трагедия

                                                                                                   Илья Черняковский

      БОЛЬШАЯ ТРАГЕДИЯ маленького человека.

    
    Ефим Израилевич Климов, мужчина 42 лет, небольшого роста,  жил в маленьком городке Красный луч на Донбассе. У него был небольшой домик с малюсеньким садиком, маленькая семья (жена и пятнадцатилетний сын). Он занимал маленькую должность помощника бухгалтера на небольшом предприятии, надеясь в перспективе стать бухгалтером. В свои годы он уже где-то «заработал» грыжу, которая беспокоила его при перенапряжении. У него пошаливало сердце, поэтому в кармане у него всегда были валерьянка и валидол.
   Жизнь текла тихо и размерено, но началась война. На пятый день он получил повестку, а еще через несколько дней ехал на фронт, приказав жене и сыну связаться с его родственникам и уезжать туда, куда поедут они.
   Ему повезло. Возможно по состоянию здоровья, он попал хоть и на передовую,  но во второй эшелон, обоз, и прошел всю войну, получив легкое осколочное ранение. Он демобилизовался рядовым, в обмотках, не получив даже сапог, с двумя медалями – «За боевые заслуги» и «Победа над Германией». Все эти годы он ничего не знал о своей семье, т.к. когда сумел написать, город уже заняли немцы, а когда город освободили, то «адресат отсутствовал». Поэтому с вещмешком на плечах, в котором лежала запасная пара белья и сухой паек, добрался до родного городка.
   Его дом не был разрушен, но там жила семья какого-то военного. Он зашел, представился хозяином дома, рассчитывая  на неприязнь новых жильцов, но его встретили очень радушно. Оказалось, что военного переводят в другой город, здесь они поселились временно и через пару дней должны переехать. Они сразу же предложили ему место, где он мог бы отдохнуть, но он отказался, т.к. решил на эти несколько дней поселиться у старого друга-вдовца, который выжил и приглашал к себе. От этого друга он узнал, что сын эвакуировался вместе с военным заводом на Урал, а жена отказавшаяся категорически уезжать,  была, видимо, расстреляна немцами, вместе с остальными не эвакуировавшимися евреями. Он сходил на то место, где были похоронены в общей могиле расстрелянные. Это место еще не было приведено в порядок, но городские власти собирались заняться кладбищами и памятниками.
   Затем он написал письмо на эвакуированный завод с просьбой сообщить адрес сына и стал ждать. Неожиданно он встретил знакомого, который видел его сестру в Киеве. Он написал и туда, надеясь получить ее адрес. Его приняли на работу завхозом в райсовет, он потихоньку пытался привести домик в порядок, но продолжал жить у друга, т.к. им вдвоем было и веселее и сытнее. Так он решил жить до получения весточки от сына и сестры, а затем решать, что делать дальше.
   Но судьба распорядилась иначе. Наступили холода, товарищ, который обычно покупал продукты, т.к. не работал, а получал пенсию, кашлял, и на рынок пришлось идти Ефиму. Проходя между рядами, он вдруг увидел свою жену. Конечно, она была далеко, и ее можно было спутать с любой женщиной. Но он был уверен, что это она, потому что на ней была каракулевая шуба и шапочка, которую он очень хорошо знал и был уверен, что второй такой нет во всем городе.
   Об этой шубе можно было бы написать целый рассказ. Однажды, будучи в Киеве, он увидел на женщине каракулевую шубу и шапочку, которая ему так понравилась, что он поклялся подарить такую жене. Долго он собирал деньги, искал каракуль именно того цвета, морочил голову знакомому портному, заставляя его показывать различные фасоны, и, наконец, выбрал такой, который понравился и ему, и жене и портному. Обсуждались ватин, подкладка, пуговицы, фасон шапочки. И, наконец, получилось что-то уникальное. Когда жена надела эту шубу, то он только тогда увидел, как она красива и намного превосходит в красоте ту женщину, которая ему понравилась в Киеве. Он узнал бы эту шубу среди тысячи подобных.
   У него чуть не разорвалось сердце. Он кинулся вдогонку, расталкивая на ходу тех, кто оказывался на его пути, осталось два метра, метр, горло перехватило, и он не мог кричать. Наконец он догнал женщину, повернул ее к себе лицом и увидел, что это совсем незнакомая молодая женщина. Он чуть не потерял сознание, но инстинктивно не выпускал женщину из своих объятий. Она испугалась, начала кричать, подошел еще один солдат и милиционер. Крик и шум вернули ему сознание. Женщина была чужая, но шуба была жены. Он даже улавливал почти неуловимый ее запах.
   Ефим потребовал от милиционера, чтобы они вместе с женщиной пошли в  отделение милиции. Женщина оказалась наполовину еврейкой (по матери), однако  в паспорте по отцу была записана украинкой. Это сыграло определенную роль в ее судьбе. Дело в том, что ее младший сын был так похож на еврея, что во время облавы она с двумя детьми была схвачена как еврейка. Ей удалось доказать полицаям, что она не имеет отношения к евреям, спасло ее и то, что дети были «необрезанными», но они заставили ее им помогать, удерживая  детей в доме одного полицая. Каждый их поход для грабежа сопровождался криками и стонами, которые раздражали полицаев. Она должна была уговаривать евреев тихонько, в обмен на жизнь, отдавать имеющиеся у них ценности. И даже когда их уводили на расстрел, ей удавалось уговорить некоторых, что их просто переселяют. Однажды вечером, когда все полицаи напились до бесчувствия в честь какого-то праздника, ей удалось выкрасть детей и убежать с ними в село к каким-то своим дальним родственникам. Там она пряталась до прихода советских войск.
   В облавах она часто сопровождала старшего полицая Приходько Романа Степановича, которому доставляло удовольствие самому расстреливать евреев. Ему очень нравились драгоценности, но он не любил «криков» и хотел, чтобы жертвы молча уходили на тот свет. Видимо поэтому он и заставлял ее сопровождать себя. Когда жертвы видели женщину, у них начинала теплиться надежда, что это еще не конец.
   Но Фаню, жену Ефима, обмануть было невозможно. Видя, как каждый раз уходят и не возвращаются соседи, она понимала, что конец близок. Видимо поэтому, увидев проходящую мимо Ирину, так звали женщину в шубе, она позвала ее и отдала шубу и шапочку. Возможно, зная, как муж любовался ею в этой шубе, она хотела, чтобы она досталась красивой, молодой женщине
   В день очередной облавы Приходько собственноручно в присутствии Ирины расстрелял Фаню.
   Ефима больше не интересовала ни эта женщина, ни шуба. За четыре года войны он насмотрелся, что жизнь человека была дешевле мусора, видел, как человек строил послевоенные планы, а через полчаса становился трупом.
   Более того, эта шуба приносила бы ему невероятные страдания, напоминая жену. Поэтому он подписал в милиции расписку, что не имеет к этой женщине никаких претензий.
   Едва теплившаяся надежда, что жена каким-то образом спаслась, исчезла. Он теперь точно знал где, когда и кем она была убита, и «радовало» лишь то, что есть общая могила, где она лежит.
   Он знал этого полицая. Это был сосед, живущий на этой же улице через несколько домов. Перед самой войной у него умерла жена от какой-то неизлечимой болезни, и он остался с дочерью, Оксаной, которая училась вместе с сыном Ефима в одной школе. С этим соседом он не был близко знаком, просто иногда кивали друг другу, проходя мимо, как это принято в маленьких городах.
   Он хотел найти его, но вскоре узнал, что еще перед приходом советских войск,  за неимоверные зверства, которые он совершал, партизаны приговорили его к смертной казни, поймали и расстреляли.
   В это время пришло письмо от сестры. После обмена письмами, они решили, что он будет перебираться в Киев, где решила собраться вся выжившая «мишпаха». Но он ждал весточки от сына.
   Вскоре эта весточка пришла. Сын писал, что уже работает бригадиром, завод пока еще на военном положении, с него еще не снята бронь. Но вскоре будет известна судьба завода. Ехать туда было чрезвычайно трудно, поэтому они договорились, что он уедет в Киев, там устроится, а затем сын, закончив все дела с заводом, приедет к нему. 
   Вскоре он уже был в Киеве. Поселился он у сестры в малюсенькой квартире, где спать приходилось вповалку.  В эту квартиру было трудно прописаться, и хотя, как демобилизованный он имел определенные льготы, но прописка почему-то затягивалась, а без прописки не принимали на работу. Узнав об этом, соседка Рая, женщина 38 лет, бездетная, у которой муж погиб на фронте в первые дни войны, предложила не только прописаться у нее, но и пожить, чтобы легче было сестре.
   Сын присылал письма, хотя не обещал так быстро приехать, что-то его задерживало. Зато он прислал фотографию. Это уже был не мальчишка, а возмужавший, красивый мужчина, очень похожий на мать. Ефим не мог нарадоваться, глядя на эту фотографию, и строил планы, как они вместе заживут, залечат раны, и, может быть, ему еще удастся понянчить внуков. Чтобы не расстраивать сына, он не писал ему подробности гибели его матери.
   За него начали радоваться и его сестры. Рая все больше и больше проявляла к нему интерес, она нравилась сестрам, была хорошей хозяйкой, и хотя он хранил память о погибшей, но они надеялись, что время залечит рану, и он обретет еще личное счастье.
   Очередное письмо от сына, стало извержением вулкана, изменившим всю жизнь и характер этого тихого скромного человека.
   Сын писал, что вместе с ним по путевке комсомола, была эвакуирована его одноклассница Оксана Приходько. У нее никого нет, т.к. мать умерла до войны, а отец погиб. За эти годы они полюбили друг друга, хотят пожениться и приехать в Киев вместе. Можете себе представить состояние человека, у которого сын собирается жениться на дочери палача, лично расстрелявшего его мать?
    Это был шок. Он воспринял это известие так же, как гибель жены и вмиг стал совершенно седым. Мягкий человек, который никому не мог ни в чем отказать, вдруг стал твердым, как алмаз. Он поклялся, что этого не допустит никогда. Затем последовала срочная телеграмма – «Жди моего письма!», и само длинное письмо, где он подробно описал сыну гибель его матери.
    Через месяц он получил от сына письмо. В нем тот писал, что не может себе представить, что у Оксаны, — комсомолки, активистки, патриотки, отец мог оказаться предателем. Но, не смотря на то, что он ее любит, видимо, жизнь с человеком, отец которого расстрелял его мать, просто не возможна. Поэтому он обещает отцу, что он с ней «порвал», постарается очень быстро рассчитаться с заводом и скоро приедет.
   Ефим немного успокоился и стал ждать сына. Но проходили дни, месяцы, а от сына не было даже весточки. На несколько  телеграмм ответа тоже не было Он уже решил взять отпуск, и, хотя неважно себя чувствовал, поехать туда и привезти сына в обязательном порядке. Но тут прибыла новая телеграмма: «Поздравляем дорогого дедушку внуком Игорем! Подробности письмом. До скорой встречи. Крепко целуем – Матвей, Оксана».
   Его реакция была странной. Ему стало страшно, что его кровь, кровь его жены смешалась с кровью этого предателя. Он страшился встречи с этой женщиной, ее сыном. Ему казалось, что он может их просто физически уничтожить. Сын, предавший мать, был страшнее, чем тот предатель.
   Он плохо соображал. Никакие аргументы: любовь, молодость, невиновность жены сына в гибели его жены, а тем более невиновность внука, не имели никакого веса. Может быть страх, боль, которую уже было невозможно терпеть, толкнули его, не обдумав все до конца, дать ответную телеграмму: «Война отняла у меня жену! Сегодня я потерял единственного сына. Я не хочу о тебе ничего знать» — Ефим.
    Прошло два года. Рая, все это время ухаживала за ним так, что именно ее забота, возможно, спасла его от сумасшествия. Он женился на ней. Более того, хотя ей было сорок лет, она забеременела, и они решили сохранить этого ребенка. Рана хоть и не затягивалась, но боль как-то временами отпускала,  и иногда на его лице можно было даже увидеть улыбку. В таком возрасте, в то голодное время было тяжело выносить ребенка. Рая себя очень плохо чувствовала, и теперь уже он ухаживал за ней, оберегая ее от всего лишнего, мешающего беременности.
   Но, видимо, ему так было написано на роду, что несчастья так и не оставляли его. Почтальон принес заказное письмо. Это было письмо от друга Матвея, с которым, очевидно он был так откровенен, что тот был в курсе всех его дел. В письме сообщалось, что прямо у станка у Матвея случился приступ аппендицита, (оказалось перитонит) и его не удалось спасти.
  Ехать туда он не мог. Жена вот-вот должна была родить. Роды предстояли очень тяжелые. Да и особого смысла не было торопиться с этой поездкой.
  Может быть, эти годы смягчили его сердце, но у него почему-то возникло сочувствие к невестке, внуку. Он понял, как им в эти послевоенные годы будет тяжело без Матвея. Поэтому он написал ей коротенькое письмо, в котором предлагал свою помощь вырастить внука, и послал перевод с деньгами.
   Через месяц прибыл ответ. Перевод вернулся, с коротенькой припиской: «Вы не признали нас, когда Матвей был жив, хотя мы перед Вами ни в чем не виноваты. Теперь мы обойдемся без вашей помощи».
   Его жена родила ему дочку, но прожила еще всего тринадцать лет, и ему пришлось растить ее одному. Но он успел ее выдать замуж, увидеть от нее внучку и умер  в кругу семьи, так и не побывав на могиле сына и не увидев старшего внука.
    
                                                                                        Украина, Киев