дремота

вязала и вязала на спицах судьбу, как богиня, но клубок
размотался и не связать было уже воедино концы, не закончить работу. 
и зачем лететь к какой-то там звезде? и почему это звездами называют людей?
сколько таких звезд ползают по дну. конечно, очень символично связать звезду и судьбу.
мир собственных похотей, взлелеиваемый и обожаемый, грузил не по-детски тщедушных любителей приключений, где естественное и противоестественное образовывали грань 
бытия челика-обыкновенного, проходящего по документам службы надзора, как 
путешественника во временных потоках без специального снаряжения группы особого 
риска. при желании, челик мог становиться невидимым, не слышимым, не обнаруживаемым, 
мог трансформироваться в разные материальные предметы, от атома до звездных систем. причиной была всему охота за эмоциями, украшающими, якобы, жизнь, поиск сокровенного нутра событий, которые придавали пикантный вкус увлечениям челиков, путешественников 
во времени. вот к примеру, деньги, в какой-то момент став смыслом существования людей, исказили напрочь человеческую природу до неузнаваемости, заставив служить маммоне-идолу.
как оно ускользающе-мимолетно, это время-времечко — не успел  жизнь как следует пожить, 
а вот уже пора и собираться в путь-дорожку, дорожку дальнюю.
пожиратель пространства потреблял временной ресурс окончательно и бесповоротно,
несмотря на разные технические ухищрения. рассудочность и логичность в объяснениях
в том временном потоке никоим образом не проясняли истинную причину происходящего
и были они только тем бла-бла, которое из пустого в порожнее переливают со смаком, гордынюшку любимую свою теша. а еще ущербность свою изъязвленную выставляя напоказ, 
наслаждаясь агонией чувств, не имея ни меры, ни целомудрия, ни благочестия.
требовать челику что-либо от человека  являлось верхом самонадеянности и глупости,
все равно тот делал так, как ему это представляется возможным. и хотя и говорили всякое про людей земных, что, мол, страсти звериные играют в них, мол, предают на каждом шагу, что злобные очень, все равно, надо было принимать людей такими, какими они есть на самом деле, и не заморачиваться, пытаясь их перевоспитать на свой лад. челиковские противоречия противоречиям создавали морозные узоры на стекле, завораживали своим изяществом, удивляли 
фантазией и свободой выбора материала

 « "шедеврально, колоссально,
абалденно," — чувачок, слышь, подвинься,
чо губки раскатал, перламутровый, закрой
хлебало, а то вон муха залетит невзначай.»

челик наивно думал, что его тело принадлежало ему и только ему,
однако, оно ему не принадлежало, даже в моменты осознания этого
диссонанс внутреннего и внешнего заставлял челика применять наркотики,
пускаться во все тяжкие грехи, слетая с катушек и накручивая себя по полной.
вовлечение в сферу человеческих увлечений расставляло силки свои,
заставляло или быть человеком, или очеловечивать происходящее вокруг.

«славословящие горемыкающие,
обнадеженные в чудо верящие,
преступающие томно охающие,
ободренные присно думающие»

человеческое и нечеловеческое образовывали конгломерат непостижимого,
выделяя удивляя, и, устав от узнанного и опознанного, предавались неге забвения.
драбадановские времена еще не наступили, но коллективное сознание-монстр уже получило импульс запустить новое огульное, тленное и пагубное мировоззрение саморазрушения.
адепты и иже с ними неадекваты потянулись организовывать секты и притоны, 
делами доказывая свою причастность к великому начинанию своего господина, своего босса.
из кожи вон лезли все, пытались удивить, и стар, и млад.  так уж они были устроены, эти исчадия, они верили в искусственный интеллект, верили в своего босса, им ближе были  челиковские сказки, чем божественные истины. привычное, понятное, доступное, желанное были необходимы и поэтому становились питательной средой удачно паразитировавших на ней челиков. их мысль преодолевала энергетические барьеры, перемещаясь в пространстве 
гораздо быстрее из всего мыслимого, на своем пути обрастая конкретикой и подробностями. но принципы, принципы были очень прочными прутьями клетки, в которой метался челик, путешественник во временных потоках, так поздно осознавший свое несовершенство.