котлами; его полоумие и бесноватость, однако, мешали только властям, а народом воспринимались как протест и восстание; впрочем, народ сильно пил водку, и протест полоумного истопника воспринимался как подвиг и как восстание только такими же, как и он, полоумными истопниками; они печатали романы его за границей, куда в конце-концов, увенчанный славой борца за идею, уехал и сам истопник. А слава его, между тем, как писателя, достигла высот поистине неоглядных; он стал одни из ведущих писателей всех стран и народов, когда-либо живших под солнцем, и был увенчан медалью Первого Сочинителя среди всех бесчисленных сочинителей; а также моделью Страдающего за демократию.
И вот сроки пришли, и деспотия в стране его рухнула, и он вернулся на белом коне в свою страну, большую и светлую, и начал кричать, и брызгать слюной, и всех поучать, и учить демократии; и так как народ демократии учиться не захотел, а те, кто уже научились, в демократии не смыслили ничего, то наш истопник на белом коне призвал войска показать всем, что они не правы, и основал демократию по своему образцу: он поселился в своей бывшей котельной, и сделал там дворец из чистого золота, а все остальное в стране сделал тюрьмою, и все это назвал счастливейшей демократией.
Ибо сказано: не помогай бесноватым истопникам, даже если и дума¬ешь, что они очень талантливы.
Ибо власть любая существует от Бога, и только лишь от Него.


23.08.94 г.







ПРИТЧА О ЧЕЛОВЕКЕ, ПРИГРЕВШЕМСЯ В АДУ

Один человек (грешник) так пригрелся в аду, что ни за что невозможно было выгнать его оттуда. "Да уезжай ты куда-нибудь поскорей, — говорил ему Главный Черт, — какого черта ты здесь забыл? Уже ведь вылизал все горячие сковородки и выварился во всех кипящих котлах! Уже все шпильки и все иголки воткнули в тебя адские женщины, ведьмы то есть; уезжай быстрей, надоел ты нам здесь до чертиков!" — "Не могу, — отвечал человек Главному Черту, — не могу, ибо не закончил еще трактата о прекрасном и о любви к ближнему своему!"
Так до сих пор и пишет трактат, невзирая на сковородки, котлы и шпильки. Ибо тому, кто пишет трактаты о человечности и любви к ближнему, нипочем пригреться даже в аду; нашлось бы местечко, где рукопись разложить!


20.11.94 г.







ПРИТЧА О ПОСРЕДСТВЕННОМ ЛИТЕРАТОРЕ И О МИЛОСТИ БОГА

Однажды Посредственный Литератор в силу неких причин (отчаянная мольба, жалость Небес и пр.), пробивавшийся в полуизвестности, получил от Бога дар гениального стихоплетства. Но одновременно он вдруг осознал себя величайшим злодеем, о чем, впрочем, подозревал очень давно. Сочинение виршей, проходившее в состоянии экстаза, схожего с сумасшествием и бывшее теперь некоей постоянной обязанностью, вроде службы у черта, забирало все его время и силы, изматывая настолько, что полноценно отдаваться злодейству он уже просто не мог. Составляя две неразрывные сущности, Злодейство и Гений дополняли друг друга, что рождало великие вирши, но делало жизнь совершенно несчастной. Вынужденный ежедневно каяться в стихах и всячески скрывать свою злодейскую сущность, Гений (бывший Посредственный Литератор) был на деле самым несчастным в мире созданием. Он дошел уже до того, что снова упал на колени, умоляя Создателя прекратить его ежедневные пытки на службе у Муз — но тщетно! Обратной дороги у него уже не было! Он пишет гениальные вещи, страдает, и молит Небо о скорой кончине. Вполне возможно, что так оно и будет в ближайшее время.


15.01.95 г.







ПРИТЧА О ДЕЛИКАТНОМ ПРОМЕТЕЕ И О БЕЗЖАЛОСТНОМ ОРЛЕ

Когда Прометея приковали на Кавказе к скале, и орел регулярно стал клевать его печень, Прометей, сильнейший не только среди людей, но и среди богов, за исключением разве что одного-двух, вроде Зевса и Аполлона, да еще, пожалуй, Афины Паллады, женщины сильной до ужаса, играючи мог порвать цепи, которыми был прикован к скале. Собственно говоря, цепи эти были пустыми игрушками, фетишами, они скорее символизировали волю богов, чем были действительно крепкими узами. Не в цепях было дело, а в особой деликатности Прометея, на которую почему-то обращали мало внимания древние собиратели мифов и современные их толкователи. В деликатности, ибо Прометей, человек очень зоркий, видел труд старого орла-великана, птицы очень заслуженной, терзавшей печень отступников (как людей, так и богов) еще до Потопа, который уже не мог на эту печень смотреть, а тем более относить ее своим сыновьям, чихавшим от нее и делавшимися удивительно слабо¬сильными и строптивыми. Кроме того, орел был на пенсии, очень стар и потрепан на службе, и, лишив его этой божественной пенсии, Прометей мог поставить на грань смерти и голода как орла, так и его семью. Поэтому он не рвал слабые цепи, не освобождался из плена, а деликатно терпел все положенные пыткою муки, боясь обидеть орла и причинить ему невольное зло. С годами деликатность Прометея все возрастала, на боль он уже внимания не обращал, а только все больше и больше жалел немощного стервятника, боясь обидеть его хотя бы вздохом. Наконец орел не выдержал, сошел с ума от деликатности Прометея, сорвался в пропасть, и был растерзан ужами. Прометей же, в память о своем палаче, до сих пор стоит, вжавшись в стену, боясь обидеть уже не орла, а теперь память о нем. Цепи его, кстати, давно истлели. Деликатность героя незримым образом передалась многим людям.


24.01.95 г.







ПРИТЧА О КОЗЛЕ ОТПУШЕНИЯ

Пробежав бесчисленное число километров, Козел Отпущения стал меньше вонять, а уж о том, чтобы бесноваться и ерничать, чем обычно занимался он в стаде, и речи быть не могло — все силы уходили у него на непрерывный бег и скитания; польза была для всех несомненная: евреи очистились, переложив грехи на Козла; сам же Козел в страданиях тоже очистился; и под солнцем стало свежее; что же до страданий Козла, то и они в будущей жизни зачлись ему стопроцентно: умерев, и вновь воскреснув в природе, он стал чистейшим Голубем Мира, чище которого разве что ангелы; одно плохо: после смерти он стал дураком, и с удовольствием бы обменял свой бесконечный и тяжкий бег, наполненный едкими эпиграммами на евреев, — обменял бы на него свое нынешнее глупое торжество; ум и сарказм оплачиваются лишеньями и невзгодами.


27.02.95 г.







НЕОЖИДАННАЯ ПРИТЧА

Добежав до очередного источника, Козел Отпущения, вместо того, чтобы осквернить его пометом и остатками пищи, которую еврейские священники аккуратно приготовили для него, положив в хорошо испеченные хлебы много ароматных и пряных приправ, не забыв и про чашу с вином, — о Козле Отпущения заботились десятки служителей, тщательно ублажая его ненасытный желудок и прогоняя с дороги хищных зверей, могущих помешать его бесконечному бегу, — вместо пиршества и привычного беснования Козел Отпущения, аккуратно отпив из источника, поблагодарил его и Господа за свежую воду, и, даже не посмотрев на пряную и аппетитную пищу, принялся щипать зеленую травку, в изобилии растущую у источника; ему нестерпимо хотелось есть, а больше всего — выпить вина и загадить источник, но он пересилил себя, и, с сожалением посмотрев на спрятавшихся за холмом соглядатаев, докладывающих еврейским священникам о каждом его шаге, пошел в пустыню нехоженым и опасным путем; чувство свободы входило в него вместе с голодом, и одновременно все козлиное в нем исчезало, слезало клочьями с шерстью и кожей, превращая его в гордого арабского скакуна; в еврейском же стане немедленно начались мор и раздоры, соседние племена напали на отягченных грехами евреев и увели их в Вавилонское рабство; и никто ничего не мог изменить, даже Иегова, потому что такой неожиданности не ожидал даже Он.


27.02.95 г.






ПРИТЧА О ДЕЛИКАТНОМ ЕВРЕЕ И ОПЕРАТОРЕ ГАЗОВОЙ КАМЕРЫ

Доходяга-еврей, которому через минуту предстояло умереть от удушья и газа, нечаянно толкнул оператора газовой камеры, испытав тут же сильное чувство вины. "Ах, простите меня, господин оператор! — воскликнул деликатный еврей, — не обидел ли я ненароком чем-нибудь вас?" — "Обидел! — презрительно скривился в ответ оператор, отправивший уже не одну сотню тысяч евреев на тот свет, — обидел, и за это сейчас задохнешься!" — с этими словами он столкнул деликатного доходягу в камеру смерти и повернул рубильник, подающий в камеру газы. Деликатность, доходящая до абсурда, всегда вызывает презрение.

1.03.95 г.













ПРИТЧА О ПОЭТЕ И О БАШНЕ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ

Один Поэт, всю жизнь сидевший в Башне из Слоновой Кости, решил покинуть ее и спуститься на Землю. Он собрал по разным углам, основательно запутанных паутиной, свои рукописи, записанные на чем придется: на бумаге, на дощечках, покрытых воском, на чайных блюдцах и даже на манжетах, и, сложив их в узелок и с сожалением окинув взглядом свое жилище, из окна которого открывался вид на весь мир и можно было видеть малейшее движение души человека, жившего хоть в Африке, а хоть и в Америке, а также слышать музыку звезд, — открыв дверь из своей высокой и одинокой Башни, в которой стал он сновидцем и поверенным самых запретных и неразгаданных тайн, становив¬шихся ясными и простыми благодаря благородному слоновьему материалу, из которого была изготовлена Башня его, он начал спускаться по ржавой лесенке вниз, держа в одной руке узелок с нехитрым скарбом своим. Спустившись на Землю и задев по пути одну или более звезд, отчего на Землю упали осколки их, вызвавшие волнение в городах и содрогание почвы, не очень, впрочем, значительное, а также знамения в небе, на которые по привычке никто внимания не обратил, он поднял голову кверху, и с грустью, прощаясь, посмотрел на Башню, в которой сидел большую часть жизни, и пищу, которую носили ему прекрасные Музы, а также крылатый божественный конь по кличке Пегас, нагруженный самым изысканным скарбом, который только может придумать воображение поэта, — взглянув с сожалением и грустью на Башню из Слоновой Кости, вершина которой терялась высоко в облаках и с Земли была не видна, Поэт закинул за спину котомку, и пошел путешествовать по Земле, о которой много слышал и знал практически все, но вблизи не видел еще никогда. Он заходил в селения и города, проходил через рощи, луга и леса, с любопытством разглядывая незнакомую ему жизнь людей, постепенно изнашивая башмаки и одежду и нагуливая не испытываемый раньше голод бродяги. В итоге он износился так сильно и так сильно оголодал, что попытался даже обменять свои бесценные рукописи, записанные, как известно, на старых манжетах, треснувших чайных блюдцах и расплывшихся от солнца дощечках, покрытых воском, на кусок какой-нибудь необходимой еды, а также на башмаки, которые были ему совершенно необходимы, но над ним жестоко смеялись, называя оборванцем, нищим и бродягой. Кое-что, правда, удавалось ему заработать, рассказывая людям о музыке звезд и Музах, посещавших его в часы вдохновения, ибо эти рассказы воспринимались всеми, как вранье попрошайки, готового за похлебку выдумывать всякие небылицы. В итоге он и сам поверил в то, что не было ни Башни из Слоновой Кости, ни музыки звезд, ни Муз, ни коня по кличке Пегас, а все это выдумано им от голода и нежеланья трудиться. Он забросил узелок свой за ферму с речкой и плотиной, нанялся в работники к одной не очень стройной вдове, и, говорят, со временем, и даже не таким уж далеким, станет хозяином этой фермы, ибо вдовы, к тому же не очень стройные, очень, как всем известно, сентиментальны, хоть и неграмотны, и любят слушать жалобные истории. Поэт теперь работает в огороде, носит добротные вещи и крепкие башмаки, вволю ест похлебку и разные кушанья, а по вечерам тешит вдову сказками о музыке звезд и Башне из Слоновой Кости. Сам он в эти сказки не верит. Ибо каждому, как известно, свое, — одному музыка звезд, а другому — сытный кусок и добротные башмаки.


25.04.95 г.







ПРИТЧА О ПАВШЕМ ЧЕРТЕ

Некий Черт, устав от бесконечной службы в аду, пал так низко, что возжелал света и благодати. В тот же миг был он адскими силами низвергнут в область света и благодати, которая, как оказалось, находилась ниже адских владений, расположенных в поясе астероидов между планетами Марсом и Юпитером, — благодать находилась на поверхности планеты Земля, где не было ни холода адских космических бездн, ни жара адских солнечных протуберанцев. Свет заливал полянку с цветами, на которой мирно паслись овечки и козы, охраняемые прелестной юной Пастушкой и огромным лохматым Псом, сразу же распознавшим в прекрасном юноше — а именно таким был теперь облик Черта — бывшего служителя ада. Прелестная Пастушка, не обладавшая ни жизненным опытом, ни нюхом лохматого Пса, который бросился на Черта, и чуть было не разорвал его на куски, немедленно влюбилась в нежданного гостя, упавшего к ней прямо с неба, и спасла от зубов верной собаки. Она отдала ему самое дорогое из того, что имела, а именно честь и невинность, но Черт, быстро пресытившись пастушеской жизнью, вскоре бросил ее, предварительно отравив лохматого Пса. От горя Пастушка утопилась в реке. Черт же сначала прослушал курсы столичного университета — немного экономики, астрономии и политики, успев организовать студенческие волнения и даже небольшую революцию с баррикадами, а потом сделался модным писателем, автором книг, повествующих о мраке, холоде и безысходности. Он все больше и больше тосковал о холодных космических безднах, об адском мраке, расцвеченном редким миганием звезд, о жарких топках, питаемых энергией атома. В один прекрасный момент он был возвращен адской волей наверх, в адскую область, находящуюся между планетами Марс и Юпитер, ибо все в конце концов возвращается на круги своя. Ибо, кроме того, не следует верить всему, что неожиданно падает с неба, даже если это и прекрасный кудрявый юноша. Ибо в сердце огромных лохматых Псов больше нежности и любви, чем во всех Пришельцах со звезд. Suum cuique*, как говаривали в старину.

* Каждому свое (лат.)


6.05.95 г.