Васина эстрада (продолжение)

    Они очнулись разом. Дядя поглядел на меня с укором и слегка качнул головой. А Вася… он резко поднял голову, и глаза его, как при вспышке молнии стали большими и не чёрными, а синими, — и столько в них проискрилось горечи и боли...
Никогда в жизни я, наверное, не краснела так, как в тот раз.
Вася толи закашлился, толи засмеялся.
    — Так что всё ешё впереди. Хорошая у тебя племяшка, Иван,- проговорил он неожиданно мягким, поразившим меня, как синева его глаз, голосом.- Да ты не смущайся...- Его ладонь легла мне на голову и погладила мои косички.- Не вы виноваты, что мы такими обрубками  вернулись.
     Я не выдержала. Слёзы были такими крупными и тяжёлыми, что без задержки проехали по щекам и двумя каплями шлёпнулись на стол. Потом ещё две и ещё… Повернулась и выскочила из комнаты -в коридорчик… в сад. Зашла за дом села на брёвнышко и дала себю волю. Никогда до сих пор я не плакала так горько и долго. Мне было жалко Васю, жалко этот домик, обветшалый и заросший, жалко этот старый сад с кривыми, корявыми ветками, по которым никогда не лазили Васины дети. Я снова видела эту страшную тропинку из двух непрерывных  полосочек, видела, как падает с Васи одеяло, и он хочет подхватить его и не успевает, и никак не может до него дотянуться; видела его  широко раскрытые глаза сверкнувшие синим огнём, чувствовала его ладонь на голове… Потом я представила свего отца без ног, на коляске, на рынке, на том самом месте, где поёт Вася. Моего папу с гармошкой и баночкой, и туда мелочь — звонь, звонь… Представила свой дом, заросший и покосившийся, с двумя полосочками от калитки до двери, вместо нашей широкой, утоптанной пятью парами ног, дорожки; представила моего дядю на коляске… А моя мама? Её бы у меня совсем не было!  Она бы не полюбила моего безногого папу. Ввышла бы замуж за другого, и у них бы родилась не я, а совсем другая девочка. А  меня бы не было!.. Я разрыдалась ещё пуще… Рядом росла крапива,  молодая, жгучая. Она, видно, хотела меня успокоить, касалась моих голых ног и рук. Я не отодвигалась. Даже, наоборот, придвинулась поближе. Крапива меня в конце концов и успокоила.
Такая вот зарёванная, с красными ногами и руками  я появилась перед дядей и Васей.  Они только глянули на меня и продолжали своё.
   -… Садануло меня теплом по заду… Очнулся — волосы дыбом,- Вася говорил отрывисто, отрубая каждую фразу паузой, будто окапывался. Говорил, как выходил из окружения,- трудно, то броском, то ползком… — Кругом — кости, черепа…  В бога не верил. А тут рука креститься тянется… Кладбище разворотили. Землю-матушку  костями вытошнило.От безобразия людского… Веришь, Иван, до сих пор ничего страшнее припомнить не могу. Больнее было, а чтоб так вот… Эх, Ваня, жизнь-та, она  так, копейка… Сколько нас было-то… А  Земля… Я её знаю… Я её, голубушку, бабу мою единственную, двадцать пять лет руками щупаю. Не хотелось бы мне, Ваня, ох, не хотелось  бы, чтоб её так вот снова...
   Дядя разлил последнее по стаканам. Я подрезала колбасы и села  за спиной  у дядя, возле окошка.
   Вася так сжал стакан, что он заскрипел. Он был сильным, плечи гораздо шире дядиных.