Допрос

СЕРГЕЙ МОГИЛЕВЦЕВ

ДОПРОС

комедия




На первый взгляд то, что происходит в пьесе «Допрос» - совершенно абсурдно. Три
человека находятся за столом в пустой комнате, и попеременно задают друг
вопросы, похожие на те, что задают во время допроса. Но постепенно выясняется,
что это всего лишь один человек беседует с собой, единый в трех лицах, а сама
комедия «Допрос» оборачивается попыткой человеческой души понять саму себя
и достучаться до страшных и сокровенных тайн, до которых иным путем дойти
невозможно. Еще это очень похоже на «Троицу» Андрея Рублева, расшифрованную
методом драматургии.





М и х а и л.
И п п о л и т.
В л а д и м и р.

Пол актеров значения не имеет.



Пустое помещение, стол, три стула, сбоку дверь. На столе книга.





С Ц Е Н А П Е Р В А Я




М и х а и л один.

М и х а и л (сначала сидит на стуле, потом вскакивает, и стучит кулаками в стену).
Выпустите меня отсюда, выпустите, я больше не могу!

Входит И п п о л и т.

И п п о л и т. Зачем вы стучите?
М и х а и л (кричит). Выпустите меня отсюда, я не могу здесь больше сидеть!
И п п о л и т (равнодушно). Если не хотите сидеть, то стойте, вам никто это не
запрещает.
М и х а и л. Я не могу ни сидеть, ни стоять, мне не подходит ни то, ни другое, я
хочу чего-то иного!
И п п о л и т (так же равнодушно). Ну тогда лежите, лежать вам тоже никто не будет
мешать.
М и х а и л. Вы что, издеваетесь надо мной?
И п п о л и т. Нисколько. Я вообще очень гуманный человек, и никогда ни над кем не
издеваюсь. Я просто отвечаю на ваши вопросы.
М и х а и л. Это не вопросы, а требование.
И п п о л и т. Не в вашем положении чего-то требовать.
М и х а и л. А что же мне остается, сидеть, и смотреть на эти чертовы стены?
И п п о л и т. Я бы вам не советовал упоминать имя черта!
М и х а и л. Разрешите мне самому решать, что мне упоминать, а что нет!
И п п о л и т (саркастически). Может быть, вы хотите поменяться со мной местами?
М и х а и л. С удовольствием, если это позволит мне выйти отсюда!
И п п о л и т. Какой вы прыткий. Всему свое время, может быть, и поменяетесь когда-
нибудь, а пока сидите, как пай-мальчик, и не упоминайте имени черта, упоминать
его к ночи плохая примета.
М и х а и л. А сейчас что, ночь?
И п п о л и т. Не знаю. Может быть ночь, а может быть, что и день. Мне, впрочем, все
равно, да и вам, думаю, начхать на эти второстепенные признаки.
М и х а и л. Мне ни на что не начхать, я, слава Богу, могу еще отличить день от
ночи, и мне на них не начхать!
И п п о л и т (с удивлением глядя на него). Вот как, вы что, максималист?
М и х а и л. Я оптимист, и мне ни на что не начхать.
И п п о л и т (с укоризной). Не в вашем положении, батенька, быть оптимистом!
М и х а и л. А кем надо быть в моем положении?
И п п о л и т. Кем угодно, но только не оптимистом. Вы что, не понимаете, где вы
находитесь?
М и х а и л. А где я нахожусь?
И п п о л и т. А вы что, сами не понимаете?
М и х а и л. Не понимаю, объясните мне, если вы все знаете!
И п п о л и т. Я знаю, но не все.
М и х а и л. Но кое-то вам наверняка известно!
И п п о л и т. Кое-что, но не очень много. Я бы даже сказал, что мне известно не
больше, чем вам.
М и х а и л. Тогда зачем вы вообще явились сюда?
И п п о л и т (удивленно). Но вы ведь стучали, на такой стук невозможно было не
отвечать визитом, от него, извините меня, проснулся бы даже мертвец!
М и х а и л. Так вы пришли на мой стук?
И п п о л и т. А на что же еще, позвольте задать вам вопрос?
М и х а и л. Вы задали мне вопрос?
И п п о л и т. Да, задал, и хотел бы получить исчерпывающий ответ!
М и х а и л. Вы что, хотите свести меня с ума?
И п п о л и т. По-моему, это вы сводите меня с ума своими стуками и своими
вопросами. Впрочем, можете продолжать и дальше стучать, это вам ни капельки
не поможет.
М и х а и л. А что мне поможет?
И п п о л и т. Не знаю, но, во всяком случае, не стук и не вопли.
М и х а и л (долго изучающее смотрит на И п п о л и т а). Как вас зовут?
И п п о л и т. Ипполит. А вас?
М и х а и л. Михаил. Вы здесь за что?
И п п о л и т. Я здесь ни за что. Я просто здесь, и это надо принимать, как данность.
(Деловито, присаживаясь на стул, раскрывая лежащую на столе книгу.) Итак,
приступим. Как ваше имя?
М и х а и л (удивленно глядя на него). Я же вам уже сказал: Михаил.
И п п о л и т. Это не важно, что уже сказали, это надо для протокола.
М и х а и л. Для какого протокола, вы что, допрашиваете меня?
И п п о л и т. Ни в коем случае, это просто беседа, но если вам хочется, можете
считать, что допрашиваю.
М и х а и л. Я не преступник, и не собираюсь отвечать на допросе!
И п п о л и т. А кто вы?
М и х а и л. Я человек, и требую соответствующего отношения!
И п п о л и т. Вы в этом уверены?
М и х а и л. В чем?
И п п о л и т. В том, что вы человек.
М и х а и л. А кем же мне быть?
И п п о л и т. Да кем угодно. Есть, знаете, разные формы самовыражения в случаях,
сходных с вашим.
М и х а и л (подозрительно глядя на него). Что еще за такой мой случай, на что вы
намекаете?
И п п о л и т. Я не намекаю, я задаю вопросы. Итак, вас зовут Михаилом?
М и х а и л. Я же уже ответил на это. У вас что, плохо с памятью?
И п п о л и т. Не дерзите, это только ухудшит ваше положение!
М и х а и л. Мое положение уже нельзя чем-нибудь ухудшить!
И п п о л и т. Как знать, как знать. (Глядя в книгу, водя пальцами по буквам.) Итак,
вы попали сюда за что-то конкретное?
М и х а и л. Ни за что я не попадал, я очутился здесь незаконно, и требую выпустить
меня как можно быстрее!
И п п о л и т (продолжая глядеть в книгу и водить пальцем по буквам). Не в вашем
положении что-либо требовать, я же вам об этом уже говорил. Ни требовать, ни
кричать, ни как-либо иначе выражать свой протест вам бесполезно. Вам лучше во
всем признаться открыто и честно, и тогда, возможно, ваша ситуация как-то
изменится.
М и х а и л. Вы можете изменить мою ситуацию?
И п п о л и т. Я – нет.
М и х а и л. А кто может?
И п п о л и т. Не знаю. Может быть, кто-то и может, но только не я.
М и х а и л. Тогда зачем вы здесь?
И п п о л и т. Чтобы задавать вам вопросы.
М и х а и л. Вы что, следователь?
И п п о л и т (удивленно, с укоризной). Разве я похож на следователя?
М и х а и л. Нет, не похож. Скорее вы похожи на арестанта.
И п п о л и т (с облегчением). Спасибо, что не на следователя, а то у меня прямо дух
захватило. Я бы не выдержал, если вы продолжили свои намеки на следователя.
М и х а и л. Я не на что не намекал, я просто спросил.
И п п о л и т. О чем вы спросили?
М и х а и л. Я спросил: вы что: следователь?
И п п о л и т. Я же ответил, что нет, я просто задаю вам вопросы.
М и х а и л. А зачем вы мне их задаете?
И п п о л и т. Откуда я знаю? Очевидно, такова процедура, или, регламент.
(Опять смотрит в книгу, отмечает в ней что-то пальцем). Скажите, вам не кажется,
что пора приступать?
М и х а и л. Приступать к чему?
И п п о л и т. К самому главному.
М и х а и л. Вам надо, вы и приступайте.
И п п о л и т. Хорошо, раз вы настаиваете.
М и х а и л. Я ни на чем не настаиваю.
И п п о л и т. Все равно хорошо, что внутренне вы согласились, это упрощает всю
процедуру. (Опять смотрит в книгу, поднимает глаза на М и х а и л а.) Скажите,
что вы думаете о друзьях?
М и х а и л. О друзьях?
И п п о л и т. Да, о друзьях.
М и х а и л. О чьих друзьях?
И п п о л и т. Не о моих же, конечно, о ваших друзьях.
М и х а и л. Ничего не думаю, у меня их нет.
И п п о л и т (опять смотрит в книгу, с явным напряжением шевелит губами). Не
может быть, тут определенно написано о друзьях.
М и х а и л. Какая разница, что там написано, я же сказал, что у меня нет друзей.
И п п о л и т. Не могу поверить, у каждого человека есть друзья.
М и х а и л. У каждого есть, а у меня нет. Я одиночка. Степной волк. Или морской,
если угодно. Я одинаково долго жил как в степи, так и у моря, и не считал
необходимым кого-либо себе завести. Друзей, во всяком случае, не считал.
И п п о л и т (поднимая на него глаза). А кого считали?
М и х а и л. Не знаю, женщин, может быть, или собак, но уж точно не друзей. От
друзей не слишком-то много проку, друзья предадут тебя в самый неподходящий
момент.
И п п о л и т. А женщины?
М и х а и л. И женщины тоже, но не так, как друзья. А собаки вообще не предадут,
если уж зашла речь об этом, будут околевать, но не предадут, и поэтому собаки
лучше друзей и женщин.
И п п о л и т (пристально глядя на него). Вот как? Ну хорошо, к женщинам и собакам
мы еще вернемся, эти вопросы слишком большие, чтобы к ним не вернуться, а
теперь опять поговорим о друзьях. Скажите, а в юности у вас были друзья?
М и х а и л. Конечно. У каждого человека в юности бывают друзья.
И п п о л и т. Это резонно. А потом, что с ними стало потом?
М и х а и л. Откуда я знаю? Кажется, предали меня, и ушли, или я их предал, какая
разница?
И п п о л и т. Вы считаете, что никакой?
М и х а и л. Что вы ко мне привязались? кто следователь: вы, или я? если нацепили на
себя этот мундир, то и задавайте вопросы по-существу!
И п п о л и т. На мне нет никакого мундира, я такой же голый, как вы.
М и х а и л. Нет, на вас определенно сидит мундир, мундир следователя, и вы не
собьете меня утверждениями, что его нет. Иногда, знаете-ли, нужно смотреть в
корень, в самую сущность вещей. Если я говорю, что на вас есть мундир, значит,
он на вас действительно есть.
И п п о л и т. Хорошо, как вам угодно, хотя я и такой же голый, как вы. Итак,
закончим с друзьями. Скажите, вы предавали кого-то из них?
М и х а и л. В каком смысле?
И п п о л и т. В самом прямом. Предавали в самый последний момент, когда друг
находился на грани, а вы не подносили ему стакана обыкновенной воды?
М и х а и л. Стакана воды, другу, который на грани?
И п п о л и т. Да, стакана воды, другу, который на грани, отвечайте предельно честно,
и не юлите, это вам не идет.
М и х а и л. Я не юлю, я вообще не уважаю людей, которые юлят. А что касается друга
и стакана воды, то, как мне кажется, этого не было. Что-то очень похожее,
возможно, и было, но до самой последней черты не дошло.
И п п о л и т (делая пометку в книге). Это хорошо, это говорит в вашу пользу.
Многие, знаете, в последний момент начинают юлить, и говорить, что подносили не
только воду, но и вино, но потом оказывается, что это не так, и только
осложняют свое положение. Вы честны, и это вам определенно зачтется.
М и х а и л. Зачтется где?
И п п о л и т. Откуда я знаю? Я знаю не больше вас. (Опять смотрит в книгу.) Давайте
закончим о женщинах и собаках. Скажите, вы любили кого-то из них?
М и х а и л. Собак, безусловно, любил, их нельзя не любить, они это чувствуют. Кроме
того, они вас никогда не сдадут, как сдают женщины, уходя к друзьям, сутенерам,
или на тот свет, чтобы окончательно вам отомстить, и поэтому ваша любовь им
просто необязательна. Нельзя не любить лучшего друга.
И п п о л и т (делает пометку в книге). С этим понятно, а женщины, как насчет
женщин, вы любили хотя бы одну?
М и х а и л. Что значит одну? Вы что, считаете меня однолюбом?
И п п о л и т. Я ничего не считаю, отвечайте по-существу: вы любили хотя бы одну?
М и х а и л. Женщину?
И п п о л и т. Разумеется, женщину, ведь не собаку же, черт побери, с собаками мы,
кажется, разобрались.
М и х а и л. Не поминайте всуе имя черта.
И п п о л и т. Хорошо. Так как насчет женщин?
М и х а и л. Точно так же, как и всех остальных. Любил, естественно, многих, но
одну, кажется, больше других.
И п п о л и т. И что с ней стало потом?
М и х а и л. Она выпрыгнула из окошка.
И п п о л и т. Как так из окошка?
М и х а и л. Очень просто, с четырнадцатого этажа. Мы жили в высотке на окраине
Москвы, и она сначала долго что-то вязала на спицах, месяца четыре, не меньше,
и все что-то решала в уме, а потом взяла, и выпрыгнула, чтобы мне насолить.
И п п о л и т. И вы после этого перешли на собак, потому что они гораздо верней,
и никуда не выпрыгивают?
М и х а и л (раздраженно). Не говорите глупостей, я долго после этого переживал, и
ни на кого другого просто смотреть не мог, только на ее портрет, который всегда
стоял у меня на столе. Меня, между прочим, и допрашивали после этого так же,
как вы, а может быть, и еще хуже.
И п п о л и т. Я вас не допрашиваю, я с вами беседую.
М и х а и л. Да бросьте, я же вижу все ваши приемы и хитрости, они у следователей
всегда одинаковы. И эта форма, которая одета на вас, она выдает вас с головой!
И п п о л и т. На мне нет формы, я же вам уже говорил, я такой же голый, как вы.
Впрочем, это не важно, это не относится к данной проблеме. Скажите, а почему
она выпрыгнула из окна?
М и х а и л (раздраженно). Откуда я знаю? Она была сумасшедшая, только умело это
скрывала, среди женщин очень большой процент сумасшедших, гораздо больший,
чем у мужчин.
И п п о л и т. Вы так считаете?
М и х а и л. Я это знаю. Из своего опыта.
И п п о л и т. Допустим. И все же, зачем она выпрыгнула из окошка, ведь должны же
быть какие-то веские причины?

Очень странно смотрит на М и х а и л а.

М и х а и л. Да говорю же вам, что не было никаких веских причин! К тому же, мы
только что с ней поженились, и у нас в некотором смысле продолжался медовый
месяц. А кто выпрыгивает из окна в медовый месяц? Вот вы, например, выпрыгнули
бы?
И п п о л и т. Я? не знаю, скорей всего нет, хотя если есть веские причины, то мог
бы и выпрыгнуть, все зависит от ситуации.
М и х а и л (кричит). Да говорю же вам, что ситуация была абсолютно нормальной: мы
поженились, у нас был медовый месяц, она вязала мне носки и распашонки ребенку,
готовясь стать матерью, а потом взяла, и сиганула в окно. Без всякой причины. У
меня, между прочим, вся жизнь после этого была испорчена и пошла под откос, я
после этого на женщин вообще смотреть больше не мог.
И п п о л и т. И вы переключились на собак? Скажите, а какие породы вам нравятся
больше?
М и х а и л. Колли, я очень любил колли. Это, знаете-ли, пастушьи собаки, у них очень
развито чувство ответственности, и они будут стоять до конца, вытаскивая вас из
беды.
И п п о л и т (после некоторого молчания, внимательно изучая М и х а и л а).
Скажите честно, вам было гораздо легче с собаками, чем с женщинами, с которыми
надо хотя бы изредка говорить?
М и х а и л. А вы считаете, что с собаками не надо ни о чем говорить? С собаками,
если на то пошло, надо говорить не меньше, чем с женщинами, а может быть и
больше,они ведь постоянно ищут вашей любви.
И п п о л и т. А женщины, значит, не ищут?
М и х а и л (раздраженно). Я не знаю, чего ищут женщины, по-моему, они ищут только
своей выгоды и возможность прижать мужчину как можно покрепче. Привалить
его, словно камнем, к земле, чтобы уже не вырвался окончательно, и мучить своим
молчанием и этим бесконечным вязанием чулок и детских рубашек, которые просто
сводят с ума. Женщины вообще очень тяжелые существа, особенно те, которые
кажутся легкими и изящными. Особенно изящные женщины наиболее опасны,
изящные и легкие, они придавят вас наиболее сильно!
И п п о л и т. А какого цвета волос вы порекомендовали бы опасаться другим? Исходя
из вашего личного опыта?
М и х а и л. Рыжих, опасайтесь рыжих, особенно с летящей копной волос, которая
развевается у них на ветру, и сводит с ума так, что вы становитесь, словно
ребенок, с которым можно сделать все, что захочется. Опасайтесь рыжих гораздо
сильнее, чем блондинок и всех остальных, хотя многие из них крашеные, и вас
могут просто-напросто обмануть.
И п п о л и т. Вы считаете, что вас обманули?
М и х а и л. А как же! я надеялся прожить большую и красивую жизнь, совершить
немало подвигов, выиграть немало сражений, а в итоге у меня все пошло
наперекосяк, и после ее прыжка из окна я долгие годы был словно потерянный.
И п п о л и т. И вы заменили женщин собаками?
М и х а и л. Не иронизируйте. Я просто пытался выжить, и забыть об этом проклятом
прыжке, а также о сумасшедшей, которая сломала всю мою жизнь.
И п п о л и т. А о подвигах и сражениях вы уже не мечтали?
М и х а и л. Не иронизируйте, вы опять иронизируете, а это запрещенный прием;
разумеется, я мечтал, поскольку был молод и полон сил, но делал это через
призму накопленного опыта. Просто мои мечты стали ближе к реальности.
И п п о л и т. Ее прыжок из окна вас охладил, словно вода из душа?
М и х а и л. Берите выше: словно вода из брансбойта. Если бы не это, я, возможно,
совершил бы революцию, или подвигнул людей на великий подвиг, вроде
переселение на Марс, или орошения какой-то пустыни. А так я долго скитался по
разным весям и городам, и мне было уже на все наплевать.
И п п о л и т. Вы стали равнодушным?
М и х а и л. Не то, что равнодушным, а просто более жестким. И циничным. Ну и,
разумеется, хищным.
И п п о л и т. Как степной или морской волк?
М и х а и л. Да, как степной или морской ястреб.
И п п о л и т. Раньше вы не говорили про морского ястреба, вы говорили про волка.
М и х а и л. Я ошибся. Я ведь человек, и имею право хотя бы иногда ошибаться.
И п п о л и т. Вы считаете, что вы человек?
М и х а и л. А кто же я, по- вашему, ангел Божий?
И п п о л и т. Не знаю. Все может быть. В вашем положении не исключен никакой
вариант.
М и х а и л. На что вы намекаете?
И п п о л и т. Я не намекаю, я задаю вам вопросы.
М и х а и л. Нет, намекаете, хотя я и не могу понять, на что. И еще вытаскиваете
из меня душу. Зачем вы так подробно меня распрашивали?
И п п о л и т. Если бы даже я знал, я навряд ли ответил вам.
М и х а и л. А вы что, не знаете?
И п п о л и т. Нет, не знаю.
М и х а и л. Тогда зачем вообще вы здесь сидите? Не могли бы вы прислать сюда
кого-то другого, не такого дотошного, и не такого безжалостного?
И п п о л и т (вставая). Пожалуйста, так бы и сказали, если я вам не понравился. А
насчет безжалостности – это вы зря на меня налепили!

Уходит за дверь, прихватив с собой книгу.





С Ц Е Н А В Т О Р А Я





М и х а и л один.
Заходит В л а д и м и р.

В л а д и м и р (М и х а и л у). Вы посылали за мной?
М и х а и л. Я просил прислать другого следователя.
В л а д и м и р. Я не следователь, я собеседник.
М и х а и л. А тот, который был до вас, - он что, тоже не следователь?
В л а д и м и р. Он собеседник, такой же, как я.
М и х а и л. Но я видел на нем мундир!
В л а д и м и р. Какой мундир?
М и х а и л. Мундир следователя.
В л а д и м и р. Вы ошиблись. Здесь нет следователей, здесь все доброжелательно к вам
относятся.
М и х а и л. Разве следователь не может доброжелательно относиться к заключенному?
В л а д и м и р. Вы не заключенный.
М и х а и л. А кто я?
В л а д и м и р. Вы сами должны это решить.
М и х а и л. И это не тюрьма?
В л а д и м и р. Нет.
М и х а и л. А что?
В л а д и м и р. Я не знаю.
М и х а и л. Так же говорил мне Ипполит.
В л а д и м и р. Он говорил правду.
М и х а и л. Вы с ним сговорились.
В л а д и м и р. Это не так, успокойтесь, нам нужно с вами еще о многом поговорить.
М и х а и л. Вы тоже будете вытаскивать из меня душу?
В л а д и м и р. Я не палач, я ваш друг, я хочу вам только добра.
М и х а и л. Некоторые палачи тоже так говорят.
В л а д и м и р. Что вы знаете о палачах?
М и х а и л. Ничего, кроме того, что они бывают безжалостны.
В л а д и м и р. А вы могли бы стать палачом?
М и х а и л. Разумеется, нет.
В л а д и м и р. И все же, может быть невольно, не желая этого, вы могли бы причинить
людям зло?
М и х а и л. О чем вы? Я даже улитки раздавить не могу, а когда делаю это невольно в
саду, переживаю потом, как последний дурак.
В л а д и м и р (раскрывая на столе книгу, которую принес с собой). Вот тут написано,
что в юности вы мечтали о великих свершениях, и даже подумывали о революции.
М и х а и л. Кто так написал?
В л а д и м и р. Ипполит. Тот, кто беседовал с вами вначале. Скажите, это все правда?
М и х а и л. Что?
В л а д и м и р. То, что он здесь написал. Про революцию, которую вы готовы были
совершить со своими соратниками, и о том, что вам это лишь чудом не удалось?
М и х а и л. Да, я был готов это сделать, но это все мечтанья молодых идиотов,
восторженных юнцов, группы московских студентов, ошалевших от свободы,
вина и обилия непритязательных женщин, таких же восторженных девиц, как
как и они, готовых лечь к любому в постель, или разбить голову о стену
раненому офицеру, если он находится на противоположной от тебя стороне
баррикад. Таких девиц, знаете-ли, было множество во времена прошедшей
революции.
В л а д и м и р. Мы говорим не о прошедшей революции, и не о девицах, готовых
прыгнуть любому в постель, мы говорим о вас. Вы знаете, что ваша революция
лишь чудом не удалась, и вы лишь случайно не стали палачом для миллионов
людей, которые оказались бы на противоположной от вас стороне баррикад?
М и х а и л. Вы шутите?
В л а д и м и р. Нисколько. Все революции заканчиваются одинаково, они
планируются праздными молодыми людьми, пресыщенными и излишне циничными,
а потом выплескиваются на улицы, и становятся трагедией для всех остальных.
М и х а и л. Это все умозрения.
В л а д и м и р. Это реальность. Вот вы говорили, что не могли бы стать палачом, и
раздавить даже улитки, а на самом деле всего лишь шаг отделял вас от красного
колпака и от топора, которым бы вы рубили непокорные головы!?
М и х а и л. А почему не от гильотины?
В л а д и м и р. Потому что вы предпочли бы именно топор, это доставило бы вам
наибольшее наслаждение!
М и х а и л. Но ведь этого не случилось, революция не произошла, и я не стал палачом,
получающим наслаждение от крови и от мучений.
В л а д и м и р. Это получилось случайно. Бывают, знаете, такие исторические
случайности, когда мир от погибели отделяют считанные мгновения. Вы со
своими друзьями готовились к погибели мира, и только по чистой случайности
этого не случилось.
М и х а и л. Значит, я все же не стал палачом?
В л а д и м и р. Палач жил внутри вас, и готовился выйти наружу.
М и х а и л. Внутри меня?
В л а д и м и р. Да, внутри вас и ваших друзей.
М и х а и л. Неужели я так плох?
В л а д и м и р. Вы не плох, вы скорее хорош. Вы гораздо лучше, чем остальные.
М и х а и л. Тогда зачем вы меня судите?
В л а д и м и р. Я вас не сужу.
М и х а и л. А кто меня судит?
В л а д и м и р. Вы сами.
М и х а и л. Вы шутите?
В л а д и м и р. Нисколько.
М и х а и л. Тогда вы говорите загадками.
В л а д и м и р. Попробуйте решить хотя бы одну из них.
М и х а и л. Какую?
В л а д и м и р. Вспомните, почему распался ваш кружок, - тот кружок, где мечтали
вы об идеальных порядках, основанных на чести, совести и красоте, которые
должны сменить порядки, существующие в стране?
М и х а и л. Наш кружок, кружок восторженных московских студентов, в котором
мечтали мы о подвигах и славе, и в шутку планировали будущую революцию?
дайте-ка вспомнить? Ну да, конечно, он распался после того, когда я женился на
этой странной девушке, всегда молчаливой, и только лишь улыбающейся
загадочной и непонятной улыбкой. Вы знаете, я и выбрал ее только лишь за улыбку,
считая похожей на Мону Лизу, хотя вокруг было множество других претенденток.
В л а д и м и р. Готовых броситься в постель, или разбить голову о стену раненому
белому офицеру?
М и х а и л. Да, именно так.
В л а д и м и р. А потом?
М и х а и л. А потом она неожиданно выпрыгнула из окна, непонятно зачем, прямо с
четырнадцатого этажа, и о революции пришлось навсегда забыть.
В л а д и м и р. А вам не кажется. что этот ее прыжок спас от гибели миллионы других,
будущих жертв вашей планируемой революции?
М и х а и л (растерянно). Спас миллионы других? будущих жертв моей планируемой
революции?
В л а д и м и р. Да, вам так не кажется?
М и х а и л. В это трудно поверить. Но кто это сделал, и, самое главное, для чего?
В л а д и м и р (кричит). Какая вам разница, кто: небеса, Бог, бестелесные ангелы,
подхватившие ее душу как раз напротив четырнадцатого этажа вашей московской
высотки, в то время, как тело ее продолжало лететь вниз, и наконец распласталось
на старых плитах двора, поросших жухлой осенней травой!? Какая разница, кто это
сделал, это ведь не имеет существенного значения. Главное тут в другом – почему
это сделали?
М и х а и л. А вы мне не скажете, почему?
В л а д и м и р (опять кричит). Да потому, что нужна была необыкновенная, чистая
жертва, непорочная дева с улыбкой Джаконды, которая бы перетягивала на себя
все эти ваши мечты о подвигах и о славе, все эти ваши будущие баррикады, до
которых оставался всего лишь один шаг, и революцию с ее миллионами
погубленных жизней. Нужна была Мона Лиза, пошедшая на костер взамен всех
ваших будущих жертв, и такая Мона Лиза нашлась!
М и х а и л. Вы преувеличиваете.
В л а д и м и р. Что, трудно в это поверить? В жертву, принесение которой спасло мир
от грядущей беды? И в то, что кровь жертвы лежит на вас, и только на вас?
М и х а и л. Вы слишком жестоки.
В л а д и м и р. Я милосерд.
М и х а и л. Вы считаете, что это я ее погубил?
В л а д и м и р. Это вы так считаете.
М и х а и л. И она была вовсе не сумасшедшей, сидящей днями в углу с ненавистной
мне улыбкой Моны Лизы, и вяжущей свои бесконечные чепчики и распашонки?
В л а д и м и р. Где граница между нормой и сумасшествием?
М и х а и л. И не шлюхой, переспавшей до меня с сотней мужчин, которую я взял
именно за эту ее усмешку вечной шлюхи, за эту ее грязь, которая, очевидно, жила
во мне самом, и к которой я подспудно тянулся?
В л а д и м и р. Ее смерть очистила и ее, и вас, и стала жертвой, спасшей мир от
будущей бездны, а вас – от ответственности за эту бездну.
М и х а и л. И все мои эти дальнейшие блуждания по стране, все мои скитания,
которые я считал фиаско всей моей так блистательно начавшейся жизни, -
все это на благо мне, а вовсе не крушение моих надежд?
В л а д и м и р. Это дар вам, посланный небесами.
М и х а и л. О Господи, но как же теперь все стало понятно! И эта моя жизнь в
провинции, и моя привязанность к собаке, единственному другу, который у меня
только и остался, и мечты о революции, которые так и остались мечтами, - все
это величайшее благо, которого вполне могло и не быть?
В л а д и м и р. Это вы так сказали.
М и х а и л (бросаясь к В л а д и м и р у). Позвольте, я вас поцелую!
В л а д и м и р. Навряд-ли это у вас получится! И, кроме того, разве уместно
поцеловать следователя, который вас так пристрастно допрашивал?
М и х а и л (смущенно). Да, действительно, я как-то не подумал об этом. Кроме того,
на вас опять этот странный мундир.
В л а д и м и р. На мне нет никакого мундира.
М и х а и л. Ну как же нет, ведь я его отчетливо вижу: с погонами, петлицами и
блестящими пуговицами, застегнутый до самого горла, и с белым стоячим
воротником, выдающим в вас закоренелого бюрократа!
В л а д и м и р. Я не больший бюрократ, чем вы.
М и х а и л. Вы ничем не отличаетесь от Ипполита, он тоже пытался вынуть из меня
душу.
В л а д и м и р. Нельзя вынуть душу из того, у кого ее давно уже вынули.
М и х а и л. Что вы этим хотите сказать? То, что у меня нет души?
В л а д и м и р. Нет, напротив, у вас ее чересчур много!
М и х а и л. Но ведь вы утверждали, что я злодей, чуть было не погубивший все
человечество. Как может быть у злодея чересчур много души?
В л а д и м и р. Вы не больший злодей, чем все остальные.
М и х а и л. Если так, зачем вы меня здесь унижали, и пытались пришить мне все беды
мира?
В л а д и м и р. Я вас не унижал, и ничего не пытался пришить, я просто с вами
беседовал.
М и х а и л. Нет, я вас раскусил, вы просто играли в доброго и злого следователя, вы
якобы беседовали со мной, а на самом деле вывернули меня наизнанку! Я больше
не хочу иметь с вами дела, и требую вернуть в камеру Ипполита!
В л а д и м и р. Это не камера, вы ошибаетесь, но если хотите, я выполню вашу
просьбу. Кстати, меня зовут Владимир.

Закрывает книгу, встает и уходит.






С Ц Е Н А Т Р Е Т Ь Я




М и х а и л один.
Появляется И п п о л и т.

И п п о л и т (застенчиво). Вы хотели меня видеть?
М и х а и л (внимательно глядя на И п п о л и т а). Вы неважно выглядите, у вас
заплаканные глаза.
И п п о л и т. Пустое. Я просто все принимаю слишком близко к сердцу. Как будто
говорю сам с собой.
М и х а и л. Вы имеете в виду допрос?
И п п о л и т. Не упоминайте это слово, оно мне не нравится.
М и х а и л. Но ведь это реальность, и от нее не уйти.
И п п о л и т. Здесь нет реальности.
М и х а и л. А что здесь?
И п п о л и т. Здесь все гораздо серьезней.
М и х а и л. Что может быть серьезней реальности?
И п п о л и т. То, что идет следом за ней.
М и х а и л. Вы говорите загадками. Вы знаете ответы на них?
И п п о л и т. Я знаю, что нам необходимо продолжить беседу. (Садится за стол,
открывает книгу, смотрит в нее.)
М и х а и л. Я вас обидел недавно, назвав злым следователем. Простите меня, я
ошибался, вы вовсе не злой, злой – это Владимир.
И п п о л и т. Он тоже не злой.
М и х а и л. Откуда вы это знаете?
И п п о л и т. Я это чувствую.
М и х а и л. Но разве вы не общаетесь с ним, готовясь к очередному допросу?
И п п о л и т. Я вообще ни с кем не общаюсь, кроме себя.
М и х а и л. И вы не давите на заключенного, применяя метод кнута и пряника,
и заставляя допрашиваемого кидаться от отчаяния - к надежде и поневоле
открывать свои самые потаенные тайны?
И п п о л и т. Нет.
М и х а и л (внимательно глядя на него). Скажите, а вы применяете пытки? В том
Случае, если подследственный не слишком сговорчив? Знаете, всякие там дыбы,
испанские сапоги, и все такое, чему вас, очевидно, заранее обучали?
И п п о л и т. В это нет необходимости, люди сами делятся своими сокровенными
тайнами, спеша выговориться, и вывернуть наизнанку свою нечистую совесть.
М и х а и л (настаивая). Но все же, у вас есть какие-то профессиональные приемы,
некие потайные ходы, некие шкатулки с секретом, способные прижать
подследственного к стене, и обвести его вокруг пальца?
И п п о л и т. Можно, я вам не отвечу?
М и х а и л. Конечно, кто здесь начальник, вы, или я?
И п п о л и т (опять глядя в книгу). Тогда начнем. Тут написано, что вы имели много
врагов. Это правда, или упоминания о врагах слишком преувеличены?
М и х а и л. Нет, это правда. Скажите, а кто поставляет вам такие точные сведения
обо мне?
И п п о л и т. Это неважно. Давайте вернемся к нашим врагам.
М и х а и л. К моим врагам?
И п п о л и т. Разумеется, к вашим. Итак, вы имели их в избыточном количестве,
превышающем все разумные нормы. Почему так произошло?
М и х а и л. Злой рок, очевидно. Мне никогда в жизни особенно не везло. Кроме того,
я был бунтующим человеком, бунтовавшим всегда по поводу и без повода, и
накидывающимся на все, что шевелится. Я был очень несдержан, можно сказать,
зол на язык, и трахал всех направо и налево, воображая себя эдаким прокурором,
имеющим право выносить вердикты и требовать высшую меру.
И п п о л и т (оживляясь). Это хорошо, что вы упомянули о прокурорах, это оживляет
нашу беседу. Скажите, а как вообще вы к ним относились?
М и х а и л. К кому?
И п п о л и т. Разумеется, к прокурорам.
М и х а и л. Я их ненавидел, и считал чуть ли не исчадиями ада.
И п п о л и т. Ага, вот вы и попались! Вы считали других чуть ли не исчадиями ада,
искренне, очевидно, возмущаясь их стремлением осудить упавшего человека, и
в то же время сами всем выносили вердикты. Вам не кажется, что вы от них
нисколько не отличались?
М и х а и л. Да, теперь я это признаю. Но тогда, поверьте, я совсем не думал об этом.
И п п о л и т. Хорошо, что вы говорите искренне, это вам непременно зачтется.
М и х а и л. Зачтется где?
И п п о л и т. Какая разница, где, главное, что вы подойдете к приговору с чистой
совестью, и спокойно посмотрите в глаза палачам.
М и х а и л. Вы считаете, что я буду казнен?
И п п о л и т. Я говорил это в переносном смысле. Есть вещи похуже смерти.
М и х а и л. Например, какие?
И п п о л и т. Например, вечное одиночество, или вечное пребывание со своей жертвой,
которую сам же когда-то отправил на казнь, в одном помещении, из которого
невозможно вырваться. Впрочем, это всего лишь мои фантазии, к тому же неумные,
вызванные переутомлением последнего времени.
М и х а и л. Что, трудно работать?
И п п о л и т. У меня всего одно дело, и я охотно передал бы его другому. Впрочем,
продолжим наш разговор. Не могли бы вы подробнее рассказать о ком-нибудь из
ваших врагов?
М и х а и л. Охотно. О каком именно хотите вы услышать. О враге абсолютном и
беспощадном, с которым боролся я всю свою жизнь, терпя то колоссальные
поражения, то получая временные передышки и одерживая призрачные победы;
или о враге ничтожном и маленьком, одолеть которого не составляло никакого
труда, вроде слизня, залезшего случайно вам под подушку во время летнего сна в
саду, которого раздавили вы безжалостно и беспощадно, а потом долго жалели об
этом? Какой вид врагов нравится вам больше всего? Настаивайте, не стесняйтесь,
препарировать мою душу, так препарировать, не оставляя внутри нее ничего, даже
маленькой и несчастной капельки крови!
И п п о л и т. Я не палач.
М и х а и л. Что вы сказали?
И п п о л и т. Я сказал, что я не палач, а также не мясник и не хирург, и не хочу
препарировать вашу душу. Я вообще отношусь к вам так же, как и к себе, только
вы этого еще не понимаете, и переживаю вместе с вами каждый ваш шаг,
сделанный в жизни, и приведший вас в эти стены. Рассказывайте сами, все, что вам
угодно, или не рассказывайте вообще, вы имеете на это право!
М и х а и л (нервно смеется). Ага, не палач и не хирург, сладострастно режущий свою
жертву, - рассказывайте эти сказки кому-то другому! Расскажите еще про
трогательное единство жертвы и палача, который чувствует боль, когда взмахивает
топором, и отрубает несчастному какую-нибудь конечность!
И п п о л и т. Это правда, они действительно чувствуют боль.
М и х а и л. Кто?
И п п о л и т. Палачи. Некоторые из них становятся такими чувствительными, что
напоминают изнеженных барышень из какого-нибудь пансиона, и уже не могут
заниматься своей работой. Многие сходят с ума, и требуют, чтобы их самих казнили
как можно более изощренно, и непременно прилюдно, на площади, в присутствии
знати и простого народа.
М и х а и л. Ах, как трогательно, как умильно, какие слезы мы сейчас прольем при виде
мучений сошедших с ума палачей! Ах, эти казни прилюдно, на площадях, в
присутствии знати и простого народа! А что вы скажете о казнях и пытках в тиши,
когда рядом никого нет, и никто не может порадеть о вас, и пустить искреннюю
слезу, утирая ее грязным рукавом рыночной торговки, или кружевным платком
белошвейки? Что вы скажете о таких пытках и казнях, что вы скажете обо мне, из
которого вы иезуитски вытягиваете последние капли души?
И п п о л и т (мягко). Я не иезуит, иезуиты вообще были хорошие люди, и я из вас
ничего не вытягиваю. Повторяю, вы вольны рассказать мне все, что пожелаете,
но в ваших же интересах быть искренним и подробно отвечать на вопросы, вы
сами потом поймете, что это необходимо.
М и х а и л. Вы так считаете?
И п п о л и т. Я это чувствую.
М и х а и л (соглашаясь). Хорошо, я расскажу вам об одном из своих врагов.
И п п о л и т. О женщине?
М и х а и л (отшатываясь). Что вы, вражда с женщиной наиболее опасна и
перевешивает все остальные виды вражды! Можно воевать с кем угодно: с
могущественными монархами, собравшими под свои знамена целые армии, с
всесильными министрами, чеканящими для своих повелителей золотую монету,
или собирающими налоги, с диктаторами, с генеральными секретарями, с
президентами, или на худой конец мэрами больших городов, но нельзя воевать с
женщинами, такая война неизбежно окончится вашим фиаско. Вы можете
ниспровергать тысячелетние монархии, высмеивать в своих памфлетах их
одряхлевших правителей, вы можете писать сказки о мздоимстве чиновников и
тупости военных министров, вы можете даже издеваться над продажностью
членов парламента, ибо над этим издеваются во все времена, но вам нельзя
вступать в смертельную схватку с женщиной. Особенно, если эта схватка
длится всю жизнь.
И п п о л и т. Таких схваток достаточно много, они называются браками.
М и х а и л. Вот именно, я об этом и говорю.
И п п о л и т. Вы хотите рассказать о такой вражде? Это будет рассказ о женщине?
М и х а и л. Нет, не о женщине, хотя я мог бы рассказать о вражде с некоторыми из
них. Женщину, знаете, легче убить, чем враждовать с ней достаточно долго.
И п п о л и т. Пожалуй, что я с вами согласен. Так о ком же из своих врагов хотите вы
рассказать?
М и х а и л. О себе самом.
И п п о л и т. О себе самом? Это оригинально; быть может, вы уходите от прямого
ответа.
М и х а и л (с жаром). Нет, отнюдь нет, поверьте мне, я совершенно искренен! я,
повторяю, мог бы рассказать вам о вражде, преследующей меня всю жизнь, и от
которой я не мог уйти никогда, будучи весь покрыт шрамами и вечно сочась
свежей кровью, так что запах ее давно впитался в мой мозг. Я мог бы рассказать
о женщинах, которые сначала любили меня, а потом становились моими врагами и
преследовали меня не хуже, чем рой разъяренных ос, преследующий наглого
мальчишку, разворошившего их гнездо; я мог бы рассказать о монархах, которых
доставал я своими памфлетами, и которые, пока окончательно не свалились, и не
погибли под остовами своих рухнувших империй, регулярно посылали ко мне в
ночи рыцарей плаща и кинжала, и меня спасали от них то случай, то преданные
собаки, то не менее преданные женщины, не успевшие еще стать моими врагами;
я мог бы порассказать весьма забавного о наглых лабазниках, разоривших в своем
невежестве и косности целые мегаполисы, жители которых спокойно терпели их
лабазную тупость, и которых я тоже где-то высмеял, приобщив к стану врагов;
я мог бы рассказать о целой веренице демонов, преследующих меня всю жизнь, не
то людей, не то действительно духов, но что толку об этом рассказывать, ибо
главным демоном, главным Ваалом с двумя огромными рогами на голове, главным
врагом самому себе был я сам!
И п п о л и т. Я ценю вашу искренность, но не могли бы вы развить эту тему немного
подробнее?
М и х а и л. Конечно. Простите, нельзя ли мне прежде выпить стакан вина?
И п п о л и т. К сожалению, здесь нет вина.
М и х а и л. А сделать глоток воды?
И п п о л и т. Нет, простите, но это лишнее.
М и х а и л. Воды, всего лишь глоток обыкновенной воды, родниковой, или
колодезной, если таковые имеются рядом, или даже просто из крана, мне все равно.
один лишь глоток, и я продолжу рассказывать дальше.
И п п о л и т. Я не могу дать вам воды.
М и х а и л. Ага, вот в чем дело, вот в чем заключалась ваша хитрость! Вы решили
замучить меня жаждой, заставив терпеть Танталовы муки, терпеливо выуживая
все, что вам необходимо! говоря при этом, что вы не палач!
И п п о л и т (терпеливо). Повторяю вам, что я не палач и вы не жертва, и что здесь
нет воды; потерпите немного, и переключите свое внимание на существо заданного
вопроса.
М и х а и л. Хорошо, я переключу, я расскажу вам все, я раскрою наизнанку свою
душу, и вы ужаснетесь темным и мрачным глубинам ее, и зарыдаете, словно это
ваша собственная душа!
И п п о л и т. Я уже плачу, ибо вы действительно близки мне, как никто из живущих
людей, и я отношусь к вам, как к своему брату.
М и х а и л. Не плачьте, вытрите слезы, у вас есть платок?
И п п о л и т. У меня нет платка; как к своему родному брату, и даже еще лучше и
ближе.
М и х а и л (он обеспокоен). Что за чушь вы несете? немедленно перестаньте плакать,
или мне придется вызвать охрану!

Вскакивает со стула, и стучит кулаками в стену.

И п п о л и т (устало). Это бесполезно.
М и х а и л (кричит). Охрана, охрана, немедленно зайдите сюда!

Дверь открывается, и входит В л а д и м и р.

В л а д и м и р (удивленно). Вы звали меня?
М и х а и л. Я звал охрану.
В л а д и м и р. Здесь нет охраны.
М и х а и л. А кто же охраняет меня на случай побега?
В л а д и м и р. Отсюда невозможен побег.
М и х а и л (удивленно). Невозможен побег? Это что, замок Иф, или остров Эльба,
с которых, впрочем, люди тоже бежали?
В л а д и м и р. Повторяю, отсюда никто не бежит; зачем вы звали охрану?
М и х а и л. Ипполиту плохо. Он, кажется, не выдержал напряжения нашего
разговора. А ведь я еще и не начинал говорить о главном.
В л а д и м и р. Это бывает. Это бывает довольно часто, пусть он пока отдохнет, а я
продолжу беседовать с вами.
М и х а и л (саркастически). Ого, будете работать в две смены, как забойщики в
лаве, или на живодерне, что, впрочем, одно и то же? играть в две руки, пускать
притворные слезы в два ручья, надеясь выведать у меня государственные секреты?
В л а д и м и р (сдержанно). Ваши государственные секреты никому не нужны, кроме
вас.

И п п о л и т покидает комнату, прижимая ладонь к лицу.

М и х а и л (удивленно, глядя на уходящего И п п о л и т а). Кроме меня?
В л а д и м и р. Да, кроме вас. (Садится на стул, заглядывает в оставленную
И п п о л и т о м книгу.) Итак, на чем вы остановились?
М и х а и л. На врагах. Мы говорили о врагах, и я признался, что худшим врагом
себе был я сам.
В л а д и м и р. А вы рассказали о всех ваших бесчисленных врагах, которых вы
сознательно плодили, словно рои мерзких мух, рой за роем, рой за роем, как
мерзких бесов, разбрасывая вокруг зловонную тухлятину своих сарказмов,
ехидств и подначиваний? вы рассказали Ипполиту про это?
Ми х а и л (удивленно). Вы что, подслушивали под дверью, или через потайную
отдушину, специально проделанную в стене?
В л а д и м и р (строго). Ни через что я не подслушивал, отвечайте на заданный
вопрос!
М и х а и л (успокаиваясь). Как вам будет угодно. Действительно, нет, кажется,
человека на земле, который бы был худшим врагом самому себе, чем я сам. Мне
некого винить в своих бедах и неудачах, приведших меня в это узилище!
В л а д и м и р. Это не узилище.
М и х а и л. Ну тогда камера пыток.
В л а д и м и р. Это не камера пыток.
М и х а и л. Ну тогда паноптикум, или камера обскура, где выставляют напоказ голого
человека, предварительно распяв его, и выпотрошив все внутренности. Скажите,
по какому праву допрашивают меня?
В л а д и м и р. Вас никто не допрашивает. Более того, вы, если хотите, можете
поменяться со мной местами.
М и х а и л. Поменяться с вами местами, что за нелепица?
В л а д и м и р. Это не нелепица, это реальность.
М и х а и л. Ага, понимаю, реальность жертвы и палача. Один из которых так
замучил другого, что стал ему вроде родного брата. Это садизм, господин
следователь, это высшая форма извращения, и я только с ужасом могу догадываться,
какие еще методы примените вы в отношении меня!
В л а д и м и р. Это не методы и не извращение, садитесь, пожалуйста, на мое место,
и задавайте все те же вопросы, которые задавал вам я.
М и х а и л. И смотреть в эту чертову книгу?
В л а д и м и р (поморщившись). И смотреть в эту чертову книгу.
М и х а и л. И ничего не изменится?
В л а д и м и р. И ничего не изменится.
М и х а и л. И я буду следователем, а вы арестантом?
В л а д и м и р (опять морщится). И вы будете следователем, а я арестантом.
М и х а и л (с нервной усмешкой). Ну что же, разве что для смеха, чтобы не сойти с
ума от ваших вечных вопросов!

Пересаживаются, меняясь местами.

В л а д и м и р (поднимая глаза на М и х а и л а). Какой у вас странный мундир! Он
словно бы весь забрызган пятнами крови, будто вы кого-то пытали.
М и х а и л. Не говорите чепухи, я никого не пытал, и на мне нет мундира! Зачем
вы говорите неправду?
В л а д и м и р (внимательно вглядываясь в него). Ну как же нет, если я ясно вижу,
что есть. С погонами, с петлицами и аксельбантами, свисающими вам на плечо,
словно ветвь спелого осеннего винограда. Скажите, это такая форма в ваших
застенках?
М и х а и л (кричит). Прекратить немедленно, что вы себе позволяете, где вы
находитесь!? Кто здесь следователь, вы, или я?
В л а д и м и р (тихо, глядя вниз). И ваши туфли, они тоже запачканы кровью. Вы,
очевидно, только что из подвала, где подвешивали на крюк таких упрямцев, как
я, не желающих отвечать на вопросы? Не бойтесь, я сознаюсь во всем, в чем
угодно, хотя бы в том, что сжил со света своих близких, и отравил мышьяком
императора, подсыпав яд в его любимый бокал. Если хотите, я сознаюсь еще и в
других преступлениях, например, в заговорах, тем более, что это правда, и я
действительно одно время, проживая в провинции, точил кинжал на кесаря в
столице, и даже написал на него довольно едкую эпиграмму!

Падает на колени и ползет к М и х а и л у, обхватывая руками его ноги.

М и х а и л (с ужасом, отталкивая В л а д и м и р а). Что вы делаете, как вам не
стыдно, встаньте немедленно!
В л а д и м и р (униженно и подобострастно). Нет, не встану, ни за что не встану!
пока не услышите от меня эту эпиграмму, написанную на любимого кесаря, не
встану ни за что!
М и х а и л. Но у нас нет кесаря, у нас президент!
В л а д и м и р (прижимаясь лицом к его коленям). Все равно, кесарь, или президент,
это одно и то же! Всего лишь эпиграмму на президента, и вы отправите меня на
костер, или на плаху, чтобы долго не мучиться, и разом покончить со всем этим
кошмаром!
М и х а и л (в отчаянии, пытаясь поднять его). Встаньте, встаньте немедленно! Как
вам не стыдно, ведь вы только что были следователем, и беседовали со мной,
как с преступником! Неужели вы сошли с ума, или извратились так низко,
что получаете удовольствие от этой метаморфозы!
В л а д и м и р (трется щекой о его колени). Хотите, я почищу вам туфли, или, еще
лучше, оближу их от крови, которая прилипла к ним и засохла в виде сосулек?
(Начинает лизать туфли М и х а и л а). Ах, какие приятные сосульки, какие
сладкие сосульки, ведь это не сахар, правда, это естественный вкус крови,
вылившейся из разбитых носов, разорванных ртов, выбитых глаз и зубов и вскрытых
от отчаяния вен? ведь вы не пошлете меня в подвал, и не подвесите на крюк,
заставив пройти через все эти ужасы, потому что у меня слабое сердце, и я не
могу смотреть даже на случайно раздавленного червяка!
М и х а и л (в ужасе отшвыривая его от себя, кричит). Охрана, охрана, немедленно
зайдите сюда!

Входит И п п о л и т.

И п п о л и т. Вы звали меня?
М и х а и л. Я звал охрану.
И п п о л и т. Здесь нет охраны.
М и х а и л. Хорошо, пусть нет, мне сейчас все равно. Прошу вас, заберите его, он,
возможно, сошел с ума!
И п п о л и т. Здесь не сходят с ума.
М и х а и л. А что здесь делают?
И п п о л и т. А вы разве это не поняли?
М и х а и л. Нет, еще нет.
И п п о л и т. Тогда у вас есть время, чтобы понять. Впрочем, не могли бы вы помочь
мне его унести?
М и х а и л. Охотно.

Подхватывают под мышки В л а д и м и р а, и волокут его к выходу. М и х а и л
на ходу забирает со стола книгу.
Комната остается пустой.






С Ц Е Н А Ч Е Т В Е Р Т А Я





И п п о л и т один, сначала сидит за столом, уставившись в одну точку, потом
вскакивает, подбегает к стене, и начинает стучать в нее кулаками.

И п п о л и т (колотя в стену). Выпустите меня, немедленно выпустите меня отсюда!

Дверь открывается, и входит М и х а и л.

М и х а и л (строго). Зачем вы кричите?
И п п о л и т (бросается к нему). Выпустите меня отсюда, я не могу здесь больше
находиться!
М и х а и л (успокаивающим тоном). Не надо так кричать, в этом помещении слышен
даже малейший шепот. У вас есть какие-нибудь требования?
И п п о л и т. У меня одно требование, - выпустите меня отсюда; иначе я сойду с ума!
М и х а и л (резонно). Здесь не сходят с ума.
И п п о л и т (поражаясь ответу). Почему? Ведь я чуть не сошел в ожидании визита
следователя. Скажите, вы – следователь?
М и х а и л (мягко). Я – ваш друг.
И п п о л и т (садясь на стул, с нервным смешком). Вот не было печали, так появился
друг следователь! Вы знаете, я вам сейчас все расскажу, со всеми подробностями,
как на духу, только не надо меня пытать, я могу не выдержать пыток.
М и х а и л (участливо). У вас что, слабое сердце?
И п п о л и т. Да, и еще легкие.
М и х а и л. Легкие обычно выдерживают дольше, чем сердце, это довольно прочный
орган.
И п п о л и т (скороговоркой, нервно). Да, вы правы, легкие способны выдержать
гораздо больше, и притом в самых неблагоприятных условиях! Вы знаете, на что
похожи легкие курильщика, и сколько тонн никотина пропускают они через себя
за всю жизнь? Посмотрел бы я на сердце, которое смогло бы пропустить через себя
столько тонн никотина!
М и х а и л (резонно). Но сердце выдерживает еще и эмоциональные стрессы, все эти
любови, ненависти и подозрения, всю эту ревность, разводы и одиночество,
которые на легкие совсем не действуют!
И п п о л и т (с воодушевлением). А прибавьте сюда любовь к отечеству и пламенную
ненависть к врагам, которая, будь за нее ответственны легкие, испепелила бы их
мгновенно!
М и х а и л (испытующе глядя на него). Вот-вот, любови и ненависти, от которых нам
никуда не уйти. Скажите, вы любили когда-то?
И п п о л и т (он сбит с толку). Я?.. любил ли когда-то? но зачем эти подробности, не
могли бы мы обойтись без них, тем более, как я понимаю, вы хотите выудить у
меня некоторые государственные секреты. Поверьте, я с радостью…
М и х а и л (рявкает, как на допросе). Отвечайте однозначно: любили когда-нибудь,
или нет?
И п п о л и т (покорно сидя на стуле, опуская голову). Любил, любил, ведь
я человек, и не мог пройти мимо этого. Любил так, как, возможно, не любил никто
до меня. Впрочем, это выражение для дешевых романов. Но я, литератор,
и люблю подобные выражения, точнее, они возникают во мне автоматически, помимо
моей воли. Так вот, я влюбился, как дурак, прямо на первом курсе, хотя у меня
были амбиции и настоящие наполеоновские планы, которые мало у кого встречались
в то время. Тоталитарный режим, кровавая империя, подавляющая свободу, железный
занавес, ну и все такое прочее, вы знаете, о чем я говорю. А тут молодой, полный
надежд писатель, кружок прогрессивных московских студентов, вынашивающих
планы о революции и свободе, и даже, еще на начальной стадии, разделение
портфелей в будущем правительстве. Представляете, какая наивность: кто станет
министром финансов, кто иностранных дел, кто возглавит военное ведомство, а кто
останется без портфеля; полная чушь, как я сейчас понимаю, но мы готовились к
этому искренне, и со всем жаром души.
М и х а и л (с интересом). И какой портфель обещали вам в будущем правительстве,
работающем на свободу и всеобщее процветание?
И п п о л и т (подобострастно). Вот именно, на свободу и процветание, это вы
заметили очень верно! Именно во имя свободы и процветания планировали мы
будущую революцию; а что касается портфеля в правительстве, то я, как
литератор, попросил отдать мне министерство культуры, хотя все
единогласно прочили мне место премьер-министра.
М и х а и л (поднимая брови). Вот как, а почему?
И п п о л и т (скороговоркой, стараясь выговориться). Да потому, что на мне,
собственно говоря, все и держалось, я был идеологом и главным поставщиком
необходимых идей и проектов: что сделать в первую голову, кого заколоть кинжалом
в первые же минуты переворота, какие объекты захватить в первую очередь, как
контролировать финансы, какие войны вести с соседними государствами, ну и все
такое прочее, очень серьезное, и, главное, вполне достижимое. Время работало на
нас, народ был недоволен, армия роптала, экономика развалилась, цены на нефть
стали мизерные, и не хватало только искры, чтобы разжечь революцию.
М и х а и л. Вы не преувеличиваете?
И п п о л и т. Нисколько. Все было именно так, тем более, имейте в виду, что тот,
кто захватил бы власть в столице империи, захватил бы ее во всем государстве.
Такова специфика этой страны.
М и х а и л (он заинтересовался рассказом И п п о л и т а). А ваши сторонники, у вас
были сторонники?
И п п о л и т. О, сколько хотите, восторженные молодые люди, которые носили меня на
руках, как русского Че Гевару, восторженные девицы, которые вешались мне на шею,
и готовы были выполнить любую мою прихоть, угрюмые рабочие с соседних
заводов, сошедшие с ума от выпуска танков и гранатометов, и готовые поставить
нам что угодно, хоть атомную бомбу на самоходном ходу. Мы составили подробный
план будущего переворота, мы готовы были взять Кремль без единого выстрела,
благо, что охрана была нами подкуплена, и доступ в покои вождя был
совершенно свободен. Оставалось лишь нанести решающий удар кинжалом, и
судьба революции была бы решена окончательно.
М и х а и л. И кто же должен был нанести этот решающий удар кинжалом, кто
он был, этот благородный смельчак?
И п п о л и т (скромно нагибая голову). Не буду скрывать, это был я; именно мне
доверили товарищи этот решающий акт в освобождении нашей страны. Было
готово все, понимаете – все абсолютно, и мы ждали только лишь решающий
день «Х», чтобы выйти на улицы, и начать возводить баррикады. И вот тут-то…
М и х а и л (сочувственно). И вот тут-то вы неожиданно влюбились: в простую
девушку, вовсе не революционерку, и это спутало все ваши планы!
И п п о л и т (озадаченно). Откуда вы знаете?
М и х а и л (не обращая внимания на вопрос). Вы влюбились вопреки советам
товарищей, вопреки намекам на прошлое вашей избранницы, и на то, что она
была вовсе не из вашего круга революционеров, и даже не из среды литераторов,
где тоже довольно вольные нравы. Вы влюбились потому, что влюбились, потому что
такова вообще логика взаимоотношений молодых людей, заставляющая
влюбляться с первого взгляда, вернее, потому, что в любви нет абсолютно никакой
логики, и она ломает все грандиозные планы. Даже планы революции в
заваленной снегами России, подготовленной такими безумцами, как вы и ваши
товарищи!
И п п о л и т (растерянно). Да, все было именно так. Вы что, читали мое досье?
М и х а и л. У вас не было никакого досье, вы, слава Богу, не работали на охранку, и
это повышало шансы будущей революции в тысячи раз. Но вы влюбились, безумно
и неотвратимо, а потом даже и скоропостижно женились, и это вообще отодвинуло
революцию куда-то в бок, на неопределенное будущее, и продлило агонию режима
еще на несколько лет.
И п п о л и т (растерянно). Да, все было именно так, я влюбился, и мне теперь было
все равно, какой портфель буду иметь я в грядущем правительстве.
М и х а и л (пристально глядя на И п п о л и т а). Вас убеждали не жениться на ней,
вам говорили, что она человек совершенно иного круга, что надо найти спутницу
жизни, если это вообще надо революционеру, среди ваших товарищей. Тем более,
что многие из окружавших вас женщин давно уже были вашими любовницами.
И п п о л и т (не глядя на М и х а и л а). Вы знаете обо мне все.
М и х а и л (не обращая внимания). Но вы влюбились, и тем самым совершили не менее
безумный акт, чем совершение революции, которая по всем прогнозам была уже
на мази. Вы проигнорировали все прогнозы и увещания, вы даже на время отошли
от революционной работы, и жили со своей избранницей на окраине Москвы, в
маленькой квартирке на четырнадцатом этаже, под окнами которой, глубоко внизу,
через щели в гранитных плитах, пробивалась зеленая весенняя трава.
И п п о л и т. Да, а к осени она пожухла, и от нее не осталось уже ничего, кроме
неоправдавшихся и исчезнувших надежд. Скажите, вы, очевидно, все же следили за
мной, раз знаете все так подробно?
М и х а и л (не обращая внимания). Да, осенью все стало иначе, вы поняли наконец-то,
что ошиблись, и были даже готовы покинуть ее, вернувшись опять к своим
товарищам, но было уже поздно, дороги назад у вас уже не было.
И п п о л и т (бросаясь к нему). Как, вы знаете, что случилось потом?
М и х а и л (глядя перед собой). Да, знаю: потом она выбросилась из окна. Просто
выбросилась, ни с того ни с сего, вязала неделями свои бессмысленные распашонки
и чепчики, почти не разговаривала, глядя в одну точку, и сводя вас этим с ума, а
потом вскочила на подоконник, и спрыгнула вниз, прокричав, кажется, что-то, чего
вы, к счастью, не услышали, ибо слова ее отнесло в сторону ветром.
И п п о л и т (он поражен, зубы его стучат один о другой). Но как, почему, откуда вы
это знаете? Особенно про то, что она прокричала что-то, а я не расслышал? Я,
кстати, расслышал все.
М и х а и л (так же не обращая внимания). Она спрыгнула вниз, она принесла жертву,
перечеркивающую вашу грядущую революцию, она сломала вашу волю, волю
бойца, готового принести в жертву своим амбициям миллионы других жертв; она
искупила своей смертью эти грядущие миллионы, взяв на себя весь ваш
грех, и тем самым спасла вас от ужасов грядущего ада, как на земле, при жизни,
так и после нее.
И п п о л и т ( не может говорить, задыхается, показывает пальцем на М и х а и л а).
Вы, вы…
М и х а и л (продожая). Она прокричала то, что должна была прокричать, хотя, если
честно, могла бы прокричать и другое, во всяком случае вы расслышали именно
это: «Я люблю тебя!», и лежала теперь внизу, на серых гранитных плитах,
обрамленных старой осенней травой, нелепой фигурой с разбросанными в стороны
руками, рядом с которой растекалась небольшая лужица крови. «Я люблю тебя!», и
это спасло от погибели вас, а также те миллионы жертв, которые должны были
погибнуть в грядущем революционном пожаре!
И п п о л и т (он по-прежнему задыхается от волнения). Но как, почему, откуда вы все
это знаете?
М и х а и л (кричит в ответ на него). Откуда, зачем, почему? Да потому, что
это моя собственная история, что это случилось именно со мной, что именно я
тот литератор, руководитель кружка революционных студентов, что это именно я
планировал революцию, был окружен восторженными поклонницами, а женился в
итоге на странной девушке, которая то ли осознанно, или интуитивно, спасла
меня, себя, и всех нас, выпрыгнув из окна. (Хватает И п п о л и т а за плечи,
трясет, кричит на него). Кто вы такой, признавайтесь немедленно, кто вы,
и по какому праву устраиваете всю эту комедию? Где мы находимся, что это за
место, и почему здесь все так искусно подстроено? Неужели вы не можете просто
убить меня,вместо того, чтобы разыгрывать эту кошмарную пьесу? Отвечайте
немедленно: кто вы на самом деле, иначе я тоже выпрыгну в окно!
И п п о л и т (со страхом, глядя на него, стуча зубами). Я... я... я – это вы!
М и х а и л. О чем вы говорите, опять балаган, и опять какие-то ужимки и выдумки!
Говорите честно и без кривляний – кто вы такой?
И п п о л и т (немного придя в себя). Я же уже ответил вам: я – это вы!
М и х а и л (кричит) Но как, почему, как такое возможно?
И п п о л и т (стуча зубами). Я не знаю, как, не мучьте меня, я знаю лишь то, что это
сущая правда!
М и х а и л. Сущая правда? раздвоение личности? да, я об этом где-то читал.
И п п о л и т (более спокойно). Это не раздвоение личности.
М и х а и л. А что тогда?
И п п о л и т. Возможно, судьба.
М и х а и л. Бросьте, какая судьба, где вы слышали про такую судьбу?
И п п о л и т. Или наказание, или подарок, или ваша тайная сущность, о которой вы не
могли знать.
М и х а и л. Наказание, дар, тайная сущность, - но за что, по какому праву?
И п п о л и т. Вы спрашиваете у себя, или у меня?
М и х а и л (в ужасе, закрывая глаза руками). Я спрашиваю у вас, то есть
у себя, то есть… (тихо и жалобно). Не мучьте меня, уйдите, мне надо побыть
одному!

И п п о л и т тихо встает и уходит, захватив со стола книгу.
М и х а и л остается один.





С Ц Е Н А П Я Т А Я




М и х а и л один.
Входит В л а д и м и р.

В л а д и м и р. Вы успокоились? можно присесть?
М и х а и л (показывая на соседний стул). Да, пожалуйста, присаживайтесь, здесь
хватит места для всех.
В л а д и м и р (вежливо). Спасибо.

Садится, кладет на стол книгу.

М и х а и л (после паузы). Скажите, там все написано? (Указывает на книгу.)
В л а д и м и р. Я думаю, что все.
М и х а и л. Все малейшие детали, которые были с тобой в прошлом, все мелкие
промахи и крупные поражения, все влюбленности, мимолетные увлечения, все
надежды, все ненависти, вся любовь, вся надежда, все встречи и разговоры, - все
там, в этой книге?
В л а д и м и р. Да, все там.
М и х а и л. Но почему, почему?
В л а д и м и р. Какая разница, почему? главное, что это есть, и с этим надо
смириться.

Молчание.

М и х а и л. Нас здесь всего трое?
В л а д и м и р. Да, всего трое.
М и х а и л. Но на самом деле я один?
В л а д и м и р. Скорее всего, что так.
М и х а и л. А все остальные: весь мир, все люди, животные, цветы, деревья, все, кто
мочится к стене, оставляя на ней свой след, и кто дышит, выпуская в морозный
воздух струю пара, все деревья, покрытые инеем в зимний день, все города с
красными крышами, лежащие на холмах по берегам теплых и холодных морей, все
оружие, накопленное для убийства, все дети, все народы, все племена, - где все
это, куда оно делось?
В л а д и м и р (поднимает глаза и долго смотрит на М и х а и л а). Не знаю. Но,
по-моему, это не важно!
М и х а и л. Вы считаете, что это не важно?
В л а д и м и р. Я ничего не считаю, я задаю вам вопросы.
М и х а и л. А сами-то вы кто, чтобы иметь право задавать мне вопросы? Вы что,
Господь Бог?
В л а д и м и р (все так же смотря ему в глаза). Быть может, я ваша совесть?
М и х а и л (кричит). Какая совесть, какой вы можете быть для меня совестью? Моя
совесть внутри меня (показывает себе на грудь), вот здесь, где находится мое
сердце, которое гораздо чувствительней и трепетней, чем легкие, печень и
селезенка, и которое само дает мне знать, когда что-то не так! моя совесть спит
за семью замками, как заколдованная принцесса, и скрывает такие страшные бездны,
что в нее лучше не заглядывать никому! Какой совестью можете быть вы для меня,
ведь я вас не знаю, вы совершенно посторонний для меня человек!?
В л а д и м и р (тихо). Я не посторонний для вас человек, я – это вы, и я – ваша
совесть. М и х а и л. Мы что, едины в двух лицах?
В л а д и м и р (так же тихо). Есть еще Ипполит.
М и х а и л. Значит, в трех. Прекрасно, дожили, нечего сказать! дожили
неизвестно до чего, и даже не можем дать этому определение. Скажите, а ОНО, -
я имею в виду единство в трех лицах, - ожидает каждого человека?
В л а д и м и р. Каждого человека к о г д а?
М и х а и л (кричит). Откуда я знаю, к о г д а? очевидно, когда он умрет, или с ним
случится что-то в этом же роде? Это, по-вашему, ожидает к а ж д о г о?
В л а д и м и р (тихо). Не знаю. Может быть, да, а может быть, нет. Я не могу
ответить на этот вопрос.
М и х а и л. А что вы вообще можете, черт побери? На что вы способны, если это,
конечно же, не секрет?
В л а д и м и р. На то, чтобы продолжить нашу беседу. (Пододвигает к себе книгу,
наугад открывает ее.)
М и х а и л (саркастически). Да, по-видимому, вы действительно ни на что не
способны. Кроме как задавать мне вопросы! Эти дурацкие вопросы, от которых
меня просто тошнит! Ну что же, если иного нам не дано, то задавайте, я буду вам
отвечать!
В л а д и м и р (смотрит в книгу). Вот мы говорили с вами о женщинах, о врачах и
о друзьях, что по вашей версии одно и то же. А что вы скажете о фанатизме?
М и х а и л. О фанатизме?
В л а д и м и р. Да, о фанатизме? скажите, вы были фанатиком?
М и х а и л. Я? фанатиком? Разумеется, был. Без фанатизма не было бы и борьбы,
о которой мы тоже уже говорили. Да, конечно, я был фанатиком, особенно в
детстве, и даже в детстве больше, чем в юности, хоть и скрывал это от друзей и
знакомых.
В л а д и м и р. Вы скрывали от друзей и знакомых свой фанатизм?
М и х а и л. Разумеется, ведь они бы не поняли меня. Я маскировал его под что
угодно: под мальчишеский задор, под принципиальность, под максимализм,
наконец, но мне все равно не верили, ведь дети, знаете-ли, очень чувствительны
к малейшей фальши.
В л а д и м и р. Вам не верили ваши сверстники?
М и х а и л. Да, я рос изгоем. Маленьким фанатиком с нестерпимым блеском в
глазах, и этот блеск невозможно было деть никуда. Этот блеск всегда вычисляют,
и за него беспощадно бьют, чувствуя, видимо, интуитивно, что этот блеск в
будущем выльется во что-то страшное: в создание атомной бомбы, к примеру, или
теории революции, которая осчастливит население целой страны, и заставит одних
лежать в безымянных могилах, а других – жить в раю, где все ходят строем и поют
нестерпимо красивые песни.
В л а д и м и р (опять смотрит в книгу). А красота, как вы относитесь к красоте?
М и х а и л (с нервным смешком). Вы ожидаете, очевидно, что я отвечу, будто она
спасет мир и всех нас? Вы ошибаетесь, господин чистая совесть, никого и ничего
она не спасет! (Торопливо, нервно.) О, вы знаете, я много думал о красоте, я,
можно сказать, был фанатиком красоты, и даже придумал, будучи студентом, некую
формулу красоты, которой в наивности своей мечтал осчастливить все
человечество. После того, конечно, как с тиранией в стране будет покончено, и
на всех углах, на всех улицах и площадях, во всех весях и городах будут стоять
храмы,в которых бы поклонялись моей красоте. Представьте: сияющая алмазным
блеском действительность, толпы павших ниц верующих, а впереди она, сияющая и
нестерпимая красота, от которой болят глаза и нестерпимо щемит в груди! О, каким
же страстным, каким же непримиримым фанатиком красоты я был долгие годы, как
же страстно скрывал я свое изобретение, свою тайную формулу от окружающих,
надеясь в один прекрасный день одарить ей все человечество! Это был подлинный,
это был абсолютный, рафинированный фанатизм, о котором и не снилось
изобретателям велосипеда, паровоза и швейной машинки! Кроме, пожалуй,
изобретателей вечного двигателя, да еще, наверное, мировой революции, поскольку
у нас с ними много схожего. Вот вам мой фанатизм, господин следователь, вот вам
моя правда, а также моя совесть, которая кричит и обливается кровью на глубине
моей бездонной души. Упивайтесь ею, торжествуйте, смакуйте каждый миг, каждую
частицу моих страшных признаний. Смакуйте, а я буду плакать, - если, конечно,
смогу, потому что мне одновременно хочется и смеяться: над собой, над своей
наивностью, и над тем, что мне не удалось осуществить ничего из задуманного!
В л а д и м и р. Так значит, если бы у вас была возможность начать все сначала, вы
бы снова пытались осчастливить все человечество, заставив всех поклоняться вашей
фанатичной идее, вашей красоте, вашему золотому тельцу, вашей формуле, стоящей
на алтарях бесчисленных храмов?
М и х а и л. Разумеется, да. Хотя, возможно, и нет. Скорее да, чем нет, а может быть,
что и нет вообще. Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Скажите, а
зачем вы мне его задаете?
В л а д и м и р. Не знаю. Возможно, правильно ответив на этот вопрос, вы получите
шанс начать все сначала.
М и х а и л. Шанс начать все сначала? И вновь пройти через все, через что я прошел?
зная и о ее бездонных глазах, и о ее улыбке Джаконды, и о четырнадцатом этаже,
из которого она выпрыгнула, и о гранитных плитах, поросших жухлой осенней
травой, потемневшей от ее алой крови? вы что, считаете, что я на это способен?
В л а д и м и р. Человек на много способен.
М и х а и л. А вы считаете, что я человек? Вы считаете, что человек может быть един
в трех лицах, словно Господь Бог?
В л а д и м и р. Почему нет, мы ведь созданы по Его образу и подобию.
М и х а и л. Я не верю в Бога.
В л а д и м и р. А во что вы верите?
М и х а и л. Не знаю. Сначала я верил в свою красоту, которая спасет человечество,
потом во всеобщее счастье на баррикадах, потом вообще ни во что, в некую идею
отрицания, в некую глобальную безнадежность, когда, потеряв все, все иллюзии и
все надежды, скитался по городам и весям огромной страны. Теперь я стал
человеком без веры, и верю разве что в чудо: чудо моего появления здесь, чудо
существования вас, Ипполита и этой книги судьбы.
В л а д и м и р. Это не книга судьбы.
М и х а и л. А что? записи следователя, пухлое дело, сшитое из показаний несчастного
заключенного?
В л а д и м и р. Вы не заключенный, и это не ваше дело!
М и х а и л. А чье, в таком случае, можно, я на него посмотрю?
В л а д и м и р (пододвигает к нему книгу). Конечно, смотрите.
М и х а и л (листая книгу, потом поднимая ее над столом, тряся, словно пытаясь
что-то в ней отыскать). Но она же пустая, вы опять меня обманули! Она ведь
пустая, в ней ничего нет, кроме чистых белых страниц, и это все ни что иное, как
фарс, призванный выудить из меня как можно больше сведений! А все эти разговоры
о совести, тройной сущности и тому подобном бреде – наглая ложь, ложь
следователя, ставящего над заключенным безжалостный опыт! Вы действуете так,
как действуют вивисекторы, режущие вдоль и поперек маленькую собачонку! Вы
хуже нацистов в концлагере, вы негодяй, посланный конкурентами, всей этой
литературной шпаной, для сбора сведений обо мне, и я вас убью!

Набрасывается на В л а д и м и р а, и пытается его задушить.
П о я в л я е т с я И п п о л и т, разнимает их, рассаживает рядом с
собой.







С Ц Е Н А Ш Е С Т А Я




И п п о л и т, В л а д и м и р.

И п п о л и т. Что вы можете сказать об иллюзиях?
В л а д и м и р. Об иллюзиях?
И п п о л и т. Да. Вы питали в жизни какие-то иллюзии?
В л а д и м и р. Питал ли я какие-то иллюзии? Как мать питает грудью свое дитя? о да,
я питал их бесконечно. Я, можно сказать, был чемпионом по иллюзиям, и обогнал
в этом отношении всех своих сверстников.
И п п о л и т. Вы питали их постоянно?
В л а д и м и р. О да, постоянно! сначала, в молодости, я питал иллюзию о своем
баснословном будущем, которое, разумеется, будет во всех отношениях лучше, чем
будущее других, окружающих меня людей; потом, когда я немного подрос, я стал
мечтать об идеальном обществе, с дворцами и храмами, доходящими до небес, в
которых бы все поклонялись золотому тельцу, воплощающему последнюю красоту;
потом возникла иллюзия о революции, необходимой для построения такого
идеального общества, и даже о необходимости определенного процента жертв,
которые понадобятся для всеобщего счастья; параллельно возникали иллюзии о
друзьях, идущих с тобой по жизни рука об руку, всегда готовых подставить плечо
и уступить свое место в тонущей лодке и свой спасательный круг, обернувшаяся
целой серией предательств и гаденьких пошлых историй; ну и, конечно же, я не мог
обойти иллюзию об идеальной женщине, золотоволосой прекрасной богине с
распущенными волосами, эдакого земного воплощения моих иллюзий о неземной
красоте, чем-то среднем между Моной Лизой и Свободой на Баррикадах,
подносящей мне коробки с патронами и держащей в руках алое знамя победы, -
иллюзия, обернувшаяся изменой и потерей вообще всех иллюзий; иллюзия об
идеальной женщине вообще всегда оборачивается изменой и потерей всего, во что
ты когда-то верил, это, можно сказать, самый зловредный изо всех видов иллюзий;
можно верить во все, что угодно: в друзей, которые не подведут никогда, в свое
светлое и счастливое будущее, а также в счастливое будущее своей страны и
вообще всего человечества, в братство, свободу и красоту, которая всех нас
спасет, в жертвы, которые необходимы для построения счастья, и в само это
алмазное счастье: с музыкой сфер, манной с небес, и ангелами, спускающимися на
обновленную землю, - можно, повторяю, верить во что угодно, и питать какие
угодно иллюзии, но нельзя питать иллюзии об идеальной женщине, которая придет,
и спасет тебя; такой вид иллюзий страшней всего, страшней даже, чем смертный
грех, и за него надо наказывать строже всего; я бы лично давал за него высшую
меру!
И п п о л и т. Вы так строги?
В л а д и м и р. Я? нет, сейчас уже нет; я был строг когда-то: в те времена, когда
верил в свои иллюзии, и питал их своими сосцами, как питает волчица своих
неразумных волчат; но волчата эти со временем выросли в хищных волков, и
пожрали меня самого, так что я теперь перестал быть строгим, и люблю всякую
Божию тварь, независимо от того, есть у нее зубы и питается она своими ближними,
или жует траву и дает нам молоко.
И п п о л и т. Так, значит, вы раскаиваетесь в своих иллюзиях?
В л а д и м и р. Помилуй Бог, ни в коем случае! Пройдя через строй непрерывных
иллюзий, как проходит проштрафившийся солдат через строй своих товарищей,
присужденный к сотне ударов палками, - пройдя через жизнь, наполненную
иллюзиями, я пришел к выводу, что они необходимы для человека, как хлеб, вода,
или воздух
И п п о л и т. Вы пришли к выводу, что иллюзии необходимы?
В л а д и м и р. О да, я теперь сторонник всевозможных иллюзий, начиная от иллюзии
о верных друзьях, и кончая иллюзией об идеальной женщине; видите-ли, иллюзии
помогают нам жить, они те костыли, та приправа, тот перец и гвоздика, тот
кардамон, те специи, которые привезли нам из иллюзорного Нового Света,
чудесной страны, в которой на ветвях зреют плоды иллюзий, и поют о вечной
любви прекрасные райские птицы, - иллюзии необходимы немощному и
безвольному человеку, и без них он просто погибнет; я бы вообще в обязательном
порядке внушал детям в школе целый ряд самых зловредных иллюзий, а потом
бы со злорадством наблюдал, как они, спотыкаясь, бредут по жизни, уязвленные
то одной из этих иллюзий, то другой, то третьей.
И п п о л и т. Помилуйте, но ведь этим как раз и занимается наша школа!
В л а д и м и р. Вот именно! Она внушает детям целый ряд самых зловредных
иллюзий, а потом спокойно наблюдает со стороны, как эти иллюзии стремительно
улетучиваются, словно воздух из проколотого воздушного шара!
И п п о л и т (с жаром). Но ведь тогда, судя по вашим рассказам, человечество вообще
не может избавиться от иллюзий! Не может в принципе! И мы обречены на все то,
на что, в свою очередь, были обречены поколения, пришедшие в жизнь раньше нас:
и на пламенную дружбу, и на любовь, прошедшую с тобой до гроба, и на мудрых
и справедливых политиков, и на идеальное общество, которое непременно ожидает
нас в будущем веке!
В л а д и м и р (так же радостно). Вот именно, господин следователь, вот именно,
мой личный опыт как раз и говорит об этом! Не будь иллюзий, не было бы и самой
жизни, и, значит, не было бы вообще смысла жить на этой земле! а, значит, вы не
так уж плохи, и ваши методы допроса не столь уж дурны, как мне казалось вначале;
с такими следователями, как вы, вполне можно иметь дело; скажите, зачем вы
вообще пошли на эту работу? Допрашивать людей – как это пошло и гадко!
И п п о л и т. Вы опять за свое! Говорю же, что я не следователь, и я вас не
допрашиваю!
В л а д и м и р (так же весело). Да бросьте вы притворяться, и не юлите, прошу, как
жеманная девушка! Раз начали допрос, то доводите его до конца, как и положено
по всем законам детективного жанра; и, кстати, где же ваша знаменитая книга, в
которой, кажется, заранее записано все, что я только лишь собираюсь сказать?
в чем я только лишь собираюсь признаться?
И п п о л и т. Зачем она, в ней ведь нет ничего, одни пустые страницы?!
В л а д и м и р (эйфория его постепенно сходит на нет). Вот как, это, значит,
уловка, на которую ловите вы доверчивых заключенных? Своеобразный прием, особая
игра, дополняющая игру в доброго и злого следователя. Нечего сказать, хорошо вы
меня провели!
И п п о л и т (терпеливо). Говорю же вам, что я никого не провожу, в этом нет
необходимости, как нет и книги, в которой ничего не записано!
В л а д и м и р. Нет книги, в которую бы записывались показания заключенного, нет
допроса, и нет, кажется, самого вашего мундира следователя, в котором вы тут
передо мной щеголяли. Вы такой же голый, как я, и это, очевидно, тоже уловка!
И п п о л и т. Это не уловка, это реальность!
В л а д и м и р (внимательно смотрит на И п п о л и т а). А это еще что за цветок:
с зеленой ветвью, одной-единственной, который расцвел за вашей спиной?
И п п о л и т. Я думаю, это ветвь спелого винограда.
В л а д и м и р. Зачем она здесь, для чего? ведь это еще одна иллюзия, вроде вашей
книги с пустыми страницами?
И п п о л и т. Может быть, я не могу точно ответить на этот вопрос.
В л а д и м и р (в гневе). Ах, может быть, и вы не можете точно ответить на этот
вопрос?! Сплошной ряд иллюзий и недомолвок, и самая большая иллюзия – это
допрос, который вы здесь мне учинили! ну все, хватит, мое терпение кончилось,
отвечайте немедленно, - и не плачьте, прошу вас, это вам не идет, - когда я
выйду отсюда?
И п п о л и т. Вы никогда отсюда не выйдете!
В л а д и м и р (в бешенстве). Никогда? Я убью вас за это!

Бросается на И п п о л и т а, оба падают на пол.
Открывается дверь, входит М и х а и л, и рассаживает В л а д и м и р а и
И п п о л и т а на стулья по бокам от себя. В с е т р о е смотрят в разные
стороны.




С Ц Е Н А С Е Д Ь М А Я




М и х а и л, В л а д и м и р и И п п о л и т сидят за столом лицом к
з р и т е л я м, смотря каждый в разные стороны.

М и х а и л. Что это за чаша, - та, что стоит перед нами на крае стола?
В л а д и м и р. Не знаю, возможно, это чаша с водой, без которой мы так долго
страдали!
И п п о л и т. Или с кровью, которая вытекла из нас до последней капли.
М и х а и л. Кровь давно ушла в землю и превратилась в вино. Не надо бояться
того, что ушло безвозвратно!
В л а д и м и р. Это еще одна из ваших иллюзий?
И п п о л и т. Не надо спорить, мы не для этого здесь собрались!
М и х а и л. Но бесконечно молчать мы тоже не можем!
В л а д и м и р (не поворачивая головы). Зачем вы плачете?
И п п о л и т (также не поворачивая головы). Я не знаю.
М и х а и л (так же). Пусть плачет, в этом есть хоть какой-то смысл.

В с е т р о е сидят неподвижно.

К о н е ц

2010